Тётушка Хулия И Писака Марио Варгас Льоса

Текст книги "Тетушка Хулия и писака"

Судья мысленно представил себе, как в прошлый понедельник в полицейский комиссариат разношерстного и перенаселенного района вошла девочка тринадцати лет, ученица школы «Мерседес Кабельо де Карбонера» по имени Сарита Уанка Салаверриа. Вынув пистолет из кобуры, он снял его с предохранителя и взял в левую руку фонарь. Он затормозил и встал у тротуара. Дурак.

Озноб прошел, теперь он ощущал тепло и усталость. Сержант все размышлял: «Стольких на своем веку типов повидал и почему меня так занимает этот голозадый. » Но тут же пожал плечами: «Простое любопытство, заняты мозги, пока длится обход».

«Упорный парень», — размышлял доктор Кинтерос. Разве не был он признанным танцором. Она провела часть своей жизни, работая привратницей у монахинь и свободный распорядок дня, а также неопределенность обязанностей (кем она была: служанкой, рабочей, служащей. ) лишь усугубили ее рабскую покорность.

Он уже находился в районе, где нес службу Початок Роман. Кузина Нанси, которой мои литературные знания всегда казались экстравагантностью вроде той, что отличала дядюшку Эдуардо (у этого старичка, брата моего деда, судьи на пенсии, было весьма редкое хобби — он коллекционировал пауков), послушав меня, высказала предположение, что я плохо кончу: «Ты становишься психом, долговязый».

Льоса Марио – Тетушка Хулия и писака

Сеньор Принсипе объяснил, что Гумерсиндо Тельо не католик, что он принадлежит к секте «свидетелей Иеговы» и что члены ее совершают обряд крещения не в церкви и не со священником, а под открытым небом, погружаясь в воды реки. Во сне ему казалось, будто он слышит плач девочки. Мои старички пребывали в неведении и по-прежнему с ангельским выражением лица спрашивали, сопровождаю ли я в кино Хулиту, «ведь она так любит кино». Вдруг ему показалось, что он уловил прерывистое дыхание.

Потом убийца бежал в горы. Звезда болеро остался жив, но от всей его одежды уцелели лишь туфли и трусы.

Действительно, они часто плачут в любое время и по любому поводу, а так как разум у них отсутствует им и не понять, какие они приносят огорчения и их невозможно убедить в преимуществе тишины. Сделав открытие — его семейный очаг, который он всегда считал пуританским, заражен не только общегородским поветрием пляжного нудизма, но еще и эксгибиционизмом (а может, вдобавок нимфоманией. ), он ощутил слабость во всем теле и известковый привкус во рту и вдруг впервые задумался: оправданна ли его жизнь. Он ходил и на руках (на них он тоже надевал ботинки), садился на корточки, свесив руки по-обезьяньи или ударяя себя ладонями или локтями. Тетушка Хулия садилась в автобус, направляющийся в центр, около одиннадцати утра и к пяти вечера ждала меня в одном из кафе на улице Камана или в кафе-мороженом на улице Унион. Он закрыл глаза. Сколько всего было.

Вот и сейчас он находился в таком состоянии и болтал без умолку, пока мы пили кофе с молоком и ели сандвичи в маленьком кафе «Эль-Пальмеро» на улице Белен. Он не слышал, как они спустились вниз. Здесь дон Федерико потерпел фиаско. Естественно, наиболее часто употребляемыми словами этого вдохновенного монолога были «искусство» и «эстетический», будто они служили волшебным ключом, который все открывал и с помощью которого все находило свое объяснение. В поисках этих пословиц и поговорок Хавьеру пришлось чуть не с лупой проштудировать «Перуанские традиции», а так как он был человеком обязательным и пунктуальным, то делал множество научных выписок их накопился у него целый ящик.

Однако на этот раз прежняя практика не помогла судье. Танцевала она хорошо — и многие мужчины провожали ее взглядом. Однако когда полицейские с пистолетами в руках, марая в тине ботинки и краги, приказали всем немедленно прекратить преступные действия, старик первым начал возмущаться и требовать, чтобы они убирались, обзывая их какими-то диковинными словами (вроде «римляне» и «паписты»).

Тетушка Хулия и писакаМарио Варгас Льоса

«И он щипал меня вот здесь», — прервала Сарита судью, становясь к нему вполоборота и демонстрируя ягодицу, которая в его глазах вдруг начала расти и раздуваться, как воздушный шар. Тормозя перед светофорами, он закрывал глаза, как делал всегда, вспоминая тот страшный рассвет и его охватывало горькое, жгучее чувство ибо, как гласит пословица, «тяжко нести ношу одному». В конце концов он остановился на моем древнем, огромном, похожем на катафалк «ремингтоне», на котором годы вроде не оставили никакого следа. Лучо прибежал к дону Федерико Тельесу Унсатеги, он целовал руки уроженца Амазонки, называл его «советником-спасителем и новым отцом».

Но нынешняя ночь была на удивление мирной. Нет, его не ранили, не избили, у него просто отобрали доллары, часы и нательный образок. Но он не стал говорить об этом племяннику. «А на самом деле — поискать другого мужа», — заключила на одном из семейных вечеров самая злоязычная из всей моей родни тетушка Ортенсия. Сомнений не было: это его дочери.

То была первая из увиденных мною нетрадиционных пьес, где автор пренебрег принципами времени и места действия. В середине корриды он поразит Худышку Нанси неотразимым подарком: испанской мантильей. Я смотрел, как она удалялась с Хавьером к автобусной остановке и лишь после этого обратил внимание, что у дверей «Радио Сентраль» собралась толпа. В разговорах с супругой он обычно давал детям презрительные клички вроде «зародыши» или «сосунки». Техника его вначале была очень примитивной: мышеловка.

Если на «Радио Сентраль» увидят, как он работает, меняя обличье, тотчас пойдут пересуды, мол, он — извращенец и его кабинет станет магнитом для грязного любопытства черни. Здесь, в крохотной каморке швейцара, ему оборудовали рабочий кабинет. Простояв неподвижно несколько секунд, он захотел повернуть назад. Нет, это была не игра воображения, не сон. Но особенно неподражаем он был, воспроизводя звуки улицы.

Читать онлайн «Тетушка Хулия и писака»

Тексты были засорены словами чисто кубинского происхождения, которые за минуту до каждой передачи сам Лусиано и сама Хосефина и их коллеги переводили как могли (и всегда плохо) на разговорный язык перуанцев. Если бы речь шла только о пятикилометровом расстоянии, отделявшем его дом от «Лаборатории Байер», дело не было бы столь безнадежным — для измученного духа двухчасовые утренние и вечерние прогулки, возможно, принесли бы успокоение. Однажды Лучо Абриль Маррокин едва не разрыдался, подумав о юных матерях, ревностных хранительницах морали и жертвах пересудов, заживо погребенных в бесконечных хлопотах по уходу за своим потомством бедняжки отказывают себе в посещении праздников, кино, в путешествиях из-за чего их бросают мужья, которые от вынужденного одиночества неизбежно начинают грешить. В этот момент вдалеке, на свинцово-сером фасаде «Радио Сентраль», я увидел раскрытое окошко конуры Педро Камачо. Он собирался было идти, ворча про себя: «Ну и свалял же ты дурака, Литума, не тот уж у тебя нюх, как прежде», — когда машинально осветил стену и в желтоватом свете фонаря перед ним возникло отверстие.

Он не мог заснуть довольно долго, а как только заснул, ему тотчас приснился негр. Ему пришло в голову, что, если какой-нибудь футбольный болельщик спросит его однажды: «Ты за кого, Литума, за Спорт бойз или за Чалако. » — он ответит: «Я болельщик Национальной полиции». Я пригласил тетушку Хулию и все время, пока мы танцевали, она — впервые — молчала. Я тебя приглашаю». Но писатели ведь умирают с голоду.

Марио Льоса – Тетушка Хулия и писака

Более того, у него не дрогнуло сердце, когда в невнятном бормотании и всхлипывании племянника он наконец расслышал дважды и трижды повторенную фразу, которая при всем ужасающем ее смысле звучала прекрасно и даже чисто: «Так как я люблю ее как мужчина, дядя и на все мне наплевать, на все. » В саду, когда они вышли из такси у дома доктора, Ричарда стошнило — да так, что он напугал фокстерьера и вызвал укоризненные взгляды прислуги. Однако, заметив, что к нему направляется Яблочко, негр вновь издал леденящий душу крик (Литума заметил, что лейтенант Конча от потрясения чуть не свалился на пол вместе со стулом и что Сопливый смешал в этот миг на доске шашки) и опять попытался вырваться на улицу. Однако мое более чем скромное жалованье не позволяло таких излишеств. Доктор отправился пешком к церкви Святой Марии, что на площади Овало-Гутьеррес. Паскуаль орал: «Скорая помощь. Паскуаль отреагировал первым.

Стол тянулся вдоль стены всего дома и пестрел яркими цветами разнообразнейших закусок. Я, например, согласился, что сокращение «СБРД» (то есть средняя буржуазия, ремесленники, домохозяйки) могло относиться к району Хесус-Мария, но явно несправедливо обозначать районы Ла-Виктория и Порвенир беспощадной аббревиатурой «БГЖП» (бродяги, гомосексуалисты, жулики, проститутки) и что очень спорно сводить весь район Кальяо к «МРМ» (морякам, рыбакам и мулатам), а Серкадо и Эль-Агустино — к «СРЧИ» (служанки, рабочие, чиновники индейцы). Хавьер, который в этот вечер разошелся как никогда, заказал четыре виски. Ему не составило труда отыскать в отделе игрушек универмага «Сире» легковой автомобильчик, грузовик номер один, грузовик номер два, необходимые для воссоздания картины происшествия, а также кукол, которые должны были изображать девочку, полицейского, жуликов и самого Лучо.

Рецензии на книгу «Тетушка Хулия и писака»

Тяжкий, непредвиденный удар. Именно так он и поступил в ту ночь (и не мог простить себе этого всю свою жизнь). Однажды, в момент отправления естественной нужды (чернослив заставлял его желудок действовать строго по установленному расписанию, не уступая в точности английскому поезду), Лучо почувствовал, что уже не содрогается при мысли об Ироде.

Лучо подумал о том, о чем уже незачем было думать: о карете «скорой помощи», о врачах, о сестрах милосердия. Доктор дон Барреда-и-Сальдивар улыбнулся. Он был в неизменном пиджаке и неизменном галстуке-бабочке, по-прежнему вокруг него лежали отпечатанные на машинке листки, на этот раз он аккуратно сложил их стопочкой у «ремингтона». Посол приводил ряд примеров, которые, по его утверждению, были взяты наугад сотрудниками посольства, «увлекавшимися этими передачами». Но вот дети.

Она была сестрой жены моего дяди Лучо и лишь накануне вечером прибыла из Боливии. Особенно много было молодых женщин, хотя попадались и мужчины. Пришлось поломать голову в поисках извиняющего меня предлога для завтрашнего разговора с ней по телефону. Возможно, Курносый прав, думал сержант Литума, шагая в полночь по пустынной авениде.

Тетушка Хулия и писака, Льоса Марио Варгас – отзывы

С утратой новизны, с появлением привычки слабеет, а потом угасает сексуальное влечение (особенно в мужчине), после чего совместная жизнь пары может продлиться лишь при наличии иных магнитов — духовных интеллектуальных, моральных. Много времени спустя Лучо узнал: он был сбит грузовиком не потому, что существует извечная справедливость, неотвратимое торжество которой отражено в верной пословице «око за око, зуб за зуб», нет — у машины, спускавшейся от горных разработок, отказали тормоза. Однако более опасной, чем эта склонность, была ненависть к детям, укоренившаяся в душе Лучо Абриля Маррокина со времени «Практических упражнений».

Он писал свои драмы по мере того, как их транслировали. У меня превосходно разработанная система. Дядюшка и тетушки пили виски, налили и мне. Сердце забилось от волнения и он ощутил, как лоб и руки его вспотели. Неабсолютнолетняя стала жертвой преступления накануне в жилом доме на авениде Луна-Писарро, 12, в квартире Г, со стороны субъекта по имени Гумерсиндо Тельо, жильца того же дома (квартира Е).

Читать бесплатно книгу Тетушка хулия и писака – Льоса Марио Варгас

Лучо пересек площадь, направляясь к кафе-мороженому «Пиаве», заказал итальянцу бутылку кока-колы и персиковое мороженое. А здесь он только по воскресеньям мог работать так, как привык. Все произошло очень просто и страшно. Они показались ему настолько нелепыми, что он хохотал до икоты (от нее он избавился, выпив стакан воды, как его учила мать) потом его обуяло жгучее любопытство. Дети.

Он скрежетал зубами от ненависти к своим поклонницам. Несколько лет назад к нему в дом постучал некий тип, прибывший на велосипеде и предложил ему журнальчик «Проснись. », каковой, поддавшись минутной слабости, судья и приобрел. Нанси заехала к тетушке Ольге за Хулией и в центр они отправились на такси.

Я заявил Нанси, что не позволю издеваться над другом и спросил, обратит ли она на него в конце концов внимание. Мужи эти открывали глаза на истинное учение тем, кто ранее был к нему слеп и глух. Лаура была одета в школьную форму. Внутри он быстро выпрямился, на цыпочках отбежал в сторону и прижался спиной к стене.

Оба сына — Рикардо и Федерико-младший — не унаследовали отцовских добродетелей. Он был полон решимости спустить в унитаз «Упражнения», даже не заглянув в них. Рассказ я назвал на средневековый манер — «Унижение креста», в нем насчитывалось всего пять страниц. Если судить по тому, что ему поведали духи, никакой разницы в «качестве» жизни здесь и там не существовало: духи болели, влюблялись, вступали в брак, рожали детей, путешествовали, но — единственное, что их отличало от живых, — никогда не умирали.

Но плач не был ни слишком громким, ни долгим, чтобы разбудить его. Судья не дрогнул. Но главным университетом, где она изучила то, то ей стало известно о человеческом несчастье и мерах против него, была, разумеется, жизнь. Потом потребовал от продавца счет на двадцать солей — именно столько стоил план. Я вспомнил, как накануне в клетушке «Радио Сентраль» артист вдохновенно разглагольствовал о том, что такое пятьдесят лет для мужчины.

Тетушка Хулия и писака, Марио Варгас Льоса

Определенно он там, потягивает пивцо за деревянной стойкой. Медленно ехал он на своем «додже» к домику на авениде Педро-де-Осма и про себя думал: если они ходили голыми по пляжу, то вполне естественно — в его отсутствие девочки посещали вечеринки, носили брюки, встречались с мужчинами, продавали свое тело, а может быть, даже принимали ухажеров в его доме. Механик оказался молодым человеком, ему наверняка не исполнилось и тридцати лет. Убеждал, что по собственному опыту знаю: боливийцы — люди с норовом и Педро Камачо непременно вступит в конфликт со всем персоналом «Радио Сентраль». Он защищался изо всех сил, пытался отвечать на удары, но тщетно: женщины (возможно, они на практике применили заранее отработанные удары) висли вдвоем у него на руках, а третья продолжала терзать его. Может быть, сама донья Сойла была ответственной за установку тарифов и взимание платы.

Но было ли оно взаимным. Мне пришло в голову загадочное название: «Неполноценное лицо». Ничего дельного в голову не пришло, а сказать ей правду я не решился. Встав с колен, он направился к Сарите, сказав: «Ну, хватит, хватит.

Моим спасителем явился приятель с факультета, звали его Гильермо Веландо, родом из Каманы. (Желтый «фольксваген» покрылся паутиной, зарос было вьюнком, потом его продали, чтоб оплатить проезд златокудрой до Франции. ) Друзья и знакомые Лучо толковали, что у него не остается иного выхода, как дом для умалишенных — в лучшем случае — или самоубийство как крайность. Тельо сказал, что прежде жил в районах Бренья, Витарта, Барриос-Альтос, что он переселился в район Ла-Виктория восемь месяцев назад, так как получил работу в мастерской «Инти» по ремонту моторов и автогенной сварке, расположенной довольно далеко от прежнего места жительства. Эта часть работы всегда вызывала особое неудовольствие жителей, домохозяек и служанок. Самым интересным во всем этом были определения, сущность введенной им «номенклатуры».

Он думал (о эгоизм и чувственность распаленного мужчины. ) лишь о своей нежной женушке, почти что девочке, белокожей, с голубыми глазами и золотыми локонами и о том, как под романтическим покровом ночи она умела вызывать в нем трепет наслаждения, достойного Нерона, напевая на ушко со стонами томной кошечки песенку под названием «Мертвые листья» на сугубо эротическом языке (французский язык чем менее понятен, тем более возбуждает). Педро Камачо приходил в «Радио Сентраль» в восемь утра и уходил около полуночи свои выходы в город он совершал со мною — выпить в баре «Бранса» «умственно возбуждающего напитка». «Радио Панамерикана» занимала второй этаж и плоскую крышу великолепного здания, ее редакторы блистали претенциозностью, а программы — особым духом: снобистским и космополитским все материалы подавались в модернистской манере и были обращены к аристократствующей, эстетствующей молодежи.

Он добавил, что теперь ему стало ясно, почему его не призвали на военную службу. Но все-таки сделал смелый шаг. Я показал ей его и она тотчас потребовала, чтобы я его представил.

Широкий лоб, орлиный нос, пронизывающий взгляд, праведность и доброжелательность — доктор Асемила являла собою живое отрицание собственной фамилии (она очень гордилась ею и всегда подчеркивала на визитных карточках и на бланках своей консультации как личное достояние — в глазах смертных). Тетушка Хулия покаялась мне, что нередко она и тетя Ольга рыдали, слушая эти передачи. Пусть подавится своей дуростью. Эта ночь, несмотря на все принятые меры, была длиною в год. Но меня он действительно переносил легче, чем кого-либо другого. Она, например, никогда не протестовала против вето, наложенного доном Федерико на использование горячей воды (по его утверждению, горячая вода расслабляла волю и вызывала кашель). Коммивояжер, как змея, окрепшая после линьки, вскоре вновь занял ведущее место в «Лаборатории».

Рассказывали, что однажды с ним приключилось трагикомическое недоразумение в другом ночном клубе — «Эмбесси». В том, что он говорил, не было ни капли высокомерия, только искреннее беспокойство. Но наконец день настал. Естественно иначе и быть не могло: в церкви собрался весь свет. Чаще всего он участвовал в радиопостановках, где отвечал за «особые эффекты».

Марио Варгас Льоса Тетушка Хулия и писака

Но однажды в наводнение поток разбил паром и у отца уже не хватило сил соорудить новый. Он скоро обнаружил Сарате, полицейского, служившего вместе с ним еще в Айякучо. Это было так неожиданно, что Литума не успел остановить негра и почувствовал, как тот ударился о его грудь.

Кузина Нанси была настолько добра, что вместо возражений соглашалась со мной. «Свидетели Иеговы» немедленно разразились новыми песнопениями, возведя взоры к небесам и закатывая глаза и в таком виде проводили машину сеньора Принсипе, который доставил полицейских и задержанного в комиссариат района Ла-Виктория, где полицейские распрощались с хозяином мастерской «Инти», поблагодарив за оказанное содействие. Доктор подумал, племянник вот-вот добавит: «идти на эшафот». Словно пылающую головню, он зажал в правой руке проклятый журнал. Иногда попавшиеся зверьки были еще живы.

Две тысячи я отдавал своим старикам на домашние расходы. Теперь Лучо занимался инвентаризацией образцов. Более того.

Вот что увидели полицейские: гнусавя какие-то странные псалмы, «свидетели Иеговы» держали за руки и за ноги дряхлого старика в пончо и топили развалину в грязной воде — может быть, с намерением принести его в жертву богам. Канцелярист усадил нас вокруг стола (не круглого, а квадратного), потушил свет и приказал нам соединить руки. Они не встретили на улице ни автомобилей, ни собак, ни пьяных. Он стучал на своем (вернее — моем) «ремингтоне», а его то и дело прерывали актеры, Батан или техник по звуку. Она нисколько не смутилась, что я застал ее в таком виде, когда она менее всего походила на королеву красоты. Единственно, в чем донья Сойла не покорилась мужу, так это в еде: еда была ее грехом. Лучо Абриль Маррокин до конца своих дней будет спрашивать себя: что же он ответил тогда.

Она на год моложе Ричарда, только что закончила колледж. Несмотря на то что я уже привык к контрастам между голосом и внешностью — благодаря моим вылазкам в студию «Радио Сентраль», меня потрясло, каким образом из крохотного и немощного тельца мог исходить столь глубокий и мелодичный голос, да еще с поражающей великолепной дикцией. Он пояснил нам, что у него разработан беспроигрышный план. Медиумом был канцелярист, с которым Хавьер познакомился в Ипотечном банке. Я пытался его отрезвить. — радовались этому.

Мы пили свой кофе (он — как всегда, отвар мяты и других трав), потом я заходил к нему в каморку — беседы служили ему передышкой в работе. Когда же я спросил их, почему радиодрамы нравятся им больше книг, тетушки запротестовали: какая глупость. Вот для такой любви возраст не имеет никакого значения.

Они рассказали, что в этот вечер подписали контракт с Лучо Гатикой на его выступления в течение недели как гостя «Радио Панамерикана». Я оценил направление к нам неграмотного человека в качестве редактора как тонкий юмор Хенаро-сына.

Прошло несколько тревожных дней. Храпел он монотонно и со свистом, как проржавленный вентилятор. А может, потому, что каждая тетушка еще сохранила, пусть немного, романтики. То был генерал, наставляющий своих вышколенных подчиненных.

Ее речь отличалась легкостью и остроумием, соленые анекдоты она рассказывала абсолютно непринужденно и была (как и все женщины, которых я знал до той поры) фантастически невежественна в литературе. Вот они — доступные всем и каждому ноги, руки, животы, плечи, шеи Лауры и Тересы. В этот момент он услышал голос Яблочка. Иногда, работая на складе «Лаборатории Байер», где он выдавал коммивояжерам образцы препаратов, Лучо ловил себя на мысли о новых деталях происшествия, его мотивах, которые позволяли бы ему разнообразить и продлить свою игру предстоящей ночью. Музыка смолкла.

Марио Варгас Льоса – «Тетушка Хулия и писака»

Но и тогда Лучо не отступил от своих «Упражнений». Мы снова заговорили о Педро Камачо. Что мы думаем по этому поводу.

Они всегда оставляли мне ужин на плите. Мы много говорили о литературе, вернее, тетушка Хулия слушала, а я рассказывал ей о мансарде в Париже (неотъемлемой части моей литературной карьеры) и о всех романах, драмах и эссе, которые я сочиню, став писателем. Крысятник. » Две юные фурии прижали дона Федерико к стене. И Лучо уразумел, что не преднамеренно, а естественно и закономерно, как ночь сменяет день, он перешел к «Практическим упражнениям».

Та хладнокровно выслушала их. Через два-три дня я ознакомился с жилищем Педро Камачо. Квартира заполнилась игрушками, что приводило в замешательство и соседей и прислугу. Дело, решил доктор дон Барреда-и-Сальдивар, приобретает любопытный оборот.

Марио Варгас Льоса – Тетушка Хулия и писака

«Интеллигент начинает разлагаться», — констатировал дядя Лучо и увлек тетю Ольгу на последний танец. Лишь только машина тронулась, Ричард разрыдался. Лучо узнал также, что полицейский погиб на месте от перелома шейных позвонков, а бедная девочка — истинная дочь Софокла — во второй катастрофе (будто ей первой было недостаточно) не только умерла, но была буквально раздавлена (к удовольствию демонов и сатаны) двойными задними колесами грузовика.

Мои собственные дедушка и бабушка всегда имели «склонность к романчикам», как выражалась бабушка Кармен теперь же ими овладела подлинная страсть к радиопостановкам. Униженно кланяясь, она попятилась к двери и вышла.

Марио Варгас Льоса — «Тетушка Хулия и писака»

В своем «кабинете» на крыше я проверил сводки и они оказались вполне «вещательными». Внешне он успокоился, но внутри его бушевало пламя. Часть «Упражнений, чтобы научиться жить откровенно», где говорилось о детях, показалась ему абсолютно абсурдной, но — то ли из греховных побуждений, то ли из любознательности, которая, как известно, движет вперед науку, — он выполнил и ее. Очередь выстроилась в ряд по двое по мере того как народ прибывал, она распадалась. В общем, мы решили как-нибудь ночью, взяв с собой Паскуаля, отправиться на пустыри «Корпака», чтобы выяснить, где правда, а где ложь в опасных играх (такое название выбрал я для рассказа).

Широкий лоб, орлиный нос, пронизывающий взгляд, доброжелательность и нравственная безупречность в сочетании с особой манерой держаться сразу же завоевали ему уважение окружающих. Заперев дверь, он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Он определил время с помощью доисторического механизма, болтавшегося на его худенькой ручонке и пробормотал: «После полуторачасовой работы имею право слегка освежиться». Книга, опубликованная в доисторические времена испанским издательством «Эспаса Кальпе» — ее плотный переплет был испещрен царапинами и множеством пятен, а страницы пожелтели, — принадлежала перу неизвестного, но достаточно титулованного автора (Адальберто Кастехон де ла Регера, лиценциат классической литературы, грамматики и риторики университета Мурсии).

Возникшая проблема была связана с письмом, направленным послом Аргентины в «Радио Сентраль». И не только из-за разницы в возрасте. Он был грустен. Педро Камачо говорил, жестикулируя и поднимаясь на цыпочки, голос его звучал, как у фанатика, одержимого одному лишь ему доступной истиной, которую он призван насаждать и утверждать в умах. «Послушай, Марито», — долетел до меня ее растерянный шепот, но тотчас же я прервал ее, сказав на ухо: «Запрещаю тебе впредь называть меня Марито. » Она чуть откинула голову, чтобы взглянуть на меня, попыталась улыбнуться и тогда, почти бессознательно, я наклонился и поцеловал ее в губы.

Протянув ему на прощание руку, я решил взглянуть на часы и ужаснулся: было десять вечера. «Да, проснуться и увидеть рядом с собой такого бяку. » — посмеялся Литума, вновь раздвигая своей массивной фигурой туман, ветер и темноту. Едва я повесил трубку, телефон вновь зазвонил. Скорая помощь. Анонимное общество», что они могут идти обедать.

Большинство же были бродяги, воры, пьяницы, жулики и педерасты (не говоря уже о бесчисленных проститутках), которые по любому поводу вытаскивали ножи или палили друг в друга из пистолетов. Мысль о шести-семи Тельесах, обученных в лучших академиях, которые могли бы не только продолжить, но и увековечить его клятву, привела дона Федерико (его, отрицавшего саму идею брака. ) в брачное агентство: здесь за несколько завышенное вознаграждение ему был найдена жена ей было уже двадцать пять лет, она не блистала красотой, скорее наоборот (ей не хватало зубов и, кроме того, она отличалась излишками жира в талии и на бедрах), но зато обладала тремя качествами, затребованными женихом: отменным здоровьем, целомудрием и способностью к продолжению рода. Едва закончился вальс «Идол», едва танцующие остановились, чтобы похлопать музыкантам, едва те сняли руки с гитарных струн, едва Рыжий отказался от двадцатого тоста, как вдруг невеста поднесла правую руку к глазам, будто пытаясь отогнать невидимую муху, покачнулась и, прежде чем партнер успел поддержать ее, упала, потеряв сознание. По дороге в «Бранса» я спросил, всегда ли он начинает работать так рано, на это он заметил, что вдохновение у него — в отличие от других «творческих деятелей» — всегда пропорционально силе солнечного света. «Только почти, — подумал Литума, — ведь ты никогда не испытывал и не испытываешь страха, Литума, даже не знаешь, с чем его едят, этот самый страх».

Тетушка Хулия и писака (Марио Варгас Льоса)

Значит, дочери слушались его, лишь когда он был рядом, значит, стоило ему отвернуться, они в союзе с братьями и — о Боже (у дона Федерико даже екнуло сердце) — с его собственной супругой игнорировали все его указания и шли на пляж, где обнажали, выставляли напоказ свое тело. Все было, как если бы небесные светила сорвались со своих орбит и помчались друг на друга, сталкиваясь, разрушаясь, носясь в истерике по космическому пространству. Труд имел длинное название: «Десять тысяч цитат из произведений ста лучших писателей мира». Несколько позже, когда он уже ушел, я решил было, что спасся от посещения кино, но вдруг тетушка Ольга спросила: «Насчет кино ты, наверно, придумала, чтобы отвязаться от этого старого волокиты. » На что тетушка Хулия со всей горячностью возразила: «Ничего подобного, сестрица.

Вначале казалось, что катастрофа имела лишь физические последствия. Я добрался до «Радио Панамерикана» как раз вовремя, чтобы помешать Паскуалю заполнить радиосводку, подготовленную к трем часам, сообщением о разыгравшемся сражении между могильщиками и прокаженными на экзотических улицах пакистанского города Равалпинди, которое было опубликовано газетой «Ультима ора». Почему это так, а, Литума. Тетя Ольга уже устала и уговаривала нас уйти, но я настоял еще на одном танце.

Мы посмеялись, но действительность подтвердила прогнозы артиста. Ради того, чтобы его дочери попали в пять процентов добродетельных, дон Федерико организовал их жизнь по жесточайшей схеме: никогда и никаких вырезов на платьях зимою и летом — темные чулки и блузки с длинными рукавами им не разрешалось красить ногти, губы, подводить глаза, румянить щеки, не разрешалось делать никаких причесок — все эти челки, «лошадиные хвосты», переплетенные косички служили уловками для привлечения самцов девочкам были запрещены спортивные игры и развлечения, предполагающие наличие поблизости мужчин, как-то: посещение пляжа или дней рождения. Какое же зло приносили человечеству невинные создания.

Но Марито уже пригласил меня в кино». — «Дорогу молодежи. » — склонил голову дядя Панкрасио с самообладанием спортсмена. Делать это надлежало осторожно, учитывая всевозможные демагогические постулаты вроде «беззащитных детишек», «ребенка нельзя ударить даже цветком розы» и «порка рождает комплексы». Мне казалось, будто я провел с артистом всего минут тридцать, а на самом деле социозлословный анализ города и проклятия в адрес плагиаторов заняли у нас целых три часа.

Выяснилось, что до двадцати пяти лет Адольфо был вполне нормальным человеком. Но едва началось действие, я забыл о своих страхах.

Марио Варгас Льоса «Тетушка Хулия и писака»

Она училась в бесплатной школе салесианских монахинь, которую те держали (из честных побуждений или в интересах рекламы. ) около частного платного лицея. Войдя в хижину, они увидели, что от девочки (лакомое блюдо на крысином празднике) осталась лишь горстка костей. «Меня вылечили», — твердил счастливый коммивояжер всю последнюю неделю он спал ежедневно по семь часов и вместо кошмаров ему снились прекрасные сны: он загорал на каких-то экзотических пляжах под солнцем, напоминавшим футбольный мяч, вокруг него под перистыми пальмами ползали черепахи, а в голубых водах весело кувыркались в любовных играх дельфины. Спрятав маски и прочие атрибуты, он закрыл чемодан и вернулся к окну.

В некоторых случаях Педро оказался прав, в других его выводы были произвольными. Я просыпался по утрам с позывными «Радио Сентраль»: это старики уже готовились прослушать первую из подобных передач — она транслировалась в десять часов утра. Но будучи в душе кальвинистом, патрон не признавал сантиментов и заметил, что Лучо, независимо от того излечился он или нет от своего человеконенавистничества, должен под страхом штрафа аккуратно являться на службу в фирму «Антигрызуны». Сразу же после полудня и по окончании передачи бюллетеня «Панамерикана» я пришел к дяде Лучо и застал тетушку Хулию с одним из ее поклонников.

Все попытки преодолеть эти симптомы оказались бесполезными и вот в середине двадцатого века он вынужден был вернуться к образу жизни инкского периода, когда люди еще не знали колеса. Как у любовников, у нас была своя тайна, страх перед разоблачением, ощущение опасности, но любовниками мы были платоническими ибо любовью не занимались (как же впоследствии удивился Хавьер, узнав, что мы даже не обнимались. ). Радиосводки продолжительностью в одну минуту передавались каждый час исключение составляли передачи в полдень и в девять вечера, когда они длились четверть часа, однако мы заготавливали сразу несколько сообщений и потому я имел возможность подолгу бродить по улицам, сидеть за кофе на авениде Ла-Кольмена иногда посещал лекции иногда слонялся по студиям «Радио Сентраль», где обстановка была оживленнее, чем у меня на работе.

Тетушка Хулия и писака :: Льоса Марио Варгас

Все они были здесь, он даже пытался улыбнуться склонившимся над ним лицам. Она ограничивалась единственным указанием: «Ежедневно размышляйте о несчастьях, которые несут человечеству дети». —Представь себе, что подумала бы твоя сестра, не явись ты на ее свадьбу.

Тот стоял отвернувшись, будто одержимый неприязнью ко всем. Вместо кофе он попросил чашку отвара йербалуисы с мятой, который, как он меня просветил, не «только приятен на вкус, но и освежает мозг». Он вышел в сад, свежий воздух живительно подействовал на него. Арестованный рассказал, что в приюте он пробыл до достижения указанного возраста, когда дом сгорел огромный пожар уничтожил все архивы, что и явилось причиной полнейшего неведения арестованного относительно своего точного возраста. Никогда я не видел, чтобы он читал газету, журнал или книгу, за исключением фолианта со знаменитыми цитатами и планами города — их он называл своими «орудиями труда». «Практические упражнения» были связаны с определенным риском, однако это не останавливало коммивояжера, хоть он и признавал за собой некоторую робость, — напротив, риск в этих обстоятельствах играл для него роль некоего стимулятора.

Перед Лучо катился старый и дребезжащий грузовик. Тюрьмы Перу кишели злоумышленниками, руки которых он сковал наручниками. Я подумал: вот уже второй день подряд мне приходится откладывать редактуру текста о сенаторе-евнухе и извращенце (а может быть, так и следует назвать рассказ. ), но потом решил не жалеть об этом. «Естественно, — говорил Хавьер, — если не хватает времени прочитать рукопись, то уж и вовсе некогда пересчитывать все слова». Псих.

Льоса Варгас: Тетушка Хулия и писака 8

Она была явно потрясена: глаза широко раскрылись, губы разомкнулись. Чего же он ждет. Старшая — Тереса — держала в руках пыльную тряпку, как будто она занималась уборкой.

Теперь дон Федерико не строил иллюзий. «А ты смог бы прочесть семьдесят килограммов рукописей. В десять с четвертью (на это время я договорился с тетушкой Хулией отправиться в кино) мы сами устали ждать, пока почитательницы обессилеют и решили выйти.

Счастлив слышать тебя. Среди всех церковных служб, памятных мне (вот уже несколько лет, как я вообще не ходил в церковь), я никогда не видел столь продуманной церемонии, столь сложного ритуала, каким была запись на пленку семнадцатой главы «Приключений и несчастий дона Альберто де Кинтероса», на которую я был допущен. Доктор Кинтерос, едва подойдя к дверям особняка брата, определил, что размах празднества превосходит все его расчеты, ему придется присутствовать при событии, которое репортеры светской хроники нарекут «потрясающим». Не торопясь я пошел к автобусу на площади Сан-Мартина, чтобы отправиться в Мирафлорес. Хенаро-сын покупал (а точнее — СМО продавала) радиодрамы на вес и по телеграфу.

Здесь находилась консультация (точнее, храм исповедальня, лаборатория духа) Люсии Асемилы.

Но еще более, чем эти тирады, поражала его глубокая убежденность, а также эффект, вызываемый ею. Когда же ему сообщили подробности обвинения, Гумерсиндо Тельо искренне изумился, отрицая вменяемую ему вину, но через минуту (быть может, обвиняемый вначале просто симулировал замешательство, обдумывая форму будущей защиты. ) расхохотался, сказав, что это есть испытание, ниспосланное ему Богом, дабы узнать, тверда ли его вера и готов ли он к самопожертвованию. Отец и доктор Кинтерос сперва не стали спешить, полагая, что она, вероятно, оступилась и сейчас поднимется, посмеиваясь над собой, но шумиха, возникшая в зале, восклицания, крики матери: «Доченька, Элиана, Элианита. » — заставили обоих мужчин броситься на помощь к невесте. Абсолютно подавленный, Великий Паблито со всем соглашался, повторяя как заведенный: «Все верно я и не подумал об этом вы абсолютно правы» и смотрел на меня так, будто он уже уволен. У склада он, задыхаясь, остановился.

Литума проснулся часам к трем дня в очень плохом настроении и усталый, хоть и проспал семь часов. Главным образом последнее. Я спросил его, что означают эти символы и буквы. Неужели она действительно никогда не слышала о нем.

Доктор, перепрыгивая через ступеньки, бежал сквозь расступавшуюся перед ним толпу. Вначале он побывал на «Улице Сифилитиков», где обнаружил Початка Романа, устроившегося у стойки притона «Happy Land» и обменивавшегося шутками со Стонущей Голубкой — старым педерастом с крашеными волосами и вставными зубами, который заменял бармена. «Какой там вор, чтоб его — подумал сержант. — Померещилось. Изобразив — акустически — главную площадь, он без особого труда создавал звуковую картину роскошной виллы великосветской дамы в Лиме, устраивающей чай (естественно, чашечки китайского фарфора) для своих приятельниц: Батан звякал железками, царапал по стеклу и, дабы имитировать скольжение стульев и шаги людей по истертым коврам, водил по собственному заду маленькими дощечками. Конечно, девочек снял скрытой камерой ловкий фотограф, спрятавшийся среди купающихся. Доктор дон Барреда-и-Сальдивар проявлял особый такт при допросе неабсолютнолетних. Тогда-то полицейские схватили Гумерсиндо Тельо.

Льоса Марио Варгас – Тетушка Хулия и писака

В то воскресенье я как раз возвращался от него. Этого он достиг вполне: все пятеро актеров внимали ему, слушали его, оцепеневшие и потрясенные, широко раскрыв глаза, будто впитывая его сентенции по поводу их работы («миссии», как именовал ее боливиец). Задававшая тон празднеству девушка не отдыхала ни минуты: едва кончался танец, ее тотчас окружали человек двадцать молодых людей с просьбой о следующем и она — с сияющим взглядом и пылающими щеками — выбирала всякий раз нового партнера, возвращаясь в круговорот танцующих. Если бы такие знаки внимания оказывали ей — тетушке Хулии, — она была бы сражена. Станция передавала много музыки, чаще всего джаз, рок-н-ролл, редко кое-что из классики ее волны первыми разносили по Лиме последние музыкальные новинки Нью-Йорка и Европы, но не пренебрегали и латиноамериканскими мелодиями, правда, только в том случае, если они выделялись определенной изощренностью: национальная музыка допускалась неохотно, да и то не дальше вальсов.

Но в ту же ночь, ослабев от бессонницы, всегда толкающей к крайностям, он прочел листки. Не поискать ли Курносого или Початка. Тогда Литума подошел к нему, взял за руку и человек покорно встал. Элианита и Ричард были любимыми племянниками доктора. Но все это не означает, что мы не выполняем свой долг.

Сержант и полицейский отвезли таксиста в пункт «Скорой помощи», чтобы его там привели в чувство. Патроны «Лаборатории» пошли на то, что предоставили ему сидячую работу в конторе фирмы в Лиме и, хотя жалованье оставалось прежним, с моральной и психологической точки зрения эта перемена означала деградацию.

Марио Варгас ЛьосаТетушка Хулия и писака

Лаура и дядя Хуан также не задавали коварных вопросов кузине Нанси. «Свидетели Иеговы». Он искупался при свете луны, лег и заснул. С настойчивостью, показавшейся мне подозрительной, он повторил, что старость — это нечто вроде «вседозволенности».

Единственный ее недостаток — робость. Паскуаль в это время заканчивал радиосводку. Тогда он был молод, у него имелся лишь скарб, носимый с собой, да единственный помощник. Целуя ее, я сказал ей на ухо: «Спасибо эндокринологу — теперь я убедился, что влюблен в тебя».

Описание книги Тетушка Хулия и писака

Он дожидался ее на автобусной остановке и провожал до дома, говоря: «Мне бы хотелось попробовать твоего медку», «Я изнемогаю от любви к тебе. » — и прочее и прочее. Такой беды следовало ожидать.

Мотыгами, факелами, пинками они обратили в бегство полчища оккупантов. Наклоняясь, чтобы поцеловать тетушку Хулию, я шепнул ей на ухо как мог язвительнее: «Блестящая победа. » Она подмигнула мне и утвердительно кивнула головой. Настоящим чудом было бы найти полицейского Умберто Киспе, который отвечал за рынок. Доктору Кинтеросу была приятна эта неофициальность, доверие, с которым относились к нему его соратники по гимнастике, будто лицезрение друг друга голыми и истекающими потом объединяло их в братстве, где исчезают различия в возрасте и положении. Приближаясь, он уже различил мост, развилку, хилые строения вокруг — киоски с напитками, сигаретами, дорожный пост, силуэты людей (лица их он не разглядел против света), бродивших вокруг хижин. Часть стены закрывал план города, прикрепленный кнопками.

Но и это было не самым страшным. Зажегся зеленый свет светофора — машины, стоявшие позади его автомобиля, стали сигналить. Паблито был великодушен — к Педро Камачо он не испытывал никакой злобы за то, что тот заменил его человеком из «Радио Виктория». Люди толкались, прокладывая дорогу локтями.

В дверях «Радио Сентраль» я столкнулся с Хенаро-сыном, у которого был на редкость возбужденный вид. Они транслировались с понедельника до субботы, каждая глава по полчаса (на самом деле получалось по двадцать три минуты, так как на рекламу отводилось семь). Он провел меня в свою клетушку и царственным жестом предложил единственно возможное место для сидения (не считая его собственного стула) — угол развалины, служившей ему письменным столом. При содействии соседей было установлено, что он механик, работает в мастерской «Инти» по ремонту моторов и автогенной сварке, расположенной в другом конце района, почти у подножия горы Эль-Пино.

Но Педро Камачо в раздражении заставил меня умолкнуть, давая понять, что все это — вполне естественно и он заранее знал, что так именно и будет. Литума долго смотрел на негра, на его торчащие кости, спутанные волосы, огромный рот, сиротливый зуб, тысячи покрывавших его шрамов, следил за дрожью, которая пробегала по телу спящего. Вот уже десять лет — с тех пор как им была избрана эта бродяжная профессия — он объезжал города и селения Перу, посещая врачебные кабинеты и аптеки, вручая образцы лекарств и проспекты «Лаборатории Байер». Они потребовали от девочки рассказать о том, что случилось, но она отказалась. От влюбленных мы унаследовали уважение к классическим ритуалам молодых возлюбленных района Мирафлореса тех времен (хождение в кино, поцелуи во время сеанса, прогулки под руку по улицам), а также непогрешимое поведение (в те доисторические времена девушки этого района приходили к алтарю целомудренными и позволяли прикоснуться к себе лишь после того, как возлюбленный был официально возведен в ранг жениха).

Тогда на глазах у публики дядюшка Хорхе поднялся и возопил, словно Дон-Кихот: «Замолчи, несчастный, я научу тебя уважать даму. » Затем он, как боксер, готовый к бою, направился к столику оскорбителя, но через секунду понял, что попал в глупейшее положение ибо выкрики псевдоклиента в адрес певицы были частью шоу. Ну конечно, Зоилита. В этот момент остановилось такси. Лейтенант Конча даже не повернулся и не посмотрел, как они вышли: он уткнулся лицом в комикс о приключениях Утенка Дональда («А сам держит журнал вверх ногами», — отметил Литума), Камачо же, напротив, сочувственно им улыбнулся. Скорее подавшись врачебным наставлениям, чем уверовав лично, он допустил, что дети могут быть шумными.

Жизненного опыта я набрался вполне достаточно. Он не ожидал подобной реакции от своих дочерей. Проникнув с помощью этой стратегии в квартиру Г, обвиняемый немедленно запер дверь. В то время я проходил курс права, но, сдав экзамены, тут же все забывал. Подозревая (так как это уже случалось), что секта есть не что иное, как объединение извращенцев, Кусиканки Апестеги и Тито Паринакоча потребовали, чтобы их отвели к обвиняемому.

В отличие от животных они слишком задерживаются в своем развитии и скольких разрушений стоит это запаздывание. Была суббота и он мог позволить себе не ходить в клинику — если только у сеньоры, произведшей на свет тройню, не возникнет каких-либо осложнений, — мог посвятить утро гимнастике, а затем попариться в сауне, прежде чем отправиться на церемонию бракосочетания Элианиты. Мы уже шли по улице Белен. С утра до вечера он околачивался в студиях «Сентраль» и «Панамерикана», делая все, что придется: помогал уборщикам, покупал билеты в кино и на бой быков обоим Хенаро, раздавал пропуска для прослушивания в студии.

И никогда не противилась епитимье. Я часто наблюдал, как он пишет. По этой причине мы старались реже видеться по вечерам и чаще — днем, когда я использовал свободные «окна» в радиовещании.

Иногда (а точнее, в день выплаты жалованья) я приглашал ее пообедать и тогда мы проводили вместе целых три часа. Сержант держал палец на спусковом крючке, а пистолет — на уровне груди. Двести-триста солей в месяц значительно увеличивали мой бюджет. Лучо спрятал чемоданчик с образцами и проспектами, снял галстук и пиджак (согласно швейцарским нормам фирмы коммивояжеры обязаны ходить в пиджаке и при галстуке, дабы создавать впечатление респектабельности) и окончательно решил не заглядывать к другу-капитану. Благодаря искусным врачам исполнительным сестрам, преданной, как Мария Магдалина, супруге и солидарности патронов «Лаборатории Байера» последние, кстати, проявили себя безупречно и с точки зрения участия и в денежных пособиях.

С некоторым опозданием я обнаружил, что она привлекательна. «Они все знают и что-то уже придумывают», — уверял я Хавьера, а он, обозленный тем, что я без конца говорю об одном и том же, отвечал: «В глубине души тебе до смерти хочется этого скандала, чтобы потом было о чем писать». Ричард — красивый малый, этакий молодой бог, бронзовый от солнца и моря. Он вытер глаза и включил мотор. Если кто-либо интересовался причиной бегства, он отвечал (а может быть, просто отшучивался), что диплом, над которым он трудился, открыл ему глаза. У судьи не было повода раскаяться в столь рискованной практике. Было еще рано, приглашенные только начинали прибывать.

Похожие книги на Тетушка Хулия и писака

В письме, полном яда, выражался протест против клеветнических нападок и намеков в адрес родины Сармьенто и Сан-Мартина, намеков, которыми изобилуют передаваемые по радио постановки (дипломат назвал их «драматические истории в сериях»). Девочка была тяжело ранена или уже скончалась. Маньяк. Разве не были они счастьем, целомудренным светом, самой жизнью.

По мере того как я читал, тетушка Хулия то и дело прерывала меня. Он ничего не видел, но не хотел зажигать фонарь. Тогда Хавьер попросил вызвать няньку, вырастившую его мать, братьев и его самого. Ведь по утверждению Хенаро-сына, тот слыл знаменитостью в Боливии.

Отзывы о Марио Льоса – Тетушка Хулия и писака

Тетушка Хулия звонила мне из магазина, что был на углу, по меньшей мере трижды в день. Я позвонил дяде Лучо и предупредил, что приеду вечером его поздравить. Имя его было Паскуаль. Она кивнула: «Я это вижу, Варгитас».

Мысль сделаться детоубийцей мучила его не меньше, чем сознание того, что тысячи людей обшаривали глазами (только ли глазами) сокровенные тайны плоти его дочерей. Юноша только что закончил свои визиты. Я вознамерился назвать свое произведение «Качественный скачок» и мне хотелось, чтобы оно было остраненным интеллектуалистским, сконденсированным и саркастическим, как рассказы Борхеса, которого в те дни я открыл для себя.

Как-то утром он поймал себя на том, что пнул мальчишку-нищего. Я никогда не бывал в ресторане «Боливар» и он показался мне изысканнейшим и элегантнейшим местом в мире, а еда — самой утонченной из всего, что я когда-либо пробовал. Инженер носился с грандиозными планами: выкорчевать деревья, вывезти ценную древесину, необходимую в строительстве домов и производстве мебели для состоятельных людей, вырастить здесь арбузы, а также плоды тропиков — ананасы, авокадо, гуанабану, лукуму на потребу изощренным вкусам всего света позднее — создать пароходную службу по рекам бассейна Амазонки.

Он потащил меня за рукав к бару «Бранса»: «Я должен рассказать тебе нечто абсолютно фантастическое. » Хенаро-сын провел несколько дней по делам в Ла-Пасе и там увидел в деле феноменальнейшую личность: Педро Камачо. Вот каким стал Лучо Абриль Маррокин через год после катастрофы: покинутый женушкой, сном и покоем, ненавидящий колеса, обреченный на вечную ходьбу по жизни пешком (sensu stricto) — без единого друга, кроме тоски. Сержант знал себя: подобные порывы обуревали его не раз.

Импресарио заставил меня покраснеть, заявив, что, поскольку у меня имеются «литературные наклонности», мне надо бы следовать примеру боливийца и поучиться у него методам завоевания масс. Все остальные тоже спали: лейтенант Конча уткнулся головой в кипу своих комиксов, Камачо и Аревало прижались друг к другу плечами на скамье у входа. Тупица. Но сержант сдержал себя, у него не дернулся палец и выстрела не последовало.

Негнущимися пальцами дон Федерико вынул бумажник, заплатил за порнопродукцию и тронул с места он чувствовал, что вот-вот столкнется с другой машиной, руль выворачивался из рук и автомобиль выписывал кренделя. Все началось с момента, когда он овдовел — лет двенадцать назад. Эта часть состояла из двух маленьких глав: «Теоретические упражнения» и «Практические упражнения», причем доктор Люсия Асемила подчеркивала, что первые непременно должны предварять вторые разве человек не является разумным существом, у которого мысль предшествует поступку. Гимнастический зал «Ремихиус» находился в нескольких кварталах от дома на улице Мигеля Дассо и доктору Кинтеросу доставляло удовольствие пройтись пешком. Она плакала, на лице ее, на руках и ногах были видны синяки. Повернул голову.

Но доктор Альберто де Кинтерос был не из тех, кого карты, юбки и напитки прельщали более положенного, так что среди его знакомых — а имя им легион — даже бытовал афоризм: «Его пороки — наука, семья, гимнастика». Мы с Хавьером ждали их у входа в театр «Сегура». Щеки у нее пылали, как у горянки и вид был очень довольный. Приятно было окунуться в праздник.

1. Автор книги: Марио Варгас Льоса
2. Популярное в категории – Книги / Современная проза
3. Скрибблер / Писака / (Джон Суитц)
4. Писака / Скрибблер / (Джон Суитц)

Хенаро-сын решил переждать еще полчаса, считая, что поклонницы устанут ждать и удалятся. Когда они подошли к комиссариату (мягко светящийся огонек в окнах обрадовал Литуму, как берег — тонущего), глухие колокола церкви Божьей Матери Кармен де ла Легуа пробили два часа ночи. Книги — это культура, а радиодрамы — пустяк, простое времяпрепровождение. Вот уж верно, подумал доктор Кинтерос, кто не отступает, тот своего добьется. Что ты обманул Хулиту, так как вы должны были идти в кино. Все произошло именно в этот момент.

Но это еще не все. Приближалась зимняя сессия. Однако из бесчисленных юношей Мирафлореса и Сан-Исидро, увивавшихся вокруг Элианиты и готовых на преступление ради женитьбы на ней, Рыжий, без сомнения, был самой неудачной кандидатурой и к тому же (доктору Кинтеросу стало стыдно, что он позволяет себе так судить о том, кто через час-другой станет его родственником) самым бездарным, туповатым и глуповатым. Я, раздраженный ожиданием, подумал было с надеждой, что дело наконец становится любопытным, но, едва появились «духи», канцелярист все тем же будничным голосом стал задавать им скучнейшие вопросы: «Как дела, Зоилита.

• Современная бесплатная библиотека электронных книг Скачать книги для,,
• Сексназ капитана Пантохи (2000) ( )

А, приветствовать их. Здесь тетушка Хулия вновь стала подшучивать над дядей Лучо по поводу его пятидесятилетия — рубежа, после которого все мужчины превращались в «старых хрычей». И через минуту: «Приговоренный к смерти не знает, что приговорен». В первые годы все шло прекрасно. Рандеву достигло своего апогея, как вдруг Адольфо ощутил спиной острие ножа.

Внезапно у судьи родилось предчувствие, что его кабинет в любой момент может стать сценой для стриптиза. Труд его назывался «Пословицы и поговорки в творчестве Рикардо Пальмы». Нечто в стиле Хемингуэя. Он купил ее на чаевые, заработанные в магазине и на складе матрацев фирмы «Глубокий сон», что на авениде Раймонди. Глаза его пощипывало.

Это — вор». Было чуть за полдень. После развода они остались добрыми друзьями. Полем битвы для техников служили улицы, поля, они выискивали, охотились и истребляли, получая директивы, научную и техническую помощь из Главного штаба, возглавляемого доном Федерико (кроме него в состав штаба входили еще шесть технократов, только что отправившихся обедать). Найдя ее, убедился при свете фонаря: замок в полной сохранности.

Вот и сейчас: он пришел на автостоянку (взглядом кондора окинул свой «додж», убедился, что тот вымыт), включил зажигание (по часам выждал две минуты, пока согреется мотор), а мысли его, подобно бабочкам, пляшущим вокруг огня, вновь возвращались ко временам и местам его детства, к заброшенной в сельве деревушке и к тому случаю, который определил его судьбу. Кот и крыса».

Сейчас же. » Ему показалось, будто он сходит с ума, едва увидел (все свершалось так быстро — он почти не отдавал себе отчета в происходящем), что к нему бежит Тереса и не удерживает сестру, а приходит к ней на помощь. Как всегда, он был чрезвычайно серьезен. «Единственное, что для него имеет значение, это пища», — подумал Литума. Был и подзаголовок: «Что говорили Сервантес, Шекспир, Мольер и др.

Была ли девочкой Сарита Уанка Салаверриа. Зато мы постоянно общались по телефону.

Отдав должные распоряжения, доктор де Кинтерос напомнил, чтобы в случае серьезной необходимости ему звонили в гимнастический зал «Ремихиус» или — в час обеда — домой к его брату Роберто, затем добавил, что вечером зайдет в больницу. Было шесть утра, он был свободен. Духи являлись в автобусах, маршрутных такси, гуляли по улицам. Вот таким образом, вместо того чтобы где-то с кем-то танцевать, я предпочитаю отправиться с тобой в кино.

После бессонных кошмарных ночей наступали жуткие дни. Но с уверенностью, рождаемой опытом, Лучо понемногу преодолевал застенчивость и извечные предубеждения, действовал смелее, отрабатывал технику, проявлял инициативу и через несколько недель, как и было указано в «Упражнениях», обнаружил, что щелчки, которые он щедро раздавал повсюду, пинки, заставлявшие реципиентов реветь во все горло, щипки, отмеченные синяками на теле, даже доставляют ему удовольствие. «И жизни тоже», — подумал сержант и попрощался, громко щелкнув каблуками. Беседа с Хенаро-сыном, примирение с тетушкой Хулией меня здорово подстегнули и я вернулся в свою будку с горячим намерением взяться за рассказ о «летающих» мальчишках.

Скорее очарованных, завороженных, загипнотизированных. Все случилось мгновенно, она не ожидала этого и от удивления даже остановилась. Время от времени он приветствовал легкой улыбкой знакомых. Доктор обнял племянника за плечи, потрепал волосы, точь-в-точь как сделал это недавно в комнате его сестры и жестом успокоил водителя, следившего за ними в зеркальце: «Парень перебрал спиртного».

Он шел, посмеиваясь, сквозь туман, сквозь ночь, сквозь дождь, довольный своим остроумием и в этот момент расслышал шум. Ему стало стыдно при мысли, что эти неблагодарные могут догадаться, как он унижен. Но негр существовал: он был на месте. Казалось, единственной его страстью было истребление отвратительных крыс.

«Народ я ни в грош не ставлю», — думал он. Они были вялыми, ленивыми мальцами, любителями ничегонеделанья (кроме жвачки и футбола) и не проявляли никакого энтузиазма, когда дон Федерико разъяснял, какое будущее им уготовано. Значит. Одет он был в свой обычный черный костюм, при галстуке-бабочке и курил вонючие сигареты «Авиасьон». Доктор Кинтерос не забыл, что в такие же годы и у него были трудные дни, когда он стоял перед выбором — медицина или аэронавтика. Около полуночи, когда мы пересекали с ней площадь Сан-Мартина, чтобы сесть в автобус, я заметил Педро Камачо, выходящего из «Радио Сентраль».

То было первое свидетельство о впечатлении, которое произвело перо Педро Камачо на семьи жителей Лимы. После этого он отправился в свою комнатушку на улице Колон.

Тогда Худышка Нанси дала согласие, а потом распрощалась с полудюжиной юношей Мирафлореса. Дон Федерико Тельес Унсатеги очень вежливо напомнил наглецу, что морские свинки сродни крысам. Все эти земные темы ни капли не интересовали его.

Вместе с тем ему была горька мысль о том, что, возможно, его имя будет втоптано в грязь. После чего он вновь обретал надежду и пребывал в состоянии эйфории. Их охватила вязкая, почти густая ночь. Мы подошли к Камачо.

Мы отредактировали объявления, съели по жареной рыбе, выпили холодного пива, провожая взглядом сереньких мышек, сновавших временами по балкам у потолка ресторана «Раймонди» и как будто специально запускаемых туда, чтобы подтвердить вековую историю этого заведения, после чего Хенаро-сын рассказал мне еще об одном конфликте с Педро Камачо. Другой бы, располагая таким состоянием и внешностью — чуть тронутые инеем виски, упругая походка, элегантность манер (чем он привлекал завистливые взгляды даже абсолютно неприступных дам), — другой бы, повторяем, воспользовался своим временным положением холостяка и тряхнул стариной. Он мечтал отправиться в Испанию (так же как я — во Францию) и мысль о мантилье пришла ему в голову после того, как он напал на рекламу в какой-то газете. Бог мой, какая глупость: разве он не врач. Как можно сравнивать.

Она смиренно согласилась и с тем, что из семейных развлечений были исключены, как губительные для нравственности и духа, кинематограф, танцы, театр, радио и, как наносящие ущерб семейному бюджету, рестораны, путешествия и все связанное с попыткой украсить себя или свое жилище. То была вечная шутка по поводу его возраста и увлечений и доктор переносил ее стоически, с чувством юмора: «Не надорвитесь, доктор, помните о внуках. » На этот раз шутка прошла мимо его ушей ибо доктор старался вообразить, как прекрасно будет выглядеть Элианита в подвенечном платье, сшитом на заказ парижским домом моделей «Кристиан Диор».

Кузина изображала с ней пируэты тореро, заворачивалась в нее, хохоча во все горло. «Море» в это время ограничивалось аплодисментами, вздохами, прикосновением к своему любимцу, который, хотя и без кровинки в лице, улыбался и бормотал сквозь зубы: «Пожалуйста, друзья, только не расцепляйте руки. » Но вскоре нам пришлось отражать форменные атаки.

Три дня спустя я увидел Педро Камачо собственной персоной. Радиоволны буквально захлестывали музыкой тропиков, мексиканских и аргентинских напевов программы были составлены просто, без особой выдумки, но отличались целенаправленностью, например: «Заказы по телефону», «Серенады в день рождения», «Сплетни из мира кулис», «Кинолента и экран». Жуткие завывания Лучо вначале лишь пугали его жену, но дело кончилось тем, что у нее случился выкидыш. Однако семейный очаг, напоминавший гнездо голубков, с уютно горящим под музыку Вивальди камином, в чем-то сохранил следы терапии профессорши Асемилы (как свет давно угасшей звезды, доносящийся сквозь далекие пространства или растущие еще какое-то время волосы и ногти покойника). Испытание было ужасным, учитывая ранимость будущего писателя. Духи имели обыкновение подшучивать над канцеляристом: скажем, звонили ему на рассвете по телефону сняв трубку, он слышал на другом конце провода неповторимое хихиканье своей прабабки, скончавшейся полвека назад и с тех пор пребывавшей в чистилище (об этом она сообщила ему лично).

В первый раз, когда, стоя на коленях у себя в гостиной, Лучо образно воссоздал события недавнего прошлого, он потратил на это час когда он в своей игре дошел до нападения жуликов на поверженного коммивояжера, Лучо испытал такой же страх и боль, как и в день события он упал как подкошенный, весь в холодном поту и разрыдался. Адольфо повернулся: над ним стоял какой-то тип, одноглазый, двухметрового роста. Донья Сойла была покорной, бережливой женой, во всем стремящейся усвоить принципы — некоторые определяли их как «эксцентрические выходки» — своего мужа. Несколько взволнованный, он увидел, как в церковь под звуки свадебного марша входит невеста.

Однако Хенаро-сын улыбался, оставаясь глухим к моим пессимистическим пророчествам. Рассказ должен был быть сдержанным и лаконичным, тщательно продуманным. В те дни я как раз посмотрел мексиканский фильм (много лет спустя я узнал, что это была картина режиссера Бунюэля и узнал, кто такой сам Бунюэль) «Забытые», который мне очень понравился. Употребление спиртных напитков во время несения службы. Для него это было все равно что складывать кубики, решать головоломку или кроссворд. Литума рассказал ему про негра, но на Сарате произвела впечатление лишь история с бутербродами. Чувствовалось, что он верит совершенно во все, о чем говорит в то же время было ясно и другое: он — самый уважительный и искренний человек в мире.

Вытерпев полтора часа на экране Долорес дель Рио с ее стенаниями, объятиями, ласками, рыданиями, бегущую по сельве с распущенными волосами, мы вернулись в дом дяди Лучо опять пешком. Свернувшись в клубок, спал на полу подвала. Трех тысяч солей прежде мне с лихвой хватило бы на мои грешки: сигареты, кино, книги. Хавьер проходил практику в Центральном ипотечном банке и всегда отыскивал предлог, чтобы по утрам удирать в «Радио Панамерикана». Паскуаль скрипел: «Черт побери.

Доктор дон Барреда-и-Сальдивар приказал стражникам снять с обвиняемого наручники и выйти. Мы попрощались у подъезда здания «Панамерикана» и договорились с тетушкой Хулией встретиться под предлогом посещения кино. о Боге, Жизни, Смерти, Любви, Страданиях и т. д».

Легкими прыжками прокрался назад, чувствуя, как рвется наружу сердце. Глотая спартанскую закуску, он вовсе не думал о прошлом этого южного порта страны, не вспоминал о высадке героя Сан-Мартина и его Освободительной армии. Парень жил в одном из пансионов центра столицы, на площади Второго Мая.

Видимо, Роберто, погруженный в свои дела, не был способен дать юноше нужный совет. Чтоб ты сдох. Ночь в Кальяо — влажная и темная, как волчья пасть. Его неприязнь к аргентинским актерам и актрисам не связывалась с корыстными соображениями. Наступал момент, когда двое героев, разговаривая, пересекали главную площадь. «Кот погнался за крысой, опрокинул ящик, другой, вот и обвал», — подумал сержант и представил себе несчастного кота, распростертого среди крыс, раздавленного грудой мешков и бочек.

Затем он услышал, как парень заперся изнутри. Все эти часы отличались завидной продуктивностью и «творческой отдачей» и отдача эта была весьма звучной.

Этим размышлениям Лучо следовало предаваться систематически, в любой час и в любом месте. Когда мажордом принес сок папайи, чашечку черного кофе и поджаренный ломтик хлеба с медом, Альберто де Кинтерос был уже побрит и одет в серые вельветовые брюки, мокасины без каблуков и зеленую куртку с высоким воротом. —Это человек, животное или вещь.

Сержант сделал ему знак встать, но, по всей видимости, негр его не понял. Согласно инструкции, он выкрасил автомобильчики в подлинные цвета разбившихся тогда в катастрофе, то же самое он проделал и с кукольными платьями (у него были способности к рисованию, так что мундир полицейского, лохмотья на девочке и даже грязь у нее на теле получились как настоящие). Все они находились в чистилище, все посылали нам приветы, все просили молиться за них. В толпе мелькали официанты, разносившие шампанское.

И думал: «Откуда же ты взялся, черный. » Наконец он протянул свой отчет лейтенанту, тот открыл покрасневшие глаза. Накрапывал дождь, неслышно падая на волосы и на одежду. Нарушение этих пунктов всегда каралось телесными наказаниями.

Слышались шутки, смех, тосты все, буквально все говорили о том, как прекрасна невеста. Однажды она меня порадовала, сказав: «Хулита обладает такими качествами, при которых возраст, кузен, уже не играет никакой роли». Когда мы закончили работу над рекламой, уже было поздно отправляться в Мирафлорес.

То была привычка, родившаяся в начале его судебной карьеры даже самых закоренелых преступников он допрашивал наедине, без охраны, по-отечески беседуя с ними и на этих «tete-a-tete» обвиняемые обычно открывали ему душу, как грешник исповеднику. Я уеду в Буэнос-Айрес», — день и ночь мрачно твердил детоубийца. На рассвете он почувствовал укусы стальных зубов. И действительно, сюда стянулись коллекционеры автографов.

Во-первых, у него было всего два сына. Сержант отметил в своем докладе: полицейский Роман «употреблял спиртные напитки в служебное время», хотя прекрасно знал, что лейтенант Конча, человек, относившийся с пониманием как к собственным, так и к чужим слабостям, не обратит на его замечание никакого внимания. (Впоследствии я узнал, что он известен под таинственной кличкой Батан. ) Его рабочими инструментами были: толстая доска, дверь, снятая с петель, стиральная машина с водой, свисток, рулон фольги, вентилятор и прочие предметы домашнего обихода. Затем он стал конструировать «семейные» ловушки на просторном основании, в которых затейливое проволочное устройство одним махом придавливало папашу, мамашу и четырех крысят.

Здесь оказалось меньше людей и можно было перевести дух. Он почти оглушил себя собственным голосом. Достаточно было закрыть глаза, как в маленькой студии «Радио Сентраль» раздавались голоса прохожих, можно было различить отдельно брошенные слова, шутки, восклицания — все, что обычно слышишь, рассеянно бредя по многолюдной улице. Это событие стало главным в его жизни. Литума прекрасно знал, что полицейский находится на другом конце своего квартала — где-нибудь в «Happy Land» или «Blue Star», в любом другом баре или борделе для моряков в глубине узенькой улочки, которую острые на язык жители называли «Улицей Сифилитиков».

Лучо выезжал из города на шоссе. В лучшем случае Хенаро-сын узнавал через рекламные агентства, через коллег и друзей, сколько стран уже купили радиодрамы, предложенные ему и как они были восприняты радиослушателями в худшем — он решал все сам исходя из названий или по принципу «орел или решка».

Она говорит (это уже обращаясь к нам), чтобы я сердечно приветствовал вас и просит по возможности время от времени молиться за нее, чтобы она поскорее могла покинуть чистилище». Просунув голову в окошко, я обнаружил, что за машинкой сидел Педро Камачо. Он не мог двигаться, но не ощущал и боли, только облегчающий душу покой. Он тут же сообщил мне, что возмущен отсутствием такта у «торгашей» (только так он теперь называл обоих Хенаро). С тех пор все стало на свои места.

«Нельзя тебе замыкаться в своей башне из слоновой кости», — посоветовал он. Мерзкий тиран. И тут же: «Без сомнения, он — дикарь». Это была тетушка Хулия. Отомстим за себя.

Он пояснил ей, что, несмотря на необходимость рассказать о случившемся со всей объективностью, совсем не обязательно задерживаться на отдельных деталях и даже освободил ее от изложения таких подробностей (здесь доктор дон Барреда-и-Сальдивар поперхнулся, ощутив некоторую неловкость), которые могли бы ранить ее целомудрие. Доктора Асемилу не задевало, что ее называют «знахаркой», «нечистой силой», «растлительницей растленных», «отчужденной» и прочими мерзкими кличками. Лучо Гатика оказался низенького роста, с мертвенно-бледным лицом. Жулик-карманник уснул в другом углу и его лицо все еще сохраняло испуганное выражение. Практические занятия в отличие от теоретических основывались на четких предписаниях.

Дон Федерико Тельес Унсатеги скрывал ее, никогда не забывая при этом своего плана. Негр не бросился на сержанта, а просто пытался пробежать сквозь него. «Наверное, его уже увезли в Лиму», — подумал он.

Действительно, «свидетели Иеговы» находились здесь. Два. Рыча, гаркая, хрюкая и завывая, Батан фонетически изобразил зоологический сад в Барранко, при этом значительно обогатив его. Сочинитель не возражал против моих вторжений, казалось, ему даже приятно присутствие постороннего, наблюдавшего, как он «творит».

Оркестранты сменялись и нам пришлось вернуться к столику. Иными словами, я стал писать рецензии на книги, публиковать репортажи в журналах и воскресных приложениях к газетам. Комаришка Очоа включал запись гудков и шума автомобилей, но все остальные уличные звуки производил самолично один Батан, щелкая языком, клекоча, подсвистывая (казалось, он все это делает одновременно). Негр, ударившись, захрипел Литума дал ему пинка и увидел, как тот валится, будто тряпичная кукла, наземь.

Резкий удар вырвал из рук Лучо девочку, а самого его погрузил в звездную темень. Они с Нанси сразу же пошли танцевать, а я, притиснутый толпой к столику, все говорил Хулии о театре и об Артуре Миллере. Я уже бросал на Хавьера убийственные взгляды, как вдруг часы пробили полночь. Месяц. От филологического кошмара, связанного с прежним коллекционированием, у него осталась привычка истязать меня пословицами, как говорится, без зазрения совести.

Он часто рассказывал о своем родном городе, где у него была невеста и только ждал момента, когда, получив диплом, уедет из опостылевшей Лимы и осядет в Камане, чтобы посвятить себя служению прогрессу. Альберто де Кинтерос часто слышал, как его дочь Чаро и ее подружки сравнивали Ричарда с Чарльтоном Хэстоном и утверждали, что кузен куда красивей последнего и эти слова заставляли юношу краснеть как маков цвет.

Я попросил канцеляриста вызвать моего брата Хуана. Я спросил его, не смягчил ли писака свои нападки на аргентинцев. Стихийные бедствия — дожди, эпидемии, наводнения — и человеческая ограниченность: отсутствие рабочих рук, леность, глупость «трудяг», алкоголь, отсутствие средств — все это одну за другой убивало мечты пионера. Все шло прекрасно: Маргарита и Роберто умели принять гостей на высоком уровне.

Дыра была достаточно велика, чтобы в нее мог пролезть на четвереньках взрослый человек. Несколько минут прошло в молчании. Затем с медлительностью священнослужителя встал (до этого он сидел на подоконнике около примуса), подошел к чемодану и стал извлекать из его недр, как иллюзионист извлекает из цилиндра голубей и флажки, абсолютно неожиданный набор предметов: парик английского судьи, накладные усы различных размеров, каску пожарного, военный орден, маски толстухи, старика, глупенького ребенка, жезл регулировщика уличного движения, зюйдвестку и трубку старого морского волка, белый медицинский халат, накладные носы и уши, ватные бороды Он механически перебирал все эти предметы и — может, чтобы мы лучше оценили их или подчиняясь внутренней потребности, — то вынимал их, то снова прятал, укладывая и вновь доставая с ловкостью, выдававшей старую привычку и постоянное занятие этой коллекцией.

Его супруга и дочь находились в Европе, обогащая эрудицию и обновляя гардероб, так что раньше конца месяца их ждать не следовало. В каждой из драм героем был пятидесятилетний мужчина, «удивительно хорошо сохранившийся». Он видел его лишь одно мгновение, когда они пересекали освещенный круг под фонарем.

Доктор приказал подать себе завтрак и, пока его готовили, позвонил в клинику. Гумерсиндо Тельо потер запястья и поблагодарил за доверие. Мальчик вскочил с матраца, схватил палку и криками разбудил надсмотрщика и батраков. В связи с чем обвиняемый предложил им почитать издание «Проснись. » стоимостью в два соля и выходящее каждые две недели, которое помогло бы им освободиться от сомнений как по данному, так и по другим вопросам веры и просвещения и к тому же доставило бы полезное развлечение. Я приходил к тете Лауре, но, увидев меня на пороге, она подносила палец к губам, а сама продолжала сидеть, прижавшись к радиоприемнику, как бы для того, чтобы не только слышать, но и вдыхать, осязать (то дрожащий, то сдержанный, то горячий, то нежный) голос боливийского артиста. Приехал в эту область и инженер Ильдебрандо Тельес со своей молодой женой (ее имя Майте и фамилия Унсатеги свидетельствовали о том, что в жилах женщины текла голубая кровь басков) и маленьким сыном Федерико.

Именно доктор Швальб посоветовал Лучо Абрилю Маррокину обратиться к докторше и сам со швейцарской пунктуальностью, породившей наиточнейшие часы в мире, устроил свидание. Он молча уставился на нас, как фокусник, довольный произведенным эффектом. Услышав, что речь идет о его землячке, он проявил необычайную галантность.

Что ты говоришь. Мы блуждали по пустынным улицам Мирафлореса (каждый раз при появлении автомашины или прохожего мы отстранялись друг от друга) и говорили обо всем на свете, а в это время нас поливал тихий дождик (стояло то мерзкое время года, которое в Лиме называют зимой).

Мы считали, что оформление бара выдержано в экзистенциалистском духе. С нетерпеливым жестом он ответил, что снял себе «студию» недалеко от «Радио Сентраль» на улице Килка и что он великолепно чувствует себя где угодно: разве весь мир — не родина артиста. Там, во мраке, едва освещенная лампочкой, чудом уцелевшей после полчищ охотников за собаками, с трудом угадывалась стена склада.

Педро Камачо казался человеком, не способным тратить свое время, свою энергию ни на дружбу, ни на что иное, что могло бы отвлечь его от «искусства», то есть от его работы или, скорее, порока, страсти, сметавшей все преграды: людей, предметы, желания. Какова будет реакция Худышки. Литума застал подчиненного за игрой в классики. Но дело обстояло иначе. По всему саду были укреплены зонты, под которыми разместились столики.

На этот раз, поверив в свое выздоровление, он снова, но уже намеренно взял такси, чтобы доехать до «Лаборатории». Он знал их. В любое время, вспоминая о Педро Камачо, я знал: он пишет много раз я видел, как он делает это, стуча двумя резвыми пальчиками по клавишам «ремингтона», уставясь на валик горящими глазами, — и всегда я испытывал смешанное чувство жалости и зависти. Зато все время расписывали добродетели Сариты, будто выставляя дочь на продажу.

Она привезла его в отель. Она посмотрела на меня с таким удивлением, будто на глазах у нее совершилось чудо. Ненавижу тебя. Да, с тех пор как он поселился в Ла-Виктории, в любой час и в любом месте. Если вор не один, тем хуже для них и лучше для него. Воспоминание, от которого у судьи зашевелились волосы на затылке, нахлынуло неожиданно, едва он увидел лицо Гумерсиндо Тельо и одновременно — немигающий взгляд человека с велосипедом и журнальчиком «Проснись. », доводивший его до кошмаров. Теперь она не только била его, но и кричала: «Проклятый.

Мы действительно шли в кинотеатр, но здесь выбирали самые последние ряды партера, где (особенно если фильм был плох) могли целоваться, не мешая другим зрителям и не опасаясь быть узнанными. Слезы омывали его лицо. Он особенно упирал на два заглавных А, как если бы хотел подчеркнуть, что «лишь слепцы не замечают солнца». Его указательный палец поочередно упирался то в мою машинку, то в машинку Паскуаля. После нескольких безуспешных кругов и многочисленных свистков.

Я вновь встретился с Педро Камачо через несколько дней после инцидента с машинкой. Как они любезны — позвонили мне. » Потный и красный, будто вареная креветка, Рыжий Антунес искрился от счастья: «Теперь и мне тоже будет позволено называть вас дядей, дон Альберто. » — «Конечно, племянничек, — похлопал Антунеса по плечу доктор Кинтерос. — Можешь даже называть меня на ты». Но «свидетеля» уже прорвало — он разрыдался, закрыв лицо руками. Новенький «фольксваген», приобретенный в кредит одновременно с брачными узами — это было три месяца назад, — ждал юношу на площади под развесистым эвкалиптом. Но вместо того чтобы кланяться зрителям, негр встал на колени и умоляюще протянул руки, глаза его были полны слез, огромная щель рта открылась и оттуда вырвались звуки, горькие, яростные, путаные, как головоломка, как никому не понятная музыка.

Как. Мало того, билеты в театр лежали у Хавьера в кармане. Учитывая, что Педро Камачо был и режиссером и актером в каждой постановке, ему приходилось проводить в студии около семи часов в день ибо репетиции и запись программы длились по сорок минут. Но эта же работа превратила его в отверженного. Десять минут спустя, когда в сопровождении двух стражников вошел обвиняемый, доктор дон Барреда-и-Сальдивар, увидев его, сразу понял, что секретарь был несправедлив в своих суждениях. Дядя Лучо оплатил счет и мы ушли.

Урывая часы от занятий в колледже «Канадские братья» и от сна (но не от отдыха ибо с момента трагедии он уже никогда больше не играл), Федерико усовершенствовал мышеловки, добавив лезвие, перерезавшее тело животного. Да, это вор, вор. С тех пор как начался мой роман с тетушкой Хулией, я меньше уделял внимания лекциям, больше — сочинению рассказов (пирровы победы), а потому был плохо подготовлен для такого испытания. После долгих колебаний и переговоров хозяин мастерской «Инти» сам проводил полицейских к месту, где, по его словам, мог находиться Гумерсиндо Тельо: несколько дней назад механик, пытаясь обратить его и товарищей по работе в свою веру, пригласил их туда на обряд крещения (этот ритуал, как заявил вышеупомянутый сеньор Принсипе, никоим образом его не убедил).

Последний вот уже восемь месяцев — то есть со дня, когда он появился в доме 12 (личность это была странная, можно сказать — темная), — преследовал Сариту Уанку (причем ни родители девочки, ни соседи не догадывались об этом) сомнительного рода комплиментами и непристойными намеками. Разве дети не подрывали семейный бюджет самым варварским образом.

Хавьер, проявив скептицизм, заверил меня на этот раз, что вся история выдуманная и что воздушный поток от поднимающегося самолета не поднимет и новорожденного. Очень часто я представлял себе французского императора с длинноносой физиономией боливийского писаки и некоторое время мы с Хавьером даже называли его Андским Наполеоном (это прозвище мы иногда заменяли на Креольский Бальзак). Да, так и есть: вор. После передачи сводки в восемь утра я отправился в центр города, заглянул в цветочный магазин и послал ей букет роз, который обошелся мне в сто солей и прикрепил к нему визитную карточку, где после долгих сомнений написал фразу, казавшуюся мне образцом лаконизма и элегантности: «С глубокими извинениями».

Доктор втолкнул Ричарда в машину, дал водителю адрес, сел сам. Но дон Федерико всю свою жизнь посвятил одному-единственному крестовому походу и не позволял кому-то или чему-то (за исключением сна, пищи и общения с семьей) отвлекать его. Именно в этот момент, к вящему своему нравственному и физическому страданию, Федерико Тельес Унсатеги увидел журнал, сунутый в открытое окно «доджа» уличным торговцем: яркая обложка греховно сияла в лучах утреннего солнца. Ибо в конечном счете он был все-таки человеком и в его мозгу однажды зародилась идея о наследниках духа и крови, каковые с молоком матери должны были впитать ненависть к омерзительным тварям и, получив специальное образование, со временем продолжили бы его начинание, возможно и за пределами родины. Старшая дочь выкрикивала ругательства вроде: «Жадина.

Она лежала в нервическом припадке (по словам потерпевшей, в припадке она даже клацала зубами), а насильник сорвал с нее одежду и обрушился на сопротивлявшуюся девочку. Создавалось впечатление, будто в долгие свободные часы своей жизни в боливийском имении она читала преимущественно аргентинские журналы да еще, видимо, два-три романа, которые сочла достойными запоминания.

Сержант рванулся было, схватился за кобуру, потом замер. На следующий день, когда мы пили традиционный кофе в десять утра в «Бранса», я рассказал Педро Камачо о подвигах поклонниц Гатики. Эту часть инструкции доктор Люсия Асемила озаглавила «Прямые действия» и Лучо казалось: перечитывая листки, от слышит ее наставления. Дед». Враво-о-о-о.

Робка она была настолько, что привела в полное отчаяние организаторов конкурса на титул «Мисс Перу», поскольку никак не соглашалась принять в нем участие. — кричал Хавьер). Для него продолжение рода не имело иной цели, кроме продолжения антикрысиной войны. Сержант спустился в подвал и открыл дверь.

Полицейские незамедлительно направились туда. Тетушка Хулия еще раз поблагодарила меня за розы — я увидел букет на серванте в зале и роз там было совсем немного, — и, как всегда, стала острить, требуя, чтобы я покаялся и рассказал, что за «программа» была у меня в тот вечер, когда я надул ее: девица из университета или вертихвостка на радио. В полдень мой мозг пылает, как факел.

Спотыкаясь о невидимые кочки, морщась от бьющего в нос зловония исходившего от экскрементов и пищевых отбросов, сержант Литума обходил залитые мочой уголки квартала в поисках Курносого и думал: «Холод рано уложил сегодня ночью бродяг». Посещение медиков и провизоров городка заняло у него около трех часов. Несмотря на то что дикторы этой радиостанции не являлись аргентинцами (как сказал бы Педро Камачо), они заслуживали того, чтобы быть ими. Я обычно забирался в его каморку под предлогом занятий: дескать, в моем «курятнике» слишком шумно и людно. Еще у входа меня потрясла атмосфера религиозного экстаза, царившая в застекленной клетушке с пыльным зеленым ковром, которая громко именовалась «Студия записи 1 Радио Сентраль».

Почти шепотом проговорил, что в Боливии, где он всегда работал в собственном «ателье», у него никогда не возникало проблем «из-за тряпок». Раздавшийся крик застал его врасплох от неожиданности он выронил фонарь и тот покатился по полу, освещая ящики, мешки — похоже, с хлопком, — бочки, древесину и вдруг высветил (мимолетно, неправдоподобно) фигуру негра голый и скрюченный, тот пытался руками прикрыть лицо и в то же время сквозь щели меж пальцев огромными испуганными глазами уставился на фонарь, будто единственную опасность для него представлял именно свет. Он бормотал какие-то отрывочные фразы, в которых удивленная супруга различала неизменное слово «Ирод». Хавьер сделал вывод, что тетушка Габи и дядя Хорхе, набравшись виски, ничего не поняли и в их сознании могло зародиться лишь смутное подозрение, но они не хотели поднимать скандал, поскольку еще не все ясно.

Я подтвердил: мол, ничуть в этом не сомневаюсь. При этом ее пронизывала дрожь, как девочку перед алтарем в день первого причастия. Только вдалеке слышны море и шум редких автомобилей. Да, он веселился больше всех.

Пересекая Университетский парк, я столкнулся с Хенаро-отцом, патриархом собственников радиостанций «Панамерикана» и «Сентраль». Но не только это привлекло моего друга: «Негро-Негро» был самый темный ночной клуб во всей Лиме, на деле — подвал под аркой одного из домов на площади Сан-Мартина, где размещалось не более двадцати столиков.

Он был настолько обескуражен, что даже не мог представить себе наказания, соразмерного проступку. Через оконце его каморки я увидел писаку, охраняемого Хесусито и Хенаро-отцом. А чем платят им наследники за все страдания и бессонные ночи. По четвергам я всегда обедал в доме дяди Лучо и тетушки Ольги. — спросил Яблочко Аревало, вставая и принюхиваясь к негру.

Позднее Гумерсиндо Тельо покинул квартиру Г, предварительно посоветовав Сарите Уанке Салаверриа не обмолвиться о происшедшем, если она хочет дожить до старости (он даже потряс ножом в доказательство, что говорит серьезно). Естественно, Початка на месте не оказалось. Вскоре в домах моих родственников я имел возможность собрать и другие свидетельства. Перико ограничился тем, что поцокал языком и поднял два пальца — средний и указательный — в приветствии, вывезенном из Техаса.

Но и это еще не все. Я все крутился и вертелся в кровати, пытаясь заснуть и стремясь убедить себя, что виновата была прежде всего сама Хулита, навязавшая мне эти экскурсии в кино всякими недостойными уловками. Сержант Литума поднял воротник плаща, потер руки и приготовился исполнять свой долг. На самом же деле все было гораздо торжественнее мессы.

Он носился по волнам на своей доске — серфе — даже в непогожие зимние месяцы, увлекался баскетболом, теннисом, плаванием, футболом — словом, был из тех парней, у которых торс отшлифован всеми видами спорта и которых Негр Умилья называл «смерть педерастам»: ни капли жира, широкие плечи, выпуклая грудь, осиная талия, а мускулистые, длинные и ловкие ноги заставили бы побледнеть от зависти лучшего боксера. Эта враждебность обернулась трагедией, когда блондинка вновь забеременела. Запись, видимо, длилась не более получаса: десять минут на репетицию, двадцать — собственно на запись, но мне казалось, что спектакль длится часы. То ли в Чикаго, то ли в Сан-Франциско или в Майами — тетушка Хулия не помнила, где именно, — молодой Адольфо покорил (как он считал) некую даму в одном кабаре. За огородом остались приглядеть надсмотрщик и два батрака — их шалаши стояли поодаль от хижины хозяина, где спали Федерико и его сестренка. «Эх, Роберто, ах, Маргарита, какие они легкомысленные. » — думал доктор Кинтерос, но без осуждения, скорее снисходя к слабостям брата и его жены.

Мы отказались от посещения «Бранса» на авениде Ла-Кольмена, так как здесь собирались все сотрудники «Радио Панамерикана» и «Радио Сентраль». Сосчитав до трех, он зажег фонарь. Что ты — дикарь и чтобы ты позвонил ей и извинился. Согласно инструкции, данной в «Упражнениях», Лучо теперь каждую ночь разыгрывал по шестнадцать мини-представлений случайной (. ) трагедии. О боливийском писаке он всегда отзывался восторженно искренне восхищался им.

По описаниям медиума, загробная жизнь была совсем будничной, невоодушевляющей. Волна веселья, рожденная музыкой, солнцем и вином, от молодежи поднялась до людей зрелого возраста, а там увлекла и стариков и доктор Кинтерос с удивлением наблюдал, как восьмидесятилетний родственник — дон Марселино Уапайя — что было мочи старался, насилуя свои похрустывающие суставы, настигнуть быстрый ритм «Серого облака», придерживаясь за свояченицу Маргариту. Здесь, содрогаясь от омерзения, он долго рассматривал ужасающее свидетельство. Доктор быстро вышел, бросив искоса взгляд на Рыжего. Вот почему». Дядя Лучо в порыве энтузиазма заявил: пятьдесят лет бывает лишь раз в жизни — и предложил поехать в ресторан «Боливар».

С тех пор с точностью небесного светила «свидетель Иеговы» являлся к нему в разное время дня и ночи, желая просветить судью и навязывая ему брошюры, книги, журналы всевозможного формата и тематики, пока наконец судья, уверившись в невозможности оградить свой семейный очаг с помощью цивилизованных методов убеждения, не прибегнул к содействию полиции. Сколько миллионов подобных случаев происходит на земном шаре. Церемония закончилась.

Куда же запропастился Курносый Сольдевилья. Благодаря бережливости супруги молодожены вскоре погасили все долги, возникшие за время болезни и приобрели в рассрочку новый «фольксваген», разумеется желтого цвета.

Усатую н прыщавую Хосефину Санчес, которую я столько раз видел в момент записи ее партии со жвачкой за щекой или со спицами в руках, обычно отрешенную от происходящего (нередко она даже не понимала, что произносит, — об этом свидетельствовал ее вид), с трудом можно было узнать в серьезной женщине, сидевшей передо мной. «Сны сбылись, я убил собственную дочь. Позднее Хавьер уколол меня: «Ты напоминал попугая, проглотившего возбуждающую таблетку». Однако донья Сойла никогда не пыталась сокрыть свой грех, не таила его от мужа, который в этот момент на своем «додже» уже въезжал в оживленный квартал Мирафлорес дон Федерико говорил себе, что откровенность жены помогала ему если не искоренить, то по крайней мере учитывать слабость супруги. Нет, вру: однажды я обнаружил у него «Бюллетень членов Национального клуба».

Таким образом, он округлился до пяти тысяч солей. Чтобы скоротать бессонную ночь и как-то развлечься, Лучо решил испытать на практике эффективность «Упражнений», не веря в их терапевтическое свойство. Глаза юноши остекленели, голос прерывался.

Продукцию эту выпускала компания СМО — разновидность радиотелевизионной империи, управляемой Гоаром Местре, седовласым джентльменом, которого я как-то видел в один из его приездов в Лиму в коридорчиках «Радио Панамерикана».

Первым кинулся к ней Рыжий Антунес. Нет, сказал сам себе дон Федерико Тельес Унсатеги, бросая рассеянный взгляд на серые (этот цвет он ненавидел) воды Тихого океана, когда проезжал на автомобиле по набережной Мирафлорес, которую его «додж» обдавал гарью нет, повторял он, в конце концов донья Сойла не разочаровала его. Мы сидели у себя на крыше и беседовали, пока я перепечатывал, меняя лишь наречия и прилагательные, сообщения из «Комерсио» и «Пренса» для радиообзора «Панамерикана» к двенадцати часам. Никогда ему не приходила мысль, что донья Сойла могла родить и девочек. Гумерсиндо Тельо утверждал, что в ту ночь, как и все предыдущие, он находился в своей комнате один, предаваясь размышлениям о плоти Господней и о том, что, вопреки убеждениям некоторых, неправда, будто в судный день воскреснут все люди, — многие никогда не смогут воскреснуть, а это доказывает смертность души.

Громадный стол и «ремингтон» буквально подавляли Педро Камачо.

Играли «Смерть коммивояжера» Артура Миллера. Диктатор. «Тысячу лет счастья тебе, крошка», — сказал доктор, обнимая ее, а она прошептала ему на ухо: «Сегодня утром Чарито звонила мне из Рима, поздравляла и я поговорила с тетей Мерседес. Сержант удержал негра, тряхнув за плечо: «Спокойно, черномазый, не пугайся».

Именно здесь, не отдавая себе отчета, мы полюбили друг друга. Правда, вначале Лучо было нелегко. Так это все началось И кончилось Навсегда.

Чего стоят их милые привычки совать пальцы в розетки для электроприборов, вызывая короткое замыкание или нелепую смерть от удара током, что означает для семейства приобретение белого гробика, ниши на кладбище, поминальную службу в церкви, объявление в газете «Комерсио» и траур. Конечно же, мне захотелось заглянуть к нему. Вышколенных. С тех пор почти ежедневно мы стали ходить в кино на вечерние сеансы мне пришлось перетерпеть множество мексиканских и аргентинских мелодрам, но зато мы обменялись и множеством поцелуев. Были программы с интеллектуальным уклоном, например «Картинки прошлого», «Международные комментарии» и даже передачи несколько фривольного характера вроде «Конкурса вопросов» либо «Трамплина к славе», в которых ощущалось стремление все-таки избежать явных глупостей или банальности.

В автобусе, по дороге на «Радио Панамерикана», в моем настроении произошла перемена: от унижения к гордыне. Тетушка Хулия пришла ко мне на свидание во время передачи последней сводки, так как ей хотелось посмотреть в кинотеатре «Метро» фильм с участием прославленной пары романтических актеров — Грир Гарсон и Уолтера Пиджена.

Но в этот раз, доставая ключ и с трудом открывая дверь (от гнева пальцы его одеревенели), он понял, что не сможет действовать спокойно и рассудочно. Но кроме этого созвездия в крестовом антикрысином походе участвовали две лаборатории, с которыми дон Федерико подписал контракты (практически это были субсидии) на испытание новых ядов ибо враг обладал удивительным иммунитетом. Но боги и люди обратили в пепел пламень инженера. Он покачал головой: нет, ему никто не нужен, хватит — и даже с лихвой — его одного.

Выйдя у дома своих стариков, я спросил себя, на сколько же лет она старше меня. Он даст волю ярости, действуя по наитию.

И к моему удивлению (у меня никогда не было братьев), он явился и передал мне ханжеским голосом медиума, что я могу за него не беспокоиться ибо он находится в раю и всегда за меня молится. Целиком поглощенный своим делом, он не замечал меня, хоть я стоял рядом. Слева от него простирался пустырь, справа — громада первого склада морского вокзала. Он пошел впереди сержанта с тем же безразличием, с каким встретил его. Изделие послужило ему образцом для изготовления многих других.

Ей достаточно было уверенности в своей правоте, в том, что «друзья» благодарны ей — все эти шизофреники, отцеубийцы, параноики, поджигатели, маньяки, задавленные депрессией, онанисты, сомнамбулы, лица, склонные к преступлению, мистики и заики, которые, пройдя через ее руки и уверовав в ее лечение (она предпочла бы слово «советы»), вернулись к жизни любвеобильными родителями, послушными детьми, добродетельными женами, честными тружениками, прекрасными собеседниками и гражданами, неукоснительно уважающими закон. Нас усадили за столик у самой танцевальной площадки. После этого «свидетели» поторопились вытащить старика на берег, где и поздравили его с новой жизнью, которая, по их словам и начиналась отныне.

С другой стороны, нередко при перевозке из Гаваны до Лимы в чреве парохода или самолета, при перегрузках на таможнях папки с машинописными текстами приходили в негодность, а иногда терялись целые главы отсыревшие и склеившиеся страницы невозможно было читать, в довершение всего уже на складах «Радио Сентраль» их обгрызали крысы. Механик не оказал ни малейшего сопротивления, не выразил никакого удивления в связи с арестом, не пытался бежать и в момент, когда на него надевали наручники, сказал только: «Братья, никогда вас не забуду». Мы выбирали самые отдаленные от дома кинотеатры: «Монте-Карло», «Колина», «Марсано», — чтобы проводить как можно больше времени вместе.

Он старался не для того, чтобы люди уважали или любили его. Впервые за этот день он увидел негра.

Он обошел оклад в поисках двери. В холле стоял второй стол с закусками, в столовой — стол со сладкими блюдами: всевозможные булочки, сырное мороженое, печенье «безе», яйца с миндалем в сиропе, взбитые желтки, пальмовые орехи, орешки с медом, окружавшие грандиозный свадебный торт — сложное сооружение из колонн и завитков крема, вызывавшее у всех дам возгласы восторга. Это означало, что так или иначе он ежедневно проводил за пишущей машинкой около десяти часов. Но в этот момент он ощутил боль в спине: донья Сойла, встав с колен, укусила его.

Так прошла ночь. В меню семейства постоянно включалось мясо, рыба и сладкое блюдо из крема. Ну и что же. В руках его дрожал стакан с виски.

Судья стремился сделать допрос по возможности кратким и пристойным: он полагал, что, заговорив о прямом нападении на нее, девочка — это было бы естественно — смутится, станет немногословной, замкнутой, сдержанной. Возможно, плод был женского рода. Девочки стояли у лестницы. Разум ее являл собой нечто материальное, доступное слуху, зрению и обонянию пациентов, которых она предпочитала называть «друзьями». Шум заставил его повернуть голову. Бессонница была самым легким из зол, одолевших его.

Вскоре я обнаружил, что Педро Камачо не был способен на столь расчетливые действия. Увидев сержанта, он вытянулся. На языке, который девочка определила как «романтический», Гумерсиндо Тельо убеждал ее уступить его желаниям. В момент, когда музыка смолкла и тетушка Хулия явно собиралась освободиться от меня, я задержал ее и поцеловал в щеку, совсем близко от губ.

Сорок лет спустя — в доказательство того, что воля движет горами, — дон Федерико Тельес Унсатеги мог сказать, пока его «додж» катился по авенидам навстречу тощему будничному обеду, что показал себя человеком слова. Они нимало не удивили его.

Она поведала мне историю своего замужества. Когда все ушли, дон Федерико по привычке сам закрыл помещение на два замка, надвинул серую в крапинку шляпу и направился по зловонным тротуарам улицы Уанкавелика к стоянке, где находилась его автомашина (седан марки «додж»). Судья мысленно представил образ жизни, которому, без сомнения, следовал этот «свидетель Иеговы»: он поднимался с постели не выспавшись, вставал из-за стола с ощущением голода, а из кинотеатра (если когда-нибудь такое случалось) уходил до конца сеанса. Пребывая в каком-то мистическом оцепенении, он еще слышал жуткий рев, крики, рыдания. Около него, как ангелы-спасители, несущие покой страждущему, стояли блондинистая землячка Жюльетт Греко и доктор Швальб из «Лаборатории Байер».

Нет, она ничего не знала о нем, даже не слыхала такого имени. Во всех случаях жизни она лишь послушно кивала головой, как корова. Значит, насильник был одним из этих одержимых проповедников. Я подошел из любопытства, предполагая, что причиной всего должен быть Педро Камачо.

Теперь он добрался до фонаря и луч света запрыгал в поисках негра. Дон Федерико почувствовал: вся кровь в нем застыла и перестала бежать по сосудам. Конец тебе, Початок» Он прошел еще метров двести и резко остановился. По причине естественной стыдливости пострадавшая не рассказывала родителям об этом.

Они шли по свалке, вдоль берега реки Римак, рядом с морем, по полосе земли, очерченной песчаным пляжем, руслом реки и улицей, по которой в шесть утра спускались грузовики с мусором из кварталов Бельявиста, Перла и Кальяо и где уже в этот час копошилась куча детей, мужчин, стариков и женщин, разгребавших груды отбросов в поисках чего-нибудь съедобного и вступавших в драку с чайками, стервятниками и бродячими собаками из-за остатков съестного, выуженных из грязи. В этой уникальной сфере дон Федерико не смог навязать свою волю — жестокое вегетарианство. Он прислушался, прижавшись лицом к деревянной стене, — полная тишина. После театра, поглощая сосиски с пивом в «Ринкон-Тони», я продолжал безудержно восхвалять спектакль.

Сияющим летним утром, как всегда подтянутый и пунктуальный, доктор дон Педро Барреда-и-Сальдивар вошел в свой кабинет судьи первой инстанции (по уголовным делам) при Верховном суде города Лимы. Лучо Абриль Маррокин собирался вернуться в Лиму. Я передам им приветы от тебя. Он был мужчиной в расцвете лет — ему исполнилось пятьдесят. Доктор Швальб согласился. Чтобы облегчить его, я занялся тем, что Хавьер сурово определил как «проституирование пера».

После сеанса мы долго бродили, она научила меня «ходить пирожком» (оказывается, гулять под руку в Боливии называется «ходить пирожком»). Он пнул его еще раз ногой, чтобы негр утихомирился. «Нет, это не кот, — подумал сержант, — и не крыса.

Подготовив материал для программ на четыре часа и на пять, я вышел глотнуть кофе. Гумерсиндо Тельо уточнил, что в Лиму пришел с этими мудрецами имена которых он извинившись, отказался назвать, заявив, что достаточно знать об их существовании на белом свете и не надо клеить на них никаких ярлыков далее он добавил, что жил в этом городе, деля время между работой в качестве механика (этому ремеслу он научился в приюте) и проповедью истинного учения. Шум был настолько неожиданным, что он почти испугался. Вот таким образом я просто пригласил его выпить со мной кофе. От его рассказов возникало ощущение, будто переговоры с мертвецами по сути схожи с просмотром кинофильма или футбольного матча (хотя, несомненно, не столь привлекательны). Но меня не проведешь.

Первая тень пала на супружескую жизнь, когда француженка стала жаловаться, что ее супруг все праздники и воскресенья проводит в ванной, пуская бумажные кораблики или на крыше — запуская змея. Даже теперь, двадцать лет спустя, она по-прежнему синела, стоя под холодным душем. Яблочко Аревало уже стоял в плаще, с замотанным вокруг шеи шарфом. Сеанс окончился около двух часов ночи.

Было семь с половиной утра, я уже подготовил первую утреннюю радиосводку и намеревался отправиться в «Бранса» выпить чашку кофе о молоком, когда, проходя мимо швейцарской «Радио Сентраль», разглядел в окошечко свой «ремингтон». Растерянные, загипнотизированные, судья и секретарь смотрели, как девочка-женщина порхала, словно птичка, вставала на пальчики, словно балерина, как она склонялась, выпрямлялась, улыбалась, как меняла голос изображая то самое себя, то Гумерсиндо Тельо, пока наконец не упала на колени, признаваясь (себе от него) в любви. Действительно, народ не любит полицейских и вспоминает о них, только когда испытывает страх.

---