Челлини Бенвенуто Работы

Она совсем не похожа на предыдущие работы Бенвенуто Челлини.

Теперь вернемся к Пьеро Торриджани, который, с этим моим рисунком в руке, сказал так: «Этот Буонарроти и я ходили мальчишками учиться в церковь дель Кармине, в капеллу Мазаччо а так как у Буонарроти была привычка издеваться над всеми, кто рисовал, то как-то раз среди прочих, когда он мне надоел, я рассердился гораздо больше обычного и, стиснув руку, так сильно хватил его кулаком по носу, что почувствовал, как у меня хрустнули под кулаком эти кость и хрящ носовые, как если бы это была трубочка с битыми сливками и с этой моей метиной он останется, пока жив». Вещица эта служила пряжкой к мужскому поясу, которые тогда носились такой величины. Я завел большую дружбу с синьором Габбриелло Чезерино, каковой был гонфалоньером Рима для этого синьора я исполнил много работ. Гордость за Флоренцию, которая «поистине всегда была школой величайших дарований» и даже известное высокомерие по отношению к другим городам (отзвуки традиционных распрей) нередко чувствуются в «Жизнеописании». Боясь новых напастей, мастер отправился во Францию. Но это, видимо, напраслины, возводимые на художника личными врагами.

Я ему напомнил про мои деньги.

1. Творчество великого скульптора Бенвенуто Челлини
2. Итальянский скульптор Челлини Бенвенуто: биография, творчество и интересные факты
3. Челлини Бенвенуто – талантливый итальянский скульптор
4. Челлини БенвенутоСкульптуры и биография

Припомнили ему и прежние убийства на дуэлях. Жизнеописание ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини (1500–1571)— одно из самых замечательных произведений литературы XVI века, в полной мере отражающее дух итальянского Возрождения. По приезде Челлини в Париж король дарит ему свой замок Мель для мастерской. Таким образом и случилось знакомство между Луиджи Пульчи и мной. Уже весь мир был под оружием. Это был ларец, копия с порфирового, который перед дверьми Ротонды.

и т. п. И когда я уходил, она сказала, что на этот раз она не хочет оказать ему такую милость. Едва Принцивалле делла Стуфа, каковой был в числе Восьми, дал мне договорить «пощечина», как он сказал: «Ты ему не пощечину дал, а ударил кулаком». Помимо этого, Бенвенуто освоил изготовление печатей и искусство эмали. Необычайно интересна и колоритна в этом смысле глава 27-я книги 2-й его мемуаров.

Время пощадило и лучшие творения Челлини-скульптора: бронзового «Персея» и две замечательные модели к нему (Флоренция), мраморное «Распятие» (Эскуриал), бюсты Бандо Альтовити (Бостон), Козимо I (Флоренция), а также «Нимфу Фонтенбло» (Лувр), «Борзую» (Флоренция) и некоторые другие работы. Он тихонько окликнул меня: «Кум. » — так мы называли друг друга в шутку и умолял меня Господом Богом, говоря такие слова, чуть не плача: «Кум мой, я вас умоляю, чтобы вы не делали зла этой бедняжке, так как она ровно ни в чем не виновата». Когда я кончил рисунок, подошла другая весьма красивая благородная римская дама, которая была наверху и, спустившись вниз, спросила у сказанной мадонны Порции, что она тут делает та, улыбаясь, сказал а: «Я любуюсь на то, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил и красив». Настал день и Челлини перенёс «Персея» в Лоджию де Ланци.

• Работа: Бенвенуто Челлини ( ) 1500-1571
• Бенвенуто Челлини – Жизнь Бенвенуто Челлини
• Бенвенуто Челлини и его «Жизнеописание»
• Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим

Прекрасным примером флорентийского маньеризма является бронзовая статуя «Персей с головой Медузы», выполненная дляКозимо I. Это творение помогло Челлини добитьсявсеобщего признания по всей Италии. На фоне блестяще образованных современников, мастеров пышного, закругленного, «правильного» стиля, автор «Жизнеописания» был человеком малограмотным. Сказанный маэстро Якопо сказал, что я во Флоренции вот таким образом папа велел ему, чтобы он мне написал, чтобы я к нему возвратился. Его дед Андреа Челлини был архитектором, отец Джованни – музыкантом.

Совет Восьми осудил Бенвенуто за серьёзную драку. И вот я с превеликим рвением принялся заканчивать вазу, которую начал для Саламанки. В XVIII веке после разнообразных приключений, рукопись пропала.

В эту пору я сделал серебряную вещицу барельефом, величиной с руку маленького ребенка. Эти работы были гораздо красивее и гораздо прочнее турецких по многоразличным причинам. Мы оба весело посмеялись и она мне заказала еще несколько красивых и хороших работ. Тотчас же обернувшись к сыну, он сказал ему: «О сын предатель, ты меня разорил. Эти слова ничуть не поколебали меня в моем решении, продолжая говорить ему то же самое.

• История жизни Бенвенуто Челлини
• Словари и энциклопедии на Академике
• Напишите отзыв о статье Челлини, Бенвенуто
• Отрывок, характеризующий Челлини, Бенвенуто
• Свежие записи Архив Друзья Личная информация
• Оставить комментарий Поделиться
• "Жизнь Бенвенуто Челлини" как литературный

Папа сказал, что хочет меня к себе на службу среди прочих музыкантов. Я его попрекнул, говоря ему: «Раз уж вы меня сюда привели, необходимо сделать что-нибудь по-мужски» и, направив свою аркебузу туда, где я видел более густую и более тесную кучу боя, я прицелился в середину, прямо в одного, которого я видел возвышавшимся над остальными так как туман мешал мне разобрать, на коне он или пеший. Флорентийский золотых дел мастер и скульптур Бенвенуто Челлини (1500–1571) был несомненно высокоодаренным художником, но имя его не стоит в первом ряду великих мастеров итальянского Возрождения.

1562, Эскориал). Сказанный Микеланьоло, сиенский ваятель, делал в это время гробницу умершего папы Адриана. — не может быть непревзойденным. И, протянув руку, передал ему в платке сто золотых камеральных скудо и сказал: «Подели их так, чтобы и он получил свою долю». Мемуары Челлини в этом смысле — удивительно характерный исторический документ.

• Челлини Бенвенуто – Жизнь Бенвенуто Челлини
• Письмо Бенвенуто Челлини к Бенедетто Варки
• Найдено 2 определения термина БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ
• Найдено схем по теме БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ – 0
• Найдено научныех статей по теме БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ – 0

Сложив престарелые ладони, он поднял вместе с ними очи к Богу и сказал: «Господи, благодарю тебя от всего сердца этот мне очень дорог и да будет он Желанным». В своих записках Челлини неоднократно предупреждает, что он не историк, что пишет «только свою жизнь» и «то, что к ней относится». — в общем благоволил к земляку (отчасти в силу традиционных связей родов Челлини и Медичи) и отпускал ему грехи не только убийства, но и недозволенной гордыни, то отношения Челлини с новым папой Павлом III довольно скоро испортились непоправимо. После всяких разговоров и диковинок, о каковых я не хочу распространяться, так как я здесь не для этого: только одно словцо мне надлежит сказать, так как его сказал этот удивительный Юлио, художник, каковой, многозначительно обведя глазами всех, кто там был вокруг, но больше глядя на женщин, чем на остальных, обратясь к Микеланьоло, сказал так: «Микеланьоло мой дорогой, это ваше прозвище «галки» сегодня им идет, хоть они и похуже галок рядом с одним из великолепнейших павлинов, каких только можно себе представить».

На эти слова он мне сказал: «Что вы, мой Бенвенуто или вы считаете меня сумасшедшим. » На что я сказал: «Не сумасшедшим, а молодым» и я ему поклялся Богом, что ее я и в мыслях не имею, а вас мне будет очень жаль, если из-за нее вы сломаете себе шею. Слыша мои речи, которые я говорил так, что их отлично можно было слышать, он тотчас же за меня заступился и сказал Фиренцуоле, чтобы тот мне заплатил. Но спокойно работать ювелиру мешали некоторые события его беспокойной жизни. На этот великий шум высыпали наружу все соседи да кроме того, мимо проходило несколько знатных римлян, которые сказали: «Убей этих нехристей, мы тебе поможем».

Жизнь Бенвенуто Челлини вел беспокойную и кочевую. И так как они хотели что-то предпринять, так как их было много, то я, вспылив, взялся за ножик, который у меня был при себе, говоря так: «Если кто из вас выйдет из лавки, то другой пусть бежит за духовником, так как врачу тут нечего будет делать». В руке у меня был нож, каковым я услужал себе за столом.

1. Найдено книг по теме БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ – 0
2. Найдено презентаций по теме БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ – 0
3. Найдено рефератов по теме БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ – 0
4. Изложение на тему Бенвенуто Челлини

Это был вьюк кирпичей.

Этот Федериго Джинори пришел ко мне и сказал мне свое желание, а также, как этот удивительный Микеланьоло меня хвалил и что я также должен сделать небольшую восковую модельку, в то время как этот дивный человек обещал ему сделать небольшой рисунок. Ростом он был мал, но хорошо сложен. Это была фигура, как я сказал, выбитая в пластине на плечах у нее было небо, в виде хрустального шара, с вырезанным на нем его Зодиаком, на лапис-лазуриевом поле вместе со сказанной фигурой оно имело такой красивый вид, что это было нечто неописуемое внизу была надпись буквами, каковые гласили: «Summa tulisse juvat». Продолжая работать у этого маэстро Паголо Арсаго, я много зарабатывал, все время отсылая большую часть моему доброму отцу.

