Описание Картин Александра Бенуа

Описание картины Александра Бенуа «Парад при Павле »

Вот таким образом Владимир Васильевич назвал выставку «декадентской» (слово «декаданс» означает «упадок»). Мы уже ссылались на одну из первых (и достаточно нелицеприятных) рецензий на книгу Бенуа, опубликованную С. П. Дягилевым в 1902 году в журнале «Мир искусства».

Он продолжал копировать старых мастеров в Эрмитаже и у Строганова, опять-таки без непременной указки на болонцев, все более и более развивался, освобождаясь от академических приемов, от известной робости и «жидкости» письма и кисть его становилась все свободнее, краски —гуще, тон —вернее и теплее. И. Грабарь отметил в иллюстрациях Бенуа тонкое понимание Пушкина и его эпохи и вместе с тем обостренное чувство современности, а Л. Бакст назвал цикл иллюстраций к «Медному всаднику» «настоящим перлом в русском искусстве». Серебряковой. Первые его картины действительно оправдывают его прозвище «русского Грёза» —не столько за хорошенькие личики, которые он, подобно французскому мастеру, любил изображать, сколько за густой, смелый мазок, красивый тон имеющий что-то общее с жирными сливками, какую-то приятную теплую белесоватость, абсолютно не похожую ни на болезненную гамму Боровиковского, ни на горячий, темный колорит Кипренского. Однако в СССР нельзя было жить вне политики. К ним он обращался в первую очередь в своих исторических композициях – в двух версальских сериях (1897, 1905-06), в широко известных картинах Парад при Павле I (1907), Выход Екатерины II в Царскосельском дворце (1907) и др., воспроизводя давно ушедшую жизнь с глубоким знанием и тонким ощущением стиля. Умер Александр Бенуа в Париже в 1960 году, немного не дожив до 90-летнего юбилея.

Счастье Щедрина, что он не вернулся домой.

Алескандр Бенуа: «Рисовать одни картины – это еще не значит стать художником»

Но это еще так ново для нас, для общества и художников, что лишь робко и с тревогой мы идем точно по новому, а в сущности по старому пути. Он оставил огромное количество работ, публикаций и мемуаров. Детство будущего художника прошло в Петербурге. Хоть Карл подчас и зачерчивал в альбом кое-какие сценки уличной жизни, быть может, под слабым влиянием начинавшего тогда Венецианова, но эти сценки в «низком роде» не должны были пугать неумолимого и влюбленного в гипсы учителя: в этих русских мужиках и бабах русского, мужицкого ровно ничего не было и они, несомненно, уже предвещали более благородных «пиффераро» и «чучарок». Зарянко представляется типом тех исказителей, которые встречаются во всех вероучениях.

картинная галерея Армении, Ереван), «Петербургская улица при Петре I» (1910, частное собрание в Москве) и «Петр I на прогулке в Летнем саду» (1910, Гос. То же и в портретах Левицкого. Такое ощущение, точно что-то, нависло над головой», - писал А. Н. В годы революции и Гражданской войны А. Н. Бенуа оставался в Петрограде.

Описание картины Александра Бенуа «Кладбище»

Впрочем, то, что лучше сохранилось (например, в церкви Зимнего дворца —работы Бельских, в Никольском соборе в Петербурге —неизвестного автора), мало представляет утешительного. На картинах Щедрина и М. Иванова фигуры служили только «стаффажем» для оживления это не были настоящие люди, а вечно повторяющиеся куклы среди шаблонных декораций.

«Дягилев вечен, Дягилев чудо», – сказал о Сергее Павловиче его ученик известный танцовщик и хореограф Сергей Лифарь. Во всяком случае, весьма знаменателен тот факт, что Рокотов вообще мог тогда в России дойти до такого технического совершенства и, что удивительно иметь род славы в обществе и поддержку настолько сильную, чтобы быть допущенным до писания портрета государыни. Ведь именно ему Бенуа был обязан рядом концептуальных положений своего очерка —подчеркиванием роли эстетического критерия при оценке искусства, резкими высказываниями против тенденциозности, «литературщины», «анекдотизма» в творчестве передвижников, восхвалением художественного артистизма и т. д. С другой стороны, Бенуа воздавал должное передвижникам за то, что они повернули в искусстве от академических штампов к национальной почве и в лучших картинах (как это удалось, например, И. Е. Репину) выразили «народный дух».

Кому в целой русской живописи удалось передать такое истинно летнее настроение, как то, которое вложено в его картину «Лето» (галерея Третьякова), где за несколько угловато посаженной бабой, с чуть выправленным профилем, расстилается чисто русская, уже вовсе не выправленная природа: далекая, желтая нива, зреющая в раскаленном, насыщенном солнцем воздухе. Постепенное смыкание академистов и передвижников отразилось на выставках: в отзывах на них стали сообщать, что публика нередко «перекочевывает» с академической выставки на передвижную или наоборот, не замечая какой-либо особой разницы между ними.

Ответ поначалу оказывается каким-то не до конца проясненным и лишь последующие разделы книги позволяют лучше понять подтекст ее вводной части: для Бенуа «настоящий источник одухотворения искусства —взаимодействие художеств и общества» —существует в нормальном виде лишь тогда, когда в искусство не вторгаются казенщина, регламентация, установления, навязанные ему извне и нарушающие тот идеал свободы, автономии, суверенитета искусства, который вдохновляет Бенуа. Например, картина Валентина Александровича Серова «Девочка с персиками» 1887 года, также показанная на выставке русских и финских художников, с ее светлым, ярким колоритом и беззаботным обликом девочки вызвала резкие высказывания со стороны маститых передвижников. В отличие от консерваторов, С. П. Дягилев с большим интересом относился к свежим силам в искусстве и привлекал молодых художников на организованные им выставки. В 1822 году Брюллов был вместе с братом Александром отправлен за счет Общества поощрения художников за границу.

Описание картины Александра Бенуа «Летний сад при Петре Первом»

Там он работал главным образом в театрах: сначала в «Гранд-опера» в Париже с 1924 года с перерывом по 1934 год (знаменитый «Поцелуй феи» И. Стравинского), а в 1930-1950-е годы — в «Ла Скала» в Милане, где постановочной частью заведовал его сын Николай. Начать с того, что о бедности живописного содержания в таком прекрасном художнике, как Венецианов, не может быть и речи, так как лучшие его картины способны доставить бесконечное удовольствие для глаза не может быть речи и о бедности содержания в таких перлах, как комната Тыранова или алексеевский портрет Ступина но действительно, другие в этой школе не отличались ни поэзией живописного замысла, ни особенной тонкостью, поэзией исполнения. В его медалях, разумеется, много скучного и ходульно-аллегорического, но некоторые из его восковых барельефов и вся его «Душенька» полны такой грации и ритма, так тонко задуманы исполнены такой прекрасной античной страстности, с изредка встречающимися мотивами лафонтеновской шаловливости, что эти произведения могут быть причислены к истинно эллинским созданиям нового времени вроде работ Прюдона и некоторых Флаксмена.

Обоих пенсионеров Петра постигла грустная участь: Матвеев умер, не дожив до сорокалетнего возраста, Никитин в лучшую пору своей жизни был (при Анне) засажен в тюрьму, впоследствии бит кнутом и сослан. Ее начало относится к 1893 году, когда А. Н. Бенуа был 23-летним студентом юридического факультета Петербургского университета, начинающим художником и главой дружеского кружка молодых любителей искусства, музыки, театра (через пять лет этот кружок стал ядром редакции журнала «Мир искусства» —издания, сыгравшего исключительно важную роль в развитии русской художественной культуры конца XIX —начала XX века). Часто произносились упреки Венецианову в приторности —и действительно, некоторые картины его отличаются этим недостатком: он в них отдал дань своему времени, в угоду доброжелателям, указывавшим на пример английских картинок Морленда и уже славившегося тогда Уилки, но непонятно, что та именно вещь, в которой всего больше им сделано таких уступок, «Причащение умирающей», пользовалась во все времена наибольшей симпатией даже у тех, которые с презрением, но, вероятно, не вполне разобравшись в вопросе, толковали об этой его приторности.

Описание картины Александра Бенуа «Вечер»

Оставаясь в советской России, Бенуа никогда не разрывал своих связей с Европой, в частности с парижским театром «Гранд-опера», в постановках которого участвовал как театральный художник ещё в предреволюционные годы. Существует мнение, что русские обладают особенным дарованием к портрету. К ранним впечатлениям и переживаниям Александра Бенуа восходят истоки той смелой переоценки искусства XVIII столетия, которая является одной из крупнейших заслуг «Мира искусства». Бенуа уже в апреле 1923 года.

Он первый в освещении русской живописи сумел дать ту «руководящую нить, с которой не рискуешь сбиться с настоящего пути». Но к 1890-м годам художники этого направления утратили прежнюю идейность.

• Картины — Бенуа, Александр Николаевич
• БИОГРАФИЯ И КАРТИНЫ АЛЕКСАНДРА БЕНУА
• Статьи и воспоминания Александра Бенуа
• Прогулка короля, Александр Николаевич Бенуа, 1906
• Бенуа Александр Николаевич (1870 – 1960)
• Александр Николаевич Бенуа (1870–1960)

Скрепя сердце, привыкший по воспитанию повиноваться, принимался несчастный Щедрин «заделывать», «успокаивать» их и при этой скучной, не по сердцу работе нередко доводил их, по требованию заказчика, почти до зализанности произведений модных видописцев. Правда, тем временем в казарменных каморках уже скромно списывал портретики с товарищей бедняк офицер Федотов, которому выпало на долю впоследствии бросить самый тяжелый камень в этого кумира, но для которого Брюллов тогда был так недосягаемо высок, что о приближении к этому колоссу, а тем паче о борьбе с ним ему, дилетанту-самоучке и в голову не приходило правда, в разных местах России уже жили, росли и развивались те юноши, которые выступили потом одни сознательно, другие (так же, как Федотов) бессознательно самыми опасными врагами всего брюлловского принципа правда, в Италии, в том же Риме, уже жил и страдал великий мученик Иванов, явившийся самой печальной жертвой Академии и навеки тем опозоривший ее.

Мальчишка-художник, неуклюже усевшийся на табурет, в узкой курточке и со смешной дьячковской косичкой, со вниманием всматривается в свою модель —очень милую девчонку в курьезно длинном платье, прислушивающуюся к увещаниям доброй мамаши смирно сидеть, —общий тон, несколько темный (опять-таки не без иконописной черноты) и все настроение картины свидетельствует о строгом, любовном и внимательном изучении действительности. Роль Бенуа в балетных постановках, а также оформлении спектаклей гораздо более значительна, чем роль его приятеля Дягилева. «Среди молодых художников, – писал Н. И. Кравченко, – теперь очень мало таких, которые гонялись бы за кричащим сюжетом //». Одиноко стоит загадкой эта скромная картинка, загадкой, так как неизвестно ни кто написал ее, ни чем он был движим, ни какое влияние этот крупный мастер имел на последующих художников. Его любимыми игрушками были миниатюрные декорации, бумажные фигурки актёров, составлявшие целые наборы, с помощью которых мальчик мог самостоятельно ставить кукольные спектакли. Ведь странно: в какой-нибудь простой избе с ее резьбой и полотенцами, в каком-нибудь девичьем наряде есть искусство, хоть и бедное, но вполне подходящее, милое и даже необходимое простой, бедный мужик прямо нуждается в искусстве, он раскрашивает свои недолговечные барки, свою дугу (и как красиво. ), свою посуду —и все это так характерно, сочно, своеобразно и даже прекрасно, хоть и неумело а в богатом доме, кроме вздорного, ребяческого, подчас испошленного копирования западного искусства, ничего не встретишь.

Но иллюстрации носят пока еще «станковый» характер: это исторические композиции, вмонтированные в книгу, не сливающиеся с ней органически. 3. Для него сад служит скорее темой, чем волнующим впечатлением, требующим своего воплощения.

1. История гениального художника Александра Бенуа
2. Пейзаж в творчестве Александра Бенуа
3. Бенуа Александр НиколаевичКартины и биография
4. Коллекция работ художника Александра Бенуа (221 работ)
5. Литературно-исторические заметки юного техника
6. Александр Бенуа: краткая биография и творчество

То, что было им сказано о «простой и задушевной природе» искусства художника, умевшего вносить сердечное чувство в изображение «родных мест, родной обстановки, родных типов», навсегда останется в сокровищнице искусствоведения России. Подобных открытий мирискусниками совершалось немало в самых разнообразных сферах художественной культуры. Даже В. В. Стасов идеолог и защитник передвижничества, в статье «Выставки» 1897 года отмечал незначительность сюжетов, к которым обращались художники этого направления. Национальная и индивидуальная безликость, условность общеевропейских штампов академизма —опасность, которая побуждает Бенуа к полемическим преувеличениям и он сравнивает деятельность Академии то с «художественной казармой», «удушливым департаментом», то с насосом, который принялся «накачивать бедное русское искусство всякой схоластикой, уже окончательно отчуждавшей его от общества».

