Взаимодействие литовского и русского языков
Рецензируемая книга заполняет ощутимый пробел в социолингвистической литературе. Изучение функционирования и взаимодействия языков в различных регионах СССР позволяет выяснить соответствие основных параметров языковой жизни тенденциям общественного развития. Уже появились работы, посвященные проблемам двуязычия и многоязычия, языковым процессам и общественным функциям языков в Азербайджане, Узбекистане, Туркмении, Казахстане, Таджикистане и Молдавии. Что же касается языковой ситуации в республиках Прибалтики, то она до сих пор не подвергалась монографическому исследованию. Перед нами первый опыт в этой области. Отметим, что значение труда В. Ю. Михальченко выходит за рамки региональной социолингвистики, в нём своеобразно интерпретируются и приобретают новое освещение фундаментальные проблемы социолингвистической науки.
Структура монографии оптимальна: первую главу автор посвящает литовскому языку — основному компоненту социально-коммуникативной системы Литовской ССР, вторую главу — взаимодействующим компонентам социально-коммуникативной системы (литовско-русскому двуязычию). Этим книга В. Ю. Михальченко выгодно отличается от большинства социолингвистических исследований, авторы которых вводят читателей в проблему национально-русского двуязычия, не осветив исторического развития национального языка, своеобразных традиций его функционирования в данном регионе. Изучение общественных функций литовского языка в диахронии позволило В. Ю. Михальченко глубоко и всесторонне осветить его роль в различных сферах использования в настоящее время.
Во введении автор затрагивает редко привлекающий внимание исследователей вопрос о том, что означает владеть (свободно владеть) языком. По её наблюдениям, «свободно владеть» языком в большинстве случаев воспринимается как «свободно, легко, без затруднений говорить, общаться», т. е. фактически свидетельствует о психологическом состоянии билингва, а не о результатах его речевой деятельности». В связи с этим автор рассматривает различные отношения к оценке «свободно», зависящие от возраста и образовательного статуса носителей языка.
Для получения объективных дапных социолингвистического обследования необходимо, как отмечает автор, использовать различные приемы, которые дополняют и контролируют друг друга. Следуя этому принципу, В. Ю. Михальченко вносит определенный вклад в дальнейшее усовершенствование социально-лингвистических методов.
Автор производит деление сфер функционирования языков на две группы — аморфные и дифференцированные — «в зависимости от наличия или отсутствия особых языковых образований, специфичных для сферы, характера использования речевых средств и социально-языковых результатов их развития». К аморфным средствам относятся торговля, транспорт, сельское хозяйство и др., к дифференцированным — наука, делопроизводство, художественная литература, массовая коммуникация, бытовое общение. Однако трудно согласиться с утверждением автора о том, что каждой сфере из числа «дифференцированных» обязательно должен соответствовать особый стиль и если массовая коммуникация, например, не имеет «до сих пор» своего стиля, то она в недалеком будущем его приобретет (с. 19).
Для описания языковой жизни Литовской ССР используется введенный в своё время А. Д. Швейцером термин «социально-коммуникативная система» (далее — СКС). Надо отметить, что автору действительно удалось представить систему взаимодействия литовского языка с другими языками в дореволюционной и Советской Литве.
В. Ю. Михальченко рассматривает развитие функциональных вариантов литовского литературного языка в связи с соответствующими сферами его функционирования.
Автор дает углубленный анализ функционирования литовского языка в различные исторические периоды (дописьменный, донациональный, национальный).
Литовский язык в своем историческом развитии прошел долгий путь, контактируя со славянскими языками — русским, украинским, белорусским, носители которых издавна проживали на территории современной Литвы, а также с немецким и польским (тесные связи с немецким и польским государствами способствовали распространению контактов с этими языками ещё до XVI в.).
Литовско-славянское языковое взаимодействие привело, как указывает автор, к заимствованию русским языком литовских слов, обозначающих «реалии социальной и культурной жизни», а также реалии материальной культуры, специфические для литовского народа, например, даржина, дякло, клуня, ном, пиркойта и др..
