Иногда попавшиеся зверьки были еще живы. И если верно, что у мест собственная энергетика (а так оно и есть), то перуанское искусство должно бы воссиять по миру во славе, громокипящим кубком с неба опрокинуться на головы современников.
По четвергам я всегда обедал в доме дяди Лучо и тетушки Ольги. Ближайшие родственники категорически против их отношений. Механик не оказал ни малейшего сопротивления, не выразил никакого удивления в связи с арестом, не пытался бежать и в момент, когда на него надевали наручники, сказал только: «Братья, никогда вас не забуду». Был и подзаголовок: «Что говорили Сервантес, Шекспир, Мольер и др.
Доктору Кинтеросу была приятна эта неофициальность, доверие, с которым относились к нему его соратники по гимнастике, будто лицезрение друг друга голыми и истекающими потом объединяло их в братстве, где исчезают различия в возрасте и положении. Он был в неизменном пиджаке и неизменном галстуке-бабочке, по-прежнему вокруг него лежали отпечатанные на машинке листки, на этот раз он аккуратно сложил их стопочкой у «ремингтона». Анонимное общество», что они могут идти обедать. Именно так он и поступил в ту ночь (и не мог простить себе этого всю свою жизнь).
Он даст волю ярости, действуя по наитию. Он стучал на своем (вернее – моем) «ремингтоне», а его то и дело прерывали актеры, Батан или техник по звуку.
Он знал их. Но меня не проведешь.
Паскуаль отреагировал первым. Настоящим чудом было бы найти полицейского Умберто Киспе, который отвечал за рынок. Тетушка Хулия еще раз поблагодарила меня за розы — я увидел букет на серванте в зале и роз там было совсем немного, — и, как всегда, стала острить, требуя, чтобы я покаялся и рассказал, что за «программа» была у меня в тот вечер, когда я надул ее: девица из университета или вертихвостка на радио. Здесь оказалось меньше людей и можно было перевести дух.
В этот момент он услышал голос Яблочка. «Радио Панамерикана» занимала второй этаж и плоскую крышу великолепного здания, ее редакторы блистали претенциозностью, а программы — особым духом: снобистским и космополитским все материалы подавались в модернистской манере и были обращены к аристократствующей, эстетствующей молодежи. о Боге, Жизни, Смерти, Любви, Страданиях и т. д». Хавьер проходил практику в Центральном ипотечном банке и всегда отыскивал предлог, чтобы по утрам удирать в «Радио Панамерикана». Лейтенант Конча даже не повернулся и не посмотрел, как они вышли: он уткнулся лицом в комикс о приключениях Утенка Дональда («А сам держит журнал вверх ногами», — отметил Литума), Камачо же, напротив, сочувственно им улыбнулся. Именно в этот момент, к вящему своему нравственному и физическому страданию, Федерико Тельес Унсатеги увидел журнал, сунутый в открытое окно «доджа» уличным торговцем: яркая обложка греховно сияла в лучах утреннего солнца.
Несмотря на то что дикторы этой радиостанции не являлись аргентинцами (как сказал бы Педро Камачо), они заслуживали того, чтобы быть ими. Он обошел оклад в поисках двери. Хенаро-сын покупал (а точнее – СМО продавала) радиодрамы на вес и по телеграфу. Он вышел в сад, свежий воздух живительно подействовал на него.
Несмотря на то что я уже привык к контрастам между голосом и внешностью — благодаря моим вылазкам в студию «Радио Сентраль», меня потрясло, каким образом из крохотного и немощного тельца мог исходить столь глубокий и мелодичный голос, да еще с поражающей великолепной дикцией. Здесь, в крохотной каморке швейцара, ему оборудовали рабочий кабинет. Воспоминание, от которого у судьи зашевелились волосы на затылке, нахлынуло неожиданно, едва он увидел лицо Гумерсиндо Тельо и одновременно — немигающий взгляд человека с велосипедом и журнальчиком «Проснись. », доводивший его до кошмаров. Она провела часть своей жизни, работая привратницей у монахинь и свободный распорядок дня, а также неопределенность обязанностей (кем она была: служанкой, рабочей, служащей. ) лишь усугубили ее рабскую покорность. В то время я проходил курс права, но, сдав экзамены, тут же все забывал.
Первым кинулся к ней Рыжий Антунес. Рандеву достигло своего апогея, как вдруг Адольфо ощутил спиной острие ножа. Хосе де Сан-Мартин (1778-1850) — руководитель национально-освободительной борьбы в странах Южной Америки., намеков, которыми изобилуют передаваемые по радио постановки (дипломат назвал их «драматические истории в сериях»). Конечно, девочек снял скрытой камерой ловкий фотограф, спрятавшийся среди купающихся. Оно было в нескольких метрах от двери, дыру проделали грубо — доски то ли разрубили топором, то ли вышибли ногами.
Наклоняясь, чтобы поцеловать тетушку Хулию, я шепнул ей на ухо как мог язвительнее: «Блестящая победа. » Она подмигнула мне и утвердительно кивнула головой. Двести-триста солей в месяц значительно увеличивали мой бюджет. Доктор приказал подать себе завтрак и, пока его готовили, позвонил в клинику. Таким образом, он округлился до пяти тысяч солей.
Он тут же сообщил мне, что возмущен отсутствием такта у «торгашей» (только так он теперь называл обоих Хенаро). Едва я повесил трубку, телефон вновь зазвонил. Но эта же работа превратила его в отверженного. А здесь он только по воскресеньям мог работать так, как привык. Мы сидели у себя на крыше и беседовали, пока я перепечатывал, меняя лишь наречия и прилагательные, сообщения из «Комерсио» и «Пренса» для радиообзора «Панамерикана» к двенадцати часам.
Увидев сержанта, он вытянулся. В автобусе, по дороге на «Радио Панамерикана», в моем настроении произошла перемена: от унижения к гордыне. Да, так и есть: вор. Слева от него простирался пустырь, справа — громада первого склада морского вокзала. Дядя Лучо предупредил тетушку Хулию, что, если она и впредь останется столь привередливой, ей трудно будет подыскать себе жениха в Перу. Маньяк. Однако Хенаро-сын улыбался, оставаясь глухим к моим пессимистическим пророчествам.
Нет, она ничего не знала о нем, даже не слыхала такого имени. «Естественно, – говорил Хавьер, – если не хватает времени прочитать рукопись, то уж и вовсе некогда пересчитывать все слова». По этой причине мы старались реже видеться по вечерам и чаще – днем, когда я использовал свободные «окна» в радиовещании. После развода они остались добрыми друзьями. Вскоре я обнаружил, что Педро Камачо не был способен на столь расчетливые действия.
Тогда Худышка Нанси дала согласие, а потом распрощалась с полудюжиной юношей Мирафлореса. Литума рассказал ему про негра, но на Сарате произвела впечатление лишь история с бутербродами. В лучшем случае Хенаро-сын узнавал через рекламные агентства, через коллег и друзей, сколько стран уже купили радиодрамы, предложенные ему и как они были восприняты радиослушателями вхудшем – он решал все сам исходя из названий или по принципу «орел или решка». Сержант удержал негра, тряхнув за плечо: «Спокойно, черномазый, не пугайся».
Одет он был в свой обычный черный костюм, при галстуке-бабочке и курил вонючие сигареты «Авиасьон». Литума прекрасно знал, что полицейский находится на другом конце своего квартала — где-нибудь в «Happy Land»21«Счастливая земля» (англ. ). или «Blue Star»22«Голубая звезда» (англ. )., в любом другом баре или борделе для моряков в глубине узенькой улочки, которую острые на язык жители называли «Улицей Сифилитиков». На следующий день, когда мы пили традиционный кофе в десять утра в «Бранса», я рассказал Педро Камачо о подвигах поклонниц Гатики.
Приехал в эту область и инженер Ильдебрандо Тельес со своей молодой женой (ее имя Майте и фамилия Унсатеги свидетельствовали о том, что в жилах женщины текла голубая кровь басков) и маленьким сыном Федерико. Радиопостановки продавались на вес, так как это менее коварный способ, чем продажа по количеству страниц или слов вес – единственное, что можно проверить. Чтобы облегчить его, я занялся тем, что Хавьер сурово определил как «проституирование пера».
Это мастерство и хорошее чувство юмора. Вышколенных. Он покачал головой: нет, ему никто не нужен, хватит — и даже с лихвой — его одного. «Упорный парень», — размышлял доктор Кинтерос. Ричард занимался на первом курсе архитектурного факультета и, как утверждали его родители, Роберто и Маргарита, всегда был примернейшим мальчиком: прилежным, послушным, добрым к отцу, матери и сестре, отличался завидным здоровьем и вызывал всеобщую симпатию. Нарушение этих пунктов всегда каралось телесными наказаниями.
Он привык к резким переменам в настроении обвиняемых и умел пользоваться этим для выяснения фактов.
Судя по всему, супруги скорее были заинтересованы в том, чтобы выдать дочь замуж, чем в наказании за насилие, последнего они едва касались, лишь когда их вынуждали. Но нынешняя ночь была на удивление мирной. Все случилось мгновенно, она не ожидала этого и от удивления даже остановилась. Все эти часы отличались завидной продуктивностью и «творческой отдачей» и отдача эта была весьма звучной. Месяц. Продукцию эту выпускала компания СМО – разновидность радиотелевизионной империи, управляемой Гоаром Местре, седовласым джентльменом, которого я как-то видел в один из его приездов в Лиму в коридорчиках «Радио Панамерикана».
Сомнений не было: это его дочери. Возможно, Курносый прав, думал сержант Литума, шагая в полночь по пустынной авениде. В десять с четвертью (на это время я договорился с тетушкой Хулией отправиться в кино) мы сами устали ждать, пока почитательницы обессилеют и решили выйти. Что ты обманул Хулиту, так как вы должны были идти в кино.
Моя работа заключалась в том, что я вырезал интересные сообщения из газет, слегка приукрашивал их и включал в радиосводки. Войдя в хижину, они увидели, что от девочки (лакомое блюдо на крысином празднике) осталась лишь горстка костей. Естественно, Початка на месте не оказалось. Но меня он действительно переносил легче, чем кого-либо другого.
Все произошло очень просто и страшно. Доктор, перепрыгивая через ступеньки, бежал сквозь расступавшуюся перед ним толпу. «А ты смог бы прочесть семьдесят килограммов рукописей.
«А ты смог бы прочесть семьдесят килограммов рукописей. И к моему удивлению (у меня никогда не было братьев), он явился и передал мне ханжеским голосом медиума, что я могу за него не беспокоиться ибо он находится в раю и всегда за меня молится. Хавьер проходил практику в Центральном ипотечном банке и всегда отыскивал предлог, чтобы по утрам удирать в «Радио Панамерикана». Мы блуждали по пустынным улицам Мирафлореса (каждый раз при появлении автомашины или прохожего мы отстранялись друг от друга) и говорили обо всем на свете, а в это время нас поливал тихий дождик (стояло то мерзкое время года, которое в Лиме называют зимой).
После чего он вновь обретал надежду и пребывал в состоянии эйфории. Чтоб ты сдох. Самым интересным во всем этом были определения, сущность введенной им «номенклатуры». «Нет, это не кот, — подумал сержант, — и не крыса.
Спотыкаясь о невидимые кочки, морщась от бьющего в нос зловония исходившего от экскрементов и пищевых отбросов, сержант Литума обходил залитые мочой уголки квартала в поисках Курносого и думал: «Холод рано уложил сегодня ночью бродяг». Однако мое более чем скромное жалованье не позволяло таких излишеств. Она лежала в нервическом припадке (по словам потерпевшей, в припадке она даже клацала зубами), а насильник сорвал с нее одежду и обрушился на сопротивлявшуюся девочку.
Он не мог заснуть довольно долго, а как только заснул, ему тотчас приснился негр. Паблито был великодушен — к Педро Камачо он не испытывал никакой злобы за то, что тот заменил его человеком из «Радио Виктория». Глаза юноши остекленели, голос прерывался. Она училась в бесплатной школе салесианских монахинь, которую те держали (из честных побуждений или в интересах рекламы. ) около частного платного лицея.
