Уже на первом занятии, во время знакомства с Мастером – крутой журналисткой из Москвы – она мне сказала: Писатель – это самый плохой журналист. Плохие писатели продолжают писать плохо, потому что у них есть причины — по их мнению, оченьважные — писать и дальше так, как они пишут. Просто есть плохие журналисты, что вовсе не означает, что они хорошие писатели.
Иногда требуется два фельетона в день», — писал Олеша. В 1924–1925 годах печатаются три сборника фельетонов Олеши. Можно провести эксперимент и перечитать, скажем, «Преступление и наказание», чтобы самостоятельно убедиться: все положительные герои там худощавые, а все отрицательные – либо толстые, либо «слегка жирноватые». Ругали Олешу только рапповцы, но РАПП был одиозен даже для коммунистов.
То ли какой-то «кот Мурр» умудрился вставить в книгу свои творения, то ли издатели перепутали произведения двух разных авторов, талантливого писателя и посредственного журналиста и напечатали их под одной фамилией. Несколько лет Олеша почти не писал. Юный и ехидный Антоша Чехонте всласть оттоптался на подобных клише в своём коротком рассказе «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п. ». «Зависть» хвалили все: от Горького и Луначарского до Набокова и Ходасевича (последний поставил ее в один ряд с бунинской «Жизнью Арсеньева» и набоковской «Защитой Лужина», причислив таким образом Олешу к лучшим русским писателям). Тот, кто воевал, как Толстой или тот, кто сидел, как Достоевский. Кавалеров завидует Володе Макарову оттого, что тот «новый человек», «человек-машина» и ему предназначена Валя, возлюбленная Кавалерова. И вот у меня в руках однотомник Юрия Олеши.
С его точки зрения, Олеша, якобы, всю жизнь искал новые формы в литературе. Страница перечеркивается, берется новый лист и в правом углу пишется в десятый раз за сегодняшний день цифра 1» Олеша, конечно же, пытался найти причину, которая «мешала» ему работать, препятствие, мешавшее прийти вдохновению. Кто перепутал страницы. Они написаны одним автором. Отдалился делавший карьеру Катаев.
Теоретически нападки коллег на Достоевского можно объяснить элементарной завистью. «Колоссальна разница между рядовым и великим писателем», – заключает Олеша. Лицо пилота, современный тип мужественности Вероятно, бывший командарм, ныне работающий дипкурьером» «Репетиция «Трех толстяков» Ведет репетицию Москвин. Вместо героев в рассказе действуют какие-то бледные символы: «мать», «брат» и т. п. Ну а упомянутая Успенским небрежность Достоевского проявлялась не только в его романах, но и в публичных, причём весьма ответственных, выступлениях.
Тем не менее всё-таки кажется, что в этом заезде Достоевский вырывается вперёд. Эрика Джеймс переплюнула Стефани Майер не только в бессмысленности сюжета, но и в странности персонажей, а также в конкурсе «самый скудный словарный запас на земле». Главная героиня книги, страдает шизофренией, пораждающей раздвоение личности, так как в ней то и дело просыпается подсознание, либо ликует внутренняя богиня: «Моё подсознание сердито смотрит на меня и грозит длинным костлявым пальцем, а потом превращается в весы правосудия, как бы напоминая, что он привлечёт меня к суду», «Моё подсознание сгибается пополам от смеха», «Моё подсознание стучит меня по плечу», «Моя внутренняя богиня, плавно покачивая бёдрами танцует победную самбу», «Глядя на него, моя внутренняя богиня пускает слюни», «Моя внутренняя богиня ликует. Это он, Катаев, «вытащил» в Москву и Олешу и Багрицкого и своего брата Евгения, которого он заставил (в прямом смысле слова) писать, позднее познакомил его с Ильфом и дал им сюжет «Двенадцати стульев».
Влюбиться в вампира – страшно и романтично. Кавалеров — завистник. Он сам назвал свое состояние «болезнью», с которой нельзя писать. Суть позиции Гудковой такова: талантливый писатель Олеша не писал (вернее, писал, но неважно) ибо «Вся литературная жизнь Олеши уместилась в том промежутке отечественной истории, когда о свободном писательстве не могло быть и речи».
На этом успехи Олеши в общем и кончились. И сейчас, когда я что-либо пишу, я понимаю, как мне мешает образование журналиста. И без того малорослый, он кажется еще ниже из-за своей широкоплечести (он был ширококостный). Я буду трахаться с ним ртом», «Мое подсознание варит борщ и жарит картошку». Публикации были снабжены предисловиями и комментариями Виолетты Гудковой. Он призывает писать историю гражданской войны и историю заводов»Настоящую литературу Олеша пытается подменить суррогатом и убеждает себя в том, что именно суррогат и нужен, а беллетристика отжила свое: «Зачем выдумывать, «сочинять».
Но вот переехал на другую квартиру Ильф. позднее Олеша «прославился» как раз медлительностью своей работы. Как знать, может быть именно из этой ветви выросла тема «Веты» в одном из самых изысканных произведений русской прозы второй половины ХХ века — «Школе для дураков» Саши Соколова.
Видимо, как раз в этом и проявился феномен «русских мальчиков», мастерски нарисованный Достоевским: «Дайте русскому школьнику карту звёздного неба и на следующий день он вернёт вам её исправленной». Теоретически нападки коллег на Достоевского можно объяснить элементарной завистью. За пушкинско-набоковско-платоновскими торжествами о юбилее автора «Трех толстяков», кажется, почти все позабыли. Подумал тогда, что её мнение изменилось, наверное.
Судя по дневникам, Олеша относится к автору «Левого марша» как к живому классику, которому завидовать бессмысленно. Гудкова сравнивает устные рассказы Олеши с чтением своих произведений «Бабелем, Зощенко, Булгаковым Михаилом Жванецким». На мой взгляд «Ни дня без строчки» — вообще вещь «сырая».
