Портрет Мейерхольда Григорьев

На одном из самых своих грандиозных, фантастических парадных портретов, уже упоминаемом «двойном» портрете Мейерхольда, Григорьев с фотографической точностью зафиксировал две репетиции режиссера в его питерской студии на Бородинской улице. В «Привале» возник замысел портрета Мейерхольда — самого известного произведения Бориса Григорьева. В то же время, сравнивая его с другими портретами В. Э. Мейерхольда, понимаешь, насколько тонко Б. Григорьев сумел раскрыть образ режиссёра — «мага и волшебника сцены», творца, для которого правда «художественного каприза» была важнее правды действительности.

Нутро наружу: портреты актеров от Бориса Григорьева

В русском искусстве было традиционно принято идеализировать народ и патриархальную Русь, вот таким образом крестьянские образы из цикла «Расея» были восприняты противоречиво. Был членом "Товарищества передвижников". А второстепенные – обворожительны»49. В 1917-18 гг.

Но, как видим, портретируемому хватило мужества заявить о ее идеализации. Всё это наложилось на собственный опыт борьбы за существование и подступавшую болезнь (рак желудка).

Я сама, одетая в красное, показалась себе незнакомкой в большом зеркале»36. А в 1921 году появилось полотно «Лики России» (до недавнего времени оно находилось в собрании Ростроповича—Вишневской) и начался новый одноименный цикл, ставший продолжением цикла «Расея». Среди графических работ этого своеобразного цикла можно назвать, например, следующие рисунки: «Маленькие бабы», «Деревенская любовь», «Девушка с косами», «Возвращение с поля», «Кухарка и дети». Лучшие работы цикла — «Олонецкий дед», «Старуха-молочница», «Девочка с бидоном», «Земля народная» (другое название «Крестьянская земля»), «Расея». Гладков говорит также о «почти непрерывной мейерхольдовской игре в жизни»46, но в качестве примеров приводит житейские забавы и розыгрыши, верно объясняя эту игру особенностями творческой натуры режиссера – «необузданным и бешеным воображением», «огромным избытком темперамента, артистизма». Иванова, по его словам, нельзя «пропустить ни одной строчки им написанной»33), уже тогда, на исходе символизма, не слишком вдохновляло к конкретной работе. Одни были в вышину формата, другие были в длину, трудно умещающиеся на страницах книги.

• Страсти по Борису: русский авангардист Григорьев – на арт-передовой
• Самая известная картина Бориса Григорьева
• Большая персональная выставка Бориса Григорьева в Русском музее
• Борис Дмитриевич Григорьев (1886–1939)
• Отточенные движения против душевных переживаний: авангардист Всеволод Мейерхольд, не вписавшийся в советскую идеологию
• Художник Борис Григорьев – пасынок своей родины

Надо сказать, театральная и балаганная тематика привлекала Григорьева издавна. В нем отразились гримасы современного духа, какой-то надлом его, заставивший кошмарам русской действительности предпочесть кошмары Балаганчика» 85. Ясного вышла также книга (альбом) «Intimit», куда вошли навеянные парижскими впечатлениями рисунки, акварели и гуаши Б. Григорьева, а также статьи искусствоведов В. Дмитриева и В. Воинова.

Мейерхольд обучал студийцев правильно двигаться. Говорил федоровец, который именовал себя «биокосмистом». Из всех художников, которых я знавал, только бездарные были обаятельными людьми. «Гафизовские» имена Иванова – Эль-Руми и Гиперион – только на первый взгляд кажутся никак не сопряженными. Да и жизнь моя святая от труда сверх и чувства сверх и 40 лет моих это доказывают.

• Фольклорные мотивы ранних произведений
• Жизнь и творчество Бориса Григорьева после эмиграции
• Портреты Бориса Григорьева: образы русской интеллигенции
• Цикл картин и рисунков Бориса Григорьева «Расея»
• Краткая хронология жизни и творчества Бориса Григорьева
• Коллекция Государственного Русского музея
• Из Википедии — свободной энциклопедии
• Самое интересное в виде мозаики
• О Мейерхольде, его любимых революционных вывертах и доносах на коллег

Сапунов, любивший говорить «о рожах, которые могут запугать до смерти», планировал провести в Териоках «Веселую ночь на берегу Финского залива». Это прежде всего равноценность изображения и фона (гомогенность) доведенная в портрете до абсолюта. По выражению А. Блока, в картинах и рисунках «Расеи» Григорьев предстал художником, мыслящим «глубоко и разрушительно». Женский образ исполнен телесной красоты и достоинства. Скажем только, что укрепление феномена Гельдерлина в фокусе философских концептов отошедшего столетия восходит к Иванову («Гельдерлин, поэт, во встрече с творчеством которого немцам еще предстоит показать себя достойными его»27, – утверждал, например, Мартин Хайдеггер).

В Москве двадцатых годов его имя повторялось беспрерывно. Дмитриевым) – он образ не человека, а сути его творчества, которая, само собой, никуда не могла исчезнуть и у Мейерхольда- «красногвардейца». Прямо ожившая картина модерна. Иначе как бы ему удалось, неизменно вращаясь в кругу поведенческих моделей, не подарить мемуаристам ни одного «сюжета». В дом «большевиков», может быть и не пускали (хотя как их было сходу опознать. ), но сам Бердяев дискутировать с коммунистами не гнушался. Молодой Назым Хикмет посвящал ему свои первые стихи, которые так и назывались – «Да здравствует Мейерхольд. » Вот как они заканчивались: «И когда прожекторы с аэро РСФСР осветят тракторы, обгоняемые автомобилями, пусть красная конница мчится по сцене. С. К. Это тот редкий случай, когда с Н. Д. Волковым согласиться невозможно.

Ивановское окружение отдавало себе в этом отчет, возлагая большие надежды на Мейерхольда. Но преобладал тон и стиль мистический. Вытекавшее из концепции «соборности» возвращение театра к действу, мистерии, ритуалу смущало Мейерхольда активизированной модерном паратеатральностью и, приводя в священный трепет (у Вяч. Его путь лежал через Финляндию в Германию, Францию, Америку.

Раздумывая, с трубкой в руке, он отдыхает на кушетке. Как вспоминает Борис Григорьев, даже во время игры в преферанс «с нищенской картой» Шаляпин оставался «великим артистом» он «хотел не денег шиберов, а самой игры, ее артистичности, веселого хода». Ретроспективная ирония Н. А. Бердяева, ставящая возмужавшего философа в позицию стороннего наблюдателя, не соответствует его тогдашней роли в устроении подобных «симпозионов» и самоотдаче непосредственного участия в других затеях ивановского круга.

