На другом конце эмигрантской земли «Отплытие на остров Цитеру» встретили проще и воодушевленнее. Это не подражание, конечно, это родственность некоторых 1 Цитера (Кифера) — остров в Эгейском море у южной оконечности Пелопоннеса, в античной Греции он являлся центром культа Афродиты (Венеры). Читайте стихотворение Шарля Бодлера «Путешествие на остров Цитеру» онлайн и скачивайте все тексты автора полностью бесплатно.
Небольшой, пестрый по составу сборник «Отплытье на о. Цитеру» со стихами яркими, как детские рисунки изобилует эпиграфами, названиями разделов и циклов. Существуют и сравнительные точки зрения на обе картины. Она изображает». Но широты тематической мы не найдем. «Реальные» персонажи, фантастические ангелочки, «оживающая» скульптура сливаются в единый мир, в единую игровую — театральную реальность. 13 января 1937 г., через четверть века после почти одноименного первого сборника и тем же самым тиражом в 300 экз., книгу отпечатало берлинское издательство «Петрополис» — «в ознаменование девятнадцатилетия издательства».
Книга привлекла некоторое внимание критики. Остается выяснить, насколько самостоятелен Георгий Иванов. А на первом плане, в нижнем правом углу — пара, еще не помышляющая о путешествии. Этот эффект усиливается и колоритом.
Она изображает». У пары на переднем плане и еще у одной есть «свои» ангелочки, уютно пристроившиеся рядом с ними, вроде тех, что подле Венеры. Автор «Отплытья» явно хотел, чтобы в его стихах отразилась брюсовская широта, что ему и удалось. Умение видеть «акмеистически», как видит свою натуру художник, проявилось ещё до вступления в акмеистический Цех поэтов. Но в берлинском «Отплытии» со скульптурой творится нечто удивительное: на спине у Венеры и у ее ног копошатся два амура — розовенькие, резвые, но точь-в-точь похожие на скульптурного. Всего лишь сорок стихотворений, но каких только форм и жанров нет среди них.
Как во всех поэтических сборниках Георгия Иванова, книга открывается разделом с двадцатью новыми стихами, затем почти полностью (37 из 41) перепечатаны «Розы». Так как «художники самостоятельные», по Ходасевичу, не чета авторам «переимчивым», перенимающим у кумиров все, что им импонирует: «походку, прическу, жесты и прочее — вплоть до маленьких недостатков, вроде картавости или заикания». Зато видна широта влияний. Мне кажется, что это жизнеощущение — сейчас общее не только для нас, эмигрантов, но для всех сознательных людей, переживших смерть Европы, увидевших, что мир вступил в какой-то абсолютно новый — и, надо сказать, довольно-таки отвратительный эон, в котором человеку, как он понимался со времен Христа и Марка Аврелия, нет места.
Было в названии первой книги Георгия Иванова и нечто автобиографическое. Сдержанно похвалил в престижной «Русской мысли» Брюсов. В книге он собрал подряд октавы, рондо, сонеты, триолеты и многое другое, а также «газэллу», каковую находим и у Георгия Иванова.
Они переводят внимание зрителя на скульптуру в самом правом краю картины. Считается, что Ватто наложил на эту мифологическую подоснову один из сюжетных мотивов популярной в его годы комедии Флорана Данкура «Три кузины», «в котором упоминался чудесный остров, откуда ни одна девушка не возвращается без поклонника или мужа»3. Художника интересуют пары в центре, которые только начинают движение. Вопрос ставится сначала чисто теоретический: почему «сами писатели, всегда очень ревниво оберегающие свою самостоятельность, самоличность, порой не боятся упрека в тех заимствованиях, которые регистрирует сравнительное литературоведение». Дальние пары сливаются воедино (в парижском варианте 1717 года — в долине, здесь — на корабле).
