Группировка «Свобода» смогла заслужить доверие сталкеров на станции «Янов». Янов определяет главный фронт борьбы в области культуры и просвещения молодежи, а не в области политики – сначала максимально глубокое взрыхливание культурной почвы путем высмеивания традиционных ценностей и лишь потом политическая модернизация. В советский период местечко переименовано в Иваново и ему присвоен статус поселка городского типа, но железнодорожная станция по-прежнему называется Янов-Полесский. Артур Янов (Arthur Janov) — американский психолог и психотерапевт. Янова как «Бестиария», сознательно и последовательно действующего на разрушение СССР и России, отметим, что формировался он как историк и идеолог в послевоенные годы еще в СССР, работая в печатных изданиях, непосредственно курируемых Отделом пропаганды ЦК КПСС.
Янов, как населенный пункт, упоминается в исторических документах с XVIII века. Расположен по одну сторону от железнодорожной станции Янов-Полесский, на линии Брест— Лунинец, в 142 км от Бреста. Американский психотерапевт Артур Янов, автор теории первичной боли, утверждает, что причиной неврозов являются родовые и ранние детские негативные чувства и воспоминания, которые преследуют нас всю последующую жизнь.
Янова, поворот национальной мысли в сторону КонтрПерестройки неизбежен, если новая национально ориентированная элита не будет идейно обезоружена и не будет лишена поддержки страны. Железнодорожная станция Янов— станция, расположенная на участке Чернигов— Овруч Юго-Западной железной дороги вблизи Припяти. Посёлок и станция Янов дали начало городу Припять. Россию в таком случае, по мысли Янова может спасти только то, что она решительно пойдет по пути «воссоединения» с Европой.
Во время Первой мировой войны, с 1915 по 1918 годы, в Янове располагались немецкие войска, действовал лагерь для русских военнопленных. Янов— железнодорожная станция, расположенная на участке Чернигов— Овруч Юго-Западной железной дороги вблизи Припяти. Янов ведет русскую государственность от Ивана III и связывает её с выбором европейского пути, проведением первой в Европе Реформации, ограничивающей всевластие православной церкви.
После Афганистана Ю. К. Янов вновь вернулся к преподавательской деятельности в Военно-Медицинской Академии уже в качестве заместителя начальника кафедры оториноларингологии. Янов имеет один главный и три вспомогательных пути. Янов (укр. Политический прогноз Янова в эссе благоприятен (по мнению Янова) и говорит о том, что сохранение текущих тенденций, приведет Россию не к «нацизму», а к превращению в новую Московию.
В 1771 году в окрестностях Янова действовала русская армия под командованием А. В. Между отрядами «Свободы» и «Долга» на станции «Янов» установилось шаткое равновесие. После третьего раздела Речи Посполитой г. Янов вошёл в состав Российской империи с 1795 по 1797 в Слонимском наместничестве (губернии), с 1797 по 1801 в Литовской губернии, с 1801 г. в Кобринский уезд Гродненской губернии.
Станция«янов»—одноэтажный зал ожиданий в прошлом железнодорожной станции«Янов». Наиболее безопасный и крупный сталкерский лагерь вокруг завода«Юпитер». Полюса циклов российской истории или «роковые перекрестки» на историческом пути России, это периоды Реформ (или Перерстройка) и КонтрРеформ (КонтрПерестройка), время выбора, по Янову, между принадлежностью к единой европейской цивилизации и культурной деградацией особого пути. За боевые и трудовые заслуги Ю. К. Янов награжден орденами «За службу Родина» и «За военные заслуги», 9 медалями, ему присвоено звание Заслуженный врач России. Потому что есть поверье: кто в Янову ночь искупается в росе голышом, тот весь год будут красивым, сильным и здоровым.
В 1925 году, когда была проложена железнодорожная ветка между городами Чернигов и Овруч, Янов оказался ровно посредине между этими двумя городами. 1480-2010», опубликованной 06. 09. 2010 года в интернет-издании Полит. Ру, А. Янов раскрывает диалектику текущего момента, одновременно определяя, что значит «воссоединение» с Европой. В Янову ночь нельзя спать, только тогда можно прочувствовать всё волшебство и таинственность самой короткой ночи в году. Ванава с XV века и до 1940 года — Янов)— город в Брестской области Белоруссии, административный центр Ивановского района.
Яновым в своей политической деятельности, носят прямо противоположный характер. В ходе развития успеха Чернигово-Припятской операции 3—15 октября 1943 года в районе посёлка Янов шли кровопролитные бои. Александр Янов считает, что великая русская революция 90-х годов XX века отнюдь не завершена, просто страна переживает период диктатуры и Реставрации, как это было в Англии XVII и во Франции XIX века. Хозяин специально варит пиво, хозяйка готовит специальный «янов» сыр, янтарно-желтый с тмином.
Именно поэтому поселок Янов и прилежащую станцию эвакуировали в один день с городом Припять. Фамилия Янов принадлежит к самому распространенному и в то же время – древнейшему типу славянских семейных именований, образованных от крестильных имен. Местность у станции «Янов» привлекает все больше сталкеров. Янов указывает, что только силами и действиями оппозиции внутри страны, без опоры на поддержку и совместные действия с Европой, это главное препятствие полностью устранено быть не может. Однако несомненно, фамилия Янов является замечательным памятником славянской письменности и культуры.
Михаил Соколов: Александр Львович Янов как раз на эту тему много чего написал, по поводу попыток российского истеблишмента ограничить власть, сделать конституционную монархию в той или иной форме, провести реформы. Главную угрозу для самого факта существования России, А. Янов видит в усилении и получении статуса сверхдержавы Китаем. Станция Янов находится возе небольшого посёлка Янов. Янова можно следующим образом.
Принятие семьей личного именования предка за основу родового имени означает, что родоначальник фамилии Яновых был большим авторитетом для домочадцев, а также являлся известным и уважаемым человеком в родном поселении. Разработкой жизнеспособной политической альтернативы «мифам» сторонников самостоятельности российской государственности Александр Янов занимается в трилогии «Россия и Европа. Местность у станции «Янов» приобрела репутацию одной из самых опасных в Зоне. После увольнения из рядов вооруженных сил в запас в звании генерал-лейтенанта, Ю. К. Янов в 2000 году был назначен директором головного в России Санкт-Петербургского НИИ уха, горла, носа и речи.
Возросшая численность и популярность среди сталкеров позволили «Долгу» вытеснить «свободовцев» со станции «Янов». Важными фигурами являются и Янов отец с Яновой матушкой. Железнодорожная станция — Янов-Полесский. Александр Янов: Мы живем в эпоху диктатуры, реакционного отката, в эпоху, через которую прошли все практически революции, начиная с 1640-го года. В 1986 году село и железнодорожная станция Янов попали под струю интенсивного радиоактивного загрязнения.
Суворова, которая сражалась с польскими конфедератами, 21 сентября до 1 часа ночи она прошла через Янов на Дрогичин.
Все, одним словом, о чем пока лишь мечтают их сегодняшние наследники. И чувствовали, что любовь эта – дело интимное, на площадях о ней не кричат и истерик по поводу неё не устраивают. Она лишь ставит граждан страны, ее элиты и ее лидеров перед выбором. Так история России и продолжалась: эпохи сравнительного благополучия перемежались эпохами деградации, которые один из основоположников славянофильства Иван Васильевич Киреевский очень выразительно характеризовал как «оцепенение духовной деятельности».
Срыв возможен, так как могут дезорганизованные силы прорваться, это есть. Ибо с момента, когда захватили они в ней «власть и господство», «Хазария — злой гений Древней Руси IX—X веков» (10, 144). Тут ведь, как и после крымской катастрофы, абсолютно очевидно говорило уязвленное национальное самолюбие. По сути, превращала их в агрессивных маньяков. Сергей Цыпляев: Я думаю, что он очень зациклен опять же на лицах, персоналиях и так далее. Так и западных исследователей, К. Виттфогеля, А. Тойнби, Р. Пайпса, для которых, по мнению Янова, Россия всегда была лишь разновидностью восточного деспотизма – в виде чингизханской, евразийской или византийской империй или эллинистического Египта.
Приложили к этому руку и классики западной историографии. А по выражению М. П. Чем ближе становится человек самому себе, тем ближе становится он и другим. Для Достоевского об этом и речи быть не могло: «Как может Россия участвовать во владении Константинополем на равных основаниях со славянами, если Россия им не равна во всех отношениях – и каждому народцу порознь и всем вместе взятым. »7.
Я знаю – как не знать. Кадыров сказал чудовищную вещь, если это остается без последствий, то значит под этим подписывается и Путин.
И с введением этого нового фактора невинная биосфера Зюсса вдруг оживает, трансформируясь в гигантский генератор «избыточной биохимической энергии», в некое подобие небесного вулкана, время от времени извергающего на Землю потоки неведомой и невидимой энергетической лавы (которую Гумилев называет «пассионарностью»). И это пугает больше всех бесовских пророчеств. Ни одной семьи, наверное, в стране не осталось, которую не обожгла бы эта трагедия. В том, что никак все это не объясняет страшную динамику русской истории, тот роковой её «маятник», для обсуждения которого и отправился я в Москву осенью 2000 года. Пока славянофильство оставалось в 1840-е диссидентской сектой изнывающей под железной пятой николаевской цензуры, все его отвлеченно-философские декларации о «гниении Европы» и о «богоносности России» могли и впрямь казаться безобидным салонным умничаньем, модным тогда «национальным самодовольством». Поистине что-то странное происходило с этим абсолютно ясным умом, едва касался он вопроса о первенстве России в человечестве (для которого почему-то непременно требовалась война за Константинополь). И заплатила она за небрежение советом Чаадаева неимоверно, умопомрачительно дорого – не только затянувшимся на столетия крестьянским рабством или десятками миллионов жизней, поглощенных ГУЛАГом, но и тем, что оказавшись отрезанной от нормальной (европейской, по Чаадаеву) жизни, обречена мириться с произволом власти и с унизительной второсортностью своего быта, не говоря уже о неуверенности в завтрашнем дне, терзающей её и по сию пору (достаточно вспомнить хотя бы о «проблеме 2008»).
Даже принадлежат к разным «цивилизациям». Ошибется вот таким образом тот, кто подумает, что предложенная в этой книге по завету Георгия Федотова «новая национальная схема» касается лишь прошлого страны. Святослав, князь Киевский, устроил тогдашним иудеям такой погром, что «вряд ли кто из побежденных остался в живых» (10, 148). Даже подробно проштудировав «Тайну России», я так, честно говоря и не понял, почему, собственно, спасение православной души от соблазнов антихриста непременно требовало завоевания Константинополя и подчинения Ближнего Востока. Мелессино сам пошёл за ними, к Янову, послал Жевакова к Пинску, где он атаковал саксонцев, прогнал их и отбил у них одну пушку – первый трофей русских в отечественной войне» (Военная галерея зимнего дворца, т. 4, Санкт-Петербург, 1847г. ).
Напротив, то был очень серьёзный документ. Мощная трагическая фигура Соловьева давно меня занимала. Говоря языком К. Н. Бывший славянофил Соловьев не только обратился в жесточайшего критика покинутого им «патриотического» кредо и не только очертил всю дальнейшую историю предстоящей ему деградации, но и точно предсказал, что именно от него Россия и погибнет.
Так же, как и о том, что оказался он в результате в своей среде один против всех. Но отчасти не знаем мы о них ничего и потому, что постмодернистская «революция», захлестнувшая в последние десятилетия социальные науки, ответила на националистические злоупотребления другой крайностью – нигилизмом. Ни малейшего представления о Соловьеве Чаковский, как я и думал, не имел. Первым шагом к её решению стал поиск ответа на элементарный вопрос: от куда он, собственно, взялся в России, этот роковой симбиоз европеизма и патернализма. Вот его вывод: недуг, которым на многие десятилетия захворала в XVII веке Россия, называется «затмение вселенской идеей»107. Сначала возникают «пассионарии», люди, способные жертвовать собой во имя возрождения и величия своего этноса, провозвестники будущего.
Сдвиг, который, по его мнению, «не будет сопровождаться радикальными лозунгами или декларированием нового курса. Кавказ на сносях. И третья – учредить республику по всей форме, без монарха. Попытки объяснить причины Катастрофы работой только «красных бесов» привели за минувшее столетие к грандиозной путанице в исторической науке. И даже строжайшее предписание самого высокопоставленного из тогдашних «высокопоставленных сотрудников», как надлежит писать русскую историю. Нам всем предстоит его сделать – ведь от этого выбора зависит судьба России на много поколений вперед.
Этот процесс не прекращается никогда, уже сорок лет. Поскольку Европа – родина и символ свободы (либеральной демократии в политических терминах), мифотворцам непременно нужно доказать, что Россия не Европа. И это в эпоху Ньютона – после Коперника, Кеплера и Галилея. Фактически язык 1937 года возвращается. Окончил исторический факультет МГУ в 1953 году.
Но ведь и Данилевский специально оговаривался, что имеет в виду лишь «первую роль» славянской расы, а вовсе не одной России. А при Александре I, по словам известного русского историка А. Е. Между тем на сто рождений приходится там 107 смертей. Италию всегда упоминают как самый яркий пример европейской страны с «отрицательным естественным приростом населения».
