После того как были написаны не только портреты всех аристократов, но и самого государя Александра II в 1871 году, который отнесся к художнику с большой теплотой, Константин Егорович Маковский становится фактически придворным живописцем и пишет портреты почти всей царской фамилии. На протяжении полутора десятилетий Юлия Павловна Маковская – жена художника – была его музой, моделью для портретов исторических картин и мифологических композиций. Вернувшись с Востока, К. Маковский начинает писать портреты и сразу становится модным портретистом. 1880-е раскрыли Маковского как автора портретов и создателя исторических полотен. Тургенев, портрет которого Маковский написал ранее, был их частым гостем.
Название в интернет-галереях: Портрет Ольги Степановны Маковской, жены В. Е. Сын известнейшего русского художника, портретиста и исторического жанриста, Константина Егоровича Маковского (1839–1915). На протяжении полутора десятилетий Юлия Павловна Маковская – жена художника – была его музой, моделью для портретов исторических картин и мифологических композиций.
В ноябре 1866 года художник женился на артистке драматической труппы Императорских театров в Санкт-Петербурге Елене Тимофеевне Бурковой (сценическая фамилия Черкасова), внебрачной дочери графа В. А. Передвижники осуждали его за подобную «экебану», упрекали в потакании низменным вкусам, а сам художник слегка иронично, так вспоминал об этой стороне своей деятельности: «Лучшие красавицы наперебой позировали мне. Так началась их помолвка. Много лет пришлось мне в печати говорить об их участниках, «пробивавших окно» в Европу, — ведь после того, как Дягилев увлекся заграничной пропагандой русского балета, а журнал его прекратился и сами экспоненты мир-искусники захотели освободиться от его диктатуры (и тотчас раскололись на две группы — «Мир искусства» и «Союз русских художников», москвичей по преимуществу), — «Аполлон» оказался прямым наследником «Мира искусства». Таков его вкус — ничего не поделаешь. А внизу, у самой земли, где сплетаются болотные травы и цветы – тишина и покой. Когда мы подросли, весь день с перерывами для игр и прогулок чередовались уроки — русского иностранных языков, Закона Божия, арифметики истории, естествознания (после того, как пригласили к нам студента-медика, Илью Андреевича Черкасова, — к нему мы горячо привязались), а также фортепиано, танцы, гимнастика.
Глубоким сочувствием к городской бедноте проникнута картина «Свидание», перекликающаяся с сюжетом чеховского рассказа «Ванька». Я стал усердно готовиться к поступлению в Александровский лицей. Жена поднялась в мастерскую к художнику, нарядившись в темно-красный бархатный капот и голубую ленту. Егор Иванович был энтузиастом искусства, ходил на толкучку в поисках редких гравюр, копировал «маленьких голландцев» и делал всё для того, чтобы дети стали художниками.
Поэт Тардов, — строчки которого о луне над «садом густолиственным» я запомнил, — единственный, кажется из участников «добролюбовского» вечера продолжал литературную деятельность и при большевиках. Театр — всегда театр. Тем же щемящим чувством отмечена и картина «На бульваре», вновь затрагивающая темы города и деревни.
Уже с первого года намечалось и осуществлялось многое: расширение оперной программы, привлечение новых артистов интереснейшие постановки при участии настоящих, ярких художников (не прежних бутафоров), — вспоминаются мне, например, облюбованные Дягилевым макеты Аполлинария Васнецова к «Садко». Традиция идет от моего деда, Егора Ивановича (род. В своих наиболее удачных этюдах он как бы примыкает к ним ищет солнечной прозрачности, хочет как можно дальше уйти от тяжелой несвободы академизма. Художником станет Александр, сын Владимира Егоровича. Прежде чем писать картину, Маковский рассаживал позирующих «гостей» и каждому объяснял, что он должен делать и как себя вести. Классический балет — романтичен. Тургенев.
Полудевочкой с золотистыми локонами изображен я и на солнечном холсте (высокого формата) «Маленький садовник», где среди цветников Каченовки я стою с граблями на плече, а сестра Елена сидит у моих ног, держа в руках виноградную гроздь. Макс Нордау обрушил свою «Entartung» на новаторов всех оттенков, зачислив в «вырожденцев», упадочников и Гюисманса и Оскара Уайльда и Нитче и Льва Толстого и Метерлинка. Ранней осенью спешно вернулся в Петербург — ко времени моего появления на свет. Первые французские романы (входивших в моду Буржэ и Мопассана) я проглотил в Петергофе, хотя плохо понимал, о чем собственно в них речь.
За последние двадцать лет, о которых я не пишу, он продолжал работать не менее упорно, хотя круг его «портретной» деятельности значительно сузился и популярность его в царствование НиколаяII совсем упала. Владимир Соловьев не раз поверял ей свои тайные видения. Так оборвалась 74-х летняя блестящая жизнь, полная трудов, радостей и успеха. На словах он называл его «злодеем», считая, что он был главным руководителем события 1 марта, а на рисунках у него Желябов не злодей, а герой.
Он продолжает жить в Петрограде и до последних дней не оставляет творческой работы. Василий Васильевич представился. — «И жена ваша, красавица, наверное одобрит. На прощание отец пригласил меня к себе на лето в имение около Нижнего Новгорода, где он собирался работать над давно начатой огромной картиной «Минин, собирающий пожертвования на защиту родины». Но и та плакала навзрыд. Вот и всё. Удивительно запоминаются в детстве некоторые речи взрослых.
Николая Николаевича старшего, с женами. Насмешливое запанибратство с ними Брандеса производило на нас большое впечатление. Ответственность за это «высочайшее» решение (от которого, впрочем, государь тут же отказался, приказав причислить Дягилева к своей Собственной канцелярии) падает исключительно на Волконского, человека благороднейшего, — я знал его близко, работал с ним и всегда глубоко его ценил, — но в данном случае он выказал и опрометчивость и мелочную строптивость и коварство. После операции он пришел в себя, но сердце не выдержало слишком сильной дозы хлороформа. Впрочем, «реальная» программа отвечала моей тяге и к естествознанию: на физико-математическом факультете избрав естественное отделение, я сосредоточился на ботанике и зоологии.
Ницца обезумела. Решено было разместить в большом зале Контана (на Мойке) около полутораста человек. Маковского, Любовь Корнелиевна (Корнеевна), была дочерью фабриканта музыкальных инструментов Корнелиуса Моленхауэра, немца из Померании. Но в то же время не по моим силам исчерпывающая характеристика отца и хоть сколько-нибудь полное его «жизнеописание» (далеко от России нет под рукой нужных снимков, нет книг для справок).
Он встретил меня ласково, ничего не сказал о семейном разрыве и стал показывать только-что привезенную из Парижа новую свою картину — «Ромео и Джульета». «Делать добро» было ее призванием. Когда родился говорящий кинематограф, на артиста посыпались предложения «крутить» фильмы. Юрьевской удались отцу сразу, фигуры дописаны с моделей. В Каченовке жили и сестры хозяйки: Юлия и Александра Васильевны. Родился в 1839 году, в Москве – умер в 1915 г в Санкт Петербурге.
Владимира Александровича. Он умер, не приходя в сознание. Лицом не красив, но значителен. Тропининым, С. К. Зарянко. Места были сохранены для дипломатов всех «союзных» государств.
Юбилейный русско-французский банкет у Контана. На доживавшую последние годы Россию Николая Второго внезапная кончина Константина Егоровича не произвела большого впечатления.
Восхитительно звучал его молодой бас и в «Роберте-Дьяволе» (Бертрам) и в «Ночи перед Рождеством» (Панас) и в «Дубровском» (князь Верейский) и в «Тайном браке» Чимарозы (граф Робинзон)— во всех малых ролях, которые ему поручались сначала, да и в больших ответственных партиях, как Мефистофель. Отец писал и заезжих гостей и типичных солдат-гусар, сопровождавших господ офицеров и местных крестьян: миловидных малороссиянок в узорных панёвах и бусах, стариков-сторожей, ходивших ночью вокруг дома с колотушкой и поминавших со вздохом недавно дарованную царем «волю» и цыган, располагавшихся табором на пустыре около парка. Кроме того он пил скипидар. Я говорю — до известной степени, так как оценка этих критиков, под влиянием «модернистских» пристрастий, бывала зачастую неверна, во всяком случае — недальновидна.
Как ни соблазнительны были эти предложения, Шаляпин решительно отстранял их. Дягилев проживал на Литейном проспекте (вскоре затем на Фонтанке) и хотя Философов с ним не жил, но они были неразлучны их связывала дружба с детства и родство: Философов приходился двоюродным братом Сергею Павловичу, мать которого, рожденная Раевская, была родной сестрой Анны Павловны Философовой (известной общественной деятельницы). Тогда был написан отцом в два сеанса и последний ее портрет (очень удавшийся) в большой черной шляпе.
Тогда из русских художников проживали в Париже Боголюбов, Похитонов, Леман, Харламов (написавший портрет Полины Виардо), жил и Репин. Мы над ней посмеивались, но слушали внимательно. И всё же в памяти остался тот, прежний папа — всегда в духе, приветливый, нарядный, холеный, пахнущий одеколоном и тонким табаком, беззаботный, обворожительный папа Вижу его таким или в мастерской перед очередной картиной (огромная палитра в левой руке, а правая, с длинной кистью, опирается на муштабель) или — уходящим из дому с огромным парусиновым зонтом и на солнечном лугу набрасывающим уголок природы, а то где-нибудь в гостиной среди друзей, у рояля, поющим оперную арию. Богоискательство Толстого такое же русское, как и богоборчество Достоевского. Сам он мыслителем не был, не знаю даже — был ли умственно глубок и силен.
«Маковский шел в суд, преисполненный чувств негодования против «злодеев» и конечно весь на стороне «благородных» судей. Леман, К. А. Как вышел «Мир искусства», благонамеренные газеты забили тревогу, нападая на редактора за «бесвкусное кривлянье» («парусные ладьи на Малютинском рисунке в журнале называли «зубами Дягилева»), уличали в наглом самовосхвалении и в посягательстве на святая святых русского художества. Помнится, я слушал ее в «Цыганских песнях», оперетке на сюжет Апухтина.
Там 1-го ноября того же года родилась моя сестра Елена. Н. С. Урусов. Действительный статский советник, профессор живописи, художник К. Е. Дягилевский «шарм» происходил в особенности от этой убеждающей, вкрадчивой улыбки она обезоруживала, подчиняла, мирила и с его волевым высокомерием и с раздражительностью, когда что-нибудь делалось не так, как он этого хотел.
В обстановке этого артистического уюта и благодаря исключительному такту и умению «принимать» матери, у нас встречались люди очень разных кругов и никого это не смущало. С ней были две дочери-подростка — Мария и Елена (первая вышла замуж за кн. Прозрачная подвижная фактура, красочность и внимание к красивому антуражу стали главными причинами небывалого успеха живописи Маковского. Эти строчки Мережковского цитировались часто. Паша был театралом до мозга костей, театралом-реформатором и общественником, мечтавшем о своем театре, о своем репертуаре, о своих постановках в духе «авангардных», как говорят теперь, сценических затей, рассчитанных притом не на избранное меньшинство, а на широкую публику и в столицах и в провинции. Единство минуты нарушено, при реалистической трактовке сюжета — промах немаловажный. Сам Константин Маковский, обладавший удивительным бархатистым баритоном, пел, как настоящий артист и даже выступил на профессиональной сцене в опере «Травиата». Но это уже были совсем слабые работы.
Константин Егорович, увлеченно работая над каким-то холстом, поначалу не обратил на нее внимания и она, надувшись, села в кресло и стала рассеянно разрезать страницы книги ножом из слоновой кости. Лицо сухое, желтоватое. Элегантные выезды — кучера в белых лосинах и маленькие грумы рядом, «тигры», как их называли, — следовали один за другим. Последний ливадийский портрет, законченный уже в Петербурге, отец повторял с вариантами неоднократно в течение ближайших лет: для императрицы Марии Феодоровны (в малом формате), для вел. Харламов, Ю. Я. Даже большая, слишком большая голова с седой прядью над правым виском, слегка приподнятая и склонявшаяся к левому плечу (знак Венеры — сказали бы хироманты) не нарушала впечатления, а всмотришься в лицо — совсем другим покажется: красивые серые глаза светились в хорошие минуты, затаенной грустью: улыбнется, сверкая крупными зубами, — чувственный припухлый рот очарует по-детски ласковой внимательностью.
Бедный Штюрмер, сидевший рядом с Родзянко, врос в свою тарелку, сгорбился, зажмурив глаза. В Ливадии АлександрII, — он называл Константина Егоровича «мой художник», — бывал с ним неизменно любезен, даже дружески доверчив, не раз намекал на свои нелады с «Сашей» (наследником-цесаревичем) и его миниатюрной супругой, не примирявшейся с поспешным (после кончины императрицы Марии Александровны) морганатическим браком государя. Французский критик Луи Жиллэ, вспоминая сезоны 1909-12 годов, восклицает: «Шехеразада», «Князь Игорь», «Жар-Птица», «Лебединое Озеро», «Призрак Розы».
Он подписывал статьи Т. Ардов. Да, в этом была и сила его и слабость. Лёгкий успех К. Маковского, его поверхностность, достигнутый им «автоматизм» письма и огромное количество типологически сходных произведений стали основной причиной отрицательного отношения к его творчеству впоследствии.
Он подплыл в гондоле к ресторану с террасой на Canale Grande. Подобную тематику К. Маковский оставил знаменитому баталисту Верещагину. Задумал и картину «Болгарские мученицы». Еще до выхода журнала сотрудникам «Мира искусства» привилась эта любовь к отечественному dix-huitime и бидермейеру. Так до конца и остался лишь условно убедителен шаляпинский образ. Стоит рассказать и этот эпизод.
Разрушенное недавно здание Трокадеро уже стояло, но Эйфелева башня выросла на моих глазах в год Всемирной выставки (1889). От яркой светотени его «Каира» повеяло чем-то очень новым, непохожим на сумеречную, «битюмную» заскорузлость передвижнических пейзажей (фальшиво-цветистые панорамы В. Верещагина не в счет, разумеется). Александр Добролюбов обрел веру преображающую, огненную. Но тайна открылась и пьеса вместе с монологом испарилась. А сколько пейзажей. И. Н. Крамской отмечал, что в портретных полотнах Маковского краски подобраны, словно «цветы в букете».
Там, через год приблизительно, она и скончалась — в Каире. Именно это сказал он моей матери, возвратясь с вернисажа Академической выставки, где Петербург поразила многоаршинная «Фрина» Семирадского: «Что же, после этакой вещи только и остается, что бросить кисти» А когда его самого хвалили, сравнивали с Тьеполо и Веронезом, он и внимания не обращал. Недаром моя мать называла его «человек-песня». О прошлом он вспоминал с покаянной грустью, жаловался на судьбу, называл мою мать — «дорогая, милая Юлия Павловна», произвел на нее впечатление очень ослабевшего и физически и духовно старика Она рассталась с ним дружелюбно и ждала новой встречи в Петербурге. Скрепя сердце я покорился своей участи (чтобы не остаться «на второй год» с малышами)— не надеть треуголки и перейти к Гуревичу. Д. А. Олсуфьев, Л. А. Велихов и др. «Живая картина» называлась — «Портрет жены художника».
Незаметно прошло часа два. И тут он дал только то, что властно требовала от него правда, особая правда художника». Творческий динамизм его обезоруживает. Эстетствующие юнцы девяностых годов заранее благоговели перед журналом Дягилева, успевшего заявить о своих передовых, западнических, вкусах «Выставкой английских и немецких акварелистов». В связи с новым уставом Академии художеств был изменён и её преподавательский состав. Не от лени, напротив — от избытка трудолюбивой честности.
Переупрямить Дягилева было поистине невозможно. Верна лишь фраза: «рисовал, как птица поет».
Полной противоположностью ему и по внешности являлся Георг Брандес. Сам Достоевский всю жизнь терзался на грани святости и бесовщины. Третьяковская галерея). Встреча их состоялась на балу в Морском корпусе. Потребовалась квартира попросторнее. Оставшись за бортом Академии, они образовали свою «С. -Петербургскую артель», а из нее выросло Товарищество передвижных выставок.
Тут как раз Академия сдала отцу одну из своих мастерских, а квартиру посчастливилось найти рядом на набережной, у Николаевского моста, в доме Переяславцева (в этом доме 15 августа 1877 года я и родился).
Работа закипела. Юрия Максимильяновича Лейхтенбергского. Совсем юная красавица («ангел неизреченной красоты», по словам И. Е. Первая была вдовой генерала Швебс вторую, Корбут по мужу, все звали Крошкой. Дягилев похвалил меня за «Васнецова» и тут же предложил писать в «Мире искусства».
Собирайтесь-ка, да и поедемте на лето в Каченовку, не раскаетесь». Оставалось только для совершения купчей довнести вторые сто тысяч. Залезли мы в самую гущу леса, где между соснами торчали мшистые камни. Новый романтический ветер, опрокидывая по пути недавних идолов, увлекал куда-то к заповедным далям просвещенное меньшинство, делавшее «культурную погоду» эпохи.