На каковые слова я поднял руку, ударив его по лицу и сказал: «А я вот этот». Когда мы подошли к сказанным воротам, часть врагов уже вступила в Рим и наседала на нас. Повитуха, которая знала, что они ждут его девочкой, обмыв создание, завернув в прекраснейшие белые пелены, подошла тихонечко к Джованни, моему отцу и сказала: «Я несу вам чудесный подарок, какого вы и не ждали».

Герцогу Козимо, в ответ на его сомнения, он прямо дает понять, что «его светлость» «не разбирается в искусстве». Если — принимая во внимание склонность автора мемуаров к хвастовству — можно и усомниться в совершенной точности передачи подобных дерзких выходок, то в общем свидетельства современников показывают, что он действительно «не умел изображать льстеца». Да и как ему с ними ладить, если ему предлагают быть всего лишь только «исполнителем» замыслов заказчика или его советников, а это явная «придворная чепуха».

Призванный в ополчение для защиты городских стен, он, после некоторых колебаний, тайно уезжает в Рим, приняв приглашение папы Климента VII, врага республиканцев. Республиканские городские вольности сменяются деспотией мелких князей (во Флоренции устанавливается власть Медичи). Здесь ему иностранцу, все кажется просто поразительным.

Сделал я в ту пору серебряный «кьявакуоре», так их в те времена называли.

Однако по наговору врагов Бенвенуто обвиняют в краже драгоценных камней из папской казны. Бывал у меня часто также синьор Орацио Бальони, каковой весьма меня любил.

Это был отличнейший работник и честнейший человек, гордый и открытый во всех своих делах. Неудивительно, что при таком «очень странном» для придворной среды характере Челлини не удается ужиться и при французском дворе, где вскоре он создал себе непримиримого врага в лице фаворита короля.

Несмотря на то что все подозрения были сняты, ювелир провёл в тюрьме целых три года. Они очень гордились, когда видели, как юноши вроде меня приходят учиться в их дом. Уже само начало мемуаров знаменательно: «Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное (virtuosa) или похожее на доблесть (virtu), должны бы описать свою жизнь». Так как окна были заперты, сказанный синьор Орацио решил, что прямо внутри этого солнца, промеж этих двух окон, расположились за столом солдаты и кутят вот таким образом он сказал мне: «Бенвенуто, если ты возьмешься попасть на локоть от этого солнца из этой твоей полупушки, я полагаю, ты сделаешь благое дело, так как там слышен великий шум, так что там, должно быть, очень важные люди».

Нет в «Жизнеописании» и интереса к психологическому анализу. Когда я кончил эти слова, Фиренцуола, который был человек очень горячий и смелый, обернулся к сказанному Джаннотто и сказал ему: «О жалкий негодяй и тебе не стыдно применять такие вот способы и приемы к человеку, который тебе был таким близким товарищем. » И с той же горячностью обращаясь ко мне, сказал: «Поступай ко мне и сделай, как ты говорил, чтобы твои руки сказали, кто ты такой». Да здравствует синьор. » — и сказал, что это и есть наказание, которое я заслуживаю за то, что выкинул такую отличную штуку. И все же это еще не объясняет биографии Челлини.

Теперь оставалось искусно соединить обе фигуры. Наконец он приходит к выводу, что перед ним настоящая картина ада, а судья, «этот удивительный человек — истинный облик Плутона». Этот синьор, который был прегорд, постоял немного и гневно мне сказал: «Мне охота больше не приходить сюда и сделать как раз обратное тому, что я думал сделать для тебя». Также и среди многих бронзовых медалей мне попалась одна, на которой была голова Юпитера.

Вот таким образом он тотчас же весело мне сказал: «Мой Бенвенуто, если бы тебе пришлось иметь дело с самим Mapсом, я уверен, что ты бы вышел с честью, так как за все те годы, что я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты затеял неправую ссору».

На протяжении нескольких веков Италия становится поставщиком даровитых художников и государственных деятелей для соседей и тип странствующего художника или артиста, как и тип крупного авантюриста (Казанова, Калиостро), связан с европейской культурой XVI–XVIII веков именно с Италией (вспомним «Египетские ночи» Пушкина). Каковой сказал сказанному Федериго: «Сходите к некоему молодому золотых дел мастеру имя которому Бенвенуто этот вам услужит очень хорошо и ему, уж конечно, не требуется моего рисунка но, чтобы вы не думали, будто я хочу избежать трудов над такой малостью, я весьма охотно сделаю вам небольшой рисунок а пока поговорите со сказанным Бенвенуто, чтобы и он также сделал небольшую модельку затем то, Что лучше, возьмется в работу». Саламанки испанца. И вот, взяв лошадь, видя, что он мне не отвечает, я направился к римским воротам.

Почему он не остается во Франции и не обретает здесь второй родины, как, например, его соперник болонец Приматиччо, декоратор дворца Фонтенбло или художник Джованбатиста Россо, не менее известный под офранцуженным именем «мэтр Ру».

Был он весьма учен: удивительно говорил о медицине. Герцог так до конца и не расплатился за сделанную для него статую «Персей». Папу Павла III он, как утверждал кое-кто, назвал «разодетым снопом соломы» и тот ему в свое время это припомнил.

Свой длинный кинжал, с которым Челлини не расстается, он пускает в ход весьма «решительно».

Этот почтенный человек был большим моим приятелем и познакомился со мной благодаря моему искусству, а также посредничал в некоторых ужасных распрях между мной и другими. Сказанный Лессандро испугавшись, сказал: «Дал бы Бог, чтобы мы сюда не приходили. » — и с превеликой поспешностью повернулся, чтобы идти. Правда, что, если бы я только и делал, что описывал подобные потехи, я бы рассказал много случаев, которые тут произошли, вызванные этой Пантасилеей, которая была сильно в меня влюблена но так как это не в моем намерении, я касаюсь их вкратце.

Приехал в Рим превеликий хирург, какового звали маэстро Якомо да Карпи. Так он ушел из его дома и оба они бурчали друг другу неистовые слова.

На это мой отец ответил: «Худое дерево никогда не приносило доброго плода, а наоборот и еще я тебе скажу, что ты худой человек и дети твои будут безумные и бедные и придут за подаянием к моим дельным и богатым детям». Джованни, который стал моим отцом, больше, чем который-либо из остальных, занимался им. Спустя несколько дней было заключено соглашение. Взяв сказанную вазу, Саламанка, чисто по-испански, сказал: «Клянусь Богом, что я так же буду медлить с платежом, как и он тянул с работой». О ранней карьереЧеллини в Риме известно немного. Сочетание эстетической изысканности и грубой жадности у папских прелатов, деспотизм и власть интриганов в Ватикане, своеобразие раннего французского Возрождения при дворе Франциска I — все это изображено Челлини достаточно ярко.

Малое время спустя ему было возвращено место флейтщика. И уже одно это заставляет подозревать, что манере Челлини, быть может, несколько и не хватало неповторимого своеобразия. Впрочем и девизом всей его жизни. Тем временем сказанный Луиджи Пульчи, поправившись, каждый день ездил на этом своем вороном коне, который был так хорошо объезжен. Девиз своего современника Аретино «жить решительно» (vivere risolutamente) разделяет и автор «Жизнеописания».

Сказанную вазу отнесли к Саламанке, каковой пожелал, чтобы ее оценили. Так кончился этот превеселый ужин и этот день и каждый из нас вернулся по своим домам. Врач на это сказал: «С каким созданием и сколько. » Я ему сказал: «Этой ночью и с премолоденькой девочкой».

Этот Луканьоло поднял меня на смех, говоря: «Вот увидишь, Бенвенуто, к тому времени, когда ты кончишь эту работу, я потороплюсь кончить эту вазу, которую я начал, когда и ты свою вещицу и тебе на опыте станет ясно, какую пользу я извлеку из своей вазы и какую ты извлечешь из своей вещицы». Остальные товарищи разбрелись кто куда по своим делам так что сказанное художническое содружество почти совсем расстроилось. Беспокойные дороги и шумные площади, зала суда и тюремные камеры, папский двор и королевские апартаменты, но прежде всего повседневный быт художника века Возрождения в Италии, его дом и мастерская, условия его работы, зависимость от титулованных потребителей, взаимоотношения с соперниками, с товарищами по ремеслу или с учениками и натурщицами — все это хорошо запоминается читателю. Творческие сомнения в своих силах ему неведомы. Как бы оно там ни было, мне сейчас о нем говорить нечего.

С отвращением он сообщает об этой страсти французов к тяжбам: тяжбы даже продают и «дают в приданое», а кто не умеет судиться — пропащий человек. Страницы мемуаров Челлини — это преимущественно рассказ о его делах, его «Труды и дни». Немного дней спустя умер папа Юлий II. В результате вся скульптурная группа обретает динамику, пластическую убедительность.