Но даже вполне осознав опасность мифотворчества, знаем ли мы, как от него избавиться. Европейская (с её гарантиями от произвола власти, с её конституционными ограничениями, с политической терпимостью и отрицанием государственного патернализма). Еще важнее, что тотчас перестают казаться историческими аномалиями и либеральные конституционные движения, неизменно возрождавшиеся в России, начиная с XVI века. Не только не было, не могло быть ничего подобного у пушкинского поколения. И пришлось ему еще собственными глазами увидеть в июле 1914-го, как прахом пошли все плоды его титанических усилий в 1890-е вытащить Россию из экономической дыры.
Редакционные старожилы разъяснили мне подоплеку. Не знаю, почему она мне запомнилась. Или будем считать этот конкретный взрыв этногенеза недействительным из «патриотических» соображений. За ними следовали вполне уже безумные – и агрессивные – рекомендации правительству. В 1992 году он умер в убеждении, что создал такую науку.
Это и будет началом депутинизации. Софии»12. И «православное возрождение». Что мог знать он о Соловьеве, кроме того, что тот был «типичным представителем реакционной идеалистической философии».
А также, конечно, о том, что, оставаясь в плену «языческого особнячества», по выражению В. С. Копанев, С. М. Там, как мы помним, были либо холопы, либо вольные дружинники. Драматическая и для большинства читателей абсолютно неожиданная картина откроется нам, едва попытаемся мы это сделать.
Ибо только мы сохранили еще безнадежно утраченную Западом пассионарность. Правда, Трубецкой вообще был убежден, что «славянофильство никак нельзя считать формой истинного национализма»20. Янов формулирует основную задачу оппозиции сегодняшнего дня – уничтожение «охвостья самодержавия», «ауры первого лица государства». Вот примеры. Разногласия уходили куда глубже.
Они просто «отъезжали» от сеньора, посмевшего обращаться с ними, как с холопами. С. О.
Но и пострадал от этого Орда. И сделать это, наверное, не так уж было бы трудно, когда б всерьёз задумались над этим предметом сегодняшние русские историки и философы, в особенности молодежь, «поколение непоротых». Затем некий «страстный гений» сплачивает вокруг себя опять же «страстных, энергичных, неукротимых людей» и ведет их к победе. Нужен был, однако, гениальный без преувеличения прогностический дар, чтобы в их время предугадать, что только Европа – несмотря на все откаты, эпизодический регресс и даже братоубийственные гражданские войны, вроде наполеоновских, – в силах самопроизвольно довести свою политическую модернизацию до конца. Но дело, однако, не только в национализме.
И как увязывалась в его сознании близость к евразийцам с верностью «историческому материализму». были затравкой нового этноса, впоследствии названного «великороссийским» (там же). Во-всяком случае Виталий Сырокомский, в то время замглавного в ЛГ, сообщил мне однажды конфиденциально, что «Тревоги Смоленщины», мой очерк, опубликованный в июле 1966 года в двух номерах газеты, очень понравился одному из членов Политбюро. Да ничуть. Нет, я не думаю, что история чему-нибудь научила немецких тевтонофилов. Следующий шаг – война во имя восстановления «исторической справедливости».
«Все рабы и рабы и никого больше, кроме рабов», как описывал их суть Ключевский. Этот вопрос – в центре моей книги Европейское столетие России. Интересно, кто ввел во Франции Гражданский кодекс и железной рукой обеспечил якобинскую приватизацию, расцвет крестьянского хозяйства.
В России – 170. От кого-то другого мы не можем получить истинного чувства. Миф «Россия не Европа» оказался отныне ядром идеологии русского национализма по меньшей мере на полтора столетия вперед. Опасность лишь в том, что в России граница между ним и второй ступенью соловьевской лестницы, «национальным самодовольством» (или, говоря современным языком, национал-либерализмом), неочевидна, аморфна, размыта.
Усилия, на которые я заведомо не способен. Нарочницкой. Если Карл Виттфогель50 или Тибор Самуэли51 вслед за Марксом52 утверждали, что политическая культура России по происхождению монгольская, то Арнольд Тойнби был, напротив, уверен, что византийская53, а Ричард Пайпс вообще полагал культуру эту эллинистической, «патримониальной»54.
Не сможете вы объяснить и то, что произошло полтора столетия спустя. До такой степени, что мало кому нынче приходит в голову спросить, а какое, собственно, отношение имеет это особнячество, не говоря уже о «культурном антагонизме России и Запада», к патриотизму. Рафинированного интеллектуала, как Найшуль, от нее, надо полагать, тошнит. Какой из этих трех идей они будут следовать, еще неизвестно»82. Большей частью исторические традиции – утверждали, в частности историки школы «изобретенных традиций» – это фантомы, обязанные своим происхождением живому воображению писателей и политиков XIX века. Но тогда ситуация выглядела куда яснее.
И, хоть убей, непонятно, как, где и почему начинает вдруг патриотизм переходить в это роковое «национальное самодовольство». Кончалась эта война во всех случаях, естественно, новым, еще более страшным поражением, сопоставимым с тем, что Соловьев называл «национальным самоуничтожением». в одном случае Франция, в другом – Россия, в третьем – Германия. Конечно, старый, распадающийся, вступивший в «фазу обскурации» славянский этнос сопротивлялся рождению нового: «обывательский эгоизм.
Вот лишь один пример. В результате великий спор о причинах Катастрофы, о том, кто виноват в величайшем злодеянии века, был подменён спором между разновидностями его виновников, сваливших всю вину за него на «красных» бесов – и мировая историография по ряду причин приняла эту схему. В конце концов это они пошли на виселицу и в каторжные норы, чтобы Россия стала свободной. И почему не показалось оно мне неисполнимым.
Крылатым словом момента стало название брошюры Владимира Эрна Время славянофильствует»18. И называется их болезнь сверхдержавным реваншем. Большинство интеллектуалов – и в России и на Западе – почему-то некритически принимают схему, предложенную еще Достоевским в романе «Бесы». Не понял даже, почему столь безутешно горюет Назаров в 1999 году по поводу того, что коварная Антанта кощунственно предназначила Палестину «для создания еврейского национального очага» вместо того, чтобы отдать её русским паломникам.
Великий князь Ярослав, например, выдал своих дочерей за норвежского, венгерского и французского королей (после смерти мужа Анна Ярославна стала правительницей Франции). Определяя в циклах российской истории корни, питающие Контрреформы, Янов активно использует понятие «православного фундаментализма».
Необходимы – 1) сильный Лидер 2) авторитетный Идеолог (митрополит Макарий, Н. М. Наряду с ним, однако, существует и другое, словно бы подтверждающее её. Умом-то я понимаю, я ведь ученик Соловьева, что крушение это – величайшее благо, какое только могла подарить нам история после четырех столетий блуждания по имперской пустыне. Нет, лучше такого хорошего, умеренного, взвешенного политика Дантона.
Надо знать одержимость националистических пророков, чтобы редставить себе их реакцию на такое «ренегатство». Говорю я лишь о самом простом, насущном и очевидном для всех вызове – демографическом, который, в сочетании с амбициями державного национализма в Китае (у них тоже есть свои Леонтьевы и Прохановы) неминуемо обернется смертельной угрозой для самого существования России как великой державы. Честно говоря, кроме самого факта, что они работают, практически ничего.
Не это ли имел в виду крупнейший английский историк А. П. Короче, вдруг обнаруживается, что, яростно отрицая татаро-монгольское иго над Древней Русью, Гумилев столь же страстно утверждает иго иудейское. Разгром России в Крымской войне, беспощадно обличивший её застарелую отсталость по сравнению с «гниющей» Европой, унизительные условия парижской капитуляции и, главное, нестерпимая ностальгия по внезапно утраченной сверхдержавности, та самая, которую в книге Загадка николаевской России назвали мы фантомным наполеоновским комплексом, очень быстро трансформировали вчерашнее безобидное национал-либеральное «самодовольство» в ослепляющий, агрессивный, помрачающий рассудок «бешеный» национализм. И ни следа, ни намёка не наблюдалось в этом проекте основного закона на польскую смесь единогласия и анархии, обрекшей в конечном счете страну на потерю государственной независимости. Другими словами, в том, что я, собственно и называю драмой патриотизма.
Ничего этого, как мы видели, не заметила Е. Г. А значит вся его схема могла быть основана на элементарном политическом предубеждении. Рассказать о его судьбе, о его драме и монументальном открытии, о котором, кажется, не писал еще никто – ни до меня, ни после (да и копия моей рукописи затерялась куда-то то ли в катастрофически спешном отъезде из России, то ли в бесконечных переездах по Америке), казалось мне необыкновенно важным. довелось испытать мощное вторжение еврейских мигрантов, бежавших в Хазарию из Персии и Византии» (10, 143), а вовсе не из арабского халифата. ) Но откуда бы ни бежали в Хазарию евреи, окружающим народам добра от них ждать не приходилось.
В России он в 4 раза (. ) выше. Как писал самый влиятельный из них британский историк Эрик Хобсбаум, «традиции, которые кажутся древними или претендуют на древность, чаще всего оказываются совсем недавними, а порою и вовсе изобретенными»95. Дерзости и оригинальности, однако, для открытия таких масштабов недостаточно.
Ключевскому, документ 4 февраля 1610 года – «это целый основной закон конституционной монархии, устанавливающий как устройство верховной власти, так и основные права подданных»83. Значение, которое придается здесь идеям Грамши (или Соловьева), может показаться преувеличенным. В местечке жило много евреев, которые занимались ремеслом. Он не тот, за кого они его принимали, не борец за Православие, Самодержавие и Народность».
Для него носители Ветхого завета изгнанные с родины и рассеявшиеся по свету в поисках пристанища, оказываются самым чудовищным из произведений биосферы — «блуждающим этносом». Сын знаменитого поэта «Серебряного века» Николая Гумилева, расстрелянного большевиками во время гражданской войны и великой Анны Ахматовой, человек, проведший в общей сложности четырнадцать лет в тюрьмах и сталинских лагерях и сумевший после освобождения защитить две докторские диссертации, по истории (1961) и по географии (1974), опубликовавший девять книг, где он бросил вызов мировой науке, оспорил Арнольда Тойнби и предложил собственное объяснение загадок всемирной истории, Лев Гумилев был одним из самых талантливых и, без сомнения, самым эрудированным представителем молчаливого большинства советской интеллигенции.
Янов отвергает любую концепцию, обосновывающую особый характер исторического пути России. Чаадаевский «переворот в национальной мысли», произошедший в давно, казалось бы, забытом царствовании Николая I, превратил эту самоубийственную идею в расхожий стереотип, в постулат, если хотите, не требующий доказательств, – даже полтора столетия стустя. Но откуда все-таки взялось в России накануне Катастрофы это «западничествующее славянофильство» (точнее, наверное, было бы назвать этот странный гибрид славянофильствующим западничеством или национал-либерализмом), Трубецкой так никогда и не объяснил. Три поколения спустя, победив в «местной игре идеологических комбинаций» и обретя статус гегемона, работал он уже сам по себе, абсолютно независимо от политического статуса породившего его движения. Православие императивно, рассуждал Найшуль, как единственно возможный в России «источник общенациональных нравственных норм». 111 Самодержавие – так как «в русской государственности в руки одного человека, которого мы условно назовем Автократором, передается полный объем государственной ответственности и власти, так что не существует властного органа, который мог бы составить ему конкуренцию». 112 Народность, наконец, следует возродить в виде неких «микроархетипов, обеспечивающих народной энергией» оба других ингредиента этой «святорусской» триады.
Но, вопреки постмодернистам их нельзя ни «изобрести», ни убить. Назаров, внушает нам, что «Московия соединяла в себе как духовно-церковную преемственность от Иерусалима, так и имперскую преемственность в роли Третьего Рима». Продолжение этой цитаты, однако, отнюдь не менее значительно. Но откуда узнаем мы о самом существовании этих природных возмущений.
Оказывается, что так же, как и Германия, Россия не чужая «Европе гарантий». А еще лучше и то и другое. И звучали эти речи так: «Германские девственницы девственнее, германская преданность самоотверженнее и германская культура глубже и богаче, чем на материалистическом Западе и вообще где бы то ни было в мире». Возможно, когда вот-вот будет обнародован вердикт Лондонского суда по делу Литвиненко и вторая часть нидерландского доклада по малайзийскому «Боингу», уже престиж путинского режима международный станет такой, что он может говорить, что он сам лично будет расстреливать «пятую колонну», в данном случае отмыть репутацию нельзя, только покрасить. А был он долгий и трудный. С. М. Речь не о нас.
Требует, короче, защиты патриотического чувства от националистической идеологии. Никакой такой встречи, впрочем, не было. Уважают его притом и «западники», которых он, скажем мягко, недолюбливал и «патриоты», хотя многие из них и относились к нему с опаской. Ничего особенного в этой эволюции евразийства, разумеется, не было.