Она напряженно искала собственные пути в творчестве и постепенно все дальше отходила, стремясь выразить мироощущение уже иного времени, от «заветов отцов» —передвижников и академистов. Надо не забывать, что Бенуа и его единомышленники мыслили себя «последними могиканами» культуры, которую уничтожал капиталистический мир. На плече она держит зеркало, в котором смутно видна обнимающаяся (или сплетающаяся) обнаженная пара среди огня. Таков еще портрет (в Румянцевском музее) тоже какого-то полувосточного господина в зеленом мундире, у которого такая коварная улыбка в хитрых, темных и глубоких глазах и на толстых губах. Театр был в течение всей жизни Бенуа самым сильным его увлечением.

1. История русской живописи в веке
2. Иллюстрация к поэме Пушкина «Медный всадник» работы Александра Бенуа
3. Художественно-исторический музей Арт-Рисунок
4. Все Картины Александр Бенуа по алфавиту

С самых ранних лет и в течение всей своей жизни Бенуа испытывал чувство, которое трудно назвать иначе, как культом театра. С 1917 по 1926 год Бенуа заведовал Картинной галереей Эрмитажа, т. е.

В 1910 году художник опубликовал «Путеводитель по Эрмитажу». Бенуа с уверенностью можно назвать первым русским «энциклопедистом» от искусства. Апологеты «реально-обличительного» направления, ставшего «навязываемой теорией», «целым вероучением», начали требовать сближения искусства с действительностью до такой меры, что искусство низводилось «до степени фотографии». В 1896—1898 и 1905—1907 годах работал во Франции8. Само обращение к пейзажу у Бенуа было продиктовано интересом к истории.

Три картины с этой выставки были приобретены П. М. Третьяковым. Решение стать художником созрело у Александра очень рано. Очень часто Кипренский писал самого себя и во всех этих портретах скорее различных между собой встречается и нечто общее: живой и приветливый взор, что-то мягкое и чувственное в губах, чуть-чуть аффектированный и элегантный беспорядок в костюме, розовые (подрумяненные. ) пухлые щеки, поэтично взбитые волосы но опять-таки ни в одном из этих портретов нет чего-либо хотя бы отдаленно подходящего к мрачной сосредоточенности Рембрандта или к гордой от самосознания мине Рубенса и Рейнолдса, даже нет того измученного тщеславием и собственной пустотой взгляда, который пугает в портрете Брюллова.

1. Картины художника Александра Николаевича Бенуа
2. Западноевропейская и антикварная живопись
3. Декоративно-прикладное искусство
4. Александр Бенуа, биография (краткая): детство и юность
5. Творческое объединение «Мир искусства»
6. Виды деятельности Александра Бенуа

Заслугу передвижников и близких к ним художников, особенно в первые годы их выступлений, он видит в том, что они, не приемля косности и пустоты академизма, обратились к «здоровому, основанному на изучении жизни искусству», пытались, пусть даже «в форме изображений действительности» искренне выразить свои взгляды и нравственные принципы. Если мы взглянем на художественные школы в Европе в начале XVIII века, то увидим странную картину какого-то душевного бесплодия и уныния.

Именно значение Дягилева в истории «Мира искусства» и всей русской культуры объясняет то внимание, которое автор данного пособия уделяет деятельности Сергея Павловича. И влюбился он не во что-либо скрытое в этой красоте, не в тайное, «настроительное», а прямо во всю ее внешность: в нежные линии скал, в ритмичный плеск зеленого моря, в серебристое журчание каскадов, а главное —в солнце, божественное солнце, которое торжественно царит над всем и во всем, прихотливо играет в зелени, по дороге и на старых, облупившихся стенах домов. Позднее, уже зрелым мастером, Бенуа исполнил серии пейзажей Версаля, к которому много раз возвращался (1896, 1897, 1898, 1905, 1906, 1907, 1914), Петергофа (1900), Ораниенбаума (1901), Павловска (1902), Рима (1903), Венеции (1912). Критерий художественного качества объявлялся важнейшим в оценке произведений. Именно в «Мире искусства» начинали свою разнообразную деятельность всемирно известные художники: Леон Бакст, Мстислав Добужинский, Евгений Лансере, Игорь Грабарь. Дело шло быстро —первый писательский опыт Бенуа, всегда обладавшего легким пером, был завершен, по его словам, примерно за месяц и отослан в Германию.

Ведь Бенуа сам иногда считал себя «недоживописцем», но всегда – апостолом красоты, культуртрегером, в своих статьях и книгах неустанно разъяснявшим «что такое хорошо и что такое плохо» в искусстве и культуре. Изредка к нему заезжал какой-нибудь русский турист —и тогда для Щедрина начиналась пытка, так как патриотический барин считал долгом поддержать русского художника и заказывал ему «окончить» один из таких горячих, страстных и непосредственных этюдов с натуры. Но созревало уже, хотя и медленно, самосознание и среди этих забитых существ являлись уже какие-то протестанты-Антроповы кто-то написал ту чудную искреннюю сценку в Третьяковской галерее сам профессор Академии Угрюмов, по-видимому, живой человек, недаром поездивший по чужим краям, не гнушался писать портреты (и очень недурные), робко отворял отдушину в препорученной ему тюрьме, допускал свободу и собственную инициативу в молодом поколении.

Они организовали кружок любителей искусства.

В сюжетных композициях циклов «Последние прогулки ЛюдовикаXIV» и «Версальская серия», равно как и в пейзажах, для художника важны не люди с их переживаниями и деяниями, а величественная красота искусства и природы. В картине «Грот Аполлона» как раз хорошо выражена эта особенность живописи Бенуа: На картине я увидела летний яркий день и небольшой грот, который, вместе с зеленью деревьев, окружающих его, освещает яркое, ослепительное солнце. Несмотря на портретность (ему позировала рано умершая художница Елизавета Михайловна Мартынова), название картины обобщает и ситуацию и образ.

Стасов находил «замечательными и истинно художественными» только портреты «юного Серова», особенно портрет великого князя Павла Александровича, «весь блистающий золотом лат и каски на солнце и ярком воздухе» и эскиз Левитана «Над вечным покоем». И если они подтачивали «направленство» изнутри передвижничества, будучи внутренне чуждыми ему, то, с другой стороны, «умерла» и старая академия: с ее реформой, с приходом в ее стены передвижников в качестве преподавателей на месте прежней академии «выросла другая». В чем же сложность тех отношений, которые сложились между искусством и обществом в период послепетровского развития, когда культура России пошла по общеевропейскому пути. Пусть позже, как он это делал десятки раз и по отношению к другим художникам, Бенуа уточнит свои оценки «русского Милле», сочтя их, быть может, несколько преувеличенными поначалу. Пора расцвета этого сообщества продолжалась и в 1902 году, каждая новая выставка «Мира искусства» становилась событием, как некогда первые выступления передвижников и все большим признанием стали пользоваться принципы, которые сблизили на этих выставках десятки самых разных художников —поиск красоты как вечная проблема искусства, отвращение к рутине, стремление к высокой художественной культуре. Сам Петр не понимал живописи: он любил забавляться в картинках воспоминаниями тех сценок, которые он видел в своей милой Голландии, он еще больше любил наслаждаться «портретами» столь нужных ему кораблей, но европейское искусство не вошло к нему в дом, не ужилось с ним. Именно по той же причине, по которой с таким усердием выписывались иностранные портретисты (что и повело к расцвету собственной школы портретистов), выписывались с не меньшим усердием иностранные «портретисты местностей» —перспективисты и видописцы, под влиянием которых и среди доморощенного малерства стали проявляться вскоре первые проблески пейзажной живописи, но относящиеся сюда произведения сперва представляют собою не что иное, как просто архитектурные и топографические съемки, а затем только они, по мере того как иностранные наставления глубже прививались, приобретают все большее техническое совершенство и все более художественный характер.

В начале 1905 года Бенуа с семьёй вновь выезжает во Францию. В те же годы под редакцией Бенуа выходил иллюстрированный журнал «Художественные сокровища России».

В браке родились дети: дочь Елена и сын Николай. Как раз тогда, в Италии, с Кипренским произошла снова самая романтическая история. В ней приняли участие едва ли не все деятели «Мира искусства». Успех Бенуа в «Павильоне Армиды» лишь подтвердил его художественное призвание.

Свою «Историю русской живописи в XIX веке» Бенуа начинает с положений, принципиально важных для понимания его концепции развития искусства в России. По воспоминаниям Бенуа, знакомство с книгой произвело на него «впечатление какого-то откровения». Противоречий он не терпел вовсе, да их ему почти и не приходилось встречать —так все оказались в России не подготовленными для того, так мало все чувствовали искусство. Страница под названием Жуки – Жмурки показывает дальний край сада: дом виден в конце прямой аллеи зеленая аркада и низкая зеленая изгородь отделяют поляну, на которой веселятся дети, от строгой, парадной части усадьбы. Основные особенности версальских акварелей Бенуа идут от образцов архитектурно-пейзажной гравюры: их четкая, почти чертежная планировка, ясная пространственность, преобладание простых, всегда уравновешенных горизонталей и вертикалей, величие и холодноватая строгость композиционных ритмов, наконец, подчеркнутое противопоставление грандиозных статуй и скульптурных групп Версаля – маленьким, почти стаффажным фигуркам короля и придворных, разыгрывающим несложные жанрово-исторические сценки. Книга «История русской живописи в XIX веке» имела свою собственную интересную предысторию.

Лишь в 1880-е годы, полагает Бенуа, на смену «общественной» и «литературной» школе, как и эпигонам академизма, стали выдвигаться свежие молодые силы. Именно тогда Бенуа познакомился с первым из десяти выпусков выходившей на немецком языке «Истории живописи в XIX в» Рихарда Мутера. 2.

Особенно резкие замечания Бенуа вызвало написанное Мутером вступление к главе о русской живописи, которое Бенуа расценил как безвкусное, сентиментально-слащавое, прибавленное лишь «для красоты и для местного колорита», но абсолютно не идущее к делу. Среди ее работ есть портрет Б. Ф. В ту же серию входят работы, принадлежащие к числу самых удачных произведений Бенуа, заслуженно пользующихся широкой известностью: «Парад при Павле I» (1907, Гос. Обладая педагогическим даром и эрудицией, он в конце XIX в. организовал объединение Мир искусства, став его теоретиком и вдохновителем. Она не только позволила ему лучше «разобраться в себе», глубже продумать, систематизировать, выверить собственные позиции в искусстве, но и способствовала более критическому отношению к тому, что делал Мутер, поначалу воспринятый как непререкаемый образец. Гениальность его хоть и допускала обдуманность, но быструю и не позволяла ему подолгу останавливаться на одном и том же вопросе, —громадное большинство вопросов было, впрочем, для него давно решено и ему ли было тягаться с Энгром, этим скучным педантом, когда его влекло поспорить с творцами Станце и Сикстинской.

Бенуа неоднократно изображал этих мраморных мудрецов. История академизма от его истоков до расцвета в творчестве К. П. Брюллова и Ф. А. Бруни, а затем деятельность их эпигонов и далее —вплоть до «последних академиков» Г. И. Семирадского и К. Е. Маковского рассматривается автором книги как господство далекого от народных идеалов, велеречивого, нарядного, но внутренне пустого искусства, параллели которому в художестве стран Западной Европы не раз упоминает Бенуа. История «Мира искусства» началась с устроенной Сергеем Дягилевым выставки русских и финляндских художников в январе 1898 года в помещении училища барона Штиглица в Петербурге. Мутер внес в его текст важное изменение —изъял весь конец, где Бенуа говорил о новейших явлениях в русской живописи, в том числе о достоинствах творчества В. М. Васнецова и М. В. Нестерова, от которых тогда он был в восторге. Увлечение балетом оказалось настолько сильным, что по инициативе Бенуа и при его непосредственном участии была организована частная балетная труппа, начавшая в 1909 году триумфальные выступления в Париже — «Русские сезоны». Его отставание от уровня литературы и музыки представляется Бенуа очевидным.

Знаменитый же его портрет Брюллова, писанный уже в старости, но почему-то без меры прославленный, —ординарная, слащавая вещь, без всякого тона, робко и лизано писанная, с более чем проблематическим сходством этого юношеского, добродушного личика с пожившим, старающимся казаться гениальным лицом выспренного творца «Помпеи». Именно в «Мире искусства» начинали свою разнообразную деятельность всемирно известные художники Леон Бакст, Мстислав Добужинский, Евгений Лансере, Игорь Грабарь.

Все им навязывалось свысока, авторитетно, в виде патентованных за границей аксиом и не давалось нигде, кроме как в портретной живописи, поработать самим, уйти в себя, поискать собственного художественного руководства в себе и в природе. Вместе с другими мастерами «Мира искусства», Бенуа был одним из самых активных деятелей художественного движения, возродившего в России искусство книжной графики. Художник признавал сам, что патриотом его назвать сложно. Брюллов, создавший свою «Помпею» согласно назревшему внутри его и еще со школьной скамьи, горячему честолюбию, сделавшись официальным художником, уже ничего равного этой Помпее, все же хоть похожей на жизнь, больше не сделал, больше не мог ничего сделать.

Наиболее значительные статьи касаются архитектуры старого Петербурга и его пригородов. Дочь Елена уехала из Советской России вместе с отцом в Париж в 1926 году. В этом отношении работа А. Н. Бенуа остается и сегодня поистине живым наследием серебряного века: написанная просто и раскованно, без робкой оглядки на авторитеты, она способна по-прежнему волновать читателя, будить его мысль, захватывать своей горячей любовью к искусству, воспитывая умение не только «смотреть», но и «видеть» его. В 1898 году вместе с С. П.