Но и за письменным столом Олеша не мог сосредоточиться на работе: «Пишу эти строки в Одессе, куда приехал отдыхать от безделья когда работа удается, усидеть на месте трудно. Шут, клоун, карлик». Обобщим собранный материал. Видимо, как раз в этом и проявился феномен «русских мальчиков», мастерски нарисованный Достоевским: «Дайте русскому школьнику карту звёздного неба и на следующий день он вернёт вам её исправленной».
Обычно, дети совпадают с фракциями своей семьи и в 95 случаев остаются в них. В те годы его популярность была столь велика, что появились даже лже-Зубилы — разновидность «детей лейтенанта Шмидта». При взгляде на эту фотографию так и вспоминаются слова Кавалерова: «А я при нем шут.
И он вновь обошел Олешу. Я завидую умеющим проявлять достоинство». Еще до войны он познакомился с Буниным. Да и насчёт банальностей. Олеша одно время жил у Катаева, в его комнате (как Кавалеров в доме Бабичева). Он может сочетаться с любыми способностями: небольшими, средними, высокими (талантом). Кепка и черный костюм усиливают контраст с Булгаковым и Катевым (они в шляпах и серых плащах).
Он пытался больше работать: писал статьи, очерки, трудился над инсценировками «Идиота», «Гранатового браслета». Передо мной фотография середины конца 1920-х. Обострилась болезнь Багрицкого (впрочем, Олеша разошелся с ним еще раньше).
Тот, кто воевал, как Толстой или тот, кто сидел, как Достоевский. Покинул «Гудок» Булгаков. Но Достоевскому в своей речи на открытии памятника Пушкину из каких-то загадочных соображений было угодно назвать мужа Татьяны стариком и теперь этого «старика», похоже, не вырубишь топором, что свидетельствует о чудовищном, всеподавляющем авторитете «плохого писателя». Он был менее талантлив, чем Олеша, но зато, в отличие от автора «Заговора чувств», как писатель он реализовался полностью.
В 1922 году Олеша отправляется в Москву «за славой». Зависть, как и любая другая эмоция, может порождать самые разнообразные поступки. При чтении ее доводов приходит на память полулегендарный цензор, увидевший в образе Кабанихи ни много ни мало Николая I. Гудкова не только, вслед за Шкловским, называет прозу Олеши «новаторской» и «сверхнасыщенной», но даже ресторанные байки Олеши считает «проверкой на слушателях» этой прозы (то есть, если приятель рассказывает вам анекдоты, не исключено, что он тоже проверяет на вас какие-нибудь «новаторские» произведения). Да и насчёт банальностей. Эта страна существует и в «Зависти» и в» Трех толстяках» и в нескольких рассказах. А он писал как посредственный журналист, работающий в многотиражке. Но что интересно: Белинков, несмотря на свои, вроде бы антикоммунистические взгляды, очевидно, полностью усвоил то отношение к литературе, которое ему должны были привить (и привили) еще в школе, то есть концепцию Белинского — Чернышевского — Добролюбова — Писарева: художественное произведение тем лучше, чем больше его социальная значимость, талант же имеет второстепенное значение. Люди энергоизбыточного типа (пассионарии) отличаются повышенной активностью, которая проявляется в стремлении к определенной цели, способности к сверхнапряжениям и жертвенности (в широком смысле слова).
(Позволю себе напомнить, что способность к сверхнапряжениям и жертвенность являются проявлениями пассионарности — эффекта биогеохимической энергии живого вещества, преломленной высшей нервной деятельностью человека. ). Врагов у Олеши, кажется, не было, а друзей и знакомых было не мало. Когда читаешь его статьи и очерки, часть из которых он почему-то называл «рассказами», создается впечатление, что писатель Олеша умер, а остался Олеша-журналист, причем журналист весьма посредственный. Максимум, что можно поставить ему в вину, так это то, что городок Скотопригоньевск (место действия «Братьев Карамазовых») так и не стал русским аналогом Баскервилль-холла, хотя интрига в русском романе закручена ничуть не хуже, чем у Конан Дойла. Может вдруг вызвать зависть. Его лицо — лицо преуспевающего человека, удачливого литературного дельца (каким он, в сущности и был). Язык вялый, бесцветный.
В то время «. Он, де, подолгу «шлифовал» каждую страницу и т. д. за каждый фельетон мне платят столько, сколько путевой сторож получает в месяц. Пожалуй именно «условиями крайней спешки» можно объяснить ставший уже хрестоматийным «ляп» Достоевского: «В гостиной стоял круглый стол овальной формы». длительного, волевого интеллектуального и эмоционального напряжения и жертвенности.
О плохом отношении к Достоевскому свидетельствует, например и тот факт, что даже «Братьев Карамазовых» считали чем-то вроде наспех сделанного бытового криминального романчика. На самом деле из пушкинского текста ясно следует, что «толстый этот генерал» и Онегин – почти ровесники.
И за этими грустными размышлениями следует строчка, на мой взгляд, объясняющая все: «Только что ел пломбир». Такова же судьба пьесы и романа под названием «Нищий». Трубадур банальности Доставалось классику и от современников и от наследников.
Из знавших Олешу остаются М. Булгаков и В. Катаев. В центре стоит автор «Зависти». Она даже не подозревает, что ее лучший друг – порождение еще одного "народа Тьмы". Но кому. Результатом этих поисков и явилась книга «Ни дня без строчки».