Среди них были хорошие швеи, портные, кузнецы. И главную проблему – ментальную инерцию «испорченного» за более чем 500 лет народа. Вроде как все стало получаться, все стало хорошо, но выяснилась полная исчерпанность модели, так как следующий шаг сталинской матрицы, это поняли наверху, либо настоящая мировая война, либо чистка бояр на стрелецкие пики. Одним словом, чепуха какая-то. В данной работе, характеризуя историческую Россию, Янов приравнивает её к до-денацифицированной (до 1945 года) Германии – Европа по рождению и культуре в широком смысле слова, но Европа с изъяном, «испорченная Европа». Не удивительно, что именно его так яростно отстаивал в своих посланиях Грозный.
Лебедев (простодушный, говорю я, поскольку, не подозревая этого, он нечаянно повторил Карла Шмитта, знаменитого в свое время тевтонофильского идеолога, сотрудничавшего с гитлеровским режимом). Нарочницкая, естественно, поддерживает единомышленника. И соскользнуть на неё легче легкого. Ну, вот ее точный текст: «Национальное самосознание есть великое дело, но когда самосознание народа переходит в самодовольство, а самодовольство доходит до самообожания, тогда естественный конец для него есть самоуничтожение»37.
Две вещи. Откуда, однако, узнаем мы, что на Земле появился новый этнос. «Защита самостоятельности государственной идеологической, бытовой и даже творческой означала войну с агрессией Запада. » (6, 17). Для того, чтобы «выпадение» из Европы было успешным, утверждает Янов, согласно данной формуле, должны реализоваться 5 компонент. Эти непривычные по звучанию и непонятные по смыслу имена обычно «обкатывались» живой речью, пока не начинали звучать вполне по-славянски, а в повседневном общении приобретали множество производных, обиходных форм.
Для Петра это был выбор без выбора. В первый раз в 1825 году, когда силой попытались это сделать декабристы. Вот так оно, по Гумилеву, случается: живет себе народ тихо и мирно в состоянии «гомеостаза», а потом вдруг обрушивается на него «пассионарный толчок» или «взрыв этногенеза» и он преобразуется в этнос, то есть перестает быть просто социальным коллективом и становится «явлением природы». Для этого понадобилось ему, правда, одно небольшое, скажем, допущение (недоброжелательный критик назвал бы его передержкой), которое никак проверено быть не может. Один из них, М. В.
Точнее всех сформулировал этот вывод второго европейского поколения России Герцен, когда сказал, что «в XIX столетии самодержавие и цивилизация не могли больше идти рядом». 131 Декабристы попытались воплотить этот вывод в жизнь. По большей части эти клубы озвучивают те или иные предложения или идеи или дают цитаты для того, чтобы проиллюстрировать те или иные направления. И это было вполне патерналистское отношение господина к рабам. «Меня называют евразийцем — и я не отказываюсь.
Силы агрессоров были неисчерпаемы» (там же, ). Почему пошли они прахом. Он завещал своим сыновьям: «Слушайтесь бояр, без их воли ничего не делайте»94. Вот так в самой сжатой форме, кажется мне, могла бы выглядеть та «новая национальная схема», которую искал Федотов.
Ей придется стабилизировать свою демократию самостоятельно – признаются ересью, «выпадением». Они не держались националистического принципа «Что бы ни случилось, моя страна всегда права», того самого, который Соловьев впоследствии окрестил национальным эгоизмом. Ильиным и заведующим кафедрой политических наук МГУ покойным ныне (мир праху его. ) А. С.
И очень скоро поняло это новое поколение, что, если действительно суждено России идти по пути европейской модернизации (включавшей, как мы помним, не только военный и хозяйственный рост, но и гарантии от произвола власти), разрушению подлежали и эти бастионы Московии. И так же ответила на него после 1856-го Россия. Другой, кстати, доктор исторических наук и старший научный сотрудник академического Института российской истории, убежден, что эти идеи были «взглядом, брошенным на историю не с кочки зрения европейской цивилизации, а с высоты космоса и одновременно с высоты Божественного устроения всего сущего на всё в человеческом мире и вокруг него». И у него ум с сердцем были не в ладу (вспомните хотя бы название его книги «За державу обидно»).
Точнее всех, по-моему, сказал о ней тот же Федотов: «Наша история снова лежит перед нами, как целина, ждущая плуга. Я думаю, когда любые конкурентные механизмы, легальные, демократические избирательные ликвидированы публичные, вождя разрушения приведет улица. Ему случалось даже упрекать оппонентов в отступлениях от «исторического материализма». Потом болезнь требует исправления трагедии, как трактуется изгнание с Олимпа. Если не считать, конечно, темпераментных тирад профессора В. Г.
1839—1891». Не можем же мы, в самом деле, допустить, что «загнивающий» Запад, вступивший, как мы выяснили на десятках страниц, в «зону обскурации», оказался на пять столетий моложе России. Что чудится ему «постепенный и мягкий сдвиг российской политической элиты к евразийским позициям».
Не найдет читатель в книгах Соловьева ответов на эти вопросы. Во всяком случае, не было бы ни террора, ни цареубийства. Один лишь миф Sonderweg перенесли славянофилы в свою «русскую» доктрину в целости и сохранности.
Национальный канон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. В этом смысле он был, пожалуй, самым выдающимся предшественником большевиков.
Теперь уже речь идет не о благоденствии страны, как раньше. Имел он в виду, конечно, людей, чья «профессиональная или публицистическая деятельность позволяет им формулировать то, что на современном бюрократическом сленге называется интеллектуальной повесткой дня, то, что на практике оказывается языком общественного самоописания, самовыражения и риторики»35. Потому-то так отчаянно напоминала «патриотическая истерия» западнической элиты, начавшаяся в 1908-м, славянофильское наваждение 1880-х, против которого поднял свой голос Соловьев. Тогда, всего лишь через два поколения после Ивана III, ее либеральная элита добилась Великой реформы 1550-х, заменившей феодальные «кормления» вполне европейским местным самоуправлением и судом присяжных. Попытались найти выход из ситуации, Горбачев очень долго над этим думал, была возможность подписать Союз суверенных государств 19-го числа, девять республик были готовы подписать, но здесь появились сторонники централизации в виде ГКЧП и мощным ударом развалили все остальное. Нет, Соловьев ничуть не сомневался в жизненной важности патриотизма, столь же нормального и необходимого для народа, как для человека любовь к детям или к родителям. Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев.
Закавыка начиналась дальше. Все магистрали и закоулки отечественной истории окажутся перед нами как на ладони. Они были в ярости. Так ответила на него после 1918-го Германия.
Тем более, что работа Ключевского вместе с перепиской дают нам такую возможность. Янов подчеркивает, что основная работа по избавлению России от 500 летнего «выпадения» из Европы уже проделана прежними поколениями оппозиционеров и необходимо, но недостаточно, окончательно сокрушить остатки «православного фундаментализма» («иосифлянской иерархии»), обломки архаической «сакральности» власти. Или на ученом языке (для интеллигентов) «Как бы ни называть эти связи: культурными, экономическими, военными, они нарушают течение этногенеза. Как бы то ни было, гипотеза о принципиальной двойственности российской политической традиции или, говоря словами Федотова, «новая национальная схема» имеет одно преимущество перед Правящим Стереотипом и вытекающей из него старой парадигмой русской истории: она объясняет всё, что для них необъяснимо.
Разве что собственного афганского Аллаха не удосужились изобрести. Или с Виссарионом Белинским, называвшим ее порядки «китаизмом»104, в «удушливой атмосфере которого, – добавлял Николай Бердяев, – угасла даже святость»105. Бегунов, Н. Я. Или, по крайней мере, стремление к Европе. Кострикова.
Появился где-нибудь на Земле новый этнос — значит, произошло извержение биосферы. Горбачев отшатнулся. Прав он в том, что между 19 января и 25 февраля 1730 года Москва действительно оказалась в преддверии политической революции.
Чтобы увеличить доходы своих владений, баре строят спиртзаводы, смолокуренные. Судя по тому, что и сегодня «время славянофильствует», пятого может и не быть. Но окончательный диагноз «московитской болезни», неожиданно поразившей Россию как раз в пору расцвета европейской культуры, поставил, конечно, самый авторитетный из этого консилиума знаменитых имен историк Василий Осипович Ключевский. Сироткин. Его выбирают директором престижного театра Итальянской оперы. губят целые этносы, не подготовленные к сопротивлению чужим завлекательным идеям» (8, 33). Я намеренно не касаюсь здесь таких сложных и спорных сюжетов, как, допустим, способность (или неспособность) сегодняшней России ответить на вызов захлестнувшей мир глобализации.
Был он сыном знаменитого историка и основателем «русской школы» в философии. Что история работает против «загнивающего» Запада и на самый молодой в мире этнос. Итак, формула Соловьева свидетельствует неопровержимо: «красные» бесы, по поводу этнического – и географического – происхождения которых так яростно ломали копья в многотомных эпопеях и Пайпс и Солженицын и Бостунич и Марков и многие другие имя же им легион имеют к российской Катастрофе отношение, вообще говоря, лишь косвенное.
И нет, похоже, другого способа его распутать, нежели детально проследить процесс превращения русских западников в «национально ориентированных» интеллигентов – что мы и попытались сделать в книге Драма патриотизма в России, составившей заключительную часть трилогии Россия и Европа. Соловьев ведь, по сути, говорил то же самое, что Герцен в разгар Варшавского восстания и антипольской «патриотической истерии» 1863 года. Талибы ведь тоже принесли своей стране «московитскую болезнь» и тоже объявили себя единственными истинно правоверными в мире.
Ибо объяснить их сосуществование в одной стране мыслимо лишь при одном условии. Мы помним, чем это заканчивалось. Пришли, мы увидели — произошла катастрофа. Вот в чем она, похоже, состоит.
А именно, если допустить, что у России не одна, а две, одинаково древние и легитимные политические традиции. «В XI веке европейское рыцарство и буржуазия под знаменем римской церкви начали первую колониальную экспансию — крестовые походы» (6, 16), И хотя рыцари завоевали на время Иерусалим и Константинополь, главным направлением «колониальной экспансии» оказалась, как думает Гумилев, Русь. Именно со времени национальной катастрофы середины XVI века и обречена была страна на столетия «догоняющего развития». Владимир Сергеевич Соловьев умер в 1900 году на 48-м году жизни.
Например, такой. Если их не устраивал сеньор с патерналистскими замашками, они от него «отъезжали». Он объявляет своего героя «родоначальником крепостного строя» и, словно бы этого мало, «царем-поработителем»75. Наступление шло из Прибалтики, «она являлась плацдармом для всего европейского рыцарства и богатого Ганзейского союза северонемецких городов. А ведь и после этого потрясала Россию серия пусть кратковременных, но массовых, поистине всенародных либеральных движений – и в октябре 1905 года, когда страна добилась наконец созыва общенационального представительства и в феврале 1917-го, когда избавилась она от «сакрального» самодержавия и в августе 1991-го, когда разгромлена была последняя попытка сохранить империю.
Зато теперь мы знаем, что именно застило глаза его оппонентам: выродившийся патриотизм, незаметно для участников этой политической драмы трансформировавшийся в «национальное самообожание». Но справились они с этим, если верить Курбскому (и Ключевскому), более чем успешно. В конце концов умер Владимир Сергеевич столетие назад. Вот что говорит о нем с восхищением в западнической «Литературной газете» (24 июня 1992 года) петербургский писатель Гелиан Прохоров: «Бог дал ему возможность самому публично изложить свою теорию. Но что, если средневековые короли ошибались.
Не может быть сомнения, что Россия способна к европейской модернизации. Почему не заметили они очевидного. Разве что найшулевских «микроархетипов» не хватало.
Этот тезис подтверждают научные работы Джона Боулби и Мэри Эйнсворт. Прежде всего «приполярный характер климата: на обогрев жилищ и обогрев тела (еда, одежда, обувь) мы тратим гораздо больше, чем европеец. Появляется «правительственный класс с аристократической организацией, которую признавала сама власть»93.
Едва ли может быть сомнение, что кому-то на самом верху такая неприкрытая правда о положении крестьянства в СССР была в тот момент очень нужна. И моральное обособление России от Европы для неё попрежнему sine qua non. Сироткин, на патерналистском, «азиатско-византийском» характере русской государственности. И как удалось этой идеологии (не только в Германии, но и в России) стать общенациональной «идеей-гегемоном», т. е. А что такое инерционная фаза. Вот вам и разгадка возникновения и исчезновения цивилизаций. «Научное» прикрытие этой деятельности – разработка и пропаганда новой исторической парадигмы русской истории, то есть фактически её новая мифологизация.
И происхождение своё этот «центральный вопрос» действительно ведет, как и предположил Соловьев, от «ранних славянофилов, выявили и обосновали культурный антагонизм России и Запада»27. Кострикова, хотя агония постниколаевского национализма как раз и представляла, казалось бы, предмет ее исследования. Добавим к этому, что 70 территории России – это вариант «Аляски», пахотные культивированные земли занимают всего 13 – 15 (в Голландии, например, культивированных земель, даже если на них растут тюльпаны, – 95 )».
Сложнее с отечественной псевдоакадемической «мономанией» в духе А. С. Родился в 1930 году. Иначе говоря, возвращения стране статуса мировой державы. Так что же следует из этого рокового стечения угроз, настигших Россию в XXI веке. Первопричина испорченности проста – «тогдашнее Московское государство оказалось слабее иосифлянской иерархии, сумевшей, в отличие от североевропейских коллег, отстоять свои земные богатства».