Отсвет солнца падает на голову и плечо Венеры и она начинает постепенно «оживать». Эта дорога привела «паломников» к герме Афродиты, она же ограничивает их пребывание на «острове любви» перспективой неминуемого возвращения в мир реальной жизни. На следующий день после Адамовича в «Возрождении» (1937, 4080, 28 мая) на избранное Георгия Иванова откликнулся Ходасевич.
), расположен в Эгейском море к югу от Пелопоннеса и считается одним из главных культовых центров богини любви и красоты Афродиты (от названия острова происходит один из эпитетов Афродиты — «Киферийская»). Недаром Гумилёв своем отзыве писал о «большой сосредоточенности художественного наблюдения» у автора «Отплытья». Тем самым значительно насыщается и уплотняется пространство изображённого действия. «Каждое стихотворение при чтении, — писал он, — дает почти физическое чувство довольства». Для Ватто было сделано исключение: его картине был присвоен специальный статус «галантное празднество», тем самым Академия признавала заслуги художника5. Считается, что Ватто наложил на эту мифологическую подоснову один из сюжетных мотивов популярной в его годы комедии Флорана Данкура «Три кузины», «в котором упоминался чудесный остров, откуда ни одна девушка не возвращается без поклонника или мужа»4.
Эта скульптура уже встречалась у Ватто в картине «Любовное удовольствие» (1717/18). И откуда ей было взяться на заре несколько туманной юности. В берлинском же варианте уплотнённое и замкнутое пространство, наполненное динамикой празднества, до предела усиливает в образе состояние «здесь и сейчас»16. Он любит старину, стремится к декоративности, пользуется стилизацией, обнаруживая развитый вкус и напоминает художников «Мира искусства». Существеннее, однако, что уже в начале пути проявилось умение не столько подражать, сколько преображать заимствования, подчинять их своей внутренней тональности. Согласно одной из них, луврскую картину можно рассматривать как размеренно-повествовательную: сюжет здесь достаточно широко развёрнут во времени — его зрительной метафорой становится панорамный пейзаж с уходящей вдаль водной дорогой.
Существуют и сравнительные точки зрения на обе картины. Книга имеет подзаголовок: «Избранные стихи 1916—1936». Яркие, детально выписанные группы. Зрительные впечатления явно преобладают. Мечтательность, романтизм, меланхолия определяют настроения начинающего поэта.
И варьирует эту мысль: «инстинкт созерцателя, желающего от жизни прежде всего зрелища». По свидетельству современника, «две строчки Блока значили больше, чем все, что вслед за ними заполняло журнальные тома». Почти в каждой группе есть кто-то, оборачивающийся назад (то есть лицом к нам), таким образом создается впечатление движения, единой связи процессии. Михаил Лозинский, с которым Георгий Иванов познакомился в Цехе поэтов, подчеркнул «своеобразный голос, которым ведется рассказ».
К решительному генералу благоволил и сам Император Николай Первый. В 1909 году у Валерия Брюсова вышла книга «Все напевы». В «Отплытии на остров Цитеры» (вариант 1718/19 г. — Берлинский вариант) процессия, состоящая из влюбленных групп, устремляется к кораблю. В луврской картине классически выстроенная цветовая перспектива визуально подчёркивала удалённость задних (холодных) планов по отношению к передним (тёплым). Его взволновали не «сны», а вполне конкретная проблема источника текста одного конкретного стихотворения Георгия Иванова, печатавшегося уже и раньше — и в «Последних новостях» и в «Розах». Реально существующий остров иногда именуемый в латинском варианте — Цитера12 (греч.
Грань между теми и другими, прямо скажем, неуловимая. Для Ватто было сделано исключение: его картине был присвоен специальный статус «галантное празднество», тем самым Академия признавала заслуги художника6. Панорама лирических свершений за двадцать лет. Но это будет позднее, а в то время экземпляр своей книги Георгий Иванов посылает на адрес журнала «Аполлон» Николаю Степановичу Гумилёву. Обращаясь к опыту Пушкина, Ходасевич делает вывод кардинальный: «художникам самостоятельным» «безразлично, у кого красть – лишь бы краденое шло на пользу». Причислен ли тем самым Георгий Иванов к «художникам самостоятельным».
