Тётушка Хулия И Писака Марио Варгас Льоса

Текст книги "Тетушка Хулия и писака"

Рандеву достигло своего апогея, как вдруг Адольфо ощутил спиной острие ножа. В письме, полном яда, выражался протест против клеветнических нападок и намеков в адрес родины Сармьенто и Сан-Мартина, намеков, которыми изобилуют передаваемые по радио постановки (дипломат назвал их «драматические истории в сериях»). Лучо пересек площадь, направляясь к кафе-мороженому «Пиаве», заказал итальянцу бутылку кока-колы и персиковое мороженое.

Он был мужчиной в расцвете лет — ему исполнилось пятьдесят. Свернувшись в клубок, спал на полу подвала. На рассвете он почувствовал укусы стальных зубов. Лучо подумал о том, о чем уже незачем было думать: о карете «скорой помощи», о врачах, о сестрах милосердия. Изделие послужило ему образцом для изготовления многих других. Ну вот, подумал доктор, сейчас начнет рыдать, биться головой о стену, рвать на себе волосы, будет проклинать и ненавидеть меня даже больше, чем Элианиту и чем но кого же.

Диктатор. Внешне он успокоился, но внутри его бушевало пламя. Он покачал головой: нет, ему никто не нужен, хватит — и даже с лихвой — его одного. Мы действительно шли в кинотеатр, но здесь выбирали самые последние ряды партера, где (особенно если фильм был плох) могли целоваться, не мешая другим зрителям и не опасаясь быть узнанными.

Мне пришло в голову загадочное название: «Неполноценное лицо». Она плакала, на лице ее, на руках и ногах были видны синяки. Эта враждебность обернулась трагедией, когда блондинка вновь забеременела.

Льоса Марио – Тетушка Хулия и писака

Тексты были засорены словами чисто кубинского происхождения, которые за минуту до каждой передачи сам Лусиано и сама Хосефина и их коллеги переводили как могли (и всегда плохо) на разговорный язык перуанцев. После долгих колебаний и переговоров хозяин мастерской «Инти» сам проводил полицейских к месту, где, по его словам, мог находиться Гумерсиндо Тельо: несколько дней назад механик, пытаясь обратить его и товарищей по работе в свою веру, пригласил их туда на обряд крещения (этот ритуал, как заявил вышеупомянутый сеньор Принсипе, никоим образом его не убедил). И вот Антунес, бледный от смущения, надевает обручальное кольцо на безымянный пальчик самой красивой девушки Лимы.

Пусть подавится своей дуростью. Мы блуждали по пустынным улицам Мирафлореса (каждый раз при появлении автомашины или прохожего мы отстранялись друг от друга) и говорили обо всем на свете, а в это время нас поливал тихий дождик (стояло то мерзкое время года, которое в Лиме называют зимой). Около него, как ангелы-спасители, несущие покой страждущему, стояли блондинистая землячка Жюльетт Греко и доктор Швальб из «Лаборатории Байер». Духи являлись в автобусах, маршрутных такси, гуляли по улицам. «Единственное, что для него имеет значение, это пища», — подумал Литума. Тетя Ольга уже устала и уговаривала нас уйти, но я настоял еще на одном танце.

Никогда ему не приходила мысль, что донья Сойла могла родить и девочек. «Упорный парень», — размышлял доктор Кинтерос. Выяснилось, что до двадцати пяти лет Адольфо был вполне нормальным человеком. Все остальные тоже спали: лейтенант Конча уткнулся головой в кипу своих комиксов, Камачо и Аревало прижались друг к другу плечами на скамье у входа. Мантилья обошлась ему в месячный оклад, получаемый в Ипотечном банке, где он служил, но он был уверен, что такое помещение капитала даст свои дивиденды. Видимо, Роберто, погруженный в свои дела, не был способен дать юноше нужный совет.

Рецензии на книгу «Тетушка Хулия и писака»

Однако на этот раз прежняя практика не помогла судье. Мы уже шли по улице Белен. В конце концов он остановился на моем древнем, огромном, похожем на катафалк «ремингтоне», на котором годы вроде не оставили никакого следа.

Дядя Лучо в порыве энтузиазма заявил: пятьдесят лет бывает лишь раз в жизни — и предложил поехать в ресторан «Боливар». Люди толкались, прокладывая дорогу локтями. Тяжкий, непредвиденный удар.

После передачи сводки в восемь утра я отправился в центр города, заглянул в цветочный магазин и послал ей букет роз, который обошелся мне в сто солей и прикрепил к нему визитную карточку, где после долгих сомнений написал фразу, казавшуюся мне образцом лаконизма и элегантности: «С глубокими извинениями». Хенаро-сын покупал (а точнее — СМО продавала) радиодрамы на вес и по телеграфу. Значит, Лаура и Тереса знали, что их фотографировали, знали, что фото будет опубликовано и даже — что же еще могли означать искорки в их глазах. Я пытался его отрезвить.

Тетушка Хулия и писакаМарио Варгас Льоса

Он прислушался, прижавшись лицом к деревянной стене, — полная тишина. Мои собственные дедушка и бабушка всегда имели «склонность к романчикам», как выражалась бабушка Кармен теперь же ими овладела подлинная страсть к радиопостановкам. Здесь находилась консультация (точнее, храм исповедальня, лаборатория духа) Люсии Асемилы. Я действительно считал себя его другом: кроме чисто энтомологического интереса, вызываемого им, я испытывал к нему уважение.

Приехал в эту область и инженер Ильдебрандо Тельес со своей молодой женой (ее имя Майте и фамилия Унсатеги свидетельствовали о том, что в жилах женщины текла голубая кровь басков) и маленьким сыном Федерико. Я заявил Нанси, что не позволю издеваться над другом и спросил, обратит ли она на него в конце концов внимание. Трех тысяч солей прежде мне с лихвой хватило бы на мои грешки: сигареты, кино, книги. Он был человеком, внушавшим страх и мрачные мысли, ему достаточно было выйти на улицу, чтобы каждому стало ясно, что он не похож на своих сограждан.

Дядя Лучо оплатил счет и мы ушли. Он был грустен. По дороге в «Бранса» я спросил, всегда ли он начинает работать так рано, на это он заметил, что вдохновение у него — в отличие от других «творческих деятелей» — всегда пропорционально силе солнечного света. Затем ввели родителей неабсолютнолетней престарелый возраст супругов удивил судью: как могла зачать всего тринадцать лет назад эта чета стариков. Первые ступеньки лестницы мы смогли одолеть без особых потерь, пробиваясь сквозь море поклонниц локтями, коленками, головой, плечами.

Марио Льоса – Тетушка Хулия и писака

Резкий удар вырвал из рук Лучо девочку, а самого его погрузил в звездную темень. Мне хотелось воссоздать как раз этот финал: рассказ так и должен был эффектно завершиться — ревом и ругательством, вырвавшимся у Христа. После этого «свидетели» поторопились вытащить старика на берег, где и поздравили его с новой жизнью, которая, по их словам и начиналась отныне. Именно здесь, не отдавая себе отчета, мы полюбили друг друга.

«Наверное, его уже увезли в Лиму», — подумал он. Судья не дрогнул.

Тетушка Хулия и писака, Льоса Марио Варгас – отзывы

Мальчик вскочил с матраца, схватил палку и криками разбудил надсмотрщика и батраков. Он вышел в сад, свежий воздух живительно подействовал на него. Эта ночь, несмотря на все принятые меры, была длиною в год.

Все шло прекрасно: Маргарита и Роберто умели принять гостей на высоком уровне. Нет, это была не игра воображения, не сон. Мысль о шести-семи Тельесах, обученных в лучших академиях, которые могли бы не только продолжить, но и увековечить его клятву, привела дона Федерико (его, отрицавшего саму идею брака. ) в брачное агентство: здесь за несколько завышенное вознаграждение ему был найдена жена ей было уже двадцать пять лет, она не блистала красотой, скорее наоборот (ей не хватало зубов и, кроме того, она отличалась излишками жира в талии и на бедрах), но зато обладала тремя качествами, затребованными женихом: отменным здоровьем, целомудрием и способностью к продолжению рода. В этот момент остановилось такси.

Я приходил к тете Лауре, но, увидев меня на пороге, она подносила палец к губам, а сама продолжала сидеть, прижавшись к радиоприемнику, как бы для того, чтобы не только слышать, но и вдыхать, осязать (то дрожащий, то сдержанный, то горячий, то нежный) голос боливийского артиста. Разве не были они счастьем, целомудренным светом, самой жизнью. Он пояснил ей, что, несмотря на необходимость рассказать о случившемся со всей объективностью, совсем не обязательно задерживаться на отдельных деталях и даже освободил ее от изложения таких подробностей (здесь доктор дон Барреда-и-Сальдивар поперхнулся, ощутив некоторую неловкость), которые могли бы ранить ее целомудрие. Даже теперь, двадцать лет спустя, она по-прежнему синела, стоя под холодным душем.

Вечером в промежутке между подготовкой радиосводок я сделал несколько набросков моего эротико-плутовского рассказа о трагедии сенатора из Арекипы. Да, с тех пор как он поселился в Ла-Виктории, в любой час и в любом месте. Зато все время расписывали добродетели Сариты, будто выставляя дочь на продажу.

Намереваясь доказать, что он таков же, как прежде, Лучо обратился с просьбой к доктору Швальбу доверить ему распределение среди врачей и аптекарей продукции фирмы Байер и предоставить возможность объезжать города и села Перу по суше, воздуху, рекам и морю. Настоящим чудом было бы найти полицейского Умберто Киспе, который отвечал за рынок. Тогда Худышка Нанси дала согласие, а потом распрощалась с полудюжиной юношей Мирафлореса.

Две тысячи я отдавал своим старикам на домашние расходы. Оба сына — Рикардо и Федерико-младший — не унаследовали отцовских добродетелей. Что ты говоришь. Внутри он быстро выпрямился, на цыпочках отбежал в сторону и прижался спиной к стене.

Сержант Литума поднял воротник плаща, потер руки и приготовился исполнять свой долг. Нет, его не ранили, не избили, у него просто отобрали доллары, часы и нательный образок. Но негр существовал: он был на месте.

Я подошел из любопытства, предполагая, что причиной всего должен быть Педро Камачо. Она, например, никогда не протестовала против вето, наложенного доном Федерико на использование горячей воды (по его утверждению, горячая вода расслабляла волю и вызывала кашель). Еще у входа меня потрясла атмосфера религиозного экстаза, царившая в застекленной клетушке с пыльным зеленым ковром, которая громко именовалась «Студия записи 1 Радио Сентраль».

Донья Сойла Саравиа Дуран была родом из Уануко волею судьбы, которая забавы ради то возносит, то сбрасывает людей в пропасть, члены ее семейства из провинциальных аристократов превратились в столичных полупролетариев. Нас усадили за столик у самой танцевальной площадки. При этом ее пронизывала дрожь, как девочку перед алтарем в день первого причастия. Едва я повесил трубку, телефон вновь зазвонил.

С другой стороны, нередко при перевозке из Гаваны до Лимы в чреве парохода или самолета, при перегрузках на таможнях папки с машинописными текстами приходили в негодность, а иногда терялись целые главы отсыревшие и склеившиеся страницы невозможно было читать, в довершение всего уже на складах «Радио Сентраль» их обгрызали крысы. С другой стороны, что я терял, проводя время с дамой, которая, по ее собственным словам, была для меня почти матерью. Они нимало не удивили его. После этого он отправился в свою комнатушку на улице Колон. «Свидетели Иеговы» немедленно разразились новыми песнопениями, возведя взоры к небесам и закатывая глаза и в таком виде проводили машину сеньора Принсипе, который доставил полицейских и задержанного в комиссариат района Ла-Виктория, где полицейские распрощались с хозяином мастерской «Инти», поблагодарив за оказанное содействие. Беседа с Хенаро-сыном, примирение с тетушкой Хулией меня здорово подстегнули и я вернулся в свою будку с горячим намерением взяться за рассказ о «летающих» мальчишках. Однако донья Сойла никогда не пыталась сокрыть свой грех, не таила его от мужа, который в этот момент на своем «додже» уже въезжал в оживленный квартал Мирафлорес дон Федерико говорил себе, что откровенность жены помогала ему если не искоренить, то по крайней мере учитывать слабость супруги. Правда, вначале Лучо было нелегко.

Тетушка Хулия и писака, Марио Варгас Льоса

Я смотрел, как она удалялась с Хавьером к автобусной остановке и лишь после этого обратил внимание, что у дверей «Радио Сентраль» собралась толпа. Ну конечно, Зоилита. Литума застал подчиненного за игрой в классики. Он обошел оклад в поисках двери.

