3 мая 1870 года (147 лет назад) родился Александр Николаевич Бенуа — русский художник историк искусства, художественный критик, музейный деятель, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства». Александр Николаевич Бенуа (21 апреля (3 мая) 1870, Санкт-Петербург — 9 февраля 1960, Париж) — русский художник историк искусства, художественный критик, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства». Александр Николаевич Бенуа поселяется в Париже и становится ведущим художником-декоратором французской оперы.
Бенуа Александр Николаевич (1870-1960) художник-график, живописец, театральный художник издатель, литератор, один из авторов современного образа книги. В Петербурге родился русский художник историк искусства, художественный критик Александр Николаевич Бенуа. Александр Николаевич Бенуа (фр. Alexandre Benois 21 апреля (3 мая) 1870, Санкт-Петербург— 9 февраля 1960, Париж)— русский художник историк искусства, художественный критик, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства». Александр Николаевич Бенуа – крупнейший искусствовед, живописец издатель и автор великолепных иллюстраций, литератор и театральный художник, один из основоположников русского модерна. Александр НиколаевичБенуа (Alexandre Benois)— русский художник историк искусства, художественный критик из семьи известных архитекторов, основатель объединения «Мир искусства».
Александр Николаевич Бенуа (фр. Alexandre Benois 21апреля 3мая1870, Санкт-Петербург— 9 февраля 1960, Париж)— русский художник историк искусства, художественный критик, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства».
Трудно переоценить масштабы этой работы, которая могла быть только коллективной. Отъезд как и ранее состоялся для постановки спектакля в «Гранд-опера» и участия в выставках, но оттуда в Россию он не вернулся. И здесь Бенуа дает отрицательный ответ —«вряд ли за все XIX столетие в истории живописи сыщется где-либо такое собрание отчаянных борцов и преобразователей». В творчестве Бенуа-художника решительно преобладала история. В детстве занимался рисованием у старшего брата Альберта (Альбера) Бенуа – академика и главы Общества русских акварелистов. Может быть искусству России не хватало значительных личностей.
Его первые самостоятельные работы (1892-1895) представляют собой цикл изображений Павловска, Петергофа, Царского Села, уголков старого Петербурга, а также городов Германии и Швейцарии их старинных кварталов и памятников архитектуры. Критерий художественного качества объявлялся важнейшим в оценке произведений. Именно по той же причине, по которой с таким усердием выписывались иностранные портретисты (что и повело к расцвету собственной школы портретистов), выписывались с не меньшим усердием иностранные «портретисты местностей» —перспективисты и видописцы, под влиянием которых и среди доморощенного малерства стали проявляться вскоре первые проблески пейзажной живописи, но относящиеся сюда произведения сперва представляют собою не что иное, как просто архитектурные и топографические съемки, а затем только они, по мере того как иностранные наставления глубже прививались, приобретают все большее техническое совершенство и все более художественный характер. Его первые самостоятельные работы (1892-1895) представляют собой цикл изображений Павловска, Петергофа, Царского Села, уголков старого Петербурга, а также городов Германии и Швейцарии их старинных кварталов и памятников архитектуры. Это отозвалось и на Брюллове. Художники и критики, по примеру Бенуа, становились историками, собирателями, открывателями и истолкователями забытых или непонятных художественных ценностей.
В конце 1890-х годов кружок молодых единомышленников преобразовался в общество «Мир искусства» и редакцию одноименного журнала. В 1910, после раскола СРХ, поводом для которого послужили его резкие статьи, направленные против московских участников, стал одним из учредителей Общества художников «Мир искусства». Наиболее ранние из ретроспективных произведений Бенуа связаны с его работой в Версале. Особенно способствовали этому его карикатуры. 401), «Выход императрицы Екатерины II в Царскосельском дворце» (1909, Гос.
И. Грабарь отметил в иллюстрациях Бенуа тонкое понимание Пушкина и его эпохи и вместе с тем обостренное чувство современности, а Л. Бакст назвал цикл иллюстраций к «Медному всаднику» «настоящим перлом в русском искусстве». Когда думаешь о русском искусстве, то совсем не нужно, чтоб приходили на ум великолепное здание на Васильевском острове и все бывшие в нем премудрые заседания, вечная и фатальная их бестолочь, чтоб рисовались воображению схороненный в нем некрополь гипсов, мерцавшие когда-то кинкеты «натурного класса» и треуголки, шпаги и мундиры профессоров и учеников, так часто менявшие свой вид. Скрепя сердце, привыкший по воспитанию повиноваться, принимался несчастный Щедрин «заделывать», «успокаивать» их и при этой скучной, не по сердцу работе нередко доводил их, по требованию заказчика, почти до зализанности произведений модных видописцев. В начале 1905 года Бенуа с семьёй вновь выезжает во Францию.
В музеях и картинных галереях Франции, Италии изучал творчество великих мастеров прошлого. Другая линия вредного вмешательства в искусство связывается в книге с направлением, которое он называет «реально-обличительным». Он был одним из зачинателей патриотического движения за охрану и защиту памятников классической архитектуры и искусства. Ведь он считал себя убежденным поборником отнюдь не педантично-сухого, холодного и сугубо рационалистичного подхода к искусству, с которым он связывал «черствость» ученого-профессионала, стоящего на позициях принципиального объективизма напротив, для Бенуа был важен «субъективный» подход, в том числе и соответствующий метод критики ибо только в этом случае, как он считал, можно уловить в искусстве все, в чем «с особой яркостью сказывается искра божия». Так постепенно автор подводит читателя к своему главному положению —виноваты не художества и даже не само общество, «для которого они существуют», а те «коренящиеся в самой истории» отношения, которые сложились между обществом и искусством. Именно тогда Бенуа познакомился с первым из десяти выпусков выходившей на немецком языке «Истории живописи в XIX в» Рихарда Мутера. Вот таким образом путешествия в Париж не были большой языковой препятствием.
Слава Тропинина за последнее время чуть ли не превысила славу Кипренского (разумеется, это еще вовсе не значит, чтоб он был оценен по достоинству), но не по справедливости. С. П. Дягилев в свое время верно подчеркивал, что она создавалась в расчете не на узкий круг знатоков искусства, а «для многотысячных читателей». Орест Адамович Швальбе родился в 1782 году в семье крепостного человека бригадира Дьяконова, крещен в селе Копорье (Петергофского уезда) и от этого села получил фамилию, под которой стал известен: Капорский —Кипренский. Современники видели в нём живое воплощение духа артистизма.
Они составляют едва ли не половину его наследия. Зарянко представляется типом тех исказителей, которые встречаются во всех вероучениях. «И вот, хотя я и не отличался примерным патриотизмом, —вспоминал Бенуа несколько десятилетий спустя, —я все же возмутился за Россию, за русское художество». Никто не постарался его вылечить, так как никому не было дела до его страстного искусства: в нем видели только очень хорошего портретиста, который в Италии мог усовершенствоваться благодаря драгоценному влиянию «единственной» во всем мире художественной среды.
Умер Александр Бенуа в Париже в 1960 году, немного не дожив до 90-летнего юбилея. Отмечая «непропорциональность архитектурных частей» книги, противоречивость позиции Бенуа, отрицающего программность в искусстве, но, по сути, выдвигающего свои программные установки его оценки, не соглашаясь и с рядом важных для Бенуа суждений об искусстве, Дягилев, однако, верно отметил главное: вышел в свет «новый и свежий труд», присмотревшись к которому поближе приходишь к убеждению, что заслуга работы автора —«чрезвычайна». Однако лизаные его портреты последнего периода, напоминающие, до обмана, увеличенные и раскрашенные фотографии, явно свидетельствуют (особенно при сопоставлении их рядом с его же великолепной, чисто венециановской внутренностью Никольского собора и теми редкими портретами первого периода, которые еще писаны широкой и бодрой, в роде Тыранова, кистью) о том, что и он не устоял, одинокий, всеми оставленный, вдобавок сухой и ограниченный человек, от влияния всеобщего безвкусия.
И разве не ему принадлежит честь своеобразного «открытия» красоты и поэзии живописи А. Г. Венецианова и его школы, чем он справедливо гордился в пожилые годы. Брюллов был в исключительных условиях: он получил порядочное домашнее образование, знал кое-что по книгам (и действительно знал), а главное, владел языками.
Своеобразный стержень всех этих исканий —убежденность, что искусство должно иметь свободное, автономное развитие и что лишь свободное самовыражение творца способно дать искусству подлинно высокое эстетическое качество. Две темы неизменно пользовались его вниманием: «Петербург XVIII – начала XIX в» и «Франция Людовика XIV». Все это еще не полный перечень его профессий и различных сторон творчества. Эта настроенность сказалась и в работе Бенуа над «Историей русской живописи в XIX веке» —его первым крупным исследовательским трудом.
В портретах Щукина сказалась несомненная наклонность к «фламандскому» как в рыхлой манере писать, так и в горячих, «вкусных», как бы подпеченных красках. Недаром его лучшие создания принадлежат искусству книги и живописи театра.
Ответ поначалу оказывается каким-то не до конца проясненным и лишь последующие разделы книги позволяют лучше понять подтекст ее вводной части: для Бенуа «настоящий источник одухотворения искусства —взаимодействие художеств и общества» —существует в нормальном виде лишь тогда, когда в искусство не вторгаются казенщина, регламентация, установления, навязанные ему извне и нарушающие тот идеал свободы, автономии, суверенитета искусства, который вдохновляет Бенуа. Изредка к нему заезжал какой-нибудь русский турист —и тогда для Щедрина начиналась пытка, так как патриотический барин считал долгом поддержать русского художника и заказывал ему «окончить» один из таких горячих, страстных и непосредственных этюдов с натуры. То был Орест Кипренский.
Здесь по-старому все внимание было обращено на древний мир, на возрождение его, а следовательно, прежде всего на скульптуру (Канова и Торвальдсен стояли в зените своей славы), живопись же допускалась лишь такая, которая ближе всего походила на раскрашенные барельефы. Искусствознание конца XX века спокойнее, «историчнее» рассматривает не только достоинства, но и недостатки и русского реализма второй половины XIX века и эстетических учений той поры. «От этих. Бенуа много путешествовал.
Он первый в освещении русской живописи сумел дать ту «руководящую нить, с которой не рискуешь сбиться с настоящего пути». С 1901 — 1903 г. г. От Петра ускользнуло то, что в данное время являлось в Европе истинным, живым искусством. Наиболее значительные статьи касаются архитектуры старого Петербурга и его пригородов.
К 1897-1898 годам относится серия небольших картин, выполненных акварелью и гуашью и объединенных общей темой — «Последние прогулки Людовика XIV». Жизнь его была полна труда и исканий, ошибок и больших творческих успехов. Ученикам, вышедшим во всякое другое время из-под такой черствой и жесткой ферулы, представлялось бы, сообразно их дарованиям, два пути: или продолжать безнадежно тупое дело своих учителей или, благодаря Божьему дару (имевшемуся и у Брюллова и у Бруни), постепенно разорвать эти оковы и вырваться на простор и свободу.
В начале 1890-х годов лишь наметились, но еще не успели сильно и ярко проявиться перемены в искусстве, связанные с вхождением в него нового поколения художественной молодежи. Марка и варшавские дворцы но эта самая сочность, горячность красок их полное вкуса сопоставление и «жирная» техника сообщают этой картинке такое живописное очарование, что не приходится сожалеть об отсутствии в ней чего-либо более правдивого. Именно такая ситуация, как считает Бенуа, сложилась в России с середины XIX века. Нам все это иностранное до сих пор претит до отвращения.
Апологеты «реально-обличительного» направления, ставшего «навязываемой теорией», «целым вероучением», начали требовать сближения искусства с действительностью до такой меры, что искусство низводилось «до степени фотографии». На этот раз Брюллов почувствовал, что выбрал «верную» тему. Того движения, которое во Франции успело породить «Барку Данте», еще здесь не было и в помине веяние романтизма, пронесшееся как весенняя струя по всей Европе, заглянувшее даже в Россию, в классической и самодовольной Италии еще не показывалось.
Напротив того, вряд ли за все XIX столетие в истории живописи сыщется где-либо такое собрание отчаянных борцов и преобразователей. Мы уже ссылались на одну из первых (и достаточно нелицеприятных) рецензий на книгу Бенуа, опубликованную С. П. Дягилевым в 1902 году в журнале «Мир искусства». Существует мнение, что русские обладают особенным дарованием к портрету. Уже в октябре в Петербурге появился очередной выпуск книги Мутера с главой о русской живописи и указанием, что она написана «при участии Александра Бенуа». Милы и абсолютно по-жанжаковски, уже все его первые виды: Марли и Монплезира, Павловска и Гатчины, где гуляют во фраках и чулках чувствительные кавалеры и в длинных, ампирных шлейфах мечтательные дамы но вполне он высказался впоследствии, когда стал пользоваться литографией, которая привилась у нас тотчас же вслед за ее изобретением и которая допускала большую вольность в технике и проще, свежее относиться к делу. Семье Бенуа удалось выжить в эти годы лишь благодаря американским пайкам АРА (помощи пострадавшим странам в Первой мировой войне). То, что было им сказано о «простой и задушевной природе» искусства художника, умевшего вносить сердечное чувство в изображение «родных мест, родной обстановки, родных типов», навсегда останется в сокровищнице искусствоведения России. В 1906 был сподвижником С. П.
В 1900 году появилось ее отдельное издание под заглавием «Русская живопись в XIX веке». Была известным живописцем и две ее картины приобрело Французское правительство.