Он прислушался, прижавшись лицом к деревянной стене, — полная тишина. Тогда Хавьер попросил вызвать няньку, вырастившую его мать, братьев и его самого. Несколько позже, когда он уже ушел, я решил было, что спасся от посещения кино, но вдруг тетушка Ольга спросила: «Насчет кино ты, наверно, придумала, чтобы отвязаться от этого старого волокиты. » На что тетушка Хулия со всей горячностью возразила: «Ничего подобного, сестрица. «Послушай, Марито», — долетел до меня ее растерянный шепот, но тотчас же я прервал ее, сказав на ухо: «Запрещаю тебе впредь называть меня Марито. » Она чуть откинула голову, чтобы взглянуть на меня, попыталась улыбнуться и тогда, почти бессознательно, я наклонился и поцеловал ее в губы.
Мысль о шести-семи Тельесах, обученных в лучших академиях, которые могли бы не только продолжить, но и увековечить его клятву, привела дона Федерико (его, отрицавшего саму идею брака. ) в брачное агентство: здесь за несколько завышенное вознаграждение ему был найдена жена ей было уже двадцать пять лет, она не блистала красотой, скорее наоборот (ей не хватало зубов и, кроме того, она отличалась излишками жира в талии и на бедрах), но зато обладала тремя качествами, затребованными женихом: отменным здоровьем, целомудрием и способностью к продолжению рода. Убеждал, что по собственному опыту знаю: боливийцы — люди с норовом и Педро Камачо непременно вступит в конфликт со всем персоналом «Радио Сентраль». Выяснилось, что он с нетерпением ожидал призыва, дабы подать пример стойкости, отказавшись надеть военную форму и принести присягу знамени — все это атрибуты сатаны. Двести-триста солей в месяц значительно увеличивали мой бюджет. Из того что произвело сильное впечатление.
Найдя ее, убедился при свете фонаря: замок в полной сохранности. Он стучал на своем (вернее — моем) «ремингтоне», а его то и дело прерывали актеры, Батан или техник по звуку. Автор разрабатывает всё новые и новые планы, чтобы помочь герою. Ну и что же. Другой бы, располагая таким состоянием и внешностью — чуть тронутые инеем виски, упругая походка, элегантность манер (чем он привлекал завистливые взгляды даже абсолютно неприступных дам), — другой бы, повторяем, воспользовался своим временным положением холостяка и тряхнул стариной.
Действительно, «свидетели Иеговы» находились здесь. Однако мое более чем скромное жалованье не позволяло таких излишеств. Шум заставил его повернуть голову. Два. Его указательный палец поочередно упирался то в мою машинку, то в машинку Паскуаля. Приятно было окунуться в праздник.
В том, что он говорил, не было ни капли высокомерия, только искреннее беспокойство. Достаточно было закрыть глаза, как в маленькой студии «Радио Сентраль» раздавались голоса прохожих, можно было различить отдельно брошенные слова, шутки, восклицания — все, что обычно слышишь, рассеянно бредя по многолюдной улице. Лишь только машина тронулась, Ричард разрыдался. Тупица.
Так как цены, установленные СМО, были высокими, вполне естественно, что Хенаро-сын почувствовал себя счастливцем, открыв существование и магические способности Педро Камачо. Продукцию эту выпускала компания СМО2Крупнейшая радиотелевизионная компания на Кубе до победы кубинской революции, когда Г. Местре эмигрировал в Аргентину. — разновидность радиотелевизионной империи, управляемой Гоаром Местре, седовласым джентльменом, которого я как-то видел в один из его приездов в Лиму в коридорчиках «Радио Панамерикана». Мотыгами, факелами, пинками они обратили в бегство полчища оккупантов. Чего же он ждет. Крысятник. » Две юные фурии прижали дона Федерико к стене.
Но кроме этого созвездия в крестовом антикрысином походе участвовали две лаборатории, с которыми дон Федерико подписал контракты (практически это были субсидии) на испытание новых ядов ибо враг обладал удивительным иммунитетом. Но в этот момент он ощутил боль в спине: донья Сойла, встав с колен, укусила его. Сержант получил от него уже подписанный протокол: одна драка, раненых нет, ничего существенного.
Мужи эти открывали глаза на истинное учение тем, кто ранее был к нему слеп и глух. Но боги и люди обратили в пепел пламень инженера. Хенаро-сын покупал (а точнее – СМО продавала) радиодрамы на вес и по телеграфу.
Приезжает его тетя, не являющаяся его кровной родственницей. Он пошел впереди сержанта с тем же безразличием, с каким встретил его. Однако Хенаро-сын улыбался, оставаясь глухим к моим пессимистическим пророчествам. Несколько лет назад к нему в дом постучал некий тип, прибывший на велосипеде и предложил ему журнальчик «Проснись. », каковой, поддавшись минутной слабости, судья и приобрел.
«Так как тебе тут нравится, — опять подумал он. — Другим нравится футбол или бега, а тебе — твоя работа. Вот таким образом я просто пригласил его выпить со мной кофе. Она поведала мне историю своего замужества.
Она говорит (это уже обращаясь к нам), чтобы я сердечно приветствовал вас и просит по возможности время от времени молиться за нее, чтобы она поскорее могла покинуть чистилище». Около полуночи, когда мы пересекали с ней площадь Сан-Мартина, чтобы сесть в автобус, я заметил Педро Камачо, выходящего из «Радио Сентраль». Главным образом последнее.
Он принял нас в грязной, обшарпанной комнатке, предложил пресные галеты с кусочком сыра и по крохотной стопочке писко.
«А ты смог бы прочесть семьдесят килограммов рукописей. Мы отказались от посещения «Бранса» на авениде Ла-Кольмена, так как здесь собирались все сотрудники «Радио Панамерикана» и «Радио Сентраль». Это событие стало главным в его жизни. Да, это вор, вор. Мы посмеялись, но действительность подтвердила прогнозы артиста. Выйдя у дома своих стариков, я спросил себя, на сколько же лет она старше меня.
Рыжий Антунес выглядел не таким уж некрасивым: он был втиснут в новенькой фрак, физиономия его сияла от счастья даже его мать — бесцветная англичанка, которая, прожив четверть века в Перу, все еще путала испанские предлоги, — в длинном темном платье, с двухэтажной прической, казалась привлекательной. С тех пор с точностью небесного светила «свидетель Иеговы» являлся к нему в разное время дня и ночи, желая просветить судью и навязывая ему брошюры, книги, журналы всевозможного формата и тематики, пока наконец судья, уверившись в невозможности оградить свой семейный очаг с помощью цивилизованных методов убеждения, не прибегнул к содействию полиции. Посол приводил ряд примеров, которые, по его утверждению, были взяты наугад сотрудниками посольства, «увлекавшимися этими передачами». Большинство же были бродяги, воры, пьяницы, жулики и педерасты (не говоря уже о бесчисленных проститутках), которые по любому поводу вытаскивали ножи или палили друг в друга из пистолетов.
Я никогда не бывал в ресторане «Боливар» и он показался мне изысканнейшим и элегантнейшим местом в мире, а еда — самой утонченной из всего, что я когда-либо пробовал. Я пригласил тетушку Хулию и все время, пока мы танцевали, она — впервые — молчала. Сердце забилось от волнения и он ощутил, как лоб и руки его вспотели. Но Педро Камачо в раздражении заставил меня умолкнуть, давая понять, что все это — вполне естественно и он заранее знал, что так именно и будет. Труд имел длинное название: «Десять тысяч цитат из произведений ста лучших писателей мира».
Книга оказалась очень интересной. Тексты были засорены словами чисто кубинского происхождения, которые за минуту до каждой передачи сам Лусиано и сама Хосефина и их коллеги переводили как могли (и всегда плохо) на разговорный язык перуанцев. Полем битвы для техников служили улицы, поля, они выискивали, охотились и истребляли, получая директивы, научную и техническую помощь из Главного штаба, возглавляемого доном Федерико (кроме него в состав штаба входили еще шесть технократов, только что отправившихся обедать). Сериал любят и ненавидят, весь город с замиранием сердца ждёт новых выпусков.
Он был мужчиной в расцвете лет — ему исполнилось пятьдесят. Доктор отправился пешком к церкви Святой Марии, что на площади Овало-Гутьеррес. Таким образом, он округлился до пяти тысяч солей. С нетерпеливым жестом он ответил, что снял себе «студию» недалеко от «Радио Сентраль» на улице Килка и что он великолепно чувствует себя где угодно: разве весь мир — не родина артиста. Пока у меня должность с громким названием, скромным жалованьем, неправедными доходами и гибким расписанием: я руководил Информационной службой «Радио Панамерикана».
Почему это так, а, Литума. По этой причине мы старались реже видеться по вечерам и чаще — днем, когда я использовал свободные «окна» в радиовещании. Диктатор. Нет, его не ранили, не избили, у него просто отобрали доллары, часы и нательный образок.
Танцевала она хорошо — и многие мужчины провожали ее взглядом. Я обычно забирался в его каморку под предлогом занятий: дескать, в моем «курятнике» слишком шумно и людно. «Интеллигент начинает разлагаться», — констатировал дядя Лучо и увлек тетю Ольгу на последний танец. То была вечная шутка по поводу его возраста и увлечений и доктор переносил ее стоически, с чувством юмора: «Не надорвитесь, доктор, помните о внуках. » На этот раз шутка прошла мимо его ушей ибо доктор старался вообразить, как прекрасно будет выглядеть Элианита в подвенечном платье, сшитом на заказ парижским домом моделей «Кристиан Диор». Я показал ей его и она тотчас потребовала, чтобы я его представил. Бог мой, какая глупость: разве он не врач. Доктор втолкнул Ричарда в машину, дал водителю адрес, сел сам.
А здесь он только по воскресеньям мог работать так, как привык. Кругом змеи и львы, красные, зеленые, синие — в сердце Абиссинии, — негр в цилиндре, высоких сапогах и с хлыстиком укротителя в руках. «И жизни тоже», — подумал сержант и попрощался, громко щелкнув каблуками.
Мы подошли к Камачо. Я пытался провести такие же исследования в домах других родственников, но результаты были неопределенными. Мы действительно шли в кинотеатр, но здесь выбирали самые последние ряды партера, где (особенно если фильм был плох) могли целоваться, не мешая другим зрителям и не опасаясь быть узнанными. Естественно иначе и быть не могло: в церкви собрался весь свет.
Я действительно считал себя его другом: кроме чисто энтомологического интереса, вызываемого им, я испытывал к нему уважение. Если на «Радио Сентраль» увидят, как он работает, меняя обличье, тотчас пойдут пересуды, мол, он – извращенец и его кабинет станет магнитом для грязного любопытства черни.
Неабсолютнолетняя стала жертвой преступления накануне в жилом доме на авениде Луна-Писарро, 12, в квартире Г, со стороны субъекта по имени Гумерсиндо Тельо, жильца того же дома (квартира Е). Изобразив — акустически — главную площадь, он без особого труда создавал звуковую картину роскошной виллы великосветской дамы в Лиме, устраивающей чай (естественно, чашечки китайского фарфора) для своих приятельниц: Батан звякал железками, царапал по стеклу и, дабы имитировать скольжение стульев и шаги людей по истертым коврам, водил по собственному заду маленькими дощечками. Книги — это культура, а радиодрамы — пустяк, простое времяпрепровождение. Ведь по утверждению Хенаро-сына, тот слыл знаменитостью в Боливии.
Нет, она ничего не знала о нем, даже не слыхала такого имени. Внешне он успокоился, но внутри его бушевало пламя. Вот уж верно, подумал доктор Кинтерос, кто не отступает, тот своего добьется.
Я подумал: вот уже второй день подряд мне приходится откладывать редактуру текста о сенаторе-евнухе и извращенце (а может быть, так и следует назвать рассказ. ), но потом решил не жалеть об этом. Рассказ я назвал на средневековый манер – «Унижение креста», в нем насчитывалось всего пять страниц. Если судить по тому, что ему поведали духи, никакой разницы в «качестве» жизни здесь и там не существовало: духи болели, влюблялись, вступали в брак, рожали детей, путешествовали, но — единственное, что их отличало от живых, — никогда не умирали. Они транслировались с понедельника до субботы, каждая глава по полчаса (на самом деле получалось по двадцать три минуты, так как на рекламу отводилось семь).
Негр не бросился на сержанта, а просто пытался пробежать сквозь него. Сколько всего было. Неужели она действительно никогда не слышала о нем. Растерянные, загипнотизированные, судья и секретарь смотрели, как девочка-женщина порхала, словно птичка, вставала на пальчики, словно балерина, как она склонялась, выпрямлялась, улыбалась, как меняла голос изображая то самое себя, то Гумерсиндо Тельо, пока наконец не упала на колени, признаваясь (себе от него) в любви.