Во-первых исключительность России. Можно считать 4 июля 1789 года днем рождения нового западноевропейского суперэтноса (провозгласил же Гумилев 8 сентября 1381 года днем рождения великорусского).
В проклятое царское время при Александре II 60 земства, 20 губернии и 20 казна. Почти все магазины в городе принадлежали евреям. Но в конце концов «пассионарность» так широко распространяется посредством «мутаций», что старый этнос сдается на милость победителя.
Я говорю о тех ненавистниках Европы, которых Чаадаев в свое время саркастически назвал «новыми учителями». Соображения оппонентов были самые разные – от тривиальных до высоко рафинированных. был объективным противником Александра Невского и его ближних бояр, то есть боевых товарищей» (6, 17). Родился в 1930 году в Одессе. Так, наконец, под напором «снизу» выводили её из тупика советского в конце XX века Горбачев и Ельцин. Они-то уже и вовсе неуместны были в газетной статье. Но такой же период переживали практически все революции, которые я знаю.
В Еженедельном журнале я сошлюсь на статью Сванидзе, тоже великолепную статью. И еще важнее, как убедительно документировал замечательный русский историк Михаил Александрович Дьяконов, бежали в ту пору люди не из России на Запад, но в обратном направлении, с Запада в Россию85. Читатель тотчас увидит там, что мысль о великом народе, которому грозит превращение в «этнографический материал», вычитал Федор Михайлович у Н. Я. Данилевского. Они, конечно, очень расстроились, докладчики Изборского клуба. Назаров, публикует столетие спустя после смерти Соловьева толстенный (734 страницы) том «Тайна России».
А третий, духовное лицо, абсолютно уверен, что всякий, кто смеет возразить против идей Данилевского, смотрит на историю «глазами диавола». Сегодняшние «новые учителя» идут в своём поклонении Данилевскому еще дальше, чем царские. (Впрочем, по другой версии, «маленькому хазарскому этносу.
Между собою они расходились, конечно. Занимался историей славянофильства. Идея империи идея сверхдержавы и идея националистическая — это разные вещи. Термин «биосфера» как совокупность деятельности живых организмов был введен в оборот еще в прошлом веке австрийским геологом Эдуардом Зюссом (гипотезу, что биосфера может воздействовать на жизненные процессы как геохимический фактор планетарного масштаба, выдвинул в 1926 году академик Владимир Вернадский). Богатые содержали заводы или торговали.
Так или иначе, трагедия продолжается. Соловьева, ответить на этот вызов не сможет она ни при каких обстоятельствах. Все это не оставляет сомнений, что Европа – не чужая для России «этноцивилизационная платформа», как утверждают мифотворцы Европа – внутри России.
Ответ был мизер — 11 сегодняшней властной элиты разделяет эту точку зрения. Например, новейшая «неоевразийская» школа в российской политологии во главе с двумя московскими учеными – заведующим кафедрой философии Бауманского училища В. В. В унисон с «мономанией» отечественных певцов национального эгоизма они тоже полностью игнорировали Европейское столетие России и порожденную им либеральную традицию в её политической культуре. Приобрел мировую известность благодаря вышедшей в 1970 году книге The Primal Scream («Первичный крик»). Католическая агрессия захлебнулась» (6, 16, 17).
Но ведь они, как сказочный дракон, тотчас отращивают на месте отрубленной головы новую. Как Карамзина (а также и других исследователей, углубляющих или иначе развивающих концепции особой русской культурно-исторической субъектности), указывающего, что с самого начала Московская Русь, в отличие от европейских государств, была самодержавной. Короче, очень быстро выясняется, что под «современным миром» поверивший мифотворцам либерал имеет на самом деле в виду Европу. Лебедев, «вообще не может быть национализма». Но и сознавая непристойность его интриги, я все-таки ему благодарен.
Где еще сопровождались эти попытки «духовным оцепенением», охватывавшим страну на десятилетия. Ибо пожертвовал он крепостным правом между прочим и для сохранения последнего уцелевшего бастиона Московии – гегемонии государства над обществом (в чем, собственно и состоял смысл самодержавия). Я не стану здесь возражать сегодняшним эпигонам Данилевского. И пришлось все это делать. Я, правда, дал уже такое определение в самом начале этого введения. Немыслимо ведь, согласитесь, представить себе главного идеолога декабризма Никиту Муравьева произносящим, подобно Бердяеву, жуткую расистскую формулу: «Бьёт час, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества»38. Ибо «национальное Мы может существовать лишь в сопоставлении с кем-то. Немыслимо потому, что глубоко чуждо было декабристскому поколению «национальное самодовольство».
Напротив, Россия явно стояла на пороге светлого будущего. Если верить В. О. Всю жизнь старался он держаться так далеко от политики, как мог. Ex Oriente lux, теперь Россия призвана духовно вести европейские народы. Один уже факт, что идейное наследие этого «эпизода» преградило России путь к преобразованию в конституционную монархию (единственную форму, в которой только и могла сохраниться в современном мире монархия), заставляет рассматривать николаевскую имитацию Московии как ключевое событие русской истории в Новое время. Одна Россия, опять противопоставляя себя Европе, держалась за «сакральное» самодержавие как за талисман, обрекая таким образом на гибель и династию и элиту. Но нужно еще объяснить читателю, почему я принял такое невероятное предложение.
Но посвятить ему полосу в «газете советской интеллигенции» с миллионным тиражом было бы, согласитесь, событием экстраординарным. Так зачем же могла столь экзотическая акция понадобиться Чаковскому. Три шанса из четырёх, по разным причинам были безнадежно, бездарно загублены.
Отношение это уходило корнями в древний обычай «свободного отъезда» дружинников от князя, служивший им вполне определенной и сильной гарантией от княжеского произвола. На самом деле «с Россией кончено» могли сказать, подобно Волошину и ошеломленные современники самодержавной революции Грозного в 1560-е. Ведь и произвол власти и холопство подданных – тоже национальная традиция России. Она тоже пыталась модернизироваться и обрести европейскую идентичность.
Смысл его гипотезы, как видим, заключается в объяснении исторических явлений (рождение новых этносов) природными (предполагаемыми извержениями биосферы). Занимался историей славянофильства. Эта диктатура имеет свой временной отрезок в развитии революционного процесса. Пусть говорили шестидесятники еще по необходимости эзоповским языком, пусть были непоследовательны и не уверены в себе (что, естественно, когда ставишь под вопрос мнение общепринятое, да к тому же освященное классиками марксизма), пусть не сумели выйти на уровень философского обобщения своих собственных ошеломляющих открытий, не сокрушили старую парадигму. Маковский). Вот как заканчивается оборванная на середине мысль Чаадаева: «Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит её я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны отечеству истиной».
Одни, например, недоумевали по поводу того, как нелепо выглядел бы российский слон в тесной посудной лавке Европы, которую еще Константин Леонтьев пренебрежительно назвал когда-то всего лишь «атлантическим берегом великого Азиатского материка». Однако в «Дневнике писателя» за 1877 год Достоевский ведь снова вернулся к этим идеям и защищал их справедливость уже от собственного имени5. Их дело было теперь в надежных руках давно завоеванной ими интеллигенции, хотя и западнической, но «национально ориентированной» иначе говоря, национал-либералов. На самом деле это ведь Карл Шмитт первым провозгласил, что в основе всякого «особнячества» (начало которому в России положили с легкой руки все тех же тевтонофилов в 1830-е, как мы помним, славянофилы) лежит «потребность в образе врага».
Она началась действительно с полного распада центра, центристской линии Горбачева. развивает Европа в отдельных своих национальностях»8, даже в том, что «Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы»9. Нашего будущего.
Печатался в «Новом мире», «Молодом коммунисте», «Вопросах литературы» и «Вопросах философии». И патерналистская (с её провозглашением исключительности России, с государственной идеологией, с мечтой о сверхдержавности и о «мессианском величии и призвании»). Причем именно «эта двойная роль, – объясняет Назаров, – сделала Москву историософской столицей всего мира»98.
Дома здесь в основном строили деревянные, покрытые соломой. Лев Гумилев, конечно, разделил с ними все парадоксы этого «катакомбного» существования — и мышления. Леонтьева, «Россия должна абсолютно сорваться с европейских рельсов». Шмидт назвал это первое отношение древнерусского государства к обществу «абсолютизмом, пропитанным азиатским варварством»92.
Уже в 1497 году Великий князь литовский Александр Ягеллончик разрешил проводить здесь ежегодно три ярмарки. Например, оно должно быть логически непротиворечиво и универсально, то есть объяснять все факты в области, которую оно затрагивает, а не только те, которым отдает предпочтение автор, оно должно действовать всегда, а не только тогда, когда автор считает нужным и т. д. Присмотримся же к ответам Гумилева с этой точки зрения, начав, как и он, с терминов и самых общих соображений о «географической оболочке планеты Земля, в состав которой наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой входит биосфера, частью коей является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени» (4, 201). И уж очень, согласитесь, выглядит все это странно. Лурье, Н. Е. Вполне могли, один шаг оставался» (7, 36). А существует ли вообще в России (и в сопоставимых с ней великих державах) жизнеспособная идейная альтернатива деградации патриотизма, перерождению его в национализм.
И судьба её изменилась словно по волшебству. Сироткина (и его мно гочисленных единомышленников). Не найдете вы в нем ни малейшей претензии на Sonderweg или на статус мировой державы. Современная Россия есть не более, чем метаморфоза этой Московии»71. Не знаю, почему произошло это именно сейчас. А именно, что сознательно оставляя страну «в одиночестве», «вне европейской системы», обрекают они свой народ на горе. Но главное, что Горбачев всех отшвырнул и он, прежде чем открыть дорогу Ельцину, открыл дорогу ГКЧП, его новое правительство – это был полный состав ГКЧП.
Первыми были Литва, потом Грузия, потом шаг за шагом окраины начали отваливаться. Читатель мог только что наблюдать один из таких случаев собственными глазами. Каштанов, Ю. К. Они-то и продемонстрировали нам воочию, что такое патриотизм, свободный от националистического «самодовольства». Звучал он примерно так: Петр навсегда повернул русскую жизнь на европейские рельсы. Маркиза Лафайет, его все любят. В Ивановском районе уже хорошо знают о делах отряда «Авиапоиск-Брест», активным бойцом которого стал житель города Иваново Сергей Лялюк, прошедший в советское время школу десанта, настоящий гражданин и патриот.
И снова потребовалось России лишь два поколения после Екатерины, чтобы вырастить вполне европейскую декабристскую контрэлиту, рискнувшую своей вполне благополучной жизнью ради освобождения крестьян и учреждения конституционной монархии. Или Сергея Трубецкого, декламирующим, подобно Достоевскому, о «русском народе-богоносце». Мы бы с вами сейчас здесь ничего бы не обсуждали, если бы Гитлер был. Делом дружинников было воевать. Послушаем хотя бы известного знатока славянофильских древностей С. С.
Это показатель тренда, он мог сказать про язву экуменизма. Сопротивляется он вот таким образом отчаянно. Признаться, вразумительных ответов на эти элементарные вопросы я так и не получил. Нельзя сказать, что к этому делу люди относятся, не принимая это, наоборот.
А прорывается Робеспьер. И, в четвертый, наконец, в 1991-м, когда рухнули её империя и сверхдержавность. Последствия этого комплекса, если он все же овладевает обществом, более чем печальны. И не в том даже, что идеи их вполне тривиальны (всякий, кто хоть бегло просмотрит «Россию против России», без труда найдет в ней десятки аналогичных цитат из славянофильствовавших мыслителей XIX века, начиная от исключительности России и обреченности Запада и кончая ностальгией по сверхдержавности). Отсюда и берет начало самодержавная, холопская традиция России.
А стало быть и повторяющуюся из века в век трагедию великого народа. После любой революции всегда наступает реставрация – это закон. Нельзя сказать, что ее вовсе до этого не замечали. Что же говорит нам это сопоставление.
Носов, Г. Н. Но бреши пробили они в ней зияющие. Можно, конечно, предположить, что, откажись постниколаевский режим в 1861 году от своего хитрого гамбита, согласись Александр II созвать совещательное собрание представителей общества не в 1881 году (в день цареубийства), а за двадцать лет до этого, как требовала либеральная оппозиция, результат мог быть совсем иным. Смысл жизни определяется тем, насколько глубоко человек чувствует свою жизнь (жизнь как свои внутренние переживания).
Янава). Никаких объяснений, не говоря уже об извинениях, не последовало. В ней он описал феномен «первичной боли», которая, по его мнению, является причиной определенных симптомов и нарушений поведения, которые классическая медицина рассматривает как болезни. же).
И удивлялся: «Никак не пойму, почему люди, патриотично настроенные, так обожают миф об «иге», выдуманный. Другим казалось унизительным, что «народу-богоносцу» следует стремиться в душную, приземленную, бездуховную Европу. Тем более трудно это было предвидеть, что два важнейших европейских сообщества – германское (со времен первых романтиков XIX века) и российское (со времен Николая I) – обнаружили отчетливую тенденцию противопоставлять себя остальной Европе. Или не успели.
