Бенвенуто

Тоскуя по Флоренции и по отцу, Бенвенуто Челлини стал играть на флейте, такой ненавистной ранее. Шиллер и Стендаль признавали, какое большое влияние произвела на их литературное творчество книга Бенвенуто Челлини. Она совсем не похожа на предыдущие работы Бенвенуто Челлини.

Бенвенуто Челлини (итал. Однако для Сержио Бенвенуто это – проект жизни. В 2016 году в серии «Психоаналитические горизонты» вышла книга Бенвенуто «Перверсии». Сержио Бенвенуто (Sergio Benvenuto, 1948, Неаполь, Италия) – психоаналитик исследователь психологии и философии Итальянского Научно-исследовательского совета (C. N. R. ) в Институте Когнитивных Наук и Технологий (Рим).

Меню ресторана Бенвенуто на Люблинской всегда было представлено едой практически всех регионов страны и благодаря этому каждый посетитель мог совершить гастрономическое путешествие из Милана в Неаполь, а оттуда – в Болонью. Не раз Сержио Бенвенуто выступал и в санкт-петербургском Музее сновидений Фрейда. В книге «Мечта Лакана» известный итальянский психоаналитик Сержио Бенвенуто задается целью аналитической реконструкции лакановского психоанализа: чтобы понять Лакана, он обращается к Витгенштейну и Фрейду.

Папа Климент отметил игру Бенвенуто и взял к себе на службу в качестве музыканта. Флоренцией правил герцог Козимо I Медичи, к которому по возвращении из Франции пришел Челлини Бенвенуто, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Бенвенуто многократно приезжал с лекциями и супервизиями в Россию и в Украину. Бенвенуто был вторым ребёнком в семье, появившимся на девятнадцатом году брака родителей.

Интерьер ресторана Бенвенуто напоминает небольшие тосканские заведения. Бенвенуто был вторымребенком в семье мастера Джованни Челлини, создававшего различные музыкальные инструменты. Бенвенуто Челлини родился 1 ноября 1500 года. Этими фундаментальными вопросами и задается Сержио Бенвенуто.

Бенвенуто отомстил убийце, но папа Климент VII простил ему грех кровной мести, поскольку был большим почитателем его таланта. Умер Бенвенуто Челлини в феврале 1571 года и был похоронен в родной Флоренции с большими почестями, как и подобает великому мастеру. Помимо упомянутой солонки, сохранились также медали, щиты, оттиски печатей, монеты, выбитые Бенвенуто Челлини. Информация оБенвенуто вСети имелась, но постоянно скупо повторялось одно ито же.

Здесь всегда очень много людей, так как «Бенвенуто» принимает своих гостей по всем канонам гостеприимства. Бенвенуто пришлось вернуться к своему старому ремеслу. Интерьер «Бенвенуто» выполнен в светло-оливковой гамме, на столах рисуются клетчатые скатерти, а удобные мягкие диваны приглашают расположиться во время обеда или ужина.

И вот я с превеликим рвением принялся заканчивать вазу, которую начал для Саламанки. Таким образом и случилось знакомство между Луиджи Пульчи и мной. Но автор «Персея» живет уже в период заката этой культуры. А мой отец ему сказал: «Я утешаюсь тем, что наверняка вы этого не знаете». Знаменитый, ставший уже хрестоматийным, рассказ об отливке «Персея» дает достаточно яркое представление о творческой ярости, творческом раже художника, преодолевающего упорное сопротивление материала, укрощающего своим словом даже неистовство стихий — огня и воды.

Этот точно так же женился и имел четырех детей мужеского пола. Они очень гордились, когда видели, как юноши вроде меня приходят учиться в их дом. О ранней карьереЧеллини в Риме известно немного.

• Бенвенуто, Москва, Центральный округ
• Ресторан Бенвенуто наулице Генерала Белова
• Итальянский скульптор Челлини Бенвенуто: биография, творчество и интересные факты
• Бенвенуто на Сретенском бульваре
• Рестораны Бенвенуто () в Москве

Через три месяца я закончил сказанную работу, с такими красивыми зверьками, листьями и машкерами, какие только можно вообразить, Я тотчас же послал ее с этим моим Паулино, учеником, показать этому искуснику Луканьоло, сказанному выше каковой Паулино, с этой своей бесконечной прелестью и красотой, сказал так: «Мессер Луканьоло, Бенвенуто говорит, что посылает вам показать свое обещание и ваш хлам, ожидая увидеть от вас свою дрянь». Каковой Тассо мне сказал: «Я тоже поссорился со своею матерью и будь у меня столько денег, чтобы они довели меня до Рима, то я бы даже не стал возвращаться, чтобы запереть свою жалкую лавчонку». В Италии на «эти самые дела» смотрели часто сквозь пальцы и наказание обычно сводилось к изгнанию из города буйство ему легко сходило с рук.

С отвращением он сообщает об этой страсти французов к тяжбам: тяжбы даже продают и «дают в приданое», а кто не умеет судиться — пропащий человек. И, подав мне шпагу и доспех, собственными своими руками помог мне их надеть. Прав был Гёте, когда писал, что «Челлини обязан своей славой едва ли не больше своему слову, чем творениям» ибо «своим пером, едва ли не вернее, чем резцом, он оставил прочный памятник себе и своему искусству».

Будучи доволен, сказанный Федериго заплатил мне прещедро. С какой теплотой он рассказывает о сестре и ее семье, которой он помогает всю жизнь. Был среди этих вельмож один, превеликий философ, который сказал в мою защиту: «От этой красивой физиогномии и симметрии тела, которые я вижу у этого юноши, я жду всего того, что он говорит и даже большего». Свой длинный кинжал, с которым Челлини не расстается, он пускает в ход весьма «решительно».

• Ресторан Бенвенуто – попробуй Италию на вкус
• Ресторан Бенвенуто (Россия, Москва) – отзывы
• Бенвенуто Челлини «Жизнь Бенвенуто»
• Бенвенуто ди ДжованниКартины и биография
• Челлини Бенвенуто – Жизнь Бенвенуто Челлини
• Опера Берлиоза «Бенвенуто Челлини»
• Новинки меню ресторана Бенвенуто на

Мессер Бенвеньято, видя, что зал наполняется таким множеством людей, сказал: «Мы просим вас о мире и ни о чем другом». Мемуары Челлини в этом смысле — удивительно характерный исторический документ. Время пощадило и лучшие творения Челлини-скульптора: бронзового «Персея» и две замечательные модели к нему (Флоренция), мраморное «Распятие» (Эскуриал), бюсты Бандо Альтовити (Бостон), Козимо I (Флоренция), а также «Нимфу Фонтенбло» (Лувр), «Борзую» (Флоренция) и некоторые другие работы. Так, лишь в XIX веке доказано, что эскуриальское мраморное «Распятие» принадлежит резцу Челлини и установлено, что «венская солонка» является той самой знаменитой солонкой, которую сделал Челлини для Франциска I. Своей славой мемуары Бенвенуто Челлини не обязаны также какому-то исключительному богатству исторических свидетельств или точности в их передаче. Живя при дворе пап и владетельных особ, он прежде всего достаточно несдержан в речах и поступках. Пока же начну о том, как Богу было угодно, чтобы я родился.

В его характере и стиле жизни много добродушия. Это была фигура, как я сказал, выбитая в пластине на плечах у нее было небо, в виде хрустального шара, с вырезанным на нем его Зодиаком, на лапис-лазуриевом поле вместе со сказанной фигурой оно имело такой красивый вид, что это было нечто неописуемое внизу была надпись буквами, каковые гласили: «Summa tulisse juvat». Разные виды многогранного ювелирного мастерства, резьба печатей и медалей, чеканка монет.

• Популярные блюда ресторана Бенвенуто на
• Ресторан Бенвенуто на Сретенском бульваре
• Словари и энциклопедии на Академике
• Меню ресторана Бенвенуто на улице Генерала Белова
• Отзывы о ресторане Бенвенуто на улице Генерала Белова

Я поехал дальше, чтобы отправиться в гостиницу. Как я теперь могу явиться к кардиналу. » На что сын сказал: «Куда больше, отец, стоит этот мой учитель, чем сколько есть кардиналов в Риме». Был он весьма учен: удивительно говорил о медицине. Вывеской этой гостинице служило солнце, красного цвета, намалеванное между двух окон. Страницы мемуаров Челлини — это преимущественно рассказ о его делах, его «Труды и дни».

И первое из них такое: что, так как сказанный мессер Антонио Санта Кроче велел мне спуститься из-под Ангела, чтобы пострелять в некои соседние с замком дома, куда видно было, как вошли некои враги с воли, то, пока я стрелял, в меня грянул орудийный выстрел, каковой угодил в край зубца и отхватил столько, что по этой причине не сделал мне вреда: так как это большое количество все целиком ударило меня в грудь у меня остановилось дыхание и я лежал на земле, простертый, как мертвец и слышал Все, что говорили окружающие, среди каковых очень сетовал этот мессер Антонио Санта Кроче, говоря: «Увы, мы лишились лучшей помощи, какая у нас была. » Подоспел на этот шум некий мой товарищ, которого звали Джанфранческо флейтщик, — этот человек был более склонен к медицине, чем к флейте, — и тотчас же, плача, побежал за графинчиком отличнейшего греческого вина накалив черепицу, он положил на нее добрую пригоршню полыни затем попрыскал сверху этим добрым греческим вином когда оказанная полынь хорошо пропиталась, он тотчас же положил мне ее на грудь, где ясно была видна ушибина. «Гораздо больше горжусь тем, что, родясь простым, положил своему дому некоторое почтенное начало, чем если бы я был рожден от высокого рода». Немного устрашенный этим, я начал доставлять себе некоторые развлечения, как мне подсказывала душа, но имевшие и причину, о которой я скажу.

1. Официальная группа Вконтакте ресторана Бенвенуто на улице Генерала Белова
2. Доставка из ресторана Бенвенуто
3. Особенности ресторана Бенвенуто на Сретенке
4. Отзывы о ресторане Бенвенуто у метро Домодедовская
5. Ресторан Бенвенуто на Домодедовской

И когда я уходил, она сказала, что на этот раз она не хочет оказать ему такую милость. Образ Челлини, как и воплощенная в нем ренессансная этика «доблести», представляют своими достоинствами, как и своими пороками определенную ступень общественного сознания переходной эпохи: его завоевания и достижения и его примитивность сравнительно с позднейшим развитием.

Тогда она сказала, что я очень верно их оценил. И дал мне делать прекраснейшую серебряную работу для одного кардинала.