И даже не потому, что был художником-любителем. Обычно интеллигенция той поры "сдавала" своих друзей, родственников без всяких пыток. М. И. Мунт (Екатерина Михайловна, свояченица Мейерхольда. Рахманинова: «Шестьдесят четыре часа прекрасной музыки, абсолютного контакта и работы на сто сотых».

Собственно мейерхольдовское в «Дориане Грее» было связано не с кино, а с театром (хотя уже тогда он задумывался об их принципиальном отличии, обусловленном изобразительной природой кинематографа). Нестеров Нестеров Михаил Васильевич Крупнейший русский и советский художник, художник. – Г. Т. ), катаясь на лодке с компанией по Финскому заливу, – Сапунов утонул»39. la Джиоконда, кушает апельсины».

Гофмана Мейерхольд любил всего, целиком – «краносюртучный», «уродливый доктор Дапертутто» с его феерическим дьяволизмом принадлежал Гофману. Ведь у него в романе – все дело в слове и красках. Таким предстал он перед театральной Москвой осенью 1920 года. У него интересная техника. И его ветвящийся, «разрастающийся» вверх яркий орнамент невольно и совсем ненавязчиво ассоциируется у нас с внутренним состоянием портретируемого, с причудливой игрой его воображения.

Лауреат Сталинской премии первой степени (1941). «Ему неоднократно было предсказано, – вспоминал тонувший с Сапуновым М. А. Кузмин, – что он потонет и он до такой степени верил этому, что даже остерегался переезжать через Неву на пароходике, так что нужно удивляться действительно какому-то роковому минутному затмению, которое побудило его добровольно, по собственному почину, забыв все страхи, отправиться в ту морскую прогулку, так печально и непоправимо оправдавшую предсказания гадалок»40. В необычных работах этого блистательного творца Серебряного века реализм соединился с новейшими приемами кубофутуризма, фовизма, экспрессионизма, символизма. Еще один портрет композитора сейчас находится в частном собрании.

«Многих охватил одновременно с восторгом от явной талантливости и род ужаса», — писал А. Бенуа. Их выделяющиеся на переднем плане фигуры кажутся монументальными на фоне лоскутного одеяла расстилающегося за их спинами дробного пейзажа, который как бы вторит сложному ритму исполняемой музыкантами народной мелодии. Знаменательно, что стилизованные под иконографию модерна стихотворные экспромты родились на возродившейся в 1910 году «Башне» Вяч.

«Роли» гафизиты выбирали из двух главных сфер модернистского конструирования – Античности и Востока (В. На самом деле все было куда проще. – Г. Т. ) в желтом наряде, как диковинный цветок и Вера Иванова, вся розовая, тонкая, с нервными и усталыми движениями.

Один рабочий читал доклад о Евангелии, в котором утверждал, что научно доказано, что Матерь Божия была проститутка, а Иисус Христос – незаконный сын римского солдата, аудитория бешено аплодировала. «Изящный стилизатор, жеманный маркиз в жизни и творчестве, он в то же время подлинный старообрядец»31. Глинки в Москве. Тот самый «Ужин», о котором так по-разному отзывались Владимир Васильевич Стасов и Василий Васильевич Розанов. Сам Борис Григорьев говорил: «Сдвиг пропуск ироническая гипербола делают линию мудрой. Особенно запоминается выразительный рисунок «Маленькие бабы» (1911 год, коричневая бумага, графитный карандаш, белила), где игрушечно-округлые фигуры баб уподобляются стволам берез.

И второй: «Стильная декадентка fin de si. Он возлежит в домашней одежде на кровати, пышный полог которой напоминает театральный занавес и как бы вводит образ в рамки всеопределяющего изначального актерства. Ему было не до «Гафиза». На рубеже XIX и XX столетий дом перешел от Сироткиных к купцу Александру Александровичу Коровину – члену видной купеческой династии, торговавшей мануфактурой в Александровской линии Апраксина двора (той, что идет вдоль Садовой улицы). Некоторое время художник верил, что сможет вернуться на родину и окажется «принятым в ее объятия», верил, что сможет быть не пасынком, а сыном своей родной страны.

Одной из самых ярких работ этого периода является монументальное полотно «Улица блондинок» (1917), которое обобщало цикл «Intimit» и репродуцировалось в качестве фронтисписа в одноименном альбоме. Подлинный Кузмин – поэт, как начертано на его могильной плите. Григорьев очень интересовался фольклорной музыкой и считал ее важной для понимания крестьянской сущности.

Объявляя перечисленное четверть века спустя своей личной интеллектуальной собственностью, Белый пытался схватить «воров» за руку: «Я вижу свои лозунги вывернутыми наизнанку: вместо соборности – газетный базар и расчет на рекламу вместо сверх-индивидуализма – задний ход на общность вместо реальной символики – чувственное оплотнение символов, где знак «фаллуса» фигурирует рядом со знаком Христа вместо революционной коммуны – запах публичного дома, сверху раздушенный духами утонченных слов вместо многогранности – пустую синкретическую всегранность и вместо мистерии – опыты стилизации в театре Мейерхольда. Это его двойник – олицетворение творческой силы, творческого духа. Уже в 1916 году Елизавета Георгиевну арестовали («понятия я не имела, за что арестована»), два месяца она провела в тюрьме. Моя любовь к нему приближается к истерии».

Сократическая атмосфера культурного жизнестроительства, выстраиваемая Зодчим («Я башню безумную зижду / высоко над мороком жизни»7), была предваряющим эскизом к лучезарной картине «соборного театра» будущего. По убеждению Мацкина, если уж искать в этом портрете символику, то она «окажется целиком обращенной в прошлое»88. Бердяев был не только бессменным председателем иронически преподанных «сред», но сотрудничал с Вяч. и обожествленного покровителем после смерти), запечатывал свои письма «разноцветным сургучем, на котором был отточен профиль Антиноя»29. Впрочем, как показали его эксперименты у Комиссаржевской, за которыми символисты ревностно следили, надеясь на претворение своей программы в профессиональном театре, Мейерхольду и по существу оказалось не до «Гафиза».

Сходства Мейерхольда именно с этим гофмановским «доктором» не предполагалось ибо «доктор-чудодей синьор Дапертутто» творил отнюдь не театральные чудеса. Вяч. Чего стоит, например история создания знаменитой «Переписки из двух углов» (Пг., 1921). Выражение лиц обоих сосредоточенно, напряженно. Антиной, выбранный для гафизовских пиров, долго сопровождал жизнь и творчество Кузмина, не мешая появлению новых поведенческих моделей – денди-эстета, старообрядца в поддевке и др., образуя «спутанную смесь противоречивых сближений и соединений»30., «о войне никто и не думал». А. Блок).