А так как он имел некоторые познания в латинском языке, то вокруг сказанного зеркала он сделал латинский стих, который гласил: «В какую бы сторону ни вращалось колесо Фортуны, Добродетель стоит твердо». Из созданных им произведений ювелирного искусства сохранилось немногое: солонка Франциска I (1540—1543, Вена, Художественно-исторический музей), медали и монеты, сделанные для папы Климента VII и Алессандро Медичи, а также эскизы декоративной застёжки для облачений Климента VII. Мастер заканчивал статую на воздухе. Мой отец послал ему свои пророческие четыре стиха.

Тридцать лет скитаний по разным городам Италии. Тогда врач ко мне обернулся и сказал: «Раз уж я здесь, я хочу тебя лечить. Загипнотизированные наивной саморекламой Челлини, поклонники его таланта готовы были приписать ему любой безымянный ювелирный шедевр.

Когда тот сказал эти слова, Луканьоло взял в руки вазу и долго ее осматривал затем сказал Паулино: «Красивый мальчик, скажи своему хозяину, что он великий искусник и что я его прошу считать меня своим другом, а в остальное не входить». Как-то раз среди прочих, после дождика, он гарцевал на коне перед самой дверью Пантасилеи, поскользнулся и упал, а конь на него сломав себе правую ногу в бедре, в доме сказанной Пантасилеи он, несколько дней спустя, умер и исполнил клятву, которую от чистого сердца дал Богу. Каковой Тассо мне сказал: «Я тоже поссорился со своею матерью и будь у меня столько денег, чтобы они довели меня до Рима, то я бы даже не стал возвращаться, чтобы запереть свою жалкую лавчонку».

Челлини превзошёл самого себя. Джованни ничего другого им не ответил, как только: «Да будет он Желанным (Бенвенуто)».

Законы грамматические, как и законы юридические, явно его стесняют. В XVIII веке после разнообразных приключений, рукопись пропала. С другой стороны, отчасти основываясь на указаниях из «Жизнеописания», такие исследователи, как Плон и другие, могли установить в целом ряде случаев его авторство. Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728 году. Весь Рим узнал его имя. На русский язык «Жизнеописание» Челлини переводилось дважды, но не с оригинала, а с французского перевода, где язык книги сглажен в соответствии с нормами литературной речи.

И, наведя дуло этой пищали на их домоправителя и делая вид, будто я готовлюсь выстрелить, сказал: «А ты, разбойник, который их науськиваешь, я хочу, чтобы ты умер первым». И вот мы привязали фартуки за спиной и почти втихомолку дошли до Сиены. Сказанный Джанъякомо в точности сказал ему мое имя.

Наконец, его наивное благочестие для XVI века уже достаточно старомодно. Мадонна Порция добавила, что таланты редко уживаются с пороками и что, если бы я это сделал, я бы сильно обманул ту славную внешность честного человека, какую я показываю и, повернувшись, взяв за руку благородную римскую даму, с приветливейшей улыбкой сказала мне: «До свидания, Бенвенуто». И, подав мне шпагу и доспех, собственными своими руками помог мне их надеть. На что этот же самый ответил, что Бог наверняка так и судил.

Чем труднее задача, тем больше она его воодушевляет. Вдруг мне показалось, что он в ужасном обличии меня устрашает и говорит: «Если ты этого не сделаешь, тебя постигнет отцовское проклятие, а если сделаешь, то будь благословен от меня навеки». Хроника событий Жизни доходит до 1562 года. Видя это, я отошел от них и относился к ним как к мошенникам и ворам.

Так и сделали. Прав был Гёте, когда писал, что «Челлини обязан своей славой едва ли не больше своему слову, чем творениям» ибо «своим пером, едва ли не вернее, чем резцом, он оставил прочный памятник себе и своему искусству». Как настоящий человек эпохи Ренессанса, питая большое уважение к «учености», к «культуре», к развернутому, богатому, но соразмерному слогу, Челлини, особенно в рассуждениях, пробует свои силы в сложном цицероновском периоде, однако, запутавшись в нем, вырывается на волю, так и оставив словесное здание недостроенным. Юлио Романо, художник сказанный, уехал служить маркизу мантуанскому. Приблизительно через час Совет Восьми, собравшись в чрезвычайном порядке, вынес против меня один из ужаснейших приговоров, которые когда-либо были слыханы, под угрозой величайших кар всякому, кто меня приютит или будет обо мне знать, невзирая ни на место, ни на звание того, кто меня укроет.

«Нельзя давать законов тому, — иронично замечает он, — кто их хозяин». И, уходя во гневе, сказал ему, что скоро он это увидит.

Но самым сильным ударом судьбы был арест. На это мессер Юлио сказал: «Государь, Бенвенуто — человек, который не нуждается в чужих рисунках и в этом ваша светлость вполне убедится, когда увидит его модель». Благородная дама, тоже слегка покраснев, сказала: «Ты сам знаешь, что мне хочется, чтобы ты мне служил» и, передавая мне лилию, сказала, чтобы я взял ее с собой и, кроме того, дала мне двадцать золотых скудо, которые были у нее в кошельке и сказала: «Оправь мне ее так, как ты мне нарисовал и сохрани мне это старое золото, в которое она оправлена сейчас». Эта цельность Челлини — характерная историческая черта человеческого типа его эпохи. Мой бедный отец, однако же, смело ответил, говоря им: «То, что Бог судит, то вы и сделаете и не больше».

Случайно мне встретился один мой дружище этого звали Джованни Ригольи. На что я им сказал, что ради нее я бы с места не тронулся, а только из-за этого негодного юнца, каковой показал, что так мало меня ценит и вот таким образом я не дал себя склонить никакими этими речами этих почтенных даровитых людей, но взял свою шпагу и пошел, один, в Прати так как дом, где мы ужинали, был неподалеку от ворот Кастелло, которые вели в Прати когда я так шел в сторону Прати, то немного прошло времени, как солнце село и я медленным шагом повернул в Рим. И было бы странно ожидать от него ниспровержения всяких моральных норм.

К счастью, время пощадило лучшие творения Челлини-скульптора: «Нимфу Фонтенбло», «Персея», «Распятие», бюсты Биндо Альтовити, КозимоI. Попало это письмо в руки этому моему учителю Уливьери и он тайно от меня его прочел потом он мне открылся, что прочел его и сказал мне такие слова: «Значит, мой Бенвенуто, меня не обманул твой славный вид, как это мне подтверждает одно письмо, которое попало мне в руки, от твоего отца по каковому это должен быть очень добрый и честный человек считай же, что ты у себя в доме и как бы у своего отца». Под этими словами, выражающими в гротескной форме гуманистическую веру в человека, мог бы подписаться и Челлини. Когда Франциск I советует Челлини беречь свое здоровье и не утруждать себя чрезмерно, тот заявляет в ответ, что «сразу же заболел бы, если бы не стал работать». Папа, который ничего такого не ожидал, пришел в великое удовольствие и изумление как потому, что ему казалось невозможным, чтобы орудие могло попасть в такую далекую цель, так и потому, что этого человека разрезало пополам он не мог уразуметь, как это могло случиться и, послав за мной, стал меня спрашивать.

Чтобы вывести его из себя, достаточно окружающим только усомниться в том, справится ли он с задачей, осуществит ли свой необычайный замысел, особенно в искусстве, где он еще новичок. Нигде в его произведениях не видно следов особой начитанности. В 1537 году во время поездки во Флоренцию его мучила ужасная лихорадка. Здесь скульптор создаёт одно из своих знаменитых произведений — «Нимфу Фонтебло»: «В полукружии я сделал женщину в красивом лежачем положении: она держала левую руку вокруг шеи оленя, каковой был одной из эмблем короля с одного края я сделал полурельефом козуль и некоих кабанов и другую дичину, более низким рельефом. С детства у мальчика стали проявляться способности к музыке.

Челлини не историк своего времени. Это был отличнейший работник и честнейший человек, гордый и открытый во всех своих делах. С какой теплотой он рассказывает о сестре и ее семье, которой он помогает всю жизнь.

Отсюда видно, что Бог ведет счет добрым и злым и каждому воздает по заслугам. Тотчас же обернувшись и видя, что он этому смеется, я так хватил его кулаком в висок, что он упал без чувств, как мертвый затем, повернувшись к его двоюродным братьям, я сказал: «Вот как поступают с такими ворами и трусами, как вы». Каковой горбунье я сказал: «Да скажи ты мне, горбунья неподобная, неужели в этом доме нет другого лица, кроме твоего. » — «Нет, будь ты неладен. » Каковой я сказал громко: «А твоего пусть не хватит и на два часа. » На этот спор вышла соседка, каковая мне сказала, что мой отец и все, сколько их было из моей семьи, умерли от чумы так как я об этом уже догадывался, то по этой причине скорбь была меньше затем она мне сказала, что в живых осталась только эта младшая моя сестра, которую звали Липерата, что ее приютила одна святая женщина, каковую звали мона Андреа деБеллаччи. Меньше всего это человек книжной культуры. Этот точно так же женился и имел четырех детей мужеского пола. Через три месяца я закончил сказанную работу, с такими красивыми зверьками, листьями и машкерами, какие только можно вообразить, Я тотчас же послал ее с этим моим Паулино, учеником, показать этому искуснику Луканьоло, сказанному выше каковой Паулино, с этой своей бесконечной прелестью и красотой, сказал так: «Мессер Луканьоло, Бенвенуто говорит, что посылает вам показать свое обещание и ваш хлам, ожидая увидеть от вас свою дрянь». С другого края легавых и борзых разного рода, так как так производит этот прекраснейший лес, где рождается источник.