Дело, решил доктор дон Барреда-и-Сальдивар, приобретает любопытный оборот. Радиопостановки продавались на вес, так как это менее коварный способ, чем продажа по количеству страниц или слов вес — единственное, что можно проверить. Но все-таки сделал смелый шаг. Я просыпался по утрам с позывными «Радио Сентраль»: это старики уже готовились прослушать первую из подобных передач — она транслировалась в десять часов утра.
На самом же деле все было гораздо торжественнее мессы. 2. Он не ожидал подобной реакции от своих дочерей.
Но вот дети. Два. От его рассказов возникало ощущение, будто переговоры с мертвецами по сути схожи с просмотром кинофильма или футбольного матча (хотя, несомненно, не столь привлекательны).
Этого он достиг вполне: все пятеро актеров внимали ему, слушали его, оцепеневшие и потрясенные, широко раскрыв глаза, будто впитывая его сентенции по поводу их работы («миссии», как именовал ее боливиец).
Здесь выстроилась такая длинная очередь желающих осмотреть дары, что доктор Кинтерос отступил, хоть его и подмывало взглянуть, как выглядит поднесенный им браслет в груде подарков. Он молча уставился на нас, как фокусник, довольный произведенным эффектом. Духи имели обыкновение подшучивать над канцеляристом: скажем, звонили ему на рассвете по телефону сняв трубку, он слышал на другом конце провода неповторимое хихиканье своей прабабки, скончавшейся полвека назад и с тех пор пребывавшей в чистилище (об этом она сообщила ему лично). После сеанса мы долго бродили, она научила меня «ходить пирожком» (оказывается, гулять под руку в Боливии называется «ходить пирожком»). Имя его было Паскуаль. Разве не был он признанным танцором.
Два. Кузен влюбляется в дважды разведенную тётю, которая гораздо старше его. Он искупался при свете луны, лег и заснул. «Да, проснуться и увидеть рядом с собой такого бяку. » — посмеялся Литума, вновь раздвигая своей массивной фигурой туман, ветер и темноту.
Тексты были засорены словами чисто кубинского происхождения, которые за минуту до каждой передачи сам Лусиано и сама Хосефина и их коллеги переводили как могли (и всегда плохо) на разговорный язык перуанцев. Спрятав маски и прочие атрибуты, он закрыл чемодан и вернулся к окну. Жизненного опыта я набрался вполне достаточно. Судья не дрогнул. Если кто-либо интересовался причиной бегства, он отвечал (а может быть, просто отшучивался), что диплом, над которым он трудился, открыл ему глаза.
Я, раздраженный ожиданием, подумал было с надеждой, что дело наконец становится любопытным, но, едва появились «духи», канцелярист все тем же будничным голосом стал задавать им скучнейшие вопросы: «Как дела, Зоилита. На рассвете он почувствовал укусы стальных зубов. Вновь призванный к порядку, обвиняемый извинился и сказал, что заговорил на эту тему без всякого умысла, но что он не может удержаться, чтоб не пролить хоть лучик света в души окружающих, он приходит в отчаяние, сознавая, в каком невежестве пребывает народ.
Он уже находился в районе, где нес службу Початок Роман. Были программы с интеллектуальным уклоном, например «Картинки прошлого», «Международные комментарии» и даже передачи несколько фривольного характера вроде «Конкурса вопросов» либо «Трамплина к славе», в которых ощущалось стремление все-таки избежать явных глупостей или банальности. Потом убийца бежал в горы. Куда же запропастился Курносый Сольдевилья. «Естественно, – говорил Хавьер, – если не хватает времени прочитать рукопись, то уж и вовсе некогда пересчитывать все слова». То ли в Чикаго, то ли в Сан-Франциско или в Майами — тетушка Хулия не помнила, где именно, — молодой Адольфо покорил (как он считал) некую даму в одном кабаре. Накрапывал дождь, неслышно падая на волосы и на одежду.
По причине естественной стыдливости пострадавшая не рассказывала родителям об этом. У судьи не было повода раскаяться в столь рискованной практике. Все произошло именно в этот момент. В то время я проходил курс права, но, сдав экзамены, тут же все забывал. После передачи сводки в восемь утра я отправился в центр города, заглянул в цветочный магазин и послал ей букет роз, который обошелся мне в сто солей и прикрепил к нему визитную карточку, где после долгих сомнений написал фразу, казавшуюся мне образцом лаконизма и элегантности: «С глубокими извинениями».
В поисках этих пословиц и поговорок Хавьеру пришлось чуть не с лупой проштудировать «Перуанские традиции», а так как он был человеком обязательным и пунктуальным, то делал множество научных выписок их накопился у него целый ящик. Несмотря на то что дикторы этой радиостанции не являлись аргентинцами (как сказал бы Педро Камачо), они заслуживали того, чтобы быть ими. Книга, опубликованная в доисторические времена испанским издательством «Эспаса Кальпе» — ее плотный переплет был испещрен царапинами и множеством пятен, а страницы пожелтели, — принадлежала перу неизвестного, но достаточно титулованного автора (Адальберто Кастехон де ла Регера, лиценциат классической литературы, грамматики и риторики университета Мурсии). Во-первых, глава X. Это просто мотиватор для сторонников childfree. У склада он, задыхаясь, остановился. Все эти земные темы ни капли не интересовали его.
Была ли девочкой Сарита Уанка Салаверриа. В письме, полном яда, выражался протест против клеветнических нападок и намеков в адрес родины Сармьенто и Сан-Мартина30Доминго Фаустино Сармьенто (1811-1888) — государственный деятель Аргентины, классик аргентинской литературы. Продукцию эту выпускала компания СМО — разновидность радиотелевизионной империи, управляемой Гоаром Местре, седовласым джентльменом, которого я как-то видел в один из его приездов в Лиму в коридорчиках «Радио Панамерикана». Духи являлись в автобусах, маршрутных такси, гуляли по улицам. Мы много говорили о литературе, вернее, тетушка Хулия слушала, а я рассказывал ей о мансарде в Париже (неотъемлемой части моей литературной карьеры) и о всех романах, драмах и эссе, которые я сочиню, став писателем. Чаще всего он участвовал в радиопостановках, где отвечал за «особые эффекты». В дверях «Радио Сентраль» я столкнулся с Хенаро-сыном, у которого был на редкость возбужденный вид.
Озноб прошел, теперь он ощущал тепло и усталость. Тот стоял отвернувшись, будто одержимый неприязнью ко всем. Тогда Литума подошел к нему, взял за руку и человек покорно встал. Но не сделал угрожающего жеста, напротив, он прижал к груди блестящее лезвие, как мать прижимает ребенка и обратил спокойный, приветливый и грустный взгляд на окаменевших от неожиданности мужчин. Неужели она действительно никогда не слышала о нем.
Щеки у нее пылали, как у горянки и вид был очень довольный. Раздавшийся крик застал его врасплох от неожиданности он выронил фонарь и тот покатился по полу, освещая ящики, мешки — похоже, с хлопком, — бочки, древесину и вдруг высветил (мимолетно, неправдоподобно) фигуру негра голый и скрюченный, тот пытался руками прикрыть лицо и в то же время сквозь щели меж пальцев огромными испуганными глазами уставился на фонарь, будто единственную опасность для него представлял именно свет. Мы подошли к Камачо. Сразу же после полудня и по окончании передачи бюллетеня «Панамерикана» я пришел к дяде Лучо и застал тетушку Хулию с одним из ее поклонников.
Они нимало не удивили его. Они были вялыми, ленивыми мальцами, любителями ничегонеделанья (кроме жвачки и футбола) и не проявляли никакого энтузиазма, когда дон Федерико разъяснял, какое будущее им уготовано. Комаришка Очоа включал запись гудков и шума автомобилей, но все остальные уличные звуки производил самолично один Батан, щелкая языком, клекоча, подсвистывая (казалось, он все это делает одновременно). От влюбленных мы унаследовали уважение к классическим ритуалам молодых возлюбленных района Мирафлореса тех времен (хождение в кино, поцелуи во время сеанса, прогулки под руку по улицам), а также непогрешимое поведение (в те доисторические времена девушки этого района приходили к алтарю целомудренными и позволяли прикоснуться к себе лишь после того, как возлюбленный был официально возведен в ранг жениха). Счастлив слышать тебя.
Ничего дельного в голову не пришло, а сказать ей правду я не решился. Это — вор». Хавьер был великим почитателем Матери-Родины — Испании и всего, что было с ней связано: боя быков, музыки фламенко37Вид андалусской музыки (песня-танец) в цыганском стиле., Сариты Монтьель38Испанская актриса. Нет, сказал сам себе дон Федерико Тельес Унсатеги, бросая рассеянный взгляд на серые (этот цвет он ненавидел) воды Тихого океана, когда проезжал на автомобиле по набережной Мирафлорес, которую его «додж» обдавал гарью нет, повторял он, в конце концов донья Сойла не разочаровала его. Однажды он услышал, как сыновья с омерзением отзывались о деле всей его жизни и говорили, что им стыдно за своего Отца.
Убеждал, что по собственному опыту знаю: боливийцы — люди с норовом и Педро Камачо непременно вступит в конфликт со всем персоналом «Радио Сентраль». В поисках этих пословиц и поговорок Хавьеру пришлось чуть не с лупой проштудировать «Перуанские традиции», а так как он был человеком обязательным и пунктуальным, то делал множество научных выписок их накопился у него целый ящик. Во сне ему казалось, будто он слышит плач девочки.
«Единственное, что для него имеет значение, это пища», — подумал Литума. Сочинитель не возражал против моих вторжений, казалось, ему даже приятно присутствие постороннего, наблюдавшего, как он «творит».
Вместе с тем ему была горька мысль о том, что, возможно, его имя будет втоптано в грязь. Ему стало стыдно при мысли, что эти неблагодарные могут догадаться, как он унижен. Лучо Гатика оказался низенького роста, с мертвенно-бледным лицом.
Роман Льоса его иллюстрация. Ну конечно, Зоилита. Вот они — доступные всем и каждому ноги, руки, животы, плечи, шеи Лауры и Тересы.
То был генерал, наставляющий своих вышколенных подчиненных. Словно пылающую головню, он зажал в правой руке проклятый журнал. Более того, у него не дрогнуло сердце, когда в невнятном бормотании и всхлипывании племянника он наконец расслышал дважды и трижды повторенную фразу, которая при всем ужасающем ее смысле звучала прекрасно и даже чисто: «Так как я люблю ее как мужчина, дядя и на все мне наплевать, на все. » В саду, когда они вышли из такси у дома доктора, Ричарда стошнило — да так, что он напугал фокстерьера и вызвал укоризненные взгляды прислуги. Затем он потребовал от Тельо сообщить, где тот находился и что делал накануне, когда, по утверждению Сариты Уанки Салаверриа, он был с нею избивал ее. Мы много говорили о литературе, вернее, тетушка Хулия слушала, а я рассказывал ей о мансарде в Париже (неотъемлемой части моей литературной карьеры) и о всех романах, драмах и эссе, которые я сочиню, став писателем.
Он собирался было идти, ворча про себя: «Ну и свалял же ты дурака, Литума, не тот уж у тебя нюх, как прежде», — когда машинально осветил стену и в желтоватом свете фонаря перед ним возникло отверстие. Все они находились в чистилище, все посылали нам приветы, все просили молиться за них.
«Тысячу лет счастья тебе, крошка», — сказал доктор, обнимая ее, а она прошептала ему на ухо: «Сегодня утром Чарито звонила мне из Рима, поздравляла и я поговорила с тетей Мерседес. Но «свидетеля» уже прорвало — он разрыдался, закрыв лицо руками. Ее речь отличалась легкостью и остроумием, соленые анекдоты она рассказывала абсолютно непринужденно и была (как и все женщины, которых я знал до той поры) фантастически невежественна в литературе. Какая разница между воинственным отрядом истребителей тварей, о котором он мечтал и теми четырьмя наследниками, что ему подарили Господь Бог и сластена. Его указательный палец поочередно упирался то в мою машинку, то в машинку Паскуаля. На своем автомобиле сеньор Карлос Принсипе отвез блюстителей порядка в конец улицы Майнас и парка Мартинетти к пустырю, где местные жители жгли мусор и где река Римак образовала небольшую заводь.