Мы много говорили о литературе, вернее, тетушка Хулия слушала, а я рассказывал ей о мансарде в Париже (неотъемлемой части моей литературной карьеры) и о всех романах, драмах и эссе, которые я сочиню, став писателем. Усатую н прыщавую Хосефину Санчес, которую я столько раз видел в момент записи ее партии со жвачкой за щекой или со спицами в руках, обычно отрешенную от происходящего (нередко она даже не понимала, что произносит, — об этом свидетельствовал ее вид), с трудом можно было узнать в серьезной женщине, сидевшей передо мной. Дым, шум, толчея, мелькание огней вызвали у доктора легкое головокружение, он облокотился о перила лестницы и на мгновение закрыл глаза.

Читать бесплатно книгу Тетушка хулия и писака – Льоса Марио Варгас

Скорее очарованных, завороженных, загипнотизированных. Дело, решил доктор дон Барреда-и-Сальдивар, приобретает любопытный оборот. Он не ожидал подобной реакции от своих дочерей.

В лучшем случае Хенаро-сын узнавал через рекламные агентства, через коллег и друзей, сколько стран уже купили радиодрамы, предложенные ему и как они были восприняты радиослушателями в худшем — он решал все сам исходя из названий или по принципу «орел или решка». Пересекая Университетский парк, я столкнулся с Хенаро-отцом, патриархом собственников радиостанций «Панамерикана» и «Сентраль». Появление Сариты Уанки Салаверриа солнечным светом осветило строгий кабинет судьи первой инстанции. Паскуаль же, который поначалу, узнав, что ему придется делить обязанности с Великим Паблито, очень разнервничался, воспринял новость с откровенной радостью.

Коммивояжер уже собирался обогнать драндулет, когда различил мост и перекресток, где Южное шоссе, раздваиваясь, прощается с другой дорогой, направляющейся к горной цепи, к отливающему металлом хребту Кастровиррейны. Рассказ должен был быть сдержанным и лаконичным, тщательно продуманным. Это — вор». Адольфо повернулся: над ним стоял какой-то тип, одноглазый, двухметрового роста. Сердце забилось от волнения и он ощутил, как лоб и руки его вспотели.

Марио Варгас Льоса Тетушка Хулия и писака

На этот раз, поверив в свое выздоровление, он снова, но уже намеренно взял такси, чтобы доехать до «Лаборатории». Лейтенант Конча даже не повернулся и не посмотрел, как они вышли: он уткнулся лицом в комикс о приключениях Утенка Дональда («А сам держит журнал вверх ногами», — отметил Литума), Камачо же, напротив, сочувственно им улыбнулся. Я никогда не бывал в ресторане «Боливар» и он показался мне изысканнейшим и элегантнейшим местом в мире, а еда — самой утонченной из всего, что я когда-либо пробовал. «Сны сбылись, я убил собственную дочь. Кот и крыса».

Вначале он побывал на «Улице Сифилитиков», где обнаружил Початка Романа, устроившегося у стойки притона «Happy Land» и обменивавшегося шутками со Стонущей Голубкой — старым педерастом с крашеными волосами и вставными зубами, который заменял бармена. Более того. Два. О боливийском писаке он всегда отзывался восторженно искренне восхищался им.

Естественно, наиболее часто употребляемыми словами этого вдохновенного монолога были «искусство» и «эстетический», будто они служили волшебным ключом, который все открывал и с помощью которого все находило свое объяснение. Импресарио заставил меня покраснеть, заявив, что, поскольку у меня имеются «литературные наклонности», мне надо бы следовать примеру боливийца и поучиться у него методам завоевания масс. Сержант спустился в подвал и открыл дверь. Ничего дельного в голову не пришло, а сказать ей правду я не решился.

Марио Варгас Льоса — «Тетушка Хулия и писака»

Дом Роберто и Маргариты находился на авениде Сайта-Крус в нескольких кварталах от церкви Святой Марии, так что по окончании церемонии в приходском доме приглашенные к обеду прошествовали по тенистым и залитым солнцем улицам района Сан-Исидро к старинному зданию из красного кирпича под деревянной кровлей, окруженному цветами, газонами, живыми изгородями и богато разукрашенному по случаю торжества. В первые годы все шло прекрасно. Вскоре в домах моих родственников я имел возможность собрать и другие свидетельства. Особенно много было молодых женщин, хотя попадались и мужчины. Но плач не был ни слишком громким, ни долгим, чтобы разбудить его.

Зато мы постоянно общались по телефону. Доктор втолкнул Ричарда в машину, дал водителю адрес, сел сам. Паблито был великодушен — к Педро Камачо он не испытывал никакой злобы за то, что тот заменил его человеком из «Радио Виктория». Часть «Упражнений, чтобы научиться жить откровенно», где говорилось о детях, показалась ему абсолютно абсурдной, но — то ли из греховных побуждений, то ли из любознательности, которая, как известно, движет вперед науку, — он выполнил и ее.

«Эх, Роберто, ах, Маргарита, какие они легкомысленные. » — думал доктор Кинтерос, но без осуждения, скорее снисходя к слабостям брата и его жены. Однако семейный очаг, напоминавший гнездо голубков, с уютно горящим под музыку Вивальди камином, в чем-то сохранил следы терапии профессорши Асемилы (как свет давно угасшей звезды, доносящийся сквозь далекие пространства или растущие еще какое-то время волосы и ногти покойника). Слезы омывали его лицо.

Вот они — доступные всем и каждому ноги, руки, животы, плечи, шеи Лауры и Тересы. Мысль сделаться детоубийцей мучила его не меньше, чем сознание того, что тысячи людей обшаривали глазами (только ли глазами) сокровенные тайны плоти его дочерей. Первым кинулся к ней Рыжий Антунес. Не торопясь я пошел к автобусу на площади Сан-Мартина, чтобы отправиться в Мирафлорес.

Значит, насильник был одним из этих одержимых проповедников. Анонимное общество» направляла только что защитившего диплом химика в американский университет Батон-Ружа для специализации в области истребления крыс.

Но писатели ведь умирают с голоду. Он не мог заснуть довольно долго, а как только заснул, ему тотчас приснился негр. В то время я проходил курс права, но, сдав экзамены, тут же все забывал. Гумерсиндо Тельо ответил, что уже привык ходить в мокрой одежде, поскольку в последнее время в Лиме увеличилось число обращенных в истинную веру.

Тормозя перед светофорами, он закрывал глаза, как делал всегда, вспоминая тот страшный рассвет и его охватывало горькое, жгучее чувство ибо, как гласит пословица, «тяжко нести ношу одному». Но нынешняя ночь была на удивление мирной. Я обычно забирался в его каморку под предлогом занятий: дескать, в моем «курятнике» слишком шумно и людно. Он закрыл глаза.

Марио Варгас Льоса – «Тетушка Хулия и писака»

Когда они подошли к комиссариату (мягко светящийся огонек в окнах обрадовал Литуму, как берег — тонущего), глухие колокола церкви Божьей Матери Кармен де ла Легуа пробили два часа ночи. Вот и сейчас он находился в таком состоянии и болтал без умолку, пока мы пили кофе с молоком и ели сандвичи в маленьком кафе «Эль-Пальмеро» на улице Белен. Сеанс окончился около двух часов ночи. Доктор дон Барреда-и-Сальдивар проявлял особый такт при допросе неабсолютнолетних. Значит, дочери слушались его, лишь когда он был рядом, значит, стоило ему отвернуться, они в союзе с братьями и — о Боже (у дона Федерико даже екнуло сердце) — с его собственной супругой игнорировали все его указания и шли на пляж, где обнажали, выставляли напоказ свое тело.

Позднее Хавьер уколол меня: «Ты напоминал попугая, проглотившего возбуждающую таблетку». Он стучал на своем (вернее — моем) «ремингтоне», а его то и дело прерывали актеры, Батан или техник по звуку. Сержант держал палец на спусковом крючке, а пистолет — на уровне груди. По причине естественной стыдливости пострадавшая не рассказывала родителям об этом. Однако более опасной, чем эта склонность, была ненависть к детям, укоренившаяся в душе Лучо Абриля Маррокина со времени «Практических упражнений».

Но в этот момент он ощутил боль в спине: донья Сойла, встав с колен, укусила его. «Практические упражнения» были связаны с определенным риском, однако это не останавливало коммивояжера, хоть он и признавал за собой некоторую робость, — напротив, риск в этих обстоятельствах играл для него роль некоего стимулятора. Бессонница была самым легким из зол, одолевших его. Сомнений не было: это его дочери. Как всегда, он был чрезвычайно серьезен. Стихийные бедствия — дожди, эпидемии, наводнения — и человеческая ограниченность: отсутствие рабочих рук, леность, глупость «трудяг», алкоголь, отсутствие средств — все это одну за другой убивало мечты пионера.

Моя нечистая совесть наводила меня на мысль, что нас увидит кто-нибудь из родственников или знакомых и пойдут толки и сплетни. Сержант отметил в своем докладе: полицейский Роман «употреблял спиртные напитки в служебное время», хотя прекрасно знал, что лейтенант Конча, человек, относившийся с пониманием как к собственным, так и к чужим слабостям, не обратит на его замечание никакого внимания. Мои старички пребывали в неведении и по-прежнему с ангельским выражением лица спрашивали, сопровождаю ли я в кино Хулиту, «ведь она так любит кино». И Лучо уразумел, что не преднамеренно, а естественно и закономерно, как ночь сменяет день, он перешел к «Практическим упражнениям». Он не мог удержаться, чтобы, встретившись с одним из них на улице, в парке или на площадке, не совершить того, что в простонародье именуют жестокостью.

Вот почему». Но в этот раз, доставая ключ и с трудом открывая дверь (от гнева пальцы его одеревенели), он понял, что не сможет действовать спокойно и рассудочно. Иногда попавшиеся зверьки были еще живы. В то воскресенье я как раз возвращался от него. После нескольких безуспешных кругов и многочисленных свистков. Но доктор Альберто де Кинтерос был не из тех, кого карты, юбки и напитки прельщали более положенного, так что среди его знакомых — а имя им легион — даже бытовал афоризм: «Его пороки — наука, семья, гимнастика».

Тетушка Хулия и писака (Марио Варгас Льоса)

Робка она была настолько, что привела в полное отчаяние организаторов конкурса на титул «Мисс Перу», поскольку никак не соглашалась принять в нем участие. Вынув пистолет из кобуры, он снял его с предохранителя и взял в левую руку фонарь. Глаза юноши остекленели, голос прерывался. Вот и сейчас: он пришел на автостоянку (взглядом кондора окинул свой «додж», убедился, что тот вымыт), включил зажигание (по часам выждал две минуты, пока согреется мотор), а мысли его, подобно бабочкам, пляшущим вокруг огня, вновь возвращались ко временам и местам его детства, к заброшенной в сельве деревушке и к тому случаю, который определил его судьбу. Они потребовали от девочки рассказать о том, что случилось, но она отказалась. Мы подошли к Камачо.

В автобусе, по дороге на «Радио Панамерикана», в моем настроении произошла перемена: от унижения к гордыне. Однажды, в момент отправления естественной нужды (чернослив заставлял его желудок действовать строго по установленному расписанию, не уступая в точности английскому поезду), Лучо почувствовал, что уже не содрогается при мысли об Ироде. Единственный ее недостаток — робость. Тупица. Но и тогда Лучо не отступил от своих «Упражнений».

Одет он был в свой обычный черный костюм, при галстуке-бабочке и курил вонючие сигареты «Авиасьон». Он мечтал отправиться в Испанию (так же как я — во Францию) и мысль о мантилье пришла ему в голову после того, как он напал на рекламу в какой-то газете. Здесь, содрогаясь от омерзения, он долго рассматривал ужасающее свидетельство. Посещение медиков и провизоров городка заняло у него около трех часов.

Конец тебе, Початок» Он прошел еще метров двести и резко остановился. Вместо кофе он попросил чашку отвара йербалуисы с мятой, который, как он меня просветил, не «только приятен на вкус, но и освежает мозг». На языке, который девочка определила как «романтический», Гумерсиндо Тельо убеждал ее уступить его желаниям.

Тетушка Хулия и писака :: Льоса Марио Варгас

Пока продолжалось лечение, Лучо Абриль Маррокин совершил множество проступков, которые ленивый ум, доводящий человека до идиотизма, обычно квалифицирует как жестокость. Сержант удержал негра, тряхнув за плечо: «Спокойно, черномазый, не пугайся». Чего же он ждет. В каждой из драм героем был пятидесятилетний мужчина, «удивительно хорошо сохранившийся». В любое время, вспоминая о Педро Камачо, я знал: он пишет много раз я видел, как он делает это, стуча двумя резвыми пальчиками по клавишам «ремингтона», уставясь на валик горящими глазами, — и всегда я испытывал смешанное чувство жалости и зависти.