Однако и его, при всем его апломбе, все же как-то покачнуло от космополитической сутолоки, он тоже как-то ошалел при виде той настоящей Италии, о которой не думал и не гадал и хотя стал сходиться с другими иностранцами, но это ничего нового ему, в сущности, не могло дать, ничего не могло выяснить, так как и все другие пенсионеры, разные «prix de Rome», съехавшиеся отовсюду в Рим, были солдатами того же войска, той же дисциплины, как и он сам, такие же калеки, не сознававшие своей искалеченности. За этим первым опытом последовали четыре акварели – иллюстрации к «Золотому горшку» Э. Т. А. Анна Иванова, Ваше кредо: "копипастинг" не читая. В издании освещалась история искусства разных стран Европы, а также США и Японии, причем автор резко выступал против академической рутины и восхвалял художников, прежде всего символистов, стремившихся к обновлению живописи, к свободному от академических условностей выявлению своей творческой индивидуальности. Возвращаю Вам находку в Вашем тексте.
Большевики, едва захватив власть, объявили «войну дворцам» и радетель отечественного искусства деятельно занялся проблемами реорганизации дворцовых комплексов, а также сохранения этих памятников отечественной культуры от вандализма и разграбления. Не политический и не государственный деятель, Бенуа десятилетиями замалчивался. В те же годы под редакцией Бенуа выходил иллюстрированный журнал «Художественные сокровища России». Его лучшие постановки этого периода – опера «Пиковая дама» П. И. Чайковского для Мариинского театра (1919–1920) и спектакль «Слуга двух господ» К. Гольдони для БДТ (1921) оба спектакля в течение многих лет сохранялись в репертуаре.
В 1903 вместе с другими мирискусниками вошел в Союз русских художников (СРХ) и участвовал в его выставках в Петербурге и Москве. Среди работ А. Н. По воспоминаниям Бенуа, знакомство с книгой произвело на него «впечатление какого-то откровения». Русский музей стр. В числе его лучших работ на балетной сцене – спектакль «Петрушка» И. Ф. Стравинского, поставленный в содружестве с Фокиным в 1911 и многие годы входивший в репертуар лучших европейских театров.
Они в высшей степени интересны и занятны, но для любования ими совсем не нужно непременно становиться на такую историческую точку зрения они действуют прямо и просто, сами по себе, всем своим высокоаристократическим изяществом, великолепием живописи, красочной прелестью (какой аккорд, например, розового с белым платья и серого кафтана travesti в вышеупомянутом портрете. ), а та нотка исторической пикантности, не так уж невольно вложенная Левицким в эти вещи, как теми наивными ремесленниками-художниками, лишь обостряет очарование, очень тонко проглядывая в лукавых и простодушных улыбочках, в остроумном пользовании костюмом, в ужимках, позах, поворотах. Он оставил огромное количество работ, публикаций и мемуаров. До 1924 участвовал в его выставках. Но с нами их связала ненависть ко всему затхлому, установившемуся, омертвевшему». К этим темам он обращался как в своих исторических картинах, так и в пейзажных работах, выполненных с натуры в Петербурге и окрестных дворцах и во Франции, в Версале, где он часто и подолгу бывал (серия "Последние прогулки Людовика XIV", 1897 — 98 "Версальская серия", 1905 — 06). Понятие «художественности» с детства ассоциировалось у Бенуа с понятием «театральности».
Бенуа внес огромный вклад в историю русской художественной культуры XX века. Бенуа был инициатором и вдохновителем этой работы. Он начал систематическую научную публикацию произведений искусства, хранящихся в русских музеях. Мы уже отмечали, что книгу А. Н. Бенуа никак не причислишь к сухим учебникам. «СД» энергично призывал художественную молодежь России отбросить рутину, принять активное и притом постоянное, участие в культурной жизни Европы и в этом деле «идти напролом».
Она уже не может представлять былой угрозы ибо «академия, попирающая академизм, —существо компромиссное», «нестрашное». С детства полюбил он старый Петербург, пригороды столицы. Бенуа был инициатором и вдохновителем этой работы. Посмертно работы экспонировались на выставках «Русские художники парижской школы» в Сен-Дени (1961), «Русский взгляд» в Гейдельберге (1974) и др.
Книга известного исследователя искусства, художника Александра Николаевича Бенуа (1870—1960), раскрывающая широкую панораму развития русской живописи в XIX столетии, стала не только классикой отечественного искусствоведения, но и замечательным памятником серебряного века в русской художественной культуре. И до него были в России художники, которые писали картины с народным содержанием. Сюжеты для большинства картин этих циклов навеяны мемуарами Сен-Симона.
Положим, несметное количество его акварелей, которое хранится в Эрмитаже, показывает в нем лишь порядочного перспективиста, славно, чисто по-английски «мывшего» бумагу, недурно, хотя и шаблонно, выбиравшего местности, но мы имеем свидетельства о том, что это был пылкий, горячий человек, вносивший большое воодушевление в свое преподавание, сильно оживлявший все русское художественное общество, а его участие в Теребеневских карикатурах, некоторые батальные картины и те прекрасные акварели позднейшего времени, вовсе не уступающие лучшим вещам Роландсона, которые хранятся у И. Е. Цветкова в Москве, отлично это подтверждают. Хоть Карл подчас и зачерчивал в альбом кое-какие сценки уличной жизни, быть может, под слабым влиянием начинавшего тогда Венецианова, но эти сценки в «низком роде» не должны были пугать неумолимого и влюбленного в гипсы учителя: в этих русских мужиках и бабах русского, мужицкого ровно ничего не было и они, несомненно, уже предвещали более благородных «пиффераро» и «чучарок». Ротари оставил, кроме подобных портретов, бесчисленное количество минодирующих головок идеальных пастушков, пейзанов всяких стран, часть которых без меры украшает «Кабинет мод и граций» в Большом Петергофском дворце. В этом отношении работа А. Н. Бенуа остается и сегодня поистине живым наследием серебряного века: написанная просто и раскованно, без робкой оглядки на авторитеты, она способна по-прежнему волновать читателя, будить его мысль, захватывать своей горячей любовью к искусству, воспитывая умение не только «смотреть», но и «видеть» его.
И если русская литература не захотела сужать себя тесной доктриной исполнять чисто служебную роль, то живопись, по мнению Бенуа, «покорно пошла под ярмо», что сказалось и на ее последующей судьбе. В его медалях, разумеется, много скучного и ходульно-аллегорического, но некоторые из его восковых барельефов и вся его «Душенька» полны такой грации и ритма, так тонко задуманы исполнены такой прекрасной античной страстности, с изредка встречающимися мотивами лафонтеновской шаловливости, что эти произведения могут быть причислены к истинно эллинским созданиям нового времени вроде работ Прюдона и некоторых Флаксмена. В ее названии, однако, стоит обязывающее слово «история», а ее, как известно, следует писать с максимальной объективностью, «без гнева и пристрастия».
Более зрелую фазу в развитии книжной графики Бенуа отражает его «Азбука в картинах» (1904) – первая книга, в которой художник выступил как единоличный автор, создатель замысла иллюстратор и оформитель. Гораздо более ощутимым недостатком книги является шаткость и неясность общей исторической концепции, положенной в основу исследования. Бенуа стал первым художником среди историков русского искусства, а потому и первым историком, который смотрел на него не «со стороны», а как непосредственный участник живого, продолжающегося, творимого на глазах процесса развития художественной культуры. В 1890–1894 учился на юридическом факультете С. -Петербургского университета. Русско-финляндская выставка имела большой успех. Н. Бенуа в 1924 году по приглашению Национальной оперы уехал во Францию.
В ней приняли участие едва ли не все деятели «Мира искусства». Исполнил иллюстрации к книгам «Урок любви в парке» Р. Буалев (1927), «Грешница» А. де Ренье (1928). Ведь именно ему Бенуа был обязан рядом концептуальных положений своего очерка —подчеркиванием роли эстетического критерия при оценке искусства, резкими высказываниями против тенденциозности, «литературщины», «анекдотизма» в творчестве передвижников, восхвалением художественного артистизма и т. д. С другой стороны, Бенуа воздавал должное передвижникам за то, что они повернули в искусстве от академических штампов к национальной почве и в лучших картинах (как это удалось, например, И. Е. Репину) выразили «народный дух». Искусство становилось каким-то «руководством для начинающих изучать жизнь». Однако в СССР нельзя было жить вне политики. Желаю Вам скрупулёзности в подготовке публикаций, здоровья и огромного личного счастья.
Интересовался старинной гравюрой, что послужило фундаментом художественного образования Александра Николаевича. В 1897 году, после поездок во Францию, Александр Бенуа представил публике первую серию своих акварелей под общей темой «Последние прогулки Людовика XIV». Александр Николаевич Бенуа родился 21. 4 (3. 5). 1870 г. в Петербурге в семье профессора архитектуры и архитектора высочайшего двора Николая Леонтьевича Бенуа, который был сыном Луи-Жюля Benois, выходца из Франции. Бенуа Александр Николаевич (1870-1960 гг. ) – великий русский художник историк мирового искусства.
В 1930-е публиковал фрагменты воспоминаний в журнале «Русские записки» и писал «Художественные письма» для газеты «Последние новости». Кроме того, в студенческие годы молодой Бенуа проявил себя как писатель и искусствовед, дополнив книгу Муттера «История европейского искусства» главой про русское искусство. Юношей учился в Петербургском университете в 1890-1894 годах на юридическом факультете. Александр Бенуа, став идеологом и теоретиком объединения «Мир искусства», активно участвовал в его художественной жизни, а также в издании журнала «Мир искусства», взявшего на себя роль основы и идейного рупора этого объединения. Образование, а также дворянское происхождение Левицкого впоследствии открыли ему свободный доступ в высшее общество, что дало ему возможность лучше понимать его и потому вернее отражать в своих произведениях. Эти противоречия не смущали Бенуа. «Главным врагом, главной поддержкой чужого, лживого и ненужного» Бенуа считает все же академизм.
Позже они работали вместе с сыном Николаем и дочерью Еленой. Но и это предположение неверно. Трудно также найти что-либо трогательнее той очаровательной бледненькой и болезненной девочки (в том же музее), которая своими тоненькими ручками обхватила как будто в испуге, с чем-то страдальческим во взоре свою жирную и гордую мамашу.
В 1887 четыре месяца занимался в вечерних классах ИАХ. Почему же подобный процесс не коснулся русского искусства. Его наиболее удачные театральные работы этого периода – балеты «Щелкунчик», «Лебединое озеро» и «Спящая красавица» П. И. Чайковского, опера «Золотой петушок» Н. А. Римского-Корсакова и балет «Петрушка» И. Ф. Стравинского, обошедший многие сцены Европы. Переиздание книги позволяет возродить эту ее функцию. К ранним впечатлениям и переживаниям Александра Бенуа восходят истоки той смелой переоценки искусства XVIII столетия, которая является одной из крупнейших заслуг «Мира искусства». Много ли найдется книг, о которых можно так отозваться.
Пропагандируя старое русское искусство и западноевропейских мастеров живописи, в 1901 году начал издавать журналы «Старые годы» и «Художественные сокровища России»8. История умалчивает о том, каким юристом был Бенуа. Однако далеко не все именитые художники благосклонно отнеслись к «Миру искусства». «Хорошо, если благодаря мне Зимний дворец будет спасен и превращен в памятник-сокровищницу мирового значения», – искренне надеялся он. Не исключено, что А. Н. Персональные выставки прошли в Париже (1926, 1929, 1953), Лондоне (1936, 1937, 1939, 1959, 1960), Комо (Италия, 1955), Милане (театр Ла Скала, 1960, посмертная).
Тем же темам, в сущности, были посвящены и его многочисленные натурные пейзажи, которые он обычно исполнял то в Петербурге и его пригородах, то в Версале (Бенуа регулярно ездил во Францию и подолгу жил там). Обоих пенсионеров Петра постигла грустная участь: Матвеев умер, не дожив до сорокалетнего возраста, Никитин в лучшую пору своей жизни был (при Анне) засажен в тюрьму, впоследствии бит кнутом и сослан. От Крендовского имеется в музее Цветкова интересная вещь 1837 года —«Сборы на охоту», где с величайшим усердием, несколько сухо и уж больно безразлично нарисованы и выписаны люди, собаки, комната, бездна оружия, всевозможные другие детали. Он оставил огромное количество работ, публикаций и мемуаров. История академизма от его истоков до расцвета в творчестве К. П. Брюллова и Ф. А. Бруни, а затем деятельность их эпигонов и далее —вплоть до «последних академиков» Г. И. Семирадского и К. Е. Маковского рассматривается автором книги как господство далекого от народных идеалов, велеречивого, нарядного, но внутренне пустого искусства, параллели которому в художестве стран Западной Европы не раз упоминает Бенуа. Наше современное русское общество уже ни в каком случае не может считаться азиатским и варварским душа его воспитана всем, что только есть свежего и светлого оно само создало немало дивного и высокого изумившего весь мир и поучившего его однако в наружных проявлениях жизнь его не много отличается от жизни его предков.
В 1911 году им был создан прекрасный «Путеводитель по картинной галерее Эрмитажа». С ФЕВРАЛЯ 1918 ГОДА ХУДОЖНИК ДЕЯТЕЛЬНО СПОСОБСТВУЕТ НАЛАЖИВАНИЮ РАБОТЫ РУССКОГО МУЗЕЯ: ИЗБРАННЫЙ ЧЛЕНОМ СОВЕТА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОТДЕЛА, ОН УЧАСТВУЕТ В ОРГАНИЗАЦИИ НОВОЙ ЭКСПОЗИЦИИ РУССКОГО ИСКУССТВА XVIII—XX ВЕКОВ (ОТКРЫТА В ДЕКАБРЕ 1922 Г. ), ВЕДЕТ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКУЮ РАБОТУ, ПИШЕТ О ПРОШЛОМ РУССКОГО ИСКУССТВА. Участвовал во всех выставках журнала «Мир искусства» (1899–1903, 1906).