«Жизнеописание» Челлини принадлежит к той разновидности мемуарной литературы, где личность автора, вынесенная на первый план, господствует над всем повествованием и больше всего приковывает к себе внимание. Он проклял свое искусство и тех, кто его научил ему, говоря, что отныне, впредь не желает больше выделывать этих крупных вещей, а желает заняться выделкой только такой вот мелкой дряни, раз она так хорошо оплачивается. И так я его начал и его видел превосходнейший Микеланьоло и так мне его хвалил, что это было нечто неописуемое. Когда я ему показал немножко эту модель этой пряжки, которую я сделал во Флоренции у Салимбене, она ему изумительно понравилась и он сказал такие слова, обращаясь к одному подмастерью, которого он держал, каковой был флорентинец и звался Джаннотто Джаннотти и жил у него уже несколько лет он сказал так: «Этот из тех флорентинцев, которые умеют, а ты из тех, которые не умеют». Челлини саркастически берется даже прокомментировать одно темное место из песни VII «Ада» Данте, который, как известно, одно время жил в Париже и перенес, дескать, в свою поэму восклицание судьи, призывающего публику к порядку. Так я отправился во Флоренцию с несколькими другими товарищами.

К этому нужно добавить, что, при всем неистовстве и «ярости» в труде, работы, которые он стремится довести до совершенства, подвигаются медленно. Из чего проистекало, что множество раз я возвращался нагруженный прежирными голубями. Тогда он рассмеялся и, снова порумянев лицом, наиприветливейше мне сказал: «Мой Бенвенуто, я тебя люблю как только могу и, когда настанет время, чтобы Богу было угодно, я тебе это докажу дал бы Бог, чтобы ты их убил, обоих этих мошенников, так как один причина этих великих бед, а другой, быть может, будет причиной и худшего». Я ему напомнил про мои деньги. Нет в «Жизнеописании» и интереса к психологическому анализу.

1. Ностальгия о ресторане Бенвенуто на Люблинской
2. Купить супержурнал Я — кондитер
3. ПОДПИШИТЕСЬ НА РАССЫЛКУ РЕЦЕПТОВ И СОВЕТОВ
4. Указывать местоположение в твитах
5. "Жизнь Бенвенуто Челлини" как литературный

Отец мой изготовлял в те времена удивительные органы из деревянных трубок, клавесины, наилучшие и прекраснейшие, какие тогда можно было видеть, виолы, лютни, арфы, красивейшие и превосходнейшие он был инженер и, чтобы делать инструменты, как то: снаряды для наводки мостов, снаряды для валяльных мельниц, всякие другие машины, работал изумительно по слоновой кости он был первый, который хорошо работал. Присланная рукопись была возвращена автору с замечанием, что в таком виде она ему, Варки, больше нравится. Когда я обратился к этим ученым, они сказали, что эти кольца носили те, кто хотел остаться тверд мыслью при всяком необычайном происшествии, могущем его постигнуть как в добром, так и в злом.

Пребыстро бежал этот мул а тот что-то говорил тем, что в окопах. Тогда я сказал: «Другого я не брал, всеблаженный отче, как только то, что я сказал а это не достигало стоимости ста сорока дукатов, так как столько я за это получил на монетном дворе в Перудже и с ними я отправился утешить моего бедного старика отца». Как мы узнаем в начале «Жизнеописания» от самого автора, Челлини приступил к автобиографии в возрасте пятидесяти восьми лет, то есть в 1558 году.

Узнав некоторых из них, я сказал: «О дармоеды, если вы не уберетесь отсюда и если хоть один осмелится ступить на эту лестницу, то у меня здесь два заряженных фалконета, каковыми я из вас сделаю порошок и подите сказать кардиналу, что я сделал то, что мне было приказано моими начальниками и это было сделано и делается в их же, духовенства, защиту, а не в обиду им». Этот маэстро Якопо был человек очень остроумный и вел занятные и отличнейшие разговоры когда-то он работал во Флоренции и переводил рисунки для шелкоделов. Радует и то, что сеть недорогих заведений продолжает расширяться, открывая новые рестораны в удаленных районах Москвы. Дважды он перебирается во Францию, часто пробует обосноваться в Риме. Девиз своего современника Аретино «жить решительно» (vivere risolutamente) разделяет и автор «Жизнеописания».

Скажу при этом только о некоторых примечательных и более редких вещах. По существу, Челлини уже достаточно аполитичен. Творческие сомнения в своих силах ему неведомы.

Это был отличнейший работник и честнейший человек, гордый и открытый во всех своих делах. Я сказал моему другу, что того, что со мной случилось, что привело меня в такое великое расстройство, этого я никоим образом не могу ему сказать я только попросил его, чтобы он взял эти вот ключи, которые я ему даю и чтобы он вернул драгоценные камни и золото такому-то и такому-то, которых он найдет у меня записанными в книжечке затем пусть возьмет мое домашнее имущество и немного присмотрит за ним с обычной своей добротой а что через несколько дней он узнает, где я. Этот умный юноша, должно быть, почти догадываясь, в чём дело, сказал мне: «Брат мой, уезжай скорее, потом напиши, а о вещах своих не думай». И вот, когда мы были за столом и ужинали, она сидела посередине между мной и сказанным Бакьяккой в самый разгар ужина она встала из-за стола, сказав, что хочет сходить по кое-каким своим надобностям, так как чувствует боль в животе и что сейчас же вернется. Когда он мне говорил такие слова, я просил его, чтобы он мне позволил рисовать столько-то часов в день, а все остальное время я готов играть, только чтобы его удовольствовать.

и т. п. Видя это, я отошел от них и относился к ним как к мошенникам и ворам. Так мы находим и так полагаем, что происходим от доблестного человека. Потом сказал: «О добрый сын мой, с этим в руке ты живи или умри». В этом — прогрессивная, демократическая сторона идеала «доблести». Когда я вошел, рядом со мной был мой Паулино с серебряной вазой.

Все те лица, которые были при этом, радостно его спрашивали, какое ему дать имя. Он оставил после себя бесстыдную свою жену с одним сыном, каковой спустя несколько лет приходил ко мне в Рим за милостыней. Эта работа была велика и изумительна, как, должно быть, можно видеть и сейчас.

Варки и Вазари с похвалой отзывались о его таланте ювелира. Однако я не стану этого описывать я буду продолжать описывать только эту мою жизнь, которую я начал и то, что прямо к ней относится.

Сложив престарелые ладони, он поднял вместе с ними очи к Богу и сказал: «Господи, благодарю тебя от всего сердца этот мне очень дорог и да будет он Желанным». На что я сказал: «Если по этому первому слову вы отсюда не уберетесь, я вас хвачу этой шпагой по голове».

Папа сказал: «Вот вот таким образом-то и я ему верю». И вот, учинив мне здоровый разнос, они послали нас к секретарю я же, бурча, все время говорил: «Это была пощечина, а не кулак», так что Совет продолжал смеяться. И вот, много лет спустя, в таком жалком состоянии, он мне открылся в Риме, прося меня, что я должен ради Бога ему помочь. Уже наступила ночь и тьма, а римские ворота не запирались. В руке у меня был нож, каковым я услужал себе за столом. Я же, собираясь не спешить и ее не отдавать, сказал, что торопиться не желаю.

Разумеется — как и у других итальянских художников и ученых, как у Микеланджело, его учителя, — поэтические опыты (образчиком его стихов служит написанная в тюрьме поэма в терцинах). По этой причине я играл много больше, нежели то делал прежде.

На эти слова он мне сказал: «Что вы, мой Бенвенуто или вы считаете меня сумасшедшим. » На что я сказал: «Не сумасшедшим, а молодым» и я ему поклялся Богом, что ее я и в мыслях не имею, а вас мне будет очень жаль, если из-за нее вы сломаете себе шею. Но это стремление руководило им больше в молодости. Ее спросила та женщина, которую привел с собой Юлио, не нездоровится ли ей.

Случилось однажды, что, когда я стоял облокотясь у лавки одного из них, он меня окликнул и стал то попрекать меня, то стращать на что я отвечал, что если бы они поступили со мной как должно, то я говорил бы о них, как говорят о хороших и честных людях а так как они поступили наоборот, то пусть пеняют на себя, а не на меня.

Когда папа Климент, по совету мессер Якопо Сальвиати, распустил эти пять отрядов, которые ему прислал синьор Джованни, каковой тогда уже умер в Ломбардии, Бурбон, узнав, что в Риме нет солдат, стремительнейше двинул свое войско на Рим. В отношениях с помощниками и слугами он верен традиции «доброго старого времени»: с Феличе (в Риме), с Асканио (в Париже) он обращается как с родными детьми. Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728 году. Композиция кажется нам загроможденной фигурами и барельефами подножия, поза Персея — малоустойчивой, трактовка тела — противоречивой, а аксессуары, например шлем героя, — излишне детализированными.

Таких работ я сделал много и делать их было очень трудно. Не только «из края в край из града в град», но и от одной области искусства — к другой.

Тотчас же обернувшись к сыну, он сказал ему: «О сын предатель, ты меня разорил. Узнав об этом, мой отец, вооружившись, отправился к нему и, в присутствии его отца, которого звали Никколайо да Вольтерра, трубач Синьории, сказал: «О Пьеро, мой дорогой ученик, очень меня печалит твоя беда но, если ты помнишь, я еще недавно тебя предупреждал и все-таки случится между твоими детьми и моими то, что я тебе сказал». Пока они были целы, они были школой всему свету. — не может быть непревзойденным. Так как мир был омрачен чумой и войной, я с превеликой трудностью все же добрался потом до сказанной Мантуи в каковую когда я прибыл, я стал искать, чтобы начать работать и вот меня приставил к делу некий маэстро Никколо, миланец, каковой был золотых дел мастером у герцога сказанной Мантуи.

Папа сказал, что хочет меня к себе на службу среди прочих музыкантов. Те, кто остался стоять, усердствовали как могли, колотя меня в две руки молотками, палками и наковальнями и так как Господь иной раз милосердно вступается, то он сделал так, что ни они мне, ни я им не причинили ни малейшего вреда. «Таких, как я, ходит, может быть, один на свете, а таких, как ты, ходит по десять в каждую дверь», — бросает он в лицо майордому Козимо I ибо нет, кроме него, человека, который смог бы создать его «Персея». Вазари, например, писал, что Челлини— непревзойдённый мастер медальерного искусства, превосходящий даже древних и величайший ювелир своего времени, а также замечательный скульптор. Наконец, видя, что я к нему не иду, он сам пришел ко мне, спрашивая меня, что я делаю.

Заболев в Мантуе лихорадкой, он в раздражении громко «проклинал Мантую и того, кто ей хозяин» и вызвал гнев герцога («но в гневе, — замечает Челлини, — мы были равны»). Эти слова ничуть не поколебали меня в моем решении, продолжая говорить ему то же самое. На это Пьеро ответил и сказал правду: «Гораздо больше пользы и чести извлечет ваш Бенвенуто, если он займется золотых дел мастерством, вместо этого дуденья». Болонья, Пиза, Рим, Париж, Флоренция.

Окно было настолько близко от стола, что, приподнявшись немного, я увидел на улице этого сказанного Луиджи Пульчи вместе со сказанной Пантасилеей и услышал, как из них Луиджи сказал: «О, если этот дьявол Бенвенуто нас увидит, горе нам. » А она сказала: «Не бойтесь, слышите, как они шумят: они заняты всем, чем угодно, но только не нами». «Он сам себе творец и сам выковывает окончательно свой образ» ибо «данное» и возвышенное назначение человека в том, что «ему дано достигнуть того, к чему он стремится и быть тем, чем он хочет». Прибыв во Флоренцию, я разыскал моего доброго отца, каковой считал, что я или погиб во время этого разгрома или вернусь к нему голым. На это мессер Юлио сказал: «Государь, Бенвенуто — человек, который не нуждается в чужих рисунках и в этом ваша светлость вполне убедится, когда увидит его модель».