Ее поэзия возникает из спора составляющих черт. Но и это предположение неверно. Надо думать, что нет, если мы взглянем на непосредственно после него явившихся «жанристов» (Штернберг, Чернышев, Тимм, Иван Соколов и даже Сверчков, Петр Соколов, Зичи ничего общего с Венециановым не имели) и еще менее, если взглянем на тех, которые взялись за бытовую живопись впоследствии.

Прекрасна в красках картина «Проводы рекрута», вернее —тоже портреты молодой бабенки и солдата. Нам все это иностранное до сих пор претит до отвращения.

Брюллов создал целую религию. Наконец, таковы все работы, производившиеся в Академии художеств в основанном (в конце XVIII века, но ненадолго), для образования русских Тенирсов и Схалкенов, классе живописи «домашних упражнений» (был и такой) на темы вроде следующей: «Представить мещанина, который, чувствуя небольшой припадок, готовится принять лекарство». Рисовать он начал ещё в частном детском садике, а в 1885-1890 годах, обучаясь в частной гимназии К. И. Мая, Александр познакомился и подружился с людьми, которые, став старше, составили костяк общества «Мир искусства»: К. Сомовым, В. Нувелем, Д. Философовым (двоюродным братом С. П. Дягилева), Л. Бакстом. То, что так чудно пришлось по вкусу утонченным, усталым французам, с якобы детской беспечностью сбросившим железные фижмы и выбежавшим в широких и мягких халатах из прямолинейных, граненых садов на нежную травку, под тень шуршащих рощиц, то милое, но чуточку старческое ребячество, —не могло прийтись по вкусу полуазиатам, мечтавшим о грубых наслаждениях, о выпивке, о блеске, а вовсе не о таких «невинных» удовольствиях. Несчастным переломом в его жизни является поездка на 33-м году в Италию.

«И вот, хотя я и не отличался примерным патриотизмом, —вспоминал Бенуа несколько десятилетий спустя, —я все же возмутился за Россию, за русское художество». Зато гермы философов разрастаются до небес, касаясь даже края листа. Его имя неотделимо не только от «Мира искусства», но и от истории всей русской культуры конца XIX – первой четверти XX века. Тут же принимал он участие в крупной карточной игре, как ни в чем не бывало проигрывал пол своего состояния или вдруг выигрывал невероятные суммы, которые на следующий же день растрачивал до последней копейки на покупку всякого исторического старья (как характерно для времени. ) на толкучке: лат, пик, шлемов, панцирей, старинных костюмов.

Среди других пришел иссушенный кавалер Камуччини, одобрил фигуры, классические позы, как истый итальянец был тронут трескучим эффектом освещения и, несмотря на кипение зависти, воскликнул: «Брюллов, вы колосс. » Пришел Вальтер Скотт, старенький, разоренный, но все еще великий во мнении тех, которые воображали, что его герои и оперные теноры в точности передают средневековых рыцарей, долго сидел и смотрел на картину, заметил громадное сходство между этим зрелищем и захватывающими перипетиями своих романов —и воскликнул: «Это не картина, это целая эпопея. » Такие слова в устах таких людей, как Скотт и Камуччини, казались высшим одобрением и после них никто уж не смел сомневаться в таланте Брюллова. Природа интересовала художника главным образом в ее связи с историей.

За этим первым опытом последовали четыре акварели – иллюстрации к «Золотому горшку» Э. Т. А. Ведь он считал себя убежденным поборником отнюдь не педантично-сухого, холодного и сугубо рационалистичного подхода к искусству, с которым он связывал «черствость» ученого-профессионала, стоящего на позициях принципиального объективизма напротив, для Бенуа был важен «субъективный» подход, в том числе и соответствующий метод критики ибо только в этом случае, как он считал, можно уловить в искусстве все, в чем «с особой яркостью сказывается искра божия». Однако судьба готовила иное и когда академическая скука достигла высших пределов, когда и молодое поколение художников, вроде Сухих и Басина, сулило на многие годы столь же безысходную тоску, тогда-то как раз оказалось, что «жив курилка»: зачахнувшая Академия выпустила, одного за другим, двух действительно своих птенцов и столь великолепных, что все начинания Венецианова, завоевавшие себе в 20-х годах некоторую общественную симпатию, в один миг были забыты и все наперерыв бросились кадить скончавшейся было старушке, которую теперь вынесли на своих плечах два дюжих и преданных ей силача: полунемец Брюллов и полуитальянец Бруни. В историю русской книжной графики художник вошел своей книжкой Азбука в картинах Александра Бенуа (1905) и иллюстрациями к Пиковой даме А. С. Пушкина исполненными в двух вариантах (1899, 1910), а также замечательными иллюстрациями к Медному всаднику, трем вариантам которых посвятил почти двадцать лет труда (1903-22). Автором статьи был 24-летний Сергей Павлович Дягилев. Много работал в книжной графике.

Большинство из них, пораженное неожиданностью, спивалось, меньшинство же или вовсе ни на что не смотрело и сидело дома, занимаясь, в сплошной тоске по родине, всяким вздором или застревало на первой попавшейся задаче, по совету, благоговейно выслушанному от какого-нибудь римского «Шебуева». Марка и варшавские дворцы но эта самая сочность, горячность красок их полное вкуса сопоставление и «жирная» техника сообщают этой картинке такое живописное очарование, что не приходится сожалеть об отсутствии в ней чего-либо более правдивого. Александр Николаевич Бенуа был девятым (и последним) ребёнком в семье академика архитектуры Николая Леонтьевича Бенуа и музыкантши Камиллы Альбертовны (урожденной Кавос). Более зрелую фазу в развитии книжной графики Бенуа отражает его «Азбука в картинах» (1904) – первая книга, в которой художник выступил как единоличный автор, создатель замысла иллюстратор и оформитель. Я изучая художественные объединения 20-х годов 20 века, особенно обратила внимание на объединение «Мир Искусства». Воспоминания Бенуа очень точно отражают его «огорчения».

Стасов вопрошал: «Зачем им было являться среди декадентских нелепостей и безобразия. ». Фейерверк, побудивший Вячеслава Иванова написать одноименное стихотворение, замечателен не только красотой освещения вечернего парка, но и ностальгической ясностью, кристаллизацией ушедшего образа (картина написана в 1922 г. ). Бенуа мог бы вполне ужиться (именно это он и пытался сделать ещё с 1917 года), если бы они давали ему возможность спокойно заниматься любимым делом.

Она уже не может представлять былой угрозы ибо «академия, попирающая академизм, —существо компромиссное», «нестрашное». Более свежим, нежели Щедрин, является Михаил Иванов, вернувшийся в Петербург из пенсионерства (учился он у Лепренса и Хаккерта) еще в 1779 году, но поступивший в Академию преподавателем гораздо позже, впрочем, в лучшую пору своей деятельности, в 1800 году. Наоборот, даже те произведения мирискусников, которые наиболее сильно окрашены стилистикой модерна (Фантазия на Версальскую тему Бенуа, Элизиум Бакста), основаны на натурных этюдах и академическом понимании композиции. Петр охотнее всего прожил бы весь век в своих убогих домишках (только чтоб не оставаться в пугавших его старинных покоях) и если к концу жизни и заметно в нем большее стремление к роскоши и блеску, то это не в силу внутренней потребности изящного, но из политических соображений, таких же, которые руководили им, когда он в торжественных случаях надевал, против желания, роскошные кафтаны и новые дорогие парики. Мая, Александр познакомился и подружился с людьми, которые, став старше, составили костяк общества «Мир искусства»: К. Сомовым, В. Нувелем, Д. Философовым (двоюродным братом С. П. Дягилева), Л. Бакстом. Благодаря своему тупоумию такие люди удерживают лишь самое слабое, простое и доступное в словах своих наставников, с невозмутимой прямолинейностью прут по предначертанной дороге, убежденные, что продолжают живое дело своего учителя, но, в сущности, только уродуя и вконец губя его.

Так постепенно автор подводит читателя к своему главному положению —виноваты не художества и даже не само общество, «для которого они существуют», а те «коренящиеся в самой истории» отношения, которые сложились между обществом и искусством. Дягилева, забывая, что именно А. Н. Природа интересовала художника главным образом в ее связи с историей. Эти противоречия не смущали Бенуа.

Работая на прежнем профессиональном уровне, ничего принципиально нового и интересного Бенуа создать уже не смог, часто довольствуясь варьированием старого. В некоторых записях явно прослеживается нежелание встреч со своими прежними знакомыми и соотечественниками. 8. Эта настроенность сказалась и в работе Бенуа над «Историей русской живописи в XIX веке» —его первым крупным исследовательским трудом. От Щедровского осталось еще больше, чем от других (но зато вовсе нет сведений о нем самом): 30 рисунков тушью в Музее Александра III и, затем известные, почти вполне с ними схожие литографии изданные с текстом в 40-х годах Обществом поощрения художников и в обеих этих сериях Щедровский с чрезвычайным вниманием и точностью, прямо с натуры, но без всякого личного отношения к делу, точно в камер-обскуру, срисовал нравы и типы простых классов гоголевского времени, что сообщает этим рисункам, в историческом по крайней мере отношении, чрезвычайную драгоценность. В 1894 году начал свою карьеру теоретика и историка искусства, написав главу о русских художниках для немецкого сборника «История живописи XIX века». Мало-помалу все громче и громче в его честной душе раздавался голос, что так продолжать нельзя, что даже эти технические заимствования —ложь, художественный разврат и явилось убеждение, что и самые приемы живописи нужно черпать не из собранного другими богатства, но из того источника из которого они сами почерпали, —из изучения жизни.

Никто никогда в истории литературы и не говорил о них. Но и его захватила волна брюлловского академизма и он поступил в чиновники высокого искусства, принявшись писать дюжинные образы никому не нужных «вакханок», так что для нас этот мастер теперь представляется скорее типом ужасного брюлловца, нежели хорошим последователем Венецианова. От Крендовского имеется в музее Цветкова интересная вещь 1837 года —«Сборы на охоту», где с величайшим усердием, несколько сухо и уж больно безразлично нарисованы и выписаны люди, собаки, комната, бездна оружия, всевозможные другие детали.

Боязнь открыто высказываться по близким ему вопросам искусства и культуры, опасаясь того, что люди, с которыми ты ведешь беседу, окажутся провокаторами, беспрестанно преследовала Александра Бенуа. Велик уже скачок между туповатой и ремесленной живописью Антроповых и Аргуновых и гибкой и умелой работой Рокотова, между почти что иконописной, черной манерой первых и абсолютно итальянским владением красками второго, вероятно и между положением первых, затертых в толпе иностранцев и этого придворного живописца, к которому был такой наплыв заказов, что он был принужден по примеру Ван Дейка с натуры лишь набрасывать лицо, оканчивая остальное на память или с манекенов.

Современники видели в нём живое воплощение духа артистизма. Следует заметить, что художественные вкусы и взгляды молодого Бенуа формировались в оппозиции к его семье, придерживавшейся консервативных «академических» воззрений. Ещё более плодотворно работал он как историк искусства: издал в двух выпусках (1901, 1902) книгу «Русская живопись в XIX веке», существенно переработав для нее свой ранний очерк.

«Волнующее удовольствие», которое он не раз испытывал, знакомясь с творчеством русских живописцев в залах Академии художеств или на выставках передвижников (будущий Русский музей в Петербурге тогда еще не был создан), оказалось невозможно забыть и Бенуа решил написать Мутеру в Мюнхен, что для создания раздела о России он готов помочь ему сведениями о русских художниках, если Мутер ими не располагает. Если портрет неизвестного гетмана и портрет Петра I на смертном одре (приписываемый также Таннауэру), в музее Академии, действительно кисти Никитина, то можно только крайне пожалеть о такой печальной участи его, так как он не уступает в мастерстве их живописи, сочном и густом колорите западным современным живописцам но приписывание ему этих портретов ничем достоверным не подтверждено. Соблазн остаться за границей был велик, но страх навсегда оторваться от родной почвы, оказавшись «беженцем» без определённых занятий, останавливал художника на протяжении нескольких лет. Программа «Мира искусства» предполагала вторжение его деятелей во все области культуры, включая не только изобразительное искусство, театр, оформление книг, но и создание предметов быта — мебели изделий прикладного искусства, проектов оформления интерьеров. Но кончал он свой отзыв почти миролюбиво: уж если этой главе суждено будет появиться в русском переводе, то надо будет только ее «всю переделать и переправить». Это отозвалось и на Брюллове. Когда думаешь о русском искусстве, то совсем не нужно, чтоб приходили на ум великолепное здание на Васильевском острове и все бывшие в нем премудрые заседания, вечная и фатальная их бестолочь, чтоб рисовались воображению схороненный в нем некрополь гипсов, мерцавшие когда-то кинкеты «натурного класса» и треуголки, шпаги и мундиры профессоров и учеников, так часто менявшие свой вид.

Точнее было бы сказать, что А. Н. Особенности его садовых образов – нарочитая отточенность и красота мотива игривый иногда наигранный эротизм и механистичность персонажей, нарушающая беспечную, фрагонаровскую атмосферу картины. Того движения, которое во Франции успело породить «Барку Данте», еще здесь не было и в помине веяние романтизма, пронесшееся как весенняя струя по всей Европе, заглянувшее даже в Россию, в классической и самодовольной Италии еще не показывалось.