Он собирался было идти, ворча про себя: «Ну и свалял же ты дурака, Литума, не тот уж у тебя нюх, как прежде», — когда машинально осветил стену и в желтоватом свете фонаря перед ним возникло отверстие. Мы посмеялись, но действительность подтвердила прогнозы артиста. Но было ли оно взаимным.

Девочки стояли у лестницы. Было чуть за полдень. Какова будет реакция Худышки. Лучо Абриль Маррокин собирался вернуться в Лиму.

Три часа провел в комнатушке Гильермо — голова моя была забита юридическими терминами, я был подавлен огромным количеством латинских цитат, которые мне предстояло выучить. Тетушка Хулия покаялась мне, что нередко она и тетя Ольга рыдали, слушая эти передачи. Увидев сержанта, он вытянулся. Она посмотрела на меня с таким удивлением, будто на глазах у нее совершилось чудо. Лучо выезжал из города на шоссе.

Несколько позже, когда он уже ушел, я решил было, что спасся от посещения кино, но вдруг тетушка Ольга спросила: «Насчет кино ты, наверно, придумала, чтобы отвязаться от этого старого волокиты. » На что тетушка Хулия со всей горячностью возразила: «Ничего подобного, сестрица. Но вместо того чтобы кланяться зрителям, негр встал на колени и умоляюще протянул руки, глаза его были полны слез, огромная щель рта открылась и оттуда вырвались звуки, горькие, яростные, путаные, как головоломка, как никому не понятная музыка. Лучо Гатика оказался низенького роста, с мертвенно-бледным лицом.

Скорая помощь. Этим размышлениям Лучо следовало предаваться систематически, в любой час и в любом месте. —Это человек, животное или вещь. Он молча уставился на нас, как фокусник, довольный произведенным эффектом. Приближалась зимняя сессия. Они транслировались с понедельника до субботы, каждая глава по полчаса (на самом деле получалось по двадцать три минуты, так как на рекламу отводилось семь).

В змеевидной колонне автомобилей он проехал по авениде Такна, затем свернул на авениду Вильсона, затем — Арекипы, направляясь в район Барранко, где его ждал обед. Сержант рванулся было, схватился за кобуру, потом замер. Комаришка Очоа включал запись гудков и шума автомобилей, но все остальные уличные звуки производил самолично один Батан, щелкая языком, клекоча, подсвистывая (казалось, он все это делает одновременно).

«Свидетели Иеговы». Я передам им приветы от тебя. В машине он заплакал, убедившись, что езда не вызывает у него ни смертельного ужаса, ни космической тоски, а лишь легкое головокружение. Позднее Гумерсиндо Тельо покинул квартиру Г, предварительно посоветовав Сарите Уанке Салаверриа не обмолвиться о происшедшем, если она хочет дожить до старости (он даже потряс ножом в доказательство, что говорит серьезно).

Льоса Марио Варгас – Тетушка Хулия и писака

Я испытал сладкое чувство мести, войдя в зал и увидев около нее дядю Панкрасио, двоюродного брата моей бабушки, победоносно взиравшего на боливийку: он был на редкость смешон в своем старомодном костюме, с галстуком-бабочкой и гвоздикой в петлице. Подозревая (так как это уже случалось), что секта есть не что иное, как объединение извращенцев, Кусиканки Апестеги и Тито Паринакоча потребовали, чтобы их отвели к обвиняемому. Но парень переносил все выходки и колкости Элианиты, все жестокие шутки соседских ребят, отпускавшиеся в его адрес за смирение и терпеливость. То была привычка, родившаяся в начале его судебной карьеры даже самых закоренелых преступников он допрашивал наедине, без охраны, по-отечески беседуя с ними и на этих «tete-a-tete» обвиняемые обычно открывали ему душу, как грешник исповеднику. Их охватила вязкая, почти густая ночь.

Именно в этот момент, к вящему своему нравственному и физическому страданию, Федерико Тельес Унсатеги увидел журнал, сунутый в открытое окно «доджа» уличным торговцем: яркая обложка греховно сияла в лучах утреннего солнца. И через минуту: «Приговоренный к смерти не знает, что приговорен». Но вот дети.

Книга, опубликованная в доисторические времена испанским издательством «Эспаса Кальпе» — ее плотный переплет был испещрен царапинами и множеством пятен, а страницы пожелтели, — принадлежала перу неизвестного, но достаточно титулованного автора (Адальберто Кастехон де ла Регера, лиценциат классической литературы, грамматики и риторики университета Мурсии). Кузина изображала с ней пируэты тореро, заворачивалась в нее, хохоча во все горло. Если на «Радио Сентраль» увидят, как он работает, меняя обличье, тотчас пойдут пересуды, мол, он — извращенец и его кабинет станет магнитом для грязного любопытства черни. Мне было неуютно, я испытывал какие-то непривычные ощущения вроде желания напиться или избить кого-нибудь.

Описание книги Тетушка Хулия и писака

—Представь себе, что подумала бы твоя сестра, не явись ты на ее свадьбу. Выйдя у дома своих стариков, я спросил себя, на сколько же лет она старше меня. Сколько раз доктор видел своего племянника во главе компании девиц и юношей, затевавших танцы в комнате Чарито. Я тебя приглашаю». Согласно инструкции, данной в «Упражнениях», Лучо теперь каждую ночь разыгрывал по шестнадцать мини-представлений случайной (. ) трагедии.

Труд имел длинное название: «Десять тысяч цитат из произведений ста лучших писателей мира». «Народ я ни в грош не ставлю», — думал он. Вот что увидели полицейские: гнусавя какие-то странные псалмы, «свидетели Иеговы» держали за руки и за ноги дряхлого старика в пончо и топили развалину в грязной воде — может быть, с намерением принести его в жертву богам. Но меня он действительно переносил легче, чем кого-либо другого.

Похожие книги на Тетушка Хулия и писака

Очень часто я представлял себе французского императора с длинноносой физиономией боливийского писаки и некоторое время мы с Хавьером даже называли его Андским Наполеоном (это прозвище мы иногда заменяли на Креольский Бальзак). Двести-триста солей в месяц значительно увеличивали мой бюджет. Здесь дон Федерико потерпел фиаско. От влюбленных мы унаследовали уважение к классическим ритуалам молодых возлюбленных района Мирафлореса тех времен (хождение в кино, поцелуи во время сеанса, прогулки под руку по улицам), а также непогрешимое поведение (в те доисторические времена девушки этого района приходили к алтарю целомудренными и позволяли прикоснуться к себе лишь после того, как возлюбленный был официально возведен в ранг жениха).

Доктор Кинтерос не забыл, что в такие же годы и у него были трудные дни, когда он стоял перед выбором — медицина или аэронавтика. Тут у меня как раз сидят друзья, очень хорошие люди, они тоже хотят вступить в контакт с твоим миром, Зоилита. Что ты обманул Хулиту, так как вы должны были идти в кино. Но в ту же ночь, ослабев от бессонницы, всегда толкающей к крайностям, он прочел листки. Он даст волю ярости, действуя по наитию.

Затем он услышал, как парень заперся изнутри. Когда мы закончили работу над рекламой, уже было поздно отправляться в Мирафлорес. Я пригласил тетушку Хулию и все время, пока мы танцевали, она — впервые — молчала. Они не встретили на улице ни автомобилей, ни собак, ни пьяных. «Нельзя тебе замыкаться в своей башне из слоновой кости», — посоветовал он. Радиосводки продолжительностью в одну минуту передавались каждый час исключение составляли передачи в полдень и в девять вечера, когда они длились четверть часа, однако мы заготавливали сразу несколько сообщений и потому я имел возможность подолгу бродить по улицам, сидеть за кофе на авениде Ла-Кольмена иногда посещал лекции иногда слонялся по студиям «Радио Сентраль», где обстановка была оживленнее, чем у меня на работе.

Когда мажордом принес сок папайи, чашечку черного кофе и поджаренный ломтик хлеба с медом, Альберто де Кинтерос был уже побрит и одет в серые вельветовые брюки, мокасины без каблуков и зеленую куртку с высоким воротом. Три дня спустя я увидел Педро Камачо собственной персоной. Здесь, в крохотной каморке швейцара, ему оборудовали рабочий кабинет. Он почти оглушил себя собственным голосом.

Отзывы о Марио Льоса – Тетушка Хулия и писака

Когда все ушли, дон Федерико по привычке сам закрыл помещение на два замка, надвинул серую в крапинку шляпу и направился по зловонным тротуарам улицы Уанкавелика к стоянке, где находилась его автомашина (седан марки «додж»). Пребывая в каком-то мистическом оцепенении, он еще слышал жуткий рев, крики, рыдания.

Звезда болеро остался жив, но от всей его одежды уцелели лишь туфли и трусы. Она была явно потрясена: глаза широко раскрылись, губы разомкнулись. Коммивояжер, как змея, окрепшая после линьки, вскоре вновь занял ведущее место в «Лаборатории».

• Автор книги: Марио Варгас Льоса
• Лучшее в категории – Книги / Современная проза
• Скрибблер / Писака / (Джон Суитц)
• Писака / Скрибблер / (Джон Суитц)
• Современная бесплатная библиотека электронных книг Скачать книги для,,

Однако Хенаро-сын улыбался, оставаясь глухим к моим пессимистическим пророчествам. Псих. Целиком поглощенный своим делом, он не замечал меня, хоть я стоял рядом. Дети.

После сеанса мы долго бродили, она научила меня «ходить пирожком» (оказывается, гулять под руку в Боливии называется «ходить пирожком»). Может быть, сама донья Сойла была ответственной за установку тарифов и взимание платы. Это событие стало главным в его жизни. Однако когда полицейские с пистолетами в руках, марая в тине ботинки и краги, приказали всем немедленно прекратить преступные действия, старик первым начал возмущаться и требовать, чтобы они убирались, обзывая их какими-то диковинными словами (вроде «римляне» и «паписты»). Возможно, Курносый прав, думал сержант Литума, шагая в полночь по пустынной авениде.

Найдя ее, убедился при свете фонаря: замок в полной сохранности. Эта часть работы всегда вызывала особое неудовольствие жителей, домохозяек и служанок. В толпе мелькали официанты, разносившие шампанское. Лишь только машина тронулась, Ричард разрыдался.

Заперев дверь, он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Жулик-карманник уснул в другом углу и его лицо все еще сохраняло испуганное выражение. Тетушка Хулия еще раз поблагодарила меня за розы — я увидел букет на серванте в зале и роз там было совсем немного, — и, как всегда, стала острить, требуя, чтобы я покаялся и рассказал, что за «программа» была у меня в тот вечер, когда я надул ее: девица из университета или вертихвостка на радио.

Она на год моложе Ричарда, только что закончила колледж. Дурак. Иногда, работая на складе «Лаборатории Байер», где он выдавал коммивояжерам образцы препаратов, Лучо ловил себя на мысли о новых деталях происшествия, его мотивах, которые позволяли бы ему разнообразить и продлить свою игру предстоящей ночью. Сочинитель не возражал против моих вторжений, казалось, ему даже приятно присутствие постороннего, наблюдавшего, как он «творит». Но дело обстояло иначе.

Полицейские незамедлительно направились туда. С тех пор как начался мой роман с тетушкой Хулией, я меньше уделял внимания лекциям, больше — сочинению рассказов (пирровы победы), а потому был плохо подготовлен для такого испытания. Дядюшка и тетушки пили виски, налили и мне. На следующий день, когда мы пили традиционный кофе в десять утра в «Бранса», я рассказал Педро Камачо о подвигах поклонниц Гатики.

То был генерал, наставляющий своих вышколенных подчиненных. Для него это было все равно что складывать кубики, решать головоломку или кроссворд. Негр не бросился на сержанта, а просто пытался пробежать сквозь него. Доктор Кинтерос, едва подойдя к дверям особняка брата, определил, что размах празднества превосходит все его расчеты, ему придется присутствовать при событии, которое репортеры светской хроники нарекут «потрясающим».

Он старался не для того, чтобы люди уважали или любили его. Кузина Нанси, которой мои литературные знания всегда казались экстравагантностью вроде той, что отличала дядюшку Эдуардо (у этого старичка, брата моего деда, судьи на пенсии, было весьма редкое хобби — он коллекционировал пауков), послушав меня, высказала предположение, что я плохо кончу: «Ты становишься психом, долговязый». Но особенно неподражаем он был, воспроизводя звуки улицы. Жизненного опыта я набрался вполне достаточно.

Он защищался изо всех сил, пытался отвечать на удары, но тщетно: женщины (возможно, они на практике применили заранее отработанные удары) висли вдвоем у него на руках, а третья продолжала терзать его. Несмотря на то что дикторы этой радиостанции не являлись аргентинцами (как сказал бы Педро Камачо), они заслуживали того, чтобы быть ими. Очередь выстроилась в ряд по двое по мере того как народ прибывал, она распадалась.