Потом сказал: «О добрый сын мой, с этим в руке ты живи или умри». Книга «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции» является одним из самых замечательных произведений литературы XVIв.

Я снарядился богато водился с высшей флорентийской знатью, каковые очень дружно выказывали желание сражаться для этой обороны и держались речи по всем околоткам известно какие. Мастер делал её в течение восьми лет. В этих словах, проникнутых гордостью плебея и чувством человеческого достоинства, звучит общий для всех гуманистов мотив учения о «доблести» и истинном благородстве.

Образ Челлини, как и воплощенная в нем ренессансная этика «доблести», представляют своими достоинствами, как и своими пороками определенную ступень общественного сознания переходной эпохи: его завоевания и достижения и его примитивность сравнительно с позднейшим развитием. Он действует прямо и открыто. В том месте стен, куда мы подошли, много молодежи было побито теми, что снаружи здесь дрались что было мочи стоял такой густой туман, какой только можно себе представить я обернулся к Алессандро и сказал ему: «Вернемся домой как можно скорее, так как здесь ничем нельзя помочь вы видите, те лезут, а эти бегут». Сейчас мне нет надобности говорить ничего другого, как только то, что я со всяческим рвением и усердием старался освоиться с тем разнообразием и многоразличием искусств, о которых я говорил выше.

Знаменитый, ставший уже хрестоматийным, рассказ об отливке «Персея» дает достаточно яркое представление о творческой ярости, творческом раже художника, преодолевающего упорное сопротивление материала, укрощающего своим словом даже неистовство стихий — огня и воды. Настолько, что он даже собирается поскорее закончить начатые работы и вернуться в Италию, «не в силах будучи ужиться со злодействами этих французов» (в устах Челлини эта жалоба звучит весьма забавно). За ним уже установилась прочная слава, что он «всегда хочет делать наоборот», а не то, что угодно заказчику. Его заказчики и их консультанты должны безусловно в него верить.

Пантасилея бросилась бегом в церковь по соседству. Независимо от оценки критика — осуждает ли он такую позицию «по ту сторону добра и зла» или восхищается ею, — это чудовищная модернизация, это искажение реального образа автора мемуаров. Шум был превеликий и дело тянулось немалое время.

Он — хороший, почтительный сын, горячо любящий брат и вообще образцовый семьянин. Наконец, отчаявшись в предприятии, он поклялся, что приведет столько испанцев, что они меня изрубят на куски и убежал бегом, а я тем временем, отчасти веря этому их смертоубийству, решил мужественно защищаться и привел в порядок одну свою чудесную пищаль, каковая мне служила, чтобы ходить на охоту, говоря про себя: «Если у меня отнимают мое имущество заодно с трудами, то еще уступать им и жизнь. » Во время этого прения, которое я вел сам с собой, появилось множество испанцев вместе с их домоправителем, каковой, на их заносчивый лад, сказал им всем, чтобы они входили и забирали вазу, а меня отколотили палками. Такое представление о назначении человека и вся этика «доблести» связаны с безграничной верой в себя, в свои творческие силы. Тогда мадонна Порция сказанная обернулась к этой благородной римской даме и сказала: «Вы видите, что эти таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками. » И та и другая были восхищены и мадонна Порция сказала: «Мой Бенвенуто, слышал ли ты когда-нибудь, что когда бедный дает богатому, то дьявол смеется. » На что я сказал:. Со всех сторон Персей видится одинаково сильным и неукротимым. Среди этих экспонатов много изделий мастеров позднейших эпох или иных стран.

Так я и сделал. Работы мои в эту пору были не особенно значительны вот таким образом рассказывать о них не стоит. И дал мне делать прекраснейшую серебряную работу для одного кардинала. Но еще незадолго до рождения Челлини идеал этот красноречиво формулирует Пико делла Мирандола в речи «О достоинстве человека»: человек «по собственному произволу чертит границы своей природы», «по собственному желанию избирает место, дело и цель» своих занятий. Своим резцом в мастерской он действует так же, как на площади кинжалом, — «смело и с некоторой долей ярости».

Челлини саркастически берется даже прокомментировать одно темное место из песни VII «Ада» Данте, который, как известно, одно время жил в Париже и перенес, дескать, в свою поэму восклицание судьи, призывающего публику к порядку. Это был сидящий Христос, который левой рукой, поднятой кверху, придерживал большой свой крест, прислонясь к нему, а правой рукой как бы раскрывал у себя пальцами рану на груди. Во Флоренции Челлини продолжает свою карьеру ювелира, но при этом он занимается и созданием крупномасштабных скульптур, став конкурентом известного мастераБаччо Бандинелли (1493–1560). По своему происхождению и жизненной школе он ближе стоял к простому народу.

Бенвенуто убедил родителей отправить его на обучение к золотых дел мастеру Бандини. По этой причине молодому человеку пришлось бежать из города, переодевшись монахом. Сам «Персей» был ему заказан Козимо I как символ победы над обезглавленной республиканской вольницей. Мессер Бенвеньято, видя, что зал наполняется таким множеством людей, сказал: «Мы просим вас о мире и ни о чем другом».

Лишь в 1518 году он вернулся во Флоренцию. Таким образом, «сделав из необходимости добродетель» — употребляя любимое выражение автора, — Челлини оказывается не на высоте положения как придворный художник. В его характере и стиле жизни много добродушия.

Его «Жизнеописание» изобилует стычками с сановными советниками двора и в уста папы Климента VII он вкладывает собственную презрительную оценку придворных: «Больше стоят сапоги Бенвенуто, чем глаза всех этих прочих тупиц». Таким образом, я приятно провел эту ночь, с гораздо большим моим удовольствием, чем сделал бы это с госпожой Фаустиной.

Я сказал моему другу, что того, что со мной случилось, что привело меня в такое великое расстройство, этого я никоим образом не могу ему сказать я только попросил его, чтобы он взял эти вот ключи, которые я ему даю и чтобы он вернул драгоценные камни и золото такому-то и такому-то, которых он найдет у меня записанными в книжечке затем пусть возьмет мое домашнее имущество и немного присмотрит за ним с обычной своей добротой а что через несколько дней он узнает, где я. Этот умный юноша, должно быть, почти догадываясь, в чём дело, сказал мне: «Брат мой, уезжай скорее, потом напиши, а о вещах своих не думай». Решив по тому, как, входит рука и трещит одежда, что я натворил превеликую беду и так как он от страха упал наземь, я сказал: «О предатели, сегодня тот день, когда я вас всех убью». И если папа Климент VII, более тонкий знаток искусства — как-никак из рода Медичи.

Слово «вирту» вызывает у итальянца XV–XVI веков целый комплекс представлений. Эта публикация, сделанная еще на основе искаженного списка, вызвала, однако, всеобщий интерес и в 1771 году появился первый английский перевод мемуаров, а в 1803 году — немецкий (Гёте).

Эту эпиграмму прочла вся Флоренция. Тогда истерзанный сказанными колючками и вынужденный сказанными словами этого юноши, выскочив вон, я поднял шпагу громким голосом я сказал: «Всем вам конец». Когда эта модель была закончена, она так понравилась герцогу, что милости были неописуемы и он велел мне сказать, что оставит меня у себя на службе на таких условиях, что я смогу там жить богато. И — как венец его творческого развития — высокое искусство ваятеля. Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма.

Книга «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции» является одним из самых замечательных произведений литературы XVI в. Бенвенуто Челлини начал писать автобиографию в 1558 году, однако большая часть рукописи написана рукой 14-летнего мальчика, секретаря Челлини и ещё несколько страниц выполнено другой рукой. «Персей» был отлит на редкость удачно. Варки и Вазари с похвалой отзывались о его таланте ювелира.

Тогда он рассмеялся и, снова порумянев лицом, наиприветливейше мне сказал: «Мой Бенвенуто, я тебя люблю как только могу и, когда настанет время, чтобы Богу было угодно, я тебе это докажу дал бы Бог, чтобы ты их убил, обоих этих мошенников, так как один причина этих великих бед, а другой, быть может, будет причиной и худшего». Эти слова — «служу тому, кто мне платит» — первым из художников Возрождения сказал, кажется, Леонардо да Винчи. Из созданных им произведений ювелирного искусства сохранилось немногое: солонка Франциска I (1540—1543, Вена, Художественно-исторический музей), медали и монеты, сделанные для папы Климента VII и Алессандро Медичи, а также эскизы декоративной застежки для облачений Климента VII. Через жизнь он проходит «с открытыми глазами и с доброй охраной и отлично вооруженный, в кольчуге и наручах».

Вещицу эту я сделал в мастерской у одного, которого звали Франческо Салимбене. Но это не их название так как, как древние любили создавать чудища, применяя коз, коров и коней и, когда получались такие ублюдки, называли их чудищами так и эти художники делали из своих листьев такого рода чудища и настоящее их название — чудища, а не гротески. Как я выше сказал, в Риме началась чума хоть я и хочу вернуться немного вспять, я все же не отступлю от своего предмета. Паоло Росси демонстрирует, что итоговый вариант рукописи (bella copia), предположительно, предназначавшийся для распространения среди друзей и коллег скульптора и написанный рукой 14-летнего мальчика, секретаря Челлини, значительно отличался от черновика, содержавшего обширные правки. Я же, собираясь не спешить и ее не отдавать, сказал, что торопиться не желаю.