Его этика сближается с «моральным индифферентизмом» Макиавелли и Челлини тогда оказывается неким «хищником в джунглях». Когда он полечил меня и ушел, тотчас же явился один мой дражайший друг, по имени Джованни Ригольи, каковой, огорчась и моей великой болезнью и тем, что меня покинул так одного мой товарищ, сказал: «Будь покоен, мой Бенвенуто, я от тебя не отлучусь, пока не увижу, что ты поправился». В том месте стен, куда мы подошли, много молодежи было побито теми, что снаружи здесь дрались что было мочи стоял такой густой туман, какой только можно себе представить я обернулся к Алессандро и сказал ему: «Вернемся домой как можно скорее, так как здесь ничем нельзя помочь вы видите, те лезут, а эти бегут». Вещь эта была сделана из белого гипса по черному камню.

Вот таким образом он тотчас же весело мне сказал: «Мой Бенвенуто, если бы тебе пришлось иметь дело с самим Mapсом, я уверен, что ты бы вышел с честью, так как за все те годы, что я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты затеял неправую ссору». «Насколько больше заслуги построить дом, чем обитать в нем Благородство — атрибут доблести», — учил гуманист Поджо Браччолини. Делался он для одного, которого звали Раффаэлло Лапаччини. Герцогу Козимо, в ответ на его сомнения, он прямо дает понять, что «его светлость» «не разбирается в искусстве». Он уже на службе при дворе кардиналов и пап, герцогов и королей.

Но так как этот колючий терновник делал мне больно и я бесился, как бык, то уже было решился выскочить и бежать в это время Луиджи обнимал сказанную Пантасилею за шею, говоря: «Я тебя еще раз поцелую, назло этому предателю Бенвенуто». Сказанную вазу отнесли к Саламанке, каковой пожелал, чтобы ее оценили. Сейчас мне нет надобности говорить ничего другого, как только то, что я со всяческим рвением и усердием старался освоиться с тем разнообразием и многоразличием искусств, о которых я говорил выше.

Начав работать в этой мастерской, я взялся сделать некои подсвечники для епископа. Сбегав в мастерскую, я сделал стальную железку, тончайшую и изогнутую она была как бритва. И так мессер Бенвеньято обещал, что суд римского губернатора не будет меня беспокоить.

И было бы странно ожидать от него ниспровержения всяких моральных норм. Множество колец, ожерелий, камей, медальонов, фермуаров, а также маятников, подсвечников и ваз, хранящихся в европейских музеях, приписывается Челлини без достаточных оснований. Тогда он сказал: «Папа велел мне, чтобы я наблюдал за всем тем, что делается для его святейшества». И когда он беседовал со мной об этой музыке, держа в руке мой пульс, так как он имел некоторые познания в медицине и в латинской науке, то он чувствовал в этом самом пульсе, как только он принимался говорить о музыке, такие великие перебои, что часто перепуганный и в слезах уходил от меня так что, видя это его великое огорчение, я сказал одной из этих моих сестер, чтобы мне принесли флейту и хотя у меня все еще была лихорадка, но, так как инструмент этот очень неутомительный, то у меня не случилось перебоев, когда я играл с такой прекрасной постановкой рук и языка, что отец мой, вдруг войдя, благословил меня тысячу раз, говоря мне, что за то время, что я был вдали от него, ему кажется, что я сделал великие усвоения и просил меня, чтобы я продолжал и впредь и что я не должен терять такой прекрасный талант.

Его помощники признают, что он себя показал «не человеком, а сушим великим дьяволом» и «сделал то, чего искусство не могло сделать и столько великих дел, каковых было бы слишком даже для дьявола». Он действует прямо и открыто. Еще с открытой язвой, внутри корпия, а снаружи пластырь, я отправился верхом на дикой лошадке, которая у меня была.

Джованни ничего другого им не ответил, как только: «Да будет он Желанным (Бенвенуто)». Этот идеал великих дел предполагает натуры цельные и решительные. Уехав из Флоренции, я отправился в Рим и оттуда написал. И уже одно это заставляет подозревать, что манере Челлини, быть может, несколько и не хватало неповторимого своеобразия.

Я их оценил в восемьсот скудо. А так как он имел некоторые познания в латинском языке, то вокруг сказанного зеркала он сделал латинский стих, который гласил: «В какую бы сторону ни вращалось колесо Фортуны, Добродетель стоит твердо».

Жить для него значит действовать. Он тотчас же сказал: «Я тот самый». Это имя не первого ранга.

С другой стороны, отчасти основываясь на указаниях из «Жизнеописания», такие исследователи, как Плон и другие, могли установить в целом ряде случаев его авторство. На это папа, воздев руки и осенив широким крестным знамением мою фигуру, сказал мне, что он меня благословляет и что он мне прощает все человекоубийства, которые я когда-либо совершил и все те, которые я когда-либо совершу на службе апостольской церкви. Подойдя к нему, я его спросил, он ли тот наглец, который дурно отзывается о флорентинцах. Бывал у меня часто также синьор Орацио Бальони, каковой весьма меня любил. При его жизни мемуары не были опубликованы и впервые их издал Антонио Кокки в Неаполе в 1728 году, то есть через полтора века после смерти Челлини. Последняя работа привлекает внимание папы Климента VII. И все же это еще не объясняет биографии Челлини.

Я подошел и когда я раскрыл круглую шкатулочку, то словно блеск ударил папе прямо в глаза и он сказал громким голосом: «Если бы ты сидел у меня в теле, ты бы сделал это как раз так, как я вижу эти ничего другого не могли придумать, чтобы опозориться». С этой медалью приключился такой же случай, как и с вазой Саламанки. Случайно мне встретился один мой дружище этого звали Джованни Ригольи. И — пусть в меньшей мере, чем у его гениального старшего современника и земляка, — они все же полны горечи и у Челлини.

У Рабле, современника Челлини, любимый герой Панург утверждает, что «человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит». Рассказав ему все эти дьявольщины разгрома и дав ему в руки изрядное количество скудо, каковые я себе заработал по-солдатски, когда мы обласкали друг друга, добрый отец и я, он тотчас же отправился в Совет Восьми выкупать мое изгнание и оказалось случайно, что в числе Восьми был один из тех, которые мне его дали и это был тот самый, который безрассудно сказал тот раз моему отцу, что хочет послать меня на дачу с копейщиками вот таким образом мой отец отпустил в отместку несколько приличествующих слов, вызванных теми милостями, которые мне оказал синьор Орацио Бальони. Наконец он приходит к выводу, что перед ним настоящая картина ада, а судья, «этот удивительный человек — истинный облик Плутона». Но только предупреждаю тебя об одном: что, если ты имел соитие, ты не жилец».

Тотчас же он пришпорил конька, на котором сидел и во весь опор поскакал прочь. Его заказчики и их консультанты должны безусловно в него верить. Сам «Персей» был ему заказан Козимо I как символ победы над обезглавленной республиканской вольницей.

Это то, что при весе моего пороха в одну пятую веса пули, пуля эта у меня на двести шагов попадала в белую точку. Две сохранившиеся модели «Персея» — бронзовая и восковая, — в особенности последняя, производят благодаря малому размеру и простоте позы лучшее впечатление, чем сама статуя. Сцены, посвященные беседам художника с духовными и светскими князьями (например, та, где приводится суждение папы Павла III, что мастера, «единственные в своем художестве, не могут быть подчинены закону», цитируемое историками и критиками), незабываемы и полны исторического колорита. Флоренция, признание у прославленных мастеров ее «чудесной школы», влечет его к себе и он часто приезжает в родной город, но не задерживается в нем подолгу. Челлини заключают в тюрьму, где его долго держат как человека опасного.

Теперь я вас прошу, чтобы вы не заботились читать дальше и мне ее вернули, оставив себе мой сонет, так как я весьма хочу, чтобы он отдавал немного блеском вашего изумительного лощила и отныне вскоре я приеду вас посетить и охотно послужить вам в чем умею и могу. Благородная римская дама тогда сказала: «Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом». На протяжении нескольких веков Италия становится поставщиком даровитых художников и государственных деятелей для соседей и тип странствующего художника или артиста, как и тип крупного авантюриста (Казанова, Калиостро), связан с европейской культурой XVI–XVIII веков именно с Италией (вспомним «Египетские ночи» Пушкина). Флорентийский золотых дел мастер и скульптур Бенвенуто Челлини (1500–1571) был несомненно высокоодаренным художником, но имя его не стоит в первом ряду великих мастеров итальянского Возрождения.

Законы грамматические, как и законы юридические, явно его стесняют. Этот человек, который был преизобилен словами, попал в колею и столько наговорил, что, когда я наконец увидел, что он устал, я ему ничего не сказал, как только то, чтобы он свел меня к папе, когда ему будет удобно каковой ответил, что можно в любое время на что я ему сказал: «И я тоже всегда готов». Такова была сила этой полыни, что она сразу вернула мне потерянные силы. Хоть я ему и обещал послушаться, он рассудил, как человек умный, что если явится синьор Орацио, то, как потому, что я ему обещал и по иным причинам, я никак не смогу преминуть, чтобы не предаться воинским делам и вот он ловким способом задумал удалить меня из Флоренции, говоря так: «О дорогой мой сын, чума здесь неописуемая, великая и мне все время кажется, что ты вот-вот вернешься с нею домой я помню, что когда я был еще молодым человеком, я отправился в Мантуу, в каковом городе я был весьма обласкан и там я прожил несколько лёт я тебя прошу и приказываю тебе, чтобы, ради любви ко мне и лучше сегодня, чем завтра, ты отсюда убрался и отправился туда». «Этот дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний Нельзя же быть таким гордым с папой».

Челлини вручают повестки — и вот он в зале суда. Когда мы подошли к сказанным воротам, часть врагов уже вступила в Рим и наседала на нас. Брат Алессо одел меня монахом и дал мне в спутники послушника.

На ней я отправился к живописцу Россо, каковой жил за Римом в сторону Чивитавеккьи, в одном местечке графа делльАнгвиллара, называемом Черветера и, отыскав своего Россо, каковой чрезвычайно обрадовался, я ему вот таким образом сказал: «Я приехал делать с вами то же самое, что вы делали со мной столько-то месяцев тому назад». Превесело передал мне это извещение этот милый и чудесный мальчуган. Многие места книги рисуют автора преданным другом, хорошим товарищем, остроумным сотрапезником, гостеприимным хозяином.