На самом деле из пушкинского текста ясно следует, что «толстый этот генерал» и Онегин – почти ровесники. Иное дело Катаев. Гумилевым. О том, каким «знатоком» Туркмении стал Олеша за несколько лет жизни в Ашхабаде, можно заключить из рассказа «Туркмен», который с равным успехом мог быть назван «Таджик», «Казах» «Китаец» и т. д. На самом деле из пушкинского текста ясно следует, что «толстый этот генерал» и Онегин – почти ровесники. статьями, очерками и дневниками.
Но Катаев буквально всюду опережал Олешу, жизнь которого кажется скучной, пресной по сравнению с яркой, бурной (особенно в молодости) жизнью Катева. После нескольких теоретических занятий, в ходе которых Мастер дала нам азы журналистики (конечно исходя из собственного опыта), оставшихся в строю студентов взяли в редакцию стажёрами. провести в присутствии Юрия Карловича вечер считало за счастье бесчисленное число людей». Именно этой небрежности мы обязаны тем, что в каждом школьном сочинении по «Евгению Онегину» можно найти пассаж о трагедии Татьяны Лариной, которую выдали замуж за старого генерала. К тому же все его известные сочинения создавались в условиях крайней спешки».
Да, шут. Вот сознаётся Белинский в письме к мемуаристу и историку литературы Павлу Анненкову: «Надулись же мы, друг мой, с Достоевским-гением. » Вот Лев Толстой более-менее деликатно замечает: «Достоевский – серьёзное отношение к делу, но дурная форма, однообразные приёмы, однообразие в языке». Две эти истории с перепутанными страницами (реальный случай из жизни Олеши и фантастический сюжет Гофмана) объединяет, конечно, эффект от сопоставления сочинений таланта и посредственности. Разнообразные героини «со следами бывшей красоты на лице», ставшие лютым штампом ещё во времена детства Достоевского, так густо населяют его романы, что впору прореживать.
Более того, он даже декларировал его создание в рассказе «Вишневая косточка»: «Невидимая страна внимания и воображения Я создаю мир, который не подчиняется никаким законам, кроме призрачных законов моего собственного ощущения». (Этот «Нищий» много раз упоминается в дневниковых записях Олеши. Вот говорит Глеб Успенский: «Редкие описания в его романах бесцветны и банальны до невозможности, а кроме того – потрясающе небрежны». Каков был модус пассионарности Олеши. Однако образ сумасшедшего (он считал себя председателем земного шара и, по совместительству, антихристом) торговца мало походит на советского дельца Андрея Бабичева.
Труд журналиста в то время оплачивался неплохо «. Самое интересное, что во всём этом есть изрядная доля правды. Он был всего на два года старше Олеши, однако покровительствовал ему (как Бабичев Кавалерову).
Социологизаторская концепция привычна (многие из нас усвоили ее еще в школе), но глубоко ошибочна. Обычно у плохих писателей есть какая-то особенная история, которую им хочется рассказать. В десятом номере журнала «Знамя» за 1996 год и в седьмых номерах «Знамени» и «Дружбы народов» за 1998 была опубликована часть не печатавшихся ранее дневников Олеши. Литературоведы говорят, что его, дескать, «не удовлетворяли принципы миропостижения Достоевского». Юный и ехидный Антоша Чехонте всласть оттоптался на подобных клише в своём коротком рассказе «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п». А был ли он настолько плох.
Пожалуй, это был один из самых интересных периодов в истории русской литературы. На ряду с дружескими чувствами (которые Олеша все-таки сохранял к Катаеву) у автора «Зависти» накапливалось раздражение, вызванная завистью ненависть к автору «Растратчиков». А при переводах с прекрасной формулировкой «за ненадобностью» выбрасывали из него главу о «Великом инквизиторе». Приятный вечер не состоялся, зато было дописана книга. А ревновать было к чему – решался вопрос, кто в литературе будет «главным исповедником загадочной русской души».
— так спросил магистр. Да и насчёт банальностей. Есть, правда, одно исключение, которое носит имя Лев Толстой. Вид его до странности старообразен (ему в то время не было и тридцати. Думается, что автор «Травы забвения», «Рога Оберона», «Белеет парус одинокий», «Алмазного венца» и даже «Время, вперед. » останется заметной фигурой в русской литературе ХХ века, но вещь, равную «Зависти» ему так и не удалось написать. Олеша искал это препятствие в мелочах: беда, оказывается, в том, что он пишет стоя, а не сидя, виноватой оказывается пишущая машинка, которую «тяжело» передвигать, «скорее надоедает, скорее чувствуешь желание отдохнуть» Разумеется, Олеша понимал, что это лишь самообман. Пушкину. Заметим: это не статья в «Правде», а рассказ.
В литературную жизнь Катаев вошел на удивление легко. В конце 1920-х Олеша был самым популярным автором «Гудка» (см. Только в последнем случае имеет место творческая одаренность, тот самый дар. призывал солдат, отправлявшихся на фронт, сражаться рабочих и дехкан — работать и т. д.
Еще более интересный пример — выступления И. В. В начале 1930-х Олеша покинул свой мир и уже не сумел в него вернуться. В 1919 году он уже в Красной Армии, командует батареей. Есть, правда, одно исключение, которое носит имя Лев Толстой. Нужно честно, день за днем записывать истинное состояние прожитого. »Впрочем, он еще пытался вернуться в литературу (неудачная попытка — рассказ «Наташа»).
Биогеохимическая энергия распределена в биосфере неравномерно, что порождает массовые миграции грызунов, муравьев, саранчи и т. д. Забегая вперед, отмечу, что «Три толстяка» принесли Олеше «дивидентов» больше, чем все остальные его произведения вместе взятые: сказка выдержала множество изданий, была поставлена на сцене (впервые — во МХАТе) по ней были поставлены опера, балет, художественный и документальный фильмы. Самое интересное, что во всём этом есть изрядная доля правды. И что интересно, речи этих ораторов, к примеру, знаменитая речь Ф. М. Впрочем, фельетоны «Зубило» имели, так сказать, специализацию, они касались непорядков на железных дорогах («Гудок» был газетой для железнодорожников). Оба перебрались сперва в Харьков, а потом в Москву.