В этом «взгляде назад», конечно, таился и осуждающий приговор. кн. Читавший стихи подходил к налою и, смотря на череп, скандировал свои строфы. Маковского, наряду с творениями Перова и Ярошенко, были включены во все школьные учебники («Свидание», 1883, «Посещение бедных», 1874 и др. ). Надо отдать справедливость «Перенесению ковра» и в особенности бесчисленным масляным этюдам к нему и акварелям, наполнявшим каирские папки отца и альбомы. Портреты его работы, особенно женские и детские (Портрет С. Л. Строгановой, 1864, ГТГ Портрет жены художника, 1881, ГРМ Семейный портрет, 1882, ГРМ Портрет М. Е. Орловой-Давыдовой, ГТГ).
У Рауха проживал и Владимир Соловьев. Он хорошо играл на гитаре и пел, но особенно увлекался скрипкой. В борьбе за «новое» искусство забывалась историческая перспектива. Широкая столбовая дорога легла, как стрела, оперенная двумя рощами.
За ним сразу укоренилась репутация эстета-сноба. Начинается она таким «Предупреждением к образованным людям». Хотя бы только вот таким образом нисколько не «мучило» его лицо Желябова и нисколько не казались прокурор «хищным», а жандарм «со стеклянными глазами» неумолимым.
Вскоре от Тарковских были присланы экипажи и вместе с большим эскизом «Русалок» мы перебрались в Каченовку и оставались в этой необычайной усадьбе с ампирным домом всё лето. До последних лет жизни Шаляпин не переставал вырабатывать свои роли, не полагаясь на «вдохновение», на взволнованную импровизацию, а добиваясь законченной формы в мельчайших подробностях игры, в каждом дополняющем пение жесте. Случилось это уже незадолго до революции, в 1915 году. Действительно. Она смолоду готовилась к артистической карьере, пела чудесно и успешно выступала на сцене. Кекуатов, гр.
В те дни появились московские гости: князь Сергей Трубецкой (автор «Логоса») и Лопатин, которого друзья называли Левушкой, — Соловьев подтрунивал над ним за какую-то его теорию о «семи душах». Русский народ, деревня, фольклорный пляс тут не причем и если Дягилев, действительно, внес элементы отечественного фольклора в классический балет и тем приблизил его к русскому пониманию танца, то это ни для кого не обязательно. Впрочем, комитет собрался всего один раз, обязанности его свелись к распределению приглашений между виднейшими членами Думы и Государственного совета (либерального крыла) и представителями политических партий и светских кругов. Напротив, смешанность содействовала (в приемные «Вторники» матери, на раутах и вечерах с танцами и без танцев) общению какого-нибудь скромного по служебному положению любителя искусств с сановным бюрократом или отпрыском наследственной знати. А Константин Маковский, безусловно, обладал талантом.
За несколько лет перед тем умер ее просвещеннейший друг князь Александр Иванович Урусов, русский западник pure sang и знаток французской литературы, раздававший знакомым книжки с лаконической надписью «Lisez Flaubert». Вечер закончился живой картиной из «Боярского пира». Разве это усадьба.
Первая его «программная» картина — «Исцеление слепых Христом после изгнания торгующих из храма». Константину Егоровичу присуждена была высшая награда — большая золотая медаль и орден короля Леопольда, тогда как всеобщему фавориту, Мункачи, за картину «Иоанн Гусс в Констанце» досталась лишь вторая награда. Предварительные расходы и покрытие убытков взял на себя К. К. Рагуса-Сущевский (находившийся в делах с французской фирмой Крезо и Шнейдер).
Впоследствии все эти элементы преобразовались в широкую, эффектную, неизменно привлекательную «манеру Константина Маковского», которую невозможно перепутать с чем-то другим. С призраками он общался и позже, мертвые приходили к нему запросто. В три сеанса портрет был окончен и о нем заговорил весь город. Он приехал, опоздав на целый час. Однако, на Балканах Константин Егорович долго не оставался, меньше трех месяцев. Это был счастливый брак людей имеющих общие интересы и духовные запросы. Декабрь 1919 год» (Гос.
Разумеется, Стасов разбирался в живописи плохо. В последний приезд (весной 92 года) подолгу о чем-то совещался с матерью в ее спальне голоса были необычайно тихи. Он умер только в 84 году, мой отец не поддерживал с ним отношений. Вращаясь в среде, где так обычна профессиональная зависть, он отличался отсутствием самомнения и доброжелательством к товарищам по профессии, хотя и приходил в отчаяние от уничижительной критики какого-нибудь Стасова или от того, что ему, Константину Маковскому, «никогда так правдиво и ярко не написать, как написал Семирадский».
Художественные вкусы так радикально изменились за четверть века, что почти никто, даже из бывших восторженных почитателей, не отозвался на его смерть: несколько оставшихся ему верными друзей на панихидах, несколько полуофициальных некрологов, статья А. Бенуа в «Речи», две-три заметки на столбцах «правых» газет (субботнее иллюстрированное приложение «Нового времени», от 26 сентября, посвящено творчеству последних лет его жизни). Так, в парадном портрете В. А. Его предки, выходцы из Польши, осели в Москве еще при Екатерине II. Но сердце не выдержало слишком сильной дозы хлороформа.
В результате у отца осталось одно из бесчисленных «морей» Айвазовского с солнечным небом и лодкой, а маститый маринист получил свой портрет (поясной) за работой, очень удавшийся отцу этот холст до сих пор находится в феодосийском Музее Айвазовского. Бывал у нас нередко и смешивший своей рассеянностью высокий, длинноволосый Я. П. Полонский и светский острослов Д. В. Григорович и запальчиво-многоречивый П. Д. Боборыкин (в одном из своих ранних романов «Умереть уснуть» он описывает мастерскую отца, заодно и его самого с женой, выдуманно-эффектно по обыкновению). Влюбленный в нее уже престарелый гр.
Нет, братья. Уезжая в Крым весной семнадцатого года, я передал портрет в Русский музей АлександраIII. И получилась фальшь: о ней забывал зритель только в минуты, когда Дон-Кихот начинал петь.
Рядом с классическим танцем всегда, даже в самый расцвет классицизма, существовал характерный национальный танец, который и дал развитие Русскому балету. Я имею в виду злоупотребление скипидаром, как средством «физически и духовно очистительным», по его определению. В Петербурге картина произвела сенсацию, несмотря на суровую отповедь В. Стасова. Отсюда всяческие «преувеличения» Шаляпина, особенно в эстрадном исполнении. Тридцатипятилетний профессор живописи влюбился с первого взгляда. Делом этим был тогда «Мир искусства», первый действительно художественный журнал у нас, журнал новаторский («genre un peu rosse» — как заявил мне Бакст на мое замечание: не слишком ли решительно развенчиваются «Миром искусства» иные всеми признанные художники. ), журнал безусловно враждебный передвижникам с их пристрастием к драматическому «содержанию» и тенденциозной публицистикой, журнал европейского подхода к искусству: живописи, архитектуре, музыке, театру, всему художественному наследию веков.
Он горел этой страстью: удивить, увлечь, ослепить. На VII выставке ТПХВ Маковский представил работы, также связанные с образами народников, – «Узник» и «Оправданная». Но демонстрация «четырнадцати» ознаменовала поворот в русской живописи XIX века. Отец продолжал жить на Гагаринской набережной (в доме Муханова, нижние этажи занимали герцоги Лейхтенбергские с женами — Николай, Евгений, Сергей и Георгий Максимильяновичи).
Особенно не вяжутся все эти психологические «противоречия» с отношением Константина Егоровича к натуре. Подолгу слушал я рассказы его о своем несчастном детстве и юношеских приключениях. В день торжественного акта четырнадцать «заговорщиков» возобновили коллективное прошение о предоставлении им полной свободы в выборе сюжета. Нас почти никогда не наказывали, разве оставят без сладкого за какое-нибудь непослушание. Вероятно вот таким образом так подробно и запомнилась мне злоречивость датского критика.
Незадолго до смерти, Дягилев, полемизируя с консервативной критикой, в горячей статье пытался подвести, как мне кажется, теоретический фундамент под «новые формы» балета именно русского балета, связывая его с отечественным фольклором: «Классический танец, — объяснял он, — не есть и никогда не был «Русским балетом», классика родилась во Франции, развилась в Италии и лишь сохранилась в России. Ему решительно не хватало вдумчивой оглядки на себя, конечно не от самодовольства, — я сказал уже о его скромности и требовательности к себе, — а от легкомысленного отношения к живописной сути и от недостаточно вдумчивой влюбленности в чувственные чары природы. Очень русский портрет, без всякого уклона к эффекту, к показной роскоши красок, живопись еще провинциально-бедная, зато без «плохого» Парижа. Он отнесся к делу с присущей ему точностью. В этом браке родились два сына- Александр (1869-1924), будущий художник, руководитель художественного училища при Академии художеств и Константин (1871-1926), ставший впоследствии архитектором. Вот таким образом с ним было легко, несмотря на его деспотическое блистание. кн.
В числе преподававших здесь профессоров были М. И. На склоне лет он создаёт серию замечательных детских портретов, а также несколько портретов девушек в народных костюмах, картины «Чарка мёду» (ок. 1910) и «За чаем» (1914, Ульяновский художественный музей). Эта черта характера больше всего, вероятно, сообщала ему столько обаяния. Она почти не вставала с кушетки, наконец слегла совсем и перед домом маркиза Паулучи разостлали солому.
Она любила молодежь, да и сама была исключительно юна восторженной отзывчивостью на все «впечатления красоты». Особым уважением у них пользовались члены содружества «Могучая кучка». Художника привлекло ощущение тревоги перед грозой, объединившее природу и детей. Он был статен, ловок, необыкновенно крепок здоровьем откинутая назад пышно-кудрявая голова с рано облысевшим сжатым у висков лбом сообщала чисто-русскому лицу в темно-русой бороде вид открытый и независимый. Почти до последних дней В. Е.
Гордо откинутая голова со срезанным затылком и непокорным коком волос над высоким лбом, глубоко сидящие, небольшие, холодно-голубые глаза (разбойничий «белый» взгляд) в очень светлых ресницах и широко-открытые вздрагивающие ноздри короткого носа — облик русский с явной примесью финско-поморской крови. По выходе замуж продолжала петь, славилась в домашнем кругу звонким сопрано. Здесь различие по существу сам Шаляпин прекрасно знал об этом и не предавался иллюзиям. Мать художника, Любовь Корниловна (Корнильевна) Маковская (урождённая Моленгауер), обладала красивой внешностью и чудесным, редким по силе и красоте тембра голосом, её выступления перед публикой проходили с большим успехом. Из юристов назову Утина, кн.
Организационный комитет был составлен из общественных деятелей, среди них оказались — гр. Мария Михайловна Добролюбова была существом необыкновенной душевной избранности. В центре внимания художника оказываются исторические события.
Для «живых картин» позировали подгримированные петербуржцы из общества и эти маскарадные постановки грешили, думается мне теперь, любительством небезупречного вкуса. Мне уже разрешалось, однако, выходить из дому без всякого надзора. Это не мешало ей знать на зубок и классиков, начиная с Ронсара и Монтэня.
Четырьмя годами ранее друзья Константина Егоровича праздновали двадцатипятилетие его художественной деятельности (считая от его первой серебряной медали 57 года). Еще девятилетним мальчиком в Москве, в 1862 году, на воскресной обедне видел он «Подругу Вечную», Софию Премудрость Божию, в виде «образа женской красоты» с «очами полными лазурного огня», затем — ее же тринадцать лет спустя в Британском Музее, будучи уже магистром философии и доцентом Московского университета, наконец — еще раз в пустыне близ Каира, куда он специально ездил, предчувствуя видение. По выражению И. Н. Крамского, в этих портретах «цвета подобраны, как букет». Он приобрел даже уникальную скрипку Гварнери и очень гордился ею. Портрет старика Козен мы с сестрой писали маслом, как заправские художники. Фигура его обращала на себя внимание барственной, несколько надменной осанкой.
Головы государя и кн. Словом — въезжай и царствуй. Мысль подогреть «алльянс» увлекла Палеолога, на помощь он даже вытребовал из Парижа председателя Палаты Ренэ Вивиани (с Альбертом Тома и свитой парламентариев) и выразил пожелание, чтобы общественный банкет по подписке носил характер официозный в присутствии союзных дипломатов (с женами), под председательством М. В. Родзянко. Покаюсь, я изредка бросала воровской взгляд на быстро оживавший лист отца.
Он был выставлен отдельно на Большой Морской, в малом зале, при искусственном освещении (керосиновые лампы с рефлекторами). Кузьмину мы поручили миссию дипломатическую: пригласить виновника торжества на его «чествование» и пригласить так, чтобы заранее настроить на лад возвышенный. Он говорит: «Вот часть пророческая — пророчество нового завета, пророчество об окончательном преображении вселенной» «Разве невидимый огонь не сильней видимого. Страсть к театру сблизила Михайловских с другим «гуревичем», Павлом Павловичем Гайдебуровым (сыном редактора «Недели»). Я был свидетелем этого инцидента, взволновавшего петербургские художественные круги, последствием которого явилась, месяц спустя, отставка и самого Сергея Михайловича из-за каких-то пустяковых недоразумений с какой-то не в меру «влиятельной» танцовщицей.
Леночка внесла в его рассеянную «богемную» жизнь много любви и чуткой общительности. Дети здесь напоминаютсказочных героев – сестрицу Алёнушку и братца Иванушку.
Мал ростом, худощав, порывист. До самого своего замужества (за кавалергарда Г. П. Карцева) Татуся, как у нас называли ее, была ближайшей подругой моей матери и потрясала Петербург, бывавший у нас, своим драматическим сопрано с глубокими, за душу берущими нотами, хотя всю жизнь пела как любительница и сценические дебюты ее были неудачны. Рисовал его и в профиль и en face, проходил дома пером, всё время возвращался к нему. Один из вариантов «Ковра» приобрел наследник-цесаревич, другой холст на этот сюжет, но большего формата, приобретенный вскоре АлександромII для Эрмитажа, отец начал тогда же, но закончил его по этюдам уже в Париже (в Петербурге не хватало света), когда его второй женой стала моя мать Юлия Павловна, рожденная Леткова.
Если не вполне удавались ему эти партии, то не из-за «неуменья петь», а из-за неабсолютной игры. У него всегда был в кармане пузырек со скипидаром из которого он опрыскивал себя. Вернемся на угол Бассейной и Обводного канала — к «гуревичам». Но «неверие» Толстого религиозно по существу и до чего показательна для русского богоискательства именно эта религиозность, непримиренная с учением церкви. Отец много раз писал государя — начиная с 1862 года, когда, будучи еще учеником Академии (по заказу П. М. Толстого для русского посольства в Лондоне), отлично справился с портретом АлександраII (государь дал ему один сеанс).
Не таким-то ласковым был дед, по рассказам сыновей, к концу жизни, расставшись с детьми, — упрямый, ворчливый и тугой на ухо. С первого знакомства Тарковские полюбили и отца моего и мать и меня в придачу. Войдя в дом, он спросил повелительно вышедшего ему навстречу Константина Егоровича: «Вы профессор Маковский. » — «Я». — «А я здешний помещик, Василий Васильевич Тарновский. Шереметевой. Он ещё попытался соответствовать новым требованиям, новой власти, новому времени. Она подала ходатайство «о предоставлении ей права проживать с тремя детьми по отдельному паспорту от мужа и об устранении последнего от всякого вмешательства в дело воспитания и образования детей».
Лед на Неве тронулся. Сестры не любили получать больше, чтобы не отличаться от других гимназисток. В центре стола сидит молодая боярышня, которая недобро посматривает на жениха и невесту. Опыт с фильмованием «Дон-Кихота» (по-французски), в котором он выступил как драматический актер, должен был убедить его, что не поющий, а только играющий и говорящий Шаляпин — совсем не то же самое. Так роман и кончился ничем.
Попросту ненавидел По этому поводу вспоминается рассказ А. Ф. Кони, слышанный мною от него самого много раз: когда умер Тургенев, Кони находился на каких-то водах вместе с Гончаровым и, встретив его, первый сообщил ему о смерти нелюбимого Гончаровым писателя: «Пришла весть — Иван Сергеевич скончался». Когда сестра поправилась, ее и брата Татинька увезла обратно, на дачу под Петербургом. Я многим ей обязан. «К.
Мистическое сектантство Добролюбова — иного порядка. Случалось ему и «комбинировать» натуру, соединять двух, трех натурщиков в один тип. Сочинены были к случаю стихи самые замысловатые, но без лишней утрировки.
С последним я был хорошо знаком. Из 2. 500 с лишком составлявших ее полотен, русских — избрано было всего 60. Раздвинут занавес — перед зрителями мастерская Рубенса окруженный дамами избранного общества в костюмах эпохи — Рубенс (сам Константин Егорович) пишет портрет жены позирует моя мать, стоя в стильной раме на ней красный берет с белым пером, она такая, какой изображена на упомянутом мною первом ее портрете 83 года.