Мы выбирали самые отдаленные от дома кинотеатры: «Монте-Карло», «Колина», «Марсано», — чтобы проводить как можно больше времени вместе. Доктор дон Барреда-и-Сальдивар улыбнулся. У судьи не было повода раскаяться в столь рискованной практике.

Он писал свои драмы по мере того, как их транслировали. Лаура была одета в школьную форму. Это была тетушка Хулия. С нетерпеливым жестом он ответил, что снял себе «студию» недалеко от «Радио Сентраль» на улице Килка и что он великолепно чувствует себя где угодно: разве весь мир — не родина артиста. Простояв неподвижно несколько секунд, он захотел повернуть назад. Сержант и полицейский отвезли таксиста в пункт «Скорой помощи», чтобы его там привели в чувство.

Ради того, чтобы его дочери попали в пять процентов добродетельных, дон Федерико организовал их жизнь по жесточайшей схеме: никогда и никаких вырезов на платьях зимою и летом — темные чулки и блузки с длинными рукавами им не разрешалось красить ногти, губы, подводить глаза, румянить щеки, не разрешалось делать никаких причесок — все эти челки, «лошадиные хвосты», переплетенные косички служили уловками для привлечения самцов девочкам были запрещены спортивные игры и развлечения, предполагающие наличие поблизости мужчин, как-то: посещение пляжа или дней рождения. Куда же запропастился Курносый Сольдевилья. Гимнастический зал «Ремихиус» находился в нескольких кварталах от дома на улице Мигеля Дассо и доктору Кинтеросу доставляло удовольствие пройтись пешком. Накрапывал дождь, неслышно падая на волосы и на одежду.

И не только из-за разницы в возрасте. Кузина Нанси была настолько добра, что вместо возражений соглашалась со мной. Была ли девочкой Сарита Уанка Салаверриа. По мере того как я читал, тетушка Хулия то и дело прерывала меня. Но меня не проведешь. Она кивнула: «Я это вижу, Варгитас». Нечто в стиле Хемингуэя.

Громадный стол и «ремингтон» буквально подавляли Педро Камачо. Но будучи в душе кальвинистом, патрон не признавал сантиментов и заметил, что Лучо, независимо от того излечился он или нет от своего человеконенавистничества, должен под страхом штрафа аккуратно являться на службу в фирму «Антигрызуны». Определенно он там, потягивает пивцо за деревянной стойкой. Несмотря на то что я уже привык к контрастам между голосом и внешностью — благодаря моим вылазкам в студию «Радио Сентраль», меня потрясло, каким образом из крохотного и немощного тельца мог исходить столь глубокий и мелодичный голос, да еще с поражающей великолепной дикцией.

Вот уже десять лет — с тех пор как им была избрана эта бродяжная профессия — он объезжал города и селения Перу, посещая врачебные кабинеты и аптеки, вручая образцы лекарств и проспекты «Лаборатории Байер». Новенький «фольксваген», приобретенный в кредит одновременно с брачными узами — это было три месяца назад, — ждал юношу на площади под развесистым эвкалиптом.

Ему стало стыдно при мысли, что эти неблагодарные могут догадаться, как он унижен. В меню семейства постоянно включалось мясо, рыба и сладкое блюдо из крема. Труд его назывался «Пословицы и поговорки в творчестве Рикардо Пальмы». Ему пришло в голову, что, если какой-нибудь футбольный болельщик спросит его однажды: «Ты за кого, Литума, за Спорт бойз или за Чалако. » — он ответит: «Я болельщик Национальной полиции». Целуя ее, я сказал ей на ухо: «Спасибо эндокринологу — теперь я убедился, что влюблен в тебя».

Мы пили свой кофе (он — как всегда, отвар мяты и других трав), потом я заходил к нему в каморку — беседы служили ему передышкой в работе. Механик постучал в дверь вот так, она открыла и он посмотрел на нее вот эдак она сказала ему то-то, он встал на колени вот так и схватился за сердце вот эдак, а потом стал признаваться ей в любви вот так, клянясь ей вот таким манером. Он не слышал, как они спустились вниз. Педро Камачо приходил в «Радио Сентраль» в восемь утра и уходил около полуночи свои выходы в город он совершал со мною — выпить в баре «Бранса» «умственно возбуждающего напитка». А может, потому, что каждая тетушка еще сохранила, пусть немного, романтики. Продукцию эту выпускала компания СМО — разновидность радиотелевизионной империи, управляемой Гоаром Местре, седовласым джентльменом, которого я как-то видел в один из его приездов в Лиму в коридорчиках «Радио Панамерикана».

Он был полон решимости спустить в унитаз «Упражнения», даже не заглянув в них. Однако с течением времени Лучо Абриль Маррокин скажет: из всего поучительного опыта того утра самым незабываемым была не первая и не вторая катастрофа, но то, что наступило потом. Согласно инструкции, он выкрасил автомобильчики в подлинные цвета разбившихся тогда в катастрофе, то же самое он проделал и с кукольными платьями (у него были способности к рисованию, так что мундир полицейского, лохмотья на девочке и даже грязь у нее на теле получились как настоящие). Однако мое более чем скромное жалованье не позволяло таких излишеств.

В волнении он приканчивал их на медленном огне, а то заставлял мучиться, прокалывая их, вырывая им глаза, кромсая на куски. Если кто-либо интересовался причиной бегства, он отвечал (а может быть, просто отшучивался), что диплом, над которым он трудился, открыл ему глаза.

Абсолютно подавленный, Великий Паблито со всем соглашался, повторяя как заведенный: «Все верно я и не подумал об этом вы абсолютно правы» и смотрел на меня так, будто он уже уволен. Паскуаль орал: «Скорая помощь. Около полуночи, когда мы пересекали с ней площадь Сан-Мартина, чтобы сесть в автобус, я заметил Педро Камачо, выходящего из «Радио Сентраль». «Да, проснуться и увидеть рядом с собой такого бяку. » — посмеялся Литума, вновь раздвигая своей массивной фигурой туман, ветер и темноту.

Его указательный палец поочередно упирался то в мою машинку, то в машинку Паскуаля. Подготовив материал для программ на четыре часа и на пять, я вышел глотнуть кофе. Убеждал, что по собственному опыту знаю: боливийцы — люди с норовом и Педро Камачо непременно вступит в конфликт со всем персоналом «Радио Сентраль». Но не только это привлекло моего друга: «Негро-Негро» был самый темный ночной клуб во всей Лиме, на деле — подвал под аркой одного из домов на площади Сан-Мартина, где размещалось не более двадцати столиков. Вдруг ему показалось, что он уловил прерывистое дыхание.

Тельо сказал, что прежде жил в районах Бренья, Витарта, Барриос-Альтос, что он переселился в район Ла-Виктория восемь месяцев назад, так как получил работу в мастерской «Инти» по ремонту моторов и автогенной сварке, расположенной довольно далеко от прежнего места жительства. Так прошла ночь. Если судить по тому, что ему поведали духи, никакой разницы в «качестве» жизни здесь и там не существовало: духи болели, влюблялись, вступали в брак, рожали детей, путешествовали, но — единственное, что их отличало от живых, — никогда не умирали. Отец и доктор Кинтерос сперва не стали спешить, полагая, что она, вероятно, оступилась и сейчас поднимется, посмеиваясь над собой, но шумиха, возникшая в зале, восклицания, крики матери: «Доченька, Элиана, Элианита. » — заставили обоих мужчин броситься на помощь к невесте. Почему это так, а, Литума. В руках его дрожал стакан с виски.

В дверях «Радио Сентраль» я столкнулся с Хенаро-сыном, у которого был на редкость возбужденный вид. Сержант сделал ему знак встать, но, по всей видимости, негр его не понял. С утратой новизны, с появлением привычки слабеет, а потом угасает сексуальное влечение (особенно в мужчине), после чего совместная жизнь пары может продлиться лишь при наличии иных магнитов — духовных интеллектуальных, моральных. Так это все началось И кончилось Навсегда. Я, раздраженный ожиданием, подумал было с надеждой, что дело наконец становится любопытным, но, едва появились «духи», канцелярист все тем же будничным голосом стал задавать им скучнейшие вопросы: «Как дела, Зоилита.

Он думал (о эгоизм и чувственность распаленного мужчины. ) лишь о своей нежной женушке, почти что девочке, белокожей, с голубыми глазами и золотыми локонами и о том, как под романтическим покровом ночи она умела вызывать в нем трепет наслаждения, достойного Нерона, напевая на ушко со стонами томной кошечки песенку под названием «Мертвые листья» на сугубо эротическом языке (французский язык чем менее понятен, тем более возбуждает). Щеки у нее пылали, как у горянки и вид был очень довольный. Она поведала мне историю своего замужества. В этой уникальной сфере дон Федерико не смог навязать свою волю — жестокое вегетарианство.

Этот лентяй испугавшись холода и бандитов, наверное, отправился в поисках тепла и глотка писко в таверны на авениде Уаскар. Как они любезны — позвонили мне. » Потный и красный, будто вареная креветка, Рыжий Антунес искрился от счастья: «Теперь и мне тоже будет позволено называть вас дядей, дон Альберто. » — «Конечно, племянничек, — похлопал Антунеса по плечу доктор Кинтерос. — Можешь даже называть меня на ты». Я, например, согласился, что сокращение «СБРД» (то есть средняя буржуазия, ремесленники, домохозяйки) могло относиться к району Хесус-Мария, но явно несправедливо обозначать районы Ла-Виктория и Порвенир беспощадной аббревиатурой «БГЖП» (бродяги, гомосексуалисты, жулики, проститутки) и что очень спорно сводить весь район Кальяо к «МРМ» (морякам, рыбакам и мулатам), а Серкадо и Эль-Агустино — к «СРЧИ» (служанки, рабочие, чиновники индейцы).

Широкий лоб, орлиный нос, пронизывающий взгляд, праведность и доброжелательность — доктор Асемила являла собою живое отрицание собственной фамилии (она очень гордилась ею и всегда подчеркивала на визитных карточках и на бланках своей консультации как личное достояние — в глазах смертных). Наклоняясь, чтобы поцеловать тетушку Хулию, я шепнул ей на ухо как мог язвительнее: «Блестящая победа. » Она подмигнула мне и утвердительно кивнула головой. «Меня вылечили», — твердил счастливый коммивояжер всю последнюю неделю он спал ежедневно по семь часов и вместо кошмаров ему снились прекрасные сны: он загорал на каких-то экзотических пляжах под солнцем, напоминавшим футбольный мяч, вокруг него под перистыми пальмами ползали черепахи, а в голубых водах весело кувыркались в любовных играх дельфины. Как. Играли «Смерть коммивояжера» Артура Миллера.

«Радио Панамерикана» занимала второй этаж и плоскую крышу великолепного здания, ее редакторы блистали претенциозностью, а программы — особым духом: снобистским и космополитским все материалы подавались в модернистской манере и были обращены к аристократствующей, эстетствующей молодежи. Он был в неизменном пиджаке и неизменном галстуке-бабочке, по-прежнему вокруг него лежали отпечатанные на машинке листки, на этот раз он аккуратно сложил их стопочкой у «ремингтона». Ночь в Кальяо — влажная и темная, как волчья пасть.

Книги — это культура, а радиодрамы — пустяк, простое времяпрепровождение. Крысятник. » Две юные фурии прижали дона Федерико к стене. Мы снова заговорили о Педро Камачо.

Естественно, не забывая и древнего обычая, он дразнил ребят, показывая им язык и корча гримасы Лучо до хрипоты рассказывал о Черте, о Страшном Волке, о Полицейском, о Скелете, Ведьме и Вампире, а также других персонажах, придуманных взрослыми для запугивания детей. Юноша только что закончил свои визиты. «И он щипал меня вот здесь», — прервала Сарита судью, становясь к нему вполоборота и демонстрируя ягодицу, которая в его глазах вдруг начала расти и раздуваться, как воздушный шар. В некоторых случаях Педро оказался прав, в других его выводы были произвольными.

С утра до вечера он околачивался в студиях «Сентраль» и «Панамерикана», делая все, что придется: помогал уборщикам, покупал билеты в кино и на бой быков обоим Хенаро, раздавал пропуска для прослушивания в студии. Яблочко Аревало уже стоял в плаще, с замотанным вокруг шеи шарфом. Наутро, несколько придя в себя от нервного потрясения, девочка обо всем сообщила родителям, которые немедленно отправились в полицейский комиссариат района Ла-Виктория заявить о происшедшем.

Нанси заехала к тетушке Ольге за Хулией и в центр они отправились на такси. (Желтый «фольксваген» покрылся паутиной, зарос было вьюнком, потом его продали, чтоб оплатить проезд златокудрой до Франции. ) Друзья и знакомые Лучо толковали, что у него не остается иного выхода, как дом для умалишенных — в лучшем случае — или самоубийство как крайность.