Вдали, на скамье играет на флейтах пара, символизируя семейное согласие, а от дамы в голубом (цвет ее платья правильнее было бы назвать призрачно-синим) уходит, ковыряя тросточкой песок, сумрачный господин с неуверенным и печальным лицом, очень похожий на самого художника. Другая линия вредного вмешательства в искусство связывается в книге с направлением, которое он называет «реально-обличительным». Дягилев, по большому счёту, являлся лишь талантливым администратором с хорошим, говоря современным языком, «административным ресурсом»: связями, знакомствами, доступом к государственному финансированию. Хотя многие из этих патентованных мастеров и носили в свое время данные им слишком старательными патриотами громкие прозвища русских Рафаэлей, Пуссенов и Гвидов и своим авторитетом мешали обществу обратить внимание на то истинно-художественное, что творилось тогда же более скромными мастерами, лишенными поддержки официальной эстетики, но сами по себе они были настолько скучны, вялы и мертвы, что можно было предвидеть, как ложь их искусства, эта пародия на искусство, скоро уничтожится, просто от худосочия и, пожалуй, Венецианов втайне на это и рассчитывал.

Вопросы к Вступлению: Первые выставки С. П. Дягилева. 1. По гибкости карандаша, по сочности краски, по меткости характеристики они не только не уступают лучшим однородным произведениям Брюллова, но даже иногда превосходят их, так как сделаны с большим вниманием и без преднамеренного отношения к делу. Большевики, едва захватив власть, объявили «войну дворцам» и радетель отечественного искусства деятельно занялся проблемами реорганизации дворцовых комплексов, а также сохранения этих памятников отечественной культуры от вандализма и разграбления.

Ознакомившись с приложенным к первому выпуску «Истории» Мутера проспектом всего труда, Бенуа с удивлением обнаружил, что в нем будет рассказано и о польской и о скандинавской живописи, но главы о русском искусстве попросту нет. Он не был ни художником, ни артистом. Лишенные общей программности, они разрознены, остро индивидуальны, еще не укладываются в целом в какую-то ясно определившуюся общую схему. Весь последний период его жизни прошел одной сплошной драмой: любимое его дело разваливалось, уничтожалось, ненавистный враг креп и взлелеянные им птенцы, самые лучшие, самые надежные, один за другим перелетали во вражеский стан, попадали в общую темницу, где, пребывая в постоянной галлюцинации перед ложным блеском (там выставляемым как само солнце), гибли от леденящего воздуха брюлловского чванливого творчества, от соприкосновения с мертвечиной гипсового класса.

Видимо, «иностранцу» прощалось то, что позже ставили в вину русскому автору. Никто не постарался его вылечить, так как никому не было дела до его страстного искусства: в нем видели только очень хорошего портретиста, который в Италии мог усовершенствоваться благодаря драгоценному влиянию «единственной» во всем мире художественной среды. Художник работал над ними в течение всей своей жизни. В противоположность В. В. Стасову другие критики, как, например, Сергей Глаголь, восхищались новизной произведений, молодостью и мастерством экспонентов и с восторгом отмечали, что выставка «собрала яркие образчики всего наиболее свежего и молодого в русском современном искусстве». Бенуа стал задумываться об эмиграции.

Выставки, устроенные С. П. Дягилевым, показали, как уже сказано выше, появление нового направления, которое назвали «декадентским». Особенно способствовали этому его карикатуры. Впервые ему пришлось решать здесь вопросы художественного конструирования книги. Совсем другое представляла Англия.

Позади было и создание в 1898 году возглавленного С. П. Дягилевым нового журнала «Мир искусства», в художественном отделе которого исключительно важную роль «души» всего дела играл А. Н. Бенуа уже отгорели первые, самые острые споры в обществе вокруг этого издания ушел в прошлое период, когда сложилось одноименное журналу выставочное объединение молодых петербургских и московских художников и к нему примкнули едва ли не все лучшие силы того времени, связанные с новыми веяниями в творчестве. «СД» энергично призывал художественную молодежь России отбросить рутину, принять активное и притом постоянное, участие в культурной жизни Европы и в этом деле «идти напролом». Это издание стало вершиной его работы как искусствоведа.

Все это еще не полный перечень его профессий и различных сторон творчества. По мнению Бенуа, только свобода и вдохновение создают и обусловливают ценность художественного произведения.

Решение стать художником созрело у Александра очень рано. Отъезд как и ранее состоялся для постановки спектакля в «Гранд-опера» и участия в выставках, но оттуда в Россию он не вернулся. В 1901 году князь С. М. Волконский, директор Императорских театров, поддавшись уговорам С. П. Дягилева, принял решение подготовить специальную постановку под его руководством одноактного балета Делиба «Сильвия». Художник продолжал работать, оформлял декорации во многих театрах, писал книги и картины. Ему казалось, что все недостойно его вдохновения, что это недостаточно значительно, чтоб прорвать плотину, сковывавшую богатство его гения, в сущности же, он видел, принимаясь за любую из этих композиций, что странным образом то, что он делал, чрезвычайно походило на произведения других академических «магистрантов», тогда как ему нужно было во что бы то ни стало сделать что-нибудь новое и абсолютно замечательное.

Лишь маститый художественный критик В. В. Стасов с возмущением отметил, что глава о России оказалась, на его взгляд, «самой слабой, самой негодной во всей книге». Переиздание книги позволяет возродить эту ее функцию. Среди какого-то чопорнейшего парада, когда весь воздух, земля и люди коченели от безумного трепета перед страшным монархом-военачальником, он бросился к Павлу и стал умолять взять его в солдаты.

Положим, старик Венецианов с разбитым сердцем глядел на то, как его ученики один за другим перебегали к Брюллову и считал их погибшими, но кто же слушал этого старика чудака, кому какое дело было до его настоящих мужиков, до его настоящей России, когда Брюллов обещал дать в своей «Осаде Пскова» совсем новую, просветленную Россию, какое-то высшее выражение русского героизма, русского религиозного подъема, нечто такое, что вполне равнялось бы по возвышенности пятому акту «бессмертных» драм Кукольника. Трудно также найти что-либо трогательнее той очаровательной бледненькой и болезненной девочки (в том же музее), которая своими тоненькими ручками обхватила как будто в испуге, с чем-то страдальческим во взоре свою жирную и гордую мамашу.

Это мог сделать только человек, «воистину живущий искусством». Аргунов был заражен немецкой манерой живописи, писал в белесоватых тонах, с металлическим глянцем, гладко и сухо, но портреты его не лишены исторической прелести. От живописи этого времени осталось в церквах много икон, но большинство из них сплошь покрыты драгоценными ризами, а о других судить весьма трудно вследствие варварского обычая подновлять живопись сплошной перепиской поверх старой. Это нельзя считать случайностью или излишней субъективностью.

Но для Бенуа натурные штудии являлись лишь начальным этапом творчества. В этой связи автор прежде всего обрушивается на Академию художеств, «всемогущее учреждение», которое «взяло на себя вершение судеб русского искусства на основании самых правильных и патентованных данных, заимствованных из таких же учреждений на Западе». Пропагандируя старое русское искусство и западноевропейских мастеров живописи, в 1901 году начал издавать журналы «Старые годы» и «Художественные сокровища России»8. В этом он удалялся от старших, правдивых и искренних художников и скорее уже тяготел к позднейшему поколению чисто академических пейзажистов, что и подтвердилось его последующей деятельностью, когда он, один из первых презрев родную и знакомую природу, принялся разъезжать по всему свету, наскоро, как пустой турист, зачерчивая патентованную, но чужую и мало, второпях прочувствованную красоту.

Он был простодушным, с легким оттенком безвредной хитрости человеком, но не был глубоким человеком изображая Дидро, он постарался подчеркнуть в нем «брехуна», но его мало занимал громадный ум философа. Сплошным «заказыванием» представляется все отношение Николая I к искусству. Он влюбился в одну девушку, но, не встретив взаимности, с отчаяния решился на поступок, по крайней мере столь же сумасшедший и отважный, как разбойничество Карла Моора.

В 1897 году приобрёл известность серией акварелей «Последние прогулки Людовика XIV», написанные под впечатлением от пребывания в Париже и Версале. Нельзя сказать, чтоб Орловский оставил после себя школу.

В 1900 году появилось ее отдельное издание под заглавием «Русская живопись в XIX веке». Это решение было связано, главным образом, с финансовыми и семейными обстоятельствами. У того хоть и редко, но сквозит отношение его к тем, кого он изображает, а когда это не сквозит, то по крайней мере отражается, как в хорошем зеркале, то душевное, что явно отпечаталось на лицах тех, кого он писал Боровиковский же пренебрегал внимательным изучением и этой поверхности, а накладывал на все самим им изготовленную маску. Это был художник, для которого краски значили все.

С «Азбуки» А. Бенуа начинается история детской книги «Мира искусства». В последнем номере Мира искусства (1904, 12) помещена репродукция картины немецкого художника Ю. Дица Таинственный сад. В течение ряда поколений искусство являлось наследственной профессией в его семье.

Результатом было не только пренебрежение формой искусства, но и сужение его содержания, вообще его творческих возможностей: «направленство» подталкивало в сторону «житейских, а не жизненных интересов», порабощения действительностью вместо вдохновенного увлечения ею. Но с этого момента, с первых годов нового века, во вкусах и увлечениях общества, как повсюду, так и у нас, получилась какая-то невозможная сумятица, представляющаяся странным и знаменательным контрастом тем общим, дружным и ровным увлечениям, которые до того времени владели целиком всей образованной Европой, а именно: с одной стороны, все еще царила классическая, тяжелая рутина, не признававшая никаких отступлений от своего канона (крайне ребячески понимаемого), рутина, поддержанная авторитетными стариками, воспитанными на поклонении Буало и Винкельману и той передовой молодежью, которая увлекалась античностью, как запрещенной и тем более прельстительной модой из Парижа с другой стороны, явились какие-то (у нас очень смутные, почти безотчетные) порывы к чему-то более свободному, самостоятельному, к выражению своих чувств —все это и в виде глупой моды и в виде естественного пробуждения самосознания. Шутя выпутывался он из такой красочной какофонии, какою, вероятно, являлись в натуре красный мундир и через него голубая лента (на портрете графа Васильева): для этого ему достаточно было подчеркнуть серебряный блеск орденов, отвлекающий глаз от монотонного красного сукна, в фоне дать дополнительные зеленые —и как раз в нужных оттенках —цвета, чтобы убийственная для всякого другого тема дала ему случай сделать превосходную именно по краскам, вещь. На смену прежним благодушным и вялым профессорам, вроде Акимова и Угрюмова, позволявшим своим ученикам делать, в сущности, все, что им было угодно, доведшим подведомственное им заведение до крайних, но в известном смысле благотворных для истинного искусства пределов распущенности, явились теперь Шебуев, Егоров и Андрей Иванов из которых оба первые, побывав за границей, третий же понаслышке, крепко уверовали в суровое классическое учение Давида, достигшее в их молодости высшей точки своего энтузиазма и, уверовав в него, признали всю академическую систему за лучшую и единственную, так как действительно она лишь была в состоянии душить, сковывать в людях, с младенческих еще лет, все их «беспорядочные» порывы, всякое самостоятельное движение души. Однако далеко не все именитые художники благосклонно отнеслись к «Миру искусства».

Наиболее чуткие, жаждущие света души фатально уходили туда, куда их толкали решительно все и где им обещали преподать сколько их пламенным сердцам было бы угодно самого «высокого» искусства. Руководителем его явился самый академический из академических профессоров, перещеголявший «обдуманностью» Шебуева и засушенностью Егорова, а именно —убежденный и строгий схоласт Андрей Иванов, отец несчастного творца «Явления Спасителя» и учитель так полюбил своего ученика, что задался целью сделать из Брюллова то, к чему он сам стремился всю жизнь, но что исполнить помешали ему, бедняку, всякие скучные заказы. И если русская литература не захотела сужать себя тесной доктриной исполнять чисто служебную роль, то живопись, по мнению Бенуа, «покорно пошла под ярмо», что сказалось и на ее последующей судьбе. Изменниками же являются и оба брата Чернецовы, особенно Григорий, автор прекрасной по своей интимной прелести известной по литографии картинки «Утро» (собрание приятелей в небольшой комнатке).

С 1910 года начал выпускать серийные издания «Русская школа живописи» и «История живописи всех времен и народов» (издание прервалось лишь с началом революции в 1917 году). Сюжеты для большинства картин этих циклов навеяны мемуарами Сен-Симона. Бассейн опять похож на Времена года, но на сей раз его центр украшает лишь одна маленькая фигурка. Орест Адамович Швальбе родился в 1782 году в семье крепостного человека бригадира Дьяконова, крещен в селе Копорье (Петергофского уезда) и от этого села получил фамилию, под которой стал известен: Капорский —Кипренский.