Сторожевой пост. Он дружил с моей бабушкой Любовью Корнеевной и с тетей Сашенькой и особенно нравился ему верный слуга отца Алексеич (прослуживший у отца 38 лет). У нас была большая фотография с этих «Мучениц». Репин называл ее «ангелом неизреченной красоты». Отсюда его хвалы Васнецову и даже художественно-промышленным «берендеевкам» села Абрамцева С. И. Мамонтова и «Талашкина» кн., М. Кл. Тенишевой (первых издателей «Мира искусства»).
Но он становился хмур и как-то сконфуженно-неуверен. Бархатный костюм темно-красного (особенно любимого Маковским) цвета, шляпа с перьями необыкновенно идут этому горбоносому «гранду» с темной, как смоль, бородой, в которой начинают проступать красиво оттеняющие ее, отливающие голубизной седые волосы. Расники его заворожили. Импрессионисты несомненно повлияли на колорит отца и на позднейшую манеру его письма.
Это дало ему возможность зажить своим домом. Егор Иванович был заядлым москвичом, — прадед Иван Егорович (давно обрусевшего польского корня) осел в Москве еще при Екатерине. Рядом с Нитче из иностранных писателей властителями дум сделались еще Оскар Уайльд (томик которого в зеленом картонаже «Intentions» тоже привез Боборыкин) и гигант Севера Ибсен, в особенности после того, как за его пьесы принялся Художественный театр. Знаменитый Сергей Петрович Боткин (уже больной, — мать была его последней пациенткой) считал возвращение в Россию опасным для нее и отправил нас опять на Средиземное море. Юлия Павловна не простила измены.
Может быть тогда и задумывал Константин Егорович какую-то картину на тему 1-го Марта, но, видно, вскоре отказался от нее: сюжет не отвечал его творческим настроениям, он был уже захвачен московской Русью, замышляя свой «Боярский пир» и начинал писать к нему этюды. В эту зиму мать, оправившаяся от плеврита и его последствий, заболела жестоким ишиасом и опять слегла. Толстой, потеряв «детскую веру», спасся от смерти, когда внезапно предстала перед ним, как откровение, евангельская правда о спасении человека любовью, приобщающей смертную личность бессмертию всего человечества.
Мир и благословенье несет он сестрицам-березкам и мостику, закрытому снежным заносом. Не выдержав и полутора месяца, мы уехали из «своего» поместья, чтобы никогда больше не возвращаться Началось затяжное дело, затяжное и каверзное. Фразировала Панаева подчеркнуто-темпераментно, когда она пела «Твой голос для меня и ласковый и томный» (Рубинштейна) или «Ich liebe dich» (Грига), дамы млели, потупив глаза Панаева и наружностью покоряла: яркая брюнетка с искристо-синими глазами и чуть заметными усиками над капризным ртом, стройная, мужественно-властная, великолепная. Он любил эту бутафорскую забаву, порой и вдохновлялся ею, замышляя новое произведение. Я был пятилетним мальчуганом тогда и присутствовать на этом обеде (в одном из клубов на Мойке) мне не полагалось.
Он уверял, что всё же у этих отщепенцев, смутьянов, отвергнутых блюстителями доброго вкуса, много интересной новизны: «Какие живые краски, сколько воздуха и света в их небрежно намалеванных полотнах. ». Оболенским). Заметил он и явные по своему адресу насмешки кое-кого из представителей молодежи, — настолько заметил, что, видимо, на всю жизнь затаил обиду. Но еще раньше написан «Маленький вор» (приобретен Л. Г. Кузнецовым), — здесь, трехлетним малышом в одной рубашонке, взгромоздясь на кресло, я тянусь к хрустальной вазе с пышными фруктами, а рядом огромный рыжий сенбернар выжидательно насторожился, протягивая к вазе лапу. Напевал он постоянно — беззаботно и узывчиво.
По семейной легенде, появление портрета было случайным. Она подробно рассказала мне об этом примирении: долго беседовали они тогда, даже завтракали вместе в каком-то ресторанчике и отец горько сетовал на свою «невозможную» жену и на плохое воспитанье старшего сына Костеньки (к которому, видимо, был сильно привязан). Было тесно за занавеской, — она отделяла нас от ютившихся рядом хозяев фургона, — но уютно и всё дальнейшее переживалось нами, детьми, уже как увлекательное приключение. Отец будущего живописца Егор Иванович – один из учредителей Натурного класса, послужившего основой будущего Московского училища живописи, ваяния и зодчества (МУЖВиЗ), – в юности очень успешно занимался миниатюрными портретами по кости.
Эта черта характера больше всего, вероятно, сообщала ему столько обаяния. Но он был им долго. И всё же, по справедливости, рядом с другими русскими историческими жанрами «Боярский пир» вовсе не ничтожное произведение, хоть и преобладают в нем внешние аксессуары над историческим ясновидением. воспроизведение на эстраде или на театральных подмостках в «натуральном виде» того или другого холста, хотя бы только им задуманного. Книга была издана образцово-изысканно (красивее никогда, кажется, не издавали у нас): более шестидесяти портретов hors texte гелиогравюрой и около сорока в Приложении, с краткими биографиями изображенных лиц.
Несмотря на участие в «бунте 14-ти», сотрудничество, хотя и непостоянное, с Товариществом передвижных художественных выставок, К. Маковский никогда не порывал с академическими кругами. Константин Егорович Маковский умер 17 сентября 1915 года в результате несчастного случая. Ее хватало на всё — на рассылку приглашений (чтобы никого не обидеть и соблюсти предуказанную помещением норму), на артистическую часть спектакля, на превращение мастерской в зрительный зал и на то, как разместить именитых гостей среди них бывали — герцогиня З. Д. Лейхтенбергская с мужем, герцог Евгений Максимилианович и неизменно вел. Мать боялась за исход болезни и выписала мужа. На картине «В мастерской художника» (1881), как раз изображены помещение и предметы, которые описаны Сергеем Маковским в его воспоминаниях, а также он сам — четырехлетний малыш, который, вскарабкавшись на старинное кресло, покрытое нарядной, расшитой узорами тканью, тайком тянется к блюду с фруктами.
Сеансы были прерваны отъездом царя с семьей в Петербург, портреты кончались уже позднее. Марсельеза Шаляпиным была пропета с необыкновенным подъемом и не только в смысле чисто-музыкальном, песнь Руже-де-Лиля в устах Шаляпина на этом петербургском торжестве у Контана, за год приблизительно до крушения императорской России, прозвучала каким-то пророческим предвестием революции. Он возвращался в свою васильеостровскую мастерскую на извозчике. и смерти не будет уже».
Хоть кого уговорит, убедит, заставит сделать по своей указке. Он оказался поистине зачинателем в этой области, хоть и коснулся ее несколько раньше суховатый, но даровитый Шварц («Посольский приказ», «Патриарх Никон»), более известный своими иллюстрациями Ведь нельзя же считать картиной исторической брюлловское «Взятие Пскова» Однако в молодые годы отец предавался главным образом портретной живописи, одновременно вырабатываясь в бытового художника, в жанриста с уклоном к лирическому повествованию. Несомненно, потому так быстро и одолела его болезнь почек, — умер он всего несколькими годами позже. Константин Егорович действительно представлял себе историческую картину как застывшую сцену, разыгранную подходящими по внешности актерами в одеяниях эпохи.
Обе очень похожи, — отец оставался портретистом и в жанровых композициях. Именно потому нелегко мне писать об отце — дать его образ в полноте, какой он заслуживает. О ком только из «великих» не рассказывал Брандес едких подробностей. Это совсем примечательный «кусок живописи». Все годы, до Первой мировой войны, при всякой возможности я куда-нибудь уезжал без определенной цели, посетил многие места в Европе, Азии, Африке, Америке (хотя так и не довелось обернуться вокруг света). Для последней, уже «боярской», небольшой картины и я позировал, наряженный в русскую шелковую рубаху и сафьянные сапожки.
Еще вовсе темно, но привычные ноги бьют мерзлую землю. Тут он горячо спорит с Толстым и его последователями. После рождения сына (умер нескольких месяцев) у нее обнаружился процесс в легких. Она у меня славная».
В период, начавшийся «Боярским пиром», в период больших композиций отца из древне-русского быта, в большой моде были его «живые картины», т. е. В. Адлерберга, министра двора при НиколаеI. Картины Маковского были очень дороги: сотни и тысячи рублей. Учился Константин Маковский весьма успешно, получая многочисленные награды и призы.
Успех «Боярского пира» был действительно небывалый. Он охотно оправдывал пристрастье свое к скипидару тем, что «терпентинные пары отгоняют бесов». «Тем, что из меня вышло, я считаю обязанным себя не академии, не профессорам, а исключительно моему отцу», – писал на склоне лет К. Е. Маковский. Весна 1916 года. Но детским моим упоением был сад в Tuileries. Скотти, А. Н. Мокрицкий, С. К.
В Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда Маковский поступил в 1851 году (в возрасте двенадцати лет), он учился легко и успешно, получая все возможные награды. И Нитче и эстетством Уайльда особенно увлекались молодые художники, окружавшие Александра Бенуа и Дягилева отсюда влияние на них изощренного и извращенного Бирдслея, о котором я написал несколько позже статью (она вошла в первый том моих «Страниц художественной критики»). В мастерской дописывался и голубой капот кн. Поэзия еще не обернулась в те дни «магией», какой она стала для поэтов-символистов. «Я не знаю какое искусство люблю больше, – говорил он, – живопись или музыку Каждый день я, бросая кисть, берусь за смычок и играю, один, для себя».
Из городов по пути я посылал восторженные открытки в Ниццу. Толчки, хоть и слабее, повторялись еще несколько раз. Гибель сотен людей потрясла Маковского его впечатления отразились в картине «Ходынка» и «Похороны жертв Ходынки», которая долгое время была запрещена цензурой. Надежде Евгеньевне невольно говорилось то, что другому не скажешь, она располагала к исповеди душевную и умственную чуткость ее ценили не только друзья постоянные имевшие возможность приходить к ней на огонек в любой вечер, — дружеские отношения с ней поддерживали и жившие вдали балованные славой иностранцы, обменивались с ней «литературными» письмами и при первой возможности спешили опять встретиться. Ожесточенные нападки, хотя и в менее грубой форме, на него и его дело продолжались. Да, по правде сказать, в ее увлечение мною я не так уж верил.
В 1892 году ему было присвоено звание профессора. На вилле д-Ормессон я промаялся довольно долго в злейшей скарлатине (мне исполнилось девять лет). Константин Егорович Маковский умер 17 сентября 1915 года в результате несчастного случая. Живостью он отличался чрезвычайной, бьющей ключом любознательностью и еще более безудержной страстью — блистать.
Да и мать со мною вскоре вернулась в Россию. Вращаясь в среде, где так обычна профессиональная зависть, он отличался отсутствием самомнения и доброжелательством к товарищам по профессии, хотя и приходил в отчаяние от уничижительной критики какого-нибудь Стасова или от того, что ему, Константину Маковскому, «никогда так правдиво и ярко не написать, как написал Семирадский». Появляются картины «Смерть Ивана Грозного», «Боярский свадебный пир XVII столетия».
В этот приезд он исправлял корректуру своего обширного критического труда о Шекспире. Поленов, И. Е. В Мариинском театре вырос русский репертуар. Ряд картин возник из этих этюдов: «Бабушкины сказки», «Цыганский табор» (превосходны этюды к нему: старуха-цыганка и плясунья-девочка), наконец «Гаданье». На Всемирной выставке 1889 года в Париже К. Маковский за картины «Смерть Ивана Грозного», «Суд Париса» и «Демон и Тамара» был удостоен золотой медали.
Гончаров, по словам матери, был стариком до нельзя приветливым и благожелательным. Доживала свой век в одном из флигелей и старенькая бабушка, мать Василия Васильевича. Одна из камерфрау повела отца в гардеробную после тщательного осмотра шкафов он облюбовал бальный туалет лилового бархата. Наше запоздалое вагнерианство также относится к девяностым годам: «за» и «против» Вагнера стало нескончаемой темой русских споров. Ранние стихи Мережковского, Минского, Зинаиды Гиппиус, Федора Сологуба, были тоже только «слишком ранние предтечи слишком медленной весны». Объединившись, бывшие приверженцы академизма и демократы-передвижники вновь упрекали К. Маковского в погоне за внешними «красивостями», ставили ему в укор отсутствие характерности и простоты.
Однако, между ним и князем-директором произошла ссора, разросшаяся в неслыханный скандал, с вмешательством великих князей и государя и в результате «чиновник особых поручений» был отставлен от должности «по третьему пункту». Но не прав Шаляпин, вспоминающий в автобиографии о «слабом» в то время музыкальном своем развитии и о том, что он еще петь не умел. Зато с нескрываемым удовольствием подмечал ревнивый датчанин всё, что не ему одному представлялось в Соловьеве «смешным». Впоследствии Юлия Павловна называла мужа «человеком-песней». Грабарь, редактировавший тогда кнэбелевскую «Историю русского искусства», с увлечением повествовал о своих архивных находках. Четыре дочери-погодка — Елена, Александра, Екатерина и Юлия боготворили ее (пятая, Евгения Павловна, Женичка, была еще семилетним ребенком).
Предстояли ещё годы учёбы исканий, волнений и творческого выбора. Она была не брезглива. Учениками Маковского были А. Е. Архипов, В. Н. Бакшеев, Е. М. Чепцов, В. А.
За утренним чаем прочитывается внимательно заметка «Нового времени» об этом событии и мы несемся смотреть на Неву из окон залы. Посидели, вспомнили кое-кого из петербуржцев. Преподавал Владимир Егорович хорошо, но держался холодно и сухо. кн.
Спектакль начался. Он любил «дразнить гусей», частенько и перегибал палку — как в художественных новшествах для «эпатирования мещан», так и в личном быту. При случае и дерзил напоказ, не считаясь la Oscar Wilde с «предрассудками» добронравия и не скрывая необычности своих вкусов на зло ханжам добродетели Вспоминается, как я встретил его однажды в Венеции (значительно позднее). Молчала. Невысокого роста, быстрый, подстриженная бородка, всё лицо в тонких, насмешливых, «вольтеровских» морщинках, — жестикулирующий, картавый, бойко, хоть и с акцентом говорящий то по-французски, то по-немецки.
лицедей музыкальной драмы, а не драматический актер. Этот холст писался дольше и был закончен только в 1887 году. Не долго думая, я настрочил длинную хвалебную статью. Иным мастерам прошлого посчастливилось: например, Репину, прекрасно изданному Госиздатом, — Репин удостоился даже (и по заслугам) своего музея тщательно составленные монографии вышли за последние годы — о Сурикове, Поленове, Лансере и др. Он прекрасно отдавал себе отчет в своих достижениях и возможностях. Если бы он пошел по этому пути природолюбия, без уступок отечественной или иностранной живописной «музейности» и не впадая в приторную манерность, он сделался бы очень большим мастером.
Литературные увлечения были эклектичны Не надо забывать, что в это время как-то вдруг обнажились нравственные проблемы Толстого и Достоевского и предстали в новом свете и Пушкин и возлюбленное Пушкиным детище царя-преобразователя: Петербург, гениальное «Петра творенье». Знаете ли, кто ваш дед. Только и всего. «Отец пробыл некоторое время с нами», — рассказывает в своих мемуарах сестра Елена о случае, который и я не забыл. Но Толстой душою своей куда ближе к земле и гораздо грубее умственно.
В том различие его, я уже сказал, от таких мастеров, как Суриков или Репин, даже Ге, Поленов, Рябушкин и кое-кто из «мир-искусников». Не было, кажется, художника взыскательнее к себе. Но стряслась опять беда, мать снова простудилась, на этот раз подкосил плеврит. Трудно себе представить юношу более обаятельного.
Но мужа потянуло в город, на заработки, на новую, «красивую» и интересную жизнь. Окончив Смольный институт (с шифром) она тотчас помчалась «на голод» в Приволжские губернии когда вспыхнула японская война — уехала в Сибирь, где самоотверженно работала в качестве сестры Георгиевской общины И умерла она трагически, как умирают избранницы.
В несколько сеансов был написан первый ее портрет «в красном берете», — он стал чуть ли не родоначальником прославленных женских портретов Константина Егоровича. Произошло это на углу Садовой улицы и Невского проспекта. Тут же Фигнер пригласил его участвовать на своем концерте в Дворянском Собрании. Из нескольких набросков видно, как мучило его это лицо, как он чего-то искал в нем. На выставках была представлена целая серия его волжских работ.
Отца уже не было с нами, он только наезжал от времени до времени. Одно из значительных полотен художника, повествующее о трагической повседневности, – это «Крах банка». Одна из картин (было несколько вариантов) — «Арабская школа» — писалась по заказу Третьякова, но почему-то ему не потрафила и это навсегда рассорило с ним отца: в знаменитую галлерею, кроме «Алексеича за самоваром», так и не попало больше ни одного его холста (до самой революции). Отношение к этому художнику у критиков и ценителей живописи было довольно неоднозначным.