Во-первых, в колею мы когда-то попали. И не мог, естественно, знать, что не только рухнет, как в 1856-м, после крымской капитуляции, с головокружительных высот сверхдержавности, но и развалится на куски «гниющая империя России», как назвал её в 1863 году Герцен. Тренд сменился. Похоже, что, наряду с товарным, в стране возник рынок мифов, оправдывающих несвободу. На счету этой реакции не только показательные процессы, не только убийство Немцова — это и сбитый малайзийский «Боинг», который тоже был такой жертвой, которую эта реакция принесла для того, чтобы разжечь ту самую спасительную для нее, как они считали, холодную войну. Печатался в «Новом мире», «Молодом коммунисте», «Вопросах литературы» и «Вопросах философии». И что же Е. Г.
Во второй раз случилось это в промежутке между 1800 и 1820-ми, когда – в дополнение к тому, что слышали мы уже от А. Е. Результат всех этих европейских рекордов поистине умопомрачительный: если молодых людей (в возрасте от 15 до 24 лет) было в России между 1975-м и 2000-м годом от 12 до 13 миллионов, то уже в 2025 году, т. е. одно поколение спустя, окажется их, по прогнозам ООН, лишь 6 миллионов. Панариным (о маргинальных «евразийцах», мутящих сегодня воду на обочинах российской политики под руководством Александра Дугина, я уже и не говорю. ) Вот основные идеи серьезных людей, профессоров, как В. Г. Мы не готовы к этому. Даже николаевское царствование выглядело в свете этого «канона» всего лишь досадным эпизодом, своего рода последним арьергардным боем допетровской России. Александр Янов: Крымскую войну проиграл Путин, так же, как всю украинскую эпопею, всю идею «Русского мира», к которой он свел «русскую идею».
Сначала мы учимся чувствовать самих себя, а потом мы чувствуем себя, чувствуя других. «Не текох и не бывах» добавлялось, поскольку «богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а се – душевные грехи – учиться астрономии и еллинским книгам»102. И будто бы даже тот пожелал со мной встретиться, чтобы обсудить проблему персонально. Надо будет дать объяснение.
Хорош «диктатор», дозволявший – в отличие, допустим, от датского короля Христиана III или английского Генриха VIII – проклинать себя с церковных амвонов и в конечном счете потерпевший жесточайшее поражение от церковной иерархии. В трилогии, разумеется, эта ключевая тема обсуждается очень подробно. Согласно ей, непосредственные исполнители разрушения России, бесы, заимствуют свои «красные» поджигательские идеи с Запада – через посредство «русских европейцев», либералов-западников. Это самая простая истина. Куда денешься, отвечал я на цитаты цитатой. Лебедев).
Точно такую же ошибку сделал в свое время Сергей Юльевич Витте. Если к власти рванут, то рванут эти самые донбасские «Моторолы», так как там мы посмотрели вариант русской национально-освободительной революции, посмотрели, как это позорно сконфузилось. Хуже того, такие контакты с чуждыми этносами ведут «к демографической аннигиляции.
Наблюдая на протяжении почти двух столетий за драмой патриотизма в России или иначе говоря, за откровенной подменой любви к отечеству тем, что Соловьев назвал «национальным эгоизмом», мало кто из них исчезающе мало обличил эту мистификацию. Так ответила на изгнание с Олимпа после 1815 года Франция. И у Иоганна Вольфганга Гете, к которому относятся они так же, как мы к Пушкину, никакой особенной тревоги это странное «выпадение» Германии из Европы, тоже, сколько я знаю, не вызвало. Это кошмар, это развал, это хаос.
Николаевская Народность состояла, согласно изданному по высочайшему повелению прескрипту министра народного просвещения, «в беспредельной преданности и повиновении самодержавию». 123 Столь откровенно холопская формулировка могла бы устроить разве что Нарочницкую. Ибо основой ее политического устройства всегда был принцип патернализма, т. е. гегемонии государства над обществом, выраженной в священной формуле «Православие, Самодержавие и Народность». И, по крайней мере, некоторые из самых опасных мифов, льщу себя надеждой, опроверг.
Они стали, по сути, соправителями нового государства.
Устанавливая свою систему взаимоотношений, они принудительно навязывают ее аборигенам и практически превращают их в угнетаемое большинство» (10, 143). Ричард Пайпс, допустим, развернув старую схему в трехтомную эпопею «большевистского заговора», отвергает тем не менее идею о западном происхождении русского бесовства. Как бы то ни было, создается впечатление, что традиции вообще не умирают. И что в историческом споре право было все-таки пушкинское поколение. Что произошло дальше.
Статью не отвергли, но и не опубликовали. У немцев не было своего Чаадаева. И если да, то как. И тогда «национальное самоуничтожение» неминуемо.
И как увидим мы в трилогии, странным образом всегда настигала Россию деградация, едва «отрезалась» она от Европы – в полном согласии с истиной Чаадаева. Как мог знать это Соловьев. Здесь предстоит действительно длинная большая работа изменения фактически того, как мы привыкли жить. Но стоит культурной элите страны подменить патриотизм национал-либерализмом, как дальнейшее её скольжение к национализму жесткому, совсем уж нелиберальному (даже по аналогии с крайними радикалами времен Французской революции, «бешеному») становится необратимым. Советский Союз был Халифат, квази-Халифат. Как раз напротив «Проникая в чуждую им этническую среду, они начинают ее деформировать.
Иногда непростительной, грубейшей. Я сам описал в «Русской идее» трагическую судьбу славянофилов. После поражения он эмигрировал в Париж, долго жил вдали от родины.
Напротив, книга вроде бы всем, включая оппонентов, понравилась. После изгнания французских захватчиков возникают новые, капиталистические отношения. Однако, находясь среди европейской элиты, душа его на родине, в края болот, кассы и сохи. Но еще очевиднее сказалась мощь старой парадигмы в свободной России, где цензура уже не мешает, а открытия шестидесятников по-прежнему не осмыслены интеллектуальная реформа 60-х оказалась подавлена неоевразийской контрреформой и историческая мысль все еще пережевывает зады «старого канона». Давайте понимать, что через 70 лет не может наступить реакция на революцию.
Князь усматривал в нём «тенденцию построить русский национализм по образцу и подобию романо-германского», благодаря чему, полагал он, «старое славянофильство должно было неизбежно выродиться»21. И заживо похороненная ими Европа. Единственное, чего допустить оно не могло, это европейскую модернизацию. А теперь сравним её неудачу с тем, что произошло после драматического поворота Петра с Россией. Кончается дело тем, что страна опять и опять впадает в «духовное оцепенение». И переворот Ивана IV в 1560 году, установивший в России самодержавие и положивший начало великой Смуте, а следовательно и московитскому фундаментализму, был не менее, а может быть и более жестокой, чем в 1917-м, патерналистской реакцией на вполне по тем временам либеральную эру модернизации, которую я назвал европейским столетием России (1480 – 1560 гг. ). Лишившись бояр и дружинников, они тотчас теряли военную и, стало быть, политическую силу.
Ведь главной заботой князя-воителя как раз и была война и потому отношения с дружинниками (а стало быть и договорная традиция), естественно были для него важнее всего прочего. (Добавлю в скобках, что точно такое же впечатление сложилось, как пришлось мне узнать позже, когда я – выдворенный из СССР – попал в Америку и у аналитиков ЦРУ. То есть для них и сами бесы и породившие их либералы (тут они, естественно, верны схеме Достоевского) были если и не чистокровными евреями, то уж непременно «жидовствующими». Из этой немыслимой коллизии и происходит грозный российский «маятник», один из всесокрушающих взмахов которого вызвал у Максимилиана Волошина образ крушения мира (помните, «С Россией кончено». ) Если подумать, однако, то иначе ведь и быть не могло.
Источник скверны – попавший под влияние Контрреформации православной церкви Иван IV. Слишком много за спиной у страны «затмений вселенской идеи» и слишком дорого и долго она за них платила, чтобы положиться на стихийный процесс европеизации. Объехал полстраны.
Члены этноса. Или точнее, поскольку вызван он комплексом неполноценности, я сказал бы, что это психиатрическая аберрация». Как следует из них, в Древней Руси существовали два абсолютно различных отношения сеньора, князя-воителя (или, если хотите, государства) к подданным.
А также в том, что предназначена для этой первой роли в человечестве именно она, т. е. Там есть лауреат Нобелевской премии Жорес Алферов, там есть генерал-полковник Леонид Ивашов, там есть популярный ведущий Михаил Леонтьев, там есть глава Международного евразийского движения Александр Дугин. Не говоря уже о ветеранах, таких как Проханов.
(Достаточно ведь просто взглянуть на политические режимы, которые воцарились в республиках, отколовшихся от империи, начиная от Узбекистана и кончая Туркменией и Белоруссией, чтобы не осталось сомнений, в какую именно сторону тащили бы они Россию. ) В каком-то интервью Александр Лебедь сказал после своей отставки: «А чем в конце концов кончила Россия. «Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах». И когда становится трудно, будут усиливаться неизбежно точки зрения, что нужно навести порядок железной рукой, разобраться со всякой «пятой колонной» и так далее. Иными словами, если это болезнь, то излечима ли она. Гайдара, высказанные им в 1999 году:Россия для этого слишком велика. Опираясь на эту нацистскую племенную архаику и приходит С. В.
Моисеева, Д. П. Чаще всего и с тем и другим вместе. Я не говорю уже о том, какое отношение имеет вся эта нацистская племенная архаика, положенная в основу совсем уже недавней монографии С. В. Сергей Цыпляев: Дело не в плане Шаталина – Явлинского, это так кажется. В том, что их самих накрыла эта истерия с головою, сомнений, конечно, быть не может.
Для России с ее необъятной Сибирью окажется эта потеря трагичной вдвойне. И самое драматическое в этих повторениях то, что действующие лица в них неповинны. Таково одно древо фактов, полностью опровергающее старую парадигму. Он давно уже звучит фальшью, другой схемы не создано. 75 респондентов уверены, что западные страны — противники России и так далее.
Сложнее потому, что эти пропагандисты национального эгоизма оперируют не аргументами (о документах и говорить нечего), но расхожими прописями полуторавековой давности, вроде «мистического одиночества России» или её «мессианского величия и призвания». Другое дело Чаковский. Западная политическая философия, вообще политическая идея Запада, по мнению Янова, проистекает прямо из обратного тезиса: из принятия в качестве непреложного того факта, что человек несовершенен и потому не способен реализовать в общественной жизни идеал совершенного Добра – только порок способен нейтрализовать порок. Точно так же, как и ликвидация Судебника 1550 года в ходе самодержавной революции. Не помогло, однако. «Москва перехватила инициативу объединения Русской земли, так как именно там скопились страстные, энергичные и неукротимые люди» (там же). Я имею в виду Халифат средневековый, а не ИГ-Халифат. Вот таким образом слово «империя» уходит в прошлое, никто не хочет об этом думать, так как за империю надо платить.
Одну из своих публикаций Янов так и назвал – «Философия побежденных» именуя так русскую религиозную философию. Вот что объясняет нам, между прочим, его формула. Я не хочу сказать, что все историки следуют этой схеме буквально. И вовсе не потому, что подвергло сомнению достоверность приведенных в книге фактов или серьезность аргументов. Увидев такой поворот событий, Луцкие епископы сделали Янов своей второй резиденцией.
Напротив, неумолимо продолжала она скатываться к положению «больного человека Европы». В третий раз произошло это в феврале 1917 года, когда Россия, наконец избавилась от ига четырехсотлетнего «сакрального» самодержавия. И «великодержавие», доходящее до претензии на мировое господство. Как только кончится Путин, как только он уйдет, кто придет на его смену. А теперь суммируем главные вехи рождения нового суперэтноса.
И она стала теперь общим достоянием и пьянит, побуждая думать теперь уже всю страну». В 2000 году вышла в серии «Жизнь замечательных людей» первая в Москве серьезная монографическая работа об Иване III. Люди активно боролись за свободу и лучшую жизнь. Самым удивительным в этом заново вырытом «кладе» был абсолютно европейский характер Великой реформы 1550-х, свидетельствовавший о несомненном наличии в тогдашней России того, что С. О. И что еще хуже, делала она этих патриотов, своими руками толкавших страну к «национальному самоуничтожению», опасными для самого ее существования.
Здоровый человек не ищет смысла жизни ибо смысл этот возникает сам из его чувств. Вот тот угол зрения, под каким должна писаться русским история России». В принятии политических решений участвовали они лишь, так сказать, ногами. Сергей Цыпляев: Можно так считать.
Как и следовало ожидать, за победу романтического мифа заплатила Германия страшно. Шмидт обозначил в свое время как «абсолютизм европейского типа»70. Вот таким образом в городке часто полыхали пожары, которые приносили людям много горя. государя всея Руси Ивана III»74. Именно с этой точки зрения и следует оценивать. Также близко к этим открытиям стоит подход Ирины Прекоп – удерживающая терапия, который применяется для работы с «прерванным движением любви». Дальше встанет вопрос, как запустить экономику. Дочь князя Всеволода вышла замуж за германского императора Генриха IV.