Именно такая ситуация, как считает Бенуа, сложилась в России с середины XIX века. Вещь эта фальшива не только по фигурке вполне здоровой «умирающей» и по некоторым довольно-таки «пейзанистым» типам мужиков, но более всего по слишком приятному общему тону, по какой-то вкусненькой, абсолютно неподходящей пестроте и больно тщательному письму. Гофмана (1899), оставшиеся неизданными и две страничные иллюстрации к книге П. И. Кутепова «Царская и императорская охота на Руси» (1902), созданные в сотрудничестве с Е. Е. Лансере. Он резко критикует и односторонние доктрины реализма, вытекающие, на его взгляд, не «из личной склонности художника» (как это было, по Бенуа, у А. Г. Венецианова), а под воздействием диктата общественного мнения.

Определение «декаденты» утвердилось в обществе после первых же выставок, устроенных С. П. Дягилевым. Русский музей). К сожалению, пример Воробьева, чрезвычайно всеми одобренный, оказался заразительным и ему последовали вскоре его ученики: братья Чернецовы, о которых мы говорили уже выше, москвич Рабус (не за границу, но в столь же чуждую страну —в Крым), позднее сын Воробьева Сократ, Фрикке и бесчисленная масса других. Впрочем, о русском искусстве петровского времени невозможно ничего сказать, кроме таких общих соображений, так как те сведения, которые имеются у нас о первых русских художниках, до крайности бессодержательны и сбивчивы, достоверных же произведений их почти что нет.

скорее предвещали своими «жанровыми» ужимками, почти анекдотическим заигрыванием последующее блуждание москвичей (с Перовым и Вл. Увлечение балетом оказалось настолько сильным, что по инициативе Бенуа и при его непосредственном участии была организована частная балетная труппа, начавшая в 1909 году триумфальные выступления в Париже – «Русские сезоны». Автор, стремившийся воссоздать общую картину развития русской живописи в XIX веке, счел необходимым сначала осветить ее истоки в искусстве XVIII столетия и лишь затем обрисовывал главные линии и основные этапы последующей эволюции. В ней приняли участие едва ли не все деятели «Мира искусства». Автор в своей корреспонденции из Германии утверждал, что лишь с появлением талантливой книги Мутера, где была помещена «толково составленная статья о русской живописи», в Мюнхене начали интересоваться русским искусством (Мюнхен был в ту пору одним из главных художественных центров Европы).

На небольшом приступке из камней, положенных перед гротом, стоят фигурки, выполненные в античном стиле. Как на вполне достойного предшественника Венецианова можно было бы указать лишь на первого директора Академии —Лосенко, если бы только оказалось, что та необычайная картина в Третьяковской галерее, под которой значится его подпись с годом 1757, действительно его работы но можно сильно в том сомневаться, так как ничто ровно —ни колорит, ни письмо, ни отношение к жизни —не указывает на то, что она писана тем же гладким и холодным художником, который написал портреты Волкова и Сумарокова, который, в назидание своим ученикам издал атлас академической анатомии и, к великому удовлетворению господ любителей, создал такие вполне условные и скучные вещи, как «Улов рыбы», «Авраама», «Товия», «Рогнеду» и другие. Он начал с рисунков к «Пиковой даме» (1898) и потом дважды возвращался к иллюстрированию этой повести (в 1905 и 1910 годах). Выше уже упоминалось о значении таких «открытий», как русская портретная живопись XVIII века и архитектура старого Петербурга. В прессе, живо откликавшейся на все явления художественной жизни, началась дискуссия. Они в высшей степени интересны и занятны, но для любования ими совсем не нужно непременно становиться на такую историческую точку зрения они действуют прямо и просто, сами по себе, всем своим высокоаристократическим изяществом, великолепием живописи, красочной прелестью (какой аккорд, например, розового с белым платья и серого кафтана travesti в вышеупомянутом портрете. ), а та нотка исторической пикантности, не так уж невольно вложенная Левицким в эти вещи, как теми наивными ремесленниками-художниками, лишь обостряет очарование, очень тонко проглядывая в лукавых и простодушных улыбочках, в остроумном пользовании костюмом, в ужимках, позах, поворотах. В отечественной историографии существует мнение, что «Александр Бенуа, подобно Блоку, Белому и Брюсову, поддержал Октябрьскую революцию и с обычным своим усердием работал в качестве хранителя произведений изобразительного искусства в своем родном Петербурге».

Как критик и историк искусства он задавал основной тон публикациям журнала, а как художник (тогда уже полностью вступивший в пору творческой зрелости) входил в ту группу своих близких друзей —петербургских мастеров, которая составила ядро сообщества мирискусников. Вспомните критику их творчества В. В. Стасовым. Представляя собою дань времени, они не должны играть решающей роли в оценке труда Бенуа. Первая и наиболее сильная из них связана с театральными впечатлениями.

Опубликование иллюстраций в «Мире искусства» сразу было встречено художественной общественностью как большое событие в русской графике. С этого момента молодой исследователь целиком погрузился в подготовительную работу. Отправляя его в Париж, нарком прекрасно понимал, что происходит у него на душе.

Мне хотелось восстановить в своих изображениях более роскошное прошлое населить его ожившими тенями, воскресить спектакли Луи Каторза Как-то особенно трогает при этом мысль, что все, что видишь, когда-то служило фоном для пестрой суеты канувших в вечность поколений». Если М. В. Ломоносову принадлежит слава первого русского учёного-энциклопедиста, то А. Н. И разве не ему принадлежит честь своеобразного «открытия» красоты и поэзии живописи А. Г. Венецианова и его школы, чем он справедливо гордился в пожилые годы. Сюда попадут несколько его народных и уличных сцен, типов мужиков и продавцов, всяких азиатов, татар, жидов, калмыков, казаков сюда попадут очень живые сцены со страстно любимыми им лошадьми: то породистыми, запряженными в четверку и везущими в карете богатого сановника, то деревенскими сивками, жалостно плетущимися обозом по бесконечным дорогам сюда попадут также быстро набросанные, но очень типичные пылкие генералы, славные поручики, юнкера и майоры иногда изображенные в карикатурах, незлобных, но чрезвычайно метких, вроде того инженерного генерала, который пугает кур или Багратиона с предлинным носом или Брызгалова в невероятных ботфортищах (в Музее Александра III). Тем же темам, в сущности, были посвящены и его многочисленные натурные пейзажи, которые он обычно исполнял то в Петербурге и его пригородах, то в Версале (Бенуа регулярно ездил во Францию и подолгу жил там). Он вошел затем в моду среди варшавской аристократии, но почему-то бросил Польшу и переселился (в 1802 году) в Петербург.

Что вы знаете о русских художниках, которые были представлены на выставке 1898 года. Яркие характеристики неповторимой творческой индивидуальности мастеров искусства, умение остро чувствовать и передавать другим «тайну красоты» придают особый интерес живой, талантливой работе А. Н. Бенуа, впервые переиздающейся со дня выхода в свет в 1902 году. Картины и зарисовки, сделанные там, хранятся во многих музеях России. Эта удача первого опыта окрылила Бенуа, но, как он признает, он все же испытал и «долю огорчения». Остались верными венециановцами немногие. В этом была и сила и слабость Бенуа-исследователя. Естественно, что Венецианову должны были удаваться портреты, но он их написал немного, если не считать большое количество очень внимательных его этюдов с баб и мужиков.

В портретах Щукина сказалась несомненная наклонность к «фламандскому» как в рыхлой манере писать, так и в горячих, «вкусных», как бы подпеченных красках. Гимназистом-семиклассником Бенуа пытался посещать «вольноприходящим учеником» Академию Художеств, но очень скоро, отвращенный регулярной и безнадёжно отсталой системой преподавания, сбежал оттуда «на волю». Оба выпуска книги публиковались еще как приложение (4-й том) к трехтомному изданию на русском языке сочинения Мутера, но в 1902 году вышло также и ее отдельное издание. Позже они работали вместе с сыном Николаем и дочерью Еленой.

Также удивительная вещь —парная ей «Весна», где опять-таки слегка академизмом отдает только главная фигура женщины, но где в пейзаже задолго до Саврасова, а в сивке —задолго до П. Соколова выражена вся скромная, тихая прелесть русской весны, милой русской лошаденки. И здесь Бенуа дает отрицательный ответ —«вряд ли за все XIX столетие в истории живописи сыщется где-либо такое собрание отчаянных борцов и преобразователей». Александр Николаевич Бенуа (1870 —1960) был замечательным художником театра и иллюстратором книг, живописцем и графиком, создавшим множество историко-бытовых картин, пейзажей, портретов изображений интерьеров. Две темы неизменно пользовались его вниманием: «Петербург XVIII – начала XIX в» и «Франция Людовика XIV». Оба художники. Надо же раз навсегда решиться считать все, что происходило с основания Академии до появления Брюллова в ее стенах, простым историческим курьезом и помнить, что русская живопись XVIII и начала XIX века есть живопись Левицкого, Боровиковского, Венецианова, Орловского и Тропинина, вовсе не обучавшихся в Академии художеств, живопись Щукина, Кипренского, Галактионова, Иванова, Мартынова и Алексеева, бывших в Академии, но не имевших с ее основным значением ничего общего, —а вовсе не Козлова, Пучинова, Лосенки, Акимова, Угрюмова, Егорова, Шебуева и массы других профессоров, академиков и «назначенных», к счастью, теперь навсегда забытых. Обыкновенно эти портреты исполненные неизвестными художниками, полуремесленниками, производят очень сильное впечатление, несмотря на все убожество их техники, по той непосредственности, которая сквозит из них, по необычайно верному отражению вкусов и самых слабостей того времени, чего не встретишь в хороших вещах, «устроенных» по всем правилам искусства. К ранним работам Бенуа для книги принадлежит иллюстрация к «Пиковой даме» (1898), опубликованная в трехтомном собрании сочинений Пушкина (1899) иллюстрированном многими русскими художниками, в том числе и мастерами «Мира искусства».

Мы уже отмечали, что книгу А. Н. Бенуа никак не причислишь к сухим учебникам. Выше уже упоминалось о значении таких «открытий», как русская портретная живопись XVIII века и архитектура старого Петербурга. Она вышла в свет двумя частями в 1901 и 1902 годах. «Героем» новых произведений художника становится само искусство прошлого: не люди, а великолепные архитектурно-парковые ансамбли, то поражающие своей грандиозностью, то очаровывающие интимным изяществом и поэтической прелестью.

Но этого было еще мало. Кое-что свежее было сделано в этой области даже до Венецианова, еще в XVIII веке. И случилось так, что несколько усталое, книжное изящество мирискуссников, осложненное множественными художественными и историческими аллюзиями, пришлось по вкусу публике того времени, которая находилась тогда в социальной истерии второй половины девятнадцатого столетия истосковавшейся по «красивому изображению», которое не рвет сердце гневом и печалью, а вносит в душу тихую умиротворённость.

Кроме того, сразу заметно в работе Бенуа, что он мастер своего дела: мазки положены один к другому, сплошными плоскостями, но работа не смотрится «тяжёлой», она не переполнена мазками и элементами, которые бы давали ей дополнительный смысл. Ученикам, вышедшим во всякое другое время из-под такой черствой и жесткой ферулы, представлялось бы, сообразно их дарованиям, два пути: или продолжать безнадежно тупое дело своих учителей или, благодаря Божьему дару (имевшемуся и у Брюллова и у Бруни), постепенно разорвать эти оковы и вырваться на простор и свободу. Понятие «художественности» с детства ассоциировалось у Бенуа с понятием «театральности».

Его программа «Явление трех ангелов Аврааму», положим, превосходила по скуке и ходульности все предшествующие программы, но зато была так «обдумана», так правильно нарисована, так гладко написана, что вполне заслуживала первой академической награды. Во всяком случае, мы вправе с тем же недоумением спросить: откуда явился Венецианов. В течение ряда поколений искусство являлось наследственной профессией в его семье. Бенуа оформил оперу Р. Вагнера Гибель богов на сцене Мариинского театра и вслед за тем исполнил эскизы декораций к балету Н. Н. Черепнина Павильон Армиды (1903), либретто которого сочинил сам. Русско-финляндская выставка имела большой успех. Из письма художника к Ф. Ф.

Не менее плодотворно работал он и как историк искусства: издал в двух выпусках (1901, 1902) получившую широкую известность книгу Русская живопись в XIX веке, существенно переработав для нее свой ранний очерк начал выпускать серийные издания Русская школа живописи и История живописи всех времен и народов (1910-17 издание прервалось с началом революции) и журнал Художественные сокровища России создал прекрасный Путеводитель по картинной галерее Эрмитажа (1911). Антропов. Была известным живописцем и две ее картины приобрело Французское правительство. Журналы «Артист» и «Русский художественный архив» напечатали в 1894 году переводы главы.

Искусствознание конца XX века спокойнее, «историчнее» рассматривает не только достоинства, но и недостатки и русского реализма второй половины XIX века и эстетических учений той поры. Что говорили о выставке молодые художники. В него входили такие известные художники, как Лансере, Дягилев и Бакст.

Бенуа часто выступал в печати и каждую неделю публиковал свои «Художественные письма» (1908-16) в газете «Речь». И вот почему Врубель у нас оказался рядом с Бакстом, а Сомов рядом с Малявиным. Брюллов был в исключительных условиях: он получил порядочное домашнее образование, знал кое-что по книгам (и действительно знал), а главное, владел языками. Эти средства будут найдены в творчестве следующего поколения – Борисова-Мусатова, Кузнецова, Сапунова. Его первые самостоятельные работы (1892-1895) представляют собой цикл изображений Павловска, Петергофа, Царского Села, уголков старого Петербурга, а также городов Германии и Швейцарии их старинных кварталов и памятников архитектуры. Одной лишь ролью «памятника», однако, значение книги А. Н. Бенуа не исчерпывается.

