Недоразумение было налицо и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. Это страшно трудно делать, так как исписанная бумага горит неохотно. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так ну жен. Ужас. Вот лето идет к нам, на балконе завьется плющ, как обещает Прасковья Федоровна.
И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора. С трюфелями. Словом, наступила стадия психического заболевания. Попытка подраться с буфетчиком в самой «Ялте». – Настали абсолютно безрадостные дни.
Да джаз, да вежливая услуга. Стало известно, что приехал из морга Желдыбин. Статьи не прекращались.
Безумие. А затем председатель, какой-то расслабленный и даже разбитый, оказался на лестнице. Я знал, что эта клиника уже открылась и через весь город пешком пошел в нее. Они-то и испускали этот самый хохот и улюлюканье.
Во-первых, такие люди могут свободно путешествовать по Европе и Америке, не боясь быть непонятыми. Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. Профессор исчез. Использовать ее никто не может ни при каких обстоятельствах, уверяю вас. А Варенуха продолжал свое повествование. Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном и каким рестораном. Ведь это что же такое.
Шипящий в горле нарзан. Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского «Воинствующий старообрядец». А филейчики из дроздов вам не нравились.
Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее. По справедливости он считался самым лучшим в Москве. С трюфелями. то приятному бородачу, курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных ботинок. Припомнилось даже, как нанимали этот таксомотор у «Метрополя», был еще при этом какой-то актер не актер с патефоном в чемоданчике.
Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну абсолютно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину.
Над первыми из них я смеялся. Недоразумение было налицо и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. В кабинете за Ивана принялись трое – две женщины и один мужчина, все в белом. Желдыбин вызвал к себе из ресторана всех двенадцать членов правления и в срочно начавшемся в кабинете Берлиоза заседании приступили к обсуждению неотложных вопросов об убранстве колонного Грибоедовского зала, о перевозе тела из морга в этот зал, об открытии доступа в него и о прочем, связанном с прискорбным событием. Еще несколько секунд и вот какой. И дело не только в том, что, путешествуя по разным странам, не надо будет изъясняться «на пальцах».
Ни на мгновение не сводя глаз с администратора, как-то странно корчившегося в кресле, все время стремящегося не выходить из-под голубой тени настольной лампы, как-то удивительно прикрывавшегося якобы от мешающего ему света лампочки газетой, – финдиректор думал только об одном, что же значит все это. Как ни был расстроен Иван, все же его поражала та сверхъестественная скорость, с которой происходила погоня. Дешевка это, милый Амвросий. Но курсы — не единственный метод обучения. Что. Да, хуже моей болезни в этом здании нет, уверяю вас.
Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса. – вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Помните, Амвросий.
Они пропадали лишь тогда, когда бумага чернела и я кочергой яростно добивал их. Да и в сапогах в истребитель его не пустят.
Так что же это выходит. Ведь у него есть свой кабинет. Сотрудник, владеющий английским имеет большие шансы на повышение. За мной. Что отварные порционные судачки.
В ногах Ивановой постели загорелся матовый цилиндр, на котором было написано: «Пить». Это чувство дрянной категории, но все же надо войти и в положение посетителя. Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Кто скажет что-нибудь в защиту зависти. Зачем. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо.
Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог. Брови черные, но одна выше другой. Как же так.
Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других обстоятельствах. Милиционер устремлялся к несчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером поспешали какие-то развеселые молодые люди в кепках. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул – «Неужели. » Еще раз и в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски и затем стало темно. По губам вашим вижу, что помните.
Эту поэму Иван Николаевич сочинил и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому. Ах, она ушла. Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись: «Няня». Э».
Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту. Глаза ее источали огонь, руки дрожали и были холодны. Метнувшаяся мне под ноги собака испугала меня и я перебежал от нее на другую сторону. Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров.
Это была иголочка беспокойства. Ложь от первого до последнего слова. А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики.
Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник и успел увидеть в высоте, но справа или слева – он уже не сообразил, – позлащенную луну. И чем больше он повествовал, тем ярче перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь Лиходеевских хамств и безобразий и всякое последующее звено в этой цепи было хуже предыдущего. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Это было в двадцать минут двенадцатого. И вот здесь.
Но признаться в этом он не пожелал и, восклик нув укоризненно: «Ах, развратница. » – тут же зачем-то очутился в кухне. И он повез меня. По виду – лет сорока с лишним. И двадцати секунд не прошло, как после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями на Арбатской площади. Не отрицаю, впрочем, что мне теперь гораздо лучше.
Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь. то очутился на кухне. А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики. Она стала уходить гулять. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова. Истребитель.
Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках.
Ну, чего не знаем, за то не ручаемся. Тогда случилось последнее. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая – бумажная.
Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном и каким рестораном. Но это вылечили. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен.
Да, да, да, это было на даче. Но разглядеть ничего не мог. Что ваши сижки, судачки. У этой двери также была очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста.
– закричал Иван в трубку, – милиция. И так же точно, как собаки, я боялся и трамвая. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Шипящий в горле нарзан. Это в одних витринах, а в других появились сотни дамских шляп и с перышками и без перышек и с пряжками и без них, сотни же туфель – черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых и с ремешками и с камушками.
То же самое: зачем. Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. И вот четвертый месяц я здесь. Надпись «Няня» сменилась надписью «Вызовите доктора». Гм Да Ни о каких поездах не может быть и разговора.
Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил, что ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Джоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Ну что же спрашивать. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: «Ах, развратница. » – тут же зачем.
– Милиция. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова. Разбрасывание зеленого лука по полу той же «Ялты».
Подпись: «Полнообъемные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия), Ялта, Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец)». Разбитие восьми бутылок белого сухого «Ай-Даниля». Ведь я же имел удовольствие говорить вчера, что тайное хранение валюты является бессмыслицей. Снаружи несся ровный гул. Постояв немного, я вышел за калитку в переулок. Ключи расширили мои возможности.
От картофеля валил пар, черная картофельная шелуха пачкала пальцы. Все живое смылось с Садовой и спасти Ивана Савельевича было некому. И тем не менее где-то какая-то иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Здесь было две статьи: одна – Латунского, а другая – подписанная буквами «Н. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. В нем играла метель.
Рот какой-то кривой. Алло. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шиши – неизвестно. Возьмем хотя бы этого Дунчиля.
Эх-хо-хо Да, было, было. Большое внимание надо уделять самостоятельным занятиям. Он сидел за столом и воспаленными глазами глядел на лежащие перед ним магические червонцы. Перепела по-генуэзски.
Иван узнал из рассказа гостя, как проводили день возлюбленные. Помните, Амвросий. Зная это, многие люди разных возрастов усиленно изучают языки.
За мной. Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету. Перепела по-генуэзски. Ум финдиректора заходил за разум.
В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь. Это – раз. И вот тут прорвало начисто и со всех сторон на сцену пошли женщины. Перед ним было три пути. Да, так на чем, бишь, я остановился.
Холод и страх, ставший моим постоянным спутником, доводили меня до исступления. Так, например, я стал бояться темноты. По привычке трогать предметы без надобности, Иван нажал ее. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.
за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей.
Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Эх-хо-хо Да, было, было. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно было и вывернуться. Нет желающих. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: «Ах, развратница. » – тут же зачем-то очутился на кухне. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал «до свидания» и собрался уходить.
Кто скажет что-нибудь в защиту зависти. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью кое-что у него повыспросить. Мне пора. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая – бумажная. – Да, так вот, в половине января, ночью, в том же самом пальто, но с оборванными пуговицами, я жался от холода в моем дворике. По ночам будет луна.
Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Профессор исчез. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. В общем возбужденном говоре, смешках и вздохах послышался мужской голос: «Я не позволю тебе. » – и женский: «Деспот и мещанин, не ломайте мне руку. » Женщины исчезали за занавеской, оставляли там свои платья и выходили в новых.
Тут вертелась и вилла в Ницце и дрессированный кот и мысль о том, что свидетелей действительно не было и что Пелагея Антоновна обрадуется контрамарке. Ну что же спрашивать. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая – бумажная. Безобразие. Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана.
К сожалению, выучить несколько иностранных языков доступно не всем. Публика потоками выливалась из здания Варьете на улицу. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. Но довольно, ты отвлекаешься, читатель. Остолбенев от этого слова «Пилатчина», я развернул третью газету. А. Его надо немедленно арестовать иначе он натворит неописуемых бед. За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами.
Мороз, эти летящие трамваи. По губам вашим вижу, что помните. то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Чуткий финдиректор нисколько не ошибся. Занятия со специалистами позволяют учить язык дозировано, правильно распределяя информацию.
Десять с полтиной. Я так увлекся чтением статей о себе, что не заметил, как она (дверь я забыл закрыть) предстала предо мною с мокрым зонтиком в руках и мокрыми же газетами.
Да джаз, да вежливая услуга. У него прекрасная квартира, жена и красавица любовница. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Подпись: «Полнообъемные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия). Профессор исчез.
Знание иностранного языка является плюсом при приеме на работу. Недоразумение было налицо и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. Иван стал обдумывать положение.
Это все, что я расслышал. Однако выскочить удалось и, отдуваясь и фыр кая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов берего вых фонарей. А затем, представьте себе, наступила третья стадия – страха.
Недоразумение было налицо и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. До чрезвычайно обострившегося слуха финдиректора вдруг донеслась отчетливая милицейская трель. Он гуманен и просто хочет утешить меня. Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер.
Под большой иконой висела пришпиленная маленькая – бумажная. Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте.
Профессор исчез. Стало известно, что приехал из морга Желдыбин. Это чувство дрянной категории, но все же надо войти в положение посетителя. Словом – иностранец. Дешевка это, милый Амвросий.
Ялта, Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец)». Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Пепел по временам одолевал меня, душил пламя, но я боролся с ним и роман, упорно сопротивляясь, все же погибал. Свежеет. Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться.
А второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится в своем кабинете. А когда она повторилась и к ней на помощь вступила другая, более властная и продолжительная, а затем присоединился и явственно слышный гогот и даже какое-то улюлюкание, финдиректор сразу понял, что на улице совершилось еще что-то скандальное и пакостное.
Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Выбрит гладко. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: «Ах, развратница. » – тут же зачем-то очутился в кухне. А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках. Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Ночь валится за полночь.
Но никто не шел. У этой двери также была очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста.
И спать мне пришлось с огнем. Но довольно, ты отвлекаешься, читатель. Впрочем, теперь мы больше расставались, чем раньше. Он получает великолепное жалованье и ни в чем не нуждается.
Словом, темный ужас. Я отделался тем, что отморозил пальцы на левой ноге. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Что отварные порционные судачки. Второй стадией была стадия удивления.
В ней никого не оказалось и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших примусов. Но что же тогда. Еще, помнится, выли собаки от этого патефона. Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь.
Вихрь мыслей бушевал у него в голове. За городом я, наверно, замерз бы, но меня спасла случайность. Итак, кто сдает. Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. По справедливости он считался самым лучшим в Москве. Машина шла сюда.
Брюнет. Да и истребитель тут ни при чем. На сегодняшний день существует множество курсов, где детям преподают английский. И не только потому, что размещался он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек с улицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любой ресторан в Москве, как хотел и что эту провизию отпускали по самой сходной, отнюдь не обременительной цене.
Десять с полтиной. Вот таким образом первый путь Иван отринул. И, знаете ли, нахожу, что здесь очень и очень неплохо. За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. А филейчики из дроздов вам не нравились.
Что ваши сижки, судачки.