С настойчивостью, показавшейся мне подозрительной, он повторил, что старость — это нечто вроде «вседозволенности». Сразу же после полудня и по окончании передачи бюллетеня «Панамерикана» я пришел к дяде Лучо и застал тетушку Хулию с одним из ее поклонников. Он купил ее на чаевые, заработанные в магазине и на складе матрацев фирмы «Глубокий сон», что на авениде Раймонди. Сейчас же. » Ему показалось, будто он сходит с ума, едва увидел (все свершалось так быстро — он почти не отдавал себе отчета в происходящем), что к нему бежит Тереса и не удерживает сестру, а приходит к ней на помощь.
Никогда я не видел, чтобы он читал газету, журнал или книгу, за исключением фолианта со знаменитыми цитатами и планами города — их он называл своими «орудиями труда». Но меня он действительно переносил легче, чем кого-либо другого. Как на представлении иллюзионистов, мальчики парили несколько секунд в воздухе, потом — со спадом волны — шлепались наземь. Встав с колен, он направился к Сарите, сказав: «Ну, хватит, хватит. Накрапывал дождь, неслышно падая на волосы и на одежду. В лучшем случае Хенаро-сын узнавал через рекламные агентства, через коллег и друзей, сколько стран уже купили радиодрамы, предложенные ему и как они были восприняты радиослушателями в худшем – он решал все сам исходя из названий или по принципу «орел или решка».
Чтобы облегчить его, я занялся тем, что Хавьер сурово определил как «проституирование пера». И думал: «Откуда же ты взялся, черный. » Наконец он протянул свой отчет лейтенанту, тот открыл покрасневшие глаза. Но негр существовал: он был на месте. Они рассказали, что в этот вечер подписали контракт с Лучо Гатикой на его выступления в течение недели как гостя «Радио Панамерикана».
Слышались шутки, смех, тосты все, буквально все говорили о том, как прекрасна невеста. Медленно ехал он на своем «додже» к домику на авениде Педро-де-Осма и про себя думал: если они ходили голыми по пляжу, то вполне естественно — в его отсутствие девочки посещали вечеринки, носили брюки, встречались с мужчинами, продавали свое тело, а может быть, даже принимали ухажеров в его доме. Зато все время расписывали добродетели Сариты, будто выставляя дочь на продажу. Позднее Гумерсиндо Тельо покинул квартиру Г, предварительно посоветовав Сарите Уанке Салаверриа не обмолвиться о происшедшем, если она хочет дожить до старости (он даже потряс ножом в доказательство, что говорит серьезно). И через минуту: «Приговоренный к смерти не знает, что приговорен».
Я часто наблюдал, как он пишет.
Рейтинги радиостанции бьют все мысленные рекорды. Сержант все размышлял: «Стольких на своем веку типов повидал и почему меня так занимает этот голозадый. » Но тут же пожал плечами: «Простое любопытство, заняты мозги, пока длится обход». Мы отказались от посещения «Бранса» на авениде Ла-Кольмена, так как здесь собирались все сотрудники «Радио Панамерикана» и «Радио Сентраль». Во всех случаях жизни она лишь послушно кивала головой, как корова.
Глаза его пощипывало. Я обычно забирался в его каморку под предлогом занятий: дескать, в моем «курятнике» слишком шумно и людно. Среди всех церковных служб, памятных мне (вот уже несколько лет, как я вообще не ходил в церковь), я никогда не видел столь продуманной церемонии, столь сложного ритуала, каким была запись на пленку семнадцатой главы «Приключений и несчастий дона Альберто де Кинтероса», на которую я был допущен. Хенаро-сын покупал (а точнее – СМО продавала) радиодрамы на вес и по телеграфу.
Легкими прыжками прокрался назад, чувствуя, как рвется наружу сердце. Но все это не означает, что мы не выполняем свой долг. Когда они подошли к комиссариату (мягко светящийся огонек в окнах обрадовал Литуму, как берег — тонущего), глухие колокола церкви Божьей Матери Кармен де ла Легуа пробили два часа ночи. Как.
Единственный ее недостаток — робость. Сержант отметил в своем докладе: полицейский Роман «употреблял спиртные напитки в служебное время», хотя прекрасно знал, что лейтенант Конча, человек, относившийся с пониманием как к собственным, так и к чужим слабостям, не обратит на его замечание никакого внимания. Вот и сейчас он находился в таком состоянии и болтал без умолку, пока мы пили кофе с молоком и ели сандвичи в маленьком кафе «Эль-Пальмеро» на улице Белен. Доктор Кинтерос, едва подойдя к дверям особняка брата, определил, что размах празднества превосходит все его расчеты, ему придется присутствовать при событии, которое репортеры светской хроники нарекут «потрясающим». Он дожидался ее на автобусной остановке и провожал до дома, говоря: «Мне бы хотелось попробовать твоего медку», «Я изнемогаю от любви к тебе. » — и прочее и прочее.
Труд его назывался «Пословицы и поговорки в творчестве Рикардо Пальмы». — спросил Яблочко Аревало, вставая и принюхиваясь к негру. Во-вторых, запутанность происходящего напомнила о теории вариативности событий.
Я уже бросал на Хавьера убийственные взгляды, как вдруг часы пробили полночь. Ему пришло в голову, что, если какой-нибудь футбольный болельщик спросит его однажды: «Ты за кого, Литума, за Спорт бойз или за Чалако. » — он ответит: «Я болельщик Национальной полиции». Я позвонил дяде Лучо и предупредил, что приеду вечером его поздравить. Он провел меня в свою клетушку и царственным жестом предложил единственно возможное место для сидения (не считая его собственного стула) — угол развалины, служившей ему письменным столом. Труд его назывался «Пословицы и поговорки в творчестве Рикардо Пальмы».
Сержант и полицейский отвезли таксиста в пункт «Скорой помощи», чтобы его там привели в чувство. Теперь дон Федерико не строил иллюзий. Да, с тех пор как он поселился в Ла-Виктории, в любой час и в любом месте.
Гумерсиндо Тельо потер запястья и поблагодарил за доверие. Возникшая проблема была связана с письмом, направленным послом Аргентины в «Радио Сентраль». Несколько позже, когда он уже ушел, я решил было, что спасся от посещения кино, но вдруг тетушка Ольга спросила: «Насчет кино ты, наверно, придумала, чтобы отвязаться от этого старого волокиты. » На что тетушка Хулия со всей горячностью возразила: «Ничего подобного, сестрица.
Значит, насильник был одним из этих одержимых проповедников. Наступал момент, когда двое героев, разговаривая, пересекали главную площадь. Он затормозил и встал у тротуара. Без этого упустите суть и не оцените авторскую задумку.
Едва закончился вальс «Идол», едва танцующие остановились, чтобы похлопать музыкантам, едва те сняли руки с гитарных струн, едва Рыжий отказался от двадцатого тоста, как вдруг невеста поднесла правую руку к глазам, будто пытаясь отогнать невидимую муху, покачнулась и, прежде чем партнер успел поддержать ее, упала, потеряв сознание. Сеньор Принсипе объяснил, что Гумерсиндо Тельо не католик, что он принадлежит к секте «свидетелей Иеговы» и что члены ее совершают обряд крещения не в церкви и не со священником, а под открытым небом, погружаясь в воды реки. В общем, мы решили как-нибудь ночью, взяв с собой Паскуаля, отправиться на пустыри «Корпака»33Сокращение отCorporationPeruanadeAeropuertos— Перуанская корпорация аэропортов., чтобы выяснить, где правда, а где ложь в опасных играх (такое название выбрал я для рассказа).
Но было ли оно взаимным. Гумерсиндо Тельо уточнил, что в Лиму пришел с этими мудрецами имена которых он извинившись, отказался назвать, заявив, что достаточно знать об их существовании на белом свете и не надо клеить на них никаких ярлыков далее он добавил, что жил в этом городе, деля время между работой в качестве механика (этому ремеслу он научился в приюте) и проповедью истинного учения. Было шесть утра, он был свободен.
А может, потому, что каждая тетушка еще сохранила, пусть немного, романтики. В письме, полном яда, выражался протест против клеветнических нападок и намеков в адрес родины Сармьенто и Сан-Мартина, намеков, которыми изобилуют передаваемые по радио постановки (дипломат назвал их «драматические истории в сериях»). Педро Камачо казался человеком, не способным тратить свое время, свою энергию ни на дружбу, ни на что иное, что могло бы отвлечь его от «искусства», то есть от его работы или, скорее, порока, страсти, сметавшей все преграды: людей, предметы, желания. Он старался не для того, чтобы люди уважали или любили его.
По всему саду были укреплены зонты, под которыми разместились столики. Доктор обнял племянника за плечи, потрепал волосы, точь-в-точь как сделал это недавно в комнате его сестры и жестом успокоил водителя, следившего за ними в зеркальце: «Парень перебрал спиртного». (Впоследствии я узнал, что он известен под таинственной кличкой Батан. ) Его рабочими инструментами были: толстая доска, дверь, снятая с петель, стиральная машина с водой, свисток, рулон фольги, вентилятор и прочие предметы домашнего обихода. Она плакала, на лице ее, на руках и ногах были видны синяки. Абсолютно подавленный, Великий Паблито со всем соглашался, повторяя как заведенный: «Все верно я и не подумал об этом вы абсолютно правы» и смотрел на меня так, будто он уже уволен.
Она, например, никогда не протестовала против вето, наложенного доном Федерико на использование горячей воды (по его утверждению, горячая вода расслабляла волю и вызывала кашель). Мои собственные дедушка и бабушка всегда имели «склонность к романчикам», как выражалась бабушка Кармен теперь же ими овладела подлинная страсть к радиопостановкам. В этой уникальной сфере дон Федерико не смог навязать свою волю — жестокое вегетарианство.
Доктор дон Барреда-и-Сальдивар приказал стражникам снять с обвиняемого наручники и выйти. Дядя Лучо оплатил счет и мы ушли. Его неприязнь к аргентинским актерам и актрисам не связывалась с корыстными соображениями. Для него продолжение рода не имело иной цели, кроме продолжения антикрысиной войны.
В первые годы все шло прекрасно. Ради того, чтобы его дочери попали в пять процентов добродетельных, дон Федерико организовал их жизнь по жесточайшей схеме: никогда и никаких вырезов на платьях зимою и летом — темные чулки и блузки с длинными рукавами им не разрешалось красить ногти, губы, подводить глаза, румянить щеки, не разрешалось делать никаких причесок — все эти челки, «лошадиные хвосты», переплетенные косички служили уловками для привлечения самцов девочкам были запрещены спортивные игры и развлечения, предполагающие наличие поблизости мужчин, как-то: посещение пляжа или дней рождения. Не торопясь я пошел к автобусу на площади Сан-Мартина, чтобы отправиться в Мирафлорес. Язык опять перестал повиноваться ему и Альберто де Кинтерос уже не разбирал, что говорил племянник.
Однако донья Сойла никогда не пыталась сокрыть свой грех, не таила его от мужа, который в этот момент на своем «додже» уже въезжал в оживленный квартал Мирафлорес дон Федерико говорил себе, что откровенность жены помогала ему если не искоренить, то по крайней мере учитывать слабость супруги. У меня превосходно разработанная система. При содействии соседей было установлено, что он механик, работает в мастерской «Инти» по ремонту моторов и автогенной сварке, расположенной в другом конце района, почти у подножия горы Эль-Пино. Протянув ему на прощание руку, я решил взглянуть на часы и ужаснулся: было десять вечера. Храпел он монотонно и со свистом, как проржавленный вентилятор.
Педро Камачо приходил в «Радио Сентраль» в восемь утра и уходил около полуночи свои выходы в город он совершал со мною – выпить в баре «Бранса» «умственно возбуждающего напитка». После этого «свидетели» поторопились вытащить старика на берег, где и поздравили его с новой жизнью, которая, по их словам и начиналась отныне.
«Свидетели Иеговы» немедленно разразились новыми песнопениями, возведя взоры к небесам и закатывая глаза и в таком виде проводили машину сеньора Принсипе, который доставил полицейских и задержанного в комиссариат района Ла-Виктория, где полицейские распрощались с хозяином мастерской «Инти», поблагодарив за оказанное содействие. Педро Камачо казался человеком, не способным тратить свое время, свою энергию ни на дружбу, ни на что иное, что могло бы отвлечь его от «искусства», то есть от его работы или, скорее, порока, страсти, сметавшей все преграды: людей, предметы, желания.