Работы мои в эту пору были не особенно значительны вот таким образом рассказывать о них не стоит. Тридцать лет скитаний по разным городам Италии. Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545—1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545—1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545—1548, там же) Ганимед (1548—1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок. Рассвирепел епископ и угрозы и препирательства были великие. Полгода спустя я вернулся во Флоренцию, где этот Пьерино флейтщик, когда-то бывший учеником моего отца, был этим очень недоволен я же, чтобы угодить моему отцу, ходил к нему на дом и играл на корнете и на флейте вместе с его родным братом имя которому было Джироламо и был он на несколько лет моложе сказанного Пьеро и был очень порядочный и хороший юноша полная противоположность своему брату. Но еще незадолго до рождения Челлини идеал этот красноречиво формулирует Пико делла Мирандола в речи «О достоинстве человека»: человек «по собственному произволу чертит границы своей природы», «по собственному желанию избирает место, дело и цель» своих занятий. Было мне тогда ровно девятнадцать лет, так же, как и столетию.

Саламанки испанца. Вот таким образом во Франции у Челлини сразу возникает ряд процессов с соседями, с натурщицей и т. д. На немецкий язык книгу перевел в 1803 году сам Гёте, снабдив свой перевод очерком о Челлини и его времени. В этих словах, проникнутых гордостью плебея и чувством человеческого достоинства, звучит общий для всех гуманистов мотив учения о «доблести» и истинном благородстве.

Дело в том, что в Риме у каждого кардинала имеется печать, на каковой выбит его титул печати эти делаются величиной с руку ребенка лет двенадцати и, как я сказал выше, на ней вырезается титул кардинала, с каковым соединяются всяческие фигуры платят за такую печать, хорошей работы, по ста и по ста с лишним скудо. Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Челлини часто торопят заказчики, но он с этим не считается, наверное памятуя, что «удивительный» и «великий» Леонардо да Винчи почти четыре года готовил картон для фрески «Битва при Ангиари» и столько же лет писал портрет «Джиоконды», что «Тайная вечеря» создавалась целых десять лет, а макет колоссального памятника Франческо Сфорца — целых шестнадцать, да и то остался незавершенным. Когда я кончил эти слова, Фиренцуола, который был человек очень горячий и смелый, обернулся к сказанному Джаннотто и сказал ему: «О жалкий негодяй и тебе не стыдно применять такие вот способы и приемы к человеку, который тебе был таким близким товарищем. » И с той же горячностью обращаясь ко мне, сказал: «Поступай ко мне и сделай, как ты говорил, чтобы твои руки сказали, кто ты такой». И — как венец его творческого развития — высокое искусство ваятеля.

Эта рана и была причиной, почему больше, чем все остальные, этот мессер Бенвеньято ругался на этот их перуджийский лад, говоря: «Клянусь господним, я хочу, чтобы Бенвеньято научил Бенвенуто, как жить». Ростом он был мал, но хорошо сложен. Над «Персеем», например, он работал девять лет, давая при этом пищу злословию соперников и завистников, утверждавших, что он, золотых дел мастер, не справится с таким большим скульптурным замыслом. Этот был из деревни и еще малым мальчишкой пришел работать к маэстро Санти.

Как-никак, я нечаянно задал ему большого страха. Прав Гёте, отмечая глубокую внутреннюю связь характера Челлини и его этики с правовым и политическим состоянием переходного времени. Когда тот сказал эти слова, Луканьоло взял в руки вазу и долго ее осматривал затем сказал Паулино: «Красивый мальчик, скажи своему хозяину, что он великий искусник и что я его прошу считать меня своим другом, а в остальное не входить». Он двинулся в сторону дворца и я с ним это было в Страстной четверг когда мы пришли в папские покои, то, так как его знали, а меня ждали, нас тотчас же впустили.

Девиз поддерживающего небесный свод Атланта на одной из его медалей: «Summa tulisse juvat» — «Высшее сладко нести» — мог бы стать творческим девизом самого Челлини. Меню приглашает гостей отправиться в увлекательное путешествие по Италии: тушеный в вине кролик по-римски с кукурузной полентой, ароматный цыпленок из Палермо в соусе из томатов и розмарина, тальолини Верона с мясом краба, зеленый салат провинции Гроссето, медальоны из молодой телятины по-лигурийски – все эти блюда вы можете отведать лишь в ресторанах «Бенвенуто». Уже весь мир был под оружием. Я, который был наверху у Ангела и ничего об этом не знал, а видел человека, который там стоит и распоряжается рытьем окопов, с копьецом в руке, одетый весь в розовое, — раздумывая, что бы такое я мог ему сделать, взял один мой кречет, который там у меня был, а это такое орудие, больше и длиннее сакра, вроде полукулеврины это орудие я разрядил, затем зарядил его изрядной долей мелкого пороха, перемешанного с крупным затем отлично навел его на этого красного человека, взяв изумительную дугу, так как тот был настолько далеко, что по науке нельзя было бы попасть на таком расстоянии из подобного рода орудия я запалил и угодил прямо в середину этому красному человеку, каковой из щегольства, привесил себе шпагу спереди, на некий свой испанский манер и вот, когда мое ядро, долетев, ударилось об эту шпагу, то видно было, как сказанного человека разрезало пополам.

Ресторан «Бенвенуто» ориентируется на людей со средним уровнем доходов, умеющих оценить высокое качество блюд и действительно европейский сервис. «Рвением и усердием» в работе он всегда достигает высшего совершенства и заставит всех признать, что он не только сравнялся с античными художниками, но и превзошел их ибо и античное искусство — перед которым он вместе с другими мастерами Возрождения преклоняется. Во Флоренции Челлини продолжает свою карьеру ювелира, но при этом он занимается и созданием крупномасштабных скульптур, став конкурентом известного мастераБаччо Бандинелли (1493–1560). И больше всего ему льстит изумление окружающих перед этим «удивительным человеком», который «должно быть, никогда не отдыхает».

Своим резцом в мастерской он действует так же, как на площади кинжалом, — «смело и с некоторой долей ярости». Значение слова «вирту» для Возрождения (как и всякое богатое в своей исторической конкретности понятие) может быть только приблизительно передано современным русским словом «доблесть». В различных мастерских он практиковал свое ремесло.

При этом у меня тотчас же пропадала охота когда-либо возвращаться туда, где он, до того я ненавидел эту проклятую музыку и мне поистине казалось, что я был в раю целый год, когда я жил в Пизе, где я никогда не играл. Чем объясняются этот непоседливый образ жизни и скитания Челлини. Но я не подымал головы, чтобы на него взглянуть и не отвечал ему ни слова.

Жизнь Бенвенуто Челлини вел беспокойную и кочевую. За ним уже установилась прочная слава, что он «всегда хочет делать наоборот», а не то, что угодно заказчику. Если недостаток заказов побуждает его покинуть Флоренцию и перебраться в Рим или Париж, то все же непонятно, почему флорентийский мастер не остается в Париже, где он завален работой и получает огромное содержание на службе у двора. На этом маленьком дельце я много приобрел.

Когда мы вошли в зал, первым сказанный вельможа, а я за ним, он сказал такие слова: «Да хранит вас Бог, синьоры мы к вам явились, Бенвенуто и я, каковой люблю его, как родного брата и мы готовы сделать все то, на что будет ваша воля». Мой отец очень обрадовался и ему не терпелось встретить опять того из Восьми, который его оскорбил и, встретив его, он сказал так: «Вы видите, Антонио, что это Бог знал, что станется с моим сыном, а не вы. » На что тот ответил: «Пусть только попадется нам еще раз». Это темперамент неукротимый, неуемный и буйный.

Но и здесь он меньше всего ниспровергатель норм: он просто их еще не усвоил. Сказанный Джанъякомо в точности сказал ему мое имя. После всяких разговоров и диковинок, о каковых я не хочу распространяться, так как я здесь не для этого: только одно словцо мне надлежит сказать, так как его сказал этот удивительный Юлио, художник, каковой, многозначительно обведя глазами всех, кто там был вокруг, но больше глядя на женщин, чем на остальных, обратясь к Микеланьоло, сказал так: «Микеланьоло мой дорогой, это ваше прозвище «галки» сегодня им идет, хоть они и похуже галок рядом с одним из великолепнейших павлинов, каких только можно себе представить». Она им конгениальна.

Скорее наоборот. Игра на флейте и корнете, которой он впервые обратил на себя внимание папы Климента VII.

Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма. Попало это письмо в руки этому моему учителю Уливьери и он тайно от меня его прочел потом он мне открылся, что прочел его и сказал мне такие слова: «Значит, мой Бенвенуто, меня не обманул твой славный вид, как это мне подтверждает одно письмо, которое попало мне в руки, от твоего отца по каковому это должен быть очень добрый и честный человек считай же, что ты у себя в доме и как бы у своего отца».

Мой отец, который был истинный философ, расхаживал и сказал: «То, что Бог мне посылает, всегда мне дорого» и, развернув пелены, увидел воочию нежданного младенца мужеского пола. На это Луканьоло, думая, что я убедился, сказал: «Не хуже кажется и мне твоя работа, но скоро мы увидим разницу между той и другой». И так как они хотели что-то предпринять, так как их было много, то я, вспылив, взялся за ножик, который у меня был при себе, говоря так: «Если кто из вас выйдет из лавки, то другой пусть бежит за духовником, так как врачу тут нечего будет делать». А мой отец ему: «Век буду благодарить Бога, что он его вызволил».

Эта медлительность взыскательного художника приводит порой к рукопашным стычкам с нетерпеливыми заказчиками, как, например, во время работы над вазой для испанского епископа, когда пришлось показать слугам этого сановника дуло пищали с зажженным фитилем. Пока я эту самую работу делал, меня постигла перемежная лихорадка и вот таким образом, когда эта лихорадка меня забирала, я лишался разумения так что я проклинал Мантуу и того, кто ей хозяин и тех, кто по доброй воле в ней живет. Едва Принцивалле делла Стуфа, каковой был в числе Восьми, дал мне договорить «пощечина», как он сказал: «Ты ему не пощечину дал, а ударил кулаком». Подвигнутый к состраданию его великими талантами, любовью к родине и так как таково свойство моей природы, я взял его к себе в дом и начал его лечить так, что, будучи таким молодым, он быстро вернулся к здоровью.

Можно подумать, что перед Челлини, когда он диктовал эти вдохновенные страницы, возникал образ Бога-Отца в дни сотворения мира, увековеченный на плафоне Сикстинской капеллы его учителем Микеланджело. Тогда, поняв, что он употребил глупые слова, он тут же мне сказал: «Так как они настолько свежие, что еще не смердят и так как помощь поспела вовремя, то ты не так уж пугайся, так как я надеюсь во всяком случае тебя вылечить». Сказанный Лессандро испугавшись, сказал: «Дал бы Бог, чтобы мы сюда не приходили. » — и с превеликой поспешностью повернулся, чтобы идти.

Секретарь, от имени суда, велел нам обоим представить друг другу поручительство и только меня одного приговорили к этим четырем мерам муки. Так он ушел из его дома и оба они бурчали друг другу неистовые слова. И это показательно для наметившегося в Италии упадка общественного самосознания в век, который Микеланджело с негодованием назвал «блестящим и постыдным».