То, что так чудно пришлось по вкусу утонченным, усталым французам, с якобы детской беспечностью сбросившим железные фижмы и выбежавшим в широких и мягких халатах из прямолинейных, граненых садов на нежную травку, под тень шуршащих рощиц, то милое, но чуточку старческое ребячество, —не могло прийтись по вкусу полуазиатам, мечтавшим о грубых наслаждениях, о выпивке, о блеске, а вовсе не о таких «невинных» удовольствиях. Однако происходящее в стране очень расстраивало художника. Оба выпуска книги публиковались еще как приложение (4-й том) к трехтомному изданию на русском языке сочинения Мутера, но в 1902 году вышло также и ее отдельное издание. Увлечение балетом оказалось настолько сильным, что по инициативе Бенуа и при его непосредственном участии была организована частная балетная труппа, начавшая в 1909 году триумфальные выступления в Париже — «Русские сезоны».
Действительно, для Бенуа все связанное со сферой искусства было не только профессией, доставляющей средства к жизни, не только занятием, приносящим удовольствие и радость, но и чем-то гораздо большим, связанным с вдохновением, горением, с тем, что называют «искрой божьей» и что требует от человека для своего воплощения полной самоотдачи. Первые его картины действительно оправдывают его прозвище «русского Грёза» —не столько за хорошенькие личики, которые он, подобно французскому мастеру, любил изображать, сколько за густой, смелый мазок, красивый тон имеющий что-то общее с жирными сливками, какую-то приятную теплую белесоватость, абсолютно не похожую ни на болезненную гамму Боровиковского, ни на горячий, темный колорит Кипренского. В 1907 оформил для Мариинского театра одноактный балет «Павильон Армиды» Н. Н. Черепнина, начав многолетнее сотрудничество с М. М. Фокиным. К тому же Бенуа является режиссёром театра (Пиковая дама, Павильон Армиды, Петрушка) и иллюстратором в различных изданиях. Среди ее работ есть портрет Б. Ф.
А. Н. Пусть позже, как он это делал десятки раз и по отношению к другим художникам, Бенуа уточнит свои оценки «русского Милле», сочтя их, быть может, несколько преувеличенными поначалу. Но даже с большевиками А. Н. В литературе, более близко связанной с жизнью всего народа, сразу явились силы, которые непосредственно, глубоко и всесторонне удовлетворили эти ожидания, но в живописи Венецианов и вся его школа, разумеется, не отвечали этой русской «буре и натиску», а проходили —слишком скромные и, так сказать, смирные —почти незамеченными. Программа «Мира искусства» предполагала вторжение его деятелей во все области культуры, включая не только изобразительное искусство, театр, оформление книг, но и создание предметов быта — мебели изделий прикладного искусства, проектов оформления интерьеров.
Бенуа увидел в нем замечательного мастера, смело повернувшего в своем «горячем стремлении к правде» на новые пути, посеявшего «первые семена народной живописи». Все завещание Венецианова у него свелось к какому-то действительно «фотографированию» безразлично чего, без внутренней теплоты, зря, с абсолютно излишними подробностями, с грубым битьем на иллюзию, на «выпирание». Позади было и создание в 1898 году возглавленного С. П. Дягилевым нового журнала «Мир искусства», в художественном отделе которого исключительно важную роль «души» всего дела играл А. Н. Бенуа уже отгорели первые, самые острые споры в обществе вокруг этого издания ушел в прошлое период, когда сложилось одноименное журналу выставочное объединение молодых петербургских и московских художников и к нему примкнули едва ли не все лучшие силы того времени, связанные с новыми веяниями в творчестве.
С бесподобным в XIX веке мастерством приведены вообще все краски в этой картине в соответствие между собою, начиная с этого колорита неба и листвы, продолжая желтоватым тоном лица, красным —мундира, белым —лосин (по которым удивительно кстати свешивается серебряный шнур портупей), кончая загрязненными перчатками и пестрыми перьями на шап. Искусство истолковано Бенуа как вполне автономная сфера, независимая от общественной действительности и едва связанная с другими явлениями культуры. Неаккуратная работа портит впечатление от содержания. СОЗДАННЫЙ ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД ПО ЕГО ИНИЦИАТИВЕ МУЗЕЙ СТАРОГО ПЕТЕРБУРГА, РАЗРАСТАЯСЬ, ПРЕОБРАЗУЕТСЯ В 1918 ГОДУ В ОТДЕЛ МУЗЕЯ ГОРОДА, ОРГАНИЗОВАННОГО В ЗДАНИИ АНИЧКОВА ДВОРЦА.
Это мог сделать только человек, «воистину живущий искусством». В 1917, после Февральской революции, участвовал в выработке государственной программы охраны памятников искусства и старины, входил в так называемую «Комиссию Горького», ставившую своей задачей подготовку широкой реформы художественной жизни страны. Пожалуй, в его петербургских видах самое интересное —обыватели, скромно проходящие перед зрителем, видимо, занятые своим делом, не позируя, точно снятые посредством идеальной фотографии, которая могла бы выбирать между существенным и несущественным. Позже они работали вместе с сыном Николаем и дочерью Еленой. Не сразу в этом тогда убедились, но какое-то предчувствие того, что придется убедиться, заговорило уже тогда, особенно в 20-х годах, в созданиях молодежи, выросшей среди этого предчувствия.
В историю русской книжной графики художник вошел своей книжкой "Азбука в картинах Александра Бенуа" (1905) и иллюстрациями к "Пиковой даме" А. С. Пушкина исполненными в двух вариантах (1899, 1910), а также замечательными иллюстрациями к "Медному всаднику", трем вариантам которых посвятил почти двадцать лет труда (1903-22). Постепенное смыкание академистов и передвижников отразилось на выставках: в отзывах на них стали сообщать, что публика нередко «перекочевывает» с академической выставки на передвижную или наоборот, не замечая какой-либо особой разницы между ними. Первая и наиболее сильная из них связана с театральными впечатлениями. Решение стать художником созрело у Александра очень рано. Почерпнул ли Щедрин что-либо от этого ловкого итальянца —мы не знаем, так как не имеем работ первого периода его деятельности, но скорее можно сказать, что нет, если судить по тому, что им было сделано при Павле (многочисленные виды загородных дворцов и «английских» парков), в которых видно только кое-какое ремесленное умение, слабое подражание иностранным пейзажам и лишь изредка робкое доискивание сентиментального настроения.
Однако происходящее в стране очень расстраивало художника. Журналы «Артист» и «Русский художественный архив» напечатали в 1894 году переводы главы. Сотрудничал в левой газете «Новая жизнь». Главное место среди графических работ Бенуа занимают иллюстрации к произведениям А. С. Пушкина.
Но на его пути постоянно вставали препятствия бытового характера: приходилось заботиться о благосостоянии семьи, постоянно обходить препоны, чинимые правительством деятелям искусства (например, запрет рисовать на улицах Петрограда). Однако среда средой (не мне отрицать ее значение), но все же, несомненно, во мне было заложено нечто, чего не было в других, в той же среде воспитывавшихся и это заставляло меня по-иному и с большей интенсивностью впитывать в себя всякие впечатления. Он не окончил Академию художеств, считая, что художником можно стать лишь непрерывно работая. Остались верными венециановцами немногие. Из докладной А. В. Луначарского от 09. 03. 1921, в ответ на секретный запрос 2244 следовало, что в начале революции он поддержал перемены, но впоследствии был огорчен жизненными невзгодами и выражал недовольство коммунистами, контролирующими музейную работу.
Автором статьи был 24-летний Сергей Павлович Дягилев.
Успех Бенуа в «Павильоне Армиды» лишь подтвердил его художественное призвание. К сожалению, пример Воробьева, чрезвычайно всеми одобренный, оказался заразительным и ему последовали вскоре его ученики: братья Чернецовы, о которых мы говорили уже выше, москвич Рабус (не за границу, но в столь же чуждую страну —в Крым), позднее сын Воробьева Сократ, Фрикке и бесчисленная масса других. Картины и зарисовки, сделанные там, хранятся во многих музеях России. Целому ряду молодых художников некуда было деваться. Антропов.
Именно там им были написаны «Версальские серии». Наконец, находясь как-то в опере Паччини «Lultimo giorno di Pompeia» имевшей тогда громадный успех, он так был поражен захватывающим ее сюжетом, декорациями, бенгальскими огнями, хоровыми массами, печальной судьбой действующих лиц, что, придя домой из театра, немедленно и сразу набросал почти целиком всю композицию новой картины. Именно в «Мире искусства» начинали свою разнообразную деятельность всемирно известные художники Леон Бакст, Мстислав Добужинский, Евгений Лансере, Игорь Грабарь. В браке родились дети: дочь Елена и сын Николай. Однако в том вина не Венецианова и не учеников его, а всего современного им общества.
Недаром его лучшие создания принадлежат искусству книги и живописи театра. Это решение было связано, главным образом, с финансовыми и семейными обстоятельствами. Бенуа с уверенностью можно назвать первым русским «энциклопедистом» от искусства. Бенуа предполагает, что позже, на расстоянии, можно будет обрисовать пока не заметные современникам общие черты эпохи, но одно ему представляется несомненным —и академизм и «общественное направленство» в целом исторически уже изжиты, свершается какой-то переходный процесс в искусстве. В колорите Бенуа отсутствует живое ощущение цвета. Художники и критики, по примеру Бенуа, становились историками, собирателями, открывателями и истолкователями забытых или непонятных художественных ценностей.
Одновременно с этими крупными работами Бенуа опубликовал в журнале «Мир искусства» (1899-1904) и ежемесячном сборнике «Художественные сокровища России» (1901-1903), а позднее в журнале «Старые годы» (1907-1913) и некоторых других изданиях множество статей и заметок по отдельным вопросам истории русского и западноевропейского искусства. Был членом Центрального Пушкинского комитета в Париже (1935–1937), Общества друзей русской книги и временного Комитета по организации Русского литературного архива в Тургеневской библиотеке (1938), почетным членом Общества охранения русских культурных ценностей и членом Правления Общества друзей русского искусства и литературы. Обратившись к теме прогулок короля, Бенуа стремился передать все очарование и великолепие окружавшей Людовика обстановки. Кому в целой русской живописи удалось передать такое истинно летнее настроение, как то, которое вложено в его картину «Лето» (галерея Третьякова), где за несколько угловато посаженной бабой, с чуть выправленным профилем, расстилается чисто русская, уже вовсе не выправленная природа: далекая, желтая нива, зреющая в раскаленном, насыщенном солнцем воздухе. Однако среда средой (не мне отрицать ее значение), но все же, несомненно, во мне было заложено нечто, чего не было в других, в той же среде воспитывавшихся и это заставляло меня по-иному и с большей интенсивностью впитывать в себя всякие впечатления. С 1885 по 1890 г. Александр Николаевич учится в Майской гимназии в Санкт-Петербурге, в которой он сближается с Д. В. Философовым, К. Андреевичем С. и В. Ф. Нувелем. В своих работах Бенуа очень точно передавал стиль и настроения прошедших веков. Он был выдающимся художественным критиком, крупнейшим в России начала XX века и поразительно эрудированным исследователем историком искусства, видным музейным деятелем.
Сплошным «заказыванием» представляется все отношение Николая I к искусству. Мальчишка-художник, неуклюже усевшийся на табурет, в узкой курточке и со смешной дьячковской косичкой, со вниманием всматривается в свою модель —очень милую девчонку в курьезно длинном платье, прислушивающуюся к увещаниям доброй мамаши смирно сидеть, —общий тон, несколько темный (опять-таки не без иконописной черноты) и все настроение картины свидетельствует о строгом, любовном и внимательном изучении действительности. Как ни странно, сложнее оказывается теперь суждение о критике академизма у Бенуа. Изменниками же являются и оба брата Чернецовы, особенно Григорий, автор прекрасной по своей интимной прелести известной по литографии картинки «Утро» (собрание приятелей в небольшой комнатке).
Он начал с рисунков к «Пиковой даме» (1898) и потом дважды возвращался к иллюстрированию этой повести (в 1905 и 1910 годах). Из письма художника к Ф. Ф. Автор в своей корреспонденции из Германии утверждал, что лишь с появлением талантливой книги Мутера, где была помещена «толково составленная статья о русской живописи», в Мюнхене начали интересоваться русским искусством (Мюнхен был в ту пору одним из главных художественных центров Европы). Основал и редактировал журнал «Художественные сокровища России» (1901–1903), сотрудничал в журналах «Старые годы» (1907–1913), «Московский еженедельник» (1907–1908), газете «Слово» и других изданиях. Но атмосфера богатого столичного дома, где уважали искусство в разных его разновидностях (от архитектуры в графики) перенаправила его на путь собственного творчества.
Но для Бенуа натурные штудии являлись лишь начальным этапом творчества. Бенуа часто выступал в печати и каждую неделю публиковал свои «Художественные письма» (1908-16) в газете «Речь».
Следует заметить, что художественные вкусы и взгляды молодого Бенуа формировались в оппозиции к его семье, придерживавшейся консервативных «академических» воззрений.