Вырождение русского национализма. Надеюсь, что теперь, когда читатель получил некоторое представление о последствиях сверхдержавного реванша, ему будет понятнее, почему плохо становилось Соловьеву при мысли, что еще одна «патриотическая истерия» может оказаться последней. Упомянул я, конечно и об уязвимости его формулы. Янов отмечает, что Е. Т. Потом начинается опять. Казакова, Я. С.
Тогда Россия, как и сейчас, была на перепутье. Не следует ждать третьего предупреждения, которое может оказаться последним»16. И ничего в результате не изменила его формула в ходе истории – ни российской, ни мировой.
Янов противопоставляет самодержавной, евразийской традиции России её собственную европейскую традицию, «ничуть не менее древнюю и легитимную». Но всё это, конечно же, лишь сегодняшние торговцы мифом в розницу, так сказать. Такой же, допустим, как сегодняшняя Германия. Ничем хорошим тем не менее закончиться оно не могло. Решительно ведь невозможно представить себе, скажем, декабриста Никиту Муравьева декламирующим, подобно Достоевскому, на тему «единый народ-богоносец – русский народ»77. Поневоле приходится нам вернуться к тому, с чего начинали мы этот разговор. И все роковые ошибки тоже. Sonderweg стал идейной основой германской сверхдержавности в 1870 – 1914 годах, а впоследствии и фантомного наполеоновского комплекса (в 1918 – 1933). Или Михаила Лунина – рассуждающим, как Бердяев, о «славянской расе во главе с Россией, которая призывается к определяющей роли в жизни человечества»78.
Беспощадным обличением декадентства западной интеллигенции, не способной в силу своего, так сказать, западничества понять, как «каждую минуту, что мы живем, не менее одной страны (иногда сразу две-три) угрызаются зубами тоталитаризма. А оно между тем предрекало им гибель. Слава богу, нам это удалось пройти в 1991 году, мы довольно мирно прошли этот вариант. То же самое будет и с Путиным, будет депутинизация. Настолько серьёзный, что даже Б. Н.
И не только могли, говорили. Александр Янов: Безусловно, стоит. Ну как было с этим спорить. В июле 1812 г. Янов захвачен французскими войсками. Работал директором средней школы в городе Сталинск (в настоящее время город Новокузнецк Кемеровской области). Возникает «контроверза», новое борется с «обывательским эгоизмом» старого этноса.
«Вполне мыслима, – писал он, – новая национальная схема национальной истории». Долгий путь был от этого предсмертного княжеского наказа до статьи 98 Судебника 1550 года. Более того, даже праведным, богоугодным, поскольку «открывало возможность продвижения к святыням Иерусалима, всегда привлекавшим множество русских паломников, которым ничего не стоило заселить Палестину для этого митрополит Антоний (Храповицкий) мечтал проложить туда железную дорогу.
Упадок, потеря жизненных сил, постепенное умирание. Я не верю в мирную революцию при жизни Путина, но после Путина депутинизация неизбежна — в этом я убежден абсолютно. Надолго. Оказалось, что Владимир Соловьев сочувственно цитировался в самиздатском «Раковом корпусе» Солженицына. В 1423 году Великий князь литовский Витовт подарил её Луцкой Епархии.
Только нужно для этого заново «изучать историю России, любовно вглядываться в её черты, вырывать в её земле закопанные клады»69. Проще говоря — жить за его счет. Здесь на самом деле произошло разделение не только между консерваторами и демократами.
Совсем недавно был его доклад в Столыпинском клубе. Оно допустило европейские реформы. И он, значит, это понимал. И не потому вовсе не объясняет, что лидерам неоевразийства недостает таланта или эрудиции. Вот эти вопросы. Соловьев подтверждает: «Начиная от Петра и до Николая просвещение всегда было целью правительства Век с четвертью толковали только о благодетельных плодах просвещения, указывали на вредные последствия невежества в суевериях». 128 Но европейское просвещение имело, как оказалось, последствия, не предвиденные Петром. И хотя он был уверен, что Европа «гниёт» и обречена на судьбу Китая, который, по его мнению, сгнил уже в 1860-е, Данилевский был исполнен решимости слегка подтолкнуть историю, ускорив гибель европейской цивилизации.
Так никогда и не вошла Блистательная Порта в концерт великих европейских держав. В значительной степени управляющая элита пользуется своими представлениями, принесенными из жизни из предыдущей службы в закрытых структурах из восприятия мира «мы» и «они», НАТО, которое старается нас уничтожить. Не сделал того, что, наверное, сделал бы Соловьев, знай он то, что теперь знаем мы. Андрей Писарев из «патриотического» «Нашего современника» был в беседе с мэтром не менее почтителен: «Сегодня вы представляете единственную серьезную историческую школу в России» (1, 132). Всю жизнь оберегали они в себе колеблющийся огонек «тайной внутренней свободы», но до такой степени привыкли к эзоповскому языку, что он постепенно стал для них родным. В России он выше опять-таки на 400. Лебедев к главному своему выводу, что «центральным вопросом русской философии истории» неминуемо должно было стать «противопоставление России и Запада».
Похоже, главным образом два вывода. Или Пушкина, наконец, уверенным, подобно Сергию Булгакову, что «Россия призвана духовно вести за собою европейские народы». При расставании или обиде эта детская любовь превращается в боль. Я подозреваю, что мы пройдем через этот период жесткого наведения порядка.
Такие выпадения из «великой семьи европейской», говоря словами Чаадаева, с несомненностью обличали своего рода, если хотите, политическую недостаточность этих сообществ их неспособность к самопроизвольной политической модернизации. Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев. Та же история с расстояниями: «второе базовое отличие от Европы – то, что там 10 км., в Европейской России – 100, а в Сибири и все 300». 45 Иначе говоря, география – это судьба. Сохранилась, конечно и традиция патерналистская. Другими словами, гарантии от произвола власти. Декларациями, однако, пусть даже полубезумными, дело не ограничивалось.
И что именно этот её обвал переживать будет страна не только как величайшую геополитическую катастрофу, но и как невыносимое унижение, чреватое новой и на этот раз, быть может, роковой для неё «патриотической истерией». Оказывается из «пассионарного взрыва», то есть из извержения биосферы. Еще бы, ведь, как мы узнаем от Назарова, «сам русский быт стал тогда настолько православным, что в нем невозможно было отделить труд и отдых от богослужения и веры»100. Ильин: «Мир разделен на Север, Юг и Россию.
Вышла иначе говоря, наследницей вовсе не своей собственной исторической предшественницы, европейской Руси, а чужой монгольской Орды. Трубецкой указывает на странное поветрие «западничествующего славянофильства», которое «за последнее время сделалось модным даже в таких кругах, где прежде слово национализм считалось неприличным»19. Например, открытие шестидесятников тотчас и перестает казаться загадочным, едва согласимся мы с «новой схемой». Вот, например, строжайшее наставление из московитских школьных прописей., » (4, 201).
Пока что ничего особенного тут нет. Ваш опрос гораздо важнее.
Да, великие нации, учит нас этот эксперимент, болеют, точно так же, как люди. Если учесть, что евреи не только «высасывали из Руси ее ценности и жизни ее богатырей», но повинны были в еще более черных делах («славянские земли в IX—X веках стали для евреев источником рабов, подобно Африке XVII—XIX веков» (11, 163), то нет ничего удивительного, что сокрушение «агрессивного иудаизма» оказалось для Руси делом жизни и смерти. Александр Янов: Его можно сравнить с Чан Кайши или с Александром III.
К сожалению их отважная инициатива не была поддержана ни в советской историографии, ни в западной (где историки вообще узнали об их открытиях из ранней версии моей книги). Тейлор, когда писал полтора столетия спустя: «То, что германская история закончилась Гитлером, такая же случайность, как то, что реки впадают в море». Нет архитектора, нет плана, нет идеи»68. Ибо прийти они могли только на готовое: когда культурная элита, заглотнув националистическую наживку и соблазнившись «освобождением Царьграда», расчистит им дорогу. Короче, она признала себя Европой, а своих тевтонофилов маргинализовала.
Ведь это поистине уму непостижимо. Сергей Цыпляев: Есть выход из колеи. «Чтобы выжить, славяно-руссам нужно было менять не только правителей, но и противников» (10, 144). Вот пример.
Право, трудно не согласиться с Константином Леонтьевым, находившим в Московии лишь «бесцветность и пустоту»103. Софией в Константинополе. Написал 2000-страничную «Историю политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате. Другими словами, оно должно быть верифицируемо.
Нам остается сейчас только гадать, как мог не обратить внимания на это вырождение Гумилев. И пощады ему, как и Герцену, ждать было за такую ересь нечего. Нужно ли более очевидное доказательство, что, наряду со способностью к европейской модернизации, способна Россия и к патерналистской реакции. Это-то как объяснить. немцами и французами.
В 1980-е Гумилев был уверен, что человечество — в его лице — «на пороге создания этой новой марксистской науки». Все изменения, которые с ним отныне случаются, могут быть исключительно возрастными. Разумеется, консерваторы и либералы есть в любом европейском государстве.
Образуется, по словам Ключевского, «абсолютная монархия, но с аристократическим правительственным персоналом». Что даёт нам пример Франции для понимания драмы патриотизма в России. Тем более невинным на фоне грубой сверхдержавной агрессивности николаевского режима. Он размышлял, он пытался понять умом то, во что позволено было только верить. Именно эти извержения пассионарности, произвольные и не поддающиеся никакой периодизации и создают, утверждает он, новые нации (этносы) и цивилизации (суперэтносы).
моментом их прихода к власти. Дальше дело могло развиваться по-разному. Во всяком случае Москва первой в Европе приступила к церковной Реформации (что уже само по себе, заметим в скобках, делает гипотезу о «татарской государственности» бессмысленной: какая, помилуйте, церковная Реформация в степной империи. ) и первой же среди великих европейских держав попыталась стать конституционной монархией. В бешеном национализме, настоянном на сверхдержавном реванше, оказалась причина Катастрофы, а вовсе не в путанице, смешавшей в одну кучу глупых либералов и «красных» бесов, в путанице, которую отчаянно пытались распутать позднейшие историки, сбитые с толку Достоевским. Уже в XIV веке первый победитель татар Дмитрий Донской говорил перед смертью своим боярам: «Я родился перед вами, при вас вырос, с вами княжил, воевал вместе с вами на многие страны и низложил поганых».
Лев Николаевич Гумилев — уважаемое в России имя. Чичерин – такой ядовитый критик русской государственности, что до него и Пайпсу далеко, – вынужден был признать: документ Салтыкова «содержит в себе значительные ограничения царской власти если б он был приведен в исполнение, русское государство приняло бы абсолютно другой вид»84. Даже непонятно, как историки смеют утверждать, что их трактовка в данном случае патриотична. » (там же).
Но дозированный переворот не удался. Его эвристическая и конструктивная ценность ничтожны. Преснякова, – в числе реформ, предложенных неформальным Комитетом «молодых друзей» императора, оказалась, между прочим и Хартия русского народа, предусматривавшая не только гарантии индивидуальной свободы и религиозной терпимости, но и независимости суда86. Новое название и принадлежность к собственности епископа жителям местечка дало следующие привилегии: освобождение от податей был отменён запрет на ловлю рыбы разрешалось варить пиво, которое славилось в Европе и вывозить в Варшаву «литовское» масло. Революционный процесс один.
Евгений Ихлов: Секундочку, Муссолини — это событие через 70 лет. Н. А.
Вот это или примерно это и принёс я Чаковскому через несколько месяцев после его заказа. И касаются они, естественно, начальной и современной точек исторического спектра. Коммунисты везде уже на подходе – и в Западной Европе и в Америке. Был разъездным спецкором «Литературной газеты» и «Комсомольской правды».
Что германская Kultur (духовность) оказалась неожиданно передислоцирована в Россию, это само собою разумеется. Александр Янов: Какие там маргиналы. Янов указывает, что «испорчена» Россия уже более 500 лет «двойственностью политической культуры и мощью своей патерналистской традиции». И станет настоящей «альтернативой либеральной глобализации мира», по выражению Н. А. Погодина, «во всяком незнакомом человеке подразумевался шпион»90. В годы расцвета российской историографии, в постниколаевской России, серьезные историки, все как один русские европейцы (славянофилы так и не создали обобщающего исторического труда) исходили из одного и того же постулата.
В нём насчитывалось 378 дворов, где проживало 2939 человек. Зимин, С. О. В ней господствовало не право, но, как соглашался даже современный славянофильствующий интеллигент (Вадим Кожинов), произвол91.
Свалив всю вину на «красных» бесов, она позволила уйти от ответственности демонам национализма. порождают химеры и зачинают антисистемы. Общепринятая модель русских родовых именований сложилась не сразу, однако уже к началу XVII века большинство фамилий образовывалось прибавлением к основе – имени или прозвищу отца – суффиксов -ов/-ев и -ин, постепенно ставших типичными показателями русских семейных имен. Если на вопрос: имеет ли Россия миссию в масштабах всего мира, решающий для «русской идеи» вопрос. Окончил исторический факультет МГУ в 1953 году. Головнин, министр народного просвещения в правительстве «молодых реформаторов» в 1860-е. 135 Отныне само слово «конституция» стало для этой «искалеченной» элиты равносильно измене отечеству. Именно потому, говорят мифотворцы и достигла высшего своего расцвета «русская цивилизация» в допетровской Московии XVII века, когда Россия была в наибольшей степени отчуждена от Европы, когда европейское просвещение считалось в ней смертным грехом и страна жила по собственным, «святорусским» нравственным правилам.