Эту эпиграмму прочла вся Флоренция. Таким образом, «сделав из необходимости добродетель» — употребляя любимое выражение автора, — Челлини оказывается не на высоте положения как придворный художник. Но этот колоритный образ выступает на живописном бытовом фоне, представляющем немалый исторический интерес. Когда Франциск I советует Челлини беречь свое здоровье и не утруждать себя чрезмерно, тот заявляет в ответ, что «сразу же заболел бы, если бы не стал работать». Из созданных им произведений ювелирного искусства сохранилось немногое: солонка Франциска I (1540—1543, Вена, Художественно-исторический музей), медали и монеты, сделанные для папы Климента VII и Алессандро Медичи, а также эскизы декоративной застёжки для облачений Климента VII. Тогда истерзанный сказанными колючками и вынужденный сказанными словами этого юноши, выскочив вон, я поднял шпагу громким голосом я сказал: «Всем вам конец».

На что я сказал: «Сегодня обождите, а завтра я вам отвечу». Здесь я сделал много красивых вещиц и зарабатывал немало мог очень хорошо помогать своему дому. Впрочем и девизом всей его жизни. Малое время спустя ему было возвращено место флейтщика.

Как бы оно там ни было, мне сейчас о нем говорить нечего. Так я и сделал. Тогда врач ко мне обернулся и сказал: «Раз уж я здесь, я хочу тебя лечить. Его «Жизнеописание» изобилует стычками с сановными советниками двора и в уста папы Климента VII он вкладывает собственную презрительную оценку придворных: «Больше стоят сапоги Бенвенуто, чем глаза всех этих прочих тупиц».

Тотчас же обернувшись и видя, что он этому смеется, я так хватил его кулаком в висок, что он упал без чувств, как мертвый затем, повернувшись к его двоюродным братьям, я сказал: «Вот как поступают с такими ворами и трусами, как вы». Здесь познается, как звезды не только направляют нас, но и принуждают.

На что сказанный синьор мне ответил: «Не теряй времени, Бенвенуто во-первых, не может быть, чтобы так, как она стоит, ветер от пушки ее свалил но если бы даже она свалилась, а там внизу стоял сам папа, беда была бы не так велика, как тебе кажется стреляй же, стреляй. » Я, не раздумывая больше, выпалил в самое солнце, как и обещал, точь-в-точь. При этом присутствовало великое множество людей, среди которых было немало его родичей и, видя, что дело идет по скверному пути, они схватили множество пращей и одна из них попала в голову бедному мальчику, моему брату он тотчас упал наземь, без чувств, как мертвый. На фоне блестяще образованных современников, мастеров пышного, закругленного, «правильного» стиля, автор «Жизнеописания» был человеком малограмотным.

Отсюда и господство в мемуарах чисто повествовательного начала. Теперь вернемся к Пьеро Торриджани, который, с этим моим рисунком в руке, сказал так: «Этот Буонарроти и я ходили мальчишками учиться в церковь дель Кармине, в капеллу Мазаччо а так как у Буонарроти была привычка издеваться над всеми, кто рисовал, то как-то раз среди прочих, когда он мне надоел, я рассердился гораздо больше обычного и, стиснув руку, так сильно хватил его кулаком по носу, что почувствовал, как у меня хрустнули под кулаком эти кость и хрящ носовые, как если бы это была трубочка с битыми сливками и с этой моей метиной он останется, пока жив». 1562, Эскориал). В своих записках Челлини неоднократно предупреждает, что он не историк, что пишет «только свою жизнь» и «то, что к ней относится».

На что этот же самый ответил, что Бог наверняка так и судил. Джованни, который стал моим отцом, больше, чем который-либо из остальных, занимался им. Я сказал графу тот поднял тревогу фусты виднелись в море.

Эти слова — «служу тому, кто мне платит» — первым из художников Возрождения сказал, кажется, Леонардо да Винчи. Вещица эта служила пряжкой к мужскому поясу, которые тогда носились такой величины.

Гордость за Флоренцию, которая «поистине всегда была школой величайших дарований» и даже известное высокомерие по отношению к другим городам (отзвуки традиционных распрей) нередко чувствуются в «Жизнеописании». Бурная политическая жизнь итальянских городов-синьорий, как известно, послужила прологом к истории буржуазного прогресса в Европе и среди итальянских городов — за Флоренцией наибольшие заслуги как за мастерской передовых идей Возрождения, недаром ее иногда называют «яйцом нового времени». На этот великий шум высыпали наружу все соседи да кроме того, мимо проходило несколько знатных римлян, которые сказали: «Убей этих нехристей, мы тебе поможем». На это Фиренцуола сказал: «Я у тебя просить тебя не желаю и ты ни за чем больше ко мне не показывайся». Республиканские городские вольности сменяются деспотией мелких князей (во Флоренции устанавливается власть Медичи).

Среди этих экспонатов много изделий мастеров позднейших эпох или иных стран.

Во всех этих суждениях мы узнаем традицию флорентийской культуры, ее антифеодальные идеи. Так каждый из нас, немножко с презрительным смешком, свирепо нагнув голову, желая и тот и другой, привести к концу начатые работы так что дней приблизительно через десять каждый из нас с великим тщанием и искусством закончил свою работу. Чем труднее задача, тем больше она его воодушевляет.

Прибыв в Рим, я стал работать в мастерской у маэстро Санти, золотых дел мастера хотя сам он умер, но мастерскую держал один его сын. Этот человек выделывал исключительно чеканные медальки из пластин и многое другое: он сделал несколько «паче» исполненных полурельефом и несколько Христов в пядень, сделанных из тончайших золотых пластин, так хорошо исполненных, что я считал его величайшим мастером, которого я когда-либо в этом роде видел и ему я завидовал больше, Чем кому-либо другому. На что я сказал: «Я имел его нынче ночью». Вот еще только одно, о чем в своем месте я скажу.

Оба они свалились наземь, а Бакьякка, со спущенными штанами, вопил и убегал. Если — принимая во внимание склонность автора мемуаров к хвастовству — можно и усомниться в совершенной точности передачи подобных дерзких выходок, то в общем свидетельства современников показывают, что он действительно «не умел изображать льстеца». Если бы я хотел описать подробно, каковы и скольки были многочисленные работы, которые я делал разного рода людям, слишком был бы длинен мой рассказ. И было бы странно, если бы мемуары того времени (например, «Жизнеописания великих полководцев и знаменитых дам» выдающегося французского мемуариста XVI века Брантома) отличались трезвой мерой и авторской скромностью. Приехал в Рим превеликий хирург, какового звали маэстро Якомо да Карпи. Фортификация и зодчество.

Когда мы пришли в Сиену, Тассо сказал, что натрудил себе ноги, что дальше идти не хочет и просил меня ссудить его деньгами, чтобы вернуться на что я сказал: «Мне тогда не хватит, чтобы идти дальше а тебе следовало подумать об этом, трогаясь из Флоренции но если это ты из-за ног решаешь не идти, то мы найдем обратную лошадь в Рим и тогда у тебя не будет повода не идти». Юлио Романо, художник сказанный, уехал служить маркизу мантуанскому. Колотушек им, видно, при вспыльчивом нраве маэстро достается во время работы немало (а рука у него тяжелая. ), но это тоже в духе обычая. Так что я, воодушевясь, силился сделать то, чего не мог достаточно того, что я был причиной, что замок в это утро спасся и что остальные эти пушкаря снова принялись делать свое дело. Не слава Челлини-художника поддерживает интерес потомства к его «Жизнеописанию». Так, к своему неудовольствию, я продолжал играть до пятнадцатилетнего возраста. Так решили, такое имя дало мне святое крещение и так я и живу с помощью божьей. «То, что мне велел папа», — я ему ответил.

Не говоря уже о побеге из замка Святого Ангела или о рукопашных схватках с врагами, где Челлини неизменно оказывается победителем ибо «никогда не знал, какого цвета бывает страх», он еще в детстве совершает подвиги, напоминающие Геркулесовы и впоследствии, ни много ни мало, вступает в прямые сношения с силами ада и неба: некромантические заклинания в Колизее и лицезрение Христа в тюрьме — «вещь величайшая, какая случалась с другими людьми» (после чего над его головой, как он сообщает, засиял нимб, как у святого). Когда я подумал о том, сколь многим этот Аннибале обязан моему дому, меня обуял такой гнев, что, готовый на все дурное и будучи и по природе немного вспыльчив, я стал ждать, чтобы сказанный Совет Восьми ушел обедать и, оставшись там один, видя, что никто из челяди Совета за мной не смотрит, воспламененный гневом, выйдя из Дворца, я побежал к себе в мастерскую и, отыскав там кинжальчик, бросился в дом к своим противникам, которые были у себя дома и в лавке. Подсвечники эти были богато отделаны, насколько требуется для такого рода работы.

Но художественный такт удержал гуманиста Варки от «подскабливания» и «подправки» неправильного, но сильного языка Челлини, что неизбежно повлекло бы за собой обеднение стиля автобиографии. Так вот я вам заявляю, что эта женщина — моя, а приданое пусть будет вашим». Я же, набравшись чуточку смелости, хоть и смешанной с чуточкой застенчивости, покраснел и сказал: «Каков бы я ни был, я всегда, мадонна, буду всецело готов вам служить».

Сделал я в ту пору серебряный «кьявакуоре», так их в те времена называли.

Да и как ему с ними ладить, если ему предлагают быть всего лишь только «исполнителем» замыслов заказчика или его советников, а это явная «придворная чепуха». По приезде Челлини в Париж король дарит ему свой замок Мель для мастерской. Немного дней спустя умер папа Юлий II. Бочка упала, как я и говорил и угодила как раз посередине между кардиналом Фарнезе и мессер Якопо Сальвиати, так что легко расплющила бы их обоих а причиной тому было, что сказанный кардинал Фарнезе как раз попрекнул, что сказанный мессер Якопо — причина разгрома Рима и так как они поносили друг друга, давая простор поносным словам, то по этой причине моя бочка и не расплющила их обоих.

Взяв сказанную вазу, Саламанка, чисто по-испански, сказал: «Клянусь Богом, что я так же буду медлить с платежом, как и он тянул с работой». Получив «да», он с превеликими криками поднял меня на руках, говоря: «Да здравствует синьор. Такое представление о назначении человека и вся этика «доблести» связаны с безграничной верой в себя, в свои творческие силы.

Вещицу эту я сделал в мастерской у одного, которого звали Франческо Салимбене. Но принятых мер оказывается недостаточно и тогда король советует Челлини: «Поступите по вашему обычаю» Исход этой распри решает уже упомянутый длинный кинжал Челлини Таковы нравы. Все эти различные художества я с превеликим усердием принялся изучать. И велел мне показать все камни так что я тотчас же ушел стрелой.

Так кончился этот превеселый ужин и этот день и каждый из нас вернулся по своим домам. Будучи в Сиене, я подождал нарочного в Рим и к нему присоединился. Рассуждения, медитации играют здесь небольшую и скорее орнаментальную роль. Благородная дама, тоже слегка покраснев, сказала: «Ты сам знаешь, что мне хочется, чтобы ты мне служил» и, передавая мне лилию, сказала, чтобы я взял ее с собой и, кроме того, дала мне двадцать золотых скудо, которые были у нее в кошельке и сказала: «Оправь мне ее так, как ты мне нарисовал и сохрани мне это старое золото, в которое она оправлена сейчас».

