«Калмыцко-русский словарь», 1977. Рецензия
Сектор языкознания Калмыцкого научно-исследовательского института языка, литературы и истории, подготовивший к изданию рецензируемый словарь, наряду с изучением актуальных проблем фонетики, грамматики и лексикологии современного калмыцкого языка ведет интенсивные лексикографические разработки. В настоящее время сотрудники сектора трудятся над созданием отраслевых терминологических словарей-бюллетеней и приступили уже к сбору материала для толкового словаря калмыцкого языка. Усилиями языковедов республики выпущены в свет большой «Русско-калмыцкий словарь» (М., 1964), рассчитанный на широкий круг читателей, «Краткий русско-калмыцкий словарь» (М., 1969), предназначенный для школьно-педагогических целей, а также ряд словарей узкоспециального характера.
Крупным лингвистическим событием явилось составление первого относительно полного национально-русского словаря. Выход из печати «Калмыцко-русского словаря», включающего довольно обширный грамматический очерк (далее — КРС) существенно восполняет имевшийся пробел в лексикографии монгольских языков. Теперь монголисты и тюркологи, специалисты по алтайским языкам, получат возможность более широкого привлечения данных по калмыцкому языку для историко-этимологических и сравнительно-типологических исследований. Словарь представляет большую ценность и для изучения вопросов лексикологии и грамматики калмыцкого языка. Он может явиться источником сопоставительных наблюдений в области калмыцкого и русского языков. КРС отличается достаточно широким охватом лексики литературного языка, включением интересного диалектного материала, фиксацией значительного количества слов и выражений из разговорного языка. Это особенно касается лексики и терминологии, отражающих хозяйственно-бытовой уклад калмыков в их прошлом и настоящем. В КРС широко представлены дореволюционные русские заимствования, советизмы и интернациональная лексика. Несомненным достоинством словаря является наличие добротного иллюстративного материала: очень много приведено пословиц, поговорок, загадок, оригинальных примеров из национального эпоса «Джангар». Словарь хорошо отражает различные вариативные явления, относящиеся к сфере фонетики и морфологии. Все заглавные слова даются согласно нормам действующей орфографии и параллельно в квадратных скобках — в практической транскрипции. Словарь учитывает современные процессы в словообразовании калмыцкого языка. В нем зафиксировано немало неологизмов, удачно вписавшихся в структуру современного калмыцкого языка, например: шалдар «раствор», шаhавр «1. глазок (дверной)», цуглавр «1. коллекция», тослг «маслянистый, жирный», элект-рокучн «электроэнергия», телеузлhн «телевидение», бензихадhлач «бензохранилище» и т. п.
Семантический объем слов и словосочетаний, в том числе устойчивых, раскрыт с достаточной полнотой, причем перевод текстового материала и отдельных слов в большинстве случаев является достоверным и адекватным. Материал словарных статей квалифицируется с разных точек зрения: грамматической, стилистической и по сфере употребления. Последовательно отражаются производные формы слов, в особенности словообразовательные. Так, в качестве самостоятельных статей выделяются формы родительного л двойных падежей (например, инъгинэр «1. по-приятельски, по-дружески; 2. полюбовному»), имена действия на-лт, -лhн, -вр, -мж; формы залогов, слова с частицей отрицания -го.