Эта дорога привела «паломников» к герме Афродиты, она же ограничивает их пребывание на «острове любви» перспективой неминуемого возвращения в мир реальной жизни. Есть еще пролог, эпилог, посвящения, явные аллюзии, цитаты, вплетенные в стихи. Часть требуемых денег подарила на день рождения старшая сестра.
За счёт более низкой точки зрения (горизонта) и менее свободной предметной ситуации в берлинском «Паломничестве» общее пространство изображения теряет глубину и широту луврского. Нет. Если первый вариант, созданный Ватто для вступления в Королевскую академию художеств, в немалой степени ориентирован на живопись классицизма и его лидера Пуссена, чьи традиции ещё были сильны в Академии, то во втором варианте художник выстраивал форму и образ, в значительной мере следуя традициям Рубенса и мастеров венецианской школы17. Первоначально было написано: «паломничество на остров Киферу» затем писец зачеркнул эти слова, а вместо них написал: «галантное празднество»6. Есть определенная грань, отделяющая подражание от влияния.
Автор увлеченно примерял свой талант к разнообразию поэтических форм, словно действуя по завету Брюсова, сказавшего: «Неколебимой истине / Не верю я давно, / И все моря, все пристани / Люблю, люблю равно». В берлинском же варианте уплотнённое и замкнутое пространство, наполненное динамикой празднества, до предела усиливает в образе состояние «здесь и сейчас»17. В рецензии на вторую книгу Георгия Иванова «Вереск» Гумилёв снова подчеркнул то же свойство: «Ему хочется говорить о том, что он видит». Первоначально было написано: «паломничество на остров Киферу» затем писец зачеркнул эти слова, а вместо них написал: «галантное празднество»7. Но это еще не все. Мир мертвого искусства и мир игры, жизни соединяется воедино.
Тут романс, сонет, послание, баллада, элегия, стансы, акростих, триолеты, газель (написано, как у Брюсова — «газэлла»). К этому времени живописные произведения Ватто, которые получили у современников условное название «галантных сцен» имели столь широкий успех, что это дало возможность членам Академии не рассматривать его вступительную работу в обязательной системе классических жанров. Сравнив стихотворение «В глубине, на самом дне сознанья» с «оригиналом» стихотворением «В заботах каждого дня», Ходасевич странным образом не видит в «копии» «ничего, кроме случайной реминисценции». Отметил в «Аполлоне» «крупные достоинства» Гумилёв — редкую у начинающего поэта утонченность, безусловный вкус, неожиданность тем.
Заключительный третий раздел содержит стихи, написанные в России, преимущественно из «Садов». Пафос книги – утверждение зримого мира, очарованность тем, что составляет «радость для глаз». Ни в одном из его последующих сборников не находим такого жанрового фейерверка.
Это жизнеощущение — источник всей поэзии Г. Иванова. Мыслилось также в качестве начала, за которым непременно последует продолжение, что подтверждалось вызывающим подзаголовком «Книга первая». Это сопровождается его визуальным сокращением. К этому времени живописные произведения Ватто, которые получили у современников условное название «галантных сцен» имели столь широкий успех, что это дало возможность членам Академии не рассматривать его вступительную работу в обязательной системе классических жанров. Итак, «Отплытье» мыслилось автором как поэтическое путешествие из домашнего мира в литературы.
Вместе с деньгами передал клише с эгофутуристической издательской маркой: в треугольнике правильным почерком учителя чистописания выведено латинское слово Ego, которое и теперь некоторые прочитывают по-русски как загадочное «Едо». Первый вариант «Паломничества на остров Киферу» был создан Ватто в качестве обязательной картины для баллотирования в полные члены Королевской академии художеств. Для такого «цитатного» автора, как Георгий Иванов, вопрос не праздный. Но — решающая: «переимчивые авторы подпадают влиянию только излюбленных авторов».