Отец ставил их не только у себя дома. На него ополчился и столичный дворянский мир, к которому он принадлежал по рождению (недаром настаивал, заграницей, на частице де к своей фамилии, что лишено смысла в применении к русским фамилиям, — Serge de Diaguilev), а сам путался с «какими-то художниками и литераторами» ополчались и российские интеллигенты, носившие еще сапоги с голенищами и почитавшие мужскую нарядность признаком легковесности и реакционной гордыни. Они научили меня многому. Лишь последний по времени балет, насколько я помню, «Блудный сын», привел всю залу в восхищенный трепет, — благодаря Лифарю в качестве главного исполнителя и хореавтора (1929).
кн. Тем же юмором проникнуты его картины начала 1870-х гг. : «Любители соловьиного пения», «Получение пенсии», «Псаломщики». Поборники «исконных устоев режима» защищали шатающийся престол Романовых, как умели: беспорядочно, грубо, неумно и трусливо. Шаткий мостик прогибается под торопливыми шагами девочки – совсем скоро разразится гроза. Это я — «Маленький антиквар» за чисткой шпаги, написанный в следующую зиму, я же — боярский сынок на «Боярском пиру», а годом позже я старательно позировал для знаменитого «Семейного портрета» с матерью и сестрой.
В 1877 г. Маковский, откликаясь на события русско-турецкой войны, написал картину «Болгарские мученицы». В послевоенный период, т. е. Однажды он исполнил акварелью и преподнес отцу к праздникам целую картину «Полтавский бой» и продекламировал Пушкина с воодушевлением. Она была хрупка, болезненна и не могла считаться красивой, но от внешности ее и от всей «манеры быть» исходила неизъяснимая прелесть. Ведь я в живописи — круглый невежда».
Никогда не пытался «прыгнуть выше головы». К концу семидесятых годов Маковский постепенно отходит от тем, связанных с современностью. Старый граф, приехав ненадолго, обворожил нас своей барственной простотой и любезностью такими были, вероятно иные вельможи в век Екатерины Приезжали проведать мать, выздоравливавшую после грязевых ванн и друзья из Петербурга между ними самым неизменно-верным оставался А. П. Плетнев (родной сын «пушкинского» Петра Александровича Плетнева и Александры Васильевны, которой А. Ф. Кони посвятил несколько страниц в своей книге воспоминаний, а Тютчев, за год до смерти, свое удивительное стихотворение — «Чему бы жизнь нас ни учила», — старушка воспитывала своего внука лицеиста и умерла только в девяностые годы).
Не все русские поэты родились Добролюбовыми и не все, вняв Толстому, отверглись эстетики, но чрезвычайно характерна для русской поэзии, особенно — для «передовой» в начале века, ее связь с богоискательством: с духовидцем Владимиром Соловьевым, с богоборцем Достоевским и его антиподом, христолюбцем Ясной Поляны. О русской живописи восемнадцатого столетия мало кто имел понятие, скорее отрицалось это «подражательное» творчество времен Елизаветы и Екатерины. кн. Даже «бициклов» не существовало, появились лишь первые велосипеды с огромным передним колесом и малюсеньким за ним, — любители вскакивали сзади, на ходу. Дело быстро наладилось.
Дело ведь не в моем сыновнем ощущении (тут всё становится автобиографичным, а я меньше всего намерен говорить о самом себе), дело в художнике Константине Маковском на фоне вскормившей его эпохи. Помню также посетившую нас молодую чету Мережковских, княгиню Куракину (она рассказывала нам, детям, как изобрел ее дед любимую нами «гурьевскую кашу»), мать Марии Башкирцевой, генерала Гейне с женой, чету Козен. Менгдена на Дворцовой набережной. Последней была русская, отлично владевшая четырьмя языками, очень благовоспитанная и милая, Раиса Николаевна Манаева, — я привязался к ней, как к родной, дружил с нею и в Ницце, где с двенадцати лет вел, можно сказать, самостоятельную жизнь около больной матери и позже, когда семья вернулась в Петербург, вплоть до поступления моего в университет (1897г. ).
Вот имена диссидентов с Крамским во главе: Вениг, Григорьев, Дмитриев-Оренбургский, Журавлев, Корзухин, Крейтон, Лемох, Литовченко, К. Маковский, Морозов, Песков, Петров, Шустов. Но не могла. Зато «Портрет мужчины в бархатном костюме» (1882) полностью выдерживает стилистику. Таковы известные портреты жены художника (1881), графини В. С. Зубовой (1877) и др.
Мир несет он и речке и старается узнать ее сердце, как лежать ей там до самой весны». Тем более пора напомнить «старой» и «новой» России о его живописном наследстве, о значении, прежде всего портретной галереи Константина Маковского. В доме отца постоянно бывали знаменитые художники, преподаватели училища. Марии Павловны и вел. Тут зато давал он волю щедрой своей экспансивности и находчивому слову.
Судил о ней по так называемому «содержанию», увлекали его в русской школе не достоинства письма, а драматическая выразительность или бытовой анекдот. Время было военное и предреволюционное, время трагических неудач на фронте и судорожной борьбы черносотенных монархистов с назревающей всероссийской смутой, сверху до низу охватившей страну. Занятый вопросом о соединении православной и католической церквей (сам, как будто, принадлежал к обеим одновременно), он разговаривал с тенями исторического прошлого, вступал с ними в богословские споры Одной из теней была Зоя Палеолог, ставшая Софией по выходе замуж за Ивана Третьего, наследница византийских базилевсов, символ Третьего Рима и посланница Ватикана, которым она воспитывалась в католической вере (после падения Царьграда), — посланница, предавшая однако, как только вступила в Московские пределы и папу и папского легата. Когда голос его стал слабеть (а это случилось еще лет за двадцать до смерти), он свел свой оперный репертуар к немногим ролям, в каких был наиболее уверен. Не из малодушия — совесть не позволила: убить. Между двадцатилетней красавицей и пожилым маститым художником завязался тайный роман.
На какие только не пускался хитрости ума и изобретательные софизмы. Хотя я этой фантазии не разделяла, но пришлось сдаться, потому, что с некоторыми художниками невозможно говорить резонно: они непогрешимы, не терпят здравой критики. И вот через какое-то время жена приехала навестить супруга. Между певцами на этих вечерах выделялась юная Александра Валериановна Панаева, с нею моя мать тотчас сошлась, возникла глубокая и длительная привязанность. В середине семидесятых художник предпринимает путешествие в Сербию и Египет.
Сам я, своими словами, не мог бы сказать убедительнее. Собственно город кончался Триумфальной аркой Пасси, Отей, Нейи считались пригородами. Давать что-нибудь «Миру искусства» я так больше и не отважился. Жена его, Анна Павловна, была существом глубокого сердца, к тому же редкая красавица.
Конечно, это признание современников и официальные награды — не указ для историка живописи. Однако иностранные коллекционеры (особенно американские) охотно покупали экзотические полотна «боярского» цикла и большинство подобных работ художника ушло из России. Всегда бодрый и веселый папа и вдруг чуть не плачет. Только, бывало, нахмурит густые, мохнатые брови и пристально взглянет своими голубыми немного на выкате глазами дело редко кончалось легким подзатыльником. Зимой, чуть свет, — любила вспоминать моя мать, — кучер Иван запрягал Копчика в «кошевни», приземистые на деревянных полозьях сани с низким задком и отвозил в гимназию всех четырех барышень, укутанных в салопы и платки выдавалось им по три копейки на завтрак или по булке-розанчику с маслом и сыром. Любимым поэтом ее был Лермонтов. На итальянской границе, не задумываясь, я разменял на лиры мои зашитые в ладонку сто рублей (капитал по тому времени) и насладившись, сколько успел, достопримечательностями нескольких городов северной Италии, прибыл в Вену на неделю позже.
На этот счет домашние правила были строгие. Репутация художника была настолько высока, что реалистической живописи приходилось, по замечанию критика начала XX века, утверждать свои эстетические идеалы в напряжённой борьбе против «власти прославленного виртуоза кисти и баловня общества». Не могу иначе выразить: моя жизнь раскололась на две части: до и после Дягилева. Любил курить папиросы, которые подносил ему «его художник» — с желтыми длиннейшими гильзами. Мне казалось, что остальные науки узнаются и так, а для естественных необходим университет Затем, определившись уже на службу в Государственную канцелярию, я продолжал посещать университет в качестве вольнослушателя-юриста и даже держал несколько переходных экзаменов (начались тогда же и мои занятия по истории искусства, отвлекавшие в сторону и от природоведения и от юриспруденции).
только теперь. не жалейте сил на вечной дороге». Исключение составляют «Портрет оперного певца О. А. Петрова» (1871), «Портрет старухи в чепце» (1874) и, наконец, портрет-картина «Алексеич» (1882), правдиво изображающая старика у кипящего самовара.
Советские искусствоведы, как уже было сказано, не могли простить ему отхода от традиций «шестидесятников» и то, что Маковский якобы ради материальных благ поставил своё искусство на службу правящему классу. Групповой уход подготовлялся довольно долго. Новаторское западничество тогдашнего Дягилева сочеталось в нем каким-то образом с мечтой о возрождении в России «национального» искусства, уходящего корнями в отечественный фольклор.
До того, за год приблизительно, моя мать «помирилась» с Константином Егоровичем, встретив его впервые после двенадцатилетней разлуки, случайно в Париже. В середине 70-х годов художник выставил две картины имевшие у русского зрителя большой успех: «Возвращение священного ковра из Мекки в Каир» (1875, Государственная картинная галерея Армении) и «Болгарские мученицы» (1876, Государственный художественный музей БССР).
К этим писателям мы, подрастающее поколение, уже привыкли относиться с «пиэтетом». Даже раздражало немного «эгоцентричного» Брандеса мое, в частности, восхищение финляндской природой, — я пользовался всяким случаем «уединиться» куда-нибудь в лес и сочинять стихи. После написания портрета Александра II (1881) он фактически становится «придворным» живописцем. И надо признать: исполнители оказались на высоте. Мать К. Е. Зиму 90–91 года — снова Ницца в вилле Франчинелли. У многих петербуржцев были свои летние дачи в Финляндии, но многие наезжали и зимой «отдохнуть» под Белым Островом или Выборгом, в пансионах с прославленными шведскими закусками и поездками на бубенчатых «вейках».
Из царской семьи позировала ему только Ксения Александровна, девочкой лет двенадцати этот портрет en pied был написан в маленьком дворце Петергофа, в 1887 году. Экспансивно ласков с нами, детьми, он не был, но никогда и не раздражался обидно. Дружеские отношения с ним завязались прочно. К сожалению, на этом посту Сергей Павлович оставался всего два года, хотя том «Ежегодника» под его редакторством удался на славу.
Нашей очередной гувернанткой оказалась m-lle Marie, прескучная старая дева с причудами, неумная, но считавшая долгом посвящать детей в тайны мироздания: часами рассказывала, как умела, о звездных мирах и о существах бесконечно-малых в капле воды. Федотова. Артист из него выработался посредственный (он никогда не мог преодолеть недостатка произношения, сильно шепелявил), но он оставался до конца, несмотря на многие неудачи, энтузиастом, фанатически преданным идее нового общедоступного русского театра. Я легко получил разрешение снимать его каждый вечер во время антрактов.
Мать уже настолько окрепла, что могла думать о возвращении на север, домой. «Аида» и «Боярский пир» имели такой успех, что спектакль был повторен в присутствии АлександраIII в особняке А. Н. Нарышкиной. Но главная работа состояла в фотографиях. И вот еще что: эта картина стоит особняком во всей бытовой школе 1860-70гг. Дядя, архитектор (позже — директор Института гражданских инженеров), строил в то время кремлевский памятник Царю-Освободителю, в сотрудничестве с П. В. Жуковским (сыном поэта).
Морозовой (1884) платье цвета бледной морской волны, украшенное золотисто-кружевной отделкой «а 1а XVII век», накинутая на плечи шубка глубокого винно-красного тона, старинная форма кресла вызывают ассоциации с парадными портретами западноевропейских классиков. Но карьера ее оборвалась, одолели дети.
Маковского Елена Константиновна, а сын – Сергей Константинович, получит известность как выдающийся художественный критик издатель популярного в 1910-х годах журнала «Аполлон», автор термина «серебряный век». Прочел я, например, вовсе «запретного» автора — Золя. К той же тематической серии можно отнести и картину «Вечеринка», живо передававшую атмосферу собраний и споров, столь привычных в те годы среди молодёжи и студентов.
Зовут молодого баса — Шаляпин. Помню мое смущение и гордость: «Вот как отца чествуют и ценят» Дети гораздо глубже чувствуют и понимают жизнь, чем это обыкновенно кажется взрослым. Почему же нам идти от менуэтов французского двора, а не от праздника русской деревни. Трудно сказать теперь, после промежутка, как ни как в шестьдесят лет, насколько абсолютно владел тогда Шаляпин своим голосом (свое чудодейственное mezzo-voce развил он, конечно, только с годами). Музыка была его второй стихией.
Шаляпин в жизни поневоле продолжал ощущать себя на сцене, не столько жил, сколько «играл себя» и от наития данной минуты зависело, каким, в какой роли он себя обнаружит. Русских веков — в первую очередь. К. Маковский сумел передать черты детских характеров: страх в чертах беловолосого мальчугана и его уверенность, что вместе с сестренкой с ним ничего плохого не случится. На академической выставке 62 года выставлялись портреты — Ушакова и, мастерски написанный, графа Муравьева-Амурского (по заказу жителей Иркутска для Общественного собрания этого города).
В Каченовке работалось ему легко и радостно. Лошади испугались трамвая, нового вида транспорта и рванули, перевернув коляску. В обществе бывал он неизменно приятен и словоохотлив, на лицах появлялась улыбка, когда Константин Егорович входил в комнату. Для мальчиков без родительского крова (в Петербурге) имелся у Гуревича интернат. Урусова, Кони, Герарда, Андреевского, Нечаева.
Мне было поручено написать текст и выбрать иллюстрации. Нечего говорить о том, что, несмотря на злополучный фрак, успех Шаляпина был полный. Эта моя прабабушка умерла очень дряхлой, сама рассказывала мне (в 1892 году), как пряталась с семьей в лесу под Москвой — от Наполеона. Настает весна, первое петербургское ее дуновение. Одни завидовали его таланту известности на художественном поприще, богатству и славе, называя его «баловнем судьбы».
Настал мой черед. Я сам был не раз свидетелем этих демонстраций — неуверенных, жалких, поддельных. Раза два гулял я с ним по набережной (остановился он не у себя, а в гостинице «Франция» на Большой Морской).
Заказы посыпались как из рога изобилия, на портреты записывались в очередь. Вперед прошу извинить меня за расплывчатость изложения в этих воспоминаниях, «разросшихся по древу» по мере того, как я писал Если же окажется, что в этих строках слишком много автобиографических подробностей, оправданием да послужит мне то, что это свое, личное, как бы оно ни было овеяно очарованием детства, я старался оградить от всякой «Dichtung», отмечая одну строго проверенную, «Wahrheit». Но и тут сказался в нем увлекающийся «натурой» художник. До этого искусства дошел он вполне самостоятельно, тут неоспоримое его открытие. Хочешь познакомлю. ».
Константин Егорович с характерным для него прямодушием обратился к императрице: «Vous ne changez jamais de coiffure, Madame. ». Константин Егорович влюбился с первого взгляда и не отходил от нее весь вечер. Но талант всюду бьет ключом. Красавец собой, умница, рыцарственно-добрый, защитник слабых и угнетенных (угнетенные всегда есть в юношеском общежитии), весельчак и фантазер, унаследовавший от отца страсть к механике и самородный эстетик во всех проявлениях мужественно-правдивой и ребячливо-чуткой души. Будет дружить с моей Соней. Кое-как разместились мы в опустелых покоях старинного дворца.
Совет не уступил, Академия (с ректором Ф. Бруни и влиятельными профессорами, как П. Басин и К. Тон) не захотела изменить ложноклассической традиции конкуренты ушли и всё осталось в Академии по-старому вплоть до радикальной реформы 1893 года. За ним записалось большинство министров во главе с Сазоновым, министром иностранных дел. «Странник в желтеньком полушубке идет по дороге. Константин Егорович Маковский прожил долгую и в целом счастливую жизнь. В период, когда Маковский работал над большими полотнами из древнерусского быта, он имел обыкновение для вдохновения осуществлять постановку «живых картин», как бы репетирующих композицию будущей картины.
и «Новое время». Она сухо ответила: «Jamais». Похитонов и другие. Отец наведывался еще реже и бывал явно озабочен чем-то, необщителен. Дочь ее пела, а сын Поль был скрипачом. Все мы облачились в подобие хламид, сшитых из простынь.