Нельзя согласиться с балтийским происхождением восточнославянского клуня «помещение для молотьбы и хранения хлеба в снопах и зерне; рпга». Такова этимология М. Фасмера, возводившего клуня к лит. kluonas – «ток; белильня за сараем; навес», лтш. kluons – «ток, гумно» и отвергавшего заимствование из польского (ktunia, klonia «амбар из сосновых бревен, место для ночлега»). Но М. Фасмер не принял во внимание обширность распространения этого слова (кроме украинского и белорусского, в центральных русских говорах, на Дону и на Кубани, на Урале и в Сибири до Амура), а также наличие фонетических вариантов клунь и клунъя с тем же значением. Это позволяет связать клуня с праславянском klona (производным от глагола kloniti) и считать его исконно славянским образованием.
Реформы, узаконившие язык господствующей верхушки, неизбежно вели к изменению роли языков в общественной и культурной жизни Литвы, в этом «ярко обнаруживалась социальная обусловленность развития литовского языка».
Сложная языковая ситуация сохранялась длительное время. Рост национального самосознания литовского народа способствовал развитию литовского литературного языка, расширению сфер его использования и функционально-стилистической дифференциации.
Прогрессивные учёные дореволюционной России выступали против запрета печатания книг на литовском языке. Вспомним о выдающемся русском языковеде акад. Ф. Ф. Фортунатове, который был наиболее авторитетным литуанцстом начала XX в. и непримиримым противником практиковавшегося русским царизмом подавления национального достоинства литовцев. Неоднократно выступления Ф. Ф. Фортунатова против ограничений в праве преподавания литовского языка и запрещения латино-литовского шрифта, как и вся его деятельность в защиту литовской культуры, снискали ему горячую благодарность передовой литовской интеллигенции.
Утверждение литовского языка в качестве государственного в буржуазной Литве (1919 г.) явилось толчком к развитию социальных функций литовского литературного языка во всех сферах общественной жизнгг. Однако этот период характеризуется резким сужением функций языков национальных меньшинств, чаще — запретом их преподавания в школе, «что порождало отсутствие гармонии между исторически сложившимися этническими условиями и СКС, усиливало национальную рознь, делало СКС неадекватной нуждам развития народов, населяющих Литву».
В настоящее время из 22 сфер, выделяемых исследователями, литовский язык применяется в 20. Расширение общественных функций языка способствовало интенсивному формированию его норм — фонетических и морфологических, лексических и синтаксических.
Большим достижением развития литовского литературного языка в советский период явилось упрочение и обогащение функциональных стилей. В работе всесторонне освещаются научный, публицистический, научно-учебный и другие стили литовского языка.
Освещается ряд важных проблем функционального и языкового взаимодействия компонентов социально-коммуникативной системы. Автор устанавливает зависимость «подъемов» и «спадов» использования русского и литовского языков в досоветской Литве от языковой политики государства. Так, русский язык широко использовался в период запрета печати на литовском языке (1863—1904 гг.) и наоборот — литовский язык вытеснил все другие языки в буржуазной Литве. «На фоне этих крайностей — языкового шовинизма и национализма, — пишет В. Ю. Михальченко, — наиболее ярко и выпукло видны достижения реализации принципов ленинской национально-языковой политики, нашедшей такое решение проблем языковой жизни многонационального государства, при котором диалектически сочетаются общее и частное, национальное и интернациональное, причем общее и интернациональное обеспечивается применением в разных сферах языка межнационального общения, а частное, национальное — использованием литовского языка в разных сферах общественной и культурной жизни литовского народа». Результатом ленинской национальной политики явилось распространение двуязычия, которое возникло в связи с необходимостью общения людей разных национальностей в трудовой и культурной деятельности. Этнические условия в республике также способствуют активному развитию двуязычия, в котором видное место отводится русскому языку — средству межнационального общения.
Второй параграф посвящен лингвистической характеристике взаимодействующих компонентов СКС. Сопоставительный анализ структур литовского и русского языков позволяет автору судить о потенциальной интерференции родного языка в русской речи литовцев на всех уровнях. Таким образом достигается максимальное упорядочение данных произведенного В. Ю. Михальченко анализа фактической интерференции: выявляются случаи, не предсказанные в поле потенциальной интерференции, а предсказанные ошибки дифференцируются с целью определения различных ступеней литовско-русского двуязычия. При этом автор исследует (что крайне редко практикуется в трудах по социолингвистике) соответствие фактического знания русского языка запланированному школьной программой уровню знаний и определяет трудности освоения русского языка литовцами разных возрастных групп. Проделав эту работу, В. Ю. Михальченко внесла ценный вклад в оптимизацию преподавания русского языка литовцам.