Из рассказов Замятина Григорьев, вероятно, узнал, что не существует «лыковой Расеи», как нет больше святой Руси Нестерова или сказочного царства Васнецова., бесконечно доверяя натуре, умеет вместе с тем услышать ее «подсказку», помогающую осмыслить зримый образ портретируемого человека. Портрет весьма необычен. Из отдельных парижских рисунков 1913 г. и переработанных парижских набросков Борисом Григорьевым был составлен большой цикл, названный «Intimit» («Интимность»), куда вошли также работы 1916-18 гг. Другое дело – роль лорда Генри Уоттона.

Ныне они находятся в коллекции Государственного музея музыкальной культуры им. Вспоминаю беседу об Эросе, одну из центральных тем сред». Свой автопортрет он наделил романтическими чертами, свойственными этой среде.

Это картины и рисунки самых разных творческих периодов (от самых ранних до созданных перед смертью) и жанров. Он никогда не стремился ни выглядеть, ни быть денди (хотя именно таковым изображен на портрете Б. Григорьева 1916 года, созданном не без влияния только что сыгранной роли в кино). Грубо говоря, «красный стрелок» григорьевского портрета – предтеча Мейерхольда- «красногвардейца». Показательна сопровождавшая прокат фильма анонсирующая реклама: «На плакатах были нарисованы крупные головы: юноши и безобразного, похожего на сатира старика.

«В восемнадцатом веке Гельдерлина почти совсем не знали. В 1919 г. Григорьев уехал из России. В 1939 году художник скончался на своей вилле в городке Кань-сюр-Мер близ Ниццы. Борис Григорьев, как известно, был человеком непоседливым и вечно находился в поиске. Редкая композиция поколенного портрета словно возвышает героя над зрителем, а смещение фигуры вправо усиливает неравновесность, подчеркивает исходящую от нее тяжесть и угрозу. Ивановым и до открытия башенных ритуалов.

Талантливые живут своим творчеством и потому сами по себе совсем неинтересны. Грядущие события словно подтвердили прозорливость художника. Волконской в дар России. е. поведенческим моделям модерна).

Шаляпин изображен в собственном доме, в халате и с обнаженными ногами. Голову ее украшала диадема, которую Блок назвал в стихах «трехвенечной тиарой». Пяст) только что прочитал первый акт своего перевода «Осужденного за неверие» Тирсо де Молины. То, что «божественное Имя» при этом неминуемо профанировалось, никого не смущало. Дореволюционное творчество в основном посвящено темам.

До создания поведенческих моделей отсюда далеко. Они связаны мистической мифологемой «огненной смерти», ключевой в символической метафорике Иванова. Всякий поэт – подлинно великий – всегда оказывается самым прозаическим человеком. Ему были близки и поэтические поиски Маяковского, острые и злободневные. В ночь на 15 июня (1912 года. Григорьев показал себя как художник, для которого нет мелких, незначительных тем.

Сразу после премьеры «Балаганчика» был устроен «вечер бумажных дам», описанный в разных мемуарах: «Почти все дамы (актрисы. И этого было достаточно. Возможно, одной из решающих причин этого перелома в сознании художника стала встреча с выехавшим на Запад Евгением Замятиным, старым другом Григорьева, который некоторое время жил в парижской квартире художника, а лето 1932 года провел на вилле Григорьевых «Бориселла» около Ниццы (название виллы составлено из имени художника и его жены Эллы — Елизаветы фон Браше (1883-1969). Масштабный цикл картин и рисунков «Расея», впервые показанный на выставках «Мира искусства» 1917-1918 гг., произвел на современников сложное впечатление.

Он изображает режиссера в домашней обстановке. Как же иначе могла зваться муза Иванова, хозяйка «башни» и «вечерей», являвшаяся взору восхищенных гафизитов в огненно-алом хитоне. Б. С. Глаголин известный своей богемностью и эксцентричностью, в дни Февральской революции вдруг возжелал «театра во Христе» и объявил себя главой «театральной ложи», готовой объединить «преданных театру на почве религиозного служения, желающих выполнять в театре наряду с артистической работой и физический труд, согласных терпеть нужду и неодобрение публики, готовых пойти в полное послушание мастеру ложи и принятому на себя подвигу»77. Разве что не «по средам». Да и бывшие гафизиты перешли от театрализованных ритуалов к театру, увлеченно разыгрывая Кальдерона в мейерхольдовской постановке («Поклонение кресту», 1910). Григорьев и Максим Горький познакомились в Петербурге в 1919 году.

Вот что он вспоминает о своем участии в диспуте о Христе в Клубе анархистов (конец 1918 года): «Были толстовцы, были последователи Н. Федорова были просто анархисты и просто коммунисты. Но «Башня», где Мейерхольд впервые появился в январе 1906 года как предполагавшийся режиссер символистского театра «Факелы», была (кроме всего прочего) оранжереей, культивирующей поведенческие модели модернистского толка. В их глазах немой вопрос, упрек и даже угроза. Ощущая приближение потрясшей Россию катастрофы, он писал угрюмые, корявые лица крестьян, «реальные до жути». У Мейерхольда с «Башней» также образовались важные для него творческие связи – там, в частности, началось погружение режиссера в мир испанского театра.

Оно мелькало с афиш из газетных столбцов, почти с каждой страницы театральных журналов из карикатур и шаржей «Крокодила», «Смехача» и «Чудака», оно звучало на диспутах в Доме Печати, с академической кафедры ГАХНа, в рабфаковских и вузовских общежитиях, в театрах пародий и миниатюр, в фельетонах Смирнова-Сокольского, куплетах Громова и Милича, в остротах Алексеева, Менделевича и Полевого-Мансфельда. Автор намеренно подчеркнул преемственность идейно-образной структуры изобразительного цикла «Расея» и своей поэмы. Художник любил разнообразные формы и явления жизни, которые препарировал красивой графической линией, заставляя натуру насыщать своей силой шедеврики (выражение Григорьева) художника. Переписка говорит о том, что Григорьев восторженно воспринимал личность писателя. Острый глаз художника умело выявлял в незамысловатых деревенских сюжетах простодушно-грубоватые черты народной жизни. Он застыл в странной изломанной позе с повелительно поднятой рукой.

