Александр Янов

Александр Янов считает, что великая русская революция 90-х годов XX века отнюдь не завершена, просто страна переживает период диктатуры и Реставрации, как это было в Англии XVII и во Франции XIX века. Александр Янов: Мы живем в эпоху диктатуры, реакционного отката, в эпоху, через которую прошли все практически революции, начиная с 1640-го года. Михаил Соколов: Александр Львович Янов как раз на эту тему много чего написал, по поводу попыток российского истеблишмента ограничить власть, сделать конституционную монархию в той или иной форме, провести реформы.

Ведь главной заботой князя-воителя как раз и была война и потому отношения с дружинниками (а стало быть и договорная традиция), естественно были для него важнее всего прочего. А значит вся его схема могла быть основана на элементарном политическом предубеждении. Ведь и произвол власти и холопство подданных – тоже национальная традиция России. И лишь безграничным, почти неправдоподобным пренебрежением к отечественной истории можно объяснить то странное обстоятельство, что значительное большинство либеральных политиков позволило мифотворцам так жестоко себя обмануть. Но откуда все-таки взялось в России накануне Катастрофы это «западничествующее славянофильство» (точнее, наверное, было бы назвать этот странный гибрид славянофильствующим западничеством или национал-либерализмом), Трубецкой так никогда и не объяснил. Его эвристическая и конструктивная ценность ничтожны. А также в том, что предназначена для этой первой роли в человечестве именно она, т. е.

Можно, конечно, предположить, что, откажись постниколаевский режим в 1861 году от своего хитрого гамбита, согласись Александр II созвать совещательное собрание представителей общества не в 1881 году (в день цареубийства), а за двадцать лет до этого, как требовала либеральная оппозиция, результат мог быть совсем иным. И что именно этот её обвал переживать будет страна не только как величайшую геополитическую катастрофу, но и как невыносимое унижение, чреватое новой и на этот раз, быть может, роковой для неё «патриотической истерией». Четырежды на протяжении двух последних столетий представляла России история возможность «присоединиться к человечеству», говоря словами Чаадаева42. Или, по крайней мере, стремление к Европе. Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев.

• Янов Александр – все книги автора
• Александр Янов: "Русская идея" и Владимир Путин
• «Как продолжать игнорировать Путина»
• СПОР О «ВЕЧНОМ» САМОДЕРЖАВИИ: От Грозного до Путина
• СПОР О «ВЕЧНОМ САМОДЕРЖАВИИ»: от Грозного до Путина
• «Кто-то ведь должен быть виноват в ссоре со всем миром»
• «творца вселенной представляла своим русским богом»

Европейская (с её гарантиями от произвола власти, с её конституционными ограничениями, с политической терпимостью и отрицанием государственного патернализма). Александр Янов: Безусловно, стоит. Для России с ее необъятной Сибирью окажется эта потеря трагичной вдвойне. Но отчасти не знаем мы о них ничего и потому, что постмодернистская «революция», захлестнувшая в последние десятилетия социальные науки, ответила на националистические злоупотребления другой крайностью – нигилизмом. Работал директором средней школы в городе Сталинск. Напротив, множество их книг и статей обличают эрудицию недюжинную67. Похоже, что, наряду с товарным, в стране возник рынок мифов, оправдывающих несвободу.

И судьба её изменилась словно по волшебству. Для этого, впрочем, понадобился бы государственный переворот, коренная ломка существующего строя. Делом дружинников было воевать.

Россия, однако, тоже не послушалась грозного предостережения самого выдающегося из своих политических мыслителей. Что произошло дальше. При Иване III были созданы социальные институты (Земский собор был создан при Иване IV (Иване Грозном)- в тексте явная неточность), замена наместников-«кормленщиков» местным крестьянским самоуправлением), которые обеспечивали основы европеизации страны. Результат всех этих европейских рекордов поистине умопомрачительный: если молодых людей (в возрасте от 15 до 24 лет) было в России между 1975-м и 2000-м годом от 12 до 13 миллионов, то уже в 2025 году, т. е. одно поколение спустя, окажется их, по прогнозам ООН, лишь 6 миллионов. Соловьев подтверждает: «Начиная от Петра и до Николая просвещение всегда было целью правительства Век с четвертью толковали только о благодетельных плодах просвещения, указывали на вредные последствия невежества в суевериях». 128 Но европейское просвещение имело, как оказалось, последствия, не предвиденные Петром.

Лурье, Н. Е. Напомню, если кто забыл: «Прошлое России прекрасно, настоящее великолепно, а будущее выше того, что может представить себе человеческое воображение. В первый раз в 1825 году, когда силой попытались это сделать декабристы. Итак, формула Соловьева свидетельствует неопровержимо: «красные» бесы, по поводу этнического – и географического – происхождения которых так яростно ломали копья в многотомных эпопеях и Пайпс и Солженицын и Бостунич и Марков и многие другие имя же им легион имеют к российской Катастрофе отношение, вообще говоря, лишь косвенное.

Вот эти вопросы. Статью не отвергли, но и не опубликовали. Никаких объяснений, не говоря уже об извинениях, не последовало. Беспощадным обличением декадентства западной интеллигенции, не способной в силу своего, так сказать, западничества понять, как «каждую минуту, что мы живем, не менее одной страны (иногда сразу две-три) угрызаются зубами тоталитаризма.

• Александр Львович Янов: биография
• Янов Александр СтепановичКартины и биография
• Россия, 14 июня 2018: Событие более важное, чем наша футбольная победа
• Человек, который спас детей в пещере
• Пациенты с ВИЧ пожаловались в ООН на дискриминацию и пытки в России
• Экс-директор ЦРУ назвал предательством выступление Трампа на пресс-конференции в Хельсинки

Даже николаевское царствование выглядело в свете этого «канона» всего лишь досадным эпизодом, своего рода последним арьергардным боем допетровской России. Или обречена она нести в себе эту угрозу как вечное проклятие. И если позволено историку говорить о цели своей работы, то вот она. Если опричная элита, которая помогла Грозному царю совершить самодержавную революцию, отнявшую у России её европейскую идентичность, понятия не имела, что ей самой предстояло сгореть в пламени этой революции, то ведь мы-то «поротые». Но я-то знал.

Одни, например, недоумевали по поводу того, как нелепо выглядел бы российский слон в тесной посудной лавке Европы, которую еще Константин Леонтьев пренебрежительно назвал когда-то всего лишь «атлантическим берегом великого Азиатского материка». Так никогда и не вошла Блистательная Порта в концерт великих европейских держав. Дальше дело могло развиваться по-разному. Революционный процесс один.

• Участница, выбежавшая на поле во время финала ЧМ, получила 15 суток ареста
• Путин назвал условия для сохранения транзита газа через Украину
• Диана Вишнева: Художник должен быть в оппозиции к своему времени
• Туристические комплексы и рестораны
• Словари и энциклопедии на Академике

А по выражению М. П. Между тем на сто рождений приходится там 107 смертей. Например, открытие шестидесятников тотчас и перестает казаться загадочным, едва согласимся мы с «новой схемой». И «православное возрождение».

И пришлось все это делать. «Русские, – доносил из Москвы французский резидент Маньян, – опасаются самовластного правления, которое может повторяться до тех пор, пока русские государи будут столь неограниченны и вследствие этого они хотят уничтожить самодержавие»81. Три шанса из четырёх, по разным причинам были безнадежно, бездарно загублены. Но даже вполне осознав опасность мифотворчества, знаем ли мы, как от него избавиться.

Главных среди них два. Все, одним словом, о чем пока лишь мечтают их сегодняшние наследники. То есть как чужеродное, азиатское тело.

Еще бы, ведь, как мы узнаем от Назарова, «сам русский быт стал тогда настолько православным, что в нем невозможно было отделить труд и отдых от богослужения и веры»100. И заплатила она за небрежение советом Чаадаева неимоверно, умопомрачительно дорого – не только затянувшимся на столетия крестьянским рабством или десятками миллионов жизней, поглощенных ГУЛАГом, но и тем, что оказавшись отрезанной от нормальной (европейской, по Чаадаеву) жизни, обречена мириться с произволом власти и с унизительной второсортностью своего быта, не говоря уже о неуверенности в завтрашнем дне, терзающей её и по сию пору (достаточно вспомнить хотя бы о «проблеме 2008»). И о гарантиях от него здесь, естественно, не могло быть и речи. Это кошмар, это развал, это хаос. Даже принадлежат к разным «цивилизациям».

В ней господствовало не право, но, как соглашался даже современный славянофильствующий интеллигент (Вадим Кожинов), произвол91. Не удивительно, что именно его так яростно отстаивал в своих посланиях Грозный. Их дело было теперь в надежных руках давно завоеванной ими интеллигенции, хотя и западнической, но «национально ориентированной» иначе говоря, национал-либералов. «Вполне мыслима, – писал он, – новая национальная схема национальной истории».

1. Напишите отзыв о статье Янов, Александр Львович
2. Отрывок, характеризующий Янов, Александр Львович
3. чнеуфп ртедйумпчйс лбл с ое урбу тпууйа
4. Научная деятельность – теория циклов российской истории
5. Анализ и критика концепции российской истории Янова в книге «Исав и Иаков»

У меня и по сию пору нет точного ответа на этот вопрос. Ответ был мизер — 11 сегодняшней властной элиты разделяет эту точку зрения. До такой степени, что мало кому нынче приходит в голову спросить, а какое, собственно, отношение имеет это особнячество, не говоря уже о «культурном антагонизме России и Запада», к патриотизму. И моральное обособление России от Европы для неё попрежнему sine qua non.

Современная Россия есть не более, чем метаморфоза этой Московии»71. Что они, в конце концов, знают о русской истории, кроме собственных мифов.

На этой вторичной, так сказать, национальной драме и сосредоточивается в своей последней, неожиданно дружелюбной, даже, если хотите, полной симпатии к России книге «Выбор» Збигнев Бжезинский. Но удивительное ощущение, что я могу писать без оглядки на цензуру, кружило мне голову.