Своеобразным продолжением темы можно считать картину «Игра в бабки» (1870). В другой раз, несколькими годами позже, отец задал Сереже и мне (шутил, разумеется) задачу: «помочь ему» написать облака и вечернее небо на одном из панно для особняка фон Дервиза. Об ослепительном блеске Дягилевского «Русского балета» первых заграничных сезонов и, в связи с ним, русской музыки и декорационной живописи, не может быть двух мнений. Местным тюльерийским «гиньолем» мы с сестрой не могли насладиться досыта, а когда гувернантка отпрашивалась по своим делам и сестры с нами не было, разрешалось мне одному переходить улицу и развлекаться у тюльерийского круглого водоема.
Отец был в восторге от покупки. Различие, надо ли говорить, не в его пользу, с точки зрения психологического углубления. Но вот Михайлов из дряхлого чернокнижника обратившийся в нарядного кавалера в пернатом берете, улетает вместе со своим страшным гостем, укрывшись его плащом и вот оба они на праздничной площади немецкого городка: танцующие вальс пары, песенка Вагнера, знаменитая баллада Мефистофеля, появление Маргариты-Вольской, Зибеля-Фриде, Валентина-Чернова с товарищами и, наконец, «разоблачение» Мефистофеля, после чего он носится, как ужаленный, вдоль рампы, прячась от направленных на него крестообразных эфесов. Благодаря обилию бытовых подробностей, антикварной красоте антуража, «благородным» цветам, приведённым в единство общим золотистым тоном, эти произведения пользовались неизменным успехом как в России, так и на международных выставках. Я окунулся в атмосферу исключительно вдумчивого и всеискушенного служения искусству Разговоры велись общего характера, не чисто-редакционные: рукописи не читались и никакой программы заранее не устанавливалось. Не гражданским свободолюбием загорелась она, русская поэзия, хотя представители ее в «страшные годы России», конечно, призывали политические перемены, от которых зависело всё историческое будущее, — она загорелась (часто и в связи с революционными настроениями) тревогой иных, духовных исканий: «декаденты», вскормленные Западом, парнасским эстетством Запада и его «Проклятыми поэтами», легко уходили из кумирень красоты, чтобы молиться по «Книге невидимой».
С утра — проснешься, улица гудит-звенит бубенцами. Всю зиму ревностно писались в Каире этюды для «Ковра» закончен там же большой эскиз этой картины, представленной вскоре членам царской фамилии. По возвращении в Петербург я разрешился тотчас весьма лирической статьей о наядах, кентаврах и «виллах у моря» прославленного швейцарца, — она была написана, когда кто-то познакомил меня с Сергеем Павловичем Дягилевым и его помощником по журналу Димитрием Владимировичем Философовым. Не задумываясь, он заявил, что сейчас темно, писать начнет не ранее как через два месяца.
Негодование, какое вызвали в нем «герои» процесса, эти замученные долгими допросами интеллигенты из политического фанатизма ставшие извергами, это негодование слишком не соответствовало его характеру радостно-беззаботному, не склонному к гражданской патетике. Разве не сгорит от огня любви этот мир смерти. Александр II говорил о Маковском «мой художник» и вообще правитель и художник очень тепло относились друг к другу. А он, сидя у постели в креслах, что-то бормотал, прикрывая глаза платком. Высокий, плотный и породистый, уверенный в своей «исключительности», он покорял осанистым изяществом. То своеобразное явление, которое можно назвать «феноменом Константина Маковского», окончательно сформировалось в 1880-е годы, когда художник уже бесповоротно отошёл от передвижников и стал устраивать персональные выставки своих произведений.
Огорчаясь на сына, государь проговаривался о суровости наследника, не забывая добавить: «Только ты никому не говори». Из писателей часто заглядывал к нам (помню его еще в доме Менгдена) Иван Александрович Гончаров, незадолго до своей смерти. Замелькали опять знакомые петербуржцы между ними выделялась исключительная красавица М. П. Бенардарки, к тому же и превосходная певица: она завораживала своим драматическим сопрано с глубокими контральтовыми нотами и фразировала в совершенстве (была ученицей тенора, поляка Жана Решкэ, блиставшего в парижской Большой Опере).
Тем временем, после Египта и Парижа, художественная деятельность отца широко развернулась. На углах рвет ветер. Недаром он окружил себя, создавая свой журнал, не одними художниками, но также и мудрствующими «богоискателями» как Мережковский, Гиппиус, Минский, Розанов (вначале и Владимир Соловьев). Стихия вредила Шаляпину-человеку. «Беклина» напечатал тот же «Мир Божий» (где стали появляться и юношеские мои стихи).
Владимир Александрович. Полина Виардо не соглашалась с его нетерпимым западничеством. Первое марта, вернее — обрывки этого страшного дня, оживают во мне с какой-то странной отчетливостью и не только под влиянием рассказов матери, встретившей в это мартовское после-завтрака сани полицмейстера с умирающим государем.
В три сеанса портрет был окончен и о нем заговорил весь город. С этим институтом у меня были давнишние связи (после организованной «Аполлоном» выставки «Сто лет французской живописи» в 1912 году) так же, как с французским послом Палеологом. Рабочий кабинет мой (служивший мне и спальней) обратился в некую камеру-обскуру: стены, шкафы, полки с книгами были затянуты черной оберточной бумагой в углу притаилось, невидимое за ширмами, пианино. Овдовев, Владимир Егорович некоторое время жил с матерью Любовь Корниловной и сестрой Александрой в скромной квартирке на Лиговке. Вряд ли какой-нибудь художник обладал более широким диапазоном.
Юрьевской, после ее смерти, пошел с молотка. Этот русак в вечных поисках литературной темы, не думая худого, мотал себе на ус анекдоты Брандеса, кокетничавшего своими воспоминаниями о знаменитых современниках, причем обычно эти его «заметы очевидца» заострялись злонасмешливо. Звание академика было присуждено отцу за бытовые жанры: «Бедные Дети» и «Селедочница». В качестве профессоров были приглашены Репин, Куинджи, Шишкин. С Брандесом Н. Е. Ауэр связывала давнишняя дружба ума.
В 1870 году на выставке Московского общества любителей художеств была представлена его картина «В приёмной у доктора», где с мягким юмором изображён священник, увлечённо разъясняющий старушке свой «верный» рецепт от зубной боли. Откровенно говоря, сразу не уразумел я смысла его слов, это «с твоей матерью» оглушило меня, так был далек я от мысли, что мать и отец, какое-то одно целое — мой папа и моя мама, могут сделаться друг для друга чужими Но любопытство еще сильнее, чем недоумение, владело мной пожалуй, когда я входил в соседнюю комнату «Невеста» оказалась совсем молодой особой. Тут было скучно, от случайного состава воспитанников и жилось от отпуска до отпуска. Тут вошла мать.
Большое внимание уделялось урокам рисования, лепки и пения. Левушка был юноша недюжинных способностей, почитатель муз и общественник-идеалист играл мастерски в шахматы (все мы играли запоем, но плохо), философствовал до хрипоты, курил папиросу за папиросой и пел горловым тенором в гимназическом хоре. У Султановых началось мое «культурное посвящение». Не ум поражал в нем, а находчивость, свойство натур волевых, рожденных для командных высот и коллективных трудовых подвигов.
Стравинский, по словам Лифаря, стал божеством музыки для Дягилева, благодаря тому, что у него — «избыточное богатство новой ритмичности с безусловным преобладанием ее и не только над «широкой», но и какой бы то ни было мелодией, которое Дягилев понял как основу новой музыки и нового балета». Характерное признание. За ней последовали «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем» (1886), «Смерть Ивана Грозного» (1888), «Одевание невесты к венцу» (1890), «Поцелуйный обряд» (1895, ГРМ). фон-Кауфман, Сабуров и сколько еще Эти фамилии мало говорят теперь, но тогда носившие их петербуржцы составляли тот столичный круг, который можно назвать «околопридворным» и жили беззаботно в своих особняках, разъезжаясь весной по столичным пригородам, по заграничным водам и родовым поместьям. Он взял ее за руку и нежно пытается повернуть к себе.
Отец обернулся и, без дальних слов, тут же поставил на мольберт первый попавшийся под руку узкий холст и набросал в какой-нибудь час силуэт жены в рост, с книгой на коленях. Углубиться в роль, вжиться в изображаемое лицо изучить все детали его душевного, бытового исторического облика (когда опера касалась истории), словом — создать живой драматический призрак было глубочайшей потребностью Шаляпина-певца. Но ярче всего и как-то сразу запечатлелся Париж, «старый» Париж. Еще находясь в «Школе» он получил от Академии малую серебряную медаль за карандашный этюд (1857), а через год перебрался на самостоятельную жизнь в Петербург, поступил в Академию и стал участвовать на ее выставках. Четвертый акт.
В этом отношении, слов нет, куда значительнее картины Сурикова или Репина. Она благоволила ко всему русскому. В мастерской И. Е. Сама Академия также была заинтересована в союзе с талантливыми выпускниками. Зато костюмы из драгоценных коллекций отца были автентичны и целый цветник светских красавиц восхищал зрителей.
Так вспоминал о ней отец. Во время Русско-турецкой войны (1877-1878) художник около трёх месяцев проводит на Балканах, где делает зарисовки, двигаясь вслед за наступающей русской армией по Сербии и Болгарии. Маковский по-прежнему много путешествует. Отец, всмотревшись в лицо императрицы, решил, что прическа ей не «к лицу». Об этом путешествии на Балканы тоже неоднократно говорилось за семейным столом.
Мария Федоровна, как известно, всю жизнь причесывалась одинаково, по английской традиции — мелко завитые волосы низко опущены на лоб (ей подражали многие представительницы знати). Но и тогда я был толст и неловок Каково было бы мое положение. В 1861 году Владимир решает начать обучение в московском Училище живописи и ваяния. Но после октября 1917-го всё резко изменилось. Но из знаменитостей, в особенности тех, что позировали отцу, почему-то особое впечатление произвел на меня Айвазовский (в начале 80 годов) с его живописным черепом и белыми баками. Отец тяжело пережил ее смерть.
В зрелые годы она своеобразна и практически всегда одинакова, независимо от предмета изображения, но в «академический период» живописная манера Маковского ещё не сформировалась. На колени-то встану, а подняться и не могу. Сестры жили душа в душу и усердно учились.
Сам Дягилев не был ни в какой степени поэтом (так же, как еще более тугой на ухо, в этом смысле, Философов, ведавший однако литературным отделом «Мира искусства»), не имел большой склонности к писательству вообще, хотя писал хлесткие, точно формулирующие мысль статьи, когда этого требовало дело. Фриде отвезли меня до Варшавы, где отец певицы, генерал, занимал должность коменданта крепости, а через день я поспешил в Петербург с одним рублем в кармане — прямо к отцу в мастерскую. После смерти Маковского его вдова устроила аукцион, где в течение одиннадцати (. ) дней было распродано 1100 «номеров», составлявших богатую и ценную антикварную коллекцию художника, собранную с любовью и знанием дела. Участвовали тогда Панаева, Дягилева, молоденькая Тилли Нувель, а из мужчин — обладавший красивым высоким баритоном кавалергард А. А. Стахович (впоследствии артист Московского Художественного театра) и лихо танцевала одна из красивейших петербургских дам — В. А. Афросимова (вторым браком за кн.
Будьте у меня хозяйкой. ». Тогда, признаюсь, я ровно ничего не смыслил по существу в эротике, но всё казалось мне яснее ясного — и очарования «Нана» и прелюбодейства Ругон-Макаров. На следующий день влюбленный «профессор живописи» поспешил пригласить всех к себе — «помузицировать».
В 1895 он был назначен ректором Академии. На Елисейских Полях (до Rond-Point, приблизительно) ежедневно прогуливался «весь Париж», дамы еще в турнюрах щеголяли ненужными крошечными зонтиками и чопорно раскланивались с ними кавалеры — снимали свои «Gibus huit reflets» и медленно опускали до земли широким полукругом. Боголюбов, А. А. Смешно говорить о «банальной прилизанности» всех лиц этой картины, — взять хотя бы боярина с кубком на первом плане.
Это возвращается в вас закваска материалистов, закваска грубо положительной науки. Маковский приобретает старинные предметы быта, украшения, одежду, которые затем использует в своих картинах, так что помещения, где он работает, напоминают музей. Утрата близкого человека практически никак не сказалась на творчестве К. Маковского. С 1905 года Маковский- действительный статский советник. жизнь так красива, когда её берешь полной горстью. ». Я почувствовала: «Нет, слишком рано». Он нигде не терялся и всегда приковывал к себе внимание».
К задыхающейся матери поспешила тетя Катя (Е. П. Султанова) и вызвала отца из Парижа. Только-только вышел первый сборник Бальмонта «Под северным небом» (поэт вернулся из скандинавских фиордов, где «носилась чайка, серая чайка с печальными криками») «Стихи о Прекрасной Даме» изданы Блоком десятью годами позже и уж за ними (кроме первой) прозвучали московские «Симфонии» Андрея Белого, который впоследствии в своих «Воспоминаниях о Блоке», так увлекательно рассказал об атмосфере нарождавшегося двадцатого столетия в связи с пророческими видениями Владимира Соловьева: «Молодежь того времени слышала нечто подобное шуму и видела нечто подобное свету мы все отдавались стихии грядущих годин, отдавались отчетливо слышанной в воздухе поступи нового века». На подмосковной даче в селе Медведкове, (недалеко от знаменитого Останкина), куда я приехал к ним из Ниццы для поступления в Лицей интересы духовного порядка господствовали: я попал в среду, насыщенную литературой искусством, политическими спорами. Все вообще портреты Маковский писал широкой иногда даже слишком размашистой кистью они отличаются изяществом, элегантностью, блестящим колоритом, что вполне к ним идет, особенно потому, что в большинстве случаев это всё портреты аристократов и аристократок, графов, князей и знатных дам. Над нами жили Суханов и Дерфельден, адьютанты вел. Он плакал.
Так вспоминается ненаписанная им «живая картина» — завершившая один из спектаклей у нас в доме Паулучи. Восемнадцати лет, пробыв год в академической мастерской Репина, Елена Константиновна уехала заграницу, в Германию, «совершенствоваться в живописи» (Мюнхен был тогда в моде), вскоре вышла замуж за австрийского скульптора Рихарда Лукша и с той поры почти безвыездно оставалась в Германии (и сейчас, овдовев, проживает в Гамбурге и пользуется известностью как художник, скульптор и график). Чопорную публику за столиками явно покоробило Но, признаюсь, в этом «жесте» была подкупающая непосредственная грация. Именно это сказал он моей матери, возвратясь с вернисажа Академической выставки, где Петербург поразила многоаршинная «Фрина» Семирадского: «Что же, после этакой вещи только и остается, что бросить кисти» А когда его самого хвалили, сравнивали с Тьеполо и Веронезом, он и внимания не обращал.
Лоск какой-то нерусской, почти «американской» успешности и благополучие внешней жизни художника не давали покоя современникам. Упоминаю об этом, чтобы пояснить, отчего моими друзьями из «гуревичей» оказались не реалисты, а гимназисты: нас сблизили тени античного мира, поэзия искусство: реалисты — те мечтали о карьере инженеров. Они дымны им радуешься, любуешься ими, за ними летишь, но как изобразить. В 1883 году он показал картину «Боярский свадебный пир в XVII столетии», которая была вскоре куплена и увезена в Америку. Художественная молодёжь, романтически относящаяся к искусству и далёкая от меркантильных забот, продолжала ставить во главу угла то, что называлось «искусством для искусства». Другой портрет сына в мастерской (1882) называется «Маленький антиквар».
То были банды, состоявшие из лавочников, подвыпивших мастеровых, размножившихся хулиганов иногда — под предводительством переодетых в штатское полицейских. В 1863 году вместе с товарищами-академиками Константин Егорович отказался от конкурса на золотую медаль и покинул Академию Художеств (со званием «классного художника второй степени»). Репинский портрет его висел (временно) в приемной Дягилева. В середине 70-х же он посетил Египет и Сербию, после чего в его творчестве появились новые восточные нотки. В тот же вечер ее оперировали и это спасло мать, можно сказать, — в последнюю минуту. До последней минуты что-то не ладилось с фраком Этот знаменитый фрак с чужого плеча, подарок его первого учителя, тенора Усатова (о нем вспоминает Шаляпин в своей автобиографии), надо сказать — сидел плохо. Спектакль готовился втайне от взрослых — для меня, единственного зрителя. Воспоминание Немировича-Данченко красноречиво.
С детства Владимира окружала атмосфера искусства. После операции он пришел в себя, но сердце не выдержало слишком сильной дозы хлороформа. Об этом намерении Л. Толстой, в своем предсмертном письме и сообщает любимой дочери. Гладко выбритый, только полукружием под подбородком — седой пух: голубые глаза на выкате (как у Константина Егоровича), лицо доброе, внимательно-ласковое и чуть лукавое Но, вероятно, таким представляется мне дед не по впечатлению от этой единственной встречи тогда, в Москве, но оттого, что таков он на овальном портрете, тоже висевшем у нас в детской, одной из удачнейших работ отца еще до Академии.