Таковы издания «Расея» (1918), где помимо очерков П. Щеголева и Н. Радлова, были григорьевские тексты «Линия» и «Учитель» «Intimite» (1918) со статьями В. Воинова и В. Дмитриева. Его театр был обвинен в отрыве от советской действительности и закрыт, а через год, летом 1939 года, Мейхерхольд был арестован и расстрелян 2 февраля 1940 г. Наряду с собственно портретами, на выставке представлен знаменитый автопортрет Бориса Григорьева под названием Lntanger («Иностранец» или «Чужой») (в книге К. Уманского «Новое русское искусство» картина обозначена как Ein Russisch («Русский»). На Н. Н. Волоховой было длинное со шлейфом светло-лиловое бумажное платье. Богемный дух Парижа вдохновил Григорьева на создание нескольких тысяч рисунков. Критик заметили невероятную легкость, стремительность и безупречную точность его линий. Многие отмечали его «подозрительность, временами казавшуюся маниакальной»44.

Вяч. Природный материал человеческой плоти словно оттачивается резцом жизни, что лишает лицо покоя, насыщает его духовной энергией (сам Григорьев писал, что портрет наполнен «бурной, творческой, полной музыкального грома атмосферой»). Мейерхольд (дооктябрьской поры) в создании поведенческих моделей замечен не был. В пронзительном полотне «Старуха-молочница» («Старуха с коровой») (1917) мы видим старую женщину в черном повойнике и выцветшем сарафане с болезненно сжатым, впалым ртом и невидящими глазами. В его ногах примостился трогательный пес. Под рисунком стояла надпись: «Вот человек, продавший свою душу дьяволу»53.

Только немного слащав он»58. – Г. Т. ) были в бумажных костюмах одного фасона. Так передается художником загадка природы — феномен гениальности. Гафиз должен сделаться вполне искусством. Этот «великолепный жест прыжка в огненную стихию»21 (трагедия «Смерть Эмпедокла») – наглядный пример увлекавшего Иванова дионисийского палигенезиса. К нему подкрадывается смерть – «девушка с бумажной косой» и шарлатан перестает существовать.

(Сам портрет, выдержанный в стиле модерн, похож, в свою очередь, на известный сомовский портрет М. А. Кузмина – романтическая красота и рука тонкая и нежная). Например, образ худой девочки в черном платье «переведен» Григорьевым с приводившегося суть выше графического листа: взгляд этой рано повзрослевшей девочки, с рождения надломленной тяжестью жизни, преследовал художника. Здесь представлены портреты и прочая станковая живопись, бытовые зарисовки иллюстрации к книгам (современных авторов, а также классиков, включая Пушкина и Тургенева) и журнальным публикациям (в журналах «Новый Сатирикон» и др. ), эскизы для театральных постановок (известно, например, что Григорьев работал над эскизами костюмов и декораций для неосуществленной постановки оперы «Снегурочка» в Большом театре).

Не то, что бы я не верил в пытки вообще – на Руси подследственных колотили всегда, начиная от хана Мамая и кончая нынешним "демократическим" отделением милиции. В этой галерее наиболее известны два портрета – В. Э. Мейерхольда и М. Горького. Но разве это дендизм. В 1906 году на «Башне» (квартира Вяч. Сам Григорьев лучшей своей работой в портретном жанре называл портрет М. Горького.

«Иные считают его большевиком в живописи иные оскорблены его Расеей иные силятся постичь через него знаковую сущность молчаливого как камень загадочного славянского лица иные с гневом отворачиваются — это ложь, такой России нет и не было. »— охарактеризовал разноголосицу мнений А. Толстой. Рахманинов эмигрировал из России в конце 1917 года и тяжело переживал разрыв с родиной. Кровную связь с театром подтверждал и замечательный уайльдовский афоризм, полностью переданный в титрах ленты: «Я могла изображать страсть, которой не чувствовала, но не могу изображать ту страсть, которая горит во мне, как огонь»56, – прозрение несчастной Сибиллы Вейн, стоившее ей жизни, смотрится эпиграфом к мейерхольдовской концепции актерского творчества. В числе жемчужин его коллекции были знаменитый «Двойной портрет» Всеволода Мейерхольда кисти Григорьева и прогремевшая на одной из выставок группы «Мир искусства» картина «Ужин» кисти Бакста.

В отличие от «красногвардейской» поведенческой модели, зафиксированной фотографиями Мейерхольда и словесными описаниями его революционного имиджа, портрет Григорьева не является портретом (изображением) в привычном смысле слова (и это хорошо передано Вс. Горький позировал по 2, 5 часа в день, продолжая писать или рассказывая о прошлом и Григорьев вскоре начал ощущать в нем «подлинного друга» «Я люблю всё, что его окружает. Судя по дневниковой записи Иванова от 17 июня 1906 года, предполагавшаяся органика гафизовского «соборования» давала сбой и требовала заключения в форму театрального представления: «Правда, я был плохой артист.

Вся вторая часть трехчастной киноленты была отдана театру (в романе это всего лишь эпизод) самый эффектный момент фильма – театральная ложа, в глубине которой было подвешено зеркало, так что кинокадр фиксировал не только зрительские реакции сидящих в ложе Дориана Грея, лорда Генри и Бэзила Холлуорда, но и спектакль, который они смотрели, – ночную сцену из «Ромео и Джульетты». Современники, отмечавшие «картинность» его облика и противоречивые сбои поведения, не находили в них искусственной сконструированности. Представленный на выставке живописный портрет Рахманинова невелик по размеру и предельно лаконичен по композиции: все внимание сосредоточено на изображенном в профиль лице композитора, пластическая проработка которого отличается необычайной тщательностью (набухшие веки, мешки под глазами, глубокие складки морщин, темная кожа лица). Назначение на роль Дориана Грея актрисы (В. Но вот в случае с Мейерхольдом не верится как-то. Была, впрочем, в истории дома 76 и более заметная купеческая семья. Товарищ Мейерхольд. » 81.

При создании портрета Григорьев использовал свои наблюдения за пластикой и движениями Мейхерхольда во время работы с актерами в его питерской студии на Бородинской улице (Борис Григорьев был одним из учредителей этой студии и присутствовал почти на всех репетициях). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1942). И если на экране надо было все же написать два-три парадокса, чтобы не забыть и слова прекрасного Уайльда, то ясно было, что будь этот принцип постановки доведен до конца, т. е. до того, что совокупность жестов играющих была доведена до самого парадоксального положения, – надписи из Уайльда были бы лишними. Но еще в январе 1918 года, во время конфликта Александринского театра с советской властью, в прессе промелькнуло: «в большевики попал ультрамодернистический г. Мейерхольд, которого даже почему-то прозвали «красногвардейцем» 83. Близок портрет и к иконографии модерна, закрепившей за собой «мир театра, цирка, бара, кафе»90.