Едва закончился вальс «Идол», едва танцующие остановились, чтобы похлопать музыкантам, едва те сняли руки с гитарных струн, едва Рыжий отказался от двадцатого тоста, как вдруг невеста поднесла правую руку к глазам, будто пытаясь отогнать невидимую муху, покачнулась и, прежде чем партнер успел поддержать ее, упала, потеряв сознание. Он уже находился в районе, где нес службу Початок Роман. Девочка была тяжело ранена или уже скончалась. Хавьер, который в этот вечер разошелся как никогда, заказал четыре виски. Что мы думаем по этому поводу.

Он вытер глаза и включил мотор. Проникнув с помощью этой стратегии в квартиру Г, обвиняемый немедленно запер дверь. Возможно, плод был женского рода. Несколько лет назад к нему в дом постучал некий тип, прибывший на велосипеде и предложил ему журнальчик «Проснись. », каковой, поддавшись минутной слабости, судья и приобрел.

Они всегда оставляли мне ужин на плите. Я вновь встретился с Педро Камачо через несколько дней после инцидента с машинкой. По этой причине мы старались реже видеться по вечерам и чаще — днем, когда я использовал свободные «окна» в радиовещании. Он ходил и на руках (на них он тоже надевал ботинки), садился на корточки, свесив руки по-обезьяньи или ударяя себя ладонями или локтями.

Тетушка Хулия пришла ко мне на свидание во время передачи последней сводки, так как ей хотелось посмотреть в кинотеатре «Метро» фильм с участием прославленной пары романтических актеров — Грир Гарсон и Уолтера Пиджена. В середине корриды он поразит Худышку Нанси неотразимым подарком: испанской мантильей. Он тут же сообщил мне, что возмущен отсутствием такта у «торгашей» (только так он теперь называл обоих Хенаро). Лучо прибежал к дону Федерико Тельесу Унсатеги, он целовал руки уроженца Амазонки, называл его «советником-спасителем и новым отцом».

Судья мысленно представил образ жизни, которому, без сомнения, следовал этот «свидетель Иеговы»: он поднимался с постели не выспавшись, вставал из-за стола с ощущением голода, а из кинотеатра (если когда-нибудь такое случалось) уходил до конца сеанса. Вот для такой любви возраст не имеет никакого значения. За свою работу он получал скромное вознаграждение, однако в домах бедняков проводил безвозмездные чистки. А чем платят им наследники за все страдания и бессонные ночи. Воспоминание, от которого у судьи зашевелились волосы на затылке, нахлынуло неожиданно, едва он увидел лицо Гумерсиндо Тельо и одновременно — немигающий взгляд человека с велосипедом и журнальчиком «Проснись. », доводивший его до кошмаров.

Во сне ему казалось, будто он слышит плач девочки. И действительно, сюда стянулись коллекционеры автографов. Тогда Литума подошел к нему, взял за руку и человек покорно встал. Дон Федерико Тельес Унсатеги скрывал ее, никогда не забывая при этом своего плана. Эту часть инструкции доктор Люсия Асемила озаглавила «Прямые действия» и Лучо казалось: перечитывая листки, от слышит ее наставления.

Донья Сойла была покорной, бережливой женой, во всем стремящейся усвоить принципы — некоторые определяли их как «эксцентрические выходки» — своего мужа. Все началось с момента, когда он овдовел — лет двенадцать назад. У склада он, задыхаясь, остановился. Лаура и дядя Хуан также не задавали коварных вопросов кузине Нанси.

Посол приводил ряд примеров, которые, по его утверждению, были взяты наугад сотрудниками посольства, «увлекавшимися этими передачами». Самым интересным во всем этом были определения, сущность введенной им «номенклатуры». Слева от него простирался пустырь, справа — громада первого склада морского вокзала. Спрятав маски и прочие атрибуты, он закрыл чемодан и вернулся к окну. Сделав открытие — его семейный очаг, который он всегда считал пуританским, заражен не только общегородским поветрием пляжного нудизма, но еще и эксгибиционизмом (а может, вдобавок нимфоманией. ), он ощутил слабость во всем теле и известковый привкус во рту и вдруг впервые задумался: оправданна ли его жизнь. Доктор приказал подать себе завтрак и, пока его готовили, позвонил в клинику.

Потрясенный такими сведениями, я просил Хавьера договориться о сеансе с канцеляристом-медиумом. Разум ее являл собой нечто материальное, доступное слуху, зрению и обонянию пациентов, которых она предпочитала называть «друзьями». В холле стоял второй стол с закусками, в столовой — стол со сладкими блюдами: всевозможные булочки, сырное мороженое, печенье «безе», яйца с миндалем в сиропе, взбитые желтки, пальмовые орехи, орешки с медом, окружавшие грандиозный свадебный торт — сложное сооружение из колонн и завитков крема, вызывавшее у всех дам возгласы восторга. Испытание было ужасным, учитывая ранимость будущего писателя. С настойчивостью, показавшейся мне подозрительной, он повторил, что старость — это нечто вроде «вседозволенности».

Только вдалеке слышны море и шум редких автомобилей. Эта часть состояла из двух маленьких глав: «Теоретические упражнения» и «Практические упражнения», причем доктор Люсия Асемила подчеркивала, что первые непременно должны предварять вторые разве человек не является разумным существом, у которого мысль предшествует поступку. Оркестранты сменялись и нам пришлось вернуться к столику.

У меня превосходно разработанная система. Если бы речь шла только о пятикилометровом расстоянии, отделявшем его дом от «Лаборатории Байер», дело не было бы столь безнадежным — для измученного духа двухчасовые утренние и вечерние прогулки, возможно, принесли бы успокоение.

Они показались ему настолько нелепыми, что он хохотал до икоты (от нее он избавился, выпив стакан воды, как его учила мать) потом его обуяло жгучее любопытство. Вместе с тем ему была горька мысль о том, что, возможно, его имя будет втоптано в грязь. Он знал их. Для него продолжение рода не имело иной цели, кроме продолжения антикрысиной войны.

Потом потребовал от продавца счет на двадцать солей — именно столько стоил план. Женщина, приходившая убирать дом, обнаружила на полу в гостиной деревянные куклы и пластиковые машинки, спросила, не собирается ли он усыновить мальчика и предупредила, что в таком случае потребует повысить жалованье за свои услуги. Хенаро-сын решил переждать еще полчаса, считая, что поклонницы устанут ждать и удалятся. Лучо спрятал чемоданчик с образцами и проспектами, снял галстук и пиджак (согласно швейцарским нормам фирмы коммивояжеры обязаны ходить в пиджаке и при галстуке, дабы создавать впечатление респектабельности) и окончательно решил не заглядывать к другу-капитану. Зажегся зеленый свет светофора — машины, стоявшие позади его автомобиля, стали сигналить.

Никогда я не видел, чтобы он читал газету, журнал или книгу, за исключением фолианта со знаменитыми цитатами и планами города — их он называл своими «орудиями труда». Он купил ее на чаевые, заработанные в магазине и на складе матрацев фирмы «Глубокий сон», что на авениде Раймонди. Он дожидался ее на автобусной остановке и провожал до дома, говоря: «Мне бы хотелось попробовать твоего медку», «Я изнемогаю от любви к тебе. » — и прочее и прочее. «А ты смог бы прочесть семьдесят килограммов рукописей.

«Море» в это время ограничивалось аплодисментами, вздохами, прикосновением к своему любимцу, который, хотя и без кровинки в лице, улыбался и бормотал сквозь зубы: «Пожалуйста, друзья, только не расцепляйте руки. » Но вскоре нам пришлось отражать форменные атаки. Мы с Хавьером ждали их у входа в театр «Сегура». Униженно кланяясь, она попятилась к двери и вышла.

Педро Камачо казался человеком, не способным тратить свое время, свою энергию ни на дружбу, ни на что иное, что могло бы отвлечь его от «искусства», то есть от его работы или, скорее, порока, страсти, сметавшей все преграды: людей, предметы, желания. Разве не был он признанным танцором. Церемония закончилась. (Впоследствии я узнал, что он известен под таинственной кличкой Батан. ) Его рабочими инструментами были: толстая доска, дверь, снятая с петель, стиральная машина с водой, свисток, рулон фольги, вентилятор и прочие предметы домашнего обихода. Раздавшийся крик застал его врасплох от неожиданности он выронил фонарь и тот покатился по полу, освещая ящики, мешки — похоже, с хлопком, — бочки, древесину и вдруг высветил (мимолетно, неправдоподобно) фигуру негра голый и скрюченный, тот пытался руками прикрыть лицо и в то же время сквозь щели меж пальцев огромными испуганными глазами уставился на фонарь, будто единственную опасность для него представлял именно свет. «А на самом деле — поискать другого мужа», — заключила на одном из семейных вечеров самая злоязычная из всей моей родни тетушка Ортенсия.

Было шесть утра, он был свободен. Вот каким стал Лучо Абриль Маррокин через год после катастрофы: покинутый женушкой, сном и покоем, ненавидящий колеса, обреченный на вечную ходьбу по жизни пешком (sensu stricto) — без единого друга, кроме тоски.

Много времени спустя Лучо узнал: он был сбит грузовиком не потому, что существует извечная справедливость, неотвратимое торжество которой отражено в верной пословице «око за око, зуб за зуб», нет — у машины, спускавшейся от горных разработок, отказали тормоза. Он скрежетал зубами от ненависти к своим поклонницам. Лучо Абриль Маррокин до конца своих дней будет спрашивать себя: что же он ответил тогда.

Протянув ему на прощание руку, я решил взглянуть на часы и ужаснулся: было десять вечера. Теперь дон Федерико не строил иллюзий. Он пнул его еще раз ногой, чтобы негр утихомирился.

Он затормозил и встал у тротуара. Достаточно было закрыть глаза, как в маленькой студии «Радио Сентраль» раздавались голоса прохожих, можно было различить отдельно брошенные слова, шутки, восклицания — все, что обычно слышишь, рассеянно бредя по многолюдной улице. Он добавил, что теперь ему стало ясно, почему его не призвали на военную службу. Я подумал, какое удовольствие доставило бы Паскуалю приключение сенатора из Арекипы с каким рвением он готовил бы радиосводку, целиком посвященную этой теме.

То ли в Чикаго, то ли в Сан-Франциско или в Майами — тетушка Хулия не помнила, где именно, — молодой Адольфо покорил (как он считал) некую даму в одном кабаре. Сия химерическая задача была неведома не только его знакомым, но даже жене и четверым детям. Ричард — красивый малый, этакий молодой бог, бронзовый от солнца и моря. Войдя в хижину, они увидели, что от девочки (лакомое блюдо на крысином празднике) осталась лишь горстка костей. Я просыпался по утрам с позывными «Радио Сентраль»: это старики уже готовились прослушать первую из подобных передач — она транслировалась в десять часов утра.

Доктор дон Барреда-и-Сальдивар приказал стражникам снять с обвиняемого наручники и выйти. Тот стоял отвернувшись, будто одержимый неприязнью ко всем. В те дни я как раз посмотрел мексиканский фильм (много лет спустя я узнал, что это была картина режиссера Бунюэля и узнал, кто такой сам Бунюэль) «Забытые», который мне очень понравился. Ему не составило труда отыскать в отделе игрушек универмага «Сире» легковой автомобильчик, грузовик номер один, грузовик номер два, необходимые для воссоздания картины происшествия, а также кукол, которые должны были изображать девочку, полицейского, жуликов и самого Лучо. Патроны «Лаборатории» пошли на то, что предоставили ему сидячую работу в конторе фирмы в Лиме и, хотя жалованье оставалось прежним, с моральной и психологической точки зрения эта перемена означала деградацию.

Но сержант сдержал себя, у него не дернулся палец и выстрела не последовало. Мы отказались от посещения «Бранса» на авениде Ла-Кольмена, так как здесь собирались все сотрудники «Радио Панамерикана» и «Радио Сентраль». И думал: «Откуда же ты взялся, черный. » Наконец он протянул свой отчет лейтенанту, тот открыл покрасневшие глаза.

Сияющим летним утром, как всегда подтянутый и пунктуальный, доктор дон Педро Барреда-и-Сальдивар вошел в свой кабинет судьи первой инстанции (по уголовным делам) при Верховном суде города Лимы. Анонимное общество», что они могут идти обедать. Полем битвы для техников служили улицы, поля, они выискивали, охотились и истребляли, получая директивы, научную и техническую помощь из Главного штаба, возглавляемого доном Федерико (кроме него в состав штаба входили еще шесть технократов, только что отправившихся обедать). Доктор подумал, племянник вот-вот добавит: «идти на эшафот».

После чего он вновь обретал надежду и пребывал в состоянии эйфории. Такой беды следовало ожидать. Почти шепотом проговорил, что в Боливии, где он всегда работал в собственном «ателье», у него никогда не возникало проблем «из-за тряпок». Неужели она действительно никогда не слышала о нем.