«Ежегодник» выходил и раньше, но Дягилев придал ему новый и очень нарядный облик. Он и был таким, но за этой маской фатоватого барчука таилось нечто как бы противоположное и снобизму и фатовству — очень искренняя, очень взволнованная любовь к искусству, к чарам красоты, которую он называл «улыбкой Божества» и более того — сердечная, даже сентиментальная привязанность к России, к русской культуре и сознание ответственности перед ее судьбами. Наблюдала я и раньше окружающее, предметы, цветы, деревья, людей. Какой я Ромео. Она охватывает три царствования и начинается еще при Николае Павловиче.
Помню, я не раз вызывал его на разговор об искусстве, о «тайне» его музыкального и драматического исполнения и говорил он охотно о том, как учился у Усатова и сам учился, слушая только что появившиеся грамофонные пластинки с Мазини, кумиром его и как во время гастролей Мазини по русской провинции, следовал за ним, переезжая «зайцем» из города в город, чтобы слушать за кулисами его изумительную теноровую кантилену. Сам художник так, слегка иронично, вспоминал об этой стороне своей деятельности: Лучшие красавицы наперебой позировали мне.
Савицкий, В. Д. В своей рецензии критик называет «Боярский пир» картиной «пустой, абсолютно внешней, лжеблестящей» сравнивая ее с «Боярской свадьбой» Лебедева (кстати сказать, нуднейшего из передвижников), добавляет: «Какая разница в картине Маковского всё один расчет на внешность и эффект, отсутствие характеров, типов, банальная прилизанность лиц». Весной мы отправились на Villa dEste. Лошади испугались трамвая, нового вида транспорта и рванули, перевернув коляску.
А. В. Адлерберг называл ее Очаровательницей и подарил ей обширную музыкальную библиотеку с декоративной буквой «О» на сафьяновых переплетах. Так оборвалась 74-х летняя блестящая жизнь, полная трудов, радостей и успеха. С Шаляпиным, года четыре после неудачных его петербургских дебютов и блистательных Мамонтовских сезонов в Москве, я встречался в течение нескольких недель на Кавказе, в Кисловодске, куда он приехал с молоденькой женой-итальянкой (бывшей танцовщицей Иолой Торнаги). Разойдясь с Егором Ивановичем после долгих семейных раздоров, проживала она до самой смерти (1893г. ) в Петербурге, вместе с дочерью Александрой Егоровной, добродушнейшей и восторженной старой девицей «Сашенькой» (известная художница-пейзажистка). Но больше всего увлекался я чтением, чтением «запретных» книг. Приходили еще друзья редакции — князь В. Н. Аргутинский-Долгорукий, просвещенный любитель искусств и, несколько позже, В. Я. Курбатов (ставший известным химиком), знаток Старого Петербурга, также постоянным гостем стал В. В. Розанов, которого нужда заставляла писать в Суворинском «Новом времени» и к которому лично благоволил Суворин.
И вряд ли это было сделано К. Маковским сознательно. Детей у них не было в ту пору, я принят был как балованный племянник. Оттого я и попросил Александра Бенуа написать вступительную статью, посвященную богу Муз, к первому номеру «Аполлона». Но вскоре женился во второй раз на певице Ольге Андреевне (Макаровой. ) (1866-1924).
Да и не он один. Летом 91 года мы снова ездили на Комское озеро и лишь поздней осенью вернулись в Ниццу. В лице отразились и нежная доброта и ум и обреченность. Были партии, спетые им в течение карьеры всего несколько раз, даже один раз. Живописными достоинствами отмечена и другая работа художника – «Объяснение», с тонким лиризмом изображающая молодого студента и девушку в минуты решительного объяснения. Но вокруг нас вновь закружилась беспечная, веселая, русская «вся Ницца» с элегантной толпой на Promenade des Anglais, где почти все знали друг друга, с чаепитиями у Румпельмейера, с боями цветов, с буйно-красочным карнавалом под «президентством» П. А. Базилевского (впоследствии московского предводителя дворянства), со многими русскими друзьями и несколькими завсегдатаями из иностранцев.
Хозяйка дома выступала и как певица на этих спектаклях. У девочки в глазах читается не только испуг, но и ответственность за маленького братика. В семье Ауэр, таким образом, царила не только музыка, но и французская книга. Не выносил только Тургенева, да еще как.
В 1866 году Маковский окончил училище и был удостоен большой серебряной медали за картину «Литературное чтение». Меня поразила проскипидаренность Соловьева как-то раз, когда, поднявшись к нему в комнату, я был свидетелем того, как он щедро поливал «очистительным терпентином» из большого туалетного флакона постель, платье, книги и заодно свою голову. В Москве в 1840-е годы дом Маковских слыл своеобразным культурным центром. «Кстати, — вдруг обратился он ко мне, пристально в меня всматриваясь, — вы не обидитесь, если я разоблачу одну вашу семейную тайну. » — «Нет, не обижусь, в чем дело. » — «Смотрите, только не сетуйте на меня потом. К. Е. Маковский стал одним из самых богатых людей своего времени. Впрочем, в подборе фигурантов о точном сходстве не было речи. Всё это и рассказано им самим в поэме «Три свидания», стихами не всегда умелыми, но несомненно невыдуманными, глубоко искренними.
Он вызывал единодушные восторги прославляли его и передвижники (готовившиеся к своему 25-летнему юбилею) и Философов в «Мире искусства», — годом позже фототипия «Ильи Муромца» появилась в первом выпуске Дягилевского журнала и тот же былинный богатырь на грузном битюге задумчиво всматривался в даль со страниц «конкурента», заглохшего вскоре ежемесячника под редакцией Собко — «Искусство и художественная промышленность». Дочь Третьякова, Вера Павловна (в замужестве Зилоти), вспоминала: «Одним из самых очаровательных, тонких, душевных людей, которых я знала в жизни, был Владимир Егорович Маковский. Здесь каждое слово преднамеренная выдумка. Она неплохо рисовала и, подобно мужу, страстно увлекалась музыкой. От него несло свежестью и силой. Может быть, это больше всего и притягивает к нему.
В упоении играли сложнейшие вещи Гайдна, Моцарта и Бетховена». Пороки этого ремесла верно отметил (в «Аполлоне», 1915г., октябрь-ноябрь) Всеволод Дмитриев. Заранее была нанята квартира на Avenue Montaigne.
«Вакханалия» была передана впоследствии моей матери, вместе с несколькими уцелевшими холстами отца, в обеспечение семьи по личному распоряжению АлександраIII картина долго висела в моей петербургской квартире (за неимением другого места) вплоть до революции, когда была приобретена Фельтеном, а затем очутилась опять в Париже среди многих других картин отца, каким-то образом вывезенных из советской России кажется и до сих пор находится она в мастерской мужа моей покойной полусестры, Марины Константиновны (от третьего брака отца)— Агабабовой. Вряд ли занимали Дягилева проблемы отвлеченно-идеологического порядка (не могу себе представить его за чтением метафизического трактата) тем более — ветвистым словопрениям, русским спорам «без руля и без ветрил», внимал он с заметным равнодушием на собраниях «Мира искусства» чаще всего мотал себе на ус и только, а если и скажет что — так примирительно и кратко, словно нехотя уронит замечание своим петербургским говорком немного на э, приберегая свой словесный «запал» для дела, для практического осуществления. Всех их знавал лично датский критик в интимном быту и не жалел язвительных красок. Надежда Евгеньевна читала и перечитывала своих любимцев неутомимо.
Константин Егорович умер, не приходя в сознание. Я очень волновалась. Хвалебные отзывы о многих русских художниках (иногда вовсе слабых) обнаруживают и самоуверенную близорукость Стасова и темпераментное безвкусие. Благоговея перед мастерами «великого века» и века рококо, он приходил в восторг и от русских дичков, как Малютин, Е. Поленова, Якунчикова (не переставал восхищаться ими всю жизнь) восторгался парижскими Салонами с Морисом Дени, Гайдара, Англада и стал пропагандистом, правда — не сразу импрессионизма во главе с Монэ и Ренуаром возносил на недосягаемую вершину Пюви-де-Шаванна (помню его дифирамбы, в разговорах со мной), но умиляли его и пейзажи Левитана и мастерство Репина а когда он насмотрелся парижских «конструктивных» новшеств, то ближе всего сошелся с Пикассо, Дерэном, Леже и в последние годы поручал постановки им по преимуществу (из русских — сюрреалистическому Ларионову).
С четой Маковских дружила начинавшая тогда новаторскую свою деятельность «могучая кучка»: Мусоргский и предшественник его Даргомыжский, Балакирев, Бородин, Римский-Корсаков, Кюи. Александр Бенуа отсутствовал в этом первом году, вернулся он из Парижа только весной следующего года и стал соредактором Дягилева, взяв на себя целиком отдел «старины» в журнале. Каждый день узнавали мы что-нибудь то о старческом жеманстве Бьернстьерне-Бьернстена, которого горничные по утрам затягивали в корсет, то о нелюдимой свирепости Ибсена, то о слабоумии Нитче (дружбой с ним, в его последние годы, тщеславился Брандес), то о педантизме Ипполита Тэна (придерется к какой-нибудь мелочи, доймет мудрствованием по пустякам).
В следующий раз, для портрета, занявшего почетное место в Московской канцелярии (1868), государь позировал три раза и остался очень доволен сходством. Служба в Мариинском театре не помешала ему заняться всерьез регистрированием произведений лучших мастеров возлюбленного им восемнадцатого века и вскоре, после кропотливых изысканий в библиотеках и архивах, он выпустил монументальный труд — иллюстрированную монографию о Левицком. Шаляпину пришлось бы долго переучиваться, чтобы обрести умение не петь. Он погружал человека в стихию красоты, в мир изящных предметов и утонченных чувств.
Трагические военные сюжеты не привлекают его. Нашей наставницей в то лето была пожилая вдова m-me Potelette. Мы прозрели». Что сталось с ними потом — не знаю. Готовясь к «Борису», он пошел за указаниями к Ключевскому, для роли Олоферна обращался к ассирийским рельефам обдумывая своего Дон-Кихота (этой ролью он, может быть, увлекался больше всех ролей), завел дружбу с Вл. Бурцевым известным политическим следопытом, который славился в широких кругах своим донкихотством. У графа (портрет его сохранился в папках Константина Егоровича) была связь с женщиной-латышкой имевшей на него большое влияние. Бывая в суде, он брал с собою карманный альбом и (украдкой вероятно) зарисовывал действующих лиц судебной процедуры.
Перед нами маленькая повесть о драматическом изломе в жизни молодой семьи. Начались и выставки «Мира искусства», очень ярко-неожиданные в первые годы. Кузнецов. Для одной (прижимающей к груди младенца) позировала моя мать лицо другой, распростертой на полу уже мертвой женщины, написано с тетки Александры Павловны Летковой. Когда Дягилев увлекся статуарностью балетной пантомимы и угловатым динамизмом движений (всеми трудностями акробатики и атлетики), он отрешился от мелодийного музыкального сопровождения во имя музыки диссонирующих изощрений и ритмических перебоев. Он приехал в пансион Рауха по ее зову. Отец, несмотря на любовь к Парижу, к европейской вольной жизни, отвечавшей его исключительно независимой натуре (или — как раз вот таким образом. ), был ярким представителем именно Петербурга и того привилегированного общественного слоя, что давал тон нравам, обычаям искусству, литературе, — хоть и сказывалась в Константине Егоровиче старомосковская закваска (он говорили «середа», «что-вы», «давеча»). Иногда гремел на хорах полковой оркестр стоявших в Прилуках киевских гусар.
Он действительно имел все основания утверждать: «. «Академики», всегда верные единственному мерилу – денежному успеху исходя из этих условий, вынуждены были сменить приоритеты. Отец продолжал навещать нас, ездил в Испанию, посылал оттуда письма. Мать много рассказывала мне об Антоне Григорьевиче. Думается, однако, что намерение старевшего артиста было несерьезно. Вот из каких токов иногда и противоречивых, сгустился тот петербургский «романтический ветер» конца века, о котором я говорю, причем я упоминаю, конечно, лишь о самом главном или, точнее, о том, что казалось мне тогда самым главным.
Трудно понять, как ухитрился он создать (и на заказ и часто для себя, на память) этот рассеянный по миру портретный музей (часть его по всем вероятиям погибла в водовороте революции)— он, отдавший столько сил своим большим композициям и в то же время так полно пользовавшийся жизнью, постоянно путешествуя, охотно бывая в свете и устраивая у себя многолюдные приемы, посещая разные кружки (Художественный клуб, Мюссаровские понедельники и т. д. ) и вдобавок чуть ли не ежедневно скитаясь по антикварам в поисках древностей русских и нерусских, на толкучке Александровского и Апраксина рынков. Музыкой начал заниматься уже в зрелом возрасте под руководством хороших учителей. Репина будет учиться дочь К. Е. с начала 20-х годов, Дягилев стал перманентным «революционером» и в глазах иностранцев каждый новый его балет приобретал характер сенсации и вызывал у одних неумеренные восторги, у других резкое осуждение.
Еще в первую «пробную» революцию 1905 года стали появляться на проспектах столицы невзрачные толпы добровольных и нанятых властями радетелей «православия, самодержавия и народности». — «Как будто знаю». — «Нет, не знаете, — с хитрой усмешкой отпарировал Грабарь: — Ваш дед не Егор Иванович Маковский, а Карл Брюллов. С сыном старого графа Александром Владимировичем (флигель-адьютант еще при НиколаеI, министр Двора и доверенное лицо АлександраII, вышел в отставку в 82 году, скончался в 89) Константин Егорович познакомился за несколько лет до мученической смерти государя.
Он возвращался в свою васильеостровскую мастерскую на извозчике. (Бенуа возглавлял одновременно, с 1901 года и «Художественные сокровища России», возникшие при Обществе поощрения художеств, он справлялся с задачей образцово, пока не сменил его Адриан Прахов, поверхностно-образованный профессор-выскочка, загубивший прекрасное начинание). Шло четыре или пять опер с его участием, в первую очередь — «Борис Годунов» и «Дон-Кихот» (Масснэ).
Из портретов отца за этот ранний период крепко запомнился мне семейный в натуральную величину (он тоже висел у нас в детской). Но не это существенно. «Проэкзаменовав» меня, он дотронулся пальцем до моего лба и торжественно произнес из Энеиды: «Tu Marcellus eris. ». Почти весь иллюстрированный материал пришлось добывать заново.
«Могучая кучка» получила, наконец, права гражданства. К весне мы отправились в горы. Третьяков не смог приобрести некоторые картины на русские сюжеты, которые ему понравились. Юлию Павловну Леткову Маковский встретил в 1874 году на балу в Морском корпусе.
Подчеркиваю — оперный, т. е. Он говорит о масляной технике Константина Егоровича, что она зачастую сводится к «ненужным попыткам кистью воссоздавать карандашную технику», — о «ретушерских его приемах, об отталкивании его от чистого цвета Колера становятся замешаны на белилах, потому — со свинцовым налетом (следствие пройденной в юности учобы у Зарянко и Тропинина, а также увлечения Перовым)» «Эти московские влияния, — продолжает Дмитриев, — характерно перекрещиваются в развитии Маковского с деспотическим влиянием Брюллова, что позволяло сближать его дальнейшее творчество с брюлловскими эпигонами — Семирадским и Верещагиным». Мне исполнилось пятнадцать лет. Адлерберга.
Выздоравливание длилось долго. Часто играл у нас скрипач Ауэр и виолончелисты Вержболович и Давыдов (большое впечатление произвело на меня исполнение последним, пианисткой Ментэр и Львом Ауэр трио Чайковского) и восхищал, ошеломлял вдохновенной бурей звуков Антон Рубинштейн. Многие из них бывали в доме постоянно, водясь с дедом, отзывчивым на всё «прекрасное». Мысль о банкете пришла в голову тогдашнему директору французского института в Петербурге Патулье (автору, замечу кстати, превосходной книжки об Островском). Произведения этого времени («Вдовушка», 1865 «Селёдочница», 1867, обе – ГРМ) создавались художником на волне общего для русского искусства увлечения бытовым жанром, под влиянием современной либерально-демократической литературы и журнальной графики.
Они пресеклись с воцарением Столыпина и возобновились в годы несчастливой войны. Но ни сверкающих красок Константина Маковского, ни свободы его мастерства нет у Сурикова (весь он жухло-серый и жесткий). Кончили мы все одновременно. Юрьевской, надетый на модель когда капот отслужил свою службу отцу, светлейшая прислала за ним, заявив, что к нему «привыкла». В свою очередь и он появлялся у нас и охотно садился за рояль перед любой аудиторией.