КРС вмещает богатый и разнообразный по характеру материал: литературно-книжный, фольклорный, диалектный и т. д. Как указывают составители, в словаре помещено 26 тыс. словарных единиц. Естественно, что при регистрации и описании такого количества фактов не могло обойтись без упущений и недочетов. Составители словаря признают, что КРС «безусловно, не лишен недостатков» (Предисловие, стр. 7). В связи с этим хотелось бы обратить внимание авторов данного труда и читателей на некоторые, с нашей точки зрения, наиболее типичные ошибки. В разработке и подаче отглагольных существительных наблюдается семантическая недифференцированность словообразовательных дериватов типа хаhллhн, хаhлар «вспашка, пахота» (стр. 564). Представляется, что в первом случае ведущим является значение действия, процесса, которое точно передается русским словом «вспашка». В слове же хаhлар превалирует значение результативности, поэтому ее русским эквива лентом является слово «пахота». Аналогичная картина смыслового неразличения имеет место при подаче и переводе морфологических дублетов, например: тосвр, тослhн, тослт, тосул; харhлhн, харhлhн, харhлцан харhц, доминирующим значением которых является «встреча». Недостаточно раскрыты компоненты содержания отдельных слов и нарушена последовательность указания их лексических значений. Например, при слове сэкусн с пометой «устар.» приводится значение «амулет, талисман; ладан». Основное же, первичное значение «ангел-хранитель» (ср. сэкх «охранять, оберегать») не указывается. Смещение основных лексических значений слов на периферию их содержательной структуры обнаруживается и в словарных статьях: утх II, уг, хорха и др. Иногда приходится сталкиваться со случаями, когда калмыцкое слово переводится на русский язык без соответствующего лексического окружения и указания на характер управления. Так, слово угальх вм. «обнаруживать отсутствие (кого-, чего-л.)» переводится просто одним словом «обнаруживать». При этом нет указания на переносное значение «тосковать, скучать (по кому-, чему-л.)». Иногда в словаре даются слова, которые вне сочетания не реализуют те значения, какие приписываются им. На стр. 594 слово холч выступает под тремя значениями: «1. неутомимый; 2. дальновидный (о человеке); 3. спорт, стайер». Перечисленные значения вскрываются только в составе таких словосочетаний, как холч кун, хол узлтэ (хэлэцтэ) кун, холд гуудг куп. Хотя в словаре подача различных разрядов слов решается в основном удовлетворительно, все же следует отметить допускаемые при этом погрешности. Особенно это касается регистрации слов с частицей -го «не, без», служащей для образования прилагательных со значением отрицательного качества. Использование частицы отрицания -го (ср. монг., бурят. -гуй) в качестве словообразовательной морфемы — явление не новое, но и нельзя сказать массовое. То, что находим в словаре, содержит много неясного и спорного. Чувствуется, что сами составители не уверены в правильной подаче и однотипном их оформлении. Ср.: кирго I и кир уга, кэлго и кэл уга, тахго и тах уга(мерн). Конечно, нельзя отрицать тенденцию к фонетическому стяжению и редукции слов и частиц (причем не только отрицательных), но и не следует ее ускорять сознательно. Например, слово-отрицание уга «нет, не, без», сочетаясь с глагольными формами на -ш, -л, -дг, уже полностью подверглось фузии. Однако едва ли можно считать такие формы, как шуднго «беззубый», сулго «бесхвостый», эмэлго «неоседланный, без седла», самостоятельными лексическими единицами. Отдельной словарной статьей даются слова саваго «1. любопытный; 2. невыдержаннынй, нетерпеливый; 3. необдуманный», томаго «несерьезный; невыдержанный» и др., лексемный статус которых еще не совсем ясен. Это же слово, но уже в раздельном написании с уга и правильном переводе дается при тома 1: тома уга кун «нерассудительный, бестолковый человек». По нашему мнению, подобные примеры свидетельствуют о произвольном образовании «новых» слов. В словаре встречаются и другие малоудачные попытки создания неологизмов, например: нурмалиг «бассейн», чикэ «плотность», тоомг «гостеприимный» и др. В монгольских языках имеется словообразовательная модель оценочных прилагательных нa -рхаг, -рхэг: монг., бурят, уулархаг «гористый»; монг. чулуурхаг, бурят, шулуурхаг «каменистый». Но такого рода прилагательные можно образовать не от всех имен. В К PC же слова с суффиксом -рхг возведены в регулярный тип. См.: чикрхг «ушастый», ээмрхг «плечистый», шудрхг «зубастый», келрхг «языкастый». Здесь, думается, авторы словаря калькируют русскую словообразовательную модель на -аст, -ист, которая обнаруживает семантическую близость с калмыцкой моделью словопроизводства на -рхг.