Парень жил в одном из пансионов центра столицы, на площади Второго Мая. Было семь с половиной утра, я уже подготовил первую утреннюю радиосводку и намеревался отправиться в «Бранса» выпить чашку кофе о молоком, когда, проходя мимо швейцарской «Радио Сентраль», разглядел в окошечко свой «ремингтон». В десять с четвертью (на это время я договорился с тетушкой Хулией отправиться в кино) мы сами устали ждать, пока почитательницы обессилеют и решили выйти. Если бы такие знаки внимания оказывали ей — тетушке Хулии, — она была бы сражена. Хавьер проходил практику в Центральном ипотечном банке и всегда отыскивал предлог, чтобы по утрам удирать в «Радио Панамерикана».

Здесь оказалось меньше людей и можно было перевести дух. Как-то утром он поймал себя на том, что пнул мальчишку-нищего. Словно пылающую головню, он зажал в правой руке проклятый журнал. о Боге, Жизни, Смерти, Любви, Страданиях и т. д». Гостей уже обносили индюшатиной и вином, а в это время Элианита, встав на вторую ступеньку парадной лестницы, собиралась бросить свой букет невесты, который уже ждали с поднятыми руками ее подружки по колледжу и соседки. Встав с колен, он направился к Сарите, сказав: «Ну, хватит, хватит.

Было еще рано, приглашенные только начинали прибывать. Если вор не один, тем хуже для них и лучше для него. И тогда, полный изумления перед родом человеческим, Лучо Абриль Маррокин погрузился в ночь. При содействии соседей было установлено, что он механик, работает в мастерской «Инти» по ремонту моторов и автогенной сварке, расположенной в другом конце района, почти у подножия горы Эль-Пино.

«И жизни тоже», — подумал сержант и попрощался, громко щелкнув каблуками. Доктор, перепрыгивая через ступеньки, бежал сквозь расступавшуюся перед ним толпу. Рассказ я назвал на средневековый манер — «Унижение креста», в нем насчитывалось всего пять страниц. Доктор отправился пешком к церкви Святой Марии, что на площади Овало-Гутьеррес. Сосчитав до трех, он зажег фонарь.

То был невысокий человечек, крепенький, с медным оттенком кожи и жесткими, торчащими волосами. Одет он был почти как нищий: рваный комбинезон, рубашка в заплатах, огромные ботинки без шнурков. Были программы с интеллектуальным уклоном, например «Картинки прошлого», «Международные комментарии» и даже передачи несколько фривольного характера вроде «Конкурса вопросов» либо «Трамплина к славе», в которых ощущалось стремление все-таки избежать явных глупостей или банальности. Но «свидетеля» уже прорвало — он разрыдался, закрыв лицо руками.

Более того, у него не дрогнуло сердце, когда в невнятном бормотании и всхлипывании племянника он наконец расслышал дважды и трижды повторенную фразу, которая при всем ужасающем ее смысле звучала прекрасно и даже чисто: «Так как я люблю ее как мужчина, дядя и на все мне наплевать, на все. » В саду, когда они вышли из такси у дома доктора, Ричарда стошнило — да так, что он напугал фокстерьера и вызвал укоризненные взгляды прислуги. Слышались шутки, смех, тосты все, буквально все говорили о том, как прекрасна невеста. Он скоро обнаружил Сарате, полицейского, служившего вместе с ним еще в Айякучо. Они были вялыми, ленивыми мальцами, любителями ничегонеделанья (кроме жвачки и футбола) и не проявляли никакого энтузиазма, когда дон Федерико разъяснял, какое будущее им уготовано. Часть стены закрывал план города, прикрепленный кнопками. Таким образом, он округлился до пяти тысяч солей.

Но племянник, хмурый, с насупленными бровями, пил бокал за бокалом, будто в них было не шампанское, а вода. Но едва началось действие, я забыл о своих страхах. Он корил своего выдающегося коллегу за лень, за то, что не стал учиться, как он: Паскуаль, уже будучи взрослым, посещал вечернюю бесплатную школу. И никогда не противилась епитимье.

Доктор не успел осушить бокал вина, как его окружили друзья-врачи, посыпались нескончаемые остроты по поводу путешествия его супруги Мерседес: она не вернется, ее увлечет какой-нибудь французик, вот уже на лбу доктора начинают вылезать рожки. Сеньор Принсипе объяснил, что Гумерсиндо Тельо не католик, что он принадлежит к секте «свидетелей Иеговы» и что члены ее совершают обряд крещения не в церкви и не со священником, а под открытым небом, погружаясь в воды реки.

Вскоре я обнаружил, что Педро Камачо не был способен на столь расчетливые действия. В полдень мой мозг пылает, как факел. Я подумал: вот уже второй день подряд мне приходится откладывать редактуру текста о сенаторе-евнухе и извращенце (а может быть, так и следует назвать рассказ. ), но потом решил не жалеть об этом.

Ричард поспешно выпил стакан виски и попросил у официанта другой. — Во всяком случае готовься, — сказал ему доктор. — Когда ты женишься, родители закатят тебе праздник почище этого. В этот момент вдалеке, на свинцово-сером фасаде «Радио Сентраль», я увидел раскрытое окошко конуры Педро Камачо. Я вспомнил, как накануне в клетушке «Радио Сентраль» артист вдохновенно разглагольствовал о том, что такое пятьдесят лет для мужчины. Она училась в бесплатной школе салесианских монахинь, которую те держали (из честных побуждений или в интересах рекламы. ) около частного платного лицея.

Храпел он монотонно и со свистом, как проржавленный вентилятор. Рождение первой дочери явилось разочарованием, но его еще можно было приписать случайности. Возникшая проблема была связана с письмом, направленным послом Аргентины в «Радио Сентраль». Сразу же после полудня и по окончании передачи бюллетеня «Панамерикана» я пришел к дяде Лучо и застал тетушку Хулию с одним из ее поклонников. «Интеллигент начинает разлагаться», — констатировал дядя Лучо и увлек тетю Ольгу на последний танец.

И тут же: «Без сомнения, он — дикарь». Но наконец день настал. Когда же ему сообщили подробности обвинения, Гумерсиндо Тельо искренне изумился, отрицая вменяемую ему вину, но через минуту (быть может, обвиняемый вначале просто симулировал замешательство, обдумывая форму будущей защиты. ) расхохотался, сказав, что это есть испытание, ниспосланное ему Богом, дабы узнать, тверда ли его вера и готов ли он к самопожертвованию. Был и подзаголовок: «Что говорили Сервантес, Шекспир, Мольер и др. Духи имели обыкновение подшучивать над канцеляристом: скажем, звонили ему на рассвете по телефону сняв трубку, он слышал на другом конце провода неповторимое хихиканье своей прабабки, скончавшейся полвека назад и с тех пор пребывавшей в чистилище (об этом она сообщила ему лично).

Он провел меня в свою клетушку и царственным жестом предложил единственно возможное место для сидения (не считая его собственного стула) — угол развалины, служившей ему письменным столом. Большинство же были бродяги, воры, пьяницы, жулики и педерасты (не говоря уже о бесчисленных проститутках), которые по любому поводу вытаскивали ножи или палили друг в друга из пистолетов. Судья мысленно представил себе, как в прошлый понедельник в полицейский комиссариат разношерстного и перенаселенного района вошла девочка тринадцати лет, ученица школы «Мерседес Кабельо де Карбонера» по имени Сарита Уанка Салаверриа.

Значит. Пока доктор среди других желающих дожидался своей очереди поздравить новобрачных, ему пришлось выслушать добрую дюжину антиправительственных анекдотов, которыми с ним поделились братья Фебре — близнецы, столь похожие друг на друга, что, как утверждала молва их путали даже собственные жены. Урывая часы от занятий в колледже «Канадские братья» и от сна (но не от отдыха ибо с момента трагедии он уже никогда больше не играл), Федерико усовершенствовал мышеловки, добавив лезвие, перерезавшее тело животного. Спотыкаясь о невидимые кочки, морщась от бьющего в нос зловония исходившего от экскрементов и пищевых отбросов, сержант Литума обходил залитые мочой уголки квартала в поисках Курносого и думал: «Холод рано уложил сегодня ночью бродяг». Тогда-то полицейские схватили Гумерсиндо Тельо.

Мы считали, что оформление бара выдержано в экзистенциалистском духе. Мотыгами, факелами, пинками они обратили в бегство полчища оккупантов. Наконец бессонница была побеждена с помощью снотворного, но стало еще хуже: сон Лучо Абриля Маррокина то и дело посещали кошмары — он видел себя разрывающим на части свою еще не родившуюся дочь. «Нет, это не кот, — подумал сержант, — и не крыса.

«Они все знают и что-то уже придумывают», — уверял я Хавьера, а он, обозленный тем, что я без конца говорю об одном и том же, отвечал: «В глубине души тебе до смерти хочется этого скандала, чтобы потом было о чем писать». На девицах красовалось некое подобие купальных костюмов, какие осмеливаются надевать лишь кокотки. Теперь Лучо занимался инвентаризацией образцов. Паскуаль отреагировал первым. Счастлив слышать тебя.

Месяц. Нет, вру: однажды я обнаружил у него «Бюллетень членов Национального клуба». Мы отредактировали объявления, съели по жареной рыбе, выпили холодного пива, провожая взглядом сереньких мышек, сновавших временами по балкам у потолка ресторана «Раймонди» и как будто специально запускаемых туда, чтобы подтвердить вековую историю этого заведения, после чего Хенаро-сын рассказал мне еще об одном конфликте с Педро Камачо. Литума проснулся часам к трем дня в очень плохом настроении и усталый, хоть и проспал семь часов. Потом убийца бежал в горы.

Но дон Федерико всю свою жизнь посвятил одному-единственному крестовому походу и не позволял кому-то или чему-то (за исключением сна, пищи и общения с семьей) отвлекать его. Элианита и Ричард были любимыми племянниками доктора. Повернул голову. «Послушай, Марито», — долетел до меня ее растерянный шепот, но тотчас же я прервал ее, сказав на ухо: «Запрещаю тебе впредь называть меня Марито. » Она чуть откинула голову, чтобы взглянуть на меня, попыталась улыбнуться и тогда, почти бессознательно, я наклонился и поцеловал ее в губы. Она была сестрой жены моего дяди Лучо и лишь накануне вечером прибыла из Боливии. По четвергам я всегда обедал в доме дяди Лучо и тетушки Ольги.

Разве дети не подрывали семейный бюджет самым варварским образом. Танцевала она хорошо — и многие мужчины провожали ее взглядом. Единственно, в чем донья Сойла не покорилась мужу, так это в еде: еда была ее грехом. В поисках этих пословиц и поговорок Хавьеру пришлось чуть не с лупой проштудировать «Перуанские традиции», а так как он был человеком обязательным и пунктуальным, то делал множество научных выписок их накопился у него целый ящик.

Тетушка Хулия звонила мне из магазина, что был на углу, по меньшей мере трижды в день. Конечно, забыть о радиосводках и о свидании с дамой из-за боливийского писаки — это уж слишком. Они ели мороженое, не слезая с мотоциклов или сидя на бамперах гоночных машин, перебрасываясь шутками и договариваясь о том, где будут веселиться ночью.

Через оконце его каморки я увидел писаку, охраняемого Хесусито и Хенаро-отцом. Судья повернулся к секретарю и спокойно, без малейшей иронии, попросил перестать стучать на машинке: разве доктор Селайа не видит, что бумага уже давно лежит на полу и он продолжает стучать по голому валику. Однако, заметив, что к нему направляется Яблочко, негр вновь издал леденящий душу крик (Литума заметил, что лейтенант Конча от потрясения чуть не свалился на пол вместе со стулом и что Сопливый смешал в этот миг на доске шашки) и опять попытался вырваться на улицу. В разговорах с супругой он обычно давал детям презрительные клички вроде «зародыши» или «сосунки».

Во всех случаях жизни она лишь послушно кивала головой, как корова. Однажды весенним солнечным утром, когда герани в Лиме кажутся ярче, розы — ароматнее, а бугенвиллеи — кудрявей, доктор Альберто де Кинтерос, светило в области медицины — широкий лоб, орлиный нос, пронизывающий взгляд, твердость духа, — открыл глаза в спальне своей просторной резиденции, расположенной в районе Сан-Исидро. Иногда (а точнее, в день выплаты жалованья) я приглашал ее пообедать и тогда мы проводили вместе целых три часа. Побродив и полюбопытствовав то тут, то там, пожимая руки, принимая поздравления и отвечая на них, доктор вновь вернулся в сад и уселся под зонтом, чтобы спокойно насладиться вторым за этот день бокалом.

