Я вижу только незначительный кусок этого шара. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Если же к этому прибавить появившуюся у администратора за время его отсутствия отвратительную манеру присасывать и причмокивать, резкое изменение голоса, ставшего глухим и грубым, вороватость и трусливость в глазах, можно было смело сказать, что Иван Савельевич Варенуха стал неузнаваем.
Это страшно трудно делать, так как исписанная бумага горит неохотно. Два раза расстроенный директор клал руку на трубку и дважды ее снимал. Делая вид, что не замечает уверток администратора и фокусов его с газетой, финдиректор рассматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел Варенуха. И в то же время — это полноценные иллюстрации: они сопровождают события, происходящие в романе, создают их «мыслеобразы» и, как мне кажется, даже как-то комментируют эти события исходя из понимания художником этих событий и его отношения к ним. Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету.
По Булгакову, этот трамвай, что вела вагоновожатая – комсомолка – символ тоталитарной системы, погубившей Берлиоза. На голове у дамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик. Публика потоками выливалась из здания Варьете на улицу.
Глаза ее источали огонь, руки дрожали и были холодны. Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье. Он гуманен и просто хочет утешить меня.
Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. Здесь было две статьи: одна – Латунского, а другая – подписанная буквами «Н. Э». Мороз, эти летящие трамваи. Как же так. И вот четвертый месяц я здесь.
Даже раскраска рисунков участвует в этом. Статьи не прекращались. Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету. Публика потоками выливалась из здания Варьете на улицу. Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. Не отрицаю, впрочем, что мне теперь гораздо лучше. Как же так.
тем менее верил рассказчику финдиректор. Разбитие восьми бутылок белого сухого «Ай-Даниля». Дружный аплодисмент был ответом артисту.
Рот какой-то кривой. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо. Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право.
Варенуха не ездил в Пушкино и самого Степы в Пушкине тоже не было. Я отделался тем, что отморозил пальцы на левой ноге. Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса.
Кроме того, поражало, что в театральном зале не было стульев и вся эта публика сидела на полу, великолепно натертом и скользком. Разбрасывание зеленого лука по полу той же «Ялты». Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства.
Тогда случилось последнее. За городом я, наверно, замерз бы, но меня спасла случайность. Свежеет. Разбрасывание зеленого лука по полу той же «Ялты».
Ты глуп». Попросим Никанора Ивановича. А Варенуха продолжал свое повествование. Ложь от первого до последнего слова. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Ах, она ушла.
8) Кто получил деньги, необходимо заплатить за билет. Второй стадией была стадия удивления. Словом, темный ужас. И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора.
Он прислушался: здание театра молчало. Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. Попытка подраться с буфетчиком в самой «Ялте».
Покойница вступила на подоконник. Он понимал, что пришла его гибель. 2) Смотреть как тают без следа остатки грёз и никогда не расставаться с грустным счастьем. Разбитие восьми бутылок белого сухого «Ай-Даниля».
И спать мне пришлось с огнем. Остолбенев от этого слова «Пилатчина», я развернул третью газету.
И так же точно, как собаки, я боялся и трамвая. Да, так на чем, бишь, я остановился. Холод и страх, ставший моим постоянным спутником, доводили меня до исступления.
Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. Впрочем, что кому нравится, -- философски закончил артист. Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. Брюнет. Да, хуже моей болезни в этом здании нет, уверяю вас.
Ключи расширили мои возможности. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо. А затем, представьте себе, наступила третья стадия – страха. Он сидел за столом и воспаленными глазами глядел на лежащие перед ним магические червонцы. Делая вид, что не замечает уверток администратора и фокусов его с газетой, финдиректор рассматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел Варенуха.
Но это вылечили. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Словом – иностранец. И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора.
Она стала уходить гулять. Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Вглядитесь в символические композиции художника. Вот лето идет к нам, на балконе завьется плющ, как обещает Прасковья Федоровна.
1)На старых каштанах сияют листы как строй геральдических лилий. Но разглядеть ничего не мог. В нем играла метель.
5) Неслись года как клочья белой пены. Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. Ум финдиректора заходил за разум.
Я так увлекся чтением статей о себе, что не заметил, как она (дверь я забыл закрыть) предстала предо мною с мокрым зонтиком в руках и мокрыми же газетами. Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского «Воинствующий старообрядец». Стоило мне перед сном потушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными щупальцами. Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину.
Он поднялся с кресла (то же сделал и финдиректор) и отступил от стола на шаг, сжимая в руках портфель. Да, так на чем, бишь, я остановился.
Словом, темный ужас. Крик петуха повторился, девица щелкнула зубами и рыжие ее волосы поднялись дыбом. 6) Вся душа как своды и порталы и как синий ладан в ней испуг.