Он удивителен, блестящ и по-человечески добр. Конечно, в советское время для такой подозрительности были вполне объективные основания (особенно у Мейерхольда, тем более в 1930-е годы, о которых пишет А. К. Гладков). Комментирующая мемуары супруга Евгения Рапп описывает бердяевские «вторники», точь-в-точь как он когда-то – ивановские «среды»: «Это был единственный дом в Москве, где каждый вторник собирались люди, принадлежавшие к разным направлениям, начиная с крайних левых и кончая крайне правыми, за исключением, конечно, большевиков»73. Но если б такая аналогия все же возникла, Мейерхольд не был бы слишком шокирован – ведь названный дьявол – всего лишь шарлатан, торгующий «колдовскими настойками» («к слову сказать, весьма приятными на вкус»), а вся история Эразмуса Шпикера – иронический парафраз («Удивительной истории Петера Шлемиля» А. Шамиссо): «Они решили было побродить вместе, чтобы Эразмус Шпикер отбрасывал на дорогу тень за обоих спутников, а Петер Шлемиль обеспечивал бы отражение в зеркалах тоже за двоих, но из этого ничего не вышло»65. Ритуал «вечерей» имел аналогом как космогонические беседы Гипериона с друзьями и Диотимой из романа Гельдерлина, так и диспут об Эроте (Эросе) платоновского диалога. Протеизм его творческой субстанции, будто специально предназначенной для бытия в символах культурных отражений «родного» и «вселенского», обращал жизнь обитателей и гостей «башни» в театр поведенческих моделей, чему немало способствовали и актерские таланты Вячеслава Великолепного («это был самый замечательный артистический позер, какого я в жизни встречал и настоящий шармер»13).

В кулуарах тогда кто-то сказал: «Родился новый Тулуз-Лотрек». Гиперион – герой романа Ф. Гельдерлина «Гиперион или Греческий отшельник» – современный эллин, с именем «огненно сияющего» Титана, отца Гелиоса-солнца. С Ивановым состоялось второе рождение Гельдерлина. Диотима – возлюбленная Гипериона – в первом рождении «внесценическая» героиня диалога Платона «Пир», речь которой об Эроте как стремлении к бессмертию пересказывает Сократ25.

Он поместил в качестве эпиграфов к поэме отрывки из статей Алексея Толстого и Сергея Яблоновского, напечатанных в берлинском издании «Расеи» (1922), а также свое стихотворное посвящение «Ея пасынкам» из первого издания книги (1918). Сюда Иванов подключал и Гете, который, по его словам, хоть и «боялся Диониса» и «избегал сознательно»22, не мог не прикоснуться своим гением к существу дионисийства. Он отметил также, что «способность Григорьева найти во всей мимолетности и призрачности жизни нечто более глубокое и вечное является одной из лучших сторон его таланта, могущего создать образы настоящего искусства, жестокого и правдивого, как сама жизнь».

Кервильи не только «приодел» Мейерхольда, но и приукрасил его наружность. Еще в Рыбинске, где большая семья Григорьевых (в семье было шестеро детей – 5 сыновей и дочь) снимала 12 комнат в доме Волжско-Камского банка, Борис и его братья постоянно ставили домашние спектакли. Потом все время он отвечал тотчас, а я тянул ответ на много дней и он пилил меня По моему настоянию и прервали на 6-й паре он хотел, чтобы была «книга» 76. В этих ранних работах проявилась редкостная наблюдательность Григорьева, которая, по словам С. Маяковского, «заострена насмешкой, его вкус тяготеет к гротеску, к причудам обыденного, к фантазму пошлости».

Контраст красного и черного цветов вносит в произведение ноту трагизма и усиливает противостояние основных персонажей: трагически-выразительной, словно потерявшей точку опоры фигуры Мейхерхольда-денди и — пламенеющей фигуры его зловещего двойника («стрелка»), застывшего в напряженной позе. Считается, что именно после поездок в Париж 1911 и особенно 1913 года начинается «настоящий Григорьев». Во французской столице он создал несколько тысяч рисунков и многому научился. Иванова, где один из авторов (Вл. Комментируя собственную подборку свидетельств мейерхольдовской славы, А. К. Гладков пишет: «Само слово Мейерхольд при его жизни значило больше, чем имя одного человека, хотя этот человек реально существовал, ел, пил, спал, носил пиджак, репетировал в своем неуютном театре, раскланивался со сцены, выступал на диспутах»82.

Портрет Всеволода Эмильевича Мейерхольда (1874 – 1940), который во время написания портрета был главным режиссером Императорских театров, – самое известное произведение Григорьева. И если образ будущего «красногвардейца» (не только времен «Театрального Октября», но и упомянутого А. К. Гладковым «почетного красноармейца» мейерхольдовского юбилея 1923 года) проницательно предвосхищен, то «ультрамодернистический» Мейерхольд навеян недавним (1916) портретом Бориса Григорьева, где режиссер, «облаченный во фрак, в белых перчатках и цилиндре, с маской на рукаве изображен в сопутствии своего красного двойника, натягивающего тетиву лука, чтобы спустить стрелу»84. Репродукцией этого полотна открывалось берлинское издание «Расеи» (1922). Да, он писал жене в феврале 1906 года: «Я хочу быть одетым настолько хорошо, чтобы было соответствие между прекрасными стремлениями души и блеском белья»57. Позже они были переданы дочерью Рахманинова И. С. Так как искусство жеста может быть еще более парадоксальным, чем слово»52.

Одни листы были сделаны во множество красок, другие почти an camaieu. Здесь Гофман переплетался с Гоцци и венецианским художником ХVIII века Пьетро Лонги точно так же, как в оформленном Судейкиным зрительном зале «Привала», который торжественно назывался «Зала Карло Гоцци и Эрнеста Теодора Амедея Гофмана». Как писал критик, «прыжок дерзкий, огромный, почти космического масштаба. Intimite (интимность, франц. ) – так назвал художник большую серию парижских рисунков. В историю русской культуры, однако, Александр Коровин вошел не благодаря этому заказу.

Этот «расцветающий» орнамент как бы отражение той фантазии, стихия которой владеет режиссером и которая, кажется, сильнее его самого. Для выполнения заявленного (и неосуществленного) нужен был не просто «артист», а режиссер. И маска Мейерхольда – лорда Генри показывает, какой это был Уайльд. Иванов, в отличие от Бердяева сотрудничавший с советской властью (был заведующим историко-театральной секцией Театрального Отдела, повергая ниц молодых коллег строгой «дихотомией» своей академической учености75), вне службы по-прежнему конструировал поведенческие модели. В лице обычной деревенской женщины проступают черты древней праматери.