Это очень ободрило автора «Цепи». Почему «Зависть» и «Трех толстяков» не постигла участь «Нищего» и «Смерти Занда». Непонятно, как автор «Лиомпы» и «Альдебарана» мог написать рассказ, за который было бы стыдно даже школьнику. Сейчас даже трудно представить, что в газете, где работали Ильф, Петров, Булгаков, Катаев «первым номером» был Олеша. Пожалуй именно «условиями крайней спешки» можно объяснить ставший уже хрестоматийным «ляп» Достоевского: «В гостиной стоял круглый стол овальной формы».
Надо все это обдумать и сделать выводы». Наступает уныние, которое нельзя изменить ничем. Они ничем не объединены это настолько же трудно, насколько и неценно. Поражает полное незнание Олешой туркменской жизни (даже кишлак у него назван аулом. ).
Его речи, как правило, банальны и малоинтересны, однако по свидетельству К. И. «Хижина» – это путешествие в орегонскую глушь, которое вдребезги разобьет ваши представления о природе вещей Семейный турпоход закончился трагедией: у Мака пропала младшая дочь. Можно провести эксперимент и перечитать, скажем, «Преступление и наказание», чтобы самостоятельно убедиться: все положительные герои там худощавые, а все отрицательные – либо толстые, либо «слегка жирноватые». » Вот Лев Толстой более-менее деликатно замечает: «Достоевский – серьёзное отношение к делу, но дурная форма, однообразные приёмы, однообразие в языке».
Влюбляется в него. Для творческой работы нужна энергия, биогеохимическая энергия живого вещества биосферы, открытая В. И. Книга, собранная В. Шкловским, М. Громовым и О. Суок-Олешей уже после смерти писателя включает, во-первых, наброски автобиографического романа, во-вторых, дневник с многочисленными заметками и отзывами о прочитанных книгах и, наконец, несколько действительно замечательных фрагментов имеющих художественную ценность: «Лавка метафор», эпизод с покупкой торта и некоторые другие. Так что же мешало Олеше писать, хорошо писать. свидетельства В. Катаева, М. Штиха, И. Овчинникова и одним из самых знаменитых писателей. Однажды с Юрием Карловичем Олешей произошла история, дневниковая запись о которой вошла в книгу «Ни дня без строчки».
«В моем теле жил гениальный художник, которого я не мог подчинить своей жизненной силе», — с грустью записал Олеша. Вот одна из них: «Вы прошумели мимо меня как ветвь, полная цветов и листьев». Попробуем подойти к интересующей нас проблеме иначе. Впрочем, до этого самого «впоследствии» надо было ещё дожить, чего Достоевскому не удалось. От западных же предков младенцу досталось право использовать знаменитый польский дворянский герб «Радван». Застрелился Маяковский.
Катаеву пришлось учиться многому и з того, что было дано Олеше от природы. Он моложе Катаева и Булгакова, но ему можно дать лет 50). Журналисты думают по-другому, пишут по-другому, у них нет той свободы, которая есть у писателя. По его мнению, чаще всего, к примеру, встречаются «Белокурые друзья и рыжие враги». Но возникает закономерный вопрос: почему тогда творения Олеши не ограничиваются калейдоскопом метафор, отдельными удачными фрагментами (вроде уже упомянутого мною эпизода с покупкой торта, вошедшего в «Ни дня без строчки») и «балластом», т. е.
Конечно. А вот Владимир Набоков рубит сплеча: «Достоевский есть не что иное, как низкопробное трюкачество, не имеющее себе равных по глупости во всей мировой литературе. В 19227-1928 годах были написаны лучшие рассказы Олеши, вошедшие позднее в сборник «Вишневая косточка» (1931). Олеша и Катаев познакомились еще в Одессе.
Он задержался, сел за письменный стол и за работой он забыл о свидании. Солженицын, уже присвоивший его). Вряд ли он завидовал Ильфу, в 1926–1927гг. Разнообразные героини «со следами бывшей красоты на лице», ставшие лютым штампом ещё во времена детства Достоевского, так густо населяют его романы, что впору прореживать. Каковы же были конкуренты Олеши.
Настоящее творчество Олеши в последние годы ограничивалось лишь чудными метафорами. Тот, кто воевал, как Толстой или тот, кто сидел, как Достоевский. Бисерные муравьи бегали среди кочек.
Есть ещё также изгои в этой системе — те, кто не входят ни в одну фракцию. Об аналогичных высказываниях Олеши упоминают В. Катаеви И. Глан. Зависть таланта к пассионарию (Олеша) и пассионария к таланту (Катаев). А вскоре после смерти его, как одного из тех, кто, по выражению Солженицына, «обслуживал курильницы лжи», предали анафеме. Разнообразные героини «со следами бывшей красоты на лице», ставшие лютым штампом ещё во времена детства Достоевского, так густо населяют его романы, что впору прореживать. Сталина.
Естественно, перед нами встает вопрос о прототипе Андрея Бабичева. Она прошла мимо многих интереснейших высказываний Олеши и в то же время «высосала из пальца» образ Олеши — жертвы «тоталитарного режима». Доставалось классику и от современников и от наследников.
По его мнению, чаще всего, к примеру, встречаются «Белокурые друзья и рыжие враги». Автор «Квадратуры круга» элегантно одет, весь вид его как будто излучает благополучие. Вы, кажется, сегодня летали, молодой марксист. » Но вот перелистываю несколько страниц.