Ничто не любил он так горячо и не знал так глубоко. Бенуа увидел в нем замечательного мастера, смело повернувшего в своем «горячем стремлении к правде» на новые пути, посеявшего «первые семена народной живописи». Напротив, в подписанной инициалами «СД» газетной статье (1896), посвященной участию русских художников в европейских выставках, работе Бенуа, без упоминания его имени, давалась лаконичная, но позитивная оценка.

6. Пусть же читатель сам убедится в справедливости или ошибочности этих слов, знакомясь с «Историей русской живописи в XIX веке» Александра Николаевича Бенуа. Однако в том вина не Венецианова и не учеников его, а всего современного им общества. Между этими портретами наиболее хорош Денис Давыдов, являющийся теперь во всем Музее императора Александра III наиболее абсолютною по живописи и краскам вещью.

Будучи, по собственному выражению, органически чуждым политике, художник надеялся, что с образованием Государственной думы все «безобразия» в России закончатся. Не говоря уже о литературе, вся английская школа живописи XVIII века видела мир в какой-то необычайной, темной и таинственной окраске. Сам Брюллов стал тогда серьезно всматриваться в себя.

После одиннадцати месяцев беспрерывного труда (не считая двух лет подготовительных работ) картина была готова, мастерская открыта для публики и публика повалила валом. Уже в октябре в Петербурге появился очередной выпуск книги Мутера с главой о русской живописи и указанием, что она написана «при участии Александра Бенуа».

Главная картина Александра Алексеева изображавшая с интереснейшими подробностями и, как кажется, очень трогательно мастерскую Венецианова, также пропала бесследно, но если она равнялась по достоинству премилой картине другого (крайне неплодовитого) венециановца, Зеленцова, —«Мастерской Басина», то об этой потере нельзя достаточно пожалеть. В примечании было отмечено, что работа «написана Мутером в сотрудничестве с Александром Бенуа». Его «Хозяйка сводит счеты» —не только по сюжету и по общему расположению (по сюжету и расположению она недалека и от симпатичного, но уж больно сухого Дроллинга), но и по своей дивной живописи, по прелести отношений, по одному уже бесподобному клочку серенького летнего дня, тускло сквозящего в окошко, —подходит и весьма близко, к чудеснейшему из голландцев, к Питеру де Хоху.

Бенуа оформил оперу Р. Вагнера Гибель богов на сцене Мариинского театра и вслед за тем исполнил эскизы декораций к балету Н. Н. Черепнина Павильон Армиды (1903), либретто которого сочинил сам. Впоследствии, уже стариком, он много сделал смешного, нехорошо вникнув в чуждый ему романтизм и все же без меры увлекаясь им, но в те самые годы, когда создавалась «Душенька» исполнены им и те совсем венециановские, по своей интимной прелести, виды комнат его квартиры, где за столом сидят он и его домашние, где в бесконечной зале отдыхает на диване друг дома или где у скромного окошечка, вероятно, под чердаком, занимается шитьем девица. Его первые самостоятельные работы (1892-1895) представляют собой цикл изображений Павловска, Петергофа, Царского Села, уголков старого Петербурга, а также городов Германии и Швейцарии их старинных кварталов и памятников архитектуры.

Как мы видим, далеко не все критики разделяли отношение В. В. Стасова к искусству. «От этих. Он отнюдь не разделял революционных настроений своих товарищей по «Миру искусства» – Е. Лансере, Д. Философова и его приятелей – Мережковского и Гиппиус. Еще 14-летним мальчиком удостоился он серебряной медали.

Почувствовав это, А. Н. Во всех этих сериях преобладают изображения исторических местностей, дворцовых парков и произведений искусства. Экспозиция выставки стала прообразом будущих выставок журнала «Мир искусства» именно здесь наметилась их структура и состав участников.

В конце 1890-х годов кружок молодых единомышленников преобразовался в общество «Мир искусства» и редакцию одноименного журнала. Это происходит не в силу какой-то особой приверженности его к «западничеству», как может решить иной современный читатель, а просто потому, что в то время еще не свершилось открытие эстетической ценности иконы, которое произойдет в ближайшие годы (не без участия, кстати и ряда мирискусников) и мощно повлияет на все последующие представления об истории и судьбах художественного творчества в России. Антропов был незначительный художник, но интересный человек, с необычными для того времени взглядами, вероятно, вызванными чисто инстинктивными ощущениями. Почерпнул ли Щедрин что-либо от этого ловкого итальянца —мы не знаем, так как не имеем работ первого периода его деятельности, но скорее можно сказать, что нет, если судить по тому, что им было сделано при Павле (многочисленные виды загородных дворцов и «английских» парков), в которых видно только кое-какое ремесленное умение, слабое подражание иностранным пейзажам и лишь изредка робкое доискивание сентиментального настроения. Александр Бенуа, став идеологом и теоретиком объединения «Мир искусства», активно участвовал в его художественной жизни, а также в издании журнала «Мир искусства», взявшего на себя роль основы и идейного рупора этого объединения.

Выхолащивая возможности даже крупных талантов, это «ложное, официальное направление» отводило русское искусство от подлинного слияния с жизнью.

Однако голод, холод, обилие мусора, военных калек и «интеллигентных» нищих на улицах Петрограда никак не вписывались в представления Бенуа о жизни вообще и о жизни своей семьи в частности. Он сразу же был вовлечен во множество театральных проектов. 401), «Выход императрицы Екатерины II в Царскосельском дворце» (1909, Гос. И в науке и в художественной критике, в каждом движении своей мысли Бенуа всегда оставался художником.

Года проходили и Брюллову начинало становиться неловко перед самим собой и перед уверовавшими в него, что он засиделся на всяких портретах (лучшее, что было им сделано в Италии) и пустячках, когда он, Брюллов, был призван, чуть ли не предназначен Богом подарить Россию великим выражением «высшего» искусства, а слова Камуччини (имевшего, несмотря на свою бездарность, громадное значение в глазах академической молодежи), что этот великий талант способен только на мелкие вещи, не давали ему покоя. Этот сюжет, напоминающий о салонной традиции загадочных картин использован художником для создания сложных взаимоотношений между мирами его картины: за зеркалом видна садовая статуя, хватающая руками его овальный край раму изображения образует еще один пространственный слой – трельяжная арка, заплетенная гирляндами мертвенно белых роз. Противопоставив академическому течению свою школу работы с натуры, отвергнув принятую «манеру», Венецианов сумел создать произведения, от которых «веет теплотой и настроением». Бенуа, занявший в труппе пост директора по художественной части исполнил оформление к нескольким спектаклям. Трудно переоценить масштабы этой работы, которая могла быть только коллективной. Роль этих первых начинателей известных и неизвестных поименно, вероятно, сводилась к тому, чтоб кое-как, в скромной степени, помогать иностранцам (также не очень значительным, преимущественно театральным декораторам, бравшимся за всякую всячину) исполнять заказы по расписыванию стен дворцов, по изготовлению девизов и транспарантов для иллюминаций и триумфальных арок, по производству сотнями царских изображений, а в лучших случаях им удавалось писать портреты с вельмож и богатых купцов, которые к художникам относились не лучше, а скорее в сто раз хуже, нежели к поэтам. Вариации одного и того же мотива, которых так много у Сомова, для него важнее, чем выбор отправной точки для этих вариаций.

Они организовали кружок любителей искусства. Однако князь Гагарин замечателен не только как археолог, но и как художник, живой и интересный, к сожалению, впоследствии абсолютно забросивший свободное творчество и отдавшийся (следуя своей рассудочной и далеко не верной теории) восстановлению древней византийской иконописи в «усовершенствованном» виде. Следует заметить, что художественные вкусы и взгляды молодого Бенуа формировались в оппозиции к его семье, придерживавшейся консервативных «академических» воззрений. Их называли декадентами, а она спасали красоту – везде и во всём.

С лихорадочной тревогой хватался он то за патриотический сюжет «Олега», то за грациозного «Гиласа», то за бурную «Осаду Коринфа», начинал глубокопатетическую картину «Клеобис и Битон», принимался за сладострастную, блестящую по краскам «Вирсавию», но ко всему сейчас же охладевал. Автор материала – Людмила Васильевна Короткина Вступление. Но с нами их связала ненависть ко всему затхлому, установившемуся, омертвевшему». Слава Тропинина за последнее время чуть ли не превысила славу Кипренского (разумеется, это еще вовсе не значит, чтоб он был оценен по достоинству), но не по справедливости.

Но на его пути постоянно вставали препятствия бытового характера: приходилось заботиться о благосостоянии семьи, постоянно обходить препоны, чинимые правительством деятелям искусства (например, запрет рисовать на улицах Петрограда).

Назовите имена финских художников, представленных на выставке 1898 года. 4. С. П. Дягилев учился вместе с Бенуа на юридическом факультете. При этом – необходимо отметить, что ведущую роль во всей многосторонней работе мирискусников – устройстве выставок, создании и редактировании журнала и, наконец, организации знаменитых, получивших мировую славу «Русских сезонов», где в оформлении балетных спектаклей принимали участие всё те же художники «Мира искусства», – играл Сергей Павлович Дягилев. В начале XX века не заметить различий между «старым» и «новым» было попросту невозможно. Книга богато иллюстрирована.

Оно уже не содержало ссылок на Мутера, это была «История русской живописи в XIX веке» Александра Бенуа.

Не виновата ли в том природная неспособность русского человека к пластическим искусствам. К своим персонажам (Людовику и придворным) Бенуа относится с долей иронии. был государственным служащим, которому эти пайки выдавались в качестве заработной платы. Лосенко. ) вряд ли могли иметь влияние.

Александр Бенуа в своих работах старался избегать вычурности, дикости, всего болезненного и нарочитого, но в то же время проводил в жизнь принципы спокойной целесообразности – иначе говоря, принципы «вечной» красоты. В этом секрет его таланта, тут пробилась через последнюю кору робости (если и не перед гипсом, то перед таким же мертвецом-натурщиком) его простая и задушевная природа, умиленная при лицезрении родных мест, родной обстановки, родных типов. Ротари оставил, кроме подобных портретов, бесчисленное количество минодирующих головок идеальных пастушков, пейзанов всяких стран, часть которых без меры украшает «Кабинет мод и граций» в Большом Петергофском дворце.

Кроме того, в студенческие годы молодой Бенуа проявил себя как писатель и искусствовед, дополнив книгу Муттера «История европейского искусства» главой про русское искусство. Бенуа занимал в труппе пост директора по художественной части. Но и здесь перед А. Н. Кому какое дело было до Венецианова со всеми его простоватыми сценками, когда теперь открывался путь Рафаэля и Гвидо, обсаженный лаврами и ведущий прямо к Парнасу, путь, прославленный «милым» Гоголем и «великим» Кукольником.

С торжеством повесили они в классе его рисунок «Гений искусства», в назидание всей школе и действительно, в этом рисунке мальчик явился уже готовым академиком, остроумно переиначившим, по всем правилам классического канона, классный этюд с натурщика в изображение какого-то древнего бога и положившим к ногам его всевозможную аллегорическую рухлядь. Н. Бенуа в 1924 году по приглашению Национальной оперы уехал во Францию. Задолго до Нестерова Венецианов понял и передал в своем пейзаже позади «Спящего мальчика» тот полный тончайшей поэзии и какой-то приниженной прелести, худосочный северный пейзажик, который так прекрасно дополняет и объясняет настроение св. Книга известного исследователя искусства, художника Александра Николаевича Бенуа (1870—1960), раскрывающая широкую панораму развития русской живописи в XIX столетии, стала не только классикой отечественного искусствоведения, но и замечательным памятником серебряного века в русской художественной культуре.

Лучшие силы и не шли к нему их тянуло к успеху их притягивали лавры, расточаемые «высоким искусством», говорить же о том, что нет никакого высокого и низкого искусства, а есть одно единое искусство и что во всяком случае не академическое и не брюлловское искусство должно считаться высоким, —никому в то время в голову не приходило и не могло, при общем равнодушии, прийти. Я задалась вопросом: Кто же напутствовал этим художникам. Бенуа, поколебавшись, дал свое согласие. И таким образом, в припадке театрального восторга, усиленного свежим впечатлением от только что виденных в действительности развалин погибшего города, зародилось «светлое воскресение живописи» —«гениальная Помпея».

И это весьма естественно: как только стали возводиться великолепные дворцы, разбиваться роскошные сады и вырастать как по волшебству новые города, явилась потребность все это увековечить, от всего этого, как от самого лестного для самолюбия русского человека иметь воспоминания, «портреты». Недаром его лучшие создания принадлежат искусству книги и живописи театра. В 1911 году им был создан прекрасный «Путеводитель по картинной галерее Эрмитажа».