Г. И. Чулков, осторожно поддерживавший режиссера в рецензиях на спектакли театра на Офицерской, неизменно сокрушался, что привлеченный им на «Башню» Мейерхольд манкирует обязанностью «деять соборно» и не зря подозревал, что не Комиссаржевская была препятствием к такому «деянью», а сам Мейерхольд уклонялся от почетной миссии демиурга «соборного театра». Для Зиновьевой-Аннибал мистическое уподобление стало роковым – подобно героине «Гипериона», она скоропостижно скончалась (в октябре 1907 года). Перманентно сопровождающий жизнетворчество Иванова шедевр гетевской лирики «Блаженное томление» – о бабочке, летящей в пламя свечи, переводится мэтром теургического символизма дословно, чтоб не утерять ни крупицы заложенного в нем мистического смысла (первая строфа стихотворения – «то живое буду я славить, что тоскует по огненной смерти» – взята эпиграфом к книге его лирики «Соr ardens» – пламенеющее сердце заключительная – «умри и стань другим» – девизом жизнетворческой интенции символизма). А в 1912 году, в разгар традиционализма, он прямо заявил о театральной беспочвенности «соборности», противопоставив мистерии – балаган, т. е. собственно театр (отказавшись, тем самым, «петь хоровую песнь» и удалившись «из круга, закрыв лицо руками»34. ). Со стены свисает занимающий большую часть холста огромный красочный ковер.

Не случайно он так похож на театральный плакат и, в частности, на плакат А. де Тулуз-Лотрека «Мей Милтон» (1895), который Д. В. Сарабьянов называет «едва ли не самым чистым вариантом изобразительного Ар Нуво»91. «Портрет вышел очень хороший, – писал Мейерхольд жене. У Гельдерлина («самого стойкого энтузиаста» античности «среди мировых поэтов»23) «лучший русский эллинист»24 мог обнаружить родственную себе языческую интерпретацию христианства, чувственную стихию, предвосхищающую витализм модерна. Однако лики далеко не святые. Портрет датирован 1941 годом. Портрет этот не менее малявинских баб символичен.

Оказалось, что «девушка с бумажной косой» ходила не за шарлатаном, а за самим Сапуновым. Иванов, не страшившийся «блуда» (слово Белого) с эзотерикой символизма, неизменно готовый реализовывать идею «соборности» в собственной жизни, был куда последовательнее. Горделивый пристальный взгляд, черная шляпа, костюм «Апаш». Он дорог и близок мне как часть меня самого.

Художник писал их на родине и в эмиграции. В технике модерна выполнена и фигура «Мейерхольда», переданная не объемно, а линейно – «тело в живописи модерна словно тяготеет к своей поверхности»89. Он прост, лишен претензий. театр, – и монументальный и гротескный и реальный и условный. П. Янова) также шло от театра (только что Н. Г. Коваленская сыграла на Александринской сцене дона Фернандо в «Стойком принце») и противоречило «безусловной» природе кино.

Однако в тексте поэмы «Расея» наивные надежды и ностальгические воспоминания уступили место теме пасынка, потерявшего мать-Россию, на месте которой проступили деформированные, уродливые черты мачехи. Но ведь и сама подстановка языческого культа Диониса в традиционный христосоцентризм соборности была акцией модернистского дискурса. Лишь иногда, в основном в лицах стариков, проглядывают мудрость и просветление. Помимо самоценной декоративности, эта иллюстрация может рассматриваться как размышление Григорьева о естественной взаимосвязи форм жизни на земле. «Причем должна быть нанесена ранка до крови» 6. Но Мейерхольд видел в театре не средство, а цель.

1920–1931», которой художник придавал программное значение. А значит, могло быть и естественным пластическим жестом высокого, чуть сутулого человека. Здесь и предвидение грядущей поведенческой модели и характеристика предшествующей, дореволюционной как «ультрамодернистической». В то же время он никогда полностью не поддавался влияниям новейших течений.

В левом углу что-то вроде окна с итальянским небом и цветами. Причем старообрядческая ничуть не лучше и не глубже наглядно модернистской. В отличие от многих других образов «Расеи», в лице старухи нет озлобленности, хотя мы чувствуем, что эта русская крестьянка прожила многотрудную жизнь. Во всем остальном стремления молодого Григорьева расходились с академической школой. Борису Константиновичу сейчас же вспомнилась виденная им в Париже скульптура – голова «Гения вдохновения» 35. Описывая Блоку это «богообручение с ритмическими движениями», его обычно невозмутимый друг Евгений Иванов не смог удержаться от некоторого сарказма: « и вот еще, что было предложено В. Ивановым – самое центральное – это «жертва», которая по собственной воле и по соглашению общему решает «сораспяться вселенской жертве», как говорит Иванов: вселенскую же распятую жертву каждый по-своему понимает.

везде, повсюду) и символизировал любовь к Гофману (как Мейерхольда, так и самого Кузмина). Эта работа занимает особое место в творчестве художника. Не случайно Н. Пунин писал о рисунках Григорьева как о «парадоксах в пространстве и на плоскостях, нежных иронических и блестящих». Как и теургический пафос всех (включая Белого) «младших» символистов, выводящий искусство к моделированию жизни. Впервые появившись на афише «Дома интермедий», псевдоним обозначил начало мейерхольдовских «гофманиан», которыми являлись не только сценические вариации на тему Гофмана (например, постановка «Исправленного чудака» М. А. Кузмина по мотивам истории доктора Коппелиуса – «Песочный человек»), но и шницлеровская пантомима «Шарф Коломбины», опыты по реконструкции комедии дель арте, гофмановские мотивы в «Дон Жуане» и «Маскараде».

Потрясающая работа «Бретонские волынщики» («Крестьяне играющие на дудках») привезена на выставку из Лихтенштейна. А вот Мейерхольду парадигма лорда Генри годится в самый раз. Данный автопортрет был написан Григорьевым в 1916 году и впервые представлен на выставке «Мира искусства» в 1917 году.

из серий «Женщины», «Парижские кафе», «История одной девушки» и близкие им по тематике произведения изображающие быт цирковых артисток, кафешантанных певиц, проституток. Увлеченный собиратель современной русской живописи, он сумел сосредоточить в своей коллекции свыше двухсот работ Льва Бакста, Константина Сомова, Бориса Григорьева, Виктора Борисова-Мусатова, Александра Бенуа, Микалоюса Чюрлениса и других мастеров той эпохи. В 1926 г. в эмиграции Григорьев писал о себе: Сейчас я первый мастер на свете. Надо знать самому, кто ты иначе не будешь знать, что и делать. Но особенно важно, что уже тогда Григорьев продемонстрировал свою «одержимость линией». А что же Мейерхольд. Теперь его называли «лукавым естествоиспытателем» и «охотником на людей», который с жадностью всматривается в жизнь города и обитателей.