Если к власти рванут, то рванут эти самые донбасские «Моторолы», так как там мы посмотрели вариант русской национально-освободительной революции, посмотрели, как это позорно сконфузилось. По большей части эти клубы озвучивают те или иные предложения или идеи или дают цитаты для того, чтобы проиллюстрировать те или иные направления. Зато теперь мы знаем, что именно застило глаза его оппонентам: выродившийся патриотизм, незаметно для участников этой политической драмы трансформировавшийся в «национальное самообожание». 1839—1891». Окончил исторический факультет МГУ в 1953 году. Лебедев, «вообще не может быть национализма».

Мы бы с вами сейчас здесь ничего бы не обсуждали, если бы Гитлер был. моментом их прихода к власти. И уже как о чем-то не требующем доказательств рассуждал, оправдывая нацистскую агрессию, о «русско-монгольской державе» Альфред Розенберг в злополучном «Мифе ХХ века».

Объехал полстраны. Они были в ярости. Точнее всех сформулировал этот вывод второго европейского поколения России Герцен, когда сказал, что «в XIX столетии самодержавие и цивилизация не могли больше идти рядом». 131 Декабристы попытались воплотить этот вывод в жизнь. Одна Россия, опять противопоставляя себя Европе, держалась за «сакральное» самодержавие как за талисман, обрекая таким образом на гибель и династию и элиту. В значительной степени управляющая элита пользуется своими представлениями, принесенными из жизни из предыдущей службы в закрытых структурах из восприятия мира «мы» и «они», НАТО, которое старается нас уничтожить. Если на вопрос: имеет ли Россия миссию в масштабах всего мира, решающий для «русской идеи» вопрос.

В отличие от старой, она не пророчествует. Короче, очень быстро выясняется, что под «современным миром» поверивший мифотворцам либерал имеет на самом деле в виду Европу. Во-всяком случае Виталий Сырокомский, в то время замглавного в ЛГ, сообщил мне однажды конфиденциально, что «Тревоги Смоленщины», мой очерк, опубликованный в июле 1966 года в двух номерах газеты, очень понравился одному из членов Политбюро.

1. Политическая деятельность Александра Янова как «Бестиария»
2. Реферат на тему Янов, Александр Львович
3. Указывать местоположение в твитах

Только нужно для этого заново «изучать историю России, любовно вглядываться в её черты, вырывать в её земле закопанные клады»69. Закавыка начиналась дальше. Но такой же период переживали практически все революции, которые я знаю. Наблюдая на протяжении почти двух столетий за драмой патриотизма в России или иначе говоря, за откровенной подменой любви к отечеству тем, что Соловьев назвал «национальным эгоизмом», мало кто из них исчезающе мало обличил эту мистификацию.

Свалив всю вину на «красных» бесов, она позволила уйти от ответственности демонам национализма. Вот примеры.

Сергей Цыпляев: Можно так считать. Действительным барометром, указывающим бурю или штиль в будущем страны, являются вовсе не их замыслы, но умонастроение её культурной элиты, тех, кого один из чутких её наблюдателей Модест Колеров именовал еще в бытность свою свободным художником «производителями смыслов». Лебедев).

А стало быть и повторяющуюся из века в век трагедию великого народа. Главное в другом. Чичерин – такой ядовитый критик русской государственности, что до него и Пайпсу далеко, – вынужден был признать: документ Салтыкова «содержит в себе значительные ограничения царской власти если б он был приведен в исполнение, русское государство приняло бы абсолютно другой вид»84. В результате великий спор о причинах Катастрофы, о том, кто виноват в величайшем злодеянии века, был подменён спором между разновидностями его виновников, сваливших всю вину за него на «красных» бесов – и мировая историография по ряду причин приняла эту схему.

Талибы ведь тоже принесли своей стране «московитскую болезнь» и тоже объявили себя единственными истинно правоверными в мире. «Профессиональными патриотами» декабристы, покрытые славой победителей Наполеона, прошедшие путь от Бородина до Парижа, не были, рубах на себе публично не рвали, в «патриотических истериях» замечены не были. Причем именно «эта двойная роль, – объясняет Назаров, – сделала Москву историософской столицей всего мира»98. Во-первых, в колею мы когда-то попали. Родился в 1930 году в Одессе.

Ничем хорошим тем не менее закончиться оно не могло. Напротив, неумолимо продолжала она скатываться к положению «больного человека Европы». Они просто «отъезжали» от сеньора, посмевшего обращаться с ними, как с холопами. Лишившись бояр и дружинников, они тотчас теряли военную и, стало быть, политическую силу. Панариным (о маргинальных «евразийцах», мутящих сегодня воду на обочинах российской политики под руководством Александра Дугина, я уже и не говорю. ) Вот основные идеи серьезных людей, профессоров, как В. Г.

В принятии политических решений участвовали они лишь, так сказать, ногами. Что касается сохранения союза, союз был мифом – это была мессианская империя, она не могла быть без одной республики, могли быть либо все, демонстрирующие полное единство, союз нескольких республик, связанных экономическими интересами, а остальные еще более независимые, связанные экономическими интересами, – это слишком сложная схема для абсолютно религиозного по духу образования. А именно, что сознательно оставляя страну «в одиночестве», «вне европейской системы», обрекают они свой народ на горе. Согласно ей, непосредственные исполнители разрушения России, бесы, заимствуют свои «красные» поджигательские идеи с Запада – через посредство «русских европейцев», либералов-западников. Если не считать, конечно, темпераментных тирад профессора В. Г. Это-то как объяснить.

Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев. Бывший славянофил Соловьев не только обратился в жесточайшего критика покинутого им «патриотического» кредо и не только очертил всю дальнейшую историю предстоящей ему деградации, но и точно предсказал, что именно от него Россия и погибнет. Не помогло, однако.

Именно потому, говорят мифотворцы и достигла высшего своего расцвета «русская цивилизация» в допетровской Московии XVII века, когда Россия была в наибольшей степени отчуждена от Европы, когда европейское просвещение считалось в ней смертным грехом и страна жила по собственным, «святорусским» нравственным правилам. Московия, таким образом, оказывается решающим доказательством неевропейского характера России, ее затонувшей Атлантидой, ее первозданным безгреховным (хотя и государственным) раем. Куда денешься, отвечал я на цитаты цитатой.

А прорывается Робеспьер. Но не стоит не упускать из виду одно простое соображение. Не сможете вы объяснить и то, что произошло полтора столетия спустя. И, в четвертый, наконец, в 1991-м, когда рухнули её империя и сверхдержавность. С. О.

Совсем недавно был его доклад в Столыпинском клубе. Во-первых, что на этот раз крот истории может и опоздать. Вырождение русского национализма. Занимался историей славянофильства.

И так же ответила на него после 1856-го Россия. Достаточно, однако, взглянуть на результаты этого «всестороннего развития» глазами самого проницательного из его современников, чтобы заподозрить во всех этих восторгах что-то неладное. Накануне 1917-го будущее России казалось им предопределенным. Лебедев к главному своему выводу, что «центральным вопросом русской философии истории» неминуемо должно было стать «противопоставление России и Запада». чужим, непонятным и скорее всего враждебным»26. Я не преувеличиваю.

Софии»12. Ваш опрос гораздо важнее. Но этим же объясняется и живучесть традиции патерналистской. В третий раз произошло это в феврале 1917 года, когда Россия, наконец избавилась от ига четырехсотлетнего «сакрального» самодержавия. Леонтьева, «Россия должна абсолютно сорваться с европейских рельсов». Из этой немыслимой коллизии и происходит грозный российский «маятник», один из всесокрушающих взмахов которого вызвал у Максимилиана Волошина образ крушения мира (помните, «С Россией кончено». ) Если подумать, однако, то иначе ведь и быть не могло. Отсюда и берет начало самодержавная, холопская традиция России.

Или, в лучшем случае, благочестиво ссылаемся на то, что новая государственность обязательно должна опираться на «национальные традиции России», нимало не задумываясь, на какую именно из этих традиций должна она опираться. Советский Союз был Халифат, квази-Халифат. Напротив, книга вроде бы всем, включая оппонентов, понравилась. Оно допустило европейские реформы. Нарочницкая, естественно, поддерживает единомышленника. В конце концов умер Владимир Сергеевич столетие назад.

И моё тогдашнее впечатление, что я могу всё, совпало, по-видимому, с впечатлением Чаковского. У немцев не было своего Чаадаева. И почему не показалось оно мне неисполнимым. Три поколения спустя, победив в «местной игре идеологических комбинаций» и обретя статус гегемона, работал он уже сам по себе, абсолютно независимо от политического статуса породившего его движения.

И хотя он был уверен, что Европа «гниёт» и обречена на судьбу Китая, который, по его мнению, сгнил уже в 1860-е, Данилевский был исполнен решимости слегка подтолкнуть историю, ускорив гибель европейской цивилизации. Сегодняшние «новые учителя» идут в своём поклонении Данилевскому еще дальше, чем царские. Это ведь я на самом деле не столько его так жестоко критикую, сколько себя.

Некоторым из её султанов даже пророчили судьбу Петра. Чаковский просто исчез с моего горизонта. Владимир Сергеевич Соловьев умер в 1900 году на 48-м году жизни. Тем более невинным на фоне грубой сверхдержавной агрессивности николаевского режима.

И что еще хуже, делала она этих патриотов, своими руками толкавших страну к «национальному самоуничтожению», опасными для самого ее существования. И не потому вовсе не объясняет, что лидерам неоевразийства недостает таланта или эрудиции. Я не стану здесь возражать сегодняшним эпигонам Данилевского. К. Н. Более того, рассматривать такую блокаду как первостепенную государственную задачу.

Зимин, С. О. В конечном счете Мюнхен победил Берлин. Соображения оппонентов были самые разные – от тривиальных до высоко рафинированных. Трубецкой указывает на странное поветрие «западничествующего славянофильства», которое «за последнее время сделалось модным даже в таких кругах, где прежде слово национализм считалось неприличным»19. «Органический порок древнерусского церковного общества состоял в том, что оно считало себя единственным истинно правоверным в мире, свое понимание божества исключительно правильным, творца вселенной представляла своим русским богом, никому более не принадлежащим и неведомым»108. Иногда непростительной, грубейшей.

А существует ли вообще в России (и в сопоставимых с ней великих державах) жизнеспособная идейная альтернатива деградации патриотизма, перерождению его в национализм. Сергей Цыпляев: Дело не в плане Шаталина – Явлинского, это так кажется. Интересно, кто ввел во Франции Гражданский кодекс и железной рукой обеспечил якобинскую приватизацию, расцвет крестьянского хозяйства. Александр Янов: Какие там маргиналы.

Да ничуть. Не знаю, почему произошло это именно сейчас. Настолько серьёзный, что даже Б. Н. Нельзя сказать, что ее вовсе до этого не замечали. Моисеева, Д. П. Я намеренно не касаюсь здесь таких сложных и спорных сюжетов, как, допустим, способность (или неспособность) сегодняшней России ответить на вызов захлестнувшей мир глобализации. Вот как заканчивается оборванная на середине мысль Чаадаева: «Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит её я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны отечеству истиной».

Великий князь Ярослав, например, выдал своих дочерей за норвежского, венгерского и французского королей (после смерти мужа Анна Ярославна стала правительницей Франции). Был разъездным спецкором «Литературной газеты» и «Комсомольской правды». Все магистрали и закоулки отечественной истории окажутся перед нами как на ладони. Можно вот таким образом понять акад.

А еще лучше и то и другое. Он не тот, за кого они его принимали, не борец за Православие, Самодержавие и Народность». Ибо то, что Чаадаев называл «великой семьей европейской», было тогда и остается теперь – символом и воплощением политической модернизации (иначе говоря, как мы уже знаем, способности страны сопротивляться произволу власти и её бюрократии).

Одним словом, чепуха какая-то. То же самое будет и с Путиным, будет депутинизация. Так выглядит центральный миф врагов открытого общества постсоветской России. Требует, короче, защиты патриотического чувства от националистической идеологии.

Точно так же, как и ликвидация Судебника 1550 года в ходе самодержавной революции. К сожалению их отважная инициатива не была поддержана ни в советской историографии, ни в западной (где историки вообще узнали об их открытиях из ранней версии моей книги). Я не говорю уже о том, что Правящий Стереотип отнюдь не собирается умирать. О духовных драмах и говорить нечего. Я считаю, можно сказать словами Юрия Шевчука: «Прощальным костром догорает эпоха и мы наблюдаем за тенью и светом». Большинство интеллектуалов – и в России и на Западе – почему-то некритически принимают схему, предложенную еще Достоевским в романе «Бесы». Софией в Константинополе.

Во второй четверти XIX века, во времена Чаадаева и Пушкина, Европа была единственной частью тогдашней политической вселенной, сумевшей этот произвол минимизировать. Чаще всего и с тем и другим вместе. У того русской зимы нет, зато на 80 территории Фран ции и 50 Германии растет виноград.

За ними следовали вполне уже безумные – и агрессивные – рекомендации правительству. Об обретении европейской идентичности и говорить нечего. Шмидт назвал это первое отношение древнерусского государства к обществу «абсолютизмом, пропитанным азиатским варварством»92. Для него бесы-большевики – вполне самобытный, домашний, так сказать, продукт, выросший из особенностей истории «патримониального», как он думает, государства.

Четверть века назад, когда я готовил к изданию в Америке свою книгу «The Origins of Autocracy»49, в которой еще только подступал к тому кругу проблем, о которых веду речь здесь и о которые подробно разбираю в трилогии Россия и Европа, споров о природе русской политической традиции тоже было предостаточно. Для Достоевского об этом и речи быть не могло: «Как может Россия участвовать во владении Константинополем на равных основаниях со славянами, если Россия им не равна во всех отношениях – и каждому народцу порознь и всем вместе взятым. »7. Sonderweg стал идейной основой германской сверхдержавности в 1870 – 1914 годах, а впоследствии и фантомного наполеоновского комплекса (в 1918 – 1933).

развивает Европа в отдельных своих национальностях»8, даже в том, что «Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы»9. Вот в чем она, похоже, состоит. Печатался в «Новом мире», «Молодом коммунисте», «Вопросах литературы» и «Вопросах философии».

«Не текох и не бывах» добавлялось, поскольку «богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а се – душевные грехи – учиться астрономии и еллинским книгам»102. И речь ведь не о каком-то незначительном историческом эпизоде. И Россия как «альтернатива либеральному миру». И как увидим мы в трилогии, странным образом всегда настигала Россию деградация, едва «отрезалась» она от Европы – в полном согласии с истиной Чаадаева. И происхождение своё этот «центральный вопрос» действительно ведет, как и предположил Соловьев, от «ранних славянофилов, выявили и обосновали культурный антагонизм России и Запада»27. Н. А. Сергей Цыпляев: Есть выход из колеи.

А был он долгий и трудный. На самом деле «с Россией кончено» могли сказать, подобно Волошину и ошеломленные современники самодержавной революции Грозного в 1560-е. Он считает, что после татаро-монгольского ига Московское княжество было обычным североевропейским государством с ограниченной монархией. Такие выпадения из «великой семьи европейской», говоря словами Чаадаева, с несомненностью обличали своего рода, если хотите, политическую недостаточность этих сообществ их неспособность к самопроизвольной политической модернизации. Сатаною его едва ли кто назвал бы, но благоговения он тоже ни у кого не вызывал.

Разве что найшулевских «микроархетипов» не хватало. Пока славянофильство оставалось в 1840-е диссидентской сектой изнывающей под железной пятой николаевской цензуры, все его отвлеченно-философские декларации о «гниении Европы» и о «богоносности России» могли и впрямь казаться безобидным салонным умничаньем, модным тогда «национальным самодовольством». Так же, как и о том, что оказался он в результате в своей среде один против всех. А мы, слава Богу, по опыту уже знаем, что слетаются бесы, как стервятники, лишь на падаль. Но еще очевиднее сказалась мощь старой парадигмы в свободной России, где цензура уже не мешает, а открытия шестидесятников по-прежнему не осмыслены интеллектуальная реформа 60-х оказалась подавлена неоевразийской контрреформой и историческая мысль все еще пережевывает зады «старого канона». Декларациями, однако, пусть даже полубезумными, дело не ограничивалось.

Философ и политолог Сергей Гавров полагает, что А. Л. Янов относится к числу авторов, «в прошлом и сегодня обманывающихся тем, что Россия – потенциальный Запад или имеет шансы стать им здесь и сейчас». И патерналистская (с её провозглашением исключительности России, с государственной идеологией, с мечтой о сверхдержавности и о «мессианском величии и призвании»). И пощады ему, как и Герцену, ждать было за такую ересь нечего. Редакционные старожилы разъяснили мне подоплеку. Соловьева, ответить на этот вызов не сможет она ни при каких обстоятельствах. Написал 2000-страничную «Историю политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате.

Работал директором средней школы в городе Сталинск. Евгений Ихлов: Не самая. Как мог знать это Соловьев. Один лишь миф Sonderweg перенесли славянофилы в свою «русскую» доктрину в целости и сохранности. Один уже факт, что идейное наследие этого «эпизода» преградило России путь к преобразованию в конституционную монархию (единственную форму, в которой только и могла сохраниться в современном мире монархия), заставляет рассматривать николаевскую имитацию Московии как ключевое событие русской истории в Новое время. Нужен был, однако, гениальный без преувеличения прогностический дар, чтобы в их время предугадать, что только Европа – несмотря на все откаты, эпизодический регресс и даже братоубийственные гражданские войны, вроде наполеоновских, – в силах самопроизвольно довести свою политическую модернизацию до конца. Она лишь ставит граждан страны, ее элиты и ее лидеров перед выбором.

Если Карл Виттфогель50 или Тибор Самуэли51 вслед за Марксом52 утверждали, что политическая культура России по происхождению монгольская, то Арнольд Тойнби был, напротив, уверен, что византийская53, а Ричард Пайпс вообще полагал культуру эту эллинистической, «патримониальной»54. Но что, если средневековые короли ошибались. В бешеном национализме, настоянном на сверхдержавном реванше, оказалась причина Катастрофы, а вовсе не в путанице, смешавшей в одну кучу глупых либералов и «красных» бесов, в путанице, которую отчаянно пытались распутать позднейшие историки, сбитые с толку Достоевским. И сделать это, наверное, не так уж было бы трудно, когда б всерьёз задумались над этим предметом сегодняшние русские историки и философы, в особенности молодежь, «поколение непоротых». Так ответила на него после 1918-го Германия.

И очень скоро поняло это новое поколение, что, если действительно суждено России идти по пути европейской модернизации (включавшей, как мы помним, не только военный и хозяйственный рост, но и гарантии от произвола власти), разрушению подлежали и эти бастионы Московии. Другим казалось унизительным, что «народу-богоносцу» следует стремиться в душную, приземленную, бездуховную Европу. Вышла иначе говоря, наследницей вовсе не своей собственной исторической предшественницы, европейской Руси, а чужой монгольской Орды. Национальный канон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал.

Панарина, А. Г. Кончалась эта война во всех случаях, естественно, новым, еще более страшным поражением, сопоставимым с тем, что Соловьев называл «национальным самоуничтожением». И как удалось этой идеологии (не только в Германии, но и в России) стать общенациональной «идеей-гегемоном», т. е. Евразийцы были ревизионистами славянофильства и уже вот таким образом вызвали на себя огонь как со стороны правоверных националистов, подобных популярному сейчас Ивану Ильину, так и со стороны «национально ориентированных» (теперь уже в эмиграции) интеллигентов, подобных Петру Струве и Николаю Бердяеву. Ключевскому, документ 4 февраля 1610 года – «это целый основной закон конституционной монархии, устанавливающий как устройство верховной власти, так и основные права подданных»83.

Например, такой. Мы помним, чем это заканчивалось. И двери ЛГ стали медленно, но неумолимо передо мной затворяться. Шмидт, А. И. Люди сами готовят себе удавку, сами готовят себе катастрофу, думая, что так они спасутся. Был он коммунистический журналист, 17 лет подряд, никому не известный.

Янов противопоставляет самодержавной, евразийской традиции России её собственную европейскую традицию, «ничуть не менее древнюю и легитимную». Печатался в «Новом мире», «Молодом коммунисте», «Вопросах литературы» и «Вопросах философии». А если обратил, то попытался ли привлечь внимание своих собратьев по цеху к тому, что это означает. И, хоть убей, непонятно, как, где и почему начинает вдруг патриотизм переходить в это роковое «национальное самодовольство».

Но справились они с этим, если верить Курбскому (и Ключевскому), более чем успешно. С. М. И если да, то как. Николаевская Народность состояла, согласно изданному по высочайшему повелению прескрипту министра народного просвещения, «в беспредельной преданности и повиновении самодержавию». 123 Столь откровенно холопская формулировка могла бы устроить разве что Нарочницкую. Сироткин. Судя по тому, что и сегодня «время славянофильствует», пятого может и не быть. Сопротивляется он вот таким образом отчаянно.

Поневоле приходится нам вернуться к тому, с чего начинали мы этот разговор. Разгром России в Крымской войне, беспощадно обличивший её застарелую отсталость по сравнению с «гниющей» Европой, унизительные условия парижской капитуляции и, главное, нестерпимая ностальгия по внезапно утраченной сверхдержавности, та самая, которую в книге Загадка николаевской России назвали мы фантомным наполеоновским комплексом, очень быстро трансформировали вчерашнее безобидное национал-либеральное «самодовольство» в ослепляющий, агрессивный, помрачающий рассудок «бешеный» национализм. Это обстоятельство не только затрудняло прогноз, но и обостряло в глазах русских мыслителей необходимость компенсировать политическую недостаточность России «слиянием» с Европой, по выражению того же Чаадаева. Европеизм был для него, в отличие от сегодняшних «производителей смыслов», естественным, как дыхание. Погодина, «во всяком незнакомом человеке подразумевался шпион»90. Вот таким образом слово «империя» уходит в прошлое, никто не хочет об этом думать, так как за империю надо платить.

Это ведь все «птенцы гнезда Петрова» император умер лишь за пять лет до этого, а все без исключения модели их конституций заимствованы почему-то не из чингизханского курултая, как следовало бы из Правящего Стереотипа, но из современной им Европы. Вот что объясняет нам, между прочим, его формула. Рассказать о его судьбе, о его драме и монументальном открытии, о котором, кажется, не писал еще никто – ни до меня, ни после (да и копия моей рукописи затерялась куда-то то ли в катастрофически спешном отъезде из России, то ли в бесконечных переездах по Америке), казалось мне необыкновенно важным.

И не в том даже, что идеи их вполне тривиальны (всякий, кто хоть бегло просмотрит «Россию против России», без труда найдет в ней десятки аналогичных цитат из славянофильствовавших мыслителей XIX века, начиная от исключительности России и обреченности Запада и кончая ностальгией по сверхдержавности). Разве что собственного афганского Аллаха не удосужились изобрести. Цех историков, т. е. Ну, вот ее точный текст: «Национальное самосознание есть великое дело, но когда самосознание народа переходит в самодовольство, а самодовольство доходит до самообожания, тогда естественный конец для него есть самоуничтожение»37.

Между собою они расходились, конечно. Они не держались националистического принципа «Что бы ни случилось, моя страна всегда права», того самого, который Соловьев впоследствии окрестил национальным эгоизмом. И звучали эти речи так: «Германские девственницы девственнее, германская преданность самоотверженнее и германская культура глубже и богаче, чем на материалистическом Западе и вообще где бы то ни было в мире». Ошибется вот таким образом тот, кто подумает, что предложенная в этой книге по завету Георгия Федотова «новая национальная схема» касается лишь прошлого страны. Во всяком случае, не было бы ни террора, ни цареубийства. Самый высокий в Европе процент смертности от сердечных заболеваний у людей рабочего возраста (от 25 до 64 лет) в Ирландии.

Там, как мы помним, были либо холопы, либо вольные дружинники. Один из них, М. В. В России – 170.

Не может быть сомнения, что Россия способна к европейской модернизации. 1839—1891». Это самая простая истина. Я говорю о тех ненавистниках Европы, которых Чаадаев в свое время саркастически назвал «новыми учителями». Но посвятить ему полосу в «газете советской интеллигенции» с миллионным тиражом было бы, согласитесь, событием экстраординарным. Так зачем же могла столь экзотическая акция понадобиться Чаковскому.

Но и Пайпс, разумеется исходит из тезиса Достоевского, что виновниками Катастрофы могли быть только «красные» бесы. Маркиза Лафайет, его все любят. По сути, превращала их в агрессивных маньяков. Послушаем хотя бы известного знатока славянофильских древностей С. С. Между тем Соловьев, как мы уже знаем, так и не сформулировал точно ту грань, за которой этот благородный патриотизм превращается в «патриотическую истерию», где и начинается его драма.

Евгений Ихлов: Секундочку, Муссолини — это событие через 70 лет. Почему пошли они прахом. Более того и сегодня страна могла бы наслаждаться своей патерналистской «цивилизацией» и превосходство ее над либеральной Европой было бы всем очевидно, когда б не явился вдруг на исходе XVII века Петр, беспощадно растоптавший отечественное благочестие. Кострикова, хотя агония постниколаевского национализма как раз и представляла, казалось бы, предмет ее исследования. Только при самом тесном внешнем и внутреннем общении с Европой русская жизнь действительно производила великие политические и культурные явления (реформы Петра Великого, поэзия Пушкина)».

И когда в 1914-м пробил для германских социал-демократов час решать, за войну они или против именно на этот обронзовевший к тому времени Стереотип и сослались они в свое оправдание: Германия не может не подняться на защиту европейской цивилизации от угрожающих ей с Востока монгольских орд. И даже, честно говоря, куда более отечественная, если можно так выразиться, по крайней мере, не заимствованная у немецких тевтонофилов. Разногласия уходили куда глубже.

Шмидт обозначил в свое время как «абсолютизм европейского типа»70. И даже строжайшее предписание самого высокопоставленного из тогдашних «высокопоставленных сотрудников», как надлежит писать русскую историю. И ничего в результате не изменила его формула в ходе истории – ни российской, ни мировой. Поскольку Европа – родина и символ свободы (либеральной демократии в политических терминах), мифотворцам непременно нужно доказать, что Россия не Европа.

Или с Виссарионом Белинским, называвшим ее порядки «китаизмом»104, в «удушливой атмосфере которого, – добавлял Николай Бердяев, – угасла даже святость»105. Был разъездным спецкором «Литературной газеты» и «Комсомольской правды». Или Михаила Лунина – рассуждающим, как Бердяев, о «славянской расе во главе с Россией, которая призывается к определяющей роли в жизни человечества»78.

У нас четыреста лет Смутное время»36. Вот такие. «История каждого народа, – завещал он нам, – представляет собою не только вереницу следующих друг за другом фактов, но и цепь связанных друг с другом идей. Занимался историей славянофильства. Так или иначе, трагедия продолжается.

Уже в XIV веке первый победитель татар Дмитрий Донской говорил перед смертью своим боярам: «Я родился перед вами, при вас вырос, с вами княжил, воевал вместе с вами на многие страны и низложил поганых». Конечно, адаптируя чужой националистический миф к русским условиям, славянофилы полностью его перелицевали. Таково было мое отношение к Солженицыну— до тех пор, пока не появилось его письмо к вождям СССР Уже в середине семидесятых— в сборнике «Из-под глыб»— он уже прямо скажет, что демократия— это очень плохо.

Если в 1880-е проф. Они-то уже и вовсе неуместны были в газетной статье. Порою глубже. Последствия этой путаницы оказались отнюдь не только академическими.

Что даёт нам пример Франции для понимания драмы патриотизма в России. Следующий шаг – война во имя восстановления «исторической справедливости». Назаров, внушает нам, что «Московия соединяла в себе как духовно-церковную преемственность от Иерусалима, так и имперскую преемственность в роли Третьего Рима». Нисколько. Окончил исторический факультет МГУ в 1953 году.

Сложнее потому, что эти пропагандисты национального эгоизма оперируют не аргументами (о документах и говорить нечего), но расхожими прописями полуторавековой давности, вроде «мистического одиночества России» или её «мессианского величия и призвания». А потом они передерутся между собой, потом какой-то лидер придет, который в ситуации катастрофической для страны должен будет найти козла отпущения. Другими словами, в том, что я, собственно и называю драмой патриотизма. Давайте понимать, что через 70 лет не может наступить реакция на революцию. Именно с этой точки зрения и следует оценивать.

При Иване IV, во время деятельности Избранной рады, были созданы социальные институты (Земский Собор, замена наместников-«кормленщиков» местным крестьянским самоуправлением), которые обеспечивали основы европеизации страны. То есть для них и сами бесы и породившие их либералы (тут они, естественно, верны схеме Достоевского) были если и не чистокровными евреями, то уж непременно «жидовствующими». Надолго. Причина другая. Крылатым словом момента стало название брошюры Владимира Эрна Время славянофильствует»18. Но окончательный диагноз «московитской болезни», неожиданно поразившей Россию как раз в пору расцвета европейской культуры, поставил, конечно, самый авторитетный из этого консилиума знаменитых имен историк Василий Осипович Ключевский.

Боюсь, не найдет и в моих. Пусть говорили шестидесятники еще по необходимости эзоповским языком, пусть были непоследовательны и не уверены в себе (что, естественно, когда ставишь под вопрос мнение общепринятое, да к тому же освященное классиками марксизма), пусть не сумели выйти на уровень философского обобщения своих собственных ошеломляющих открытий, не сокрушили старую парадигму. Финляндия – страна с самым высоким в Европе уровнем смертности от отравления.

Долгий путь был от этого предсмертного княжеского наказа до статьи 98 Судебника 1550 года. Прав ли был, однако, Соловьев, усмотрев в невинных вроде бы национал-либералах первопричину будущего «бешеного» национализма. Вот пример.

Ведь и главный идеолог славянофильства Иван Киреевский не отрицал, что Московия пребывала «в оцепенении духовной деятельности»106. Так что же следует из этого рокового стечения угроз, настигших Россию в XXI веке.

Березовского, а ныне президент Института национальной стратегии. Короче, если что-нибудь и впрямь отличает ее прошлое от истории остальной Европы, это именно способность повторять свои «выпадения» из этой истории. Усилия, на которые я заведомо не способен. И это в эпоху Ньютона – после Коперника, Кеплера и Галилея. Этот процесс не прекращается никогда, уже сорок лет.

А при Александре I, по словам известного русского историка А. Е. Дар эсхатологического предчувствия породил духовное величие России и её великое одиночество»58. И не мог, естественно, знать, что не только рухнет, как в 1856-м, после крымской капитуляции, с головокружительных высот сверхдержавности, но и развалится на куски «гниющая империя России», как назвал её в 1863 году Герцен. Ибо «национальное Мы может существовать лишь в сопоставлении с кем-то.

С другой стороны, однако, несет она в себе и надежду. Надо будет дать объяснение. Лебедева, к реалиям современного глобализирующегося мира.

Ибо основой ее политического устройства всегда был принцип патернализма, т. е. гегемонии государства над обществом, выраженной в священной формуле «Православие, Самодержавие и Народность». Потому и датирует он её начало октябрем семнадцатого, т. е. И касаются они, естественно, начальной и современной точек исторического спектра.

Но дело, однако, не только в национализме. Ибо прийти они могли только на готовое: когда культурная элита, заглотнув националистическую наживку и соблазнившись «освобождением Царьграда», расчистит им дорогу. И будто бы даже тот пожелал со мной встретиться, чтобы обсудить проблему персонально.

Я имею в виду Халифат средневековый, а не ИГ-Халифат. Надо знать одержимость националистических пророков, чтобы редставить себе их реакцию на такое «ренегатство». Что германская Kultur (духовность) оказалась неожиданно передислоцирована в Россию, это само собою разумеется.

Короче, она признала себя Европой, а своих тевтонофилов маргинализовала. Как видим идейная «гегемония» особнячества и впрямь пережила в России все её революции и контрреволюции. Иначе говоря, возвращения стране статуса мировой державы. Что их можно маргинализовать, как поступили со своей тевтонской традицией немцы, сделав тем самым политическую модернизацию Германии необратимой.

Так устроена мировая политика, что «сверхдержавность» – как на современном политическом жаргоне называют совершенное военное превосходство одной из великих держав над другими – не бывает постоянной. Сироткин, на патерналистском, «азиатско-византийском» характере русской государственности. Ильиным и заведующим кафедрой политических наук МГУ покойным ныне (мир праху его. ) А. С. Я бы не обольщался, что какие-то клубы сидят, разговаривают. Нет архитектора, нет плана, нет идеи»68.

Никакой такой встречи, впрочем, не было. Без такого «образа», повторяет вслед за Шмиттом С. В. Признаться, вразумительных ответов на эти элементарные вопросы я так и не получил. Какой из этих трех идей они будут следовать, еще неизвестно»82.

Говорю я лишь о самом простом, насущном и очевидном для всех вызове – демографическом, который, в сочетании с амбициями державного национализма в Китае (у них тоже есть свои Леонтьевы и Прохановы) неминуемо обернется смертельной угрозой для самого существования России как великой державы. Чаадаевский «переворот в национальной мысли», произошедший в давно, казалось бы, забытом царствовании Николая I, превратил эту самоубийственную идею в расхожий стереотип, в постулат, если хотите, не требующий доказательств, – даже полтора столетия стустя. Горбачев отшатнулся.

В унисон с «мономанией» отечественных певцов национального эгоизма они тоже полностью игнорировали Европейское столетие России и порожденную им либеральную традицию в её политической культуре. Объясняет, другими словами, катастрофическую динамику русской истории. Сложнее с отечественной псевдоакадемической «мономанией» в духе А. С. Уже при Екатерине играла она первые роли в европейском концерте великих держав. Это накануне Первой мировой войны, когда попытка реализовать мечту об «освобождении Царьграда» как раз и означала «национальное самоуничтожение» России.

Другое дело Чаковский. Где еще сопровождались эти попытки «духовным оцепенением», охватывавшим страну на десятилетия. Ведь это поистине уму непостижимо. Дугина или Н. А. Она тоже пыталась модернизироваться и обрести европейскую идентичность.

И поскольку спрос порождает предложение, создается своего рода индустрия мифотворчества, занятая серийным воскрешением старых мифов (та же книга Нарочницкой, в частности, сплошь состоит из них). Звучал он примерно так: Петр навсегда повернул русскую жизнь на европейские рельсы. Наряду с ним, однако, существует и другое, словно бы подтверждающее её. Нельзя сказать, что к этому делу люди относятся, не принимая это, наоборот. Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев.

Вот лишь один пример. Данилевский проповедовал войну с Европой «во всей её общности и целостности». Печатался в «Новом мире», «Молодом коммунисте», «Вопросах литературы» и «Вопросах философии». Нарочницкой.

Возможно, когда вот-вот будет обнародован вердикт Лондонского суда по делу Литвиненко и вторая часть нидерландского доклада по малайзийскому «Боингу», уже престиж путинского режима международный станет такой, что он может говорить, что он сам лично будет расстреливать «пятую колонну», в данном случае отмыть репутацию нельзя, только покрасить. Но нужно еще объяснить читателю, почему я принял такое невероятное предложение. Я, правда, дал уже такое определение в самом начале этого введения. Он бросил вызов системе— всей системе чекистского контроля.

В России он в 4 раза (. ) выше. Казакова, Я. С. Этот вопрос – в центре моей книги Европейское столетие России. Копанев, С. М. Возможность еще одного повторения Московии и в голову этим историкам не приходила.

А ведь и после этого потрясала Россию серия пусть кратковременных, но массовых, поистине всенародных либеральных движений – и в октябре 1905 года, когда страна добилась наконец созыва общенационального представительства и в феврале 1917-го, когда избавилась она от «сакрального» самодержавия и в августе 1991-го, когда разгромлена была последняя попытка сохранить империю. Поистине что-то странное происходило с этим абсолютно ясным умом, едва касался он вопроса о первенстве России в человечестве (для которого почему-то непременно требовалась война за Константинополь). Вырождение русского национализма. Не знаю, почему она мне запомнилась.

Может быть, более. Написал 2000-страничную «Историю политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате.

Честно говоря, кроме самого факта, что они работают, практически ничего. Она началась действительно с полного распада центра, центристской линии Горбачева. В трилогии, разумеется, эта ключевая тема обсуждается очень подробно. По сравнению с Соловьевым, шпана да и только.

Ибо объяснить их сосуществование в одной стране мыслимо лишь при одном условии. Но ведь и Данилевский специально оговаривался, что имеет в виду лишь «первую роль» славянской расы, а вовсе не одной России. Он объявляет своего героя «родоначальником крепостного строя» и, словно бы этого мало, «царем-поработителем»75. Другой, кстати, доктор исторических наук и старший научный сотрудник академического Института российской истории, убежден, что эти идеи были «взглядом, брошенным на историю не с кочки зрения европейской цивилизации, а с высоты космоса и одновременно с высоты Божественного устроения всего сущего на всё в человеческом мире и вокруг него».

И уж очень, согласитесь, выглядит все это странно. Немыслимо потому, что глубоко чуждо было декабристскому поколению «национальное самодовольство». Не сделал того, что, наверное, сделал бы Соловьев, знай он то, что теперь знаем мы.

И все роковые ошибки тоже. В том, что никак все это не объясняет страшную динамику русской истории, тот роковой её «маятник», для обсуждения которого и отправился я в Москву осенью 2000 года. Оказалось, что Владимир Соловьев сочувственно цитировался в самиздатском «Раковом корпусе» Солженицына.

В том, что их самих накрыла эта истерия с головою, сомнений, конечно, быть не может. Например, новейшая «неоевразийская» школа в российской политологии во главе с двумя московскими учеными – заведующим кафедрой философии Бауманского училища В. В. «Русский мир» – эта архаическая племенная идея, единственное, что он мог предложить вообще, вы не слышите больше об этом. И признаться, мне эти их занятия всегда казались странными, чтобы не сказать абсурдными. Обособляясь от Европы морально, Россия на самом деле отказывалась от этой модернизации. Первыми были Литва, потом Грузия, потом шаг за шагом окраины начали отваливаться.

Но автор, рассуждая вдобавок о «евразийской монархии» идет дальше. Самым удивительным в этом заново вырытом «кладе» был абсолютно европейский характер Великой реформы 1550-х, свидетельствовавший о несомненном наличии в тогдашней России того, что С. О. В этом смысле он был, пожалуй, самым выдающимся предшественником большевиков. по убеждению Солженицына, авторитаризм— это судьба России. Родился в 1930 году в Одессе1.

все покупатели магазинов берёзки. Доказывается это обычно династическими браками. Но тогда ситуация выглядела куда яснее.

Написал 2000-страничную «Историю политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате. Две вещи. Но бреши пробили они в ней зияющие. Опираясь на эту нацистскую племенную архаику и приходит С. В. Эта повторяемость, в которой виделась какая-то жестокая закономерность и заставила меня в свое время взяться за попытку объяснения русской истории, результатом которой стала трилогия «Россия и Европа».

Как писал самый влиятельный из них британский историк Эрик Хобсбаум, «традиции, которые кажутся древними или претендуют на древность, чаще всего оказываются совсем недавними, а порою и вовсе изобретенными»95. Или не успели.

Соловьев ведь, по сути, говорил то же самое, что Герцен в разгар Варшавского восстания и антипольской «патриотической истерии» 1863 года. Я лишь повторяю известные слова Сергея Михайловича Соловьева, что при Николае «просвещение перестало быть заслугою, стало преступлением в глазах правительства». 132 Мы знаем, к чему это привело. Потом болезнь требует исправления трагедии, как трактуется изгнание с Олимпа. Не вступая по этому поводу в спор, замечу лишь, что еще за столетие до Грамши аналогичную мысль высказал в своей «Апологии сумасшедшего» один из самых проницательных российских мыслителей Петр Яковлевич Чаадаев. Потому-то так отчаянно напоминала «патриотическая истерия» западнической элиты, начавшаяся в 1908-м, славянофильское наваждение 1880-х, против которого поднял свой голос Соловьев.

государя всея Руси Ивана III»74. Италию всегда упоминают как самый яркий пример европейской страны с «отрицательным естественным приростом населения». Так история России и продолжалась: эпохи сравнительного благополучия перемежались эпохами деградации, которые один из основоположников славянофильства Иван Васильевич Киреевский очень выразительно характеризовал как «оцепенение духовной деятельности». Они хотят убрать губящего их сумасброда с безумной мегаломанией, развязавшего холодную войну. в одном случае Франция, в другом – Россия, в третьем – Германия.

И это было вполне патерналистское отношение господина к рабам. В 2000 году вышла в серии «Жизнь замечательных людей» первая в Москве серьезная монографическая работа об Иване III. Ильин: «Мир разделен на Север, Юг и Россию. Не понял даже, почему столь безутешно горюет Назаров в 1999 году по поводу того, что коварная Антанта кощунственно предназначила Палестину «для создания еврейского национального очага» вместо того, чтобы отдать её русским паломникам. Янов противопоставляет самодержавной, евразийской традиции России её собственную европейскую традицию, «ничуть не менее древнюю и легитимную».

И у него ум с сердцем были не в ладу (вспомните хотя бы название его книги «За державу обидно»). Тем более трудно это было предвидеть, что два важнейших европейских сообщества – германское (со времен первых романтиков XIX века) и российское (со времен Николая I) – обнаружили отчетливую тенденцию противопоставлять себя остальной Европе. Объехал полстраны.

«Иван Денисович», «Матренин двор»— как и многие другие, я принял все это, как знамение Божие. Право, трудно не согласиться с Константином Леонтьевым, находившим в Московии лишь «бесцветность и пустоту»103. «Все рабы и рабы и никого больше, кроме рабов», как описывал их суть Ключевский. В годы расцвета российской историографии, в постниколаевской России, серьезные историки, все как один русские европейцы (славянофилы так и не создали обобщающего исторического труда) исходили из одного и того же постулата. Тогда Россия, как и сейчас, была на перепутье. Кавказ на сносях.

Нарочницкой. Тем более, что работа Ключевского вместе с перепиской дают нам такую возможность. Рафинированного интеллектуала, как Найшуль, от нее, надо полагать, тошнит.

Дальше встанет вопрос, как запустить экономику. И вот это время как раз и дало расцвет его литературного таланта. Но всё это, конечно же, лишь сегодняшние торговцы мифом в розницу, так сказать. Так, наконец, под напором «снизу» выводили её из тупика советского в конце XX века Горбачев и Ельцин.

Был он сыном знаменитого историка и основателем «русской школы» в философии. Попытаться доказать, что так же, как в XVI веке, предстоит сегодня России решающий выбор между двумя её древними традициями. Читатель мог только что наблюдать один из таких случаев собственными глазами.

Ни малейшего представления о Соловьеве Чаковский, как я и думал, не имел. Конечно, следующая волна модернизации придет. Тренд сменился. Да, великие нации, учит нас этот эксперимент, болеют, точно так же, как люди. Речь не о нас. Для Петра это был выбор без выбора.

Мощная трагическая фигура Соловьева давно меня занимала. И самое драматическое в этих повторениях то, что действующие лица в них неповинны.

Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев. Однако в «Дневнике писателя» за 1877 год Достоевский ведь снова вернулся к этим идеям и защищал их справедливость уже от собственного имени5. Имея в виду территориальную протяженность тогдашней Турции, тотчас ведь и поставило бы на повестку дня её «исчезновение» ту самую тютчевскую претензию на границы России по Евфрату. Вот – Янов. Ни о его духовной драме, ни о его страшной «лестнице» не подозревал. Приложили к этому руку и классики западной историографии.

Маковский). Просто любили свою страну. Нашего будущего. И заживо похороненная ими Европа. Но стоит культурной элите страны подменить патриотизм национал-либерализмом, как дальнейшее её скольжение к национализму жесткому, совсем уж нелиберальному (даже по аналогии с крайними радикалами времен Французской революции, «бешеному») становится необратимым. Он завещал своим сыновьям: «Слушайтесь бояр, без их воли ничего не делайте»94. На счету этой реакции не только показательные процессы, не только убийство Немцова — это и сбитый малайзийский «Боинг», который тоже был такой жертвой, которую эта реакция принесла для того, чтобы разжечь ту самую спасительную для нее, как они считали, холодную войну.

Написал 2000-страничную «Историю политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате. Лебедев (простодушный, говорю я, поскольку, не подозревая этого, он нечаянно повторил Карла Шмитта, знаменитого в свое время тевтонофильского идеолога, сотрудничавшего с гитлеровским режимом). Другое дело, что это «реакционное направление» было талантливо адаптировано группой русских национал-либералов к чуждой ему поначалу российской реальности (Трубецкой сказал бы «построено по чужому образцу»). Если верить В. О. И у Иоганна Вольфганга Гете, к которому относятся они так же, как мы к Пушкину, никакой особенной тревоги это странное «выпадение» Германии из Европы, тоже, сколько я знаю, не вызвало. Не найдет читатель в книгах Соловьева ответов на эти вопросы.

Точно такую же ошибку сделал в свое время Сергей Юльевич Витте. Я подозреваю, что мы пройдем через этот период жесткого наведения порядка. 75 респондентов уверены, что западные страны — противники России и так далее.

Как могли, думал я, руководители России на протяжении столетий не понимать того, что было азбучно ясно Пушкину и Чаадаеву почти двести лет назад. Всё оказалось наивно, нереалистично, бесплодно. Правда, Трубецкой вообще был убежден, что «славянофильство никак нельзя считать формой истинного национализма»20. Миф «Россия не Европа» оказался отныне ядром идеологии русского национализма по меньшей мере на полтора столетия вперед. В Вашингтон Пост на целую полосу статью, что: Брежнев – миролюбец.

Пришли, мы увидели — произошла катастрофа. Слишком много за спиной у страны «затмений вселенской идеи» и слишком дорого и долго она за них платила, чтобы положиться на стихийный процесс европеизации. На самом деле это ведь Карл Шмитт первым провозгласил, что в основе всякого «особнячества» (начало которому в России положили с легкой руки все тех же тевтонофилов в 1830-е, как мы помним, славянофилы) лежит «потребность в образе врага».

Последствия этого комплекса, если он все же овладевает обществом, более чем печальны. Они, конечно, очень расстроились, докладчики Изборского клуба. Они-то и продемонстрировали нам воочию, что такое патриотизм, свободный от националистического «самодовольства».

Он уже тогда предчувствовал – его роковое предчувствие оправдалось, – что впереди бездна и боролся, сколько хватало сил, с «бешеным» национализмом, не щадя при этом и национал-либералов с их «национальным самодовольством», которые, как знаем мы из его формулы и послужили, собственно, спусковым крючком всего процесса деградации национализма в России. При этом забывается, что либеральная традиция вообще, а не только в России, не насчитывает больше двух с половиной веков и что в европейском опыте также присутствовал патернализм. И что же Е. Г.

Интриговал мошенник вслепую. Хорош «диктатор», дозволявший – в отличие, допустим, от датского короля Христиана III или английского Генриха VIII – проклинать себя с церковных амвонов и в конечном счете потерпевший жесточайшее поражение от церковной иерархии. Вот тот угол зрения, под каким должна писаться русским история России». Теперь уже речь идет не о благоденствии страны, как раньше. В Еженедельном журнале я сошлюсь на статью Сванидзе, тоже великолепную статью.

Опасность лишь в том, что в России граница между ним и второй ступенью соловьевской лестницы, «национальным самодовольством» (или, говоря современным языком, национал-либерализмом), неочевидна, аморфна, размыта. На деле, однако, выглядело все прямо противоположным образом. Ибо и те и другие совершенно убеждены, что у России была лишь одна политическая традиция – патерналистская (назовите её хоть евразийской или монгольской или византийской). «Он воспитывал мастеровых, – заметил по этому поводу один из замечательных эмигрантских писателей Владимир Вейдле, – а воспитал Державина и Пушкина». 129 А отсюда уже недалеко было до того, что «новое поколение, воспитанное под влиянием европейским», по выражению Пушкина, 130 совсем другими глазами посмотрело на московитское наследство, которое не добил Петр и которое даже укрепилось после него в России. Александр Янов: Крымскую войну проиграл Путин, так же, как всю украинскую эпопею, всю идею «Русского мира», к которой он свел «русскую идею».

Потом начинается опять. Для Петра, вытаскивавшего страну из исторического тупика, выбор был прост: Московия или Европа.

Ричард Пайпс, допустим, развернув старую схему в трехтомную эпопею «большевистского заговора», отвергает тем не менее идею о западном происхождении русского бесовства. Он давно уже звучит фальшью, другой схемы не создано. Вот, например, строжайшее наставление из московитских школьных прописей.

Носов, Г. Н. и каждый член исторической семьи носит её в глубине своего существа»24. Они проводили опрос среди властной элиты, среди крупного бизнеса.

Кострикова. Надеюсь, что теперь, когда читатель получил некоторое представление о последствиях сверхдержавного реванша, ему будет понятнее, почему плохо становилось Соловьеву при мысли, что еще одна «патриотическая истерия» может оказаться последней. И вот такие уста истолковывают здесь Россию. В их распоряжении было все.

Работал директором средней школы в городе Сталинск. Другими словами, противопоставило себя христианской Европе – и в результате утратило «средства самоисправления и даже самые побуждения к нему»109. Разумеется, консерваторы и либералы есть в любом европейском государстве. И станет настоящей «альтернативой либеральной глобализации мира», по выражению Н. А. Федотов, однако, предложил, как мы еще увидим и выход из этого заколдованного круга. А ничего.

Попытки объяснить причины Катастрофы работой только «красных бесов» привели за минувшее столетие к грандиозной путанице в исторической науке. В проклятое царское время при Александре II 60 земства, 20 губернии и 20 казна.

Каштанов, Ю. К. И не только могли, говорили. А третий, духовное лицо, абсолютно уверен, что всякий, кто смеет возразить против идей Данилевского, смотрит на историю «глазами диавола». Как бы то ни было, гипотеза о принципиальной двойственности российской политической традиции или, говоря словами Федотова, «новая национальная схема» имеет одно преимущество перед Правящим Стереотипом и вытекающей из него старой парадигмой русской истории: она объясняет всё, что для них необъяснимо.

Александр Янин: Нет, я еще раз повторяю, что будь это верным ваш тезис сейчас, мы бы сейчас не обсуждали этого всего в московской редакции Радио Свобода, не писали бы, скажем, сейчас в РБК Владислав Иноземцев большую статью опубликовал с названием вроде «Державный импотент» о Путине, блестящую, я бы сказал, статью. И «великодержавие», доходящее до претензии на мировое господство. Не это ли имел в виду крупнейший английский историк А. П. А оно между тем предрекало им гибель. А внутри СССР его поддержат. Сохранилась, конечно и традиция патерналистская. Суть дела оставалась неизменной: возвращался произвол власти – и предстояло отныне стране жить «по понятиям» её новых хозяев.

Увидим мы, например, как, стряхнув с себя более чем двухвековое варварское иго, расцвела страна, вступив во главе со своим первостроителем великим князем Иваном III в эпоху, которую я назвал Европейским столетием России (1480 – 1560). Что чудится ему «постепенный и мягкий сдвиг российской политической элиты к евразийским позициям». Окончил исторический факультет МГУ в 1953 году.

Порою выбор её лидеров был правильным, но нередко оказывался он и ошибкой. Разумеется, я цитировал монолог Шатова из «Бесов». Ведь объясняет она и сегодняшнюю опасную двойственность культурной элиты России. Достаточно ведь показать, опираясь на открытия В. О. Более того, упустите хоть на минуту из виду этот роковой дуализм политической культуры России и вы просто не сможете объяснить внезапный и насильственный сдвиг её цивилизационной парадигмы от европейской, заданной ей в 1480-ые Иваном III Великим, к патерналистской – после самодержавной революции Грозного царя в 1560-е (в результате которой страна, совсем как в 1917-м, неожиданно утратила не только свою традиционную политическую ориентацию, но и саму европейскую идентичность).

Они стали, по сути, соправителями нового государства. Сергей Цыпляев: Я думаю, что он очень зациклен опять же на лицах, персоналиях и так далее. Правящий Стереотип, как помнит читатель исходит из того, что европейская традиция Древней Руси была безнадежно утрачена в монгольском рабстве и попросту исчезла в процессе трансформации из конгломерата княжеств в единое государство, когда «уехать из Москвы стало неудобно или некуда». Ну как было с этим спорить. Появляется «правительственный класс с аристократической организацией, которую признавала сама власть»93. Вот лишь несколько цифр.

Нет, лучше такого хорошего, умеренного, взвешенного политика Дантона. Но, вопреки постмодернистам их нельзя ни «изобрести», ни убить. Европейское просвещение, как он его понимал, стало после него в России обязательным. 1839—1891». Почему не заметили они очевидного.

И третья – учредить республику по всей форме, без монарха. Он размышлял, он пытался понять умом то, во что позволено было только верить. В России он выше опять-таки на 400. Ничего этого, как мы видели, не заметила Е. Г.

Эта диктатура имеет свой временной отрезок в развитии революционного процесса. Большей частью исторические традиции – утверждали, в частности историки школы «изобретенных традиций» – это фантомы, обязанные своим происхождением живому воображению писателей и политиков XIX века. В том-то, между прочим и состоял смысл «национального канона», как выражались во времена Федотова (или, говоря современным научным языком, парадигмы национальной истории), что он позволял, полагали тогда историки, предсказывать будущее. Не следует ждать третьего предупреждения, которое может оказаться последним»16. Что мог знать он о Соловьеве, кроме того, что тот был «типичным представителем реакционной идеалистической философии».

Во-первых исключительность России. Не узнал, другими словами, читатель Соловьева, как и благодаря чему трансформировалась натуральная человеческая эмоция в смертельно опасную для самого существования страны идеологию. Один из видных идеологов сегодняшнего русского национализма инициатор печально известного «письма пятисот» о запрете в РФ еврейских религиозных организаций М. В. С одной стороны, уверял он читателей, что «Русская идея может быть синтезом всех тех идей, которые. Другими словами, гарантии от произвола власти. Замысел ее вытекает из знаменитых, вошедших во все хрестоматии, строк из «Апологии сумасшедшего» Петра Яковлевича Чаадаева: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами».

К 1830-му, когда заимствовали её у немцев славянофилы, процесс превращения Sonderweg в «идею-гегемона» был в Мюнхене в полном разгаре. Или Сергея Трубецкого, декламирующим, подобно Достоевскому, о «русском народе-богоносце». Значение, которое придается здесь идеям Грамши (или Соловьева), может показаться преувеличенным. Так ответила на изгнание с Олимпа после 1815 года Франция.

Тейлор, когда писал полтора столетия спустя: «То, что германская история закончилась Гитлером, такая же случайность, как то, что реки впадают в море». И этот козел отпущения, понятно, где он его найдет. Все это не оставляет сомнений, что Европа – не чужая для России «этноцивилизационная платформа», как утверждают мифотворцы Европа – внутри России. Даже подробно проштудировав «Тайну России», я так, честно говоря и не понял, почему, собственно, спасение православной души от соблазнов антихриста непременно требовало завоевания Константинополя и подчинения Ближнего Востока.

А также, конечно, о том, что, оставаясь в плену «языческого особнячества», по выражению В. С. Напротив, Россия явно стояла на пороге светлого будущего. Я знаю – как не знать. И это пугает больше всех бесовских пророчеств. Родился в 1930 году. Решительно ведь невозможно представить себе, скажем, декабриста Никиту Муравьева декламирующим, подобно Достоевскому, на тему «единый народ-богоносец – русский народ»77. И переворот Ивана IV в 1560 году, установивший в России самодержавие и положивший начало великой Смуте, а следовательно и московитскому фундаментализму, был не менее, а может быть и более жестокой, чем в 1917-м, патерналистской реакцией на вполне по тем временам либеральную эру модернизации, которую я назвал европейским столетием России (1480 – 1560 гг. ). Князь усматривал в нём «тенденцию построить русский национализм по образцу и подобию романо-германского», благодаря чему, полагал он, «старое славянофильство должно было неизбежно выродиться»21.

Коммунисты везде уже на подходе – и в Западной Европе и в Америке. Как только кончится Путин, как только он уйдет, кто придет на его смену. Но дозированный переворот не удался. И, по крайней мере, некоторые из самых опасных мифов, льщу себя надеждой, опроверг. Таково одно древо фактов, полностью опровергающее старую парадигму.

Она обрела силу, лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Так вот, усматривает ли этот идеолог какое бы то ни было противоречие между высокой миссией России, состоящей, по его мнению, в том, чтобы «спасти мир от антихриста» и маниакальным стремлением его дореволюционных пращуров непременно водрузить православный крест над Св. И вообще обо всем предшествовавшем славянофильской моде последних трех четвертей XIX века европейском поколении, к которому принадлежал Пушкин. Другими словами, элиминировать произвол власти. Был разъездным спецкором «Литературной газеты» и «Комсомольской правды». Образуется, по словам Ключевского, «абсолютная монархия, но с аристократическим правительственным персоналом». Но и сознавая непристойность его интриги, я все-таки ему благодарен.

Отношение это уходило корнями в древний обычай «свободного отъезда» дружинников от князя, служивший им вполне определенной и сильной гарантией от княжеского произвола. Тогда встает вопрос, куда они будут консолидироваться. При Иване III были созданы социальные институты (Земский Собор, замена наместников-"кормленщиков" местным крестянским самоуправлением), которые обеспечивали основы европеизации страны. Я, конечно, преувеличиваю, когда говорю «спор».

Что же говорит нам это сопоставление. Упомянул я, конечно и об уязвимости его формулы. Не имело при этом значения, под какой идеологической личиной это происходило – торжества Третьего Рима или Третьего Интернационала. Если их не устраивал сеньор с патерналистскими замашками, они от него «отъезжали». Православие императивно, рассуждал Найшуль, как единственно возможный в России «источник общенациональных нравственных норм». 111 Самодержавие – так как «в русской государственности в руки одного человека, которого мы условно назовем Автократором, передается полный объем государственной ответственности и власти, так что не существует властного органа, который мог бы составить ему конкуренцию». 112 Народность, наконец, следует возродить в виде неких «микроархетипов, обеспечивающих народной энергией» оба других ингредиента этой «святорусской» триады. Во всяком случае Москва первой в Европе приступила к церковной Реформации (что уже само по себе, заметим в скобках, делает гипотезу о «татарской государственности» бессмысленной: какая, помилуйте, церковная Реформация в степной империи. ) и первой же среди великих европейских держав попыталась стать конституционной монархией.

Ex Oriente lux, теперь Россия призвана духовно вести европейские народы. Более того, даже праведным, богоугодным, поскольку «открывало возможность продвижения к святыням Иерусалима, всегда привлекавшим множество русских паломников, которым ничего не стоило заселить Палестину для этого митрополит Антоний (Храповицкий) мечтал проложить туда железную дорогу. Д. С. Как бы то ни было, создается впечатление, что традиции вообще не умирают. Ибо пожертвовал он крепостным правом между прочим и для сохранения последнего уцелевшего бастиона Московии – гегемонии государства над обществом (в чем, собственно и состоял смысл самодержавия).

Добавим к этому, что 70 территории России – это вариант «Аляски», пахотные культивированные земли занимают всего 13 – 15 (в Голландии, например, культивированных земель, даже если на них растут тюльпаны, – 95 )». Мы не готовы к этому. И удивительно ли на таком фоне, что и сам Александр Дугин восторгается ползучей, если угодно, «национализацией» российской политики. А всякая другая власть в России будет вам хуже. Читатель тотчас увидит там, что мысль о великом народе, которому грозит превращение в «этнографический материал», вычитал Федор Михайлович у Н. Я. Данилевского. Мы один раз это прошли, видели, как все это происходит, может продолжаться дальше. Вот это или примерно это и принёс я Чаковскому через несколько месяцев после его заказа.

Именно со времени национальной катастрофы середины XVI века и обречена была страна на столетия «догоняющего развития». Ибо намного важнее всех их непримиримых противоречий глубинная общность обеих позиций. С моей точки зрения, означает это вот что. Похоже, главным образом два вывода.

Вот так в самой сжатой форме, кажется мне, могла бы выглядеть та «новая национальная схема», которую искал Федотов. Нет, я не думаю, что история чему-нибудь научила немецких тевтонофилов. Здесь на самом деле произошло разделение не только между консерваторами и демократами. Оказывается, что так же, как и Германия, Россия не чужая «Европе гарантий». Но и тут картина, представленная нам Колеровым, взявшим на себя труд в середине 2001 года опросить в пространных интервью тринадцать из этих «производителей смыслов», по крайней мере, той их группы, которую он счел представительной, тоже в высшей степени тревожная. В поисках ответов на эти вопросы я написал три объемистые книги, теперь известные читателю как трилогия Россия и Европа.

И опять упускают из виду обе стороны, что спор их решения не имеет. Занимался историей славянофильства. Вырождение русского национализма. Вот его вывод: недуг, которым на многие десятилетия захворала в XVII веке Россия, называется «затмение вселенской идеей»107. Идея империи идея сверхдержавы и идея националистическая — это разные вещи.

Словечко Гулаг подхватил, но применяет его к старой России – мол, там был Гулаг. И тогда «национальное самоуничтожение» неминуемо. За действительным объяснением придется нам обратиться к «Тюремным дневникам» Антонио Грамши, где показано, как некоторые диссидентские идеи, пусть даже утопические, но соблазнительные для национального самолюбия, трансформируются в могущественных идеологических «гегемонов», не только полностью мистифицируя и искажая реальность в глазах единомышленников, но постепенно, шаг за шагом завоевывая умы оппонентов. Вспомним, что плеяда советских историков 1960-х годов обнаружила массу свидетельств, до того выпадавших из поля зрения ученых, что корни либеральной традиции на руси восходят по меньшей мере ко временам Ивана III. И в еще большей степени на исследования самого надежного из знатоков русской политической традиции Василия Осиповича Ключевского. Как и следовало ожидать, за победу романтического мифа заплатила Германия страшно.

Александр Янов: Его можно сравнить с Чан Кайши или с Александром III. Срыв возможен, так как могут дезорганизованные силы прорваться, это есть. Немыслимо ведь, согласитесь, представить себе главного идеолога декабризма Никиту Муравьева произносящим, подобно Бердяеву, жуткую расистскую формулу: «Бьёт час, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества»38. Оказалось, что деградация национализма действительно делала вполне рассудительных, умных и серьезных людей неузнаваемыми. Два обстоятельства, полагают они, закрывали (и закрывают) России путь в Европу – климат и расстояния. Бегунов, Н. Я.

Продолжение этой цитаты, однако, отнюдь не менее значительно. Не говоря уже о ветеранах, таких как Проханов. И соскользнуть на неё легче легкого. А тут – с профессорской кафедры напечатал уже две книги с разбором СССР и самым враждебным отношением ко всему русскому.

Та же история с расстояниями: «второе базовое отличие от Европы – то, что там 10 км., в Европейской России – 100, а в Сибири и все 300». 45 Иначе говоря, география – это судьба. И что в историческом споре право было все-таки пушкинское поколение. Назаров, публикует столетие спустя после смерти Соловьева толстенный (734 страницы) том «Тайна России».

После любой революции всегда наступает реставрация – это закон. завоевать западническую элиту страны. Напротив, представляется ему это стремление абсолютно естественным. На одной стороне стояли «духовное оцепенение» и средневековые суеверия, на другой – нормальное движение истории, где те же богопротивные геометрия и философия привели каким-то образом к появлению многих неслыханных в «полунемой» Московии и необходимых для отечества вещей – от мощных фрегатов до телескопов и носовых платков. Никто не сказал об этом «внутреннем противоречии между требованиями истинного патриотизма, желающего, чтобы Россия была как можно лучше и фальшивыми притязаниями национализма, утверждающего, что она и так всех лучше»39, точнее Соловьева. Иными словами, если это болезнь, то излечима ли она.

Головнин, министр народного просвещения в правительстве «молодых реформаторов» в 1860-е. 135 Отныне само слово «конституция» стало для этой «искалеченной» элиты равносильно измене отечеству. Напротив, то был очень серьёзный документ. Он даже не ставит коммунистическому режиму в упрёк уничтожение 60 миллионов человек. Тогда, всего лишь через два поколения после Ивана III, ее либеральная элита добилась Великой реформы 1550-х, заменившей феодальные «кормления» вполне европейским местным самоуправлением и судом присяжных. Спросим лишь, что же все-таки застило глаза тем ярким, красноречивым и, казалось бы, расчетливым людям, кто на протяжении всей истории постниколаевской России проповедовал под видом патриотизма откровенную, как мы видели, агрессию.

Лихачева, когда он так им возражал: «Я думаю, что всякий национализм есть психологическая аберрация. Прежде всего «приполярный характер климата: на обогрев жилищ и обогрев тела (еда, одежда, обувь) мы тратим гораздо больше, чем европеец. Фактически язык 1937 года возвращается. И когда становится трудно, будут усиливаться неизбежно точки зрения, что нужно навести порядок железной рукой, разобраться со всякой «пятой колонной» и так далее. Как следует из них, в Древней Руси существовали два абсолютно различных отношения сеньора, князя-воителя (или, если хотите, государства) к подданным.

Печатался в «Новом мире», «Молодом коммунисте», «Вопросах литературы» и «Вопросах философии». Имея, впрочем, в виду, что никаких антибольшевистских акций Соловьев – по причине преждевременной кончины – не предпринимал имя его вполне уместно было упомянуть в каком. нибудь заштатном узко специализированном издании.

Имел он в виду, конечно, людей, чья «профессиональная или публицистическая деятельность позволяет им формулировать то, что на современном бюрократическом сленге называется интеллектуальной повесткой дня, то, что на практике оказывается языком общественного самоописания, самовыражения и риторики»35. Когда вы все централизуете и все подберете к центру, вы подготовите страну к распаду, так как дальше будет невероятное желание центральных элит избавиться от этого центра, который не дает жить и работать. В этом смысле ваш тезис, у вас была такая книга «Почему в России не будет фашизма», он, безусловно, уязвим, так как власть в каком-то смысле становится сама фашизмом. (Достаточно ведь просто взглянуть на политические режимы, которые воцарились в республиках, отколовшихся от империи, начиная от Узбекистана и кончая Туркменией и Белоруссией, чтобы не осталось сомнений, в какую именно сторону тащили бы они Россию. ) В каком-то интервью Александр Лебедь сказал после своей отставки: «А чем в конце концов кончила Россия.

Во всяком случае знаменитый британский географ Халфорд Макиндер, прозванный «отцом геополитики», повторил её в 1904 году как нечто общепринятое: «Россия – заместительница монгольской империи. Говоря современным языком, на входе в черный ящик степного ярма имели мы на Руси Европу, а на выходе «татарское царство». Дочь князя Всеволода вышла замуж за германского императора Генриха IV. 1839—1891». В конце концов это они пошли на виселицу и в каторжные норы, чтобы Россия стала свободной.

Или Пушкина, наконец, уверенным, подобно Сергию Булгакову, что «Россия призвана духовно вести за собою европейские народы». Вырождение русского национализма.

Единственное, чего допустить оно не могло, это европейскую модернизацию. Но ведь они, как сказочный дракон, тотчас отращивают на месте отрубленной головы новую. Он передал мне свой страх, что даже самое умеренное национальное самодовольство обязательно раньше или позже оборачивается в России, как, впрочем и Германии, национал-патриотизмом. И нет, похоже, другого способа его распутать, нежели детально проследить процесс превращения русских западников в «национально ориентированных» интеллигентов – что мы и попытались сделать в книге Драма патриотизма в России, составившей заключительную часть трилогии Россия и Европа.

Протекает она так. Это показатель тренда, он мог сказать про язву экуменизма. Это и будет началом депутинизации. Ведь еще в начале XIX века именно эта европейская традиция господствовала в русской культурной элите. Я не хочу сказать, что все историки следуют этой схеме буквально. Ибо казалось им, что «возненавидел вдруг царь грады земли своей»87 и «стал мятежником в собственном государстве»88.

Сироткина (и его мно гочисленных единомышленников). Вот почему потребовалось Николаю уничтожить эту петровскую ориентацию страны. Не только не было, не могло быть ничего подобного у пушкинского поколения.

Занимался историей славянофильства. Не найдете вы в нем ни малейшей претензии на Sonderweg или на статус мировой державы. И он, значит, это понимал.

Она тоже сообщает нам, пусть и несколько косноязычно, что именно в московитские времена «Русь проделала колоссальный путь всестороннего развития, не создавая противоречия содержания и формы»99. Кончается дело тем, что страна опять и опять впадает в «духовное оцепенение». Такой же, допустим, как сегодняшняя Германия.

«Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах». Преснякова, – в числе реформ, предложенных неформальным Комитетом «молодых друзей» императора, оказалась, между прочим и Хартия русского народа, предусматривавшая не только гарантии индивидуальной свободы и религиозной терпимости, но и независимости суда86. Объехал полстраны. И называется их болезнь сверхдержавным реваншем.

Слава богу, нам это удалось пройти в 1991 году, мы довольно мирно прошли этот вариант. А что вы думаете, ведь пробуют. Идея Чаковского, как думали старожилы, состояла в том, чтобы я, ничего не подозревая (романа я тогда еще не читал), либо уличил Солженицына в невежестве, показав, что ничего он на самом деле о Соловьеве не знает, либо скомпрометировал его в глазах либеральной публики как поклонника реакционного националиста. Ни одной семьи, наверное, в стране не осталось, которую не обожгла бы эта трагедия.

Говоря языком К. Н.

---