Он отнюдь не разделял революционных настроений своих товарищей по «Миру искусства» – Е. Лансере, Д. Философова и его приятелей – Мережковского и Гиппиус. Именно из «Записок» Бенуа узнал о ритуалах прогулок Людовика, о кормлении рыб, о созерцании королем величественных скульптур в парке («Прогулка в кресле», 1897 «У бассейна Цереры», 1897 «Кормление рыб», 1897 «У Курция», 1897— все в Русском музее, Санкт-Петербург). Бенуа исполнил также две серии иллюстраций к «Капитанской дочке» и в течение ряда лет подготавливал свою главную работу — рисунки к «Медному всаднику». В этом он удалялся от старших, правдивых и искренних художников и скорее уже тяготел к позднейшему поколению чисто академических пейзажистов, что и подтвердилось его последующей деятельностью, когда он, один из первых презрев родную и знакомую природу, принялся разъезжать по всему свету, наскоро, как пустой турист, зачерчивая патентованную, но чужую и мало, второпях прочувствованную красоту.
Она вышла в свет двумя частями в 1901 и 1902 годах. Во всяком случае, мы вправе с тем же недоумением спросить: откуда явился Венецианов. Но радость профессоров хлынула через край, когда через несколько лет, уже масляными красками, в большом виде, он прибег к тому же приему, на сей раз вместо «Гения» переписав натурщика в «Нарцисса».
Германия вся стояла im Banne der Romantic «Гёц» и «Разбойники» сделали свое дело и одновременно с тем, как у нас рос и развивался Кипренский, там росли и развивались Корнелиус и Овербек. Пора расцвета этого сообщества продолжалась и в 1902 году, каждая новая выставка «Мира искусства» становилась событием, как некогда первые выступления передвижников и все большим признанием стали пользоваться принципы, которые сблизили на этих выставках десятки самых разных художников —поиск красоты как вечная проблема искусства, отвращение к рутине, стремление к высокой художественной культуре. В течение ряда поколений искусство являлось наследственной профессией в его семье.
В этот том вошла глава о русском искусстве, автором которой был Александр Бенуа. «Свадьба Фигаро» — последний спектакль в Ленинградском БДТ, поставленный художником перед отъездом из страны. Оба художники. В браке родились дети: дочь Елена и сын Николай.
Круг друзей и единомышленников Александра Бенуа сложился, как уже говорилось, ещё в гимназические и университетские годы. Дягилева, забывая, что именно А. Н. Он писал о современной живописи, скульптуре и графике, об архитектуре, театре, о художественной старине, народном творчестве, о новых книгах и выставках, о творческих группах и об отдельных мастерах, со страстной заинтересованностью анализируя и оценивая каждое крупное явление искусства. Если портрет неизвестного гетмана и портрет Петра I на смертном одре (приписываемый также Таннауэру), в музее Академии, действительно кисти Никитина, то можно только крайне пожалеть о такой печальной участи его, так как он не уступает в мастерстве их живописи, сочном и густом колорите западным современным живописцам но приписывание ему этих портретов ничем достоверным не подтверждено. Это происходит не в силу какой-то особой приверженности его к «западничеству», как может решить иной современный читатель, а просто потому, что в то время еще не свершилось открытие эстетической ценности иконы, которое произойдет в ближайшие годы (не без участия, кстати и ряда мирискусников) и мощно повлияет на все последующие представления об истории и судьбах художественного творчества в России.
Картины и зарисовки, сделанные там, хранятся во многих музеях России. С торжеством повесили они в классе его рисунок «Гений искусства», в назидание всей школе и действительно, в этом рисунке мальчик явился уже готовым академиком, остроумно переиначившим, по всем правилам классического канона, классный этюд с натурщика в изображение какого-то древнего бога и положившим к ногам его всевозможную аллегорическую рухлядь. В период с 1896 по 1898 год Александр Бенуа жил и работал во Франции. В сюжетных композициях циклов «Последние прогулки ЛюдовикаXIV» и «Версальская серия», равно как и в пейзажах, для художника важны не люди с их переживаниями и деяниями, а величественная красота искусства и природы. Маковским во главе) в «типах» и «рассказиках», нежели являлись прямой параллелью той непосредственности взгляда на природу, которая была драгоценнейшей чертой в венециановском творчестве.
Само обращение к пейзажу у Бенуа было продиктовано интересом к истории. С 1904 г публикуется в газетах: Слово, Русь и Речь. Результатом было не только пренебрежение формой искусства, но и сужение его содержания, вообще его творческих возможностей: «направленство» подталкивало в сторону «житейских, а не жизненных интересов», порабощения действительностью вместо вдохновенного увлечения ею. Роль этих первых начинателей известных и неизвестных поименно, вероятно, сводилась к тому, чтоб кое-как, в скромной степени, помогать иностранцам (также не очень значительным, преимущественно театральным декораторам, бравшимся за всякую всячину) исполнять заказы по расписыванию стен дворцов, по изготовлению девизов и транспарантов для иллюминаций и триумфальных арок, по производству сотнями царских изображений, а в лучших случаях им удавалось писать портреты с вельмож и богатых купцов, которые к художникам относились не лучше, а скорее в сто раз хуже, нежели к поэтам.
И о Александре Николаевиче сразу заговорили, как о талантливейшем искусствоведе, который просто перевернул устоявшиеся представления о развитии русского искусства. Если М. В. Ломоносову принадлежит слава первого русского учёного-энциклопедиста, то А. Н.
Точнее было бы сказать, что А. Н. Подписи под картинами или отсутствуют или приводятся по-итальянски или по-английски. Они утонченно легки изысканны и полны таинственной глубины. И еще, всем любителям живописи очень советую прочесть его "Историю русской живописи" – настолько захватывающе интересная книга, во многом переворачивающая традиционные представления и взгляды на искусство. Работал для кинематографа.
Были ли Чернецовы учениками Венецианова, достоверно, кажется, неизвестно, но что они, в молодых годах, прямо по своему участию в изданиях Общества поощрения художников, в которых сотрудничал так деятельно и Венецианов, могли быть с ним в общении и находиться под его влиянием, лучше всего доказывают их первые перспективы всяких дворцовых зал и комнат исполненных тихо и добросовестно, с любовью и большой тонкостью в рисунке и «отношениях». В 1894 году (в год окончания университета Александром) вышел третий том «Истории живописи в XIX веке» Р. Мутера. В ней приняли участие едва ли не все деятели «Мира искусства». С. П. Дягилев учился вместе с Бенуа на юридическом факультете.
В историю русской книжной графики художник вошел своей книжкой Азбука в картинах Александра Бенуа (1905) и иллюстрациями к Пиковой даме А. С. Пушкина исполненными в двух вариантах (1899, 1910), а также замечательными иллюстрациями к Медному всаднику, трем вариантам которых посвятил почти двадцать лет труда (1903-22). Он не мог иначе.
Бенуа оформил оперу Р. Вагнера Гибель богов на сцене Мариинского театра и вслед за тем исполнил эскизы декораций к балету Н. Н. Черепнина Павильон Армиды (1903), либретто которого сочинил сам. И если они подтачивали «направленство» изнутри передвижничества, будучи внутренне чуждыми ему, то, с другой стороны, «умерла» и старая академия: с ее реформой, с приходом в ее стены передвижников в качестве преподавателей на месте прежней академии «выросла другая». Занимался в основном сценографией, создав декорации к десяткам спектаклей для многих европейских театров. Ещё более плодотворно работал он как историк искусства: издал в двух выпусках (1901, 1902) книгу «Русская живопись в XIX веке», существенно переработав для нее свой ранний очерк.
Сам Галактионов был художник робкий и аккуратный, но его заслуга и состояла как раз в том, что он был робкий и аккуратный, не мудрствовал лукаво, не «шикарил», а внимательно присматривался к природе, переносил все, что видел, на бумагу и при этом следует заметить, что он видел очень тонко, не упуская ничего характерного. Публика была в полном восторге, а критики заговорили о появлении нового талантливого самобытного художника. Опубликование иллюстраций в «Мире искусства» сразу было встречено художественной общественностью как большое событие в русской графике.
Портрет Матвеева с женой —несомненно, работы этого художника (он завещан в Академию художеств его сыном) —свидетельствует о живом его отношении к делу это —характерная вещь, врезывающаяся в память, слабо нарисованная, но недурная по зеленоватому колориту.
Это издание стало вершиной его работы как искусствоведа. В живописном творчестве вдохновлялся стариной и черпал сюжеты в XVIII и раннем XIX веке.
Этим же темам художник уделял много внимания в своих театральных и книжных работах.
С 1910 года начал выпускать серийные издания «Русская школа живописи» и «История живописи всех времен и народов» (издание прервалось лишь с началом революции в 1917 году). Лишь в 1880-е годы, полагает Бенуа, на смену «общественной» и «литературной» школе, как и эпигонам академизма, стали выдвигаться свежие молодые силы. Разглядывание книги вызывает множество ассоциаций и при выполнении традиционного задания для детей «рассказ по картинке» фантазия маленьких читателей и их родителей или наставников может быть просто безграничной. «Волнующее удовольствие», которое он не раз испытывал, знакомясь с творчеством русских живописцев в залах Академии художеств или на выставках передвижников (будущий Русский музей в Петербурге тогда еще не был создан), оказалось невозможно забыть и Бенуа решил написать Мутеру в Мюнхен, что для создания раздела о России он готов помочь ему сведениями о русских художниках, если Мутер ими не располагает.
Позднее, уже зрелым мастером, Бенуа исполнил серии пейзажей Версаля, к которому много раз возвращался (1896, 1897, 1898, 1905, 1906, 1907, 1914), Петергофа (1900), Ораниенбаума (1901), Павловска (1902), Рима (1903), Венеции (1912). Выхолащивая возможности даже крупных талантов, это «ложное, официальное направление» отводило русское искусство от подлинного слияния с жизнью. Участвовал во многих групповых выставках русских художников в Париже (гал. Бенуа, поколебавшись, дал свое согласие.
Н. Бенуа в 1924 году по приглашению Национальной оперы уехал во Францию. Но на этот здоровый в своей основе процесс наложилось стимулированное «направленством» стремление подходить к жизни «с заготовленной идейкой», подстраивать под нее изучение реальности. Именно пейзаж полно отразил мировидение художника. К числу прекраснейших его произведений этого рода принадлежит его собственный портрет (Музей Александра III), написанный сочно и жирно, в приятных, густых серо-желтых и желто-черных тонах, никого из современников его не напоминающих, но имеющих что-то общее, общую даже прелесть, с вещами Уистлера первой эпохи, а также портрет, писанный им со старичка живописца Головачевского (Императорская академия художеств), окруженного несколько по-«грезовски» слащавыми воспитанниками. Итак, мастерство могло быть —и было. Подобные эмоции он назвал «ощущение ОГПУ», а также «общей болезнью в России».
Создал акварельную серию «Последние прогулки Людовика XIV» (1890-е) и серию гуашей для издания «Русская история в картинках» (СПб., 1910). Как критик и историк искусства он задавал основной тон публикациям журнала, а как художник (тогда уже полностью вступивший в пору творческой зрелости) входил в ту группу своих близких друзей —петербургских мастеров, которая составила ядро сообщества мирискусников.
Она не только позволила ему лучше «разобраться в себе», глубже продумать, систематизировать, выверить собственные позиции в искусстве, но и способствовала более критическому отношению к тому, что делал Мутер, поначалу воспринятый как непререкаемый образец. Но с этого момента, с первых годов нового века, во вкусах и увлечениях общества, как повсюду, так и у нас, получилась какая-то невозможная сумятица, представляющаяся странным и знаменательным контрастом тем общим, дружным и ровным увлечениям, которые до того времени владели целиком всей образованной Европой, а именно: с одной стороны, все еще царила классическая, тяжелая рутина, не признававшая никаких отступлений от своего канона (крайне ребячески понимаемого), рутина, поддержанная авторитетными стариками, воспитанными на поклонении Буало и Винкельману и той передовой молодежью, которая увлекалась античностью, как запрещенной и тем более прельстительной модой из Парижа с другой стороны, явились какие-то (у нас очень смутные, почти безотчетные) порывы к чему-то более свободному, самостоятельному, к выражению своих чувств —все это и в виде глупой моды и в виде естественного пробуждения самосознания. Но Кипренского за границу сейчас же не послали, так как вся Европа в то время готовилась к грандиозной, всеобщей войне и он до 33-летнего возраста оставался в России, что ему, как оно ни покажется странным, послужило скорее на пользу. Отправляя его в Париж, нарком прекрасно понимал, что происходит у него на душе. Русский музей).
И таким образом, в припадке театрального восторга, усиленного свежим впечатлением от только что виденных в действительности развалин погибшего города, зародилось «светлое воскресение живописи» —«гениальная Помпея». Гофмана (1899), оставшиеся неизданными и две страничные иллюстрации к книге П. И. Кутепова «Царская и императорская охота на Руси» (1902), созданные в сотрудничестве с Е. Е. Лансере. Мы не знаем наверное, пошел ли Рокотов и тут по стопам своего учителя, но существует указание, весьма для нас ценное, что очень многое из тех бесчисленных произведений, которые приписываются знаменитому итальянскому художнику, —в сущности, произведения полузабытого русского мастера. Выше уже упоминалось о значении таких «открытий», как русская портретная живопись XVIII века и архитектура старого Петербурга. На картинах Щедрина и М. Иванова фигуры служили только «стаффажем» для оживления это не были настоящие люди, а вечно повторяющиеся куклы среди шаблонных декораций.
Увлечение балетом оказалось настолько сильным, что по инициативе Бенуа и при его непосредственном участии была организована частная балетная труппа, начавшая в 1909 году триумфальные выступления в Париже – «Русские сезоны». Он вошел затем в моду среди варшавской аристократии, но почему-то бросил Польшу и переселился (в 1802 году) в Петербург. В 1901 году князь С. М. Волконский, директор Императорских театров, поддавшись уговорам С. П. Дягилева, принял решение подготовить специальную постановку под его руководством одноактного балета Делиба «Сильвия».
