Итальянские фильмы ужасов, которые получили в прокате заголовки «зловещие мертвецы», хотя никак не связаны с оригинальными фильмами.
Заходите почаще и вы сможете увидеть самые новые видео ролики. Джим не знает что произошло и как теперь с этой головой жить. Можно вспомнить, что нежить не отражается в зеркале – т. е.
«Птицы падают мертвыми к его ногам и плоды земные чернеют и гниют вода источников, в которых он утолял свою жажду, становится отравленной», – так отмахивается от василиска Борхес в своей «Книге вымышленных существ». После этого остается лишь сесть в погребальную ладью и спеть прощальную песню. Медуза в зеркале не только не опасна (в чем художник пока еще следует мифу), но и показывает свой истинный лик. Сюжет «Леди Шалотт» был, к сожалению, обойден вниманием Берн-Джонса, а это значит, что адекватного воплощения средствами живописи он так и не получил. То же самое происходит в «Портрете четы Арнольфини» Ван Эйка: выпуклое зеркало воспроизводит (с естественными искажениями) интерьер изображенной художником комнаты, демонстрируя обе стоящие фигуры со спины. Зеркало, таким образом, оказывается инструментом, демонстрирующим истину, проводником откровения, тем самым устройством, через которое является Deus ex machina.
А если наоборот. Реальность и изображение меняются местами в пространстве – как если бы актеры в театре вдруг оказались среди зрителей (и не случайно актер барочного театра обращается в зрительный зал, а не к партнеру по сцене). Наверно очень неприятно когда в голове живет существо из другой галактики. Уильям Хольман Хант, оставивший лучшее графическое изображение Леди Шалотт (1857), которое затем долго (целых двадцать лет) переделывал в не слишком удачное живописное полотно, задним числом трактует этот персонаж как аллегорию души, погруженной в аскезу и незамедлительно наказанной, стоило только ей проявить влечение к так называемым простым радостям жизни.
И сказка о Спящей Красавице и миф о спасении Андромеды, прежде всего, посвящены времени. Не обращают внимания и на то, что именно он в своих мифологических композициях воскресил забытый со времен ученичества Рафаэля символический «мировой пейзаж», составляющий фон живописных полотен художников раннего Ренессанса (а не только Северного Возрождения, как считал Отто Бенеш). Кроме того, отражение в фонтане (o er a fount he held it) ясно показывает, что девушка смотрит вовсе не на смертоносную, хоть и мертвую голову, а на своего спасителя. Во многом Берн-Джонс предвосхитил сюрреалистов XX века: так, городские здания на заднем плане «Скалы судьбы» ( The Rock of Doom, 1884 – 1885) напоминают пустынные ведуты Джорджо Де Кирико, а конь с картины «Ланселот, спящий у часовни Святого Грааля» ( The Dream of Launcelot at the Chapel of San Graal, 1895 – 1896) – нечто из Сальвадора Дали. Примерно то же самое полувеком позднее сделает Магритт в «Портрете Эдварда Джеймса» (1937), где обращенные к зрителю спина и затылок портретируемого дублируются в зеркале, – но насколько грубее выглядит Магритт рядом с Берн-Джонсом.
Его голова непомерно выросла. Так, в портрете дочери (1885 – 1886) плечи и голова сидящей фигуры отражаются в выпуклом зеркале, что дополняет впечатление отчужденности, рождаемое взглядом модели, устремленным в никуда. В классическом анализе «Менин» Веласкеса Мишель Фуко подчеркивает парадоксальность композиции, помещающей зрителя на место королевской четы, портрет которой пишет художник. Теперь он стал мутантом, уродом и изгоем общества. О фильме: У Джима случилась неприятность.
не принадлежит к миру живых.
Все тыкают в него пальцем, так как его голова поистине огромна. Некоторое время спустя можно обнаружить, что печальная и кажущаяся спящей Горгона оказывается двойником Андромеды, в лице которой читается крайняя степень простодушия и непонимание происходящего, будто бы она только что проснулась от летаргического сна, как спящая красавица с картины Берн-Джонса «Шиповник» (The Briar Rose, 1884 – 1890). Портреты жены и дочери воспринимаются как вариации на одну тему.
В результате этого получилась «Зловещая голова» ( The Baleful Head, 1887), находящаяся в Штуттгартской галерее – одна из самых очаровательных картин Берн-Джонса, как бы смешно и неуместно ни звучал подобный эпитет применительно к композиции, где присутствует мертвая голова Горгоны.
Любопытно было бы узнать, каким предстает мир его взгляду, если этот взгляд убивает. Перевернув этот трюизм, мы получаем смертоносного василиска. Вместо картины-окна появляется зеркало-окно, разрушающее живописную плоскость, словно трехмерный предмет, наклеенный на холст в позднейших опусах футуристов (с той только разницей, что зеркало и объемный коллаж разнонаправлены относительно плоскости изображения). Пошел он к доктору на прием, но тот только разводит руками, рентген ничего не показал. В фильме один из них показан лишь человеком, которому не чужды слабости и страх за свою жизнь и эта параллель с реальностью заставляет воспринимать фильм куда ближе к себе, видя в героях не нечто далекое, а свои собственные страхи.
Из нее выскочил страшный пришелец, похожий на самого черта и дал обидчикам тумаков.