Гумерсиндо Тельо потер запястья и поблагодарил за доверие. Радиоволны буквально захлестывали музыкой тропиков, мексиканских и аргентинских напевов программы были составлены просто, без особой выдумки, но отличались целенаправленностью, например: «Заказы по телефону», «Серенады в день рождения», «Сплетни из мира кулис», «Кинолента и экран». Сержант знал себя: подобные порывы обуревали его не раз. В своем «кабинете» на крыше я проверил сводки и они оказались вполне «вещательными».

Мерзкий тиран. То, что он говорил, не было инструктажем, по крайней мере в прозаическом смысле этого слова. Она привезла его в отель.

Однако из бесчисленных юношей Мирафлореса и Сан-Исидро, увивавшихся вокруг Элианиты и готовых на преступление ради женитьбы на ней, Рыжий, без сомнения, был самой неудачной кандидатурой и к тому же (доктору Кинтеросу стало стыдно, что он позволяет себе так судить о том, кто через час-другой станет его родственником) самым бездарным, туповатым и глуповатым. Стол тянулся вдоль стены всего дома и пестрел яркими цветами разнообразнейших закусок.

Я попросил канцеляриста вызвать моего брата Хуана. Теперь она не только била его, но и кричала: «Проклятый. Враво-о-о-о. Делать это надлежало осторожно, учитывая всевозможные демагогические постулаты вроде «беззащитных детишек», «ребенка нельзя ударить даже цветком розы» и «порка рождает комплексы». Теперь он добрался до фонаря и луч света запрыгал в поисках негра.

Паскуаль скрипел: «Черт побери. Он пояснил нам, что у него разработан беспроигрышный план. Литума прекрасно знал, что полицейский находится на другом конце своего квартала — где-нибудь в «Happy Land» или «Blue Star», в любом другом баре или борделе для моряков в глубине узенькой улочки, которую острые на язык жители называли «Улицей Сифилитиков». Вся история началась как игра, но внезапно, а точнее, в день, когда я приревновал ее к эндокринологу, я понял, что влюбился. Изобразив — акустически — главную площадь, он без особого труда создавал звуковую картину роскошной виллы великосветской дамы в Лиме, устраивающей чай (естественно, чашечки китайского фарфора) для своих приятельниц: Батан звякал железками, царапал по стеклу и, дабы имитировать скольжение стульев и шаги людей по истертым коврам, водил по собственному заду маленькими дощечками. Что ты — дикарь и чтобы ты позвонил ей и извинился. Но боги и люди обратили в пепел пламень инженера.

Она ограничивалась единственным указанием: «Ежедневно размышляйте о несчастьях, которые несут человечеству дети». На самом же деле они теперь все свое время проводили, прильнув к радиоприемнику, ни разу ни одну из них я не видел за книгой. Столько раз он уже ездил по этому пути — и на автобусах и в маршрутках и сидя за рулем и в качестве пассажира, — что знал его наизусть.

Старшая дочь выкрикивала ругательства вроде: «Жадина. На самом же деле все было гораздо торжественнее мессы. Ведь по утверждению Хенаро-сына, тот слыл знаменитостью в Боливии.

После развода они остались добрыми друзьями. Но он не стал говорить об этом племяннику. Медиумом был канцелярист, с которым Хавьер познакомился в Ипотечном банке. Нет, сказал сам себе дон Федерико Тельес Унсатеги, бросая рассеянный взгляд на серые (этот цвет он ненавидел) воды Тихого океана, когда проезжал на автомобиле по набережной Мирафлорес, которую его «додж» обдавал гарью нет, повторял он, в конце концов донья Сойла не разочаровала его. Приятно было окунуться в праздник.

Шум заставил его повернуть голову. Все произошло очень просто и страшно. Растерянные, загипнотизированные, судья и секретарь смотрели, как девочка-женщина порхала, словно птичка, вставала на пальчики, словно балерина, как она склонялась, выпрямлялась, улыбалась, как меняла голос изображая то самое себя, то Гумерсиндо Тельо, пока наконец не упала на колени, признаваясь (себе от него) в любви. Именно так он и поступил в ту ночь (и не мог простить себе этого всю свою жизнь).

Доктор быстро вышел, бросив искоса взгляд на Рыжего. Все случилось мгновенно, она не ожидала этого и от удивления даже остановилась. Медленно ехал он на своем «додже» к домику на авениде Педро-де-Осма и про себя думал: если они ходили голыми по пляжу, то вполне естественно — в его отсутствие девочки посещали вечеринки, носили брюки, встречались с мужчинами, продавали свое тело, а может быть, даже принимали ухажеров в его доме. Легкими прыжками прокрался назад, чувствуя, как рвется наружу сердце. Он ничего не видел, но не хотел зажигать фонарь. По всему саду были укреплены зонты, под которыми разместились столики.

Да, он веселился больше всех. Вот таким образом я просто пригласил его выпить со мной кофе. Он особенно упирал на два заглавных А, как если бы хотел подчеркнуть, что «лишь слепцы не замечают солнца». Мужи эти открывали глаза на истинное учение тем, кто ранее был к нему слеп и глух. Здесь тетушка Хулия вновь стала подшучивать над дядей Лучо по поводу его пятидесятилетия — рубежа, после которого все мужчины превращались в «старых хрычей».

Канцелярист усадил нас вокруг стола (не круглого, а квадратного), потушил свет и приказал нам соединить руки. Мы попрощались у подъезда здания «Панамерикана» и договорились с тетушкой Хулией встретиться под предлогом посещения кино. Тогда Хавьер попросил вызвать няньку, вырастившую его мать, братьев и его самого. Они рассказали, что в этот вечер подписали контракт с Лучо Гатикой на его выступления в течение недели как гостя «Радио Панамерикана».

Но все это не означает, что мы не выполняем свой долг. Ей достаточно было уверенности в своей правоте, в том, что «друзья» благодарны ей — все эти шизофреники, отцеубийцы, параноики, поджигатели, маньяки, задавленные депрессией, онанисты, сомнамбулы, лица, склонные к преступлению, мистики и заики, которые, пройдя через ее руки и уверовав в ее лечение (она предпочла бы слово «советы»), вернулись к жизни любвеобильными родителями, послушными детьми, добродетельными женами, честными тружениками, прекрасными собеседниками и гражданами, неукоснительно уважающими закон. Затем он стал конструировать «семейные» ловушки на просторном основании, в которых затейливое проволочное устройство одним махом придавливало папашу, мамашу и четырех крысят. Употребление спиртных напитков во время несения службы. Просунув голову в окошко, я обнаружил, что за машинкой сидел Педро Камачо.

Практические занятия в отличие от теоретических основывались на четких предписаниях. Вот уж верно, подумал доктор Кинтерос, кто не отступает, тот своего добьется. Механик оказался молодым человеком, ему наверняка не исполнилось и тридцати лет. Сейчас же. » Ему показалось, будто он сходит с ума, едва увидел (все свершалось так быстро — он почти не отдавал себе отчета в происходящем), что к нему бежит Тереса и не удерживает сестру, а приходит к ней на помощь.

Да, это вор, вор. Однажды она меня порадовала, сказав: «Хулита обладает такими качествами, при которых возраст, кузен, уже не играет никакой роли».

Но кроме этого созвездия в крестовом антикрысином походе участвовали две лаборатории, с которыми дон Федерико подписал контракты (практически это были субсидии) на испытание новых ядов ибо враг обладал удивительным иммунитетом. Доктора Асемилу не задевало, что ее называют «знахаркой», «нечистой силой», «растлительницей растленных», «отчужденной» и прочими мерзкими кличками. Главным образом последнее.

Квартира заполнилась игрушками, что приводило в замешательство и соседей и прислугу. Музыка смолкла. Я вознамерился назвать свое произведение «Качественный скачок» и мне хотелось, чтобы оно было остраненным интеллектуалистским, сконденсированным и саркастическим, как рассказы Борхеса, которого в те дни я открыл для себя. Чтобы скоротать бессонную ночь и как-то развлечься, Лучо решил испытать на практике эффективность «Упражнений», не веря в их терапевтическое свойство. Другой бы, располагая таким состоянием и внешностью — чуть тронутые инеем виски, упругая походка, элегантность манер (чем он привлекал завистливые взгляды даже абсолютно неприступных дам), — другой бы, повторяем, воспользовался своим временным положением холостяка и тряхнул стариной.

И к моему удивлению (у меня никогда не было братьев), он явился и передал мне ханжеским голосом медиума, что я могу за него не беспокоиться ибо он находится в раю и всегда за меня молится. — радовались этому. Конечно же, мне захотелось заглянуть к нему. Потерпевшая встала, покорно кивнула головой — бесстыдства и порочности как не бывало, она вновь стала девочкой, даже явно растерявшейся.

В этот момент он услышал голос Яблочка. Дядя Панкрасио вдовствовал уже несколько веков теперь он ходил, широко расставляя ноги, будто отмечал ими на циферблате десять часов и десять минут и в семье всегда с неодобрением комментировали его визиты: он никак не мог удержаться, чтоб не щипать служанок у всех на виду. После театра, поглощая сосиски с пивом в «Ринкон-Тони», я продолжал безудержно восхвалять спектакль.

— кричал Хавьер). Наступал момент, когда двое героев, разговаривая, пересекали главную площадь. Прошло несколько тревожных дней. Во-первых, у него было всего два сына. Шум был настолько неожиданным, что он почти испугался.

Нет, она ничего не знала о нем, даже не слыхала такого имени. Отдав должные распоряжения, доктор де Кинтерос напомнил, чтобы в случае серьезной необходимости ему звонили в гимнастический зал «Ремихиус» или — в час обеда — домой к его брату Роберто, затем добавил, что вечером зайдет в больницу. — возразил он со снисходительным участием, которое стал испытывать ко мне после того, как возвел меня в ранг интеллектуала: он увидел мой рассказ в воскресном приложении к газете Комерсио. — Представь себе, сколько бы это заняло времени. В двадцать четыре года, осиротев, она после долгих колебаний осмелилась посетить брачное агентство, которое и связало ее с человеком, впоследствии ставшим ее хозяином. Перед Лучо катился старый и дребезжащий грузовик. Доктор Швальб согласился.

Услышав, что речь идет о его землячке, он проявил необычайную галантность. Я подтвердил: мол, ничуть в этом не сомневаюсь. Мы сидели у себя на крыше и беседовали, пока я перепечатывал, меняя лишь наречия и прилагательные, сообщения из «Комерсио» и «Пренса» для радиообзора «Панамерикана» к двенадцати часам. Все они были здесь, он даже пытался улыбнуться склонившимся над ним лицам. Она говорит (это уже обращаясь к нам), чтобы я сердечно приветствовал вас и просит по возможности время от времени молиться за нее, чтобы она поскорее могла покинуть чистилище». С тех пор все стало на свои места.

«Кот погнался за крысой, опрокинул ящик, другой, вот и обвал», — подумал сержант и представил себе несчастного кота, распростертого среди крыс, раздавленного грудой мешков и бочек. Среди всех церковных служб, памятных мне (вот уже несколько лет, как я вообще не ходил в церковь), я никогда не видел столь продуманной церемонии, столь сложного ритуала, каким была запись на пленку семнадцатой главы «Приключений и несчастий дона Альберто де Кинтероса», на которую я был допущен. Она провела часть своей жизни, работая привратницей у монахинь и свободный распорядок дня, а также неопределенность обязанностей (кем она была: служанкой, рабочей, служащей. ) лишь усугубили ее рабскую покорность.

Я часто наблюдал, как он пишет. Бог мой, какая глупость: разве он не врач.

Действительно, «свидетели Иеговы» находились здесь. Да, так и есть: вор.

«Тысячу лет счастья тебе, крошка», — сказал доктор, обнимая ее, а она прошептала ему на ухо: «Сегодня утром Чарито звонила мне из Рима, поздравляла и я поговорила с тетей Мерседес. Все эти часы отличались завидной продуктивностью и «творческой отдачей» и отдача эта была весьма звучной. Сколько всего было. Дыра была достаточно велика, чтобы в нее мог пролезть на четвереньках взрослый человек.

«Только почти, — подумал Литума, — ведь ты никогда не испытывал и не испытываешь страха, Литума, даже не знаешь, с чем его едят, этот самый страх». Он искупался при свете луны, лег и заснул. А, приветствовать их. Благодаря бережливости супруги молодожены вскоре погасили все долги, возникшие за время болезни и приобрели в рассрочку новый «фольксваген», разумеется желтого цвета. Вначале казалось, что катастрофа имела лишь физические последствия.

Сержант все размышлял: «Стольких на своем веку типов повидал и почему меня так занимает этот голозадый. » Но тут же пожал плечами: «Простое любопытство, заняты мозги, пока длится обход». Та хладнокровно выслушала их. В том, что он говорил, не было ни капли высокомерия, только искреннее беспокойство.