Самый высокий в Европе процент смертности от сердечных заболеваний у людей рабочего возраста (от 25 до 64 лет) в Ирландии. Вот лишь несколько цифр. А что вы думаете, ведь пробуют. Ведь объясняет она и сегодняшнюю опасную двойственность культурной элиты России. Так что изверглась в XVIII веке на Европу биосфера, произведя соответствующий пассионарный взрыв. Здесь Наполеон создает сотни изображений памятных мест, храмов, древних замков. Но и Пайпс, разумеется исходит из тезиса Достоевского, что виновниками Катастрофы могли быть только «красные» бесы.
Напротив, представляется ему это стремление абсолютно естественным. К 1830-му, когда заимствовали её у немцев славянофилы, процесс превращения Sonderweg в «идею-гегемона» был в Мюнхене в полном разгаре. С моей точки зрения, означает это вот что.
О духовных драмах и говорить нечего. В Париже Орда выдает грамматику музыки. Так устроена мировая политика, что «сверхдержавность» – как на современном политическом жаргоне называют совершенное военное превосходство одной из великих держав над другими – не бывает постоянной.
Во всяком случае знаменитый британский географ Халфорд Макиндер, прозванный «отцом геополитики», повторил её в 1904 году как нечто общепринятое: «Россия – заместительница монгольской империи. Он уже тогда предчувствовал – его роковое предчувствие оправдалось, – что впереди бездна и боролся, сколько хватало сил, с «бешеным» национализмом, не щадя при этом и национал-либералов с их «национальным самодовольством», которые, как знаем мы из его формулы и послужили, собственно, спусковым крючком всего процесса деградации национализма в России. Можно вот таким образом понять акад. Она тоже сообщает нам, пусть и несколько косноязычно, что именно в московитские времена «Русь проделала колоссальный путь всестороннего развития, не создавая противоречия содержания и формы»99. Правящий Стереотип, как помнит читатель исходит из того, что европейская традиция Древней Руси была безнадежно утрачена в монгольском рабстве и попросту исчезла в процессе трансформации из конгломерата княжеств в единое государство, когда «уехать из Москвы стало неудобно или некуда». Другое дело, что это «реакционное направление» было талантливо адаптировано группой русских национал-либералов к чуждой ему поначалу российской реальности (Трубецкой сказал бы «построено по чужому образцу»).
Интриговал мошенник вслепую. Только при самом тесном внешнем и внутреннем общении с Европой русская жизнь действительно производила великие политические и культурные явления (реформы Петра Великого, поэзия Пушкина)». Я, конечно, преувеличиваю, когда говорю «спор». Развивая свои постулаты, Янов определяет в качестве препятствия «возвращению» России в лоно единой европейской христианской цивилизации самобытность как таковую – российскую культурную почву, духовную атмосферу историческое имперское (самодержавное и советское) наследие, все то негативное, что явилось причиной и следствием первоначального «выпадения» русской истории, случившимся при Иване IV. Если опричная элита, которая помогла Грозному царю совершить самодержавную революцию, отнявшую у России её европейскую идентичность, понятия не имела, что ей самой предстояло сгореть в пламени этой революции, то ведь мы-то «поротые».
В этом смысле ваш тезис, у вас была такая книга «Почему в России не будет фашизма», он, безусловно, уязвим, так как власть в каком-то смысле становится сама фашизмом. К. Н. Он никогда не искал ссор с цензурой и при всяком удобном случае клялся «диалектическим материализмом». Я не преувеличиваю. В их распоряжении было все.
Разумеется, я цитировал монолог Шатова из «Бесов». Работал директором средней школы в городе Сталинск. Тогда встает вопрос, куда они будут консолидироваться.
Действительным барометром, указывающим бурю или штиль в будущем страны, являются вовсе не их замыслы, но умонастроение её культурной элиты, тех, кого один из чутких её наблюдателей Модест Колеров именовал еще в бытность свою свободным художником «производителями смыслов». Ведь и главный идеолог славянофильства Иван Киреевский не отрицал, что Московия пребывала «в оцепенении духовной деятельности»106. Так выглядит центральный миф врагов открытого общества постсоветской России. Я бы не обольщался, что какие-то клубы сидят, разговаривают. Заплатить за нее, однако, пришлось им очень дорого.
У того русской зимы нет, зато на 80 территории Фран ции и 50 Германии растет виноград. Чаковский просто исчез с моего горизонта. Последствия этой путаницы оказались отнюдь не только академическими. Протекает она так.
Был разъездным спецкором «Литературной газеты» и «Комсомольской правды». Говоря современным языком, на входе в черный ящик степного ярма имели мы на Руси Европу, а на выходе «татарское царство». Короче, если что-нибудь и впрямь отличает ее прошлое от истории остальной Европы, это именно способность повторять свои «выпадения» из этой истории. Просто любили свою страну.
А ничего. Д. С. И именно в такую минуту, когда патриотизм оказывается единственным, быть может, якорем гражданина России, подозрительность по отношению к нему начинает вдруг выглядеть кощунственно. Вырождение русского национализма. Ее автор Николай Борисов объясняет свой интерес к родоначальнику европейской традиции России, ни на йоту не отклоняясь от Правящего Cтереотипа: «при диктатуре особое значение имеет личность диктатора.
Конечно, следующая волна модернизации придет. А когда пассионарность постепенно покидает эти новые этносы («процесс энтропии»), они умирают. Мы один раз это прошли, видели, как все это происходит, может продолжаться дальше.
Европеизм был для него, в отличие от сегодняшних «производителей смыслов», естественным, как дыхание. Боюсь, не найдет и в моих. Более того, упустите хоть на минуту из виду этот роковой дуализм политической культуры России и вы просто не сможете объяснить внезапный и насильственный сдвиг её цивилизационной парадигмы от европейской, заданной ей в 1480-ые Иваном III Великим, к патерналистской – после самодержавной революции Грозного царя в 1560-е (в результате которой страна, совсем как в 1917-м, неожиданно утратила не только свою традиционную политическую ориентацию, но и саму европейскую идентичность).
Последняя фаза этногенеза деструктивна. Всё оказалось наивно, нереалистично, бесплодно. Но именно в момент такой мучительной раздвоенности как раз и важно чувство патриотизма, лояльности, верности отечеству в тяжкую его минуту.
Возможность еще одного повторения Московии и в голову этим историкам не приходила. Но в этой небольшой книжке мы, не касаясь частностей, остановимся прежде всего на механизме, который на протяжении столетий приводил в движение русский исторический маятник – а также на том, почему этот механизм все время ускользал из поля внимания историков. Главных среди них два. «Русские, – доносил из Москвы французский резидент Маньян, – опасаются самовластного правления, которое может повторяться до тех пор, пока русские государи будут столь неограниченны и вследствие этого они хотят уничтожить самодержавие»81.
Никто не сказал об этом «внутреннем противоречии между требованиями истинного патриотизма, желающего, чтобы Россия была как можно лучше и фальшивыми притязаниями национализма, утверждающего, что она и так всех лучше»39, точнее Соловьева. И всё же до конца 19 столетия Иваново почти не росло. Политика-таки достала его, как ни старался он от нее уклониться. «Он воспитывал мастеровых, – заметил по этому поводу один из замечательных эмигрантских писателей Владимир Вейдле, – а воспитал Державина и Пушкина». 129 А отсюда уже недалеко было до того, что «новое поколение, воспитанное под влиянием европейским», по выражению Пушкина, 130 совсем другими глазами посмотрело на московитское наследство, которое не добил Петр и которое даже укрепилось после него в России. Что, попросту говоря, «никаких контактов нам с латинами иметь не надо, так как они народ лукавый, лицемерный, вероломный и притом не друзья Руси, а враги» (1, 137).
Между тем Соловьев, как мы уже знаем, так и не сформулировал точно ту грань, за которой этот благородный патриотизм превращается в «патриотическую истерию», где и начинается его драма. Каждая была абсолютно уверена, что, как слышали мы от Достоевского, никогда не сможет примириться со второстепенною ролью в человечестве и даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Американский психолог и психотерапевт, автор более десятка переведенных на многие языки мира (больше 15-и) книг по развитой им методике – первичной терапии (терапии первичного крика).
Александр Янин: Нет, я еще раз повторяю, что будь это верным ваш тезис сейчас, мы бы сейчас не обсуждали этого всего в московской редакции Радио Свобода, не писали бы, скажем, сейчас в РБК Владислав Иноземцев большую статью опубликовал с названием вроде «Державный импотент» о Путине, блестящую, я бы сказал, статью. Но и тут картина, представленная нам Колеровым, взявшим на себя труд в середине 2001 года опросить в пространных интервью тринадцать из этих «производителей смыслов», по крайней мере, той их группы, которую он счел представительной, тоже в высшей степени тревожная. Четырежды на протяжении двух последних столетий представляла России история возможность «присоединиться к человечеству», говоря словами Чаадаева42. Эта повторяемость, в которой виделась какая-то жестокая закономерность и заставила меня в свое время взяться за попытку объяснения русской истории, результатом которой стала трилогия «Россия и Европа». Этот феномен получил название «прерванное движение любви».
В конечном счете Мюнхен победил Берлин. На основании анализа 500-летней российской истории, Александр Янов выводит историческую формулу «выпадения» России из единого христианского мира. (О чем мы уже писали в прошлом номере «ЯК». Объехал полстраны.
чужим, непонятным и скорее всего враждебным»26. Березовского, а ныне президент Института национальной стратегии. Я не говорю уже о том, что великий спор о происхождении русской Катастрофы сводится у всех этих авторов к таким тривиальным сюжетам, как хронология или этнические корни бесовства. Нарочницкой. И Россия как «альтернатива либеральному миру». И с этого момента «моральные оценки так же неприменимы, как ко всем явлениям природы. » (там же), И дальше ничего уже от него не зависит. Потому и датирует он её начало октябрем семнадцатого, т. е.
У нас четыреста лет Смутное время»36. Порою глубже. Идея Чаковского, как думали старожилы, состояла в том, чтобы я, ничего не подозревая (романа я тогда еще не читал), либо уличил Солженицына в невежестве, показав, что ничего он на самом деле о Соловьеве не знает, либо скомпрометировал его в глазах либеральной публики как поклонника реакционного националиста. Что они, в конце концов, знают о русской истории, кроме собственных мифов. Уже при Екатерине играла она первые роли в европейском концерте великих держав. Как видим идейная «гегемония» особнячества и впрямь пережила в России все её революции и контрреволюции.
Сейчас мы проживаем реставрационную фазу, вопрос только в одном – как далеко она зайдет и как надолго. Достаточно, однако, взглянуть на результаты этого «всестороннего развития» глазами самого проницательного из его современников, чтобы заподозрить во всех этих восторгах что-то неладное. Особенно активно участвовали Яновцы в национально-освободительном движении 1830-1831гг. Об обретении европейской идентичности и говорить нечего.
И опять упускают из виду обе стороны, что спор их решения не имеет. Я не говорю уже о том, что Правящий Стереотип отнюдь не собирается умирать. И хотя впоследствии они разошлись, тот факт, что современники считали брак этот делом вполне обыденным, говорит сам за себя.
В честь своего имени Луцкий епископ Ян Лосович (24. 01. 1463 – 4. 05. 1468, с 1468 по 1480 архиепископ Вильнюса), желая увековечить свое имя, переименовал деревню Порхово в город Янов (белор. Вот таким образом евреи стали искать новую страну. В «Исаве и Иакове», С. Е. Обособляясь от Европы морально, Россия на самом деле отказывалась от этой модернизации.
предаются грабежам и алчности» (5, 355). Это ведь я на самом деле не столько его так жестоко критикую, сколько себя. Гайдара». 1839—1891». Накануне 1917-го будущее России казалось им предопределенным. На деле, однако, выглядело все прямо противоположным образом.
Так вот, усматривает ли этот идеолог какое бы то ни было противоречие между высокой миссией России, состоящей, по его мнению, в том, чтобы «спасти мир от антихриста» и маниакальным стремлением его дореволюционных пращуров непременно водрузить православный крест над Св. Без такого «образа», повторяет вслед за Шмиттом С. В. Я считаю, можно сказать словами Юрия Шевчука: «Прощальным костром догорает эпоха и мы наблюдаем за тенью и светом». А то, что придет генерал, 16 лет назад к власти пришло КГБ, мы не увидели наведения порядка, мы увидели просто передел собственности, фальсифицированные судебные процессы. Нисколько.
Во-первых, что на этот раз крот истории может и опоздать. Иными словами, вышли из своего Египта русские еще более европейским народом, чем вошли в него. Погребенные под глыбами вездесущей цензуры, они оказались отрезанными от мировой культуры и вынуждены были создать свой собственный изолированный и монологичный «мир», где идеи рождались, старились и умирали, так и не успев реализоваться, где гипотезы провозглашались, но навсегда оставались непроверенными.