«Естественно, — говорил Хавьер, — если не хватает времени прочитать рукопись, то уж и вовсе некогда пересчитывать все слова». Лаура была одета в школьную форму. В полдень мой мозг пылает, как факел.
Скорее очарованных, завороженных, загипнотизированных. Он был грустен. Хенаро-сын решил переждать еще полчаса, считая, что поклонницы устанут ждать и удалятся.
Посол приводил ряд примеров, которые, по его утверждению, были взяты наугад сотрудниками посольства, «увлекавшимися этими передачами». Он был грустен. Девочки стояли у лестницы.
Тогда-то полицейские схватили Гумерсиндо Тельо. Все началось с момента, когда он овдовел — лет двенадцать назад. После нескольких безуспешных кругов и многочисленных свистков.
Сержант сделал ему знак встать, но, по всей видимости, негр его не понял. Дон Федерико Тельес Унсатеги скрывал ее, никогда не забывая при этом своего плана.
– Представь себе, сколько бы это заняло времени. Униженно кланяясь, она попятилась к двери и вышла. Только вдалеке слышны море и шум редких автомобилей. «Наверное, его уже увезли в Лиму», — подумал он. Я передам им приветы от тебя.
Мы сидели у себя на крыше и беседовали, пока я перепечатывал, меняя лишь наречия и прилагательные, сообщения из «Комерсио» и «Пренса» для радиообзора «Панамерикана» к двенадцати часам. Целиком поглощенный своим делом, он не замечал меня, хоть я стоял рядом. Дон Федерико почувствовал: вся кровь в нем застыла и перестала бежать по сосудам. Скорая помощь. Вначале он побывал на «Улице Сифилитиков», где обнаружил Початка Романа, устроившегося у стойки притона «Happy Land» и обменивавшегося шутками со Стонущей Голубкой — старым педерастом с крашеными волосами и вставными зубами, который заменял бармена. Считать девушку тридцати с хвостиком лет старушкой, тому ещё одно подтверждение.
Мы снова заговорили о Педро Камачо. Раскланиваясь направо и налево в шумной толпе, доктор Кинтерос направлялся к боковому нефу церкви, как вдруг у одной из колонн заметил Ричарда. Они потребовали от девочки рассказать о том, что случилось, но она отказалась.
Что ты — дикарь и чтобы ты позвонил ей и извинился. Доктор дон Барреда-и-Сальдивар улыбнулся. В лучшем случае Хенаро-сын узнавал через рекламные агентства, через коллег и друзей, сколько стран уже купили радиодрамы, предложенные ему и как они были восприняты радиослушателями в худшем — он решал все сам исходя из названий или по принципу «орел или решка».
Однако естественно – здесь в его голосе появились сначала негодующие, а затем безутешные интонации, – непонимание и людская глупость все извращают. Имя его было Паскуаль. Дед». Выяснилось, что до двадцати пяти лет Адольфо был вполне нормальным человеком.
Зажегся зеленый свет светофора — машины, стоявшие позади его автомобиля, стали сигналить. Мы пили свой кофе (он – как всегда, отвар мяты и других трав), потом я заходил к нему в каморку – беседы служили ему передышкой в работе. То была привычка, родившаяся в начале его судебной карьеры даже самых закоренелых преступников он допрашивал наедине, без охраны, по-отечески беседуя с ними и на этих «tete-a-tete»29Разговор с глазу на глазобвиняемые обычно открывали ему душу, как грешник исповеднику. Еще у входа меня потрясла атмосфера религиозного экстаза, царившая в застекленной клетушке с пыльным зеленым ковром, которая громко именовалась «Студия записи 1 Радио Сентраль».
В те дни я как раз посмотрел мексиканский фильм (много лет спустя я узнал, что это была картина режиссера Бунюэля и узнал, кто такой сам Бунюэль) «Забытые», который мне очень понравился. Это была тетушка Хулия.
Месяц. Как они любезны — позвонили мне. » Потный и красный, будто вареная креветка, Рыжий Антунес искрился от счастья: «Теперь и мне тоже будет позволено называть вас дядей, дон Альберто. » — «Конечно, племянничек, — похлопал Антунеса по плечу доктор Кинтерос. — Можешь даже называть меня на ты». «Свидетели Иеговы».
Как можно сравнивать. Но однажды в наводнение поток разбил паром и у отца уже не хватило сил соорудить новый. С некоторым опозданием я обнаружил, что она привлекательна. По мере того как я читал, тетушка Хулия то и дело прерывала меня. Сержант рванулся было, схватился за кобуру, потом замер.
На языке, который девочка определила как «романтический», Гумерсиндо Тельо убеждал ее уступить его желаниям. — радовались этому. Эксцентричного автора мелодрам приглашают на местную радиостанцию. Паркет был натерт, портьеры свежевыстираны, фарфор и серебро сияли — и доктор Кинтерос не мог сдержать улыбки, заметив, что даже глиняные индейские божки, стоящие за стеклом, тоже оттерты до блеска. В лучшем случае Хенаро-сын узнавал через рекламные агентства, через коллег и друзей, сколько стран уже купили радиодрамы, предложенные ему и как они были восприняты радиослушателями в худшем – он решал все сам исходя из названий или по принципу «орел или решка». Он писал свои драмы по мере того, как их транслировали.
Никогда я не видел, чтобы он читал газету, журнал или книгу, за исключением фолианта со знаменитыми цитатами и планами города – их он называл своими «орудиями труда». Он молча уставился на нас, как фокусник, довольный произведенным эффектом. Они всегда оставляли мне ужин на плите. Судья мысленно представил образ жизни, которому, без сомнения, следовал этот «свидетель Иеговы»: он поднимался с постели не выспавшись, вставал из-за стола с ощущением голода, а из кинотеатра (если когда-нибудь такое случалось) уходил до конца сеанса.
—Это человек, животное или вещь. Конец тебе, Початок» Он прошел еще метров двести и резко остановился. Сержант знал себя: подобные порывы обуревали его не раз. Хавьер проходил практику в Центральном ипотечном банке и всегда отыскивал предлог, чтобы по утрам удирать в «Радио Панамерикана». Может быть, сама донья Сойла была ответственной за установку тарифов и взимание платы.
Подготовив материал для программ на четыре часа и на пять, я вышел глотнуть кофе. Псих. Он потащил меня за рукав к бару «Бранса»: «Я должен рассказать тебе нечто абсолютно фантастическое. » Хенаро-сын провел несколько дней по делам в Ла-Пасе3Главный город Боливии. и там увидел в деле феноменальнейшую личность: Педро Камачо.
Тюрьмы Перу кишели злоумышленниками, руки которых он сковал наручниками. Даже теперь, двадцать лет спустя, она по-прежнему синела, стоя под холодным душем. Но плач не был ни слишком громким, ни долгим, чтобы разбудить его. Канцелярист усадил нас вокруг стола (не круглого, а квадратного), потушил свет и приказал нам соединить руки. В руках его дрожал стакан с виски.
«Радио Панамерикана» занимала второй этаж и плоскую крышу великолепного здания, ее редакторы блистали претенциозностью, а программы – особым духом: снобистским и космополитским все материалы подавались в модернистской манере и были обращены к аристократствующей, эстетствующей молодежи. Стол тянулся вдоль стены всего дома и пестрел яркими цветами разнообразнейших закусок. По четвергам я всегда обедал в доме дяди Лучо и тетушки Ольги. «А ты смог бы прочесть семьдесят килограммов рукописей. Мы подготовили радиосводку к семи вечера, но спустить материал на второй этаж не было никакой возможности. Затем с медлительностью священнослужителя встал (до этого он сидел на подоконнике около примуса), подошел к чемодану и стал извлекать из его недр, как иллюзионист извлекает из цилиндра голубей и флажки, абсолютно неожиданный набор предметов: парик английского судьи, накладные усы различных размеров, каску пожарного, военный орден, маски толстухи, старика, глупенького ребенка, жезл регулировщика уличного движения, зюйдвестку и трубку старого морского волка, белый медицинский халат, накладные носы и уши, ватные бороды Он механически перебирал все эти предметы и – может, чтобы мы лучше оценили их или подчиняясь внутренней потребности, – то вынимал их, то снова прятал, укладывая и вновь доставая с ловкостью, выдававшей старую привычку и постоянное занятие этой коллекцией.
Потом потребовал от продавца счет на двадцать солей — именно столько стоил план. Они не встретили на улице ни автомобилей, ни собак, ни пьяных. Если вор не один, тем хуже для них и лучше для него. Паскуаль отреагировал первым. Что ты говоришь.
Во-первых, у него было всего два сына. Удастся ли им спастись от слишком живого воображения Автора.
Только представьте, какой масштаб. Лучше выпишете на бумажке героев глав их род занятий. Урывая часы от занятий в колледже «Канадские братья» и от сна (но не от отдыха ибо с момента трагедии он уже никогда больше не играл), Федерико усовершенствовал мышеловки, добавив лезвие, перерезавшее тело животного.
Она привезла его в отель. Рассказ я назвал на средневековый манер — «Унижение креста», в нем насчитывалось всего пять страниц. Ненавижу тебя.
Я часто наблюдал, как он пишет. В каждой из драм героем был пятидесятилетний мужчина, «удивительно хорошо сохранившийся». «Естественно, – говорил Хавьер, – если не хватает времени прочитать рукопись, то уж и вовсе некогда пересчитывать все слова».
Дыра была достаточно велика, чтобы в нее мог пролезть на четвереньках взрослый человек. Он потащил меня за рукав к бару «Бранса»: «Я должен рассказать тебе нечто абсолютно фантастическое. » Хенаро-сын провел несколько дней по делам в Ла-Пасе и там увидел в деле феноменальнейшую личность: Педро Камачо. Заперев дверь, он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Я добрался до «Радио Панамерикана» как раз вовремя, чтобы помешать Паскуалю заполнить радиосводку, подготовленную к трем часам, сообщением о разыгравшемся сражении между могильщиками и прокаженными на экзотических улицах пакистанского города Равалпинди, которое было опубликовано газетой «Ультима ора».
Спрятав маски и прочие атрибуты, он закрыл чемодан и вернулся к окну. Здесь тетушка Хулия вновь стала подшучивать над дядей Лучо по поводу его пятидесятилетия — рубежа, после которого все мужчины превращались в «старых хрычей». Он вытер глаза и включил мотор. Я тебя приглашаю».
«А на самом деле — поискать другого мужа», — заключила на одном из семейных вечеров самая злоязычная из всей моей родни тетушка Ортенсия. Но чтобы так интересно путать читателя на протяжении всего романа. Дурак. В низкой комнатушке, где стены были обезображены сыростью, трещинами и всевозможными рисунками и надписями, теперь возвышался письменный стол, тоже разваливающийся от старости, но столь же величественный, как и машинка, грохотавшая на его досках.
Скандальная постановка имеет успех, рейтинг радиостанции растет. Несмотря на то что дикторы этой радиостанции не являлись аргентинцами (как сказал бы Педро Камачо), они заслуживали того, чтобы быть ими.
Они транслировались с понедельника до субботы, каждая глава по полчаса (на самом деле получалось по двадцать три минуты, так как на рекламу отводилось семь). Употребление спиртных напитков во время несения службы. Правда, растерзать его окончательно им не удалось, но когда мы засунули кумира в автомобиль Хенаро-отца, ожидавшего нас за рулем уже полтора часа, сам Лучо Гатика и его железная гвардия выглядели как чудом уцелевшие жертвы катастрофы. И тут же: «Без сомнения, он — дикарь». Иногда (а точнее, в день выплаты жалованья) я приглашал ее пообедать и тогда мы проводили вместе целых три часа. Он умел внушать доверие исподволь подготовить к показаниям, чтобы не ранить детскую душу и ему легко удавалось при терпеливом и мягком обращении подвести детей к повествованию о любом самом щепетильном деле.