Даже «проработкам» он не подвергался. Максимум, что можно поставить ему в вину, так это то, что городок Скотопригоньевск (место действия «Братьев Карамазовых») так и не стал русским аналогом Баскервилль-холла, хотя интрига в русском романе закручена ничуть не хуже, чем у Конан Дойла. Воображение покинуло Олешу, позднее его покинет и внимание). Позволю себе напомнить, что в период «апогея тоталитарного режима» работали Булгаков и Платонов, Заболоцкий и Зощенко, Шолохов и Паустовский. Не мог быть объектом зависти и тяжелобольной автор «Думы про Опанаса».
Плохие авторы избегаютнеобходимости признать собственную бездарность, ссылаясь на других, со схожими, по их мнению, особенностями, которые стоит отстаивать. В свою защиту они формируютутверждения вроде: «ЕслиАпдайкуможно полстраницы описывать женскую грудь, то и мне можно» или «Если Вирджиния Вулф позволяет себе вольности в описании пространства, то и я напущу тумана». Но Достоевскому в своей речи на открытии памятника Пушкину из каких-то загадочных соображений было угодно назвать мужа Татьяны стариком и теперь этого «старика», похоже, не вырубишь топором, что свидетельствует о чудовищном, всеподавляющем авторитете «плохого писателя». Зависть заставляет подсыпать яд сопернику или писать на него донос, но она же побуждает и к самосовершенствованию, к активной (часто полезной) деятельности, которая должна привести к победе над соперником.
Суок-Олеши (вдовы писателя) и М. Громова придал архиву Олеши порядок и собрал часть его дневниковых записей в» Ни дня без строчки». В 1956 году произведения Олеши были переизданы. В том, что многие свои ощущения Олеша передал Кавалерову, легко убедиться. А работа в новостной, оперативной журналистике (происшествия, аварии и прочее) вообще ставит крест на писательстве. Я это сделала.
И вы найдёте эти принципы в книге. На мой взгляд, за исключением этих фрагментов, да еще, пожалуй, страниц, посвященных детству, «Ни дня без строчки» — вне литературы ибо к настоящей литературе никак нельзя отнести пересказы произведений Данте, Уэллса, Эдгара По и др. Можно провести эксперимент и перечитать, скажем, «Преступление и наказание», чтобы самостоятельно убедиться: все положительные герои там худощавые, а все отрицательные – либо толстые, либо «слегка жирноватые». Этой завистью слабого (и в физическом и в духовном смысле) обывателя к энергичному и деловому (хотя и на редкость противному) человеку пронизана вся новелла. Вот говорит Глеб Успенский: «Редкие описания в его романах бесцветны и банальны до невозможности, а кроме того – потрясающе небрежны».
Есть, правда, одно исключение, которое носит имя Лев Толстой. После 1931 года Олеша не «отшлифовал» ни одного своего произведения. А где же моя «Анна», мое «Война и мир», мое «Воскресенье» и т. д. При жизни очень многие считали его неважным, а то и вовсе плохим писателем.
Олеша, как и любой хороший писатель, создал свой мир. Что касается «Ни дня без строчки», то я не разделяю восторга некоторых авторов, считающих, что это «великое», «гениальное» произведение, якобы «образец новаторской прозы». Вспомним, что работа есть понятие физическое — процесс превращения одного вида энергии в другой, а «человеческий разум не является формой энергии, а производит действия, как будто ей отвечающие». О куске хлеба им, как правило, думать не приходилось.
Эффект этой энергии — пассионарность — открыт и описан Л. Н. Справа, на переднем плане, стоит Михаил Булгаков, слева — Катаев. Прославился Олеша и своими буримэ. Даже долгожданный выход в свет «Книги прощания», в которую вошли прежде всего не публиковавшиеся ранее или публиковавшиеся лишь в журналах дневники Олеши, в чем-то даже повредил ему ибо разрушил миф, бытовавший со времен первого издания «Ни дня без строчки» о том, что В. Шкловский, якобы, скрыл лучшую часть дневников (видимо из той же зависти). Бешеный темперамент — в пятьдесят шесть лет Он — мужчина. Что же ему помешало. Войну Олеша пересидел в Ашхабаде. Пожалуй именно «условиями крайней спешки» можно объяснить ставший уже хрестоматийным «ляп» Достоевского: «В гостиной стоял круглый стол овальной формы».
У членов Союза писателей было не мало льгот и привилегий. Иное дело гипотеза, которую мы смело можем назвать социологизаторской. Шкловский. Государство еще не протянуло к ней свою железную лапу, а оголтелые рапповцы и лефовцы не были так страшны и диспуты между литературными объединениями только добавляли «перца» литературной жизни. Лицо хозяина жизни.
Его пьесы «Заговор чувств» и «Список благодеяний» хотя и были поставлены на сцене двух прославленных театров (первая — в Театре Вахтангова, вторая — Мейерхольда) большим успехом не пользовались. Вот что писал о нем С. А. По свидетельству З. Шишовой, пьеса «Бильбао» осталась во фрагментах, даже не написанных, а только задуманных. Литературоведы говорят, что его, дескать, «не удовлетворяли принципы миропостижения Достоевского». Олеша явно склонялся к этому, третьему пути. То есть, в обществе, как бы диктатура, но как бы свобода выбора.
«Синеглазый и я потонули в сиянии славы «Зубилы», — писал В. Катаев, — Как мы не старались, придумывали для себя броские псевдонимы ничто не могло помочь Ему давалиотдельный вагон». А без дополнительной пассионарности талант Олеши был бессилен. А сам Фёдор Михайлович оказался настолько крут, что смог обычный полицейский детектив превратить в высокий психологический роман, которому вечно будут изумляться и из которого уже не станут выбрасывать «Легенду о Великом Инквизиторе». В саду сидел Ньютон». После войны муза не вернулась к Юрию Карловичу. История рассудила их по-своему и, похоже, вполне справедливо.