На столе перед писателем изображен летний натюрморт. Андрей Белый, относившийся к ключевой концепции Иванова неизменно скептически («уж лучше закружиться в вальсе с хорошенькой барышней, чем водить хоровод с действительным тайным советником»8), оговаривал, что «тонкая и глубокая теория В. И. Иванова» была профанирована «резонирующими модернистами»9. Невыносимая вещь. ».

Картина дышит нежностью и любовью. Он знает так много, так глубоко чувствует, так тонко понимает. В картинах много от иконографии: фронтальные фигуры, максимальное приближение к зрителю, статика предстояния (контакт «глаза в глаза» со зрителем), поясной срез фигур. Давние знакомые, Григорьев и Маяковский, во время написания этого портрета сотрудничали в журнале «Новый Сатирикон». Вот почему она требует и культуры глаза и изобразительной воли». Однако такой ход рассуждения ошибочен.

С. И. Юткевич, назвавший эту сцену «пророчески оригинальной для кинематографа»54, напрасно не оговорил, что пришла она из театра, что игра «в зеркалах» – игра театральная («маска, свеча, зеркало – вот и образ Венеции ХVIII века»55, завороженно повторяемая формула из любимой книги П. П. Муратова – символы театра, преследовавшие Мейерхольда). «Самый страшный враг красоты – красивость»59, – не раз говорил он. За той и другой встает визуальный ряд. Здесь художник ничего не выдумывает. Сколько бы вкуса ни проявлял режиссер в подборе уайльдовских парадоксов для титров ленты, как бы мастерски ни пользовался он черно-белой светотенью (именно это, по мнению киноведов, было открытием Мейерхольда), режиссер, снимавший фильм как художник, неминуемо попадал в ловушку тогдашних киноклише, уподоблявших уайльдовский стиль расхожим представлениям о нем (т.

Эта картина фрагментарно включена Григорьевым в полотно «Лики мира». Ф. Нувель – Петроний, К. А. Сомов – Аладин и т. д. ). Любая жизнетворческая акция «башни» упиралась в создание теургических «ролей», что ничуть не противоречило реалистическому символизму, предполагавшему, согласно мэтру, бытие не символа, а самой жизни («бытие в символе»), д е й с т в и е, «отмеченное печатью божественного Имени»14.

Поэтическим эквивалентом серии живописных и графических работ, опубликованных в книгах «Расея» и «Лики России» в 1918-1924 гг., стала поэма «Расея» — наиболее значительное произведение Григорьева-литератора. По всем статьям, ему следовало играть не лорда Генри (в первой своей киноленте «Портрет Дориана Грея», 1915), а автора рокового портрета. Всем памятен облик Мейерхольда эпохи «Театрального Октября» – длинная солдатская шинель, обмотки, красная звезда на фуражке.

Было принято присваивать ему разные почетные звания: он считался почетным красноармейцем (сохранилось его фото в красноармейской форме), почетным краснофлотцем, почетным шахтером и проч. Он способен привести к неверному истолкованию данной работы. Маски персонажей пьесы «На дне» превращены Григорьевым в страшные символы юродивости, в лики дна России.

Фильм был оценен высоко («пока это высшее достижение русской кинематографии»51), больших похвал удостоилось и искусство Мейерхольда-актера, дебютировавшего в кино: «Лорд Генри в исполнении Мейерхольда почти парадоксален. Я не извиняюсь за эти фразы. Зависим портрет и от модернистского принципа «двойного преображения» – художник не просто пишет портрет Мейерхольда, он сочиняет его преображение натуры происходит «не только непосредственно на холсте но и до этого», в воображаемом представлении о сути его творчества. Так, 2 мая 1905 года на квартире старшего символиста Н. М. Минского на Английской набережной состоялось «Собрание для Богообручения», в котором участвовали с женами – сам Минский, Иванов, Бердяев, Розанов, Ф. Сологуб (без жены. ).

Работы из цикла «Расея» и продолжающего его цикла «Лики России» занимают на выставке отдельный зал. Возможно, такое многообразие граничит с беспокойной и неуемной натурой мастера. Материалом для этих работ послужили давние детские впечатления от русской провинции (детские и юношеские годы художника прошли в Рыбинске) и приметы жизни крестьянства Олонецкой губернии, где Григорьев побывал летом 1918 года.

По словам жены, он «любил путешествовать и всегда жадно стремился все дальше и видеть новое». Мейерхольд кажется очень усталым, даже сумрачным. Не старается «приподнять» или идеализировать образ портретируемого. Объединяющая разные грани его таланта литературность — «идейность», от которой, по словам Григорьева, он страдал в своем творчестве, явственно проступает в портретах.

Хотя в его наружности недоброжелатель Мейерхольда мог обнаружить нечто похожее – «высокий, сухопарый человек с ястребиным носом, сверкающими глазами и тонкими губами искривленными в язвительной гримасе»64. А «сближения и соединения» – поведенческие модели, вызванные к жизни стилем модерн. Характерно, что все крупные графические и живописные циклы Борис Григорьев мыслил как книги и стремился увидеть их напечатанными в сочетании с текстом, создав особый вид «экспонирования» в книге. Линия самое минимальное средство в руках художника. Но судьба шарлатана плачевна.

И все-таки Эккерману Мейерхольда она казалась «самой странной» его чертой: «Он постоянно видел вокруг себя готовящиеся подвохи, заговоры, предательство интриги, преувеличивал сплоченность и организованность своих действительных врагов, выдумывал мнимых врагов и парировал в своем воображении их им же самим сочиненные козни. Эль-Руми (Джелал-эддин Руми) – персидский поэт XIII в., толкователь философии суфизма, одним из догматов которой был призыв к добровольному самосожжению, дабы слиться с небесным огнем вечности. Настоящим любовным открытием была для Григорьева работа над портретом С. В.

Но по существу дело заключается в другом. Но Мейерхольд летом 1906 года находился с «Товариществом Новой драмы» в Полтаве, осенью начал работу в театре на Офицерской. Как и в парижской серии, образы людей – крестьян, детей, стариков – создаются виртуозными линиями, которые придают композициям красоту и притягательность, но они же, будучи предельно правдивыми в гротескной беспощадности, сообщают формам почти циничную деконструктивность. В 1918 году в Петрограде, в издательстве Б. М. Дмитриева, но не усмотревшим в григорьевском портрете «никаких предзнаменований»87.