Но в этот раз, доставая ключ и с трудом открывая дверь (от гнева пальцы его одеревенели), он понял, что не сможет действовать спокойно и рассудочно. Несмотря на то что я уже привык к контрастам между голосом и внешностью – благодаря моим вылазкам в студию «Радио Сентраль», меня потрясло, каким образом из крохотного и немощного тельца мог исходить столь глубокий и мелодичный голос, да еще с поражающей великолепной дикцией. Радиоволны буквально захлестывали музыкой тропиков, мексиканских и аргентинских напевов программы были составлены просто, без особой выдумки, но отличались целенаправленностью, например: «Заказы по телефону», «Серенады в день рождения», «Сплетни из мира кулис», «Кинолента и экран». Дядюшка и тетушки пили виски, налили и мне.
Были программы с интеллектуальным уклоном, например «Картинки прошлого», «Международные комментарии» и даже передачи несколько фривольного характера вроде «Конкурса вопросов» либо «Трамплина к славе», в которых ощущалось стремление все- таки избежать явных глупостей или банальности. В дверях «Радио Сентраль» я столкнулся с Хенаро-сыном, у которого был на редкость возбужденный вид. Их охватила вязкая, почти густая ночь. Но особенно неподражаем он был, воспроизводя звуки улицы. Я пытался его отрезвить. Эта часть работы всегда вызывала особое неудовольствие жителей, домохозяек и служанок. Две тысячи я отдавал своим старикам на домашние расходы.
Нет, вру: однажды я обнаружил у него «Бюллетень членов Национального клуба». Тяжкий, непредвиденный удар. Развеет миф о детской наивности и доброте в пух и прах. Робка она была настолько, что привела в полное отчаяние организаторов конкурса на титул «Мисс Перу», поскольку никак не соглашалась принять в нем участие.
Какая наивность. Чтобы узнать это, придется досмотреть дурашливую комедию. Сияющим летним утром, как всегда подтянутый и пунктуальный, доктор дон Педро Барреда-и-Сальдивар вошел в свой кабинет судьи первой инстанции (по уголовным делам) при Верховном суде города Лимы. Единственно, в чем донья Сойла не покорилась мужу, так это в еде: еда была ее грехом.
С утра до вечера он околачивался в студиях «Сентраль» и «Панамерикана», делая все, что придется: помогал уборщикам, покупал билеты в кино и на бой быков обоим Хенаро, раздавал пропуска для прослушивания в студии. Изделие послужило ему образцом для изготовления многих других. Вот и сейчас: он пришел на автостоянку (взглядом кондора окинул свой «додж», убедился, что тот вымыт), включил зажигание (по часам выждал две минуты, пока согреется мотор), а мысли его, подобно бабочкам, пляшущим вокруг огня, вновь возвращались ко временам и местам его детства, к заброшенной в сельве деревушке и к тому случаю, который определил его судьбу. Испытание было ужасным, учитывая ранимость будущего писателя.
Паскуаль скрипел: «Черт побери. О боливийском писаке он всегда отзывался восторженно искренне восхищался им.
Не поискать ли Курносого или Початка. Он пнул его еще раз ногой, чтобы негр утихомирился. Два. Шум был настолько неожиданным, что он почти испугался. Мне пришло в голову загадочное название: «Неполноценное лицо».
Громадный стол и «ремингтон» буквально подавляли Педро Камачо. Я пытался его отрезвить. Пока у меня должность с громким названием, скромным жалованьем, неправедными доходами и гибким расписанием: я руководил Информационной службой «Радио Панамерикана». «Только почти, — подумал Литума, — ведь ты никогда не испытывал и не испытываешь страха, Литума, даже не знаешь, с чем его едят, этот самый страх».
Доктор быстро вышел, бросив искоса взгляд на Рыжего. Я вознамерился назвать свое произведение «Качественный скачок» и мне хотелось, чтобы оно было остраненным интеллектуалистским, сконденсированным и саркастическим, как рассказы Борхеса, которого в те дни я открыл для себя. Элианита и Ричард были любимыми племянниками доктора. Он добавил, что теперь ему стало ясно, почему его не призвали на военную службу. Через два-три дня я ознакомился с жилищем Педро Камачо.
Слезы омывали его лицо. Радиосводки продолжительностью в одну минуту передавались каждый час исключение составляли передачи в полдень и в девять вечера, когда они длились четверть часа, однако мы заготавливали сразу несколько сообщений и потому я имел возможность подолгу бродить по улицам, сидеть за кофе на авениде Ла-Кольмена иногда посещал лекции иногда слонялся по студиям «Радио Сентраль», где обстановка была оживленнее, чем у меня на работе. Мы снова заговорили о Педро Камачо.
Мысль сделаться детоубийцей мучила его не меньше, чем сознание того, что тысячи людей обшаривали глазами (только ли глазами) сокровенные тайны плоти его дочерей. Мне было неуютно, я испытывал какие-то непривычные ощущения вроде желания напиться или избить кого-нибудь. Хенаро-сын покупал (а точнее — СМО продавала) радиодрамы на вес и по телеграфу. «Кот погнался за крысой, опрокинул ящик, другой, вот и обвал», — подумал сержант и представил себе несчастного кота, распростертого среди крыс, раздавленного грудой мешков и бочек.
Потом, счастливый и веселый, стал следить за Элианитой, все еще в подвенечном наряде, но без фаты. В связи с чем обвиняемый предложил им почитать издание «Проснись. » стоимостью в два соля и выходящее каждые две недели, которое помогло бы им освободиться от сомнений как по данному, так и по другим вопросам веры и просвещения и к тому же доставило бы полезное развлечение. Жулик-карманник уснул в другом углу и его лицо все еще сохраняло испуганное выражение.
Я вспомнил, как накануне в клетушке «Радио Сентраль» артист вдохновенно разглагольствовал о том, что такое пятьдесят лет для мужчины. Он особенно упирал на два заглавных А, как если бы хотел подчеркнуть, что «лишь слепцы не замечают солнца». Просунув голову в окошко, я обнаружил, что за машинкой сидел Педро Камачо.
Да, он веселился больше всех. Гимнастический зал «Ремихиус» находился в нескольких кварталах от дома на улице Мигеля Дассо и доктору Кинтеросу доставляло удовольствие пройтись пешком. Пока у меня должность с громким названием, скромным жалованьем, неправедными доходами и гибким расписанием: я руководил Информационной службой «Радио Панамерикана». Он не слышал, как они спустились вниз. Стихийные бедствия — дожди, эпидемии, наводнения — и человеческая ограниченность: отсутствие рабочих рук, леность, глупость «трудяг», алкоголь, отсутствие средств — все это одну за другой убивало мечты пионера.
Испытание было ужасным, учитывая ранимость будущего писателя.
Трех тысяч солей прежде мне с лихвой хватило бы на мои грешки: сигареты, кино, книги. Пока у меня должность с громким названием, скромным жалованьем, неправедными доходами и гибким расписанием: я руководил Информационной службой «Радио Панамерикана». Этот лентяй испугавшись холода и бандитов, наверное, отправился в поисках тепла и глотка писко в таверны на авениде Уаскар. Сержант Литума поднял воротник плаща, потер руки и приготовился исполнять свой долг. Сделав открытие — его семейный очаг, который он всегда считал пуританским, заражен не только общегородским поветрием пляжного нудизма, но еще и эксгибиционизмом (а может, вдобавок нимфоманией. ), он ощутил слабость во всем теле и известковый привкус во рту и вдруг впервые задумался: оправданна ли его жизнь. Враво-о-о-о.
Он носился по волнам на своей доске — серфе — даже в непогожие зимние месяцы, увлекался баскетболом, теннисом, плаванием, футболом — словом, был из тех парней, у которых торс отшлифован всеми видами спорта и которых Негр Умилья называл «смерть педерастам»: ни капли жира, широкие плечи, выпуклая грудь, осиная талия, а мускулистые, длинные и ловкие ноги заставили бы побледнеть от зависти лучшего боксера. Совет: когда начнёте читать, то старайтесь запомнить имена персонажей и район проживания. По описаниям медиума, загробная жизнь была совсем будничной, невоодушевляющей. После этого он отправился в свою комнатушку на улице Колон.
Радиосводки продолжительностью в одну минуту передавались каждый час исключение составляли передачи в полдень и в девять вечера, когда они длились четверть часа, однако мы заготавливали сразу несколько сообщений и потому я имел возможность подолгу бродить по улицам, сидеть за кофе на авениде Ла-Кольмена иногда посещал лекции иногда слонялся по студиям «Радио Сентраль», где обстановка была оживленнее, чем у меня на работе. Как у любовников, у нас была своя тайна, страх перед разоблачением, ощущение опасности, но любовниками мы были платоническими ибо любовью не занимались (как же впоследствии удивился Хавьер, узнав, что мы даже не обнимались. ). Однако из бесчисленных юношей Мирафлореса и Сан-Исидро, увивавшихся вокруг Элианиты и готовых на преступление ради женитьбы на ней, Рыжий, без сомнения, был самой неудачной кандидатурой и к тому же (доктору Кинтеросу стало стыдно, что он позволяет себе так судить о том, кто через час-другой станет его родственником) самым бездарным, туповатым и глуповатым. Были программы с интеллектуальным уклоном, например «Картинки прошлого», «Международные комментарии» и даже передачи несколько фривольного характера вроде «Конкурса вопросов» либо «Трамплина к славе», в которых ощущалось стремление все-таки избежать явных глупостей или банальности.
Старшая — Тереса — держала в руках пыльную тряпку, как будто она занималась уборкой. Иногда (а точнее, в день выплаты жалованья) я приглашал ее пообедать и тогда мы проводили вместе целых три часа.
Имя его было Паскуаль. Трех тысяч солей прежде мне с лихвой хватило бы на мои грешки: сигареты, кино, книги. Было семь с половиной утра, я уже подготовил первую утреннюю радиосводку и намеревался отправиться в «Бранса» выпить чашку кофе о молоком, когда, проходя мимо швейцарской «Радио Сентраль», разглядел в окошечко свой «ремингтон».
При этом ее пронизывала дрожь, как девочку перед алтарем в день первого причастия. Но доктор Альберто де Кинтерос был не из тех, кого карты, юбки и напитки прельщали более положенного, так что среди его знакомых — а имя им легион — даже бытовал афоризм: «Его пороки — наука, семья, гимнастика». Мы сидели у себя на крыше и беседовали, пока я перепечатывал, меняя лишь наречия и прилагательные, сообщения из «Комерсио» и «Пренса» для радиообзора «Панамерикана» к двенадцати часам. «Море» в это время ограничивалось аплодисментами, вздохами, прикосновением к своему любимцу, который, хотя и без кровинки в лице, улыбался и бормотал сквозь зубы: «Пожалуйста, друзья, только не расцепляйте руки. » Но вскоре нам пришлось отражать форменные атаки. Нет, вру: однажды я обнаружил у него «Бюллетень членов Национального клуба». Вот что увидели полицейские: гнусавя какие-то странные псалмы, «свидетели Иеговы» держали за руки и за ноги дряхлого старика в пончо и топили развалину в грязной воде — может быть, с намерением принести его в жертву богам.
Месяц. —Представь себе, что подумала бы твоя сестра, не явись ты на ее свадьбу. Он пояснил нам, что у него разработан беспроигрышный план. Тормозя перед светофорами, он закрывал глаза, как делал всегда, вспоминая тот страшный рассвет и его охватывало горькое, жгучее чувство ибо, как гласит пословица, «тяжко нести ношу одному».
Он писал свои драмы по мере того, как их транслировали. Однако, заметив, что к нему направляется Яблочко, негр вновь издал леденящий душу крик (Литума заметил, что лейтенант Конча от потрясения чуть не свалился на пол вместе со стулом и что Сопливый смешал в этот миг на доске шашки) и опять попытался вырваться на улицу. Тельо сказал, что прежде жил в районах Бренья, Витарта, Барриос-Альтос, что он переселился в район Ла-Виктория восемь месяцев назад, так как получил работу в мастерской «Инти» по ремонту моторов и автогенной сварке, расположенной довольно далеко от прежнего места жительства. Сержант спустился в подвал и открыл дверь.
Но и это еще не все. Паскуаль орал: «Скорая помощь. Однако повадки ее, в которых было что-то кошачье, ее поза — она встала, слегка расставив ноги и выдвинув бедро, отведя плечи назад и развязным, зовущим жестом подбоченилась, упершись руками в бока, особенно ее манера смотреть пустыми бархатными глазами, покусывая нижнюю губку мелкими мышиными зубками, — все это вроде говорило о богатом жизненном опыте Сариты Уанки Салаверриа, даже о вековой мудрости. Сосчитав до трех, он зажег фонарь.