На что я сказал: «Сегодня обождите, а завтра я вам отвечу». Предки мои обитали в Валь дАмбра и там у них было великое множество владений и как маленькие вельможи, удалясь туда из-за усобиц, они и жили все это были люди ратные и весьма храбрые. Горе тем, кто хочет поживиться приданым своей жены. Как я теперь могу явиться к кардиналу. » На что сын сказал: «Куда больше, отец, стоит этот мой учитель, чем сколько есть кардиналов в Риме».

На эти слова Пьерино возразил и сказал: «Маэстро Джованни, большинство людей, когда состарятся, вместе с этой самой старостью дуреют, как сделали и вы и я этому не удивляюсь, так как вы наищедрейше роздали все свое имущество, не подумав о том, что вашим детям оно может понадобиться, тогда как я думаю сделать как раз наоборот, оставить своим детям столько, чтобы они могли помочь и вашим». Брат Алессо одел меня монахом и дал мне в спутники послушника. «Он сам себе творец и сам выковывает окончательно свой образ» ибо «данное» и возвышенное назначение человека в том, что «ему дано достигнуть того, к чему он стремится и быть тем, чем он хочет». Узнав об этом, мой отец, вооружившись, отправился к нему и, в присутствии его отца, которого звали Никколайо да Вольтерра, трубач Синьории, сказал: «О Пьеро, мой дорогой ученик, очень меня печалит твоя беда но, если ты помнишь, я еще недавно тебя предупреждал и все-таки случится между твоими детьми и моими то, что я тебе сказал». Этот человек выделывал исключительно чеканные медальки из пластин и многое другое: он сделал несколько «паче» исполненных полурельефом и несколько Христов в пядень, сделанных из тончайших золотых пластин, так хорошо исполненных, что я считал его величайшим мастером, которого я когда-либо в этом роде видел и ему я завидовал больше, Чем кому-либо другому. Исследователи «Жизнеописания» Челлини исходя из этого, часто говорят об «аморальности» флорентийского художника, «не признающего никаких нравственных авторитетов, кроме своей индивидуальной воли». Не слава Челлини-художника поддерживает интерес потомства к его «Жизнеописанию».

«Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции» открывается горделивой генеалогией потомственного горожанина, род которого восходит к полулегендарным временам, когда зачинался город. Подойдя к нему, я его спросил, он ли тот наглец, который дурно отзывается о флорентинцах. Я продолжал все время во Флоренции учиться на прекрасном пошибе Микеланьоло и от такового никогда не отступал.

Уехав из Флоренции, я отправился в Рим и оттуда написал. Эта работа была велика и изумительна, как, должно быть, можно видеть и сейчас. Делался он для одного, которого звали Раффаэлло Лапаччини.

Челлини часто торопят заказчики, но он с этим не считается, наверное памятуя, что «удивительный» и «великий» Леонардо да Винчи почти четыре года готовил картон для фрески «Битва при Ангиари» и столько же лет писал портрет «Джиоконды», что «Тайная вечеря» создавалась целых десять лет, а макет колоссального памятника Франческо Сфорца — целых шестнадцать, да и то остался незавершенным. В последующие годы юный Челлини много путешествовал по Италии, обучаясь у лучших ювелиров. Я сказал этому другу, чтобы он ко мне не подходил, так как я кончен. Причём, его отсутствие было достаточно долгим, чтобы вызвать гнев его Святейшества. Вот таким образом вельможа этот сказал им всем, что приведет меня, куда они желают и охотно меня помирит что при этом ни с той, ни с другой стороны не должно брыкаться словами ибо это шло бы слишком против их чести достаточно будет для виду выпить и облобызаться, а что слова хочет сказать он сам, каковыми он охотно их ублаготворит. К этому нужно добавить, что, при всем неистовстве и «ярости» в труде, работы, которые он стремится довести до совершенства, подвигаются медленно. Я сказал брату: «Иди со мной» и так мы расстались с бедным отцом и, вместо того чтобы дать нам сколько-нибудь денег, потому, что у него их не было, он дал нам свое благословение.

Но и здесь он меньше всего ниспровергатель норм: он просто их еще не усвоил.

На что я ей сказал, что величайшая награда, желаемая за мои труды, это угодить ее милости. «Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся». Когда я ему показал немножко эту модель этой пряжки, которую я сделал во Флоренции у Салимбене, она ему изумительно понравилась и он сказал такие слова, обращаясь к одному подмастерью, которого он держал, каковой был флорентинец и звался Джаннотто Джаннотти и жил у него уже несколько лет он сказал так: «Этот из тех флорентинцев, которые умеют, а ты из тех, которые не умеют». Он, видя мою решимость, не переставая ворчать, как только мог ковыляя, позади очень далеко и медленно шел. Виной тому материал, с которым работал мастер — золото.

Мемуары Челлини переполнены рассказами о потасовках, драках, кровавых столкновениях с личными врагами, соперниками, а то и просто с первыми встречными имевшими несчастье его задеть неосторожным словом. Когда же пришла пора отливки «Персея» из бронзы, мастера свалила лихорадка. Он не хотел ехать и вот, вместо воздаяния, его лишил дворцовой должности Якопо Сальвиати, как только был сделан гонфалоньером. Когда он полечил меня и ушел, тотчас же явился один мой дражайший друг, по имени Джованни Ригольи, каковой, огорчась и моей великой болезнью и тем, что меня покинул так одного мой товарищ, сказал: «Будь покоен, мой Бенвенуто, я от тебя не отлучусь, пока не увижу, что ты поправился». На этом маленьком дельце я много приобрел.

На что я сказал, чтобы он сохранил ее в таком виде до следующего дня так как я надеюсь, что как моя работа в своем роде не хуже, чем его, так я жду, что такую же покажу ему и плату за нее. А толкователи Данте этого не поняли Вся эта глава мемуаров достойна занять место рядом с эпизодами о сутягах из «Гаргантюа и Пантагрюэля».

Сцены, посвященные беседам художника с духовными и светскими князьями (например, та, где приводится суждение папы Павла III, что мастера, «единственные в своем художестве, не могут быть подчинены закону», цитируемое историками и критиками), незабываемы и полны исторического колорита. Приходится исполнительным органам применить силу — против самого блюстителя законности. На цоколе он сделал барельеф изображающий освобождение Андромеды Персеем. На это Луканьоло, думая, что я убедился, сказал: «Не хуже кажется и мне твоя работа, но скоро мы увидим разницу между той и другой». Противоречие между натурой Челлини и его местом в жизни движет его биографию и определяет его «превратную и кусачую судьбу». Но когда Челлини узнал об ошибках подмастерьев, едва не загубивших статую, он спас отливку в горячечном состоянии и вскоре чудесным образом исцелился.

Подозвав к себе этого Джанъякомо, он спросил его, откуда и каким образом он раздобыл такой хороший корнет для сопрано и подробно расспросил его, кто я такой. Несомненно, что о своих драках автор мемуаров рассказывает с удовольствием, не без гордости сообщая, как он один ворвался в дом к оскорбителю, где, орудуя кинжалом направо и налево, нагнал страху, как «в судный день» и вышел победителем против дюжины противников. Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545—1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545—1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545—1548, там же) Ганимед (1548—1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок. На что я сказал: «Синьор, взойдите, но только один, а там приходите как вам будет угодно».

Спустя пару лет он расстригся. Джанъякомо ответил: «Всеблаженный отче, за это я вам не поручусь, что вы его залучите, так как его художество, которым он постоянно занят, это — золотых дел мастерство и в нем он работает изумительно и извлекает из него много лучшую прибыль, чем мог бы извлечь играя».

Последняя работа привлекает внимание папы Климента VII. «Этот дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний Нельзя же быть таким гордым с папой». На это Пьеро ответил и сказал правду: «Гораздо больше пользы и чести извлечет ваш Бенвенуто, если он займется золотых дел мастерством, вместо этого дуденья». И так как он «по природе немного вспыльчив» — замечание это не может не вызвать улыбки у читателя, — а «распалясь», он «становится как аспид» или «как бешеный бык», то дело часто кончается худо и на его совести есть несколько убийств, хотя не видно, чтобы это его особенно тревожило.

Разумеется — как и у других итальянских художников и ученых, как у Микеланджело, его учителя, — поэтические опыты (образчиком его стихов служит написанная в тюрьме поэма в терцинах). Вот еще только одно, о чем в своем месте я скажу. В итоге он подцепил «французскую болезнь», которая едва не лишила мастера зрения. Этот синьор не без страха остановился немного и сказал мне: «Бенвенуто, твой друг». На что я сказал: «Я имел его нынче ночью». Но самой любимой его скульптурой, над которой он работал каждый день, был «Персей с головой Медузы».

Достигнув пятнадцатилетнего возраста, я, вопреки воле моего отца, поступил в золотых дел мастерскую к одному, которого звали Антонио ди Сандро, золотых дел мастер, по прозвищу Марконе, золотых дел мастер. Отсюда и господство в мемуарах чисто повествовательного начала. На что я сказал: «Если по этому первому слову вы отсюда не уберетесь, я вас хвачу этой шпагой по голове».

Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале. Моих денег было вдвое больше, чем его так что все эти глаза, которые было уставились на меня с некоторой усмешкой, тотчас же, повернувшись к нему, сказали: «Луканьоло, эти деньги Бенвенуто, которые золотые и которых вдвое больше имеют гораздо лучший вид, чем твои». Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Мой отец, который был истинный философ, расхаживал и сказал: «То, что Бог мне посылает, всегда мне дорого» и, развернув пелены, увидел воочию нежданного младенца мужеского пола. Папа прислал ему сказать, чтобы он ехал туда и благо ему будет.

Челлини жил и работал в замке Малый Нель. Этот был из деревни и еще малым мальчишкой пришел работать к маэстро Санти. Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, — бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр).

Но так как этот колючий терновник делал мне больно и я бесился, как бык, то уже было решился выскочить и бежать в это время Луиджи обнимал сказанную Пантасилею за шею, говоря: «Я тебя еще раз поцелую, назло этому предателю Бенвенуто». И первое из них такое: что, так как сказанный мессер Антонио Санта Кроче велел мне спуститься из-под Ангела, чтобы пострелять в некои соседние с замком дома, куда видно было, как вошли некои враги с воли, то, пока я стрелял, в меня грянул орудийный выстрел, каковой угодил в край зубца и отхватил столько, что по этой причине не сделал мне вреда: так как это большое количество все целиком ударило меня в грудь у меня остановилось дыхание и я лежал на земле, простертый, как мертвец и слышал Все, что говорили окружающие, среди каковых очень сетовал этот мессер Антонио Санта Кроче, говоря: «Увы, мы лишились лучшей помощи, какая у нас была. » Подоспел на этот шум некий мой товарищ, которого звали Джанфранческо флейтщик, — этот человек был более склонен к медицине, чем к флейте, — и тотчас же, плача, побежал за графинчиком отличнейшего греческого вина накалив черепицу, он положил на нее добрую пригоршню полыни затем попрыскал сверху этим добрым греческим вином когда оказанная полынь хорошо пропиталась, он тотчас же положил мне ее на грудь, где ясно была видна ушибина. На камне Челлини вырезал канонический евангельский сюжет, тайную вечерю.

Творческая работа Бенвенуто перемежалась со ссорами, драками и скандалами. Если имя Челлини стало нарицательным для всего золотого века художественного ремесла, который мы охотно называем «челлиниевским», хотя от самого Челлини-ювелира, как мы видели, мало что сохранилось, то известную роль здесь сыграли вдохновенные страницы его автобиографии. Превесело передал мне это извещение этот милый и чудесный мальчуган. Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное или похожее на доблесть, должны бы, если они правдивы и честны, своею собственною рукою описать свою жизнь но не следует начинать столь благого предприятия, прежде нежели минет сорок лет.

Малое время спустя неблагодарный Пьеро от этого увечья умер. Движения ног героя, попирающих Медузу Горгону, так выразительны, словно «Персей», объятый страстью боя, ещё и пританцовывает над поверженным врагом. Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545—1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545—1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545—1548, там же) Ганимед (1548—1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок.

Пребыстро бежал этот мул а тот что-то говорил тем, что в окопах. Чума была неописуемая, великая. Я сказал графу тот поднял тревогу фусты виднелись в море. Кочевая жизнь Челлини отчасти обусловлена характерной для эпохи страстью к путешествиям, желанием «увидеть свет»: «Мне всегда нравилось видеть свет и, никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился».

Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728 году. Когда мы пришли в Сиену, Тассо сказал, что натрудил себе ноги, что дальше идти не хочет и просил меня ссудить его деньгами, чтобы вернуться на что я сказал: «Мне тогда не хватит, чтобы идти дальше а тебе следовало подумать об этом, трогаясь из Флоренции но если это ты из-за ног решаешь не идти, то мы найдем обратную лошадь в Рим и тогда у тебя не будет повода не идти». Тогда она сказала, что я очень верно их оценил.

Современники восторгались его ювелирным искусством.

«Даже войны тогда были не больше как крупными дуэлями» (например, нескончаемые распри между Карлом V и Франциском I). На этих вещицах было насечено железом множество красивейших листьев на турецкий лад и очень тонко выложено золотом что возбудило во мне великое желание попытаться потрудиться также и в этом художестве, столь непохожем на остальные и, видя, что оно мне отлично дается, я выполнил несколько работ.

Наконец, я сперва подучил деньги, затем расписался и, веселый и довольный, пошел домой. Я поехал дальше, чтобы отправиться в гостиницу.

Причиной тому была служба этой проклятой музыке. И так как некий Джованбатиста, по прозвищу Тассо, резчик по дереву, юноша как раз моих лет, начал мне говорить, что если я хочу отправиться в Рим, то и он охотно пошел бы со мной этот разговор, который у нас с ним был, происходил как раз после обеда и так как я по причинам все той же музыки поссорился со своим отцом, то я сказал Тассо: «Ты мастер на слова, а не на дела». И больше всего ему льстит изумление окружающих перед этим «удивительным человеком», который «должно быть, никогда не отдыхает». Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, — бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр). На другой за тем день, здоровый и веселый, я вернулся в Рим.

Я же, набравшись чуточку смелости, хоть и смешанной с чуточкой застенчивости, покраснел и сказал: «Каков бы я ни был, я всегда, мадонна, буду всецело готов вам служить». Будучи в Сиене, я подождал нарочного в Рим и к нему присоединился.

Услышав это, я остался крайне недоволен, проклиная всю Испанию и всех, кому она мила. Будучи доволен, сказанный Федериго заплатил мне прещедро. Окно было настолько близко от стола, что, приподнявшись немного, я увидел на улице этого сказанного Луиджи Пульчи вместе со сказанной Пантасилеей и услышал, как из них Луиджи сказал: «О, если этот дьявол Бенвенуто нас увидит, горе нам. » А она сказала: «Не бойтесь, слышите, как они шумят: они заняты всем, чем угодно, но только не нами». Флоренция, признание у прославленных мастеров ее «чудесной школы», влечет его к себе и он часто приезжает в родной город, но не задерживается в нем подолгу.

И было бы странно, если бы мемуары того времени (например, «Жизнеописания великих полководцев и знаменитых дам» выдающегося французского мемуариста XVI века Брантома) отличались трезвой мерой и авторской скромностью. Сначала Челлини создал восковую, а потом гипсовую модель скульптуры в полный рост. «Насколько больше заслуги построить дом, чем обитать в нем Благородство — атрибут доблести», — учил гуманист Поджо Браччолини.

Бенвенуто Челлини начал писать автобиографию в 1558 году. «Рвением и усердием» в работе он всегда достигает высшего совершенства и заставит всех признать, что он не только сравнялся с античными художниками, но и превзошел их ибо и античное искусство — перед которым он вместе с другими мастерами Возрождения преклоняется. На это я ему ответил, что, как я поставлен на эту службу, чтобы защищать других, так же я способен защитить и самого себя. Она им конгениальна. Отдельную главу мастер посвятил жадности Медичи.

Мой удрученный и бедный добрый отец, явясь в Совет, упал на колени, прося помилования бедному молодому сыну тогда один из этих бешеных, потрясая гребнем замотанного куколя, встал с места и с некоими оскорбительными словами сказал бедному моему отцу: «Убирайся отсюда и сейчас же выйди вон, так как завтра мы его отправим на дачу с копейщиками». Таких работ я сделал много и делать их было очень трудно. Так вот я вам заявляю, что эта женщина — моя, а приданое пусть будет вашим». Девиз поддерживающего небесный свод Атланта на одной из его медалей: «Summa tulisse juvat» — «Высшее сладко нести» — мог бы стать творческим девизом самого Челлини.

В Италии на «эти самые дела» смотрели часто сквозь пальцы и наказание обычно сводилось к изгнанию из города буйство ему легко сходило с рук. Мой отец сказал: «О дорогой сын мой, я тоже был хорошим рисовальщиком но для прохлаждения от этих столь удивительных трудов и из любви ко мне, который тебе отец, который тебя родил и вскормил и положил начало стольким достойным дарованиям, на отдыхе от них, неужели ты мне не обещаешь взять иной раз эту самую флейту и этот нежнейший корнет и, к некоторому усладительному своему удовольствию, услаждая себя, поиграть. » Я сказал, что да и весьма охотно из любви к нему. Все эти различные художества я с превеликим усердием принялся изучать. Бенвенуто было настолько плохо, что он стал готовиться к смерти. «Не в богатстве, не в занимаемой должности, а единственно только в доблести духа заключается благородство (Кристофоро Ландино).

Эта рана и была причиной, почему больше, чем все остальные, этот мессер Бенвеньято ругался на этот их перуджийский лад, говоря: «Клянусь господним, я хочу, чтобы Бенвеньято научил Бенвенуто, как жить».

Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728 году. Это имя не первого ранга.

Рассвирепел епископ и угрозы и препирательства были великие. Рассуждения, медитации играют здесь небольшую и скорее орнаментальную роль. Оба они свалились наземь, а Бакьякка, со спущенными штанами, вопил и убегал. Но принятых мер оказывается недостаточно и тогда король советует Челлини: «Поступите по вашему обычаю» Исход этой распри решает уже упомянутый длинный кинжал Челлини Таковы нравы.