То была вечная шутка по поводу его возраста и увлечений и доктор переносил ее стоически, с чувством юмора: «Не надорвитесь, доктор, помните о внуках. » На этот раз шутка прошла мимо его ушей ибо доктор старался вообразить, как прекрасно будет выглядеть Элианита в подвенечном платье, сшитом на заказ парижским домом моделей «Кристиан Диор». Все вырученные деньги Федерико тратил на сооружение новых ловушек, расширяя дело, которое одни считали извращением, другие — бизнесом. Чаще всего он участвовал в радиопостановках, где отвечал за «особые эффекты». Все произошло именно в этот момент.

Через два-три дня я ознакомился с жилищем Педро Камачо. Волна веселья, рожденная музыкой, солнцем и вином, от молодежи поднялась до людей зрелого возраста, а там увлекла и стариков и доктор Кинтерос с удивлением наблюдал, как восьмидесятилетний родственник — дон Марселино Уапайя — что было мочи старался, насилуя свои похрустывающие суставы, настигнуть быстрый ритм «Серого облака», придерживаясь за свояченицу Маргариту. Он не мог двигаться, но не ощущал и боли, только облегчающий душу покой. Я добрался до «Радио Панамерикана» как раз вовремя, чтобы помешать Паскуалю заполнить радиосводку, подготовленную к трем часам, сообщением о разыгравшемся сражении между могильщиками и прокаженными на экзотических улицах пакистанского города Равалпинди, которое было опубликовано газетой «Ультима ора».

Но это еще не все. После бессонных кошмарных ночей наступали жуткие дни. С тех пор с точностью небесного светила «свидетель Иеговы» являлся к нему в разное время дня и ночи, желая просветить судью и навязывая ему брошюры, книги, журналы всевозможного формата и тематики, пока наконец судья, уверившись в невозможности оградить свой семейный очаг с помощью цивилизованных методов убеждения, не прибегнул к содействию полиции. Старшая — Тереса — держала в руках пыльную тряпку, как будто она занималась уборкой. Имя его было Паскуаль.

Чего стоят их милые привычки совать пальцы в розетки для электроприборов, вызывая короткое замыкание или нелепую смерть от удара током, что означает для семейства приобретение белого гробика, ниши на кладбище, поминальную службу в церкви, объявление в газете «Комерсио» и траур. Дед». Он определил время с помощью доисторического механизма, болтавшегося на его худенькой ручонке и пробормотал: «После полуторачасовой работы имею право слегка освежиться». Он потащил меня за рукав к бару «Бранса»: «Я должен рассказать тебе нечто абсолютно фантастическое. » Хенаро-сын провел несколько дней по делам в Ла-Пасе и там увидел в деле феноменальнейшую личность: Педро Камачо.

Приближаясь, он уже различил мост, развилку, хилые строения вокруг — киоски с напитками, сигаретами, дорожный пост, силуэты людей (лица их он не разглядел против света), бродивших вокруг хижин. Видимо, он еще не утратил способности удивляться, если смог отметить, что жена преобразилась даже больше, чем дочери. Сколько миллионов подобных случаев происходит на земном шаре. Он носился по волнам на своей доске — серфе — даже в непогожие зимние месяцы, увлекался баскетболом, теннисом, плаванием, футболом — словом, был из тех парней, у которых торс отшлифован всеми видами спорта и которых Негр Умилья называл «смерть педерастам»: ни капли жира, широкие плечи, выпуклая грудь, осиная талия, а мускулистые, длинные и ловкие ноги заставили бы побледнеть от зависти лучшего боксера. В последней фразе я хотел изобразить растерянные испуганные лица друзей, окруживших мальчика.

Не поискать ли Курносого или Початка. Но с уверенностью, рождаемой опытом, Лучо понемногу преодолевал застенчивость и извечные предубеждения, действовал смелее, отрабатывал технику, проявлял инициативу и через несколько недель, как и было указано в «Упражнениях», обнаружил, что щелчки, которые он щедро раздавал повсюду, пинки, заставлявшие реципиентов реветь во все горло, щипки, отмеченные синяками на теле, даже доставляют ему удовольствие. «Какой там вор, чтоб его — подумал сержант. — Померещилось. Механик не оказал ни малейшего сопротивления, не выразил никакого удивления в связи с арестом, не пытался бежать и в момент, когда на него надевали наручники, сказал только: «Братья, никогда вас не забуду». Какое же зло приносили человечеству невинные создания.

Он бормотал какие-то отрывочные фразы, в которых удивленная супруга различала неизменное слово «Ирод». Сорок лет спустя — в доказательство того, что воля движет горами, — дон Федерико Тельес Унсатеги мог сказать, пока его «додж» катился по авенидам навстречу тощему будничному обеду, что показал себя человеком слова. Ну и что же. Капитан Г. К. Энрике Сото спросил Гумерсиндо Тельо, не высказывался ли он против Республики Перу, на что обвиняемый ответил, что никоим образом и что он имел в виду лишь дела религиозные. Паскуаль в это время заканчивал радиосводку. Доктор обнял племянника за плечи, потрепал волосы, точь-в-точь как сделал это недавно в комнате его сестры и жестом успокоил водителя, следившего за ними в зеркальце: «Парень перебрал спиртного». Моим спасителем явился приятель с факультета, звали его Гильермо Веландо, родом из Каманы. По описаниям медиума, загробная жизнь была совсем будничной, невоодушевляющей. Лучо узнал также, что полицейский погиб на месте от перелома шейных позвонков, а бедная девочка — истинная дочь Софокла — во второй катастрофе (будто ей первой было недостаточно) не только умерла, но была буквально раздавлена (к удовольствию демонов и сатаны) двойными задними колесами грузовика.

С некоторым опозданием я обнаружил, что она привлекательна. Неабсолютнолетняя стала жертвой преступления накануне в жилом доме на авениде Луна-Писарро, 12, в квартире Г, со стороны субъекта по имени Гумерсиндо Тельо, жильца того же дома (квартира Е). Но все-таки сделал смелый шаг. Ее речь отличалась легкостью и остроумием, соленые анекдоты она рассказывала абсолютно непринужденно и была (как и все женщины, которых я знал до той поры) фантастически невежественна в литературе.

А здесь он только по воскресеньям мог работать так, как привык. Глаза его пощипывало. И доктор Кинтерос, повинуясь внутреннему порыву, решил в один из ближайших дней пригласить к себе племянника и попытаться как-то поделикатнее выведать, чем ему можно помочь. Гумерсиндо Тельо уточнил, что в Лиму пришел с этими мудрецами имена которых он извинившись, отказался назвать, заявив, что достаточно знать об их существовании на белом свете и не надо клеить на них никаких ярлыков далее он добавил, что жил в этом городе, деля время между работой в качестве механика (этому ремеслу он научился в приюте) и проповедью истинного учения.

Я позвонил дяде Лучо и предупредил, что приеду вечером его поздравить. В связи с чем обвиняемый предложил им почитать издание «Проснись. » стоимостью в два соля и выходящее каждые две недели, которое помогло бы им освободиться от сомнений как по данному, так и по другим вопросам веры и просвещения и к тому же доставило бы полезное развлечение. Я спросил его, что означают эти символы и буквы.

Но Марито уже пригласил меня в кино». — «Дорогу молодежи. » — склонил голову дядя Панкрасио с самообладанием спортсмена. Подражая десяткам различных человеческих голосов, Батан в то же время ходил и прыгал на своей доске изображая шарканье прохожих их случайные столкновения в уличной суете. Но однажды в наводнение поток разбил паром и у отца уже не хватило сил соорудить новый.

«Естественно, — говорил Хавьер, — если не хватает времени прочитать рукопись, то уж и вовсе некогда пересчитывать все слова». Вышколенных. Я уеду в Буэнос-Айрес», — день и ночь мрачно твердил детоубийца.

Дон Федерико почувствовал: вся кровь в нем застыла и перестала бежать по сосудам. Казалось, единственной его страстью было истребление отвратительных крыс. Конечно, девочек снял скрытой камерой ловкий фотограф, спрятавшийся среди купающихся. Как можно сравнивать. От его рассказов возникало ощущение, будто переговоры с мертвецами по сути схожи с просмотром кинофильма или футбольного матча (хотя, несомненно, не столь привлекательны). Через десять минут борьбы, задыхаясь, мы добрались до коридора к выходу и я уже подумал, что мы спаслись, но здесь-то и началось главное.

Нарушение этих пунктов всегда каралось телесными наказаниями. Впервые за этот день он увидел негра. Естественно иначе и быть не могло: в церкви собрался весь свет. Озноб прошел, теперь он ощущал тепло и усталость. Он пошел впереди сержанта с тем же безразличием, с каким встретил его.

За огородом остались приглядеть надсмотрщик и два батрака — их шалаши стояли поодаль от хижины хозяина, где спали Федерико и его сестренка. Этого он достиг вполне: все пятеро актеров внимали ему, слушали его, оцепеневшие и потрясенные, широко раскрыв глаза, будто впитывая его сентенции по поводу их работы («миссии», как именовал ее боливиец). Я отправился к Педро Камачо после радиосводки в семь вечера — сообщить, что у меня выдалась свободная минута и я могу ему помочь: изложить интересующие его сведения о городе.

Благодаря искусным врачам исполнительным сестрам, преданной, как Мария Магдалина, супруге и солидарности патронов «Лаборатории Байера» последние, кстати, проявили себя безупречно и с точки зрения участия и в денежных пособиях. Я уже бросал на Хавьера убийственные взгляды, как вдруг часы пробили полночь. Я спросил его, не смягчил ли писака свои нападки на аргентинцев. Чтоб ты сдох. Все эти земные темы ни капли не интересовали его.

Как у любовников, у нас была своя тайна, страх перед разоблачением, ощущение опасности, но любовниками мы были платоническими ибо любовью не занимались (как же впоследствии удивился Хавьер, узнав, что мы даже не обнимались. ). Техника его вначале была очень примитивной: мышеловка. Он видел его лишь одно мгновение, когда они пересекали освещенный круг под фонарем.

— спросил Яблочко Аревало, вставая и принюхиваясь к негру. Несколько минут прошло в молчании. Чтобы облегчить его, я занялся тем, что Хавьер сурово определил как «проституирование пера».

Но и это было не самым страшным. Последний вот уже восемь месяцев — то есть со дня, когда он появился в доме 12 (личность это была странная, можно сказать — темная), — преследовал Сариту Уанку (причем ни родители девочки, ни соседи не догадывались об этом) сомнительного рода комплиментами и непристойными намеками. Отомстим за себя.

Ненавижу тебя. Все они находились в чистилище, все посылали нам приветы, все просили молиться за них. Но эта же работа превратила его в отверженного. Время от времени он приветствовал легкой улыбкой знакомых.

Затем с медлительностью священнослужителя встал (до этого он сидел на подоконнике около примуса), подошел к чемодану и стал извлекать из его недр, как иллюзионист извлекает из цилиндра голубей и флажки, абсолютно неожиданный набор предметов: парик английского судьи, накладные усы различных размеров, каску пожарного, военный орден, маски толстухи, старика, глупенького ребенка, жезл регулировщика уличного движения, зюйдвестку и трубку старого морского волка, белый медицинский халат, накладные носы и уши, ватные бороды Он механически перебирал все эти предметы и — может, чтобы мы лучше оценили их или подчиняясь внутренней потребности, — то вынимал их, то снова прятал, укладывая и вновь доставая с ловкостью, выдававшей старую привычку и постоянное занятие этой коллекцией. В общем, мы решили как-нибудь ночью, взяв с собой Паскуаля, отправиться на пустыри «Корпака», чтобы выяснить, где правда, а где ложь в опасных играх (такое название выбрал я для рассказа). Его неприязнь к аргентинским актерам и актрисам не связывалась с корыстными соображениями. Рассказывали, что однажды с ним приключилось трагикомическое недоразумение в другом ночном клубе — «Эмбесси». Я показал ей его и она тотчас потребовала, чтобы я его представил.

Тюрьмы Перу кишели злоумышленниками, руки которых он сковал наручниками. Тогда на глазах у публики дядюшка Хорхе поднялся и возопил, словно Дон-Кихот: «Замолчи, несчастный, я научу тебя уважать даму. » Затем он, как боксер, готовый к бою, направился к столику оскорбителя, но через секунду понял, что попал в глупейшее положение ибо выкрики псевдоклиента в адрес певицы были частью шоу. Маньяк.

Тогда он был молод, у него имелся лишь скарб, носимый с собой, да единственный помощник. Она лежала в нервическом припадке (по словам потерпевшей, в припадке она даже клацала зубами), а насильник сорвал с нее одежду и обрушился на сопротивлявшуюся девочку. Но и это еще не все. Естественно, Початка на месте не оказалось. Мало того, билеты в театр лежали у Хавьера в кармане.

.

---