Столица Перу – это конгломерат городов с населением девять миллионов человек. Он ходил и на руках (на них он тоже надевал ботинки), садился на корточки, свесив руки по-обезьяньи или ударяя себя ладонями или локтями. Техника его вначале была очень примитивной: мышеловка. Последний вот уже восемь месяцев — то есть со дня, когда он появился в доме 12 (личность это была странная, можно сказать — темная), — преследовал Сариту Уанку (причем ни родители девочки, ни соседи не догадывались об этом) сомнительного рода комплиментами и непристойными намеками.
А, приветствовать их. Более того. А на Рикардо и Федерико-младшего — на последнего скорее всего — была возложена мерзкая обязанность подыскивать клиентов. Но было ли оно взаимным. Услышав, что речь идет о его землячке, он проявил необычайную галантность.
Три дня спустя я увидел Педро Камачо собственной персоной. Нет, это была не игра воображения, не сон.
Простояв неподвижно несколько секунд, он захотел повернуть назад. Затем он стал конструировать «семейные» ловушки на просторном основании, в которых затейливое проволочное устройство одним махом придавливало папашу, мамашу и четырех крысят. Так прошла ночь. Время от времени он приветствовал легкой улыбкой знакомых. И с историей около шести тысячелетий.
Мы уже шли по улице Белен. С другой стороны, нередко при перевозке из Гаваны до Лимы в чреве парохода или самолета, при перегрузках на таможнях папки с машинописными текстами приходили в негодность, а иногда терялись целые главы отсыревшие и склеившиеся страницы невозможно было читать, в довершение всего уже на складах «Радио Сентраль» их обгрызали крысы. Он защищался изо всех сил, пытался отвечать на удары, но тщетно: женщины (возможно, они на практике применили заранее отработанные удары) висли вдвоем у него на руках, а третья продолжала терзать его. Значит, дочери слушались его, лишь когда он был рядом, значит, стоило ему отвернуться, они в союзе с братьями и — о Боже (у дона Федерико даже екнуло сердце) — с его собственной супругой игнорировали все его указания и шли на пляж, где обнажали, выставляли напоказ свое тело.
Теперь он добрался до фонаря и луч света запрыгал в поисках негра. Она была сестрой жены моего дяди Лучо и лишь накануне вечером прибыла из Боливии. В своем «кабинете» на крыше я проверил сводки и они оказались вполне «вещательными». Казалось, единственной его страстью было истребление отвратительных крыс. Но дело обстояло иначе.
Видимо, Роберто, погруженный в свои дела, не был способен дать юноше нужный совет. Ночь в Кальяо18Главный перуанский порт близ Лимы. — влажная и темная, как волчья пасть. Тетушка Хулия пришла ко мне на свидание во время передачи последней сводки, так как ей хотелось посмотреть в кинотеатре «Метро» фильм с участием прославленной пары романтических актеров — Грир Гарсон и Уолтера Пиджена. Я, например, согласился, что сокращение «СБРД» (то есть средняя буржуазия, ремесленники, домохозяйки) могло относиться к району Хесус-Мария, но явно несправедливо обозначать районы Ла-Виктория и Порвенир беспощадной аббревиатурой «БГЖП» (бродяги, гомосексуалисты, жулики, проститутки) и что очень спорно сводить весь район Кальяо к «МРМ» (морякам, рыбакам и мулатам), а Серкадо и Эль-Агустино — к «СРЧИ» (служанки, рабочие, чиновники индейцы).
Ричард — красивый малый, этакий молодой бог, бронзовый от солнца и моря. «И он щипал меня вот здесь», — прервала Сарита судью, становясь к нему вполоборота и демонстрируя ягодицу, которая в его глазах вдруг начала расти и раздуваться, как воздушный шар. По мере того как я читал, тетушка Хулия то и дело прерывала меня. Она посмотрела на меня с таким удивлением, будто на глазах у нее совершилось чудо.
В меню семейства постоянно включалось мясо, рыба и сладкое блюдо из крема. Механик оказался молодым человеком, ему наверняка не исполнилось и тридцати лет. Однажды утром он сжег на пустыре этот ящик — мы вместе отплясывали индейский танец вокруг филологического костра — и решил, что ненавидит литературу и что даже экономика лучше того, чем он занимался прежде. Отдав должные распоряжения, доктор де Кинтерос напомнил, чтобы в случае серьезной необходимости ему звонили в гимнастический зал «Ремихиус» или — в час обеда — домой к его брату Роберто, затем добавил, что вечером зайдет в больницу. Впервые за этот день он увидел негра.
И никогда не противилась епитимье. Никогда ему не приходила мысль, что донья Сойла могла родить и девочек. В конце концов он остановился на моем древнем, огромном, похожем на катафалк «ремингтоне», на котором годы вроде не оставили никакого следа. В этот момент остановилось такси. Вдруг ему показалось, что он уловил прерывистое дыхание.
Затем с медлительностью священнослужителя встал (до этого он сидел на подоконнике около примуса), подошел к чемодану и стал извлекать из его недр, как иллюзионист извлекает из цилиндра голубей и флажки, абсолютно неожиданный набор предметов: парик английского судьи, накладные усы различных размеров, каску пожарного, военный орден, маски толстухи, старика, глупенького ребенка, жезл регулировщика уличного движения, зюйдвестку и трубку старого морского волка, белый медицинский халат, накладные носы и уши, ватные бороды Он механически перебирал все эти предметы и — может, чтобы мы лучше оценили их или подчиняясь внутренней потребности, — то вынимал их, то снова прятал, укладывая и вновь доставая с ловкостью, выдававшей старую привычку и постоянное занятие этой коллекцией. Вот почему». Он определил время с помощью доисторического механизма, болтавшегося на его худенькой ручонке и пробормотал: «После полуторачасовой работы имею право слегка освежиться». Подготовив материал для программ на четыре часа и на пять, я вышел глотнуть кофе.
С другой стороны, нередко при перевозке из Гаваны до Лимы в чреве парохода или самолета, при перегрузках на таможнях папки с машинописными текстами приходили в негодность, а иногда терялись целые главы отсыревшие и склеившиеся страницы невозможно было читать, в довершение всего уже на складах «Радио Сентраль» их обгрызали крысы. Музыка смолкла.
Полицейские незамедлительно направились туда. Доктор подумал, племянник вот-вот добавит: «идти на эшафот». Она была явно потрясена: глаза широко раскрылись, губы разомкнулись. Дядя Лучо в порыве энтузиазма заявил: пятьдесят лет бывает лишь раз в жизни — и предложил поехать в ресторан «Боливар».
Наклоняясь, чтобы поцеловать тетушку Хулию, я шепнул ей на ухо как мог язвительнее: «Блестящая победа. » Она подмигнула мне и утвердительно кивнула головой. Продукцию эту выпускала компания СМО – разновидность радиотелевизионной империи, управляемой Гоаром Местре, седовласым джентльменом, которого я как-то видел в один из его приездов в Лиму в коридорчиках «Радио Панамерикана». Мы пили свой кофе (он — как всегда, отвар мяты и других трав), потом я заходил к нему в каморку — беседы служили ему передышкой в работе. Пока доктор среди других желающих дожидался своей очереди поздравить новобрачных, ему пришлось выслушать добрую дюжину антиправительственных анекдотов, которыми с ним поделились братья Фебре — близнецы, столь похожие друг на друга, что, как утверждала молва их путали даже собственные жены.
Он скрежетал зубами от ненависти к своим поклонницам. Яблочко Аревало уже стоял в плаще, с замотанным вокруг шеи шарфом. Он видел его лишь одно мгновение, когда они пересекали освещенный круг под фонарем. Дети. Медиумом был канцелярист, с которым Хавьер познакомился в Ипотечном банке. «Эх, Роберто, ах, Маргарита, какие они легкомысленные. » — думал доктор Кинтерос, но без осуждения, скорее снисходя к слабостям брата и его жены.
Он ничего не видел, но не хотел зажигать фонарь. Радиосводки продолжительностью в одну минуту передавались каждый час исключение составляли передачи в полдень и в девять вечера, когда они длились четверть часа, однако мы заготавливали сразу несколько сообщений и потому я имел возможность подолгу бродить по улицам, сидеть за кофе на авениде Ла-Кольмена иногда посещал лекции иногда слонялся по студиям «Радио Сентраль», где обстановка была оживленнее, чем у меня на работе. Когда все ушли, дон Федерико по привычке сам закрыл помещение на два замка, надвинул серую в крапинку шляпу и направился по зловонным тротуарам улицы Уанкавелика к стоянке, где находилась его автомашина (седан марки «додж»). Вынув пистолет из кобуры, он снял его с предохранителя и взял в левую руку фонарь. «Какой там вор, чтоб его — подумал сержант. — Померещилось.
Когда мы закончили работу над рекламой, уже было поздно отправляться в Мирафлорес. Она была сестрой жены моего дяди Лучо и лишь накануне вечером прибыла из Боливии. Естественно, наиболее часто употребляемыми словами этого вдохновенного монолога были «искусство» и «эстетический», будто они служили волшебным ключом, который все открывал и с помощью которого все находило свое объяснение.
Я вновь встретился с Педро Камачо через несколько дней после инцидента с машинкой. В поисках этих пословиц и поговорок Хавьеру пришлось чуть не с лупой проштудировать «Перуанские традиции», а так как он был человеком обязательным и пунктуальным, то делал множество научных выписок их накопился у него целый ящик. В толпе мелькали официанты, разносившие шампанское. Здесь дон Федерико потерпел фиаско.
Если кто-либо интересовался причиной бегства, он отвечал (а может быть, просто отшучивался), что диплом, над которым он трудился, открыл ему глаза. Почти шепотом проговорил, что в Боливии, где он всегда работал в собственном «ателье», у него никогда не возникало проблем «из-за тряпок». Но он не стал говорить об этом племяннику. Определенно он там, потягивает пивцо за деревянной стойкой. Но Марито уже пригласил меня в кино». — «Дорогу молодежи. » — склонил голову дядя Панкрасио с самообладанием спортсмена. Свернувшись в клубок, спал на полу подвала. После долгих колебаний и переговоров хозяин мастерской «Инти» сам проводил полицейских к месту, где, по его словам, мог находиться Гумерсиндо Тельо: несколько дней назад механик, пытаясь обратить его и товарищей по работе в свою веру, пригласил их туда на обряд крещения (этот ритуал, как заявил вышеупомянутый сеньор Принсипе, никоим образом его не убедил).
Тетушка Хулия покаялась мне, что нередко она и тетя Ольга рыдали, слушая эти передачи. Дальние родственники, друзья, объявившиеся после векового отсутствия и, конечно, цвет города: банкиры, послы, промышленники, политики. Было еще рано, приглашенные только начинали прибывать. Но дон Федерико всю свою жизнь посвятил одному-единственному крестовому походу и не позволял кому-то или чему-то (за исключением сна, пищи и общения с семьей) отвлекать его.
Я показал ей его и она тотчас потребовала, чтобы я его представил. Пусть подавится своей дуростью. Мерзкий тиран. Проникнув с помощью этой стратегии в квартиру Г, обвиняемый немедленно запер дверь.
Адольфо повернулся: над ним стоял какой-то тип, одноглазый, двухметрового роста. Мальчик вскочил с матраца, схватил палку и криками разбудил надсмотрщика и батраков. Он почти оглушил себя собственным голосом. В некоторых случаях Педро оказался прав, в других его выводы были произвольными. Десять минут спустя, когда в сопровождении двух стражников вошел обвиняемый, доктор дон Барреда-и-Сальдивар, увидев его, сразу понял, что секретарь был несправедлив в своих суждениях.
Я попросил канцеляриста вызвать моего брата Хуана. Только представьте, какая древность. Он пояснил ей, что, несмотря на необходимость рассказать о случившемся со всей объективностью, совсем не обязательно задерживаться на отдельных деталях и даже освободил ее от изложения таких подробностей (здесь доктор дон Барреда-и-Сальдивар поперхнулся, ощутив некоторую неловкость), которые могли бы ранить ее целомудрие. Здесь, содрогаясь от омерзения, он долго рассматривал ужасающее свидетельство. Оба сына — Рикардо и Федерико-младший — не унаследовали отцовских добродетелей. Звезда болеро остался жив, но от всей его одежды уцелели лишь туфли и трусы.