Но вот, пришёл «распутный» художник, коснулся камня своим несложным резцом и сотворил из булыжника — чудо. И тут удар шпаги пришелся сказанному Луиджи в плечо а так как этого бедного юношу эти мерзкие сатиры всего обжелезили кольчугами всякими такими вещами, то удар получился превеликий и шпага, повернув, попала в нос и в рот сказанной Пантасилее. Пока же начну о том, как Богу было угодно, чтобы я родился. Эти молодые люди, которые тут же присутствовали, хотели знать, что это письмо содержит вот таким образом я, насколько мог лучше, его утаил затем я написал сказанному маэстро Якопо, прося его, чтобы он, ни ради хорошего, ни ради худого, никоим образом мне не писал.

В это время проходил по улице отец этого моего ученика, каковой был врачом кардинала Якоаччи и жил у него на жалованье и ученик этот и сказал отцу: «Зайдите, отец, посмотреть Бенвенуто, которому нездоровится немного и, он лежит». У этого юноши была под накидкой чудесная шпага и отличнейшая кольчуга и когда они пришли ко мне, мой отважный отец рассказал мне, как обстоит дело и что ему сказали господа Совет затем он поцеловал меня в лоб и в оба глаза сердечно меня благословил, говоря так: «Сила божья тебе да поможет».

Вот таким образом во Франции у Челлини сразу возникает ряд процессов с соседями, с натурщицей и т. д. По существу, Челлини уже достаточно аполитичен. «Жизнеописание» Челлини принадлежит к той разновидности мемуарной литературы, где личность автора, вынесенная на первый план, господствует над всем повествованием и больше всего приковывает к себе внимание. Я сказал, что родился свободным и таким же свободным хочу и жить и что на него жаловаться нельзя а на меня и того меньше, так как мне по условию причитается еще несколько скудо и, как вольный работник, я хочу идти, куда мне нравится, раз я знаю, что никому не причиняю ущерба. Бурная политическая жизнь итальянских городов-синьорий, как известно, послужила прологом к истории буржуазного прогресса в Европе и среди итальянских городов — за Флоренцией наибольшие заслуги как за мастерской передовых идей Возрождения, недаром ее иногда называют «яйцом нового времени». Так, лишь в XIX веке доказано, что эскуриальское мраморное «Распятие» принадлежит резцу Челлини и установлено, что «венская солонка» является той самой знаменитой солонкой, которую сделал Челлини для Франциска I. Своей славой мемуары Бенвенуто Челлини не обязаны также какому-то исключительному богатству исторических свидетельств или точности в их передаче. Разве в этих строках не запечатлен идеал «многосторонности» целой эпохи.

Как-никак, я нечаянно задал ему большого страха. Фортификация и зодчество.

Это темперамент неукротимый, неуемный и буйный. Он так рассердился на те слова, которые ему сказал его учитель, что сказал, что со мной незнаком и не знает, кто я такой тогда я, возмущенный такими речами, сказал ему: «О Джаннотто, когда-то мой близкий друг, с которым мы бывали там-то и там-то и рисовали и ели и пили и ночевали на твоей даче, мне нет нужды, чтобы ты свидетельствовал обо мне этому честному человеку, твоему учителю, так как я надеюсь, что руки у меня таковы, что и без твоей помощи скажут, кто я такой».

Но только предупреждаю тебя об одном: что, если ты имел соитие, ты не жилец».

Еще Петрарка писал, что «кровь всегда одного цвета. Когда настала ночь и враги вступили в Рим, мы, которые были в замке, особенно я, который всегда любил видеть новое, стоял и смотрел на эту неописуемую новизну и пожар те, кто был в любом другом месте, кроме замка, не могли этого ни видеть, ни вообразить. Тем временем я домогался, через посредство одного ученика Раффаэлло да Урбино, живописца, чтобы епископ Саламанка заказал мне большую вазу для воды, так называемую «аккуеречча», которые служат для буфетов и ставятся на них для украшения.

Но автор «Персея» живет уже в период заката этой культуры. Так же и этот новый мой учитель сказал несколько слов, говоря, что он меня не звал и что я сделаю ему удовольствие, если вернусь к Фиренцуоле. Жить для него значит действовать.

Уже наступила ночь и тьма, а римские ворота не запирались. Две сохранившиеся модели «Персея» — бронзовая и восковая, — в особенности последняя, производят благодаря малому размеру и простоте позы лучшее впечатление, чем сама статуя.

Благородная римская дама тогда сказала: «Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом». Лишь в 1931 году «Academia» выпустила образцовое издание «Жизнеописания». Эти тяжбы приводят его в отчаяние. Но художественный такт удержал гуманиста Варки от «подскабливания» и «подправки» неправильного, но сильного языка Челлини, что неизбежно повлекло бы за собой обеднение стиля автобиографии. Разные виды многогранного ювелирного мастерства, резьба печатей и медалей, чеканка монет. Тем временем я снес свою работу к сказанной благородной даме мадонне Порции, каковая, весьма дивясь, сказала мне, что я далеко превзошел данное ей обещание и потом добавила, говоря мне, чтобы я потребовал за свои труды все, что мне угодно, так как она считает, что я заслужил столько, что если бы она подарила мне замок, то и то она бы считала, что едва ли меня удовлетворила но так как этого она сделать не может, то она сказала, смеясь, чтобы я потребовал того, что она может сделать. В 13 лет у будущего скульптора появился интерес к ювелирному делу.

И я, чтобы не лишать их такой славы, молчал и восхищенно ими любовался. На что сказанный синьор мне ответил: «Не теряй времени, Бенвенуто во-первых, не может быть, чтобы так, как она стоит, ветер от пушки ее свалил но если бы даже она свалилась, а там внизу стоял сам папа, беда была бы не так велика, как тебе кажется стреляй же, стреляй. » Я, не раздумывая больше, выпалил в самое солнце, как и обещал, точь-в-точь. Бенвенуто Челлини был прощён и провозглашён возлюбленным сыном церкви. Челлини вручают повестки — и вот он в зале суда.

Все те лица, которые были при этом, радостно его спрашивали, какое ему дать имя. По этой причине я играл много больше, нежели то делал прежде. При том многоцветный камень был использован самым изобретательным образом. Когда, наконец, Челлини вернулся, то его встретили бранью: «О, эти художники. Но это стремление руководило им больше в молодости.

Челлини покинул темницу только в декабре 1539 года. Но там уже давно поселился прево (верховный судья), который отказывается подчиниться приказанию короля. Это неминуемо вызовет с его стороны град упреков, саркастических стрел, язвительных оскорблений. «Гораздо больше горжусь тем, что, родясь простым, положил своему дому некоторое почтенное начало, чем если бы я был рожден от высокого рода». Тело «Персея», наполненное жизненной мощью, противостоит статике распластанной, безжизненной Медузы. Этот выстрел причинил врагам столь великий вред, что они готовы были покинуть дом. Имя ему было Франческо, сын Филиппо и внук Фра Филиппо, превосходнейшего живописца.

Но из замечательных творений Челлини почти ничего не сохранилось.

Заболев в Мантуе лихорадкой, он в раздражении громко «проклинал Мантую и того, кто ей хозяин» и вызвал гнев герцога («но в гневе, — замечает Челлини, — мы были равны»). Ее спросила та женщина, которую привел с собой Юлио, не нездоровится ли ей. Игра на флейте и корнете, которой он впервые обратил на себя внимание папы Климента VII. Но чтобы эти дела не отнимали у меня места для рассказа о делах большей важности, я коснусь их вкратце.

И так мессер Бенвеньято обещал, что суд римского губернатора не будет меня беспокоить. Как мы дальше увидим, это в значительной мере определило биографию Челлини, его непоседливый образ жизни, его судьбу, в которой он наивно усматривает влияние «зловредных звезд». Колотушек им, видно, при вспыльчивом нраве маэстро достается во время работы немало (а рука у него тяжелая. ), но это тоже в духе обычая. Так мы находим и так полагаем, что происходим от доблестного человека. Над «Персеем», например, он работал девять лет, давая при этом пищу злословию соперников и завистников, утверждавших, что он, золотых дел мастер, не справится с таким большим скульптурным замыслом.

А во Франции несколько другие порядки, чем в итальянских городах. С этой медалью приключился такой же случай, как и с вазой Саламанки.

Я их оценил в восемьсот скудо. На что я сказал: «Мой Тассо, вот ворота, которых ни ты, ни я не заметили и раз уж я здесь, то мне кажется, что я сделал полдороги». Хоть я ему и обещал послушаться, он рассудил, как человек умный, что если явится синьор Орацио, то, как потому, что я ему обещал и по иным причинам, я никак не смогу преминуть, чтобы не предаться воинским делам и вот он ловким способом задумал удалить меня из Флоренции, говоря так: «О дорогой мой сын, чума здесь неописуемая, великая и мне все время кажется, что ты вот-вот вернешься с нею домой я помню, что когда я был еще молодым человеком, я отправился в Мантуу, в каковом городе я был весьма обласкан и там я прожил несколько лёт я тебя прошу и приказываю тебе, чтобы, ради любви ко мне и лучше сегодня, чем завтра, ты отсюда убрался и отправился туда». Гиперболический стиль Челлини страстный и восторженный: его фантастика неотделима от его чувства жизни, от эстетики «фантастического реализма» его эпохи, питавшей повышенный интерес к идеализированным сказочным приключениям (рыцарские поэмы Боярдо и Ариосто в Италии, роман Рабле о великанах во Франции).