Переводы заглавных слов и текстового материала нередко грешат неточностями, а порой и вовсе ошибочны. См., например: сандрх в 1 и 2 значениях, сарул во 2 значении, хотта, хуукр, мууhас бичэ сур... и т. п. Иногда при заглавном слове не раскрывается первичное значение. Так, при асрх даны производные значения: «1.ухаживать за кем-л.; 2. приносить», но нет исходного значения «кормить, питать».
В ряде случаев приводится грамматически неверное толкование. Так, форма прошедшего времени на -в от глагола бол- «быть, становиться» толкуется как уступительное деепричастие, а дубитативная (предостерегательная) форма болвза квалифицируется как повелительно-желательная. Наречие генткн II «вдруг, внезапно, неожиданно» расценивается как противительный союз, а слово алд «сажень» — как послелог, что неверно. Прилагательное ик «большой» с усилительной частицей -л (икл) неправильно толкуется как превосходная степень.
В словаре находят отражение потенциально возможные, но на самом деле неупотребительные залоговые формы. Таковы, например: баатрлгдх, баатрлц-хах — соответственно страдательная и совместно-взаимная формы от баатрлх «проявлять мужество, героизм, вести себя как герой»; авдрлцх — совместно-взаимная форма от авдрлх «укладывать в сундук, упаковывать». Имеют место факты смешения полисемии и омонимии. Например, омонимы бозлг I, II и III даны в одной словарной статье как три значения одного слова: «1 зоол. суслик-самец; 2. торг. (т. е. торгутский диалект.— П. Г.) подкова с шипами (для хождения по скользким местам); 3. торг. бычок-сосунок в возрасте до одного года». В данной семантической цепи нет никакой, даже отдаленной, этимологической связи. То же самое касается и слова буку.
В целях экономного подхода к материалу и его рационального размещения не следовало бы повторно использовать одни и те же иллюстративные примеры, даже в разных словарных статьях. Некоторые афоризмы типа пословиц и поговорок приводятся по несколько раз. Компактности словаря отнюдь не способствует и то, что написания отдельных слов и словосочетаний не унифицированы. Ср.: ааг (стр. 17) и аз (стр. 24) «настой (чая)» агт (стр. 26) и акт (стр. 32) «конь, рысак», алвг унг (см. алдз I, стр. 34) и алдг-унг II (там же) «ошибки, упущения» и др.
Судя по иллюстративному материалу, составители словаря широко привлекали примеры из сборников калмыцких пословиц, поговорок и загадок, изданных разными авторами, однако в списке использованных лексикографических источников они отсутствуют (см. стр. 7). Остались не упомянутыми и другие источники по лексикографии монгольских языков. Вероятно, как случайное недоразумение надо понимать тот факт, что, говоря о калмыцких лексикографических изданиях советского периода, автор предисловия включил в их число и труд выдающегося финского монголиста Г. И. Рамстедта «Kalmükisches Wörterbuch» (Helsinki, 1935).
Кроме указанных выше недостатков, в К PC можно заметить целый ряд опечаток, например: му вм. лу (стр. 31), объезженный вм. необъезженный (стр. 41), нур вм. нур (стр. 565) и др.
И все же, несмотря на отмеченные недостатки, «Калмыцко-русский словарь» под ред. Б. Д. Муниева, безусловно, является трудом, достойным положительной оценки. Он содержит много новых, ранее не известных фактов и систематизирует (хотя и не всегда удачно) разнообразный и обильный материал. Отвечая исследовательским задачам, «Калмыцко-русский словарь» приобретает большое прикладное значение как весьма полезное справочное пособие.
Можно с уверенностью сказать, что многолетняя кропотливая работа коллектива авторов завершилась успешно. Выход в свет первого относительно полного «Калмыцко-русского словаря» — значительное событие в культурной и научной жизни автономной республики.
— Взаимодействие литовского и русского языков
— Литературные символы в визуальном коммуникативном пространстве
— О диалектах мансийского языка
— Индия и немецкая литература эпохи Гёте
— Словоупотребление в русской поэзии начала XX века