Если имя Челлини стало нарицательным для всего золотого века художественного ремесла, который мы охотно называем «челлиниевским», хотя от самого Челлини-ювелира, как мы видели, мало что сохранилось, то известную роль здесь сыграли вдохновенные страницы его автобиографии. Артиллерийское искусство, к которому он, по его признанию, даже «более склонен», чем к ювелирному. Мой отец очень рассердился и считал, что они учинили ему великую обиду. Оказывается, что он уже успел «для своей зашиты учинить много этих самых дел». Я его попрекнул, говоря ему: «Раз уж вы меня сюда привели, необходимо сделать что-нибудь по-мужски» и, направив свою аркебузу туда, где я видел более густую и более тесную кучу боя, я прицелился в середину, прямо в одного, которого я видел возвышавшимся над остальными так как туман мешал мне разобрать, на коне он или пеший.

Меньше всего это человек книжной культуры. Папа прислал ему сказать, чтобы он ехал туда и благо ему будет. А так как, чтобы преуспевать в сказанном искусстве, как говорит, среди прочего, Витрувий, необходимо знать немного музыку и хорошо рисовать, то Джованни, став хорошим рисовальщиком, начал заниматься музыкой и вместе с тем научился очень хорошо играть на виоле и на флейте и, будучи человеком весьма прилежным, мало выходил из дому. Ему легко прощают убийства, но не строптивость и дерзкую независимость. Почему он не остается во Франции и не обретает здесь второй родины, как, например, его соперник болонец Приматиччо, декоратор дворца Фонтенбло или художник Джованбатиста Россо, не менее известный под офранцуженным именем «мэтр Ру».

Этот синьор, который был прегорд, постоял немного и гневно мне сказал: «Мне охота больше не приходить сюда и сделать как раз обратное тому, что я думал сделать для тебя».

Спустя несколько дней было заключено соглашение. На это мой отец ответил: «Худое дерево никогда не приносило доброго плода, а наоборот и еще я тебе скажу, что ты худой человек и дети твои будут безумные и бедные и придут за подаянием к моим дельным и богатым детям». А во Франции несколько другие порядки, чем в итальянских городах. Наведя у себя порядок, я подсчитал деньги, которые могли мне понадобиться для кое-каких моих дел, а все остальное отослал в помощь моему бедному доброму отцу каковой, как раз когда ему их уплачивали во Флоренции, столкнулся случайно с одним из этих бешеных, что были из Совета Восьми в ту пору, когда я произвел этот маленький беспорядок и который, понося его, сказал ему, что отправит меня на дачу с копейщиками во что бы то ни стало.

Служитель этот пришел в такую ярость, что, показывая вид, что одной рукой он берется за шпагу, а другой намеревался и силился вломиться в мастерскую, в чем я ему немедленно воспрепятствовал оружием, сопровождаемым многими резкими словами, говоря ему: «Я не желаю ее тебе отдавать и ступай сказать монсиньору, твоему хозяину, что я желаю деньги за свои труды, прежде чем она выйдет из этой мастерской». Он тихонько окликнул меня: «Кум. » — так мы называли друг друга в шутку и умолял меня Господом Богом, говоря такие слова, чуть не плача: «Кум мой, я вас умоляю, чтобы вы не делали зла этой бедняжке, так как она ровно ни в чем не виновата». Сказанный Микеланьоло, сиенский ваятель, делал в это время гробницу умершего папы Адриана. В это время проходил по улице отец этого моего ученика, каковой был врачом кардинала Якоаччи и жил у него на жалованье и ученик этот и сказал отцу: «Зайдите, отец, посмотреть Бенвенуто, которому нездоровится немного и, он лежит».

Через жизнь он проходит «с открытыми глазами и с доброй охраной и отлично вооруженный, в кольчуге и наручах». Не говорю о других случаях так как хоть о них было бы презанятно послушать в этом роде, но я хочу уделить эти слова рассказу о моем искусстве, каковое и есть то, что подвигло меня на это самое писание а о нем мне и без того придется говорить немало. Тогда папа, со смиренным вздохом, быть может вспоминая свои горести, сказал такие слова: «Бенвенуто, я действительно тот, о ком ты говоришь, который могу отпустить тебе всякое прегрешение, тобой соделанное и к тому же хочу вот таким образом абсолютно Откровенно и чистосердечно выскажи все ибо, если бы даже ты взял стоимость одной из этих тиар целиком, я вполне расположен тебя простить». Эти слова до того их устрашили, что ни один не двинулся на помощь двоюродному брату. Наконец, его наивное благочестие для XVI века уже достаточно старомодно. «Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся».

Этот синьор не без страха остановился немного и сказал мне: «Бенвенуто, твой друг». Также и среди многих бронзовых медалей мне попалась одна, на которой была голова Юпитера. Как мы дальше увидим, это в значительной мере определило биографию Челлини, его непоседливый образ жизни, его судьбу, в которой он наивно усматривает влияние «зловредных звезд». Это неминуемо вызовет с его стороны град упреков, саркастических стрел, язвительных оскорблений. Я пошел и сделал все то, что было условлено с папой затем, когда миновали оба праздника, я пошел ему представиться он же, обласкав меня еще больше, чем первый раз, сказал мне: «Если бы ты приехал в Рим немного раньше, я бы дал тебе восстановить те мои две тиары, которые мы погубили в замке но так как это вещи, если не считать камней, малостоящие, то я тебя займу работой величайшей ценности, где ты сможешь показать, что ты умеешь делать это застежка для ризы, каковая делается круглой, в виде блюдца и величиной с блюдечко в треть локтя на ней я хочу, чтобы был сделан Бог-Отец полурельефом, а посередине ее я хочу приладить ту красивую грань большого алмаза, со множеством других камней величайшей ценности одну такую начал было Карадоссо, да так и не кончил эта, я хочу, чтобы была кончена скоро, так как хочу еще и сам немножко ею полюбоваться иди же и сделай красивую модельку».

И вот мы привязали фартуки за спиной и почти втихомолку дошли до Сиены. Кочевая жизнь Челлини отчасти обусловлена характерной для эпохи страстью к путешествиям, желанием «увидеть свет»: «Мне всегда нравилось видеть свет и, никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился». Пока я работал над этой вещью, этот искусник Луканьоло, о котором я говорил выше, выказывал великое этим недовольство, много раз повторяя мне, что мне будет гораздо больше пользы и чести, если я буду помогать ему работать большие серебряные вазы, как я было начал.

Прекрасным примером флорентийского маньеризма является бронзовая статуя «Персей с головой Медузы», выполненная дляКозимо I. Это творение помогло Челлини добитьсявсеобщего признания по всей Италии. Противоречие между натурой Челлини и его местом в жизни движет его биографию и определяет его «превратную и кусачую судьбу».

И, уходя во гневе, сказал ему, что скоро он это увидит. На это он мне говорил: «Так, значит, ты не любишь играть. » На что я говорил, что нет, так как это казалось мне искусством гораздо более низким, чем то, которое у меня было в душе. И, протянув руку, передал ему в платке сто золотых камеральных скудо и сказал: «Подели их так, чтобы и он получил свою долю».

Услышав великий шум, который происходил на этом дворе внизу, добрый синьор Орацио с великой поспешностью побежал вниз а я, высунувшись наружу, там, где упала бочка, услышал некоторых, которые говорили: «Хорошо бы убить этих пушкарей». Не проходило дня, чтобы я не убил кого-нибудь из врагов с воли. На что я сказал: «Синьор, взойдите, но только один, а там приходите как вам будет угодно».

Мы оба весело посмеялись и она мне заказала еще несколько красивых и хороших работ. Здесь ему иностранцу, все кажется просто поразительным. Когда мы поужинали, последовало немного чудесной голосовой музыки вместе с инструментами и так как пели и играли по нотам, то мое прекрасное создание попросило, чтобы спеть, свою партию и так как музыку он исполнял едва ли не лучше, чем все остальные, то вызвал такое удивление, что речи, которые вели Юлио и Микеланьоло, были уже не так, как раньше, шутливые, а были все из важных слов, веских и полных изумления. Но там уже давно поселился прево (верховный судья), который отказывается подчиниться приказанию короля. «Нельзя давать законов тому, — иронично замечает он, — кто их хозяин».

Вот таким образом этот дворецкий не давал мне вымолвить ни слова, говоря: «Живо, живо, неси вазу». В это время приехал во Флоренцию один ваятель, которого звали Пьеро Торриджани, каковой прибыл из Англии, где он прожил много лет и так как он был очень дружен с этим моим учителем, то каждый день приходил к нему и, увидев мои рисунки и мои работы, сказал: «Я приехал во Флоренцию, чтобы набрать как можно больше молодых людей так как имея исполнить большую работу для моего короля, я хочу себе в помощь своих же флорентинцев а так как твой способ работать и твои рисунки скорее ваятеля, нежели золотых дел мастера, то, благо мне предстоят большие работы из бронзы, я в одно и тоже время сделаю тебя и искусным и богатым». Папу Павла III он, как утверждал кое-кто, назвал «разодетым снопом соломы» и тот ему в свое время это припомнил. Я ему ее дал, так как в моей природе творить милостыню и потом я со слезами вспомнил то благополучие, в каком пребывал Пьеро, когда мой отец сказал ему эти слова, то есть что дети сказанного Пьерино еще придут за подаянием к его дельным детям.

Это был вьюк кирпичей. Так и сделали. «Даже войны тогда были не больше как крупными дуэлями» (например, нескончаемые распри между Карлом V и Франциском I).

Луканьоло, которому не терпелось сравнить свой сверток с моим, как только я вернулся в мастерскую, в присутствии дюжины работников и других соседей, явившихся сюда же, которым хотелось увидеть конец такого спора, Луканьоло взял свой сверток, с издевкой посмеиваясь, сказав «Ух. И, наведя дуло этой пищали на их домоправителя и делая вид, будто я готовлюсь выстрелить, сказал: «А ты, разбойник, который их науськиваешь, я хочу, чтобы ты умер первым». Этот выстрел причинил врагам столь великий вред, что они готовы были покинуть дом. Тогда мадонна Порция сказанная обернулась к этой благородной римской даме и сказала: «Вы видите, что эти таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками. » И та и другая были восхищены и мадонна Порция сказала: «Мой Бенвенуто, слышал ли ты когда-нибудь, что когда бедный дает богатому, то дьявол смеется. » На что я сказал:. Но так как он и влюбился-то в ту, которая с ним стала — он мне отцом, а она — матерью, быть может из-за этой же флейточки, занимаясь ею много больше, чем следовало, то он был приглашен флейтщиками Синьории играть вместе с ними. Исследователи «Жизнеописания» Челлини исходя из этого, часто говорят об «аморальности» флорентийского художника, «не признающего никаких нравственных авторитетов, кроме своей индивидуальной воли».