А был ли он настолько плох. Кто так зло подшутил над автором «Зависти» и «Трех толстяков». Посленяя фракция — отречение — лидирующая фракция, которая управляет городом, в которой состоят только альтруисты, которые делают всё для остальных и не оставляют практически ничего для себя. (Вообще, нет ничего смешнее интеллигента, который желает показаться «простым» и для этого «окает» так, что приводит в изумление даже жителей поволжских деревень. ) Позволю себе напомнить несколько вполне крестьянских фамилий: Есенин, Твардовский, Шолохов, Астафьев, Лемешев.
Да и пошлое механически слепленное определение русской литературы «Сплошной Толстоевский» дорогого стоит. Возникла она еще в советское время. Книги его расходились мгновенноЕго изречения передавались из уст в уста», «. Максимум, что можно поставить ему в вину, так это то, что городок Скотопригоньевск (место действия «Братьев Карамазовых») так и не стал русским аналогом Баскервилль-холла, хотя интрига в русском романе закручена ничуть не хуже, чем у Конан Дойла.
Я строчил статьи, писал тексты к видеорепортажам. Так чём же их наполнить.
: «А может быть я уже разучился писать. Л. Славин утверждал, что прототипом и Андрея и Ивана Бабичевых (что довольно странно) был некий весьма странный гражданин, торговавший на одесском базаре и посещавший «Коллектив поэтов». Владея русским (кстати, неродным для него) языков не хуже великого Набокова, он так и не стал вторым Набоковым, но Олеша остался королем метафор. Видимо, как раз в этом и проявился феномен «русских мальчиков», мастерски нарисованный Достоевским: «Дайте русскому школьнику карту звёздного неба и на следующий день он вернёт вам её исправленной». Это вторая книга знаменитой вампирской саги ("Сумерки", "Новолуние", "Затмение", "Рассвет"), возглавившая списки бестселлеров десяти стран. Тем не менее всё-таки кажется, что в этом заезде Достоевский вырывается вперёд.
Понимал ли он это. Заходилось, завертелось. Вернадским. А что же другой завистник, Катаев. Но главное, конечно же, не в этом. Его зависть имела психофизиологическую природу.
Считается, что Сталин никогда не был хорошим оратором. В 1928 году вышла в свет написанная еще в 1924 сказка «Три толстяка» иллюстрированная самим М. Добужинским, которому текст сказки прислали в Париж. Нет, это не новаторская проза, а литературно-мемуарный винегрет. Это сродни мести Кавалерова, который, крикнув Бабичеву «колбасник. », тем самым низвел этого государственного мужа до уровня удачливого мещанина. И им кажется, что они не могут двигаться дальше, пока не расскажут именно эту историю.
Пьесы, повести, рассказы оставались недописанными, а сам Олеша стал чувствовать себя стариком (в тридцать с небольшим лет. ) Тогда же у Олеши появилась тема молодости, с которой он связывал свои писательские и журналистские успехи. Юрий Олеша» в то время представляла из себя вещь крамольную. Видимо, ему было стыдно за свои произведения, оттого-то даже вещей, написанных на журналистском уровне, у него мало. Хотя как мемуары они интересны и в них есть несколько удивительных развернутых метафор, но создать еще одну великую книгу (равновеликую «Зависти») Олеша не смог. Десять старушек – уже рупь.
Увы. Именно этой небрежности мы обязаны тем, что в каждом школьном сочинении по «Евгению Онегину» можно найти пассаж о трагедии Татьяны Лариной, которую выдали замуж за старого генерала. Чуковского, которого трудно заподозрить в сталинизме, не только речи Сталина, но даже само его появление вызывало реакцию, которую обычно называют «массовым психозом» — явление, не объяснимое одним лишь страхом. Не далеко от этой версии ушел и В. Б. Народа, куда более жестокого и опасного, чем аристократы-вампиры.
Итак, двойная зависть. А ревновать было к чему – решался вопрос, кто в литературе будет «главным исповедником загадочной русской души». Вернемся к Олеше. Но много ли счастливей посмертная судьба Олеши. В то время среди интеллигенции было модно «идти в массы» и Олеша решил взять себе «простонародный» псевдоним, он решил подписаться: «Касьян Агапов». Да, его не проклинают, напротив, даже жалеют как «жертву режима».
Сюжет — набор штампов и общих мест. В данном случае согласен с М. О. Чудаковой, писавшей, что: «Вся она кричит — то почти беззвучно, а то и в полный голос — что он не может писать, что он забыл, как это делается» К сожалению, Чудакова не пыталась найти объяснение этому явлению, а лишь констатировала факт. Выбор такого псевдонима очень показателен: имя «простого мужика» почему-то обязательно должно быть «корявым:, неблагозвучным. Образно выражаясь, найдя клад с золотыми монетами, она приняла их за медные. К тому же все его известные сочинения создавались в условиях крайней спешки».
Особенно досадно, что едва ли не худший рассказ Олеши посвящен А. С. Спуститься в ресторан где подавали вкуснейшие киевские котлеты где можно было сидеть не торопясь и говорить, говорить» Олеша, видимо, любил быть «душой компании». Именно этой небрежности мы обязаны тем, что в каждом школьном сочинении по «Евгению Онегину» можно найти пассаж о трагедии Татьяны Лариной, которую выдали замуж за старого генерала.