Подробный лингвистический анализ ступеней двуязычия дополняется социальными характеристиками функций каждого языка. Комплексный подход позволил автору глубоко и всесторонне изучить социолингвистическую проблему языкового взаимодействия.
Материал был собран методом эмпирического обследования с привлечением документальных источников — данных переписей населения об уровне владения русским языком в республике, о социальной структуре населения в районах обследования и т. п. Основным источником информации явился опросный лист, включающий 25 вопросов. Ответы (открытые и закрытые) представляют полную демографическую характеристику информантов и позволяют установить, какой язык используют билингвы в различных сферах деятельности: на производстве, в семейном общении, в беседах с друзьями и соседями, читая книги и журналы, слушая радио, просматривая кинофильмы и телепередачи, ведя официальную и неофициальную переписку и т. д. В этом перечне отсутствует почему-то чтение газет. А ведь, исходя из того, что в обследованном Зарасанском районе большим тиражом на русском языке выходит местная газета, следует предположить, что её читает немалое число литовцев-билингвов. В опросном листе имеются вопросы о формах и степени владения вторым языком («говорит, читает, пишет: свободно, с затруднениями»), хотя возможны ответы «не читает» и «не пишет», не предусмотренные опросным листом.
Располагая обширным социолингвистическим материалом, автор, к сожалению, рассматривает варьирование социально-коммуникативных ситуаций лишь в зависимости от двух параметров — территориального и возрастного. Однако немаловажную, нередко даже доминирующую роль в распространении национально-русского двуязычия играет образовательный статус. Анализ влияния образовательного уровня литовцев на распространение литовско-русского двуязычия позволил бы исследовать процесс формирования билингвизма в различных социально-профессиональных слоях населения.
Кроме указанных выше, отметим ещё некоторые недочеты актуального и в целом тщательно выполненного исследования В. Ю. Михальченко.
1. Общность балтийских и славянских языков в области фонетики, грамматики и лексики (насчитывается около 200 слов, свойственных исключительно им) возникла не просто «в силу тесных торговых и культурных сношений»: она объясняется либо генетически (если следовать весьма распространенной гипотезе балто-славянского единства), либо (согласно вполне вероятной ареальной гипотезе) тысячелетним контактом между славянскими и балтийскими племенами, приведшим к образованию славяно-балтийского языкового союза. Произвольного употребления того или иного языка, немотивированного перехода от одного языка к другому даже при «стихийном билингвизме» не бывает. Варьирование языка, начиная с кодового переключения и кончая отдельными иноязычными вкраплениями всегда осознанно используется говорящими для достижения наибольшего коммуникативного эффекта. Об этом свидетельствуют многочисленные исследования как советских, так и зарубежных социолингвистов и психолингвистов.
Вызывает недоумение неточность возрастной градации билингвов по ступеням двуязычия: 1 ступень — возраст 7—10 лет, 2 ступень — возраст 9—12 лет, 3 ступень — возраст 15—18 лет, 4 ступень — возраст 18—23 лет. Выходит, что девятилетние и десятилетние, а также восемнадцатилетние попали в две возрастные группы, тринадцатилетние же и четырнадцатилетние никуда не попали.
Работе ощутимо недостает социолингвистической карты. Обширный материал, собранный и обработанный автором, можно было бы представить визуально — как наглядную языковую картину различных районов Литовской ССР.
Наши замечания не умаляют достоинств содержательного труда, в котором ставится и решается ряд важных проблем социальной лингвистики. Разработанные В. Ю. Михальченко методы и приемы могут быть с успехом использованы для изучения языковой ситуации в других республиках. Результаты исследования послужат прочным основанием для языкового планирования в Литовской ССР н для оптимизации преподавания русского языка.
— Дарбеева А. А. Русско-монгольские языковые контакты в условиях двуязычия
— Функциональная стратификация языка
— Киевская летопись. Состав и источники в лингвистическом освещении.
— Литературные символы в визуальном коммуникативном пространстве
— О диалектах мансийского языка