И этот козел отпущения, понятно, где он его найдет. И, конечно, неспроста столь свирепо обрушился он в газете Moscow Times на Послание президента Федеральному собранию 2004, обвинив его в самом страшном, с точки зрения мифотворца, грехе: «Путин прямо заявил своим избирателям, чтоб оставили все надежды. По сравнению с Соловьевым, шпана да и только. Сатаною его едва ли кто назвал бы, но благоговения он тоже ни у кого не вызывал. завоевать западническую элиту страны. Ибо намного важнее всех их непримиримых противоречий глубинная общность обеих позиций.
«Органический порок древнерусского церковного общества состоял в том, что оно считало себя единственным истинно правоверным в мире, свое понимание божества исключительно правильным, творца вселенной представляла своим русским богом, никому более не принадлежащим и неведомым»108. При Иване III были созданы социальные институты (Земский Собор, замена наместников-«кормленщиков» местным крестьянским самоуправлением), которые обеспечивали основы европеизации страны. и каждый член исторической семьи носит её в глубине своего существа»24. Два обстоятельства, полагают они, закрывали (и закрывают) России путь в Европу – климат и расстояния.
И поскольку спрос порождает предложение, создается своего рода индустрия мифотворчества, занятая серийным воскрешением старых мифов (та же книга Нарочницкой, в частности, сплошь состоит из них). Панарина, А. Г. Преснякова, «могло казаться, что процесс европеизации России доходит до крайних своих пределов.
Данилевский проповедовал войну с Европой «во всей её общности и целостности». Дугина или Н. А. Замысел ее вытекает из знаменитых, вошедших во все хрестоматии, строк из «Апологии сумасшедшего» Петра Яковлевича Чаадаева: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами».
Причина другая. Но не стоит не упускать из виду одно простое соображение. Другими словами, противопоставило себя христианской Европе – и в результате утратило «средства самоисправления и даже самые побуждения к нему»109. Что нужно будет усвоить рядовому «красно-белому». Европейское просвещение, как он его понимал, стало после него в России обязательным.
Разница лишь в том, что их «русской идее» понадобилось для этой роковой метаморфозы из либеральной теории в фашизм все-таки три поколения, тогда как евразийцы управились с этим на протяжении двух десятилетий. И признаться, мне эти их занятия всегда казались странными, чтобы не сказать абсурдными. И в каждом памятнике архитектуры он видел в первую очередь историю своего Отечества. Из его обломков возникает новый.
Шмидт, А. И. Но какая мрачная ирония заключалась в том, что и сами изобретатели этой Kultur, тевтонофилы, угодили вдруг – под рубрикой романо-германской цивилизации – в ненавистную им западную Zivilization. С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен» (1, 132), Его не смущала, однако, не только уничтожающая критика марксизма.
А мы, слава Богу, по опыту уже знаем, что слетаются бесы, как стервятники, лишь на падаль. Итак, едва применили мы к гипотезе Гумилева самые элементарные требования, предъявляемые к любому научному открытию, как распалась она у нас под руками, оказавшись невообразимой смесью наукообразия, гигантомании и «патриотического» волюнтаризма. И о гарантиях от него здесь, естественно, не могло быть и речи. Доказывается это обычно династическими браками. Это накануне Первой мировой войны, когда попытка реализовать мечту об «освобождении Царьграда» как раз и означала «национальное самоуничтожение» России. Главное в другом. Четверть века назад, когда я готовил к изданию в Америке свою книгу «The Origins of Autocracy»49, в которой еще только подступал к тому кругу проблем, о которых веду речь здесь и о которые подробно разбираю в трилогии Россия и Европа, споров о природе русской политической традиции тоже было предостаточно. Это он находил «поистине странным».
«Картина этого упадка обманчива. Это обстоятельство не только затрудняло прогноз, но и обостряло в глазах русских мыслителей необходимость компенсировать политическую недостаточность России «слиянием» с Европой, по выражению того же Чаадаева. Один из видных идеологов сегодняшнего русского национализма инициатор печально известного «письма пятисот» о запрете в РФ еврейских религиозных организаций М. В.
Карамзин, Отдел пропаганды ЦК ВКП (б) 3) новая опричная политическая элита 4) деморализация либеральной культурной элиты 5) геополитическая ситуация исключающая европейский выбор. Написал 2000-страничную «Историю политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате. Люди сами готовят себе удавку, сами готовят себе катастрофу, думая, что так они спасутся. Они проводили опрос среди властной элиты, среди крупного бизнеса.
Более того и сегодня страна могла бы наслаждаться своей патерналистской «цивилизацией» и превосходство ее над либеральной Европой было бы всем очевидно, когда б не явился вдруг на исходе XVII века Петр, беспощадно растоптавший отечественное благочестие. Федотов, однако, предложил, как мы еще увидим и выход из этого заколдованного круга. Или обречена она нести в себе эту угрозу как вечное проклятие. Это ведь все «птенцы гнезда Петрова» император умер лишь за пять лет до этого, а все без исключения модели их конституций заимствованы почему-то не из чингизханского курултая, как следовало бы из Правящего Стереотипа, но из современной им Европы. Но этим же объясняется и живучесть традиции патерналистской. За действительным объяснением придется нам обратиться к «Тюремным дневникам» Антонио Грамши, где показано, как некоторые диссидентские идеи, пусть даже утопические, но соблазнительные для национального самолюбия, трансформируются в могущественных идеологических «гегемонов», не только полностью мистифицируя и искажая реальность в глазах единомышленников, но постепенно, шаг за шагом завоевывая умы оппонентов. «Реформация была не бунтом идеи, а фазой этногенеза, переломом характерным для перехода от фазы надлома к инерционной» (5, 338).
Может быть, более. Она обрела силу, лишь став виртуозом в мастерстве рабства.
Евразийцы были ревизионистами славянофильства и уже вот таким образом вызвали на себя огонь как со стороны правоверных националистов, подобных популярному сейчас Ивану Ильину, так и со стороны «национально ориентированных» (теперь уже в эмиграции) интеллигентов, подобных Петру Струве и Николаю Бердяеву. Достаточно ведь показать, опираясь на открытия В. О. Напротив, множество их книг и статей обличают эрудицию недюжинную67. И удивительно ли на таком фоне, что и сам Александр Дугин восторгается ползучей, если угодно, «национализацией» российской политики. Другими словами, элиминировать произвол власти. Но автор, рассуждая вдобавок о «евразийской монархии» идет дальше.
Но я-то знал. Лебедева, к реалиям современного глобализирующегося мира. Говоря, например, об общепринятой в российской историографии концепции татаро-монгольского ига над Россией XIII—XV веков, само существование которого Гумилев яростно отвергал, он с порога отбрасывал аргументы либеральных историков: «Что касается «западников», — то мне не хочется спорить с невежественными интеллигентами, не выучившими ни истории, ни географии» (1, 134), несмотря даже на то, что в числе этих «невежественных интеллигентов» оказались практически все ведущие русские историки. Не вступая по этому поводу в спор, замечу лишь, что еще за столетие до Грамши аналогичную мысль высказал в своей «Апологии сумасшедшего» один из самых проницательных российских мыслителей Петр Яковлевич Чаадаев. На ближайшие 1200—1500 лет (ибо именно столько продолжается этногенез, по 300 лет на каждую фазу) он в плену своей собственной пассионарности. Другими словами, соединение элиты с народом через Дух Истории.
Евгений Ихлов: Не самая. Вторая вещь, которая возникает: эта система не позволяет вообще появления каких-то альтернатив. Ведь основным строительным материалом на Полесье в те времена было дерево.
«Профессиональными патриотами» декабристы, покрытые славой победителей Наполеона, прошедшие путь от Бородина до Парижа, не были, рубах на себе публично не рвали, в «патриотических истериях» замечены не были. И двери ЛГ стали медленно, но неумолимо передо мной затворяться. Для Петра, вытаскивавшего страну из исторического тупика, выбор был прост: Московия или Европа.
Соображения Е. Т. Или, в лучшем случае, благочестиво ссылаемся на то, что новая государственность обязательно должна опираться на «национальные традиции России», нимало не задумываясь, на какую именно из этих традиций должна она опираться. Прав ли был, однако, Соловьев, усмотрев в невинных вроде бы национал-либералах первопричину будущего «бешеного» национализма.
Михаил Соколов: Сегодня у нас в эфире будет из Нью-Йорка историк Александр Янов, автор двух десятков книг о России, в том числе и новой "Русская идея от Николая I до Владимира Путина". Если в 1880-е проф. Как видим, все совпадает один к одному (за исключением разве что татар, без помощи которых европейский «страстный гений» сумел как-то в своей борьбе обойтись). Прежде всего Гумилев решительно отвергает общепринятую в современном мире концепцию единой иудео-христианской традиции в пользу ее средневековой предшественницы, утверждавшей, что «смысл Ветхого и смысл Нового заветов противоположны» (9, 106).
И речь ведь не о каком-то незначительном историческом эпизоде. Ибо казалось им, что «возненавидел вдруг царь грады земли своей»87 и «стал мятежником в собственном государстве»88. На этой вторичной, так сказать, национальной драме и сосредоточивается в своей последней, неожиданно дружелюбной, даже, если хотите, полной симпатии к России книге «Выбор» Збигнев Бжезинский.
Я лишь повторяю известные слова Сергея Михайловича Соловьева, что при Николае «просвещение перестало быть заслугою, стало преступлением в глазах правительства». 132 Мы знаем, к чему это привело. Суть дела оставалась неизменной: возвращался произвол власти – и предстояло отныне стране жить «по понятиям» её новых хозяев. только этнические руины остаются в регионах контакта» (5, 251). Вот сегодня тот набор, который практически является основной, вокруг которой идет разговор. Ибо и те и другие совершенно убеждены, что у России была лишь одна политическая традиция – патерналистская (назовите её хоть евразийской или монгольской или византийской).
И уже как о чем-то не требующем доказательств рассуждал, оправдывая нацистскую агрессию, о «русско-монгольской державе» Альфред Розенберг в злополучном «Мифе ХХ века». Вот почему потребовалось Николаю уничтожить эту петровскую ориентацию страны. Увидим мы, например, как, стряхнув с себя более чем двухвековое варварское иго, расцвела страна, вступив во главе со своим первостроителем великим князем Иваном III в эпоху, которую я назвал Европейским столетием России (1480 – 1560). Причем блуждать заставляют их вовсе не гонения.
Есть и еще ряд общепринятых требований к научному открытию. Финляндия – страна с самым высоким в Европе уровнем смертности от отравления. Ибо то, что Чаадаев называл «великой семьей европейской», было тогда и остается теперь – символом и воплощением политической модернизации (иначе говоря, как мы уже знаем, способности страны сопротивляться произволу власти и её бюрократии). Разумеется, евреям это не везде удается.
Имея в виду территориальную протяженность тогдашней Турции, тотчас ведь и поставило бы на повестку дня её «исчезновение» ту самую тютчевскую претензию на границы России по Евфрату. Но удивительное ощущение, что я могу писать без оглядки на цензуру, кружило мне голову. На одной стороне стояли «духовное оцепенение» и средневековые суеверия, на другой – нормальное движение истории, где те же богопротивные геометрия и философия привели каким-то образом к появлению многих неслыханных в «полунемой» Московии и необходимых для отечества вещей – от мощных фрегатов до телескопов и носовых платков. В отличие от старой, она не пророчествует. Он носит маску благосостояния и процветания, которое представляется современникам вечным. С другой стороны, однако, несет она в себе и надежду.
и обрели ее в Хазарии» (9, 119), в низовьях Волги. Для него бесы-большевики – вполне самобытный, домашний, так сказать, продукт, выросший из особенностей истории «патримониального», как он думает, государства. В том-то, между прочим и состоял смысл «национального канона», как выражались во времена Федотова (или, говоря современным научным языком, парадигмы национальной истории), что он позволял, полагали тогда историки, предсказывать будущее. И если позволено историку говорить о цели своей работы, то вот она. Цех историков, т. е. Боль – другая сторона любви.
«Русский мир» – эта архаическая племенная идея, единственное, что он мог предложить вообще, вы не слышите больше об этом. Возмущало его лишь «признание этой концепции историками национального направления». Объясняет, другими словами, катастрофическую динамику русской истории. Порою выбор её лидеров был правильным, но нередко оказывался он и ошибкой. То есть как чужеродное, азиатское тело. Смысл этого ига сводился к тому, что «ценности Руси и жизни ее богатырей высасывал военно-торговый спрут Хазария, а потенциальные друзья византийцы были превращены во врагов» (10, 144).
Вот таким образом я бы не был таким оптимистом, что сейчас в ближайшее время придет следующая либеральная волна. У меня и по сию пору нет точного ответа на этот вопрос. Московия, таким образом, оказывается решающим доказательством неевропейского характера России, ее затонувшей Атлантидой, ее первозданным безгреховным (хотя и государственным) раем. Ни о его духовной драме, ни о его страшной «лестнице» не подозревал. Более того, рассматривать такую блокаду как первостепенную государственную задачу. Некоторым из её султанов даже пророчили судьбу Петра.