Позднее, уже зрелым мастером, Бенуа исполнил серии пейзажей Версаля, к которому много раз возвращался (1896, 1897, 1898, 1905, 1906, 1907, 1914), Петергофа (1900), Ораниенбаума (1901), Павловска (1902), Рима (1903), Венеции (1912). В конце 1896 года вместе с друзьями впервые приехал во Францию, где написал «Версальские серии»— картины изображали парки и прогулки «короля-солнце» Людовика XIV. Затем он переехал в Италию, где на протяжении многих лет (с 1937 по 1970 годы) был директором постановочной части в Миланской Ла Скала. Однако происходящее в стране очень расстраивало художника. Но приведенный выше подробный рассказ – скрытый комментарий к одному из самых интересных произведений Бенуа – к Фантазии на Версальскую тему (1906, ГТГ).

Бенуа был инициатором и вдохновителем этой работы. Недаром сам Бенуа и в шутку и всерьез утверждал, что вместо подобных длинных списков вернее было бы называть его кратко —«служителем Аполлона», бога света и искусства. Эти особенности книги связаны с групповой тактикой «Мира искусства» и с личными, субъективными пристрастиями автора.

Действительно, Петр с 10-х годов XVIII века, когда существеннейшее в государственном устроении им было уже сделано, стал вместо прежних своих блокгаузов строить дворцы на немецкий лад, украшать их плафонами, стенной живописью, картинами сам он не дичился больше художников, позволял им списывать свою «персону» и, таким образом, способствовал тому, что и у нас укоренился обычай оставлять потомкам свои изображения наконец, послал нескольких молодых людей, проявивших кое-какие способности, за границу для обучения живописным и другим мастерствам и даже приблизил одного из них к себе, по возвращении его в Россию, назначив его гофмалером вероятно также, он привел бы в исполнение свое намерение, вернее, проект первого ревнителя художеств Аврамова, основать Академию художеств, если бы смерть не прервала его планов. Какая умная, тонкая, поэтичная это вещь, полная живописной прелести, как удивительно смела по рисунку (по абсолютно «Вермеровской» перспективе) и как характерна. Бенуа исполнил также две серии иллюстраций к «Капитанской дочке» и в течение ряда лет подготавливал свою главную работу — рисунки к «Медному всаднику». По технике исполнения «Грот Аполлона» и «Бретонский пейзаж» очень похожи: и в одной и в другой картине хорошо читаются плоскости, переходы от света к тени выполнены плотными, хорошо прилежащими друг к другу мазками, но при этом нет переполнения элементами, лишними мазками, ненужными предметами, что подчёркивает то, что в обоих картинах присутствует чувство меры, которое присуще и художнику, создавшему эти шедевры.

Бенуа старается передать характер каждого героя, персонажа картины, своё отношение к нему. В каком учреждении состоялась выставка русских и финских художников. Также в картинах есть такая общая черта, как целостность живописи, то есть, картины понятны для восприятия и зритель может легко погрузиться в атмосферу картины (в спокойствие и невозмутимость «Бретонского пейзажа» и в знойный яркий летний полдень «Грота Аполлона»). Создать вторую «Помпею» стало мечтой горячих и пламенных энтузиастов старые профессора убедились, что им нечего бояться Брюллова, что он не изменил им: хоть и дерзкая вещь была его «Помпея», но все-таки несомненно кровное детище Академии умеренные же юноши также были очень довольны, так как если они и отчаивались дойти до самого маэстро, то все же не теряли надежду попасть хоть в свиту его, выучившись рисовать, как он тому выучился, не боясь эффектничания, как он того не боялся. Одной из важнейших миссий этого движения, возникшего в русле «Мира искусства», был систематический пересмотр всего материала, критических оценок и основных проблем истории русской живописи, архитектуры, пластики и декоративно-прикладного искусства XVIII и XIX столетий.

Что дает Тропинину особенно почетное место в истории русской живописи, это —сродство его в некоторых задачах с Венециановым, вернее —его зависимость, столь почетная, от последнего а для Москвы это имело громадное значение, так как он первый (а за ним, гораздо позже, прямой ученик Венецианова Зарянко) посеял семена того реализма, на котором вырос и окреп впоследствии чисто московский протест против чужого и холодного, академического, петербургского искусства. Наконец, находясь как-то в опере Паччини «Lultimo giorno di Pompeia» имевшей тогда громадный успех, он так был поражен захватывающим ее сюжетом, декорациями, бенгальскими огнями, хоровыми массами, печальной судьбой действующих лиц, что, придя домой из театра, немедленно и сразу набросал почти целиком всю композицию новой картины. Они бы не поверили: Ватто для них ничего не означал.

5.

Бенуа стал первым художником среди историков русского искусства, а потому и первым историком, который смотрел на него не «со стороны», а как непосредственный участник живого, продолжающегося, творимого на глазах процесса развития художественной культуры. Сергия Радонежского в цикле посвященных ему картин Нестерова. Среди современных Левицкому иностранных живописцев Антон Графф и Гейнсборо только и могут поспорить с ним и если Графф не переспорит, то Гейнсборо уже наверное возьмет верх, так как в нем все есть, что и у Левицкого, плюс явная и несомненная сознательность, постоянное превосходство художника над моделью, взгляд на натуру сверху вниз, не в силу какои-либо ходячей эстетики, но прямо по гениальной природе, тогда как в Левицком взгляд хоть и не робкий, не подобострастный, как у Рокотова, слегка даже насмешливый, но и не с высоты превосходства художника над своим предметом, а «дружественный», простодушно хитроватый. Не исключено, что А. Н. В конце 1890 годов кружок молодых единомышленников преобразовался в общество «Мир искусства» и редакцию одноименного журнала.

Семье Бенуа удалось выжить в эти годы лишь благодаря американским пайкам АРА (помощи пострадавшим странам в Первой мировой войне). В этом отношении Боровиковский уступал и Левицкому. Трудно переоценить масштабы этой работы, которая могла быть только коллективной. В композициях Бенуа нередко сохраняются черты театрального «кулисного» построения, хотя на сценических площадках и не выступают исторические персонажи.

Трудно сказать, жили ли традиции Венецианова после его смерти. В ее названии, однако, стоит обязывающее слово «история», а ее, как известно, следует писать с максимальной объективностью, «без гнева и пристрастия».

Значительную часть перечисленных серий составляют работы с натуры. Лишь одно «новое» было в этой картине и это новое со временем развилось и стало страшным оружием в руках Брюллова, а следовательно и Академии: была в этой картине какая-то не то чтобы прелесть, но все же порядочность колорита, какой-то намек на красочную сочность, заимствованную у Кипренского и этот-то колорит, развившись впоследствии до театральной эффектности «Помпеи», увлек более, чем что-либо, русскую публику, ничего до того не видавшую, кроме недоступных для ее понимания, слишком утонченно-прекрасных Левицких, Кипренских и Венециановых или же тоскливых егоровских и шебуевских «заслонок». В этих сериях нет историко-жанровых сцен, нет изображений людей и вот таким образом нет оттенка лирической иронии, которой отмечены «Последние прогулки Людовика XIV».

Он говорил о появлении нового направления в русской живописи, о талантливых молодых художниках-передвижниках – В. Серове, К. Коровине, А. Васнецове, которым «тесно» в рамках тенденциозного передвижнического искусства. «Ныне я себя чувствую более усталым, разбитым и удрученным, нежели за все эти годы. Видно, кое-что во взглядах, в культуре общества переменилось, еще более переменилось кое-что и в художественном образовании русских мастеров (вне всякой Академии), вероятно, благодаря великому наплыву при Елизавете хороших иностранных мастеров вроде Гроота, Ротари, Торелли, Токке, Эриксена и других. Сам Галактионов был художник робкий и аккуратный, но его заслуга и состояла как раз в том, что он был робкий и аккуратный, не мудрствовал лукаво, не «шикарил», а внимательно присматривался к природе, переносил все, что видел, на бумагу и при этом следует заметить, что он видел очень тонко, не упуская ничего характерного.

Отсюда и широкое распространение «чисто литературного» отношения к искусству. Мальчик оказался способным, так же как и вся семья его, но более, чем другие, самолюбивым и честолюбивым и вскоре унаследованная от отца талантливость его окрепла, а похвалы окружающих вытеснили из головы всякое другое желание, кроме одного —стать «великим художником» именно великим над всеми, каким-то художественным Наполеоном. Кроме Зарянки, очень немногие остались вполне верны своему учителю. Русский музей стр.

Но только все эти «девушки-садовницы», «кружевницы», «швеи», «молочницы», «гитаристы» и проч. Подобные эмоции он назвал «ощущение ОГПУ», а также «общей болезнью в России». Маковским во главе) в «типах» и «рассказиках», нежели являлись прямой параллелью той непосредственности взгляда на природу, которая была драгоценнейшей чертой в венециановском творчестве. Ей недостает именно историзма.

Но радость профессоров хлынула через край, когда через несколько лет, уже масляными красками, в большом виде, он прибег к тому же приему, на сей раз вместо «Гения» переписав натурщика в «Нарцисса». Рисунок Арлекин и смерть, посвященный памяти Сапунова, декоративная картина Волшебство (1898 – 1902, ГРМ) также проникнуты ароматами фиалок и тления. Каждый из рисунков к «Азбуке» представляет собой развёрнутую повествовательную сцену, проникнутую мягким юмором иногда жанровую, чаще – сказочную или театральную, всегда неистощимо изобретательную по сюжетным мотивам. Как могли люди вдруг полюбить всякие аллегории, чужих богов, святых и ангелов, когда только что они все это должны были ненавидеть, а любили по-своему, но крепко, от всего сердца, нечто абсолютно другое.

Вот почему нельзя от меня требовать какой-либо выдержанности». Только что набив себе руку на гигантской и удачной (хотя подслащенной) копии с «Афинской школы» Рафаэля, он легко справлялся с колоссальной задачей. Сам Венецианов сознавал свое значение, да иначе оно и не могло быть, так как без внутреннего самосознания он не решился бы «победить невозможность», тем менее принять на себя такой крест: удовлетворяться скромным положением русского Тенирса или Доу, когда таланта и сил в нем было больше, чем во всех российских Пуссенах и Рафаэлях, вместе взятых. Перекресток Философов зимой включен и в ностальгический альбом рисунков Версаль, созданный уже в Ленинграде (1922).

Лучшие качества живописной системы Сомова проявились в долгой работе над Дамой в голубом. В 1910 году вышло в свет обширное исследование Бенуа «Царское Село в царствование императрицы Елизаветы Петровны» – обстоятельно документированный труд, посвященный истории быта и художественной жизни России в первой половине XVIII века. Бенуа был инициатором и вдохновителем этой работы. Нортау следует, что именно нарком уговорил его не возвращаться на Родину. «Главным врагом, главной поддержкой чужого, лживого и ненужного» Бенуа считает все же академизм.

На этот раз Брюллов почувствовал, что выбрал «верную» тему. «Главарём» этой «шайки» оказался Александр Бенуа – очень интересный и своеобразный художник имеющий талант подмечать настроение персонажей своих картин и проявляющий особую чуткость по отношению к обстановке и времени. Известный критик Владимир Васильевич Стасов ругал представленных живописцев и самого устроителя. Недаром его лучшие создания принадлежат искусству книги и живописи театра. Год тому назад, в феврале 1897 года, в том же Музее училища барона А. Л. Штиглица, состоялась выставка немецких и английских акварелистов, а в октябре – в залах Императорского Общества поощрения художеств – «Скандинавская выставка», организованная по заказу вице-председателя этого Общества.

По ним хорошо видно, что работа над главой об искусстве России действительно оказалась для молодого автора, как он сам признавал, «превосходной школой». Предки Александра по матери были итальянцами, семья отца перебралась в Россию после революционных потрясений во Франции. Лучшая из книжных работ художника, безусловно, его шедевр – рисунки к «Медному всаднику» Пушкина. От Петра ускользнуло то, что в данное время являлось в Европе истинным, живым искусством. Глашатаем принципов, объединивших достаточно разнородные художественные силы в широкое культурное движение «Мира искусства», стал А. Н. Бенуа. Его манера держать себя, его снисходительный и великолепный тон, «гениальные» причуды —все свидетельствовало о сознании им своей огромной силы.

А. Н. Чем отличалось творчество передвижников 1890-х годов. Именно его постановка «Павильона Армиды» стала началом «дягилевских сезонов» в Париже в 1909 году. Здесь Бенуа старался показать уют работы и тёплую обстановку. От пальчика до башмачка —все исполнено жеманной грации, какого-то яда с еле заметной, тончайшей и уместной подчеркнутостью, вполне понятной в здоровом и веселом малороссе, порядочно-таки издевавшемся в душе над всей этой комедией, но способном в то же время оценить художественную ее прелесть. Шаляпина и З. Е.

Однако и его, при всем его апломбе, все же как-то покачнуло от космополитической сутолоки, он тоже как-то ошалел при виде той настоящей Италии, о которой не думал и не гадал и хотя стал сходиться с другими иностранцами, но это ничего нового ему, в сущности, не могло дать, ничего не могло выяснить, так как и все другие пенсионеры, разные «prix de Rome», съехавшиеся отовсюду в Рим, были солдатами того же войска, той же дисциплины, как и он сам, такие же калеки, не сознававшие своей искалеченности. Девяти лет он из отцовской «академии» поступил в казенную и там сразу поразил своих учителей необычайной подготовкой. «Реалисты-передвижники, —пишет Бенуа, —завоевали для искусства жизнь, правду искренность». Все завещание Венецианова у него свелось к какому-то действительно «фотографированию» безразлично чего, без внутренней теплоты, зря, с абсолютно излишними подробностями, с грубым битьем на иллюзию, на «выпирание». Завершается Азбука листом Яблоня, где дерево, на котором повисли мальчики, тоже отгорожено от дома зеленой стеной с трельяжной аркой – в нее входят дедушка и родители.