Все мы знаем, что идеальных людей не бывает: кто вампиром окажется, кто гномом-тихогромом оборотнем, кто насилием увлекается Данный роман самый удачный пример за всю историю человеческой цивилизации, когда ученик превосходит своего учителя. Среди ее создателей следует отметить Е. Габриловича и А. Белинкова. Он понимал, что болен творческим бессилием, но причину «болезни» найти не мог: «Моя деятельность сводится сейчас к тому, что в течении дня я заношу на бумагу две-три строчки размышлений эта деятельность составляет по величине не больше, чем, скажем, записки Толстого не то что в дневниках, а в той маленькой книжечке, которую он прятал от жены.
Крамолы у Олеши мало ибо он был вполне лояльным советским гражданином. Звали новорождённого Фёдором Достоевским. Конечно, не Маяковскому. Напомню, что в двадцатые годы работали Булгаков и Платонов, Ахматова и Пастернак, Зощенко и Бабель, Лавренёв и Багрицкий, Ильф и Петров, Заболоцкий и Хармс, Горький, уже писавший «Самгина» и Шолохов, работавший над «Тихим Доном» (или же, как считает А. И. Как известно, творчество многих писателей автобиографично. Гудковой пришлось приложить немало усилий, чтобы доказать «оппозиционность» Олеши.
Как я уже отметил, творчество требует сверхнапряжения, т. е. В который раз перечитываю знакомые строки: «В мире было яблоко. Пассионарный признак самостоятелен.
В Москве он поначалу устроился на работу в информационном отделе газеты «Гудок», но вскоре начал писать стихотворные фельетоны и перебрался в культурно-бытовой отдел — знаменитую «четвертую полосу» «Гудка». Беда в другом: «Туркмен» — вещь малохудожественная. По его мнению, чаще всего, к примеру, встречаются «Белокурые друзья и рыжие враги». ») и про Родиона Раскольникова («Ну, не скажите. Спустя несколько дней, он внезапно появляется в магазине, где она подрабатывает продавцом, узнаёт её, влюбляется в неё, прелюдия к сексу, секс, та-даааам.
Довольно скоро Олеша-«Зубило» стал самым популярным фельетонистом «Гудка». Вообще, жизнь писателя в Советском Союзе была относительно легка (если он, конечно, не ссорился с властью). Если бы не было рассказа «Друзья», то «Туркмена» можно было бы назвать пределом падения художника. «Вы, кажется, сегодня летали, студент. Однако 100-летний юбилей Олеши прошел даже тише, чем юбилей Катаева.
Теоретически нападки коллег на Достоевского можно объяснить элементарной завистью. Клей эпоса не стекает с моего пера а вдруг «Зависть», «Три толстяка», «Заговор чувств», несколько рассказов — это все, что предназначено мне было написать»Подобные записи часто встречаются в дневниках Олеши. Фракция бесстрашия, в которой собрались самые отважные и храбрые члены общества. В своё абсолютнолетие все подростки сдают тест на принадлежность к фракции. Версию В. Катаева, объяснявшего творческий «взлет» и «падение» Олеши неразделенной любовью, целесообразней оставить фрейдистам. За 6 лет обучения я поняла, что это именно так.
И что интересно, за свое «творение» Олеша получил первую премию на конкурсе современного рассказа в Ашхабаде. Эта версия представляется мне крайне неубедительной, так как трудно найти другого писателя, у которого бы было больше «недоделок», чем у Олеши. Какая уж тут «шлифовка». Первая премия была фактически забронирована за Олешей. Олеша был завистник.
Деловитость, решительность, ловкость, удачливость, ум, здоровье Катаева, пройдя через раздраженное завистью сознание и подсознание Олеши, воплотилось в Андрее Бабичеве, вызывающем ненависть у Кавалерова и неприязнь у читателя. «Ни дня без строчки», на мой взгляд, гораздо слабее поздней прозы Катаева. Увы. Думается, что прототипом (или одним из прототипов ибо Бабичев, возможно, образ собирательный) Бабичева был тот, кому завидовал сам Олеша. Он написал раз в десять больше, чем Олеша, причем умел писать что нужно и когда нужно. Ведь писатель не обязан отражать жизнь.
Так, к примеру, Кавалеров жалуется, что его не любят вещи. От Мастера получал похвалу и думать забыл про тот разговор. Такой эффект не будет продолжительным ибо для долгой творческой жизни нужна собственная пассионарность, но и этого эффекта хватило на то, чтобы русская литература стала богаче на одного талантливого писателя.
Олеша был талантлив, но работал мало (я имею в виду настоящую, творческую работу) и оставил очень небольшое литературное наследие. Тем не менее всё-таки кажется, что в этом заезде Достоевский вырывается вперёд. Общество же не хочет, чтобы рассказывали о том, как оно отвратительно» Олеша не решился вступить в такое противостояние и предпочел стать заурядным советским писателем, забыв, что «главное назначение искусства — говорить правду»Согласиться с этим тезисом — значит подменить живопись фотографией, а литературу публицистикой. ОТВЕТ — ДА. А сам Фёдор Михайлович оказался настолько крут, что смог обычный полицейский детектив превратить в высокий психологический роман, которому вечно будут изумляться и из которого уже не станут выбрасывать «Легенду о Великом Инквизиторе».
Литературоведы говорят, что его, дескать, «не удовлетворяли принципы миропостижения Достоевского». Его ужасает внезапно наступившее творческое бессилие. Уж здесь известные всем анекдоты и про Наташу Ростову («Гусары, молчать. Катаев в своем скандально знаменитом «Алмазном венце» писал: «Однажды ключик сказал мне, что не знает более сильного двигателя творчества, чем зависть. «Он был в большой моде, особенно после выхода сборника рассказов, открывавшегося чудесной «Вишневой косточкой». В «Даре» Набокова есть замечательный фрагмент: литератор Годунов-Чердынцев прежде, чем пойти на маскарад, где его ожидало свидание с любимой, решил вычеркнуть одну из написанных им ранее фраз.