в 1802 год), художника-дилетанта, собирателя гравюр, любителя музыки, одного из главных учредителей Московского рисовального класса (1832г. ), превратившегося в 1843 году в Училище живописи, ваяния и зодчества. Года за два до революции мы встретились на какой-то выставке. В Ромео я узнал моего двоюродного брата Александра, старшего сына Владимира Егоровича Джульета, да и вся картина весь этот оперный маскарад по Шекспиру (я уже читал его в подлиннике), после флорентийских и венецианских кватрочентистов, мне не понравился. Васнецов привел и меня в восхищение. Сталя, адьютанта герц.
«Приносилось нам что-либо из аксессуаров-утвари отца, — вспоминает сестра, — так, принесли лебедя на блюде (из «Свадебного боярского пира») и рисовали его брат и я в натуральную величину, угольком, а хлебной мякотью вынимались блики и мелком подштриховывались особые светики. Я не знаю ни одного классического движения, которое бы родилось в русской пляске. Ростом этот желтоволосый юнец был велик и сложения атлетического. В этот год она висела в воздухе. В глубине — арка в соседнюю темноватую комнату, тоже занятую всякими редкостями оттуда несся многоголосый канареечный щебет, — заморских птиц пестовал ютившийся в каморке рядом старый слуга отца Алексеич, маленький, щуплый, сморщенный, с серебряной серьгой в ухе он перешел к нам, кажется, по наследству от деда (превосходный портрет Алексеича «за самоваром» попал в Третьяковскую галерею). И Маша приняла яд Ей было всего двадцать девять лет.
Третьяковская галерея была к ним равнодушна. Все европейские виртуозы считали долгом посетить северную столицу. Коллекционерство было всю жизнь его страстью, безостановочно покупал он «красивую старину» со вкусом знатока, но без особого разбора — и нужное и ненужное и то, что могло пригодиться как аксессуар для исторической картины и то, что просто «понравилось» своим изяществом, своеобразием или вычурой и что можно было куда-нибудь пристроить в жилых комнатах или в мастерских. «Болгарские мученицы» написаны тою же осенью, на злободневную тему: турецкие башибузуки в разгромленной церкви надругиваются над женщинами-христианками. Шаляпина интересовало, как улыбается Бурцев, как жестикулирует горячась, как ест и жует: ведь у него всё должно выходить по-донкихотски.
Репина) приехала в Петербург зимой 1874 года поступать в консерваторию. Романтический воздух накануне символизма был пропитан и музыкой Кажется, не было в то время города более музыкального чем Петербург (отчасти и Москва, благодаря Мамонтову и его опере с 95 года). Академию закрыли, Маковского отправили на пенсию. В 1870-е годы художник много путешествует, часто и легко перемещается из Парижа в Петербург из Петербурга в Париж. Как-то утром я долго стоял у двери в спальню и, наконец, не выдержал, вошел.
Судя по тогдашним плохим фотографиям, она была очень красива. Таким образом, надолго задержалось бурное развитие в России театрального дела, лишившись двух выдающихся деятелей, европейски просвещенных в полном смысле этого понятия, — ведь Дягилев увлекал за собой целую плеяду художников, которым суждено было лет десять спустя прославить во всем мире русскую живопись, музыку, хореографию. Много было детей. Картина имела успех, а её автору прочили славу жанриста. Они выставлялись на академической выставке 77 года и отдельно, вместе с «Перенесением ковра», в пользу Красного Креста. Ему было предложено возглавить класс жанровой живописи. В ту пору, после «Масленицы», репутация отца при дворе установилась прочно. Но всего удачнее, кажется, прошло в другой раз действие из «Аиды» в костюмах и декорациях, с Панаевой-Аидой и Мержвинским-Радамесом Амнерис пела Е. В. Дягилева, а Константин Егорович превосходно справился с партией Амонастро.
начиная с 1862 года, с его второй золотой медали — «Агенты Димитрия Самозванца убивают сына Бориса Годунова». Это была моя последняя зима заграницей. Париж был сразу ошеломлен, побежден, охвачен восторгом. Каким волнующим гонкам предавался я с моими случайными приятелями. Художники, входившие в Товарищество передвижных художественных выставок – «передвижники», – оставили яркий след в русской живописи последней трети XIX века.
Он был старше меня года на три. Все дети Егора Ивановича Маковского, естественно, стали художниками. Он высказывался без обиняков: «Oh, cette musique russe, quelle peste». Однако были и настоящие странности: ведь за одну из них Соловьев поплатился жизнью. М. М. Перовский-Петрово-Соловово, М. А. Стахович, кн.
Так началось знакомство. Гончаров махнул рукой и сказал, поморщась: «Притворяется. ». Бабушка не любила столичного общества, чувствовала себя в кругу светских петербуржцев не в своей среде, жила по-провинциальному.
Беглыми штрихами намечены здесь и судьи (председатель, прокурор Муравьев) и защитники и присяжные и подсудимые: Перовская, Рысаков, Желябов, Кибальчич. Ему нравилось это Финляндское уединение, он говорил, что здесь, как нигде, работается в пансионе он снимал годовую комнату для частых прилетов из Петербурга писал в ту пору «Оправдание добра». Событие, внезапность, шквал, что-то вроде землетрясения. Преподавал нам, хотя и недолго, отбывавший тогда воинскую повинность вольноопределяющийся Крэмер, единственный, кажется, ученик Константина Егоровича. Такова созданная под впечатлением от путешествия в Египет картина «Возвращение священного ковра из Мекки в Каир» (1876), представлявшая пышное религиозное шествие в восточном городе.
После «Боярского пира», — он выставлялся и в Париже и долго скитался по Соединенным Штатам, служа отчасти рекламой ювелирному магазину Шумана (американца, купившего картину в Антверпене), — отец принялся за вторую большую свою историческую композицию: «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем», по заказу того же ювелира Шумана, приезжавшего в Петербург, С моей матери написана полюбившаяся молодому тишайшему царю Всеволожская в обмороке, — ей слишком тесно затянули кокошник, чтобы отклонить, признав ее за больную падучей, неугодный боярам выбор царя. Этой наследственностью многое и в вашем отце, да и в вас, становится понятнее». Таких справочных книг еще не издавалось у нас. И все музыкальные фразы доводил он с неизменным терпением до этой завершенности. Преобладали, напротив, окрыленные надежды в передовых кругах образованного общества.
Отец предпочитал Пушкина. Есть между портретами последней эпохи и весьма выразительные, но к концу жизни он «вышел из моды», да и творческая зоркость его заметно слабела. Встреча Константина Егоровича с Юлией Павловной состоялась на балу в Морском корпусе. Как мало похож на него теперешний. Я очень рано решила, что буду художницей и в себя верила. кн. Эту «фаворитку» (как говорили тогда, — она по-видимому была близка и с НиколаемI) звали Минна Ивановна.
Нельзя было назвать его красавцем (как Философова, который действительно поражал и сложением и античной красотой лица), но всё было в нем выразительно и нарядно. Другие считали «вероотступником», который изменил демократическим идеалам передвижников, возвратившись к академической традиции, «зарыл свой талант в землю», потакая вкусам привилегированных слоёв. Семья, чрезвычайно дружная, была счастлива под крылом беззаветно заботливой и умевшей всё вытерпеть от слабого характером мужа — Анны Павловны. Вспоминаются скитания no-грибы в роще «Березине» или просто, от нечего делать, по грандиозному парку с липовыми и кленовыми аллеями, с мостиками над искусственными прудами и беседками (одна из них называлась беседкой Глинки, композитор в ней писал «Руслана») поездки в линейках и шарабанах на сахарный завод Тарновских или на молотьбу в пшеничные поля дубовыми и березовыми лесами пикники на лесных полянках церковные службы в высокой шатровой церкви, куда помещикам не приличествовало ходить пешком, хотя стояла она от дома в каких-нибудь двухстах шагах: полагалось ездить к обедне в экипажах, запряженных цугом длительные чаепития на террасе среди благоухающих цветочных клумб шумные завтраки и обеды (дети за отдельным столом, «жабокриковка» — величал нас Василий Васильевич) в длинной столовой, где стол накрывали обычно человек на двадцать пять и за каждым из сидевших ближе к хозяевам стоял лакей-казачок (синий кафтан и пунцовый кушак) оживленные вечера, на которых отовсюду съезжавшиеся соседи то быстро кружились под рояль в вальсе deux temps, то носились галопом, то выделывали фигуры котильона и, в мазурке, кавалеры лихо отщелкивали замысловатые антраша. Но сердце не выдержало слишком сильной дозы хлороформа. Началось это, пожалуй и до войны, еще с «Фавна» Нижинского-Бакста-Дебюсси (за неблагопристойную эротику Нижинского) и с «Весны Священной» (за скифские плясы-топоты на месте Стравинского-Рериха), продолжалось — овациями и свистками на премьерах «Барабау», «Парада» и кончилось такими же взрывами апплодисментов и возмущением на спектаклях «Le train bleu», «Кошка», «Аполлон-Мусагет», «Песня соловья» и «Стальной скок».
Из начатых в Ливадии портретов ни одного закончить тогда не пришлось. Снисходительно-весело рассказывает он об эпизоде 95 года, но к сожалению — неточно и с ненужными прикрасами И ни слова о самом важном: о дальнейшей судьбе Добролюбова, о его прояснившемся творчестве уже со следующего, выпущенного в 1900 году, «Собрания стихов» (за 1895-98 годы), о замечательном, появившемся в 1905 году, последнем его сборнике прозаических и стихотворных отрывков — «Из книги невидимой», об увлечении его толстовством, о переходе на положение поэта-странника, о днях послушничества в Соловецком монастыре и о днях в психиатрической больнице (куда его поместили родители, чтобы уберечь от каторги за «оскорбление святыни и величества»), о полном разрыве с литературой и о деятельности в качестве насадителя братских «поселков» в приволжских губерниях и в Сибири. Много дали ему поездки на Волгу. Раз мы увязались за ним он взял нас с собой.
Современники в один голос восхищались красотой Юлии Павловны. Я бросился от нее в спальню к матери. Картины Константина Маковского, созданные им в эпоху «передвижничества», также часто приписывались невежественной публикой Владимиру (увы, не все внимательно читают надписи под произведениями искусства. ) О творчестве Константина Маковского рассуждали лишь специалисты-искусствоведы, да гиды художественных музеев изредка могли обмолвиться в ходе экскурсии, что известных художников Маковских, оказывается, было два. Конечно, многое в этом «смешном» являлось не более, как своего рода лукавством — ну, скажем, рисовкой русского философа. Однажды мы остановились в гостинице напротив, на улице Риволи. Однако, подумав, твердо заявила Сереже: «Всё равно, художником буду я, а не ты». В советское время репродукции картин В. Е.
Из коляски выпрыгнул незнакомый помещик подчеркнуто-малороссийского облика: длиннейшие темные усы вниз и украинский «кабиняк» (тальма) с пряжкой в алмазах. Маковский слыл блестящим организатором подобных зрелищ.
Из-за высокой цены на картины К. Маковского П. М. И тогда Бог даст ей бессмертную одежду и истинно прекрасную». Всё всполошилось, говорят бодро, судят-рядят и волнуются. Но этот «шум» и «свет» в годы моего «Рауха» еще только претворялись в рифмованные строки юных декадентов, как называла большая публика всех писателей и художников-новаторов без разбора, — после того как Валерий Брюсов пролепетал свой коротенький «Chef-dOeuvre» — название сборника стихов, над которым так потешался Владимир Соловьев (его пародии на декадентов, печатавшиеся чуть ли не в «Вестнике Европы», вызывали дружный отклик не в одних литературных кругах). Позднее Константин Маковский писал: «Тем, что из меня вышло, я считаю обязанным себя не академии, не профессорам, а исключительно моему отцу».
Он всегда выходил победителем и, надо признать, к пользе для дела. Жужжали мухи и комары. Композиторы, певцы, пианисты любили бывать в доме молодой четы. Первый брак отца был счастлив, хотя недолог.
В некое летнее утро к крыльцу подкатила коляска четвериком с форейтором. Что было похвал. На восемьдесят шестом году жизни знаменитый датский критик давно не был властителем дум. «Масленица» как бытовой, нравоизобразительный жанр — не единичное явление в раннем творчестве отца, т. е. Если же не добивался результата, то иногда — после долгой работы, попросту отказывался от роли.
И ругань и зубоскальство. Отец мой (родился в 1839 году) рисовал с четырехлетнего возраста всё, что попадалось на глаза и сразу выказал способность легко «схватывать природу». Было какое-то волшебство в том, как он «подавал» слог за слогом, отчетливо произнося каждую букву и сообщая слову волнующую значительность окраской звука. Жители покидали дома, боялись комнат, устраивались на ночь в подвалах, в садах (какими в то время еще зеленели прибрежные кварталы), спали на скамьях вдоль бульваров и в извозчичьих каретах.
В своей душе я ношу образ Мефистофеля, который мне так и не удалось воплотить. Константин Маковский – один из самых знаменитых художников-живописцев этой семьи, говорил в последующем, что обязан своему мастерству не учителям, не школе художеств, а именно своему отцу. Когда из Ясной Поляны Толстой решил «уйти», окончательно порвав с семьей, потянуло его на Волгу, в одну из братских «колоний» Добролюбова, по дороге намеревался он навестить сестру свою, монахиню, в Оптиной Пустыне. Константин Егорович написал с нее несколько портретов (еще до Биаррица).
Дошло до того, что Буренин в очередном ново-временском фельетоне, глумясь над нитчеанством Дягилева и Философова, позволил себе непристойные намеки на «сверх-свинство» «Мира искусства». И оказалась права». Русское общество было потрясено убийством Царя-Освободителя накануне обнародования одобренной им «Лорисмеликовской» конституции, потрясено и возмущено глубоко. Именно они с ранних лет привили художнику «романтическую восторженность», склонность к преувеличению живописного эффекта, которая отличала К. Маковского в зрелые годы. Вот что пишет об этом известный искусствовед Борис Зотов: «Маковский известный композитор Танеев и художники-передвижники Мясоедов, Минченков и Брюллов (племянник «Великого Карла») собирались по вечерам, когда уже нельзя было работать красками.
В связи с утратой веры в исчерпывающую правду положительного знания, оказался под подозрением и весь благодушный реализм предыдущих десятилетий: потянуло к чисто-лирическому самоутверждению и ко всяческой фантастике, что в свою очередь в глазах «здравомыслящего» большинства придало «концу века» характер декаданса, упадка. Особое место в творчестве Маковского занимал портретный жанр. Но облака.
Но кн. Такой и была она в жизни, оборвавшейся на четвертом году брака. Говоря об отце, мне еще придется возвращаться к Каченовке, куда по своему обычаю он приезжал ненадолго (редко засиживался больше двух-трех недель) и откуда уезжал по делам, чаще всего в Париж. Всю жизнь он оставался скромным чиновником министерства двора, проживая в полуособняке «Дворцовой конторы» в должности «управляющего» (вышел в отставку незадолго до смерти) и, не будучи обременен службой, отдавался страсти к искусству. Иные пейзажные этюды (особенно те, что написаны в Биаррице в 89 году), если смотреть на них без предвзятости, можно принять за какого-нибудь Будэна, столько в них непосредственной меткости и радостного динамизма.
И рядом с этим портреты сановников (всё хорошие знакомые Маковского) вышли у него до жути символичны. Этот здравомыслящий пессимизм не был однако преобладающим настроением. И действительно «картина» удалась. Владея удивительным бархатистым баритоном, он пел как заправский артист был любимым учеником Эверарди, даже заменил его однажды на русской сцене в «Травиате» в роли отца Альфреда (случилось это еще до первого брака).
В качестве бутафорского реквизита использовались вещи из его коллекции. Мы работали молча, затаив дыхание отец, по своей повадке, посвистывал. Вдохновлённый южными красками, он вновь отправляется на Восток, где создаёт ряд экзотических полотен: «Дервиши в Каире», «Ковровая лавка в Каире», «Болгарские мученицы». Теперь они чужие.
Разве в живописи он не любил самые разные «аспекты» красоты. Этим объясняется сравнительно небольшой его репертуар. Но тогда не откинуть ли и всю веру, не довольно ли и без Бога только любить людей.
К Константину Маковскому молодой царь больше не обращался. Чернышева компаньонкой его дочери Софи. Из ее мемуаров, названных ею «Mnemosune», я приведу отрывок: он живописно правдив и рисует одно из «видений» давно ушедшего вдаль предвесеннего Петербурга, совпадая с моими детскими восторгами. Главным режиссером оказался, само собой Паша Гайдебуров. За ней последовали Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем (1886), Смерть Ивана Грозного (1888), Одевание невесты к венцу (1890), Поцелуйный обряд (1895, ГРМ).
Но вели себя чинно и старательно учились. Маковский говорил о нем, старался понять его и не мог стряхнуть с себя его обаяния. Правда, дурман длился недолго, но тогда стенные не то картины, не то иконы Васнецова, написанные маслом, ослепляли нарядностью красок и композиционной изобретательностью и я почти не заметил рядом куда более удивительной орнаментики Врубеля и его экстатических «Апостолов» Кирилловской церкви.