Челлини не историк своего времени. Он — хороший, почтительный сын, горячо любящий брат и вообще образцовый семьянин. Подобные заявления чередуются с обычными проклятиями власти денег и заключают в себе существенный оттенок: у этих «наемных» художников, «кондотьеров искусства», каким является и Челлини, нет внутреннего уважения к тем, кому они создают памятники своими творениями, кого они славословят в литературных посвящениях. Чума была неописуемая, великая.

И так как в это место я их пригласил запросто, то все смеялись и шутили, как бывает, когда соберется вместе много людей, радующихся столь удивительному празднику. Тем временем сказанный Луиджи Пульчи, поправившись, каждый день ездил на этом своем вороном коне, который был так хорошо объезжен.

Горе тем, кто хочет поживиться приданым своей жены. Мой отец послал ему свои пророческие четыре стиха. Когда он иной раз водил меня на свой виноградник и, насколько я мог судить, мне казалось, что этот почтенный человек, отец сказанного Паулино, не прочь сделать меня своим зятем. Был некий старичок золотых дел мастер, какового звали Раффаэлло дель Моро.

Гиперболический стиль Челлини страстный и восторженный: его фантастика неотделима от его чувства жизни, от эстетики «фантастического реализма» его эпохи, питавшей повышенный интерес к идеализированным сказочным приключениям (рыцарские поэмы Боярдо и Ариосто в Италии, роман Рабле о великанах во Франции).

На что я им сказал, что ради нее я бы с места не тронулся, а только из-за этого негодного юнца, каковой показал, что так мало меня ценит и вот таким образом я не дал себя склонить никакими этими речами этих почтенных даровитых людей, но взял свою шпагу и пошел, один, в Прати так как дом, где мы ужинали, был неподалеку от ворот Кастелло, которые вели в Прати когда я так шел в сторону Прати, то немного прошло времени, как солнце село и я медленным шагом повернул в Рим. Мой удрученный и бедный добрый отец, явясь в Совет, упал на колени, прося помилования бедному молодому сыну тогда один из этих бешеных, потрясая гребнем замотанного куколя, встал с места и с некоими оскорбительными словами сказал бедному моему отцу: «Убирайся отсюда и сейчас же выйди вон, так как завтра мы его отправим на дачу с копейщиками». Первый ресторан «Бенвенуто», название которого в переводе с итальянского обозначает «Добро пожаловать. », был открыт в 2007 году московским холдингом «Lite Life».

Этот Луканьоло поднял меня на смех, говоря: «Вот увидишь, Бенвенуто, к тому времени, когда ты кончишь эту работу, я потороплюсь кончить эту вазу, которую я начал, когда и ты свою вещицу и тебе на опыте станет ясно, какую пользу я извлеку из своей вазы и какую ты извлечешь из своей вещицы». Один из этих младенцев, средний, был в полный рельеф остальные двое — в половинный. Когда мы прошли вперед, комната оказалась полна сонетов, которые каждый из нас сочинил и послал их Микеланьоло. Джанъякомо ответил: «Всеблаженный отче, за это я вам не поручусь, что вы его залучите, так как его художество, которым он постоянно занят, это — золотых дел мастерство и в нем он работает изумительно и извлекает из него много лучшую прибыль, чем мог бы извлечь играя».

Призвав этого своего камерария, мессер Траяно, он ему сказал, чтобы тот принес пятьсот золотых камеральных дукатов. Настолько, что он даже собирается поскорее закончить начатые работы и вернуться в Италию, «не в силах будучи ужиться со злодействами этих французов» (в устах Челлини эта жалоба звучит весьма забавно). И если папа Климент VII, более тонкий знаток искусства — как-никак из рода Медичи. На каковые слова я поднял руку, ударив его по лицу и сказал: «А я вот этот».

Я сказал брату: «Иди со мной» и так мы расстались с бедным отцом и, вместо того чтобы дать нам сколько-нибудь денег, потому, что у него их не было, он дал нам свое благословение. Моих денег было вдвое больше, чем его так что все эти глаза, которые было уставились на меня с некоторой усмешкой, тотчас же, повернувшись к нему, сказали: «Луканьоло, эти деньги Бенвенуто, которые золотые и которых вдвое больше имеют гораздо лучший вид, чем твои». Еще Петрарка писал, что «кровь всегда одного цвета. А толкователи Данте этого не поняли Вся эта глава мемуаров достойна занять место рядом с эпизодами о сутягах из «Гаргантюа и Пантагрюэля». Потомство охотно приписывало Челлини все шедевры ювелирного искусства.

Вот таким образом вельможа этот сказал им всем, что приведет меня, куда они желают и охотно меня помирит что при этом ни с той, ни с другой стороны не должно брыкаться словами ибо это шло бы слишком против их чести достаточно будет для виду выпить и облобызаться, а что слова хочет сказать он сам, каковыми он охотно их ублаготворит. Неудивительно, что при таком «очень странном» для придворной среды характере Челлини не удается ужиться и при французском дворе, где вскоре он создал себе непримиримого врага в лице фаворита короля. Слово «вирту» вызывает у итальянца XV–XVI веков целый комплекс представлений.

Необычайно интересна и колоритна в этом смысле глава 27-я книги 2-й его мемуаров. Он не хотел ехать и вот, вместо воздаяния, его лишил дворцовой должности Якопо Сальвиати, как только был сделан гонфалоньером. Каковой сказал сказанному Федериго: «Сходите к некоему молодому золотых дел мастеру имя которому Бенвенуто этот вам услужит очень хорошо и ему, уж конечно, не требуется моего рисунка но, чтобы вы не думали, будто я хочу избежать трудов над такой малостью, я весьма охотно сделаю вам небольшой рисунок а пока поговорите со сказанным Бенвенуто, чтобы и он также сделал небольшую модельку затем то, Что лучше, возьмется в работу».

На ней была вырезана купа листьев, сделанная на античный лад, со множеством младенцев и других красивейших машкер. Независимо от оценки критика — осуждает ли он такую позицию «по ту сторону добра и зла» или восхищается ею, — это чудовищная модернизация, это искажение реального образа автора мемуаров. На что я сказал, что сперва спрошу у папы и тогда буду знать, что ему ответить.

Убеждаясь в этом теперь, когда я переступил за возраст пятидесяти восьми полных лет и находясь во Флоренции, моем отечестве, памятуя о многих превратностях, постигающих всякого, кто живет, будучи в меньших таких превратностях, чем когда-либо до сих пор, — мне даже кажется, что я в большем душевном довольствии и телесном здравии, чем когда-либо раньше, — и вспоминая о кое-каких благих отрадах и кое-каких неописуемых бедствиях, каковые, когда я оборачиваюсь назад, ужасают меня удивлением, что я достиг до этого возраста пятидесяти восьми лет, с каковым, столь счастливо, я, благодаря милости божией иду вперед. Наконец, отчаявшись в предприятии, он поклялся, что приведет столько испанцев, что они меня изрубят на куски и убежал бегом, а я тем временем, отчасти веря этому их смертоубийству, решил мужественно защищаться и привел в порядок одну свою чудесную пищаль, каковая мне служила, чтобы ходить на охоту, говоря про себя: «Если у меня отнимают мое имущество заодно с трудами, то еще уступать им и жизнь. » Во время этого прения, которое я вел сам с собой, появилось множество испанцев вместе с их домоправителем, каковой, на их заносчивый лад, сказал им всем, чтобы они входили и забирали вазу, а меня отколотили палками. — в общем благоволил к земляку (отчасти в силу традиционных связей родов Челлини и Медичи) и отпускал ему грехи не только убийства, но и недозволенной гордыни, то отношения Челлини с новым папой Павлом III довольно скоро испортились непоправимо. У этого юноши была под накидкой чудесная шпага и отличнейшая кольчуга и когда они пришли ко мне, мой отважный отец рассказал мне, как обстоит дело и что ему сказали господа Совет затем он поцеловал меня в лоб и в оба глаза сердечно меня благословил, говоря так: «Сила божья тебе да поможет».

Современники высоко ценили Челлини как ремесленника, относительно же его художественного дарования мнения разделились однако, несмотря на это, он представлял скульпторов на торжественной церемонии погребения Микеланджело. На эти слова я смело ответил, говоря: «Всеблаженный отче, если я ее Не сделаю в десять раз лучше, чем эта моя модель, пусть будет условлено, что вы мне за нее не платите».

Это был ларец, копия с порфирового, который перед дверьми Ротонды. Эти тяжбы приводят его в отчаяние.

Это было не более и не менее, как пройти сквозь Зодиак, так как один изображал льва, другой скорпиона, третий рака однако мы все же достигли особы этого попишки, каковой разразился самыми разиспанистыми поповскими словесами, какие только можно вообразить. Папа, у которого было отличнейшее понимание, увидев такое дело, оно ему не понравилось и когда он просмотрел их до десятка, то, кинув остальные наземь, он сказал мне, который стоял себе тут же в стороне: «Покажи-ка сюда, Бенвенуто, твою модель, чтобы я видел, та же ли у тебя ошибка, что и у них». Также и эти слова дошли до ушей папы Климента, каковые подвигли его на великий смех. В эту пору я сделал серебряную вещицу барельефом, величиной с руку маленького ребенка. Как настоящий человек эпохи Ренессанса, питая большое уважение к «учености», к «культуре», к развернутому, богатому, но соразмерному слогу, Челлини, особенно в рассуждениях, пробует свои силы в сложном цицероновском периоде, однако, запутавшись в нем, вырывается на волю, так и оставив словесное здание недостроенным. На русский язык «Жизнеописание» Челлини переводилось дважды, но не с оригинала, а с французского перевода, где язык книги сглажен в соответствии с нормами литературной речи. Услышав это, я остался крайне недоволен, проклиная всю Испанию и всех, кому она мила.

Бенвенуто Челлини не обладал широким гуманистическим образованием, обычным для его современников. А так как в Риме эти болезни весьма дружат с духовенством, особенно с более богатым, то, став известен, этот искусный человек, при помощи некоих курений, являл, что чудодейственно лечит эти самые недуги, но требовал заключить условие, прежде чем начать лечить а условия эти были в сотнях, а не в десятках. Имя ему было Франческо, сын Филиппо и внук Фра Филиппо, превосходнейшего живописца. Мадонна Порция добавила, что таланты редко уживаются с пороками и что, если бы я это сделал, я бы сильно обманул ту славную внешность честного человека, какую я показываю и, повернувшись, взяв за руку благородную римскую даму, с приветливейшей улыбкой сказала мне: «До свидания, Бенвенуто». Это в высокой мере пристрастный и эмоциональный стиль человека, который прошел жизненный путь в борьбе с врагами и завистниками, в борьбе с самой судьбой, как бы руководствуясь надписью на одной из своих медалей: «Fortunam virtute devicit» — «Доблестью судьбу победил». Великие географические открытия, перевороты в науке, начало Реформации, великая крестьянская война, социальные брожения века — обо всем этом нет ни малейшего упоминания в его мемуарах.