Следовательно, в успехе речи решающую роль сыграло личное присутствие Достоевского. Вспомним, что лучшие писатели в то время, как правило, работали военными корреспондентами (Симонов, Петров, Паустовский, Твардовский, Каверин, Катаев). Как видим, Олеша завидовал не представителям другого класса, «людям нового мира» и т. п., а именно пассионариям, вне зависимости от того, советские партработники, выходцы из крестьян они или московские интеллигенты. Его литературная жизнь складывалась весьма успешно.
О том, что произошло в дальнейшем, я уже писал. Закон притяжения поджидал его под деревом, на черной земле, на кочках. Юный и ехидный Антоша Чехонте всласть оттоптался на подобных клише в своём коротком рассказе «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п». У Олеши был выбор: писать «правильно» и стать советским вельможей как Федин и Катаев) писать «в стол» (как Ахматова и Булгаков) или занять «экологическую нишу», т. е. Сюжету конец и это двадцатая страница, а впереди ещё 270 и плюс две книги.
») точно стоят наравне. После того, как в 1927 году в журнале «Красная новь» была опубликована «Зависть», к славе журналиста прибавилась слава писателя. (время работы над «Завистью») Олеша был куда известней его.
вокруг Олеши стала складываться атмосфера легендарности. Материалом для фельетонов служили сообщения рабкоров «Гудка» о различных бюрократах, халтурщиках и тому подобных личностях, от которых не было и нет честным гражданам житья и по сей день. То, что эта версия явно «притянута за уши» становится очевидно, если мы вспомним, что не кто иной, как сам Шкловский при помощи О. Г. Писал он по-прежнему мало, плохо: бездарный рассказ «Иволга» и очерк «Воспоминание» не украсили его литературную биографию.
Эти основные принципы не только возможно понять — их можно использовать, чтобы улучшить свою жизнь во всех отношениях. Николай Кавалеров (главный герой лучшего, на мой взгляд, произведения Олеши — повести «Зависть») несомненно, alter ego Олеши, что он сам признал в своей речи на I съезде советских писателей. Кстати, сам Достоевский весьма его ценил и даже собирался перевести на русский язык один из наиболее одиозных романов Сю «Матильда». Но настоящим позором для Олеши стал рассказ «Друзья» (1949). Своего рода, заложить фундамент агентурной сети. (этой точки зрения придерживались И. Глан, Э. Казакевич, В. Ардов, П. Марков, А. Аборский и др. В 1915 году Катаев добровольцев ушел на фронт, где дослужился до звания прапорщика, получил «Георгия» и оружие «за храбрость» и был отравлен газами.
Того, кто будет искать в дневниках крамолу, ждет разочарование. Но Достоевскому в своей речи на открытии памятника Пушкину из каких-то загадочных соображений было угодно назвать мужа Татьяны стариком и теперь этого «старика», похоже, не вырубишь топором, что свидетельствует о чудовищном, всеподавляющем авторитете «плохого писателя». Можно продолжить это повествование, сказав о том, что роман полон постоянных повторов одних и тех же фраз о челюсти главной героини, которая отваливается, о губах, которые то горят, то набухают Можно даже обратить ваше внимание на то, что не стоит бояться начинать читать «50 оттенков серого (Грэйя)» на языке оригинала, так как выучив слова на первых 20 страницах — вы уверенно дочитаете всю трилогию до конца.
А сам Фёдор Михайлович оказался настолько крут, что смог обычный полицейский детектив превратить в высокий психологический роман, которому вечно будут изумляться и из которого уже не станут выбрасывать «Легенду о Великом Инквизиторе». И Олеша сумел прославиться на таком фоне. Самое интересное, что во всём этом есть изрядная доля правды.
Возможно ли всё это. Она не слишком хороша в этом». Эту концепцию Белинков исповедовал (именно исповедовал. ) очевидно, нисколько в ней не сомневаясь: «Из-за чего возникает конфликт поэта и общества.
Предназначенная для МХАТа «Смерть Занда» так и осталась в набросках, по которым ее смогли собрать лишь в 1980-е. Он стал советским вельможей. Итак, если пассионарный воин может заставить своих товарищей забыть о страхе смерти, пассионарный политик — об убеждениях и первоочередных делах, то, логично предположить, что пассионарный литератор может невольно «ввести» пассионарность своему коллеге. писать, не ссорясь ни с властью, ни со своей совестью (примеры — Пришвин, Паустовский, Каверин).
Вот он, ответ. Еще более нелепо — видеть причину творческого бессилия в «тоталитарном режиме». По недосмотру страницы «Житейских воззрений» четвероногого и хвостатого филистера оказались отпечатаны вместе с листами биографии музыканта.
В довершение всего, Олеша и физически уступал Катаеву, был на голову ниже ростом. А ведь литературная жизнь в 1920-е отнюдь не была бедна. Последняя удача, пожалуй, «Альдебаран» (1931). В дополнение к словам о «дьяволе» позволю себе привести еще две цитаты из дневников Олеша: «Видел в парикмахерской лицо человека, каким хотелось бы самому быть.
Русский мальчик А был ли он настолько плох. Да и познакомился с ним Олеша лишь в 1928 году. Юрий Олеша начал заниматься литературной деятельностью еще в Одессе: писал стихи, был членом литературных кружков «Зеленая лампа» и «Коллектив поэтов», печатался в местных литературных альманахах. Чего там только нет: от заготовок для автобиографии до сюжетов ненаписанных повестей, рассказов, пьес.
Невозможно узнать в этом рассказе автора «Зависти» и «Вишневой косточки». А ревновать было к чему – решался вопрос, кто в литературе будет «главным исповедником загадочной русской души».