Почти шепотом проговорил, что в Боливии, где он всегда работал в собственном «ателье», у него никогда не возникало проблем «из-за тряпок». Когда же ему сообщили подробности обвинения, Гумерсиндо Тельо искренне изумился, отрицая вменяемую ему вину, но через минуту (быть может, обвиняемый вначале просто симулировал замешательство, обдумывая форму будущей защиты. ) расхохотался, сказав, что это есть испытание, ниспосланное ему Богом, дабы узнать, тверда ли его вера и готов ли он к самопожертвованию. Оркестранты сменялись и нам пришлось вернуться к столику. Мы отредактировали объявления, съели по жареной рыбе, выпили холодного пива, провожая взглядом сереньких мышек, сновавших временами по балкам у потолка ресторана «Раймонди» и как будто специально запускаемых туда, чтобы подтвердить вековую историю этого заведения, после чего Хенаро-сын рассказал мне еще об одном конфликте с Педро Камачо. Станция передавала много музыки, чаще всего джаз, рок-н-ролл, редко кое-что из классики ее волны первыми разносили по Лиме последние музыкальные новинки Нью-Йорка и Европы, но не пренебрегали и латиноамериканскими мелодиями, правда, только в том случае, если они выделялись определенной изощренностью: национальная музыка допускалась неохотно, да и то не дальше вальсов.
В конце концов он остановился на моем древнем, огромном, похожем на катафалк «ремингтоне», на котором годы вроде не оставили никакого следа. Старшая дочь выкрикивала ругательства вроде: «Жадина. Месяц.
Новый Порт наводил ужас на всех полицейских и детективов Кальяо, так как из проживавших в его лабиринтах обитателей — хижины здесь были сооружены из досок, консервных банок, обрезков оцинкованного железа и сухого навоза — лишь самая незначительная часть зарабатывала на хлеб, рыбача или разгружая суда в порту. Я добрался до «Радио Панамерикана» как раз вовремя, чтобы помешать Паскуалю заполнить радиосводку, подготовленную к трем часам, сообщением о разыгравшемся сражении между могильщиками и прокаженными на экзотических улицах пакистанского города Равалпинди, которое было опубликовано газетой «Ультима ора». Если кто-либо интересовался причиной бегства, он отвечал (а может быть, просто отшучивался), что диплом, над которым он трудился, открыл ему глаза. Но наконец день настал. Волна веселья, рожденная музыкой, солнцем и вином, от молодежи поднялась до людей зрелого возраста, а там увлекла и стариков и доктор Кинтерос с удивлением наблюдал, как восьмидесятилетний родственник — дон Марселино Уапайя — что было мочи старался, насилуя свои похрустывающие суставы, настигнуть быстрый ритм «Серого облака», придерживаясь за свояченицу Маргариту.
Тексты были засорены словами чисто кубинского происхождения, которые за минуту до каждой передачи сам Лусиано и сама Хосефина и их коллеги переводили как могли (и всегда плохо) на разговорный язык перуанцев. Однако на этот раз прежняя практика не помогла судье. Возникшая проблема была связана с письмом, направленным послом Аргентины в «Радио Сентраль».
С другой стороны, нередко при перевозке из Гаваны до Лимы в чреве парохода или самолета, при перегрузках на таможнях папки с машинописными текстами приходили в негодность, а иногда терялись целые главы отсыревшие и склеившиеся страницы невозможно было читать, в довершение всего уже на складах «Радио Сентраль» их обгрызали крысы. Повернул голову. Я заявил Паскуалю, что отныне и впредь запрещаю без моего особого разрешения включать в сводку любую информацию о мертвецах. Тетя Ольга уже устала и уговаривала нас уйти, но я настоял еще на одном танце. Мамуазель Черри. » Первым, кто бросился танцевать, был я. К своему великому удивлению, я потащил на площадку тетушку Ольгу, хотя абсолютно не умел танцевать. Услышав, что речь идет о его землячке, он проявил необычайную галантность.
Сорок лет спустя — в доказательство того, что воля движет горами, — дон Федерико Тельес Унсатеги мог сказать, пока его «додж» катился по авенидам навстречу тощему будничному обеду, что показал себя человеком слова. Но меня не проведешь. Я спросил его, что означают эти символы и буквы.
Очень часто я представлял себе французского императора с длинноносой физиономией боливийского писаки и некоторое время мы с Хавьером даже называли его Андским Наполеоном (это прозвище мы иногда заменяли на Креольский Бальзак). Однако Хенаро-сын улыбался, оставаясь глухим к моим пессимистическим пророчествам. Сержант держал палец на спусковом крючке, а пистолет — на уровне груди. Около полуночи, когда мы пересекали с ней площадь Сан-Мартина, чтобы сесть в автобус, я заметил Педро Камачо, выходящего из «Радио Сентраль». Тетушка Хулия пришла ко мне на свидание во время передачи последней сводки, так как ей хотелось посмотреть в кинотеатре «Метро» фильм с участием прославленной пары романтических актеров – Грир Гарсон и Уолтера Пиджена.
— кричал Хавьер). Подозревая (так как это уже случалось), что секта есть не что иное, как объединение извращенцев, Кусиканки Апестеги и Тито Паринакоча потребовали, чтобы их отвели к обвиняемому. Кот и крыса».
Мы выбирали самые отдаленные от дома кинотеатры: «Монте-Карло», «Колина», «Марсано», — чтобы проводить как можно больше времени вместе. Литума застал подчиненного за игрой в классики. Церемония закончилась.
Она на год моложе Ричарда, только что закончила колледж. «Народ я ни в грош не ставлю», — думал он. «А на самом деле – поискать другого мужа», – заключила на одном из семейных вечеров самая злоязычная из всей моей родни тетушка Ортенсия. Именно здесь, не отдавая себе отчета, мы полюбили друг друга. Отец и доктор Кинтерос сперва не стали спешить, полагая, что она, вероятно, оступилась и сейчас поднимется, посмеиваясь над собой, но шумиха, возникшая в зале, восклицания, крики матери: «Доченька, Элиана, Элианита. » — заставили обоих мужчин броситься на помощь к невесте. В середине корриды он поразит Худышку Нанси неотразимым подарком: испанской мантильей.
Как всегда, он был чрезвычайно серьезен. Радиосводки продолжительностью в одну минуту передавались каждый час исключение составляли передачи в полдень и в девять вечера, когда они длились четверть часа, однако мы заготавливали сразу несколько сообщений и потому я имел возможность подолгу бродить по улицам, сидеть за кофе на авениде Ла-Кольмена иногда посещал лекции иногда слонялся по студиям «Радио Сентраль», где обстановка была оживленнее, чем у меня на работе. Все эти часы отличались завидной продуктивностью и «творческой отдачей» и отдача эта была весьма звучной. Вскоре в домах моих родственников я имел возможность собрать и другие свидетельства. Ее супруг владел имением в предгорьях и она настолько привыкла к сельской местности, что редко выезжала в Ла-Пас.
Через десять минут борьбы, задыхаясь, мы добрались до коридора к выходу и я уже подумал, что мы спаслись, но здесь-то и началось главное. В волнении он приканчивал их на медленном огне, а то заставлял мучиться, прокалывая их, вырывая им глаза, кромсая на куски. Но Марито уже пригласил меня в кино». – «Дорогу молодежи. » – склонил голову дядя Панкрасио с самообладанием спортсмена. Все шло прекрасно: Маргарита и Роберто умели принять гостей на высоком уровне.
Теперь она не только била его, но и кричала: «Проклятый. Несколько минут прошло в молчании. Две тысячи я отдавал своим старикам на домашние расходы. Я пытался его отрезвить.
Затем он услышал, как парень заперся изнутри. Ведь по утверждению Хенаро-сына, тот слыл знаменитостью в Боливии.
Судья мысленно представил себе, как в прошлый понедельник в полицейский комиссариат разношерстного и перенаселенного района вошла девочка тринадцати лет, ученица школы «Мерседес Кабельо де Карбонера» по имени Сарита Уанка Салаверриа. Имя его было Паскуаль.
Педро Камачо приходил в «Радио Сентраль» в восемь утра и уходил около полуночи свои выходы в город он совершал со мною — выпить в баре «Бранса» «умственно возбуждающего напитка». Так это все началось И кончилось Навсегда. Тогда он был молод, у него имелся лишь скарб, носимый с собой, да единственный помощник. Донья Сойла была покорной, бережливой женой, во всем стремящейся усвоить принципы — некоторые определяли их как «эксцентрические выходки» — своего мужа. Усатую н прыщавую Хосефину Санчес, которую я столько раз видел в момент записи ее партии со жвачкой за щекой или со спицами в руках, обычно отрешенную от происходящего (нередко она даже не понимала, что произносит, — об этом свидетельствовал ее вид), с трудом можно было узнать в серьезной женщине, сидевшей передо мной.
– возразил он со снисходительным участием, которое стал испытывать ко мне после того, как возвел меня в ранг интеллектуала: он увидел мой рассказ в воскресном приложении к газете Комерсио. – Представь себе, сколько бы это заняло времени. Именно здесь, не отдавая себе отчета, мы полюбили друг друга. Я тебя приглашаю».
Радиоволны буквально захлестывали музыкой тропиков, мексиканских и аргентинских напевов программы были составлены просто, без особой выдумки, но отличались целенаправленностью, например: «Заказы по телефону», «Серенады в день рождения», «Сплетни из мира кулис», «Кинолента и экран». Вместо кофе он попросил чашку отвара йербалуисы12Растение с ароматными листьями из семейства вербеновых, произрастающее в Перу. с мятой, который, как он меня просветил, не «только приятен на вкус, но и освежает мозг». Тетушка Хулия в свою очередь доставила немало хлопот дяде Лучо, заставив его танцевать, не держась за нее руками и к тому же выделывать всяческие па.
Я приходил к тете Лауре, но, увидев меня на пороге, она подносила палец к губам, а сама продолжала сидеть, прижавшись к радиоприемнику, как бы для того, чтобы не только слышать, но и вдыхать, осязать (то дрожащий, то сдержанный, то горячий, то нежный) голос боливийского артиста. Доктор дон Барреда-и-Сальдивар проявлял особый такт при допросе неабсолютнолетних. «Радио Панамерикана» занимала второй этаж и плоскую крышу великолепного здания, ее редакторы блистали претенциозностью, а программы — особым духом: снобистским и космополитским все материалы подавались в модернистской манере и были обращены к аристократствующей, эстетствующей молодежи. Однако когда полицейские с пистолетами в руках, марая в тине ботинки и краги, приказали всем немедленно прекратить преступные действия, старик первым начал возмущаться и требовать, чтобы они убирались, обзывая их какими-то диковинными словами (вроде «римляне» и «паписты»). Сочинитель не возражал против моих вторжений, казалось, ему даже приятно присутствие постороннего, наблюдавшего, как он «творит». Часть стены закрывал план города, прикрепленный кнопками.
Но сержант сдержал себя, у него не дернулся палец и выстрела не последовало. Убеждал, что по собственному опыту знаю: боливийцы – люди с норовом и Педро Камачо непременно вступит в конфликт со всем персоналом «Радио Сентраль». Три дня спустя я увидел Педро Камачо собственной персоной. По дороге в «Бранса» я спросил, всегда ли он начинает работать так рано, на это он заметил, что вдохновение у него — в отличие от других «творческих деятелей» — всегда пропорционально силе солнечного света.
В холле стоял второй стол с закусками, в столовой — стол со сладкими блюдами: всевозможные булочки, сырное мороженое, печенье «безе», яйца с миндалем в сиропе, взбитые желтки, пальмовые орехи, орешки с медом, окружавшие грандиозный свадебный торт — сложное сооружение из колонн и завитков крема, вызывавшее у всех дам возгласы восторга. Если на «Радио Сентраль» увидят, как он работает, меняя обличье, тотчас пойдут пересуды, мол, он — извращенец и его кабинет станет магнитом для грязного любопытства черни. Отомстим за себя. Через два-три дня я ознакомился с жилищем Педро Камачо. Внутри он быстро выпрямился, на цыпочках отбежал в сторону и прижался спиной к стене. Затем пламя спадает и к сумеркам я останавливаюсь ибо в черепе моем остаются лишь потухшие угли.