Знатоки увидели в недавнем ученике сложившегося мастера с собственной манерой. Верно и то, что игра в жизни была для Мейерхольда «полубессознательной тренировкой, постоянным упражнением, привычной ежечасной работой над собой»: «Может быть, то, что у Мейерхольда т р у д не отделялся резко, как у многих, от его бытового времяпрепровождения, до предела наполненного наблюдательностью, юмором, мгновенной полушутливой обработкой получаемых извне впечатлений и доведением их до степени искусства и делало этот труд, когда приходил его час, таким легким и фантастически изощренным изобильно богатым, точным и как бы сразу отделанным»47. Это просто вопль души интеллигентного художника, стремящегося вылезти из провинциальной «ямы». Художник создает своеобразные новеллы, о глубине которых можно судить по его признаниям.

Он нес невероятную чепуху об Евангелии от кобылицы. Да, ему импонировал портрет, написанный А. Кервильи в 1913 году в Париже (во время работы над «Пизанеллой»), где он был похож как раз на уайльдовского лорда Генри. Актер А. Мгебров вспоминал: «Долго., для того чтобы раскрыть собственное понимание личности модели, обычно «ставил» свой портрет, как бы реализуя в натуре собственный замысел Петров-Водкин Петров-Водкин Кузьма Сергеевич Знаменитый российский и советский художник, график, теоретик искусства, писатель и педагог. Здесь эротический мотив сплетается с социальной проблематикой и театральными реалиями. Комментируя это описание, Волков считал, что портрет, созданный накануне революции, «приобретает и другое, более символическое значение», как бы указывая «на ту связь, которая впоследствии образуется у режиссера с революционными событиями и переживаниями последующих лет»86. Известность в России пришла к Григорьеву после участия (начиная с 1913 г. ) в выставках объединения Мир искусства, на которых экспонировались его рисунки, сделанные во время кратковременных поездок в Париж в 1911 и 1913 гг.

cle черно-белая, тонкая, как горностай, с таинственной улыбкой, . «Сораспятие» выражается в символическом пригвождении рук, ног. Маковский определил художника как «необычайно острого и злого психолога современного вырождения». – Хотя я позировал в пиджачке, Кервильи изобразил меня во фраке и в плаще.

Вспоминая о «могущественной магии разыгравшейся революционной стихии большевизма» – «в коммунистической атмосфере было что-то жуткое, я бы даже сказал, потустороннее»71, – Н. А. Бердяев, сам того не желая, обнаруживает перекличку с «культурным ренессансом» начала XX века: «В течение всех пяти лет моей жизни в России советской у нас в доме в Малом Власьевском переулке собирались по вторникам (не помню точно), читались доклады, происходили собеседования»72. Ему охотно позировали многие видные деятели русской культуры, ученые, политики: В. Э. Мейерхольд (1916), М. В. Добужинский (1917), Ф. И. Шаляпин (1918, 1921-22), Л. Шестов (1921), Е. К. Брешко-Брешковская (1921), М. Горький (1926), С. А. Есенин (1921), А. Ф. Керенский (1924), С. В. Рахманинов (1930), актеры МХАТа (1923) и др. Вытянутая по горизонтали многофигурная картина «Земля народная» («Земля крестьянская», 1917) является композиционным полотном, в котором собраны воедино сюжеты и образы, уже отображенные художником в отдельных рисунках и холстах цикла.

Здесь были и Смердяков и Алеша и Грушенька и сам Старец. Роман Гельдерлина (как и в концепции Иванова20) предвосхищает трагедию. Иногда роль прирастала к повседневному поведению. Арестовали меня в октябре, значит в начале зимы, конечно, Кирилл и я погибли бы на этапе». «Среди участников веселой ночи в качестве главной дурацкой персоны Сапунову представлялся некий шарлатан, который поспевает всюду вовремя».

Его полузнали и то немногие, в девятнадцатом. Затем, уже живя в Петербурге, Борис Григорьев был частым посетителем литературных вечером в кабаре «Бродячая собака», «Привал комедиантов», где выступал не только как декоратор, но и как поэт. Портрет оказался мистическим предзнаменованием судьбы мастера. Не исключено, что Мейерхольд (как всякий актер) культивировал в своем жизненном облике подобную картинность, хотя «приподнятое кверху лицо» зафиксировано и Н. П. Ульяновым на знаменитом портрете режиссера в роли Пьеро и Б. М. Кустодиевым (скульптурный бюст 1911 года) встречается оно и на других портретах и многих фотографиях Мейерхольда в разные годы жизни.

Его учителями были А. Е. Архипов, Д. А. Щербиновский, А. А. Киселев и Д. Н. Кардовский. Я не боюсь любого конкурса, любого заказа, любой темы, любой величины и любой скорости (из письма поэту В. В. Каменскому). Он учился в СХПУ в Москве (1900-07) и в Высшем художественном училище при АХ в Петербурге (1907-13). И действительно, Шаляпин продолжал «играть роль» даже в самых банальных бытовых ситуациях.

Вряд ли такое письмо найдет своего адресата. Здесь совершался поворот «от ночных кафе Монмартра — в глубь русской деревни». Каждая вечеря должна заранее обдумываться и протекать по сообща выработанной программе. Вот только роль художника Бэзила Холлуорда была Мейерхольду не интересна. Современники напрасно пытались обнаружить подлинное лицо Кузмина в какой-то определенной маске.

В композиции преобладает резкая ломаная ритмика. Вот отчего, придумывая для Мейерхольда костюм доктора Дапертутто, в котором он по плану вездесущего Б. К. Пронина должен был принимать гостей в «Привале комедиантов» (1916), С. Ю. Судейкин не воспользовался оригиналом («огненно-красный сюртук с блестящими стальными пуговицами»67), а сочинил целую живописно-театральную сюиту: «розовый атласный камзол с серебряными пуговицами, синий плащ, лакированная треуголка с плюмажем, маска-клюв, закрывающая лоб и часть носа»68. Он сам способствовал сложению своего революционного имиджа. Голодные и больные соадресаты (Иванов и М. О. Гершензон) переписывались, находясь в разных углах одной комнаты – «санатория» для «переутомленных работников умственного труда» эпохи военного коммунизма.

Весь этот пёстрый комплекс показывает нам, каким разным художником был Борис Григорьев и убеждает, что его наследие не сводится к пронзительным образам пред- и послереволюционной «Расеи».

---