По ночам будет луна. Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для Степы было чересчур. Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Машина шла сюда. Разбрасывание зеленого лука по полу той же «Ялты». Это все, что я расслышал. И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло гниловатой сыростью.
Попытка подраться с буфетчиком в самой «Ялте». Римского окатило ледяной волной, но, к счастью для себя, он превозмог себя и не упал. Психопатологический желтый описывает бал – вакханалию в Грибоедове: «заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье». По ночам будет луна.
Это действительно композиции. Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях.
Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Та прыгнула с мостовой на тротуар, стремясь скрыться в подъезде, но вытекавшая публика преграждала ей путь и бедная жертва своего легкомыслия и страсти к нарядам, обманутая фирмой проклятого Фагота, мечтала только об одном провалиться сквозь землю. А Варенуха продолжал свое повествование. Так, например, я стал бояться темноты.
Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право. Через минуту он был уже возле него. Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье.
Словом, наступила стадия психического заболевания. Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Они пропадали лишь тогда, когда бумага чернела и я кочергой яростно добивал их. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Как тот ни натягивал утиный козырек кепки на глаза, чтобы бросить тень на лицо, как ни вертел газетным листом, – финдиректору удалось рассмотреть громадный синяк с правой стороны лица у самого носа. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. И Никанор Иванович, не помня как, оказался на сцене.
А Варенуха продолжал свое повествование. Но никто не шел. Ведь тени получаются от предметов и людей.
«Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветки клена он увидел луну» – аккурат перед тем, как в его кабинет вошел посланник Воланда, а за ним и Гелла: «Рука ее стала удлиняться, как резиновая и покрылась трупной зеленью. Это – раз. Словом, темный ужас. Брови черные, но одна выше другой.
Через несколько мгновений дребезжащая машина, как вихрь, летела по кольцу Садовой. Я отделался тем, что отморозил пальцы на левой ноге. -- Догадался, проклятый. Попытка подраться с буфетчиком в самой "Ялте".
В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на тротуаре внизу под собой даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета. Словом, темный ужас. И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора. – спросили у Никанора Ивановича, прищуриваясь. Вот тень от моей шпаги.
Ложь от первого до последнего слова. Кашель вышел хрипловатым, слабым. Остатка сил хватило на то, чтобы шепнуть, но не крикнуть: -- Помогите. Метнувшаяся мне под ноги собака испугала меня и я перебежал от нее на другую сторону.
Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании мало чего. Но какой же я к шуту председатель.
Я знал, что эта клиника уже открылась и через весь город пешком пошел в нее. Не отрицаю, впрочем, что мне теперь гораздо лучше. Ведь у него есть свой кабинет.
Луна словно бы отшелушивает и обнажает истину: «Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена». –То есть как. Рука ее стала удлиняться, как резиновая и покрылась трупной зеленью. Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса.
Вот лето идет к нам, на балконе завьется плющ, как обещает Прасковья Федоровна. Ложь от первого до последнего слова. Снаружи несся ровный гул. Удивило Никанора Ивановича то, что вся эта публика была одного пола -- мужского и вся почему-то с бородами. И вот четвертый месяц я здесь.
И, знаете ли, нахожу, что здесь очень и очень неплохо. За городом я, наверно, замерз бы, но меня спасла случайность. Ночь валится за полночь. Сдавайте валюту. Ведь у него есть свой кабинет. Верхняя уже была открыта. Разбитие восьми бутылок белого сухого "Ай-Даниля".
Тотчас же отшатнулся от нее и стал белее бумаги. Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. Это — раз. На протяжении всей литературной жизни Булгаков мучился и бесился из-за цензуры (сжег одну из редакций М и М после запрета его «Кабалы Святош») и изуверской системы запретов (в том числе и на выезд из Отечества). Даже само здание кремового цвета (т. е.
Мне пора. Никто не успел перехватить машину. Под свет этой луны происходит превращение Маргариты в ведьму: «трехстворчатое окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом». Безумие. Кроме того, полнокровный обычно администратор был теперь бледен меловой нездоровою бледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено старенькое полосатое кашне.
Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье. Римский отчетливо видел пятна тления на ее груди. Как и всякий символ, они многослойны, содержат в себе разнообразную и многоуровневую информацию.
Ведь у него есть свой кабинет. Как же так. –Настали абсолютно безрадостные дни. Словом, темный ужас.
Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса. И он повез меня. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Маргарита открывает штору и «лунный свет лизнул ее с правого бока». Все было как следует, как в небольшом по размерам, но богатом театре.
Ложь от первого до последнего слова. Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь. Свежеет.
Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье. тем менее верил рассказчику финдиректор. Дрожь прошла по спине финдиректора. Впрочем, теперь мы больше расставались, чем раньше.