Лишь в 1931 году «Academia» выпустила образцовое издание «Жизнеописания». Шум был превеликий и дело тянулось немалое время. Случилось раз как-то вечером, что один мой союзный приятель привел домой к ужину некую болонскую блудницу, которую звали Фаустина. Вот таким образом я взял один из этих фитилей, велев себе помогать некоим, которые там находились, у каковых не было таких страстей навел несколько штук сакров и фалконетов туда, где видел надобность и ими уложил много людей у врагов если бы этого не было, то та часть, что вступила в Рим в это утро, двинулась бы прямо на замок и возможно, что она легко вошла бы, так как орудия их не беспокоили.

«Не в богатстве, не в занимаемой должности, а единственно только в доблести духа заключается благородство (Кристофоро Ландино). «Ужасающее величие» (terribilita) и «ярость» (furore), характерные для итальянского искусства XVI века и для этики «доблести», пронизывают и образ Челлини в этом эпизоде. Я продолжал весь этот день когда настал вечер, в то время как войско вступало в Рим через Трастевере, папа Климент, поставив начальником над всеми пушкарями Некоего римского вельможу, какового звали мессер Антонио Санта Кроче, этот вельможа первым делом подошел ко мне, учиняя мне ласки он поместил меня с пятью чудесными орудиями на самом возвышенном месте замка, которое и называется «у Ангела» и это место обходит весь замок кругом и смотрит и в сторону Прати и в сторону Рима он дал мне под начало сколько нужно людей, которыми я бы мог командовать, чтобы помогать мне ворочать мои орудия и, велев выдать мне плату вперед, отпустил мне хлеба и немного вина и затем попросил меня, чтобы я как начал, так и продолжал. Так как по праздникам я охотно ходил смотреть древности, копируя их то в воске, то рисунком и так как эти сказанные древности сплошь развалины, а в этих сказанных развалинах водится множество голубей, то мне пришла охота применить против них пищаль и вот, дабы избегать общения, устрашенный чумой, я давал своему Паголино на плечо пищаль и мы с ним вдвоем отправлялись к сказанным древностям. Приходится исполнительным органам применить силу — против самого блюстителя законности. И вот, взяв лошадь, видя, что он мне не отвечает, я направился к римским воротам.

И я, чтобы не лишать их такой славы, молчал и восхищенно ими любовался. Благородным человек себя делает своими великолепными делами».

Мой отец сказал: «О дорогой сын мой, я тоже был хорошим рисовальщиком но для прохлаждения от этих столь удивительных трудов и из любви ко мне, который тебе отец, который тебя родил и вскормил и положил начало стольким достойным дарованиям, на отдыхе от них, неужели ты мне не обещаешь взять иной раз эту самую флейту и этот нежнейший корнет и, к некоторому усладительному своему удовольствию, услаждая себя, поиграть. » Я сказал, что да и весьма охотно из любви к нему. Вдруг мне показалось, что он в ужасном обличии меня устрашает и говорит: «Если ты этого не сделаешь, тебя постигнет отцовское проклятие, а если сделаешь, то будь благословен от меня навеки». Повитуха, которая знала, что они ждут его девочкой, обмыв создание, завернув в прекраснейшие белые пелены, подошла тихонечко к Джованни, моему отцу и сказала: «Я несу вам чудесный подарок, какого вы и не ждали».

Каковому синьору я сказал: «Я берусь попасть в самое это солнце» но только что вот бочка, полная камней, которая была тут же рядом с жерлом сказанной пушки, так сила огня и этого ветра, который подымает пушка, сбросит ее вниз. В глазах Челлини талант и гений выше всякого герцогского титула или кардинальского сана. Но это, видимо, напраслины, возводимые на художника личными врагами. Я все еще работал в мастерской Раффаэлло дель Моро вышесказанного.

Это явно не его сфера. Меньше всего этому благочестивому христианину, каким он неизменно себя характеризует, присуща первейшая христианская добродетель — смирение духа. Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале. На эти слова Пьерино возразил и сказал: «Маэстро Джованни, большинство людей, когда состарятся, вместе с этой самой старостью дуреют, как сделали и вы и я этому не удивляюсь, так как вы наищедрейше роздали все свое имущество, не подумав о том, что вашим детям оно может понадобиться, тогда как я думаю сделать как раз наоборот, оставить своим детям столько, чтобы они могли помочь и вашим». Каковой горбунье я сказал: «Да скажи ты мне, горбунья неподобная, неужели в этом доме нет другого лица, кроме твоего. » — «Нет, будь ты неладен. » Каковой я сказал громко: «А твоего пусть не хватит и на два часа. » На этот спор вышла соседка, каковая мне сказала, что мой отец и все, сколько их было из моей семьи, умерли от чумы так как я об этом уже догадывался, то по этой причине скорбь была меньше затем она мне сказала, что в живых осталась только эта младшая моя сестра, которую звали Липерата, что ее приютила одна святая женщина, каковую звали мона Андреа деБеллаччи. Нигде в его произведениях не видно следов особой начитанности.

Когда я кончил рисунок, подошла другая весьма красивая благородная римская дама, которая была наверху и, спустившись вниз, спросила у сказанной мадонны Порции, что она тут делает та, улыбаясь, сказал а: «Я любуюсь на то, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил и красив».

Он так рассердился на те слова, которые ему сказал его учитель, что сказал, что со мной незнаком и не знает, кто я такой тогда я, возмущенный такими речами, сказал ему: «О Джаннотто, когда-то мой близкий друг, с которым мы бывали там-то и там-то и рисовали и ели и пили и ночевали на твоей даче, мне нет нужды, чтобы ты свидетельствовал обо мне этому честному человеку, твоему учителю, так как я надеюсь, что руки у меня таковы, что и без твоей помощи скажут, кто я такой». Когда он вдоволь похвалил ее, а те стояли испуганные и неуклюжие в его присутствии, он обернулся ко мне и сказал: «Я здесь вижу только одну беду, но она превеликой важности мой Бенвенуто, с воском работать легко вся штука в том, чтобы сделать это из золота». Эта публикация, сделанная еще на основе искаженного списка, вызвала, однако, всеобщий интерес и в 1771 году появился первый английский перевод мемуаров, а в 1803 году — немецкий (Гёте). Тем временем я домогался, через посредство одного ученика Раффаэлло да Урбино, живописца, чтобы епископ Саламанка заказал мне большую вазу для воды, так называемую «аккуеречча», которые служат для буфетов и ставятся на них для украшения.

Причиной тому была служба этой проклятой музыке. Несомненно, что о своих драках автор мемуаров рассказывает с удовольствием, не без гордости сообщая, как он один ворвался в дом к оскорбителю, где, орудуя кинжалом направо и налево, нагнал страху, как «в судный день» и вышел победителем против дюжины противников. В меню представлен широкий ассортимент разных видов фокаччи собственного приготовления.

Так как окна были заперты, сказанный синьор Орацио решил, что прямо внутри этого солнца, промеж этих двух окон, расположились за столом солдаты и кутят вот таким образом он сказал мне: «Бенвенуто, если ты возьмешься попасть на локоть от этого солнца из этой твоей полупушки, я полагаю, ты сделаешь благое дело, так как там слышен великий шум, так что там, должно быть, очень важные люди». Я сказал этому другу, чтобы он ко мне не подходил, так как я кончен. Папа сказал: «Твой отец был такой добродетельный, добрый и честный человек, какой когда-либо рождался и ты у него не выродок очень мне жаль, что денег было мало но те, которые ты говоришь, что были, я тебе дарю и все тебе прощаю поведай об этом духовнику, если нет ничего больше, что бы касалось меня а потом исповедавшись и причастившись, покажись опять и благо тебе будет». На что я сказал: «Мой Тассо, вот ворота, которых ни ты, ни я не заметили и раз уж я здесь, то мне кажется, что я сделал полдороги».

Когда как-то раз около полудня собралось у меня в мастерской множество мужчин и молодых людей, первейших в городе, мне принесли письмо из Рима, каковое было от некоего, которого в Риме называли маэстро Якопино делла Барка. «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции» открывается горделивой генеалогией потомственного горожанина, род которого восходит к полулегендарным временам, когда зачинался город. На что я ей сказал, что величайшая награда, желаемая за мои труды, это угодить ее милости. Решив по тому, как, входит рука и трещит одежда, что я натворил превеликую беду и так как он от страха упал наземь, я сказал: «О предатели, сегодня тот день, когда я вас всех убью».

И так как некий Джованбатиста, по прозвищу Тассо, резчик по дереву, юноша как раз моих лет, начал мне говорить, что если я хочу отправиться в Рим, то и он охотно пошел бы со мной этот разговор, который у нас с ним был, происходил как раз после обеда и так как я по причинам все той же музыки поссорился со своим отцом, то я сказал Тассо: «Ты мастер на слова, а не на дела».

К концу года Уливьери, моему учителю, представился случай поехать во Флоренцию, чтобы продать кое-какой золотой и серебряный лом, который у него имелся а так как в этом вреднейшем воздухе я схватил небольшую лихорадку, то с нею и с учителем я вернулся во Флоренцию, где мой отец учинил превеликие ласки этому моему учителю, нежно упрашивая его, втайне от меня, чтобы он согласился не увозить меня обратно в Пизу. Кругом было большое количество разных младенцев, в сочетании с остальными красивыми камнями. В эту пору я много развлекался музыкой и такими удовольствиями, подобными ей.

Жизнеописание ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини (1500–1571)— одно из самых замечательных произведений литературы XVI века, в полной мере отражающее дух итальянского Возрождения. Врач на это сказал: «С каким созданием и сколько. » Я ему сказал: «Этой ночью и с премолоденькой девочкой». Малое время спустя неблагодарный Пьеро от этого увечья умер. Мой бедный отец, однако же, смело ответил, говоря им: «То, что Бог судит, то вы и сделаете и не больше».

Наконец, я сперва подучил деньги, затем расписался и, веселый и довольный, пошел домой. Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, — бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр).

Разве в этих строках не запечатлен идеал «многосторонности» целой эпохи. Уже само начало мемуаров знаменательно: «Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное (virtuosa) или похожее на доблесть (virtu), должны бы описать свою жизнь». Когда я вернулся в мастерскую, у Луканьоло были в свертке деньги, полученные за вазу и, когда я вошел, он сказал: «Дай-ка сюда для сравнения плату за твою вещицу рядом с платой за мою вазу». Эта цельность Челлини — характерная историческая черта человеческого типа его эпохи.

По своему происхождению и жизненной школе он ближе стоял к простому народу. На другой за тем день, здоровый и веселый, я вернулся в Рим. На это папа сказал: «Так это сын маэстро Джованни. » Тот сказал, что это я и есть. Пантасилея бросилась бегом в церковь по соседству. Отсюда видно, что Бог ведет счет добрым и злым и каждому воздает по заслугам.

Эти работы были гораздо красивее и гораздо прочнее турецких по многоразличным причинам. И так как он «по природе немного вспыльчив» — замечание это не может не вызвать улыбки у читателя, — а «распалясь», он «становится как аспид» или «как бешеный бык», то дело часто кончается худо и на его совести есть несколько убийств, хотя не видно, чтобы это его особенно тревожило.

---