К декадентам критик причислил и Константина Коровина, у которого «кроме внешнего мастерства, ничего нет» и друзей Дягилева, представивших портреты, пейзажи и композиции на тему XVIII века.

Расцвет художественно-критической деятельности Бенуа падает на период создания третьей серии его статей – под общим заглавием «Художественные письма», которые еженедельно печатались в газете «Речь» с ноября 1908 по 1917 год. На его долю выпала и наиболее сложная, ответственная её часть — анализ и обобщение истории русской живописи XVIII-XIX веков. Дягилевым Александр Бенуа организовал объединение «Мир искусства», выпускавшее одноименное издание. Может быть, он называл себя так так как серьёзно начал писать маслом как «настоящие» художники только когда ему уже исполнилось 35 лет.

Положим, несметное количество его акварелей, которое хранится в Эрмитаже, показывает в нем лишь порядочного перспективиста, славно, чисто по-английски «мывшего» бумагу, недурно, хотя и шаблонно, выбиравшего местности, но мы имеем свидетельства о том, что это был пылкий, горячий человек, вносивший большое воодушевление в свое преподавание, сильно оживлявший все русское художественное общество, а его участие в Теребеневских карикатурах, некоторые батальные картины и те прекрасные акварели позднейшего времени, вовсе не уступающие лучшим вещам Роландсона, которые хранятся у И. Е. Цветкова в Москве, отлично это подтверждают. Но даже с большевиками А. Н. Бенуа предполагает, что позже, на расстоянии, можно будет обрисовать пока не заметные современникам общие черты эпохи, но одно ему представляется несомненным —и академизм и «общественное направленство» в целом исторически уже изжиты, свершается какой-то переходный процесс в искусстве. Но, как ни странно сказать, несмотря на то что фигуры занимают значительную часть во всех его картинах, несмотря на то что часто они —или кукольны или слащаво условны (это уже в угоду времени), общее впечатление от его произведений остается вполне жизненным, от них необычайно веет теплотой и настроением.

В период с 1896 по 1898 год Александр Бенуа жил и работал во Франции. Их обычно связывают лишь с именем С. П. О других и говорить нечего: они все, с Гейнсборо во главе, разумеется, несравненно больше имеют общего с теми художниками, которые в первые три десятилетия XIX века сознательно подняли знамя романтизма, нежели с теми своими современниками на материке, которые еще робели пред указкой Винкельмана. Он считал, что «неверных, ложных фактов там масса. С. П. Дягилев в свое время верно подчеркивал, что она создавалась в расчете не на узкий круг знатоков искусства, а «для многотысячных читателей». Все это в придачу сопровождалось претензиями к художнику, которого ценили за то, что он начинал «объяснять жизнь», «выносить приговор», «учить».

Объединение привлекло внимание к прикладному искусству, архитектуре, народным промыслам, подняло авторитет книжных иллюстраций, графики, оформительского искусства. Были ли Чернецовы учениками Венецианова, достоверно, кажется, неизвестно, но что они, в молодых годах, прямо по своему участию в изданиях Общества поощрения художников, в которых сотрудничал так деятельно и Венецианов, могли быть с ним в общении и находиться под его влиянием, лучше всего доказывают их первые перспективы всяких дворцовых зал и комнат исполненных тихо и добросовестно, с любовью и большой тонкостью в рисунке и «отношениях». Однако лизаные его портреты последнего периода, напоминающие, до обмана, увеличенные и раскрашенные фотографии, явно свидетельствуют (особенно при сопоставлении их рядом с его же великолепной, чисто венециановской внутренностью Никольского собора и теми редкими портретами первого периода, которые еще писаны широкой и бодрой, в роде Тыранова, кистью) о том, что и он не устоял, одинокий, всеми оставленный, вдобавок сухой и ограниченный человек, от влияния всеобщего безвкусия.

Источником этого вторжения в сферу, где все должен решать лишь сам талант, могут стать государство и диктат общественного мнения. «Авось, что там не будет этих русских. » – записал А. Бенуа в своём дневнике перед очередной заграничной поездкой. Отмечая «непропорциональность архитектурных частей» книги, противоречивость позиции Бенуа, отрицающего программность в искусстве, но, по сути, выдвигающего свои программные установки его оценки, не соглашаясь и с рядом важных для Бенуа суждений об искусстве, Дягилев, однако, верно отметил главное: вышел в свет «новый и свежий труд», присмотревшись к которому поближе приходишь к убеждению, что заслуга работы автора —«чрезвычайна». Одновременно с этими крупными работами Бенуа опубликовал в журнале «Мир искусства» (1899-1904) и ежемесячном сборнике «Художественные сокровища России» (1901-1903), а позднее в журнале «Старые годы» (1907-1913) и некоторых других изданиях множество статей и заметок по отдельным вопросам истории русского и западноевропейского искусства. Когда настала пора получать первую золотую медаль, он даже оробел перед испытанием и направил все усилия не на то, конечно, чтобы получить медаль, —в этом он был уверен, —но чтобы теперь же создать вещь совсем умную, совсем «прекрасную» и ему удалось достигнуть намеченной цели.

Оно и не могло быть иначе при его деспотической, безусловно уверенной в себе натуре. Их обычно связывают лишь с именем С. П. Дягилева, забывая, что именно А. Н. Бенуа занимал в труппе пост директора по художественной части.

Германия вся стояла im Banne der Romantic «Гёц» и «Разбойники» сделали свое дело и одновременно с тем, как у нас рос и развивался Кипренский, там росли и развивались Корнелиус и Овербек. Стал одним из организаторов и идеологов художественного объединения «Мир искусства», основал одноимённый журнал. Может быть искусству России не хватало значительных личностей.

Первые выставки С. П. Дягилева Предлагаемое пособие посвящено группе живописцев – основателей и главных деятелей художественного объединения «Мир искусства», организаторов выставок и издателей журнала под этим же названием. М. Н. Воробьев, почему-то более всего прославившийся своими видами Палестины и всякой заморской «живописности», ничего ровно не выражающими и очень неважно исполненными, в первую половину своей деятельности, до 1820-х годов, также преимущественно был занят Петербургом, но он уже не инстинктивно, как его учитель Алексеев и товарищ Галактионов, а прямо намеренно задавался известными поэтичными темами, в которых сказывалась его мягкая, восприимчивая к музыке душа и, быть может, влияние нарождавшегося тогда романтизма, от которого все вдруг как-то ожило, приобрело смысл и значение. И до него были в России художники, которые писали картины с народным содержанием. Обыкновенно русские художники, попадая в Рим прямо из академической казармы, бывали абсолютно спутаны, так как вместо ожидавшихся блеска и пышности они встречали лишь несметную и наглую нищету, вместо роскошной природы, виденной на гравюрах, —понтийские болота и оголенные степи Кампаньи, грандиозная прелесть которых, понятно, для их опошленного воспитанием чувства ничего не говорила.

Александр Николаевич Бенуа был девятым (и последним) ребёнком в семье академика архитектуры Николая Леонтьевича Бенуа и музыкантши Камиллы Альбертовны (урожденной Кавос). Как ни странно, сложнее оказывается теперь суждение о критике академизма у Бенуа. Почему же подобный процесс не коснулся русского искусства. Действительно, для Бенуа все связанное со сферой искусства было не только профессией, доставляющей средства к жизни, не только занятием, приносящим удовольствие и радость, но и чем-то гораздо большим, связанным с вдохновением, горением, с тем, что называют «искрой божьей» и что требует от человека для своего воплощения полной самоотдачи. Когда в Петербурге узнали, что автор «Помпеи» на пути домой, что он уже в Москве, то решено было устроить ему небывалые овации.

Однако в те дни неистового восторга от Брюллова казалось, что навсегда установлялась новая, божественная система для русской художественной школы. Будучи отпущен на волю, он пяти лет был определен в Академию художеств, не случайно (как то бывало в большинстве случаев), а потому, что успел проявить кое-какие задатки к рисованию. В литературе, более близко связанной с жизнью всего народа, сразу явились силы, которые непосредственно, глубоко и всесторонне удовлетворили эти ожидания, но в живописи Венецианов и вся его школа, разумеется, не отвечали этой русской «буре и натиску», а проходили —слишком скромные и, так сказать, смирные —почти незамеченными. В еще сравнительно недавние годы именно так и судили о книге Бенуа: конечно, в ней немало талантливых, блестящих заметок, но стержневое построение в корне ошибочно, автор явно недооценил роль передвижничества и эстетики «революционеров-демократов». «Хорошо, если благодаря мне Зимний дворец будет спасен и превращен в памятник-сокровищницу мирового значения», – искренне надеялся он. Новейшие исследователи искусства Венецианова напоминают, что до Бенуа его нередко рассматривали чуть ли не как «альбомного художника», подражателя Брюллова (который на деле разочаровал Венецианова).

Сам автор, державший все дело в секрете, был удовлетворен: «Сенсация среди друзей получалась грандиозная сюрприз удался вполне». Именно там им были написаны «Версальские серии». Целому ряду молодых художников некуда было деваться.

Но на этот здоровый в своей основе процесс наложилось стимулированное «направленством» стремление подходить к жизни «с заготовленной идейкой», подстраивать под нее изучение реальности. Итак, мастерство могло быть —и было. Но политика сама постоянно вторгалась в жизнь человека, который не имел ни определённых политических убеждений, ни желания вставать в открытую оппозицию какой бы то ни было власти. Автор отметил, что молодые художники смотрят на живопись «не как на средство, а как на искусство, как на нечто такое, что может существовать само собой, своими задачами».

Александр Бенуа был женат. Вместе с С. П. Дягилевым, К. А. Сомовым и другими «мирискусниками» не принимал тенденциозность передвижников и пропагандировал новое русское и западноевропейское искусство.

Много ли найдется книг, о которых можно так отозваться. В 1907 году А. Н. Бенуа играл важную роль в основании Старинного театра в Петербурге (для которого создал занавес), на следующий год одна из его декораций была использована в парижской постановке «Бориса Годунова». Он решился даже выломить целую стену в гумне для того только, чтобы иметь возможность лучше написать его внутренность и осветить (это-то больше всего его и интересовало —перещеголять Гран) первый план и наконец в 1824 году действительно светлая и правдивая картина «Гумно» была готова и поднесена государю.

Однако, дело в том, что явления искусства мирискуссники (и в том числе сам Александр Николаевич) оценивали не с точки хрения национальной принадлежности, а по законам красоты. Именно из «Записок» Бенуа узнал о ритуалах прогулок Людовика, о кормлении рыб, о созерцании королем величественных скульптур в парке («Прогулка в кресле», 1897 «У бассейна Цереры», 1897 «Кормление рыб», 1897 «У Курция», 1897— все в Русском музее, Санкт-Петербург). Часто выступал в печати и каждую неделю публиковал свои Художественные письма (1908-16) в газете Речь. Но работы художников, занимавшихся в этом классе, получили совсем другой характер, нежели тот бездушно-топографический, который был в махаевских «проспектах» и это благодаря, с одной стороны, участию в преподавании таких свежих или почтенных художников, как М. Иванов, старший Щедрин и Алексеев, а с другой стороны и потому, что в обществе изменился взгляд на самую природу.

Здесь по-старому все внимание было обращено на древний мир, на возрождение его, а следовательно, прежде всего на скульптуру (Канова и Торвальдсен стояли в зените своей славы), живопись же допускалась лишь такая, которая ближе всего походила на раскрашенные барельефы. К числу прекраснейших его произведений этого рода принадлежит его собственный портрет (Музей Александра III), написанный сочно и жирно, в приятных, густых серо-желтых и желто-черных тонах, никого из современников его не напоминающих, но имеющих что-то общее, общую даже прелесть, с вещами Уистлера первой эпохи, а также портрет, писанный им со старичка живописца Головачевского (Императорская академия художеств), окруженного несколько по-«грезовски» слащавыми воспитанниками. Они составляют едва ли не половину его наследия.

С бесподобным в XIX веке мастерством приведены вообще все краски в этой картине в соответствие между собою, начиная с этого колорита неба и листвы, продолжая желтоватым тоном лица, красным —мундира, белым —лосин (по которым удивительно кстати свешивается серебряный шнур портупей), кончая загрязненными перчатками и пестрыми перьями на шап. Он взял на себя обязанности не только найти художественные силы, но и направить их при этом, согласно своей прирожденной наклонности к параду и дисциплине, он неминуемо должен был еще более затянуть мундиры «казенных» художников, еще более покрыть эти мундиры золотом и почетом, но, разумеется, не мог внушить им что-либо иное, нежели то, чему они были обучены в своем «государственном питомнике». Искусство становилось каким-то «руководством для начинающих изучать жизнь». Как отнеслись критики на эту выставку. То был Орест Кипренский.

Портрет Матвеева с женой —несомненно, работы этого художника (он завещан в Академию художеств его сыном) —свидетельствует о живом его отношении к делу это —характерная вещь, врезывающаяся в память, слабо нарисованная, но недурная по зеленоватому колориту. Тем временем творец «Помпеи» совершил путешествие на Восток, в Грецию и Малую Азию.

---