Трубка тут же опустела. С ним вместе пропал и Римский. Разбитие восьми бутылок белого сухого «Ай-Даниля». Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету.
Потому и Берлиоза он заставил перед смертью узреть «абсолютно белое от ужаса лицо женщины -вагоновожатой и ее алую повязку». Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. На голове у дамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик.
Чего стоила хотя бы пьяная пляска в обнимку с телеграфистом на лужайке перед пушкинским телеграфом под звуки какой-то праздношатающейся гармоники. Мне пора. И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора. Милиционер устремлялся к несчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером поспешали какие-то развеселые молодые люди в кепках. А Варенуха продолжал свое повествование.
Ах, она ушла. И, знаете ли, нахожу, что здесь очень и очень неплохо. Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса. Снаружи несся ровный гул.
Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. Над первыми из них я смеялся. На улице ему стало несколько легче.
И – обожаю (. ) автора: «пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платье», а также: «Дубратский, сидящий на столе и от тоски болтающий ногами, обутыми в желтые туфли на резиновом ходу». Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. 7) Своей тоски навеки одинокой как зыбь морей пустынной и широкой он не отдаст.
Безумие. Зачем так нагло лжет ему в пустынном и молчащем здании слишком поздно вернувшийся к нему администратор.
Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Тут уж, конечно, всеми растительными оттенками, а также красками плесени и разложения зеленеет глава «Полет»: «Земля шла к ней и Маргариту обдавало запахом зеленеющих лесов». Попытка подраться с буфетчиком в самой «Ялте». Я вот, например, хотел объехать весь земной шар.
Ключи расширили мои возможности. И – представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то черт знает на что похожий и он-то мне больше всех и понравится. От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании мало чего. 9) Боль как тихая виолончель. В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь.
По виду – лет сорока с лишним. Лишь только он глянул в окно, выходящее на Садовую, лицо его перекосилось и он не прошептал, а прошипел: –Я так и знал.
Римскому показалось, что свет в настольной лампе гаснет и что письменный стол наклоняется. Попытка подраться с буфетчиком в самой «Ялте». Ложь от первого до последнего слова. Постояв немного, я вышел за калитку в переулок. 6) Если бы на эти замечания обратили бы внимание, многих неприятностей не случилось бы.
Горластый дрессированный петух трубил, возвещая, что к Москве с востока катится рассвет. Это раз. Я знал, что эта клиника уже открылась и через весь город пешком пошел в нее. И вдруг в мертвой тишине кабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицо финдиректора и тот вздрогнул и похолодел. У поворота на лестницу он, стеная от страха, нащупал выключатель и лестница осветилась. А Варенуха продолжал свое повествование. И он повез меня.
Удивившись крайне, Никанор Иванович увидел над собой черный громкоговоритель. Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса. Началось с того, что Никанору Ивановичу привиделось, будто бы какие-то люди с золотыми трубами в руках подводят его и очень торжественно, к большим лакированным дверям.
светло-желтого) намекает, что события разворачиваются в «желтом доме»: «И плавится лед в вазочке и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза и страшно, страшно О боги, боги мои, яду мне, яду. » и далее: «Словом, ад». А со мной случилась оригинальность, как нередко бывало в моей жизни У меня неожиданно завелся друг. Однако у меня здорово расстроились нервы, -- подумал он и поднял трубку. Мороз, эти летящие трамваи. Выбрит гладко. Разбрасывание зеленого лука по полу той же «Ялты». -- В гараж еду, -- с ненавистью ответил шофер и отвернулся.
Машина шла сюда. Как будто несколько кадров из фильма наложили друг на друга и слегка перемешали. тем менее верил рассказчику финдиректор. Помнился только письменный стол, шкаф и диван.
С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон. Эти алые повязки (стянутые узлом на затылке платки – косынки) носили большевички и комсомолки. Разбитие восьми бутылок белого сухого «Ай-Даниля»5. Человек с бляхой, оглядываясь на светящиеся часы, рвал из рук Римского червонцы.
Ночь валится за полночь. Луна – соучастница, сообщница перехода Маргариты на дьявольскую сторону: «Маргарита поднялась в воздухе и через несколько секунд сквозь открытое окно входила в неосвещенную комнату, в которой серебрилась только узенькая дорожка от луны». Разбрасывание зеленого лука по полу той же "Ялты". Но это вылечили.
Его отношение к безжалостному «родном» режиму вполне понятно и обоснованно. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Он гуманен и просто хочет утешить меня. Наконец зеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета» И не забываем в этой же семантической категории «зеленеющие» глаза Маргариты, когда она переступает из светлой зоны во тьму.