Не проходило дня, чтобы я не убил кого-нибудь из врагов с воли. 1562, Эскориал). Подсвечники эти были богато отделаны, насколько требуется для такого рода работы. Потомство охотно приписывало Челлини все шедевры ювелирного искусства.

Но я не подымал головы, чтобы на него взглянуть и не отвечал ему ни слова. Мой отец очень рассердился и считал, что они учинили ему великую обиду. Он тотчас же сказал: «Я тот самый».

В глазах Челлини талант и гений выше всякого герцогского титула или кардинальского сана. В отношениях с помощниками и слугами он верен традиции «доброго старого времени»: с Феличе (в Риме), с Асканио (в Париже) он обращается как с родными детьми. На это он мне говорил: «Так, значит, ты не любишь играть. » На что я говорил, что нет, так как это казалось мне искусством гораздо более низким, чем то, которое у меня было в душе.

Такова была сила этой полыни, что она сразу вернула мне потерянные силы. В эту пору я много развлекался музыкой и такими удовольствиями, подобными ей. Кстати, золотая солонка ФранцискаI — единственный дошедший до нас шедевр Челлини-ювелира.

Скажу при этом только о некоторых примечательных и более редких вещах. На это Фиренцуола сказал: «Я у тебя просить тебя не желаю и ты ни за чем больше ко мне не показывайся». Так я отправился во Флоренцию с несколькими другими товарищами.

Было мне тогда ровно девятнадцать лет, так же, как и столетию. В последующие годы Бенвенуто занимался обработкой мрамора («Венера и Амур», «Нарцисс», «Аполлон с Гиацинтом», «Ганимед») и изготовлением различных предметов роскоши. Каковому синьору я сказал: «Я берусь попасть в самое это солнце» но только что вот бочка, полная камней, которая была тут же рядом с жерлом сказанной пушки, так сила огня и этого ветра, который подымает пушка, сбросит ее вниз.

Хроника доходит до 1562 года. А мой отец ему сказал: «Я утешаюсь тем, что наверняка вы этого не знаете». Так, к своему неудовольствию, я продолжал играть до пятнадцатилетнего возраста.

Это явно не его сфера. Не имея дамы сердца, скульптор погряз в беспорядочных половых связях. Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма. Мой отец очень обрадовался и ему не терпелось встретить опять того из Восьми, который его оскорбил и, встретив его, он сказал так: «Вы видите, Антонио, что это Бог знал, что станется с моим сыном, а не вы. » На что тот ответил: «Пусть только попадется нам еще раз». Жил в это время в Риме некий искуснейший перуджинец по имени Лаутицио, который работал в одном только художестве и в нем был единственным на свете.

Так он попадает в папскую тюрьму в замке Святого Ангела. У Рабле, современника Челлини, любимый герой Панург утверждает, что «человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит». Болонья, Пиза, Рим, Париж, Флоренция. Его помощники признают, что он себя показал «не человеком, а сушим великим дьяволом» и «сделал то, чего искусство не могло сделать и столько великих дел, каковых было бы слишком даже для дьявола». В различных мастерских он практиковал свое ремесло.

Здесь познается, как звезды не только направляют нас, но и принуждают. Сам папа Климент VII заказал у Челлини несколько вещей. Значение слова «вирту» для Возрождения (как и всякое богатое в своей исторической конкретности понятие) может быть только приблизительно передано современным русским словом «доблесть». На это папа сказал: «Так это сын маэстро Джованни. » Тот сказал, что это я и есть. «Таких, как я, ходит, может быть, один на свете, а таких, как ты, ходит по десять в каждую дверь», — бросает он в лицо майордому Козимо I ибо нет, кроме него, человека, который смог бы создать его «Персея». «Он же (Челлини. — Прим.

Челлини Бенвенуто в очень короткие сроки обрёл много заказчиков. Подобные заявления чередуются с обычными проклятиями власти денег и заключают в себе существенный оттенок: у этих «наемных» художников, «кондотьеров искусства», каким является и Челлини, нет внутреннего уважения к тем, кому они создают памятники своими творениями, кого они славословят в литературных посвящениях. Получив «да», он с превеликими криками поднял меня на руках, говоря: «Да здравствует синьор. Не говоря уже о побеге из замка Святого Ангела или о рукопашных схватках с врагами, где Челлини неизменно оказывается победителем ибо «никогда не знал, какого цвета бывает страх», он еще в детстве совершает подвиги, напоминающие Геркулесовы и впоследствии, ни много ни мало, вступает в прямые сношения с силами ада и неба: некромантические заклинания в Колизее и лицезрение Христа в тюрьме — «вещь величайшая, какая случалась с другими людьми» (после чего над его головой, как он сообщает, засиял нимб, как у святого).

Здесь мы сразу сталкиваемся с понятием, являющимся как бы этическим девизом всей эпохи итальянского, да, пожалуй и всего западноевропейского Ренессанса. Чем объясняются этот непоседливый образ жизни и скитания Челлини. И это показательно для наметившегося в Италии упадка общественного самосознания в век, который Микеланджело с негодованием назвал «блестящим и постыдным». На ней я отправился к живописцу Россо, каковой жил за Римом в сторону Чивитавеккьи, в одном местечке графа делльАнгвиллара, называемом Черветера и, отыскав своего Россо, каковой чрезвычайно обрадовался, я ему вот таким образом сказал: «Я приехал делать с вами то же самое, что вы делали со мной столько-то месяцев тому назад». Узнав некоторых из них, я сказал: «О дармоеды, если вы не уберетесь отсюда и если хоть один осмелится ступить на эту лестницу, то у меня здесь два заряженных фалконета, каковыми я из вас сделаю порошок и подите сказать кардиналу, что я сделал то, что мне было приказано моими начальниками и это было сделано и делается в их же, духовенства, защиту, а не в обиду им». Этот маэстро Якопо был человек очень остроумный и вел занятные и отличнейшие разговоры когда-то он работал во Флоренции и переводил рисунки для шелкоделов. Он уже на службе при дворе кардиналов и пап, герцогов и королей.

Также и эти слова дошли до ушей папы Климента, каковые подвигли его на великий смех. Благородным человек себя делает своими великолепными делами».

Тут я, узнав этого Джаннотто, обернулся к нему, чтобы заговорить так как, пока он не уехал в Рим, мы часто ходили вместе рисовать и были очень близкие приятели. А мой отец ему: «Век буду благодарить Бога, что он его вызволил». Как мы узнаем в начале «Жизнеописания» от самого автора, Челлини приступил к автобиографии в возрасте пятидесяти восьми лет, то есть в 1558 году. Перескакивая немного вперед, расскажу, как папа Климент, чтобы спасти тиары со всем множеством великих драгоценностей апостолической камеры, велел меня позвать и заперся с Кавальерино и со мною в комнате наедине.

Оказывается, что он уже успел «для своей зашиты учинить много этих самых дел». Начав работать в этой мастерской, я взялся сделать некои подсвечники для епископа. Артиллерийское искусство, к которому он, по его признанию, даже «более склонен», чем к ювелирному.

Услышав великий шум, который происходил на этом дворе внизу, добрый синьор Орацио с великой поспешностью побежал вниз а я, высунувшись наружу, там, где упала бочка, услышал некоторых, которые говорили: «Хорошо бы убить этих пушкарей». Когда я вернулся в мастерскую, у Луканьоло были в свертке деньги, полученные за вазу и, когда я вошел, он сказал: «Дай-ка сюда для сравнения плату за твою вещицу рядом с платой за мою вазу». Я принялся изучать и это искусство, хоть и находил его чрезвычайно трудным никогда не уставая от труда, который оно мне задавало, я беспрерывно старался преуспевать и учиться. Свою автобиографию «Жизнь Бенвенуто», скульптор писал, пребывая в глубокой депрессии. В этом — прогрессивная, демократическая сторона идеала «доблести».

Из чего проистекало, что множество раз я возвращался нагруженный прежирными голубями. Вот таким образом этот дворецкий не давал мне вымолвить ни слова, говоря: «Живо, живо, неси вазу». Вывеской этой гостинице служило солнце, красного цвета, намалеванное между двух окон.

Когда мы вошли в зал, первым сказанный вельможа, а я за ним, он сказал такие слова: «Да хранит вас Бог, синьоры мы к вам явились, Бенвенуто и я, каковой люблю его, как родного брата и мы готовы сделать все то, на что будет ваша воля». Челлини заключают в тюрьму, где его долго держат как человека опасного. Не только «из края в край из града в град», но и от одной области искусства — к другой. Отец мой между тем писал мне очень ласково, что я должен вернуться к нему и в каждом письме напоминал мне, что я не должен терять эту музыку, которой он с таким трудом меня обучил. Во всех этих суждениях мы узнаем традицию флорентийской культуры, ее антифеодальные идеи.

Восковая модель будущего «Персея» вышла великолепно.

Челлини Бенвенуто появился на свет в 1500 году во Флоренции. И вот, учинив мне здоровый разнос, они послали нас к секретарю я же, бурча, все время говорил: «Это была пощечина, а не кулак», так что Совет продолжал смеяться. Резко оборвав свои гневные филиппики, папа долго и внимательно разглядывал вещь. Тогда, поняв, что он употребил глупые слова, он тут же мне сказал: «Так как они настолько