Репин, несмотря на исключительную силу живописного дара и психологического проникновения, никогда не достигал очаровывающей непосредственности, с какой написаны иные детали «Боярского пира». Верная его завету, Н. Е. Ауэр была необыкновенно начитана во французской литературе (про нее говорили, что она умеет всё вокруг «намагнитить» французскими писателями) и следила за каждым новым словом Парижа: она была единственной подписчицей в Петербурге самого передового парижского журнальчика того времени — «La Plume». Никакой преднамеренности тут заподозрить нельзя. Я долго хранила этот памятный мне мой рисунок».
Я был с матерью, мы стояли в фойе, во время антракта. Интерес к «маленькому человеку», его горестям и радостям отныне стал лейтмотивом произведений художника. Государь поморщился Оставалось выбрать подходящее платье. Вот как вспоминает он сам («Маска и Душа») об этом светском дебюте: «Признаком большого успеха явилось то, что меня стали приглашать в кое-какие светские салоны.
Очень далек был отец, в ту пору особенно, от передвижнического патетизма и гражданской «символичности». Так и решили. Об отношении Л. Толстого к Добролюбову красноречиво говорит упоминание о нем великого писателя в письме к дочери Татьяне Сухотиной по мужу. Садясь в вагон, я решил продлить свою самостоятельность на несколько дней, захотелось хоть мельком увидеть исторические здания и музеи, такие знакомые по книгам, Генуи, Флоренции, Венеции «Фриде подождут — не беда. ». Волконской, В. А. Морозовой (1884), княгини З. Н. Юсуповой (1890) и др.
Константин Маковский сделался модным портретистом в придворных кругах и у денежной знати. Лучшими в его творчестве продолжают оставаться незатейливые и правдивые бытовые сценки. Со всех сторон поступали заказы. Травля началась сразу, при первых же его шагах.
За десять лет карьеры — какое стремительное восхождение, в работе какое упорство. Михаила Николаевича. Унаследовав от своего отца страсть к собирательству, К. Е. Дело в том, что независимо даже от пейзажа и климатических свойств — Финляндия была немного «заграницей» для нас и дышалось в ней по-заграничному как-то свободнее, независимее. Отец постоянно уезжал в Париж, где заканчивал после «Суда Париса» свою «Вакханалию», одну из наименее удавшихся ему картин, — приятен в ней только пейзажный фон с завитыми виноградом «развалинами» Каченовки фигуры пляшущих полуобнаженных вакханок вокруг идола Силена нарисованы слабо и уж никак не веют Элладой кокетливо улыбающиеся лица вакханок с Монмартра.
Помимо портретов, он брался за всё, его эстетическому разумению так же близка была деревенская природа, как пышно скомпанованный натюрморт la Makart или полюбившийся ему драматический образ или историческая быль или прелесть женской наготы. В свое время это и было отмечено критикой. Эти рисунки — быстрые карандашные croquis без всякой претензии (хоть и проходил он пером некоторые из них) они нарисованы талантливо, как все, что он рисовал, но отнюдь не отражают каких-то раздоров его с совестью. Приглашенные — почти всегда одни и те же, человек восемь-десять: чета Мережковских (при чем Дмитрий Сергеевич являлся обыкновенно центром внимания и усаживался в конце стола на председательском месте) В. Ф. Нувель, пианист-дилетант, «сердечный друг» Дягилева, верный спутник его и позже в балетном деле А. П. Нурок, музыкальный критик, крайний новатор (учредитель «Вечеров современной музыки») и притом острослов, составлявший в «Мире искусства» под псевдонимом Силена рубрику «Смех и горе», где отмечались глупые курьезы текущей художественной жизни и невежество печати, враждебной журналу, художники — Константин Сомов и Лев Бакст и академист Ционглиский, враг академической рутины (привлекал своей искренностью, но и смешил подчас польским, заносчивым пафосом). Возможно, что именно ей сейчас хочется быть в роли молодой. Сорокин и К. С.
Сначала он пришел в себя. И всё-таки вера Толстого не менее подлинна от этого и не менее выстрадано им право ссылаться на Христа. Юрьевской, — она стояла на коленях у дивана, на котором лежало тело государя, покрытое простыней со следами крови. В 1870 году Константин стал одним из основателей знаменитых передвижных выставок (Товарищество передвижных художественных выставок). Со мной моя невеста. Она имела лирическое сопрано красивого тембра, художник был покорен её музыкальностью.
Началось мое участие во всевозможных картинах отца. Константин Егорович, который сам немного увлекался Савиной, поражаясь ее удивительными глазами с озорной искоркой (несколько позже он написал ее портрет по заказу тогдашнего ее покровителя помещика Коваленко), не вытерпел и тоже уехал, хотя без воинственных намерений, на «театр военных действий». Морской ветер порывист и невесел. Каирские этюды оказались ценнейшим подсобным материалом вскоре были написаны другие картины из восточного быта: «Факир», «Айша», «Свадьба в Каире», «Похороны» и «Арабка с бубном» (вошли в лондонское собрание Джорджа Эллиота), «Пляска дервишей», «Египетский продавец мелочей» и т. д.
Его учителя, Е. С. Портрет его был написан в мастерской отца (еще в доме Менгдена) при таких обстоятельствах: в одно после-завтрака Айвазовский заехал навестить нас отец предложил ему попозировать он согласился, но под условием, что в то время, как будет писать его Константин Егорович, сам он напишет одну из своих излюбленных марин И вот уселись они перед двумя мольбертами, взялись за палитры и кисти, работа закипела. Он умер, не приходя в сознание. Тогда же исполнялся, в костюмах, знаменитый квартет из «Риголетто»: Маркони, Панаева, Дягилева и отец в роли Трибулэ. Средства были скромные, светских развлечений почти никаких, вологодское общество, бывавшее у Летковых, состояло из чиновного люда и окрестных помещиков (Брянчаниновы, Вологодские, Местаковы).
«Как смерть — так тяжка мне ваша жизнь, — обращается он с письмом в редакцию «Весов». — Только телом и разумом занимаетесь все вы, а духа не знаете Все ваши книги, все ваши искусства, вся ваша наука, всё ваше образование, все ваши города и обычаи — одна великая пустыня». Он совершает также продолжительные поездки по российской глубинке (Тамбовская, Саратовская, Тверская губернии). Она была на полтора года моложе, но ничуть не отставала и тверже, чем я, верила в свое художественное призвание. И для русских читателей — также.
В 1899 году Волконский был назначен директором императорских театров и тотчас привлек к сотрудничеству Дягилева «чиновником особых поручений», передав в его ведение «Ежегодник императорских театров». Слева я примостилась, справа — Сережа. Между тем «Аполлон» главное внимание сосредоточил именно на поэзии, его родоначальниками явились не столько художники, сколько поэты-новаторы лишь благодаря им и мог журнал обрести свой лик. Эта пристрастная критика не делает чести Стасову.
Егор Иванович был дружен с К. П. Брюлловым, В. А. Задумав большую картину «Перенесение ковра из Мекки в Каир», он вернулся накоротке в Петербург и снова умчался в Египет, на сей раз с братом Николаем Егоровичем, архитектором по профессии, даровитым пейзажистом (всего известнее его городские архитектурные этюды, написанные за эту египетскую поездку в манере отца, но гораздо суше). Стихов почти не печаталось в «Мире искусства», несмотря на таких поэтов-друзей редакции, как Федор Сологуб, Зинаида Гиппиус, Бальмонт, Брюсов. Страсть моя к путешествиям — с этих пор. Помню, особенно поразило его однажды то, что я в мои молодые годы осилил книгу Милльса о «Философии безсознательного» Гамильтона. Огромный рыжий пёс мирно дремлет на роскошном ковре, охраняя «маленького вора».
Свой замысел он и осуществил впоследствии, женившись на актрисе, сестре знаменитой Коммисаржевской и создал Передвижной театр, где «перевоплощался» вместе с женой в разнообразнейших ролях. Передняя примыкала к гостиной: обитая кожей мебель «ренессанс», картины, книжные полочки, рояль и широкая софа, налево в уголке, — всё было изящно-просто и уютно. Но в данном случае он высказал то, что говорили также и критики противоположного лагеря, ценители живописи как живописи: поздние холсты Константина Егоровича упадочны, его мастерство приобрело с годами характер манерности, любовь к пышным «околичностям», к оперной роскоши исторического костюма увлекала в сторону сладкой красивости. Первый номер «Мира искусства» вышел в ноябре 1898 года, но собрания начались за несколько месяцев раньше. Ее напечатал журнал «Мир Божий» (ставший несколько позже «Современным миром»), где издательницей была Александра Аркадьевна Давыдова, вдова знаменитого виолончелиста, а секретарем состоял самоотверженный ее помощник, Ангел Иванович Богданович, сразу меня залюбивший, — держался он в тени, но ведал всей редакционной работой. «Помнится мне «Луг» отца, весь цветущий и другие этюды с натуры. Он был галлюциантом закоренелым.
Вспоминается еще семья Плещеевых. Небывалое впечатление произвел «Пир» и в России и по ту сторону Вержболова. «Сашенька» показывала мне свои тонко выписанные картинки, которые заканчивала обычно по фотографиям (как многие художники тех лет) бабушка угощала меня вареньем и мятными пряниками. Он был счастливым человеком: всегда жил, как жилось, писал, как хотелось. условно-преувеличенными исходящими от духа музыки, а не от сказанного слова. С 1882 по 1894 Маковский преподавал в МУЖВЗ, заняв место ушедшего из жизни В. Г. Перова.
В это время он писал иконы для церкви и часовни в Борках. С годами, когда погустели усы и борода, он стал похож на АлександраIII, всех поразил этим сходством (в боярском кафтане, сшитом из старинной парчи) на костюмированном балу во дворце вел. За столом замерли — одни с испугом, другие со сладостным головокружением.
Он сейчас же приехал и пригласил к больной профессора по легочным болезням (из Кенигсберга), состоявшего при «чайном» богаче Кузнецове. АлександрII покровительствовал ему и государю вторило петербургское общество. Репин, И. П. Выжили три сына — Константин (старший), Владимир и Николай и дочери — Александра и Мария. В основном он работал дома.
В иных, с букетом цветов на коленях, раскидисто сидели прекрасные «камелии» и, чувствуя на себе общее внимание, рассеянно оглядывали встречных мужчин, никому не кланяясь. Вскоре я зашел к отцу в гостиницу. Не надо забывать, что началась его карьера правоверным «передвижничеством». От нее не раз слышал я рассказы об этой «ненормальности» философа.
Как вы сюда попали. ». Распространяться о них не буду. В 67 году он женился на юной, подававшей надежды актрисе Александрийского театра — Елене Тимофеевне Лебедевой, «Леночке», внебрачной дочери гр. Мне довелось не раз быть свидетелем его стычек с сотрудниками.
Фигуру А. А. Плещеева вижу четко, он жил с отцом, поэтом и сестрой, вышедшей замуж за бар. Вероятно, этим главным образом и вызывалось ощущение окрыленности, лишь только, бывало, очутишься по ту сторону финской границы в Териоках и начнут чередоваться маленькие, чистенькие станции с прогуливающимися «к поезду» дачниками, с тесным буфетиком, где рюмка водки закусывалась горячим пирожком и с непременным дребезжанием перронной арфистки или какого-нибудь приблудного шарманщика. На Западе Константин Егорович особой известностью не пользовался однако при баллотировке наград почти все члены жюри, вместе с председателем Мейсонье, сошлись на «Боярском пире».
Зарянко – все ученики и последователи К. П. Брюллова. Дягилев был щеголем. Константин Егорович и тут не угодил Дело шло к зиме, наступали самые бессолнечные дни, когда, по заведенному обычаю, отец уезжал работать в Париж. Слава отца как портретиста, можно сказать, просияла в эти годы. Мое имение — Каченовка, по соседству. Впоследствии у Мамонтова он пел с Мазини и дружил с ним (уже в Италии заставлял Мазини часами напевать, аккомпанируя себе на гитаре). Сказал себе: «Тоже буду знаменитым художником».
В 1969 году, 23 лет отроду, женился на Анне Петровне Герасимовой (1848-1898) и жил с семьёй в доме отца, пользуясь его поддержкой. Затем в продолжение шестнадцати лет он участвовал на выставках Товарищества, выставляя также и на Академических (с 73 года): «Странник рассказывает кухарке про святые места» (1868), «Дети катаются на салазках», «Два чиновника в харчевне», «Барин, садящийся в карету и его лакей» (1869), «Похороны ребенка в деревне» (1872), «Ужин в поле во время жатвы», «Дети в лесу», «Урок пряжи» (1874) и т. д. Оттепель. Не помню ни одной ссоры его с матерью, ни одного сказанного им резкого слова. В девяностые годы (я вспоминаю осень 1895 года) и не только в России, подводились итоги истекавшему столетию и, вместе, подвергались пересмотру самые основы духовного бытия как в области философской и религиозно-моральной, так и в духовной области. Но он о себе не напомнил, на этом концерте столкнулись они опять ненароком.
Фигнер и Яковлев бросились целовать новичка после одного из исполненных им романсов. Внимание к деталям и, главное, тёплая ирония напоминают о традиции П. А. Участие отца на первой международной выставке в Антверпене оказалось его триумфом.
Его заменил Теляковский. А рядом служила приемной так называемая «восточная комната», вся в коврах и тахтах, обставленная восточными раритетами, приобретенными отцом в Каире и у кавказских антикваров. В ливадийской обстановке он поражал своей простотой и сердечностью когда писались портреты жены, сына и дочерей, он присутствовал на всех сеансах, давал осторожные советы, шутил, ласково призывал к порядку расшалившегося Гогу, а на прощанье передавал отцу конфеты и цветы «жене-красавице».
Старший брат, Сережа имел хорошие способности и рисовал лучше меня. Каким он был тогда веселым, приветливым и красочно-шумным. С этой статьи (она вошла в мои «Страницы художественной критики») и началось мое писательство. Водворясь в ней надолго, мы отправились на лето в разные курорты Швейцарии и Северной Италии.
К тому же и парк ни на что не похож». — «Нет, ничего Помилуйте», — ответил отец неуверенно (Загоны и ему не нравились). Согласился присутствовать на торжестве и председатель совета министров Штюрмер. Радзивилла, вторая — за виконта де-Контад). Егор Иванович был очень высок ростом и слегка сутулился.
Появление Мефистофеля в кабинете Фауста (не совсем обычный грим и первые речитативы) производят благоприятное впечатление, раздается даже несколько сдержанных хлопков в конце картины. Стихи были на тему — происхождение человека: человекообразный пращур скитался по тропическим лесам и болотам «один с дубиною в руках» (реминисценция о Дарвине, которого я проглотил незадолго перед тем, вместе с Геккелем и Фогтом, — недаром наметил я естественный факультет). Не менее кстати Шаляпин в то время, покинув казенную сцену, нанял театр Народного Дома (на Петровском острове) под свою антрепризу. Он нигде не терялся и всегда приковывал к себе внимание». В книжке Коровина есть упоминание об этом: «Мы разговорились (с сыном Федора Ивановича, Федором) об его отце «Когда я уезжал в Америку, — сказал он между прочим, — отец мне говорил, что бросит петь и выступит в драматических спектаклях, в пьесах Шекспира «Макбет» и «Король Лир». Константину Маковскому и при жизни его и после смерти не посвящено ни одной монографии (если не считать очень устарелой — Ф. И. Булгакова) сам он небрежно относился к своей славе и большею частью не знал, куда девались его полотна ни фотографий с них, ни критических отзывов не сохранял.
Продолжая свое образование в Академии художеств в Петербурге, Маковский в 1869 году за картину «Крестьянские мальчики в ночном стерегут лошадей», перекликающуюся по сюжету с рассказом Тургенева «Бежин луг», получил золотую медаль и звание художника первой степени. Сначала он пришел в себя. В кружках любителей художеств он слыл постановщиком блестящим и искал случая увидеть воочию то, что мерещилось его фантазии и казалось «живописной правдой». Основное произведение, давшее ему международную известность, по французски называлось, помнится, «Les Grands courants du dixneuvime sicle». С этого момента особое внимание он уделяет в своей работе цветам и форме.
Живопись Маковского в эти годы – плотная, вязкая, с использованием колеров, замешенных на белилах (что создавало характерный глухой землистый тон) – объединяла художника с другими «шестидесятниками». Целый ряд портретов художник связал с театрально-карнавальным действом, к чему, возможно, его и подтолкнула постановка «живых картин». Боярин над шахматным столиком у постели, где умирает (или уже умер. ) Грозный, словно вот только заметил, что с царем худо и шут не успел вскочить на ноги, а уж врач-чужеземец стоит на коленях перед царем, пытаясь пустить кровь из его повисшей бессильно руки и слепая нянька, опираясь на клюку, подходит к царской кровати и бредут из соседнего покоя монахи с зажженными свечами. Отмечу кстати: уже тогда, до ухода из Академии, обозначилось влечение Константина Егоровича к исторической живописи и к русскому доимператорскому быту.
Маковский рисовал с натуры, как птица поет.