Художник трудился над ней около года, но создаётся впечатление, что все иллюстрации сделаны «за один присест» и что процесс рисования сопровождался играми и разговорами с маленьким сыном Колей, впоследствии известным театральным художником. Затем он переехал в Италию, где на протяжении многих лет (с 1937 по 1970 годы) был директором постановочной части в Миланской Ла Скала. И это весьма естественно: как только стали возводиться великолепные дворцы, разбиваться роскошные сады и вырастать как по волшебству новые города, явилась потребность все это увековечить, от всего этого, как от самого лестного для самолюбия русского человека иметь воспоминания, «портреты».
Так Бенуа больше не вернулся в Россию. В час времени создавал он громадные композиции, разливал по столам чернильные кляксы в виде всяких кикимор и животных, с престидижитаторской ловкостью рисовал карандашом, мазал пальцами, спичками, носом всякую всячину то принимался делать шаржи на присутствующих, аллегории на злобы дня, то рисовал костюмы для маскарадов или народные сценки в юмористическом духе. Это издание стало вершиной его работы как искусствоведа. Впоследствии мы встретимся с другим русским художником, который явился прямым контрастом ему, —с Перовым, прелесть портретов которого заключалась именно в том, что сквозь отвратительную оболочку отчаянной живописи и грустных красок светится внутренний огонь, внутренний смысл, способный настолько заинтересовать, что забываешь подумать о том, какова эта их живопись. В этом отношении Боровиковский уступал и Левицкому. Ее начало относится к 1893 году, когда А. Н. Бенуа был 23-летним студентом юридического факультета Петербургского университета, начинающим художником и главой дружеского кружка молодых любителей искусства, музыки, театра (через пять лет этот кружок стал ядром редакции журнала «Мир искусства» —издания, сыгравшего исключительно важную роль в развитии русской художественной культуры конца XIX —начала XX века).
В 1909 возглавил художественную часть антрепризы Русского балета С. П. Дягилева. Он резко критикует и односторонние доктрины реализма, вытекающие, на его взгляд, не «из личной склонности художника» (как это было, по Бенуа, у А. Г. Венецианова), а под воздействием диктата общественного мнения. В 1896–1899 жил в Париже изучал культуру и искусство Франции. Художник умел ценить величие искусства прошлого.
Тогда-то оказалось, что пластические искусства всего менее могли сохранить свою самостоятельность, так как представители их, не исключая и Брюллова и Бруни, всем воспитанием своим и положением были приучены безусловно подчиняться посторонним требованиям, особенно царя, то есть исполнять заказы. Лучшая из книжных работ художника, безусловно, его шедевр – рисунки к «Медному всаднику» Пушкина. Следует заметить, что художественные вкусы и взгляды молодого Бенуа формировались в оппозиции к его семье, придерживавшейся консервативных «академических» воззрений. Александр Николаевич Бенуа был девятым (и последним) ребёнком в семье академика архитектуры Николая Леонтьевича Бенуа и музыкантши Камиллы Альбертовны (урожденной Кавос). К ним он обращался в первую очередь в своих исторических композициях – в двух версальских сериях (1897, 1905-06), в широко известных картинах Парад при Павле I (1907), Выход Екатерины II в Царскосельском дворце (1907) и др., воспроизводя давно ушедшую жизнь с глубоким знанием и тонким ощущением стиля. Они организовали кружок любителей искусства. Бенуа мог бы вполне ужиться (именно это он и пытался сделать ещё с 1917 года), если бы они давали ему возможность спокойно заниматься любимым делом.
Когда настала пора получать первую золотую медаль, он даже оробел перед испытанием и направил все усилия не на то, конечно, чтобы получить медаль, —в этом он был уверен, —но чтобы теперь же создать вещь совсем умную, совсем «прекрасную» и ему удалось достигнуть намеченной цели. Особенно резкие замечания Бенуа вызвало написанное Мутером вступление к главе о русской живописи, которое Бенуа расценил как безвкусное, сентиментально-слащавое, прибавленное лишь «для красоты и для местного колорита», но абсолютно не идущее к делу. В примечании было отмечено, что работа «написана Мутером в сотрудничестве с Александром Бенуа». Расцвет художественно-критической деятельности Бенуа падает на период создания третьей серии его статей – под общим заглавием «Художественные письма», которые еженедельно печатались в газете «Речь» с ноября 1908 по 1917 год. Он взял на себя обязанности не только найти художественные силы, но и направить их при этом, согласно своей прирожденной наклонности к параду и дисциплине, он неминуемо должен был еще более затянуть мундиры «казенных» художников, еще более покрыть эти мундиры золотом и почетом, но, разумеется, не мог внушить им что-либо иное, нежели то, чему они были обучены в своем «государственном питомнике».
«Авось, что там не будет этих русских. » – записал А. Бенуа в своём дневнике перед очередной заграничной поездкой. Участие в музейном строительстве В КАЧЕСТВЕ ЧЛЕНА КОЛЛЕГИИ ПО ДЕЛАМ МУЗЕЕВ ПРИ НАРКОМПРЕССЕ ОН УЧАСТВУЕТ В МУЗЕЙНОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ. «Ныне я себя чувствую более усталым, разбитым и удрученным, нежели за все эти годы. Мальчик оказался способным, так же как и вся семья его, но более, чем другие, самолюбивым и честолюбивым и вскоре унаследованная от отца талантливость его окрепла, а похвалы окружающих вытеснили из головы всякое другое желание, кроме одного —стать «великим художником» именно великим над всеми, каким-то художественным Наполеоном. Одной из важнейших миссий этого движения, возникшего в русле «Мира искусства», был систематический пересмотр всего материала, критических оценок и основных проблем истории русской живописи, архитектуры, пластики и декоративно-прикладного искусства XVIII и XIX столетий.
Шутя выпутывался он из такой красочной какофонии, какою, вероятно, являлись в натуре красный мундир и через него голубая лента (на портрете графа Васильева): для этого ему достаточно было подчеркнуть серебряный блеск орденов, отвлекающий глаз от монотонного красного сукна, в фоне дать дополнительные зеленые —и как раз в нужных оттенках —цвета, чтобы убийственная для всякого другого тема дала ему случай сделать превосходную именно по краскам, вещь. Будучи, по собственному выражению, органически чуждым политике, художник надеялся, что с образованием Государственной думы все «безобразия» в России закончатся. Такое ощущение, точно что-то, нависло над головой», - писал А. Н. Надо же раз навсегда решиться считать все, что происходило с основания Академии до появления Брюллова в ее стенах, простым историческим курьезом и помнить, что русская живопись XVIII и начала XIX века есть живопись Левицкого, Боровиковского, Венецианова, Орловского и Тропинина, вовсе не обучавшихся в Академии художеств, живопись Щукина, Кипренского, Галактионова, Иванова, Мартынова и Алексеева, бывших в Академии, но не имевших с ее основным значением ничего общего, —а вовсе не Козлова, Пучинова, Лосенки, Акимова, Угрюмова, Егорова, Шебуева и массы других профессоров, академиков и «назначенных», к счастью, теперь навсегда забытых.
Любил ездить в Италию и во Францию. Новейшие исследователи искусства Венецианова напоминают, что до Бенуа его нередко рассматривали чуть ли не как «альбомного художника», подражателя Брюллова (который на деле разочаровал Венецианова). Единственным утешением в зачастую просто невыносимой действительности для Александра Бенуа в эти годы служил Эрмитаж. В своей первой книге История русской живописи в XIX веке (1900 — 1902) и в статьях начала 1900-х гг.
Александр Бенуа вырос в атмосфере исключительной художественности, он посещал классы Академии художеств, но считал себя автодидактом (самоучкой). Девяти лет он из отцовской «академии» поступил в казенную и там сразу поразил своих учителей необычайной подготовкой. В начале 90-х годов приехал в Россию венский итальянец Лампи, славившийся мягкостью своей кисти и палевым колоритом своих портретов, очень пришедшимися по вкусу напудренным и нежным господам конца XVIII века в Петербурге он имел колоссальный успех и переписал решительно весь екатерининский двор шаблонно, лощено, но не без свободного совершенства.
Воспоминания Бенуа очень точно отражают его «огорчения». Вот почему нельзя от меня требовать какой-либо выдержанности». скорее предвещали своими «жанровыми» ужимками, почти анекдотическим заигрыванием последующее блуждание москвичей (с Перовым и Вл. Театр был в течение всей жизни Бенуа самым сильным его увлечением.
Лишь одно «новое» было в этой картине и это новое со временем развилось и стало страшным оружием в руках Брюллова, а следовательно и Академии: была в этой картине какая-то не то чтобы прелесть, но все же порядочность колорита, какой-то намек на красочную сочность, заимствованную у Кипренского и этот-то колорит, развившись впоследствии до театральной эффектности «Помпеи», увлек более, чем что-либо, русскую публику, ничего до того не видавшую, кроме недоступных для ее понимания, слишком утонченно-прекрасных Левицких, Кипренских и Венециановых или же тоскливых егоровских и шебуевских «заслонок». Не обижайтесь только, пожалуйста. Оно уже не содержало ссылок на Мутера, это была «История русской живописи в XIX веке» Александра Бенуа. И вот почему Врубель у нас оказался рядом с Бакстом, а Сомов рядом с Малявиным.
Художник продолжал работать, оформлял декорации во многих театрах, писал книги и картины. В 1910 году художник опубликовал «Путеводитель по Эрмитажу». Умер Александр Бенуа в Париже в 1960 году, немного не дожив до 90-летнего юбилея. Чтобы основательнее и систематичнее ознакомиться с предметом, он несколько месяцев готовился, читал книги, мемуары, брошюры исследования, делал выписки, посещал художественные хранилища, а с середины лета 1893 года приступил к написанию главы.
Нам известно еще несколько имен русских художников последующего времени: Аргунов, Антропов, Адольский, но из них никто, вплоть до Рокотова, не является для нас ясным почти все, что приписывается им, на самом деле едва ли их работы, а что достоверно их, то невысокого достоинства. Наряду с другими мирискусниками был одним из основоположников новой русской школы книжной графики в числе лучших работ в этом жанре – графические серии к «Пиковой даме» (1899 и 1910 СПб., 1911) и «Медному всаднику» (1903–1922 Пг., 1923) А. С. Пушкина. В начале XX века не заметить различий между «старым» и «новым» было попросту невозможно.
Дягилев, по большому счёту, являлся лишь талантливым администратором с хорошим, говоря современным языком, «административным ресурсом»: связями, знакомствами, доступом к государственному финансированию. Тем же темам, в сущности, были посвящены и его многочисленные натурные пейзажи, которые он обычно исполнял то в Петербурге и его пригородах, то в Версале (Бенуа регулярно ездил во Францию и подолгу жил там). Совсем другое представляла Англия. В конце 1890 годов кружок молодых единомышленников преобразовался в общество «Мир искусства» и редакцию одноименного журнала. Бенуа был последовательным защитником ценностей старины. Но кончал он свой отзыв почти миролюбиво: уж если этой главе суждено будет появиться в русском переводе, то надо будет только ее «всю переделать и переправить».
Там он работал главным образом в театрах: сначала в «Гранд-опера» в Париже с 1924 года с перерывом по 1934 год (знаменитый «Поцелуй феи» И. Стравинского), а в 1930-1950-е годы — в «Ла Скала» в Милане, где постановочной частью заведовал его сын Николай. Часто произносились упреки Венецианову в приторности —и действительно, некоторые картины его отличаются этим недостатком: он в них отдал дань своему времени, в угоду доброжелателям, указывавшим на пример английских картинок Морленда и уже славившегося тогда Уилки, но непонятно, что та именно вещь, в которой всего больше им сделано таких уступок, «Причащение умирающей», пользовалась во все времена наибольшей симпатией даже у тех, которые с презрением, но, вероятно, не вполне разобравшись в вопросе, толковали об этой его приторности. картинная галерея Армении, Ереван), «Петербургская улица при Петре I» (1910, частное собрание в Москве) и «Петр I на прогулке в Летнем саду» (1910, Гос.
Алексеев, видимо, добивался в них освободиться от беллоттовской черноты, видимо, желал передать серый, туманный воздух Петербурга, ближе подойти к правде, выразить, скромно и отрешившись от чужеземного блеска, тоскливую прелесть северной столицы. Художник признавал сам, что патриотом его назвать сложно. Значительную часть перечисленных серий составляют работы с натуры. Дягилевым Александр Бенуа организовал объединение «Мир искусства», выпускавшее одноименное издание.
В творчестве Бенуа-художника решительно преобладала история. Их обычно связывают лишь с именем С. П. Ознакомившись с приложенным к первому выпуску «Истории» Мутера проспектом всего труда, Бенуа с удивлением обнаружил, что в нем будет рассказано и о польской и о скандинавской живописи, но главы о русском искусстве попросту нет.
Работать надо фирменно. И влюбился он не во что-либо скрытое в этой красоте, не в тайное, «настроительное», а прямо во всю ее внешность: в нежные линии скал, в ритмичный плеск зеленого моря, в серебристое журчание каскадов, а главное —в солнце, божественное солнце, которое торжественно царит над всем и во всем, прихотливо играет в зелени, по дороге и на старых, облупившихся стенах домов. Будучи отпущен на волю, он пяти лет был определен в Академию художеств, не случайно (как то бывало в большинстве случаев), а потому, что успел проявить кое-какие задатки к рисованию. Кое-что свежее было сделано в этой области даже до Венецианова, еще в XVIII веке.
Из письма художника к Ф. Ф. Как раз тогда, в Италии, с Кипренским произошла снова самая романтическая история. А. Н. был государственным служащим, которому эти пайки выдавались в качестве заработной платы.
Позднее, уже зрелым мастером, Бенуа исполнил серии пейзажей Версаля, к которому много раз возвращался (1896, 1897, 1898, 1905, 1906, 1907, 1914), Петергофа (1900), Ораниенбаума (1901), Павловска (1902), Рима (1903), Венеции (1912). В 1923–1925 во время командировок за границу возобновил сотрудничество с Дягилевым и оформил комическую оперу «Лекарь поневоле» Ш. Гуно для театра в Монте-Карло.
Вы на кого работаете. С лихорадочной тревогой хватался он то за патриотический сюжет «Олега», то за грациозного «Гиласа», то за бурную «Осаду Коринфа», начинал глубокопатетическую картину «Клеобис и Битон», принимался за сладострастную, блестящую по краскам «Вирсавию», но ко всему сейчас же охладевал. Сам Венецианов сознавал свое значение, да иначе оно и не могло быть, так как без внутреннего самосознания он не решился бы «победить невозможность», тем менее принять на себя такой крест: удовлетворяться скромным положением русского Тенирса или Доу, когда таланта и сил в нем было больше, чем во всех российских Пуссенах и Рафаэлях, вместе взятых. Именно в «Мире искусства» начинали свою разнообразную деятельность всемирно известные художники: Леон Бакст, Мстислав Добужинский, Евгений Лансере, Игорь Грабарь.
Книга «История русской живописи в XIX веке» имела свою собственную интересную предысторию. Оставаясь в советской России, Бенуа никогда не разрывал своих связей с Европой, в частности с парижским театром «Гранд-опера», в постановках которого участвовал как театральный художник ещё в предреволюционные годы. С неусыпным рвением отыскивал он молодые таланты прямо из народа, преимущественно среди маляров, привлекал их к себе, любовно следил за каждым их шагом, даже давал тем, кто победнее, кров и одежду, только бы они не уходили от него. Природа интересовала художника главным образом в ее связи с историей. К ним он обращался в первую очередь в своих исторических композициях – в двух "версальских сериях" (1897, 1905-06), в широко известных картинах "Парад при Павле I" (1907), "Выход Екатерины II в Царскосельском дворце" (1907) и др., воспроизводя давно ушедшую жизнь с глубоким знанием и тонким ощущением стиля.
Одно из направлений деятельности Бенуа граничит с архитектурой. Бенуа: вся жизнь – театр и его декорации. Он был простодушным, с легким оттенком безвредной хитрости человеком, но не был глубоким человеком изображая Дидро, он постарался подчеркнуть в нем «брехуна», но его мало занимал громадный ум философа. Национальная и индивидуальная безликость, условность общеевропейских штампов академизма —опасность, которая побуждает Бенуа к полемическим преувеличениям и он сравнивает деятельность Академии то с «художественной казармой», «удушливым департаментом», то с насосом, который принялся «накачивать бедное русское искусство всякой схоластикой, уже окончательно отчуждавшей его от общества». Вещь эта фальшива не только по фигурке вполне здоровой «умирающей» и по некоторым довольно-таки «пейзанистым» типам мужиков, но более всего по слишком приятному общему тону, по какой-то вкусненькой, абсолютно неподходящей пестроте и больно тщательному письму.
«Реалисты-передвижники, —пишет Бенуа, —завоевали для искусства жизнь, правду искренность». В 1907 году А. Н. Бенуа играл важную роль в основании Старинного театра в Петербурге (для которого создал занавес), на следующий год одна из его декораций была использована в парижской постановке «Бориса Годунова». Творчество Бенуа-художника было, в основном, посвящено двум темам: Франция эпохи короля-солнца и Петербург XVIII – начала XIX в., будучи увлечен которыми Бенуа создал особый вид исторической живописи, типичной для Мира искусства.
Серебряковой. Личная жизнь Александр Бенуа был женат. Эта удача первого опыта окрылила Бенуа, но, как он признает, он все же испытал и «долю огорчения».
Бенуа был одновременно выдающимся историком русского и западноевропейского искусства, теоретиком и острым публицистом, проницательным критиком, крупным музейным деятелем, несравненным знатоком театра, музыки и хореографии. Ему казалось, что все недостойно его вдохновения, что это недостаточно значительно, чтоб прорвать плотину, сковывавшую богатство его гения, в сущности же, он видел, принимаясь за любую из этих композиций, что странным образом то, что он делал, чрезвычайно походило на произведения других академических «магистрантов», тогда как ему нужно было во что бы то ни стало сделать что-нибудь новое и абсолютно замечательное. Итогом его работы на драматической сцене в предреволюционные годы стала постановка «Маленьких трагедий» А. С. Пушкина. Но этого было еще мало.
В частности, Репин не очень любил эту компанию, а самого Бенуа называл недоучкой, библиографом и хранителем Эрмитажа, хотя и принимал участие в выставках. Книга богато иллюстрирована. Рисовать он начал ещё в частном детском садике, а в 1885-1890 годах, обучаясь в частной гимназии К. И. Мая, Александр познакомился и подружился с людьми, которые, став старше, составили костяк общества «Мир искусства»: К. Сомовым, В. Нувелем, Д. Философовым (двоюродным братом С. П. Дягилева), Л. Бакстом. Отсюда и широкое распространение «чисто литературного» отношения к искусству. Шаляпина и З. Е. Брюллов и Бруни, будучи еще в школе, чувствовали это напряженное ожидание в обществе и привыкли думать, что они призваны на какое-то сверхъестественное и чрезвычайное дело, в чем их поддерживали все, начиная с их учителей, кончая поощрителями и публикой и по милости такого в некотором роде всеобщего внушения они, несмотря на всю силу их таланта, вышли из школы настолько готовыми академиками, что яркая, живая жизнь уже не могла заставить их опомниться, отрезвиться и поискать правды.
Однако судьба готовила иное и когда академическая скука достигла высших пределов, когда и молодое поколение художников, вроде Сухих и Басина, сулило на многие годы столь же безысходную тоску, тогда-то как раз оказалось, что «жив курилка»: зачахнувшая Академия выпустила, одного за другим, двух действительно своих птенцов и столь великолепных, что все начинания Венецианова, завоевавшие себе в 20-х годах некоторую общественную симпатию, в один миг были забыты и все наперерыв бросились кадить скончавшейся было старушке, которую теперь вынесли на своих плечах два дюжих и преданных ей силача: полунемец Брюллов и полуитальянец Бруни. Решение стать художником созрело у Александра очень рано. Счастье Щедрина, что он не вернулся домой. Значительные сдвиги в отношении Бенуа Александра Николаевича пришли в начале 1990-х гг В городе Старый Петергоф открыт музей семьи Бенуа, где среди представителей знаменитой семьи обустроили и зала, посвященную только ему.
Главная картина Александра Алексеева изображавшая с интереснейшими подробностями и, как кажется, очень трогательно мастерскую Венецианова, также пропала бесследно, но если она равнялась по достоинству премилой картине другого (крайне неплодовитого) венециановца, Зеленцова, —«Мастерской Басина», то об этой потере нельзя достаточно пожалеть. Это был художник, для которого краски значили все.
Свою «Историю русской живописи в XIX веке» Бенуа начинает с положений, принципиально важных для понимания его концепции развития искусства в России. Экспозиция выставки стала прообразом будущих выставок журнала «Мир искусства» именно здесь наметилась их структура и состав участников. Как на вполне достойного предшественника Венецианова можно было бы указать лишь на первого директора Академии —Лосенко, если бы только оказалось, что та необычайная картина в Третьяковской галерее, под которой значится его подпись с годом 1757, действительно его работы но можно сильно в том сомневаться, так как ничто ровно —ни колорит, ни письмо, ни отношение к жизни —не указывает на то, что она писана тем же гладким и холодным художником, который написал портреты Волкова и Сумарокова, который, в назидание своим ученикам издал атлас академической анатомии и, к великому удовлетворению господ любителей, создал такие вполне условные и скучные вещи, как «Улов рыбы», «Авраама», «Товия», «Рогнеду» и другие. Но работы художников, занимавшихся в этом классе, получили совсем другой характер, нежели тот бездушно-топографический, который был в махаевских «проспектах» и это благодаря, с одной стороны, участию в преподавании таких свежих или почтенных художников, как М. Иванов, старший Щедрин и Алексеев, а с другой стороны и потому, что в обществе изменился взгляд на самую природу. Нортау следует, что именно нарком уговорил его не возвращаться на Родину. Обыкновенно эти портреты исполненные неизвестными художниками, полуремесленниками, производят очень сильное впечатление, несмотря на все убожество их техники, по той непосредственности, которая сквозит из них, по необычайно верному отражению вкусов и самых слабостей того времени, чего не встретишь в хороших вещах, «устроенных» по всем правилам искусства.
Пусть же читатель сам убедится в справедливости или ошибочности этих слов, знакомясь с «Историей русской живописи в XIX веке» Александра Николаевича Бенуа. В него входили такие известные художники, как Лансере, Дягилев и Бакст. Он сразу же был вовлечен во множество театральных проектов. Все им навязывалось свысока, авторитетно, в виде патентованных за границей аксиом и не давалось нигде, кроме как в портретной живописи, поработать самим, уйти в себя, поискать собственного художественного руководства в себе и в природе. Года проходили и Брюллову начинало становиться неловко перед самим собой и перед уверовавшими в него, что он засиделся на всяких портретах (лучшее, что было им сделано в Италии) и пустячках, когда он, Брюллов, был призван, чуть ли не предназначен Богом подарить Россию великим выражением «высшего» искусства, а слова Камуччини (имевшего, несмотря на свою бездарность, громадное значение в глазах академической молодежи), что этот великий талант способен только на мелкие вещи, не давали ему покоя.
В 1910 году вышло в свет обширное исследование Бенуа «Царское Село в царствование императрицы Елизаветы Петровны» – обстоятельно документированный труд, посвященный истории быта и художественной жизни России в первой половине XVIII века. Вторая категория отроческих переживаний, наложивших неизгладимый отпечаток на эстетические воззрения Бенуа, возникла из впечатлений от загородных резиденций и петербургских пригородов – Павловска, старинной дачи Кушелева-Безбородко на правом берегу Невы, а также Петергофа и его многочисленных памятников искусства. Но созревало уже, хотя и медленно, самосознание и среди этих забитых существ являлись уже какие-то протестанты-Антроповы кто-то написал ту чудную искреннюю сценку в Третьяковской галерее сам профессор Академии Угрюмов, по-видимому, живой человек, недаром поездивший по чужим краям, не гнушался писать портреты (и очень недурные), робко отворял отдушину в препорученной ему тюрьме, допускал свободу и собственную инициативу в молодом поколении. Его любимыми игрушками были миниатюрные декорации, бумажные фигурки актёров, составлявшие целые наборы, с помощью которых мальчик мог самостоятельно ставить кукольные спектакли. Соблазн остаться за границей был велик, но страх навсегда оторваться от родной почвы, оказавшись «беженцем» без определённых занятий, останавливал художника на протяжении нескольких лет. «Героем» новых произведений художника становится само искусство прошлого: не люди, а великолепные архитектурно-парковые ансамбли, то поражающие своей грандиозностью, то очаровывающие интимным изяществом и поэтической прелестью.
Именно его постановка «Павильона Армиды» стала началом «дягилевских сезонов» в Париже в 1909 году. Рано зародилась в нем любовь к сцене, он сохранил ее на всю жизнь. В литографиях им изданы те очаровательные виды Петербурга, которые так верно, живо и поэтично передают всю странную прелесть этого мрачного города, тогда еще не искаженную тем безвкусием, которым наделил его эклектический XIX век: низкие, широкие улицы, по которым движутся редкие прохожие, грохочут дрожки фельдъегеря или раздается топот курьера среди этих пустынь великолепные соборы и дворцы тоскливый парад на бесконечной площади Царицына луга, вид в тихий летний вечер с моста на реку и жиденькие дачные сады Островов. Нортау следует, что именно нарком уговорил его не возвращаться на Родину. Что дает Тропинину особенно почетное место в истории русской живописи, это —сродство его в некоторых задачах с Венециановым, вернее —его зависимость, столь почетная, от последнего а для Москвы это имело громадное значение, так как он первый (а за ним, гораздо позже, прямой ученик Венецианова Зарянко) посеял семена того реализма, на котором вырос и окреп впоследствии чисто московский протест против чужого и холодного, академического, петербургского искусства.
Видно, кое-что во взглядах, в культуре общества переменилось, еще более переменилось кое-что и в художественном образовании русских мастеров (вне всякой Академии), вероятно, благодаря великому наплыву при Елизавете хороших иностранных мастеров вроде Гроота, Ротари, Торелли, Токке, Эриксена и других. Бенуа уже в апреле 1923 года. Но, как ни странно сказать, несмотря на то что фигуры занимают значительную часть во всех его картинах, несмотря на то что часто они —или кукольны или слащаво условны (это уже в угоду времени), общее впечатление от его произведений остается вполне жизненным, от них необычайно веет теплотой и настроением. Несчастным переломом в его жизни является поездка на 33-м году в Италию.
Выходец из России, с 1926 года художник переезжает во Францию, живёт там и умирает. Александр Бенуа родился 21 апреля (3 мая) 1870 года в Санкт-Петербурге, в семье русского архитектора Николая Леонтьевича Бенуа и Камиллы Альбертовны Бенуа (урожденной Кавос). Все, самые даже блестящие, фантазии царей и царедворцев не подымались выше грубо понятого приличия, желания пустить пыль в глаза, перещеголять роскошью любой двор. Художник работал над ними в течение всей своей жизни. Природа интересовала художника главным образом в ее связи с историей.
Но иллюстрации носят пока еще «станковый» характер: это исторические композиции, вмонтированные в книгу, не сливающиеся с ней органически. Ей недостает именно историзма. В ту же серию входят работы, принадлежащие к числу самых удачных произведений Бенуа, заслуженно пользующихся широкой известностью: «Парад при Павле I» (1907, Гос. Напротив, в подписанной инициалами «СД» газетной статье (1896), посвященной участию русских художников в европейских выставках, работе Бенуа, без упоминания его имени, давалась лаконичная, но позитивная оценка.
С необыкновенным усердием он компоновал новые выставки искал по экспроприированным коллекциям достойные Эрмитажа шедевры. Также удивительная вещь —парная ей «Весна», где опять-таки слегка академизмом отдает только главная фигура женщины, но где в пейзаже задолго до Саврасова, а в сивке —задолго до П. Соколова выражена вся скромная, тихая прелесть русской весны, милой русской лошаденки. Представляя собою дань времени, они не должны играть решающей роли в оценке труда Бенуа.
Он немало занимался теорией отдельных видов и жанров искусства. Большинство из них, пораженное неожиданностью, спивалось, меньшинство же или вовсе ни на что не смотрело и сидело дома, занимаясь, в сплошной тоске по родине, всяким вздором или застревало на первой попавшейся задаче, по совету, благоговейно выслушанному от какого-нибудь римского «Шебуева». Среди экспонатов – посмертная маска лица художника. Отправляя его в Париж, нарком прекрасно понимал, что происходит у него на душе.
Оба художники. Главным критерием оценки произведений искусства Бенуа считал их художественность. В этой связи автор прежде всего обрушивается на Академию художеств, «всемогущее учреждение», которое «взяло на себя вершение судеб русского искусства на основании самых правильных и патентованных данных, заимствованных из таких же учреждений на Западе». Он горд тем «изумительным явлением, что наиболее критические моменты русской революции прошли почти без ущерба для исторических и художественных памятников» тем ответственнее задачи по их изучению, сбережению, реставрации.
Но то, что им было сделано в первую половину его деятельности, под свежим впечатлением сильной и правдивой венецианской школы, так хорошо, что вполне можно согласиться с прозвищем русского Каналетто, данным ему современниками. Действительно, Петр с 10-х годов XVIII века, когда существеннейшее в государственном устроении им было уже сделано, стал вместо прежних своих блокгаузов строить дворцы на немецкий лад, украшать их плафонами, стенной живописью, картинами сам он не дичился больше художников, позволял им списывать свою «персону» и, таким образом, способствовал тому, что и у нас укоренился обычай оставлять потомкам свои изображения наконец, послал нескольких молодых людей, проявивших кое-какие способности, за границу для обучения живописным и другим мастерствам и даже приблизил одного из них к себе, по возвращении его в Россию, назначив его гофмалером вероятно также, он привел бы в исполнение свое намерение, вернее, проект первого ревнителя художеств Аврамова, основать Академию художеств, если бы смерть не прервала его планов. Сам Брюллов стал тогда серьезно всматриваться в себя. Они организовали кружок любителей искусства. Основное место в картинах Бенуа занимали пейзажи.
Бенуа стал задумываться об эмиграции. Но только все эти «девушки-садовницы», «кружевницы», «швеи», «молочницы», «гитаристы» и проч. Чудесный рисунок и живопись в драпировке и теле доказывает, что Рокотов не только был равен по совершенству техники своему учителю, но всматривался с большим вниманием и успехом в волшебное мастерство превосходного итальянского живописца Торелли, переселившегося в конце 50-х годов в Россию и оказавшего также и на живопись Левицкого большое влияние. Но и его захватила волна брюлловского академизма и он поступил в чиновники высокого искусства, принявшись писать дюжинные образы никому не нужных «вакханок», так что для нас этот мастер теперь представляется скорее типом ужасного брюлловца, нежели хорошим последователем Венецианова. История «Мира искусства» началась с устроенной Сергеем Дягилевым выставки русских и финляндских художников в январе 1898 года в помещении училища барона Штиглица в Петербурге.
Только что набив себе руку на гигантской и удачной (хотя подслащенной) копии с «Афинской школы» Рафаэля, он легко справлялся с колоссальной задачей. Его акварели не только безукоризненно техничны, но и полны того особого очарования присущего представителям направления "Мира искусства". Он продолжал копировать старых мастеров в Эрмитаже и у Строганова, опять-таки без непременной указки на болонцев, все более и более развивался, освобождаясь от академических приемов, от известной робости и «жидкости» письма и кисть его становилась все свободнее, краски —гуще, тон —вернее и теплее.
В композициях Бенуа нередко сохраняются черты театрального «кулисного» построения, хотя на сценических площадках и не выступают исторические персонажи. Дом его мало-помалу от всего этого принял вид какого-то средневекового мрачного арсенала, куда, впрочем, с охотой приходили похохотать и поспорить русские бары и польские паны. Ведь странно: в какой-нибудь простой избе с ее резьбой и полотенцами, в каком-нибудь девичьем наряде есть искусство, хоть и бедное, но вполне подходящее, милое и даже необходимое простой, бедный мужик прямо нуждается в искусстве, он раскрашивает свои недолговечные барки, свою дугу (и как красиво. ), свою посуду —и все это так характерно, сочно, своеобразно и даже прекрасно, хоть и неумело а в богатом доме, кроме вздорного, ребяческого, подчас испошленного копирования западного искусства, ничего не встретишь. С этого момента молодой исследователь целиком погрузился в подготовительную работу. Фонд (неполный архив) Александра Бенуа в отделе рукописей Государственного Русского музея остается практически недоступным для ученых. В этом была и сила и слабость Бенуа-исследователя. Лосенко. ) вряд ли могли иметь влияние.
Руководителем его явился самый академический из академических профессоров, перещеголявший «обдуманностью» Шебуева и засушенностью Егорова, а именно —убежденный и строгий схоласт Андрей Иванов, отец несчастного творца «Явления Спасителя» и учитель так полюбил своего ученика, что задался целью сделать из Брюллова то, к чему он сам стремился всю жизнь, но что исполнить помешали ему, бедняку, всякие скучные заказы. Надо думать, что нет, если мы взглянем на непосредственно после него явившихся «жанристов» (Штернберг, Чернышев, Тимм, Иван Соколов и даже Сверчков, Петр Соколов, Зичи ничего общего с Венециановым не имели) и еще менее, если взглянем на тех, которые взялись за бытовую живопись впоследствии. Очень часто Кипренский писал самого себя и во всех этих портретах скорее различных между собой встречается и нечто общее: живой и приветливый взор, что-то мягкое и чувственное в губах, чуть-чуть аффектированный и элегантный беспорядок в костюме, розовые (подрумяненные. ) пухлые щеки, поэтично взбитые волосы но опять-таки ни в одном из этих портретов нет чего-либо хотя бы отдаленно подходящего к мрачной сосредоточенности Рембрандта или к гордой от самосознания мине Рубенса и Рейнолдса, даже нет того измученного тщеславием и собственной пустотой взгляда, который пугает в портрете Брюллова. На смену прежним благодушным и вялым профессорам, вроде Акимова и Угрюмова, позволявшим своим ученикам делать, в сущности, все, что им было угодно, доведшим подведомственное им заведение до крайних, но в известном смысле благотворных для истинного искусства пределов распущенности, явились теперь Шебуев, Егоров и Андрей Иванов из которых оба первые, побывав за границей, третий же понаслышке, крепко уверовали в суровое классическое учение Давида, достигшее в их молодости высшей точки своего энтузиазма и, уверовав в него, признали всю академическую систему за лучшую и единственную, так как действительно она лишь была в состоянии душить, сковывать в людях, с младенческих еще лет, все их «беспорядочные» порывы, всякое самостоятельное движение души. В полной мере это касается и художника, ничем не опасного для страны, Александра Бенуа.
Ваша скрытая реклама. Брюллов, создавший свою «Помпею» согласно назревшему внутри его и еще со школьной скамьи, горячему честолюбию, сделавшись официальным художником, уже ничего равного этой Помпее, все же хоть похожей на жизнь, больше не сделал, больше не мог ничего сделать. Все это в придачу сопровождалось претензиями к художнику, которого ценили за то, что он начинал «объяснять жизнь», «выносить приговор», «учить». Но и здесь перед А. Н. Какая умная, тонкая, поэтичная это вещь, полная живописной прелести, как удивительно смела по рисунку (по абсолютно «Вермеровской» перспективе) и как характерна.
Сам автор, державший все дело в секрете, был удовлетворен: «Сенсация среди друзей получалась грандиозная сюрприз удался вполне». Через несколько лет кружок был преобразован в редакцию художественного журнала Мир искусства (1898 — 1904). В 1887 году Александр Бенуа, посещает вечерние классы Академии Художеств. В 1893 г. Бенуа увлекается копированием старинных голландцев в Эрмитаже. По окончании университета в 1894 г. Александр Бенуа женится на Анне Карловне Кинд. В 1893 г. Бенуа заявил о себе как талантливый искусствовед, написав художественную историческую статью о русском искусстве для третьего тома Die Geschichte der Malerel im XIX Jahrhundert (История живописи XIX столетия Р. Мутера), вышедшего в 1894 г. За этим последовали История русской живописи (1901 — 1902), Русская школа живописи (1904), Русский музей императора Александра III (1906), Царское Село в царствование императрицы Елизаветы Петровны (1911), Путеводитель по картинной галерее Эрмитажа (1910), История живописи всех времен и народов (1912 — 1917, осталась незаконченной). То же и в портретах Левицкого. Эти особенности книги связаны с групповой тактикой «Мира искусства» и с личными, субъективными пристрастиями автора.
Сюда попадут несколько его народных и уличных сцен, типов мужиков и продавцов, всяких азиатов, татар, жидов, калмыков, казаков сюда попадут очень живые сцены со страстно любимыми им лошадьми: то породистыми, запряженными в четверку и везущими в карете богатого сановника, то деревенскими сивками, жалостно плетущимися обозом по бесконечным дорогам сюда попадут также быстро набросанные, но очень типичные пылкие генералы, славные поручики, юнкера и майоры иногда изображенные в карикатурах, незлобных, но чрезвычайно метких, вроде того инженерного генерала, который пугает кур или Багратиона с предлинным носом или Брызгалова в невероятных ботфортищах (в Музее Александра III). Художник хорошо чувствовал красоту архитектурных форм. В октябре 1926, не вернувшись из очередной командировки, поселился в Париже. С 1917 по 1926 год Бенуа заведовал Картинной галереей Эрмитажа, т. е. В этом секрет его таланта, тут пробилась через последнюю кору робости (если и не перед гипсом, то перед таким же мертвецом-натурщиком) его простая и задушевная природа, умиленная при лицезрении родных мест, родной обстановки, родных типов.
В этих сериях нет историко-жанровых сцен, нет изображений людей и вот таким образом нет оттенка лирической иронии, которой отмечены «Последние прогулки Людовика XIV». Его петербургскиезакаты, восходы, лунные эффекты полны мечтательности, но для усиления настроения, вероятно, также в угоду требованиям преподанной в Академии красоты, многое прикрашено, приглажено, прифантазировано. Почувствовав это, А. Н. Детство будущего художника прошло в Петербурге.
Совершал длительные заграничные поездки. По ним хорошо видно, что работа над главой об искусстве России действительно оказалась для молодого автора, как он сам признавал, «превосходной школой». Выше уже упоминалось о значении таких «открытий», как русская портретная живопись XVIII века и архитектура старого Петербурга. Трудно сказать, жили ли традиции Венецианова после его смерти. С «Азбуки» А. Бенуа начинается история детской книги «Мира искусства». Положим, Рейнолдс в своих книгах явился, по классичности взглядов, вторым, лишь более оживленным Менгсом, но в картинах его ничего подобного не проскользнуло.
В 1927–1935 был главным художником и режиссером-постановщиком труппы Иды Рубинштейн, осуществил пятнадцать балетных спектаклей, включая «Поцелуй феи» И. Ф. Стравинского (1928), «Болеро» М. Равеля (1928) и «Очарование Альсины» Ж. Орика (1929). Художник продолжал работать, оформлял декорации во многих театрах, писал книги и картины. Однако голод, холод, обилие мусора, военных калек и «интеллигентных» нищих на улицах Петрограда никак не вписывались в представления Бенуа о жизни вообще и о жизни своей семьи в частности. Бенуа публикует статьи о памятниках зодчества, архитектурно-художественных комплексах петроградских пригородов («Дворцы-музеи», 1923) и ленинградских особняках (1924). Нельзя сказать, чтоб Орловский оставил после себя школу.
Прекрасна в красках картина «Проводы рекрута», вернее —тоже портреты молодой бабенки и солдата. В 1896-1898 и 1905-1907 гг работал в Франции. Лишь маститый художественный критик В. В. Стасов с возмущением отметил, что глава о России оказалась, на его взгляд, «самой слабой, самой негодной во всей книге». S. Lesniсk, 1928 – группа «Мир искусства» V. Girchman, 1927, 1929, 1930 dAlignan, 1931 La Renaissance, 1932 Salle Yteb, 1932), Брюсселе (1924, 1928), Амстердаме (1924, 1930), Копенгагене (1929), Белграде (1930), Берлине (1930), Праге (1930, 1935), Лондоне (1935), Манчестере (1939) во многих выставках европейского театрального искусства («Танец в живописи», Париж, 1934 «Русские балеты Дягилева», Париж, 1939 и др. ).
Впоследствии, уже стариком, он много сделал смешного, нехорошо вникнув в чуждый ему романтизм и все же без меры увлекаясь им, но в те самые годы, когда создавалась «Душенька» исполнены им и те совсем венециановские, по своей интимной прелести, виды комнат его квартиры, где за столом сидят он и его домашние, где в бесконечной зале отдыхает на диване друг дома или где у скромного окошечка, вероятно, под чердаком, занимается шитьем девица.
Тут же принимал он участие в крупной карточной игре, как ни в чем не бывало проигрывал пол своего состояния или вдруг выигрывал невероятные суммы, которые на следующий же день растрачивал до последней копейки на покупку всякого исторического старья (как характерно для времени. ) на толкучке: лат, пик, шлемов, панцирей, старинных костюмов. Бенуа занимал в труппе пост директора по художественной части.
От Щедровского осталось еще больше, чем от других (но зато вовсе нет сведений о нем самом): 30 рисунков тушью в Музее Александра III и, затем известные, почти вполне с ними схожие литографии изданные с текстом в 40-х годах Обществом поощрения художников и в обеих этих сериях Щедровский с чрезвычайным вниманием и точностью, прямо с натуры, но без всякого личного отношения к делу, точно в камер-обскуру, срисовал нравы и типы простых классов гоголевского времени, что сообщает этим рисункам, в историческом по крайней мере отношении, чрезвычайную драгоценность. По количеству сообщенных в нем фактов он и сегодня почти не имеет себе равных. Каждый волосок, каждую пору, всякий оттенок в бриллиантах, как будто даже нити в кружевах, он копировал с неумолимой тщательностью, правда, точно, но нелепо, тем более что фотография принялась при нем уже это делать гораздо быстрее и с большим совершенством. Яркие характеристики неповторимой творческой индивидуальности мастеров искусства, умение остро чувствовать и передавать другим «тайну красоты» придают особый интерес живой, талантливой работе А. Н. Бенуа, впервые переиздающейся со дня выхода в свет в 1902 году. Наконец, таковы все работы, производившиеся в Академии художеств в основанном (в конце XVIII века, но ненадолго), для образования русских Тенирсов и Схалкенов, классе живописи «домашних упражнений» (был и такой) на темы вроде следующей: «Представить мещанина, который, чувствуя небольшой припадок, готовится принять лекарство». Сотрудничал в журналах «Мир и искусство», «Иллюстрированная Россия», «Русские записки» (1939–1939), во «Временнике Общества друзей русской книги» (1930-е) и «Русском сборнике» (1946).
В конце 1890-х стал участником кружка «Мир искусства», постоянным автором издававшегося под редакцией С. П. Дягилева одноименного журнала (1898–1904). В отечественной историографии существует мнение, что «Александр Бенуа, подобно Блоку, Белому и Брюсову, поддержал Октябрьскую революцию и с обычным своим усердием работал в качестве хранителя произведений изобразительного искусства в своем родном Петербурге». К своим персонажам (Людовику и придворным) Бенуа относится с долей иронии.
Знаменитый же его портрет Брюллова, писанный уже в старости, но почему-то без меры прославленный, —ординарная, слащавая вещь, без всякого тона, робко и лизано писанная, с более чем проблематическим сходством этого юношеского, добродушного личика с пожившим, старающимся казаться гениальным лицом выспренного творца «Помпеи». Александр Бенуа был женат. Заслугу передвижников и близких к ним художников, особенно в первые годы их выступлений, он видит в том, что они, не приемля косности и пустоты академизма, обратились к «здоровому, основанному на изучении жизни искусству», пытались, пусть даже «в форме изображений действительности» искренне выразить свои взгляды и нравственные принципы. Он решился даже выломить целую стену в гумне для того только, чтобы иметь возможность лучше написать его внутренность и осветить (это-то больше всего его и интересовало —перещеголять Гран) первый план и наконец в 1824 году действительно светлая и правдивая картина «Гумно» была готова и поднесена государю.
Впрочем, то, что лучше сохранилось (например, в церкви Зимнего дворца —работы Бельских, в Никольском соборе в Петербурге —неизвестного автора), мало представляет утешительного. М. Н. Воробьев, почему-то более всего прославившийся своими видами Палестины и всякой заморской «живописности», ничего ровно не выражающими и очень неважно исполненными, в первую половину своей деятельности, до 1820-х годов, также преимущественно был занят Петербургом, но он уже не инстинктивно, как его учитель Алексеев и товарищ Галактионов, а прямо намеренно задавался известными поэтичными темами, в которых сказывалась его мягкая, восприимчивая к музыке душа и, быть может, влияние нарождавшегося тогда романтизма, от которого все вдруг как-то ожило, приобрело смысл и значение. Глашатаем принципов, объединивших достаточно разнородные художественные силы в широкое культурное движение «Мира искусства», стал А. Н. Бенуа.
Одной лишь ролью «памятника», однако, значение книги А. Н. Бенуа не исчерпывается. В еще сравнительно недавние годы именно так и судили о книге Бенуа: конечно, в ней немало талантливых, блестящих заметок, но стержневое построение в корне ошибочно, автор явно недооценил роль передвижничества и эстетики «революционеров-демократов». И совместно с другими мастерами «Мира искусства» работает в различных совещаниях и комиссиях, в частности, в художественно-исторической комиссии Зимнего дворца и Комиссии по охране памятников искусства и старины. Знаменитые «Записки» герцога Луи де Сен Симона дали художнику сюжетную канву «Последних прогулок Людовика XIV» и, вместе с Другими мемуарными и литературными источниками, ввели Бенуа в атмосферу эпохи. Впервые ему пришлось решать здесь вопросы художественного конструирования книги.
В течение ряда поколений искусство являлось наследственной профессией в его семье. Она напряженно искала собственные пути в творчестве и постепенно все дальше отходила, стремясь выразить мироощущение уже иного времени, от «заветов отцов» —передвижников и академистов. Сам Петр не понимал живописи: он любил забавляться в картинках воспоминаниями тех сценок, которые он видел в своей милой Голландии, он еще больше любил наслаждаться «портретами» столь нужных ему кораблей, но европейское искусство не вошло к нему в дом, не ужилось с ним. Он считал, что «неверных, ложных фактов там масса. Задолго до Нестерова Венецианов понял и передал в своем пейзаже позади «Спящего мальчика» тот полный тончайшей поэзии и какой-то приниженной прелести, худосочный северный пейзажик, который так прекрасно дополняет и объясняет настроение св. Семья была двуязычной, здесь хорошо знали русский и французский. Недаром сам Бенуа и в шутку и всерьез утверждал, что вместо подобных длинных списков вернее было бы называть его кратко —«служителем Аполлона», бога света и искусства.
В годы революции и Гражданской войны А. Н. Бенуа оставался в Петрограде. Трудно переоценить масштабы этой работы, которая могла быть только коллективной. Таков еще портрет (в Румянцевском музее) тоже какого-то полувосточного господина в зеленом мундире, у которого такая коварная улыбка в хитрых, темных и глубоких глазах и на толстых губах. Кроме Зарянки, очень немногие остались вполне верны своему учителю. Дочь Елена уехала из Советской России вместе с отцом в Париж в 1926 году.
В 1933 получил французское гражданство. В 1908–1917 еженедельно помещал в газете «Речь» критические статьи под рубрикой «Художественные письма». Среди современных Левицкому иностранных живописцев Антон Графф и Гейнсборо только и могут поспорить с ним и если Графф не переспорит, то Гейнсборо уже наверное возьмет верх, так как в нем все есть, что и у Левицкого, плюс явная и несомненная сознательность, постоянное превосходство художника над моделью, взгляд на натуру сверху вниз, не в силу какои-либо ходячей эстетики, но прямо по гениальной природе, тогда как в Левицком взгляд хоть и не робкий, не подобострастный, как у Рокотова, слегка даже насмешливый, но и не с высоты превосходства художника над своим предметом, а «дружественный», простодушно хитроватый. Александр Николаевич Бенуа (1870 —1960) был замечательным художником театра и иллюстратором книг, живописцем и графиком, создавшим множество историко-бытовых картин, пейзажей, портретов изображений интерьеров. Весь последний период его жизни прошел одной сплошной драмой: любимое его дело разваливалось, уничтожалось, ненавистный враг креп и взлелеянные им птенцы, самые лучшие, самые надежные, один за другим перелетали во вражеский стан, попадали в общую темницу, где, пребывая в постоянной галлюцинации перед ложным блеском (там выставляемым как само солнце), гибли от леденящего воздуха брюлловского чванливого творчества, от соприкосновения с мертвечиной гипсового класса. Так как Александр Бенуа вырос в атмосфере исключительной художественности, он посещал классы Академии художеств, но считал себя автодидактом (самоучкой).
Наиболее чуткие, жаждущие света души фатально уходили туда, куда их толкали решительно все и где им обещали преподать сколько их пламенным сердцам было бы угодно самого «высокого» искусства. Его программа «Явление трех ангелов Аврааму», положим, превосходила по скуке и ходульности все предшествующие программы, но зато была так «обдумана», так правильно нарисована, так гладко написана, что вполне заслуживала первой академической награды. Работы Бенуа связаны с Версалем, его парком, Петергофом. Каждый из рисунков к «Азбуке» представляет собой развёрнутую повествовательную сцену, проникнутую мягким юмором иногда жанровую, чаще – сказочную или театральную, всегда неистощимо изобретательную по сюжетным мотивам.
Бенуа оформил оперу Р. Вагнера "Гибель богов" на сцене Мариинского театра и вслед за тем исполнил эскизы декораций к балету Н. Н. Черепнина "Павильон Армиды" (1903), либретто которого сочинил сам. Бенуа изо всех сил пытался работать с обычным усердием, невзирая на катастрофические перемены, произошедшие в стране. Что это было.
Никто никогда в истории литературы и не говорил о них. Более свежим, нежели Щедрин, является Михаил Иванов, вернувшийся в Петербург из пенсионерства (учился он у Лепренса и Хаккерта) еще в 1779 году, но поступивший в Академию преподавателем гораздо позже, впрочем, в лучшую пору своей деятельности, в 1800 году. Вместе с другими мастерами «Мира искусства», Бенуа был одним из самых активных деятелей художественного движения, возродившего в России искусство книжной графики. Видимо, «иностранцу» прощалось то, что позже ставили в вину русскому автору.
К ранним работам Бенуа для книги принадлежит иллюстрация к «Пиковой даме» (1898), опубликованная в трехтомном собрании сочинений Пушкина (1899) иллюстрированном многими русскими художниками, в том числе и мастерами «Мира искусства». Еще 14-летним мальчиком удостоился он серебряной медали. Продолжал заниматься живописью и графикой: создал серию литографий «Петергоф» (1918–1922), альбом литографий и рисунков «Версаль» (Пг., 1922), многочисленные акварельные и пастельные зарисовки Петрограда и его пригородов иллюстрации к «Капитанской дочке» (Пг., 1920) и «Медному всаднику» (Пг., 1923) А. С. Пушкина, карандашные портреты С. Р. Эрнста, В. Ф. Левинсона-Лессинга, Д. И. Митрохина, В. Е. Татлина, П. Н. Филонова, А. М. Эфроса, И. Э. Грабаря (1921–1923 все – в ГРМ).
Его «Хозяйка сводит счеты» —не только по сюжету и по общему расположению (по сюжету и расположению она недалека и от симпатичного, но уж больно сухого Дроллинга), но и по своей дивной живописи, по прелести отношений, по одному уже бесподобному клочку серенького летнего дня, тускло сквозящего в окошко, —подходит и весьма близко, к чудеснейшему из голландцев, к Питеру де Хоху. Не виновата ли в том природная неспособность русского человека к пластическим искусствам. Имя Бенуа – живописца, сценографа и иллюстратора историка искусства и художественного критика граничит с высшими достижениями «серебряного века» отечественной культуры. Ничто не любил он так горячо и не знал так глубоко. О Бенуа говорить можно бесконечно. Его отставание от уровня литературы и музыки представляется Бенуа очевидным.
Эпизодически обращался к станковой живописи и графике. Противопоставив академическому течению свою школу работы с натуры, отвергнув принятую «манеру», Венецианов сумел создать произведения, от которых «веет теплотой и настроением». Мая, Александр познакомился и подружился с людьми, которые, став старше, составили костяк общества «Мир искусства»: К. Сомовым, В. Нувелем, Д. Философовым (двоюродным братом С. П. Дягилева), Л. Бакстом.
Александр Николаевич Бенуа был девятым (и последним) ребёнком в семье академика архитектуры Николая Леонтьевича Бенуа и музыкантши Камиллы Альбертовны (урожденной Кавос). Стал одним из организаторов и идеологов художественного объединения «Мир искусства», основал одноимённый журнал. Они бы не поверили: Ватто для них ничего не означал. Лучшие силы и не шли к нему их тянуло к успеху их притягивали лавры, расточаемые «высоким искусством», говорить же о том, что нет никакого высокого и низкого искусства, а есть одно единое искусство и что во всяком случае не академическое и не брюлловское искусство должно считаться высоким, —никому в то время в голову не приходило и не могло, при общем равнодушии, прийти. В 1898 году вместе с С. П. Сергия Радонежского в цикле посвященных ему картин Нестерова.
Петр охотнее всего прожил бы весь век в своих убогих домишках (только чтоб не оставаться в пугавших его старинных покоях) и если к концу жизни и заметно в нем большее стремление к роскоши и блеску, то это не в силу внутренней потребности изящного, но из политических соображений, таких же, которые руководили им, когда он в торжественных случаях надевал, против желания, роскошные кафтаны и новые дорогие парики.