Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе.
Выбрит гладко. Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Рот какой-то кривой.
Выбрит гладко. – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.
Брови черные, но одна выше другой. Никогда ни о чём не жалейте вдогонку, если то, что случилось, нельзя изменить. Эту поэму Иван Николаевич сочинил и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Как первое и второе, так и третье – абсолютно бессмысленно, вы сами понимаете. Словом иностранец.
Случалось ли, чтоб вы, смеясь или в печали, ошибкою, добро о ком-нибудь сказали. Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. По виду лет сорока с лишним. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый.
Брюнет. Брюнет. Рот какой-то кривой.
Не о чем мне печалиться, откуда же слёзы эти. Я за то глубоко презираю себя, что потратил свой век, никого не любя. Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. По виду – лет сорока с лишним. Неужели вы скажете, что это он сам собою управлял так.
Словом – иностранец. Чьи-то вздохи, чьё-то пенье, чьё-то скорбное моленье и тоска и упоенье. Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз. Мы все сойдём под вечны своды и чей-нибудь уж близок час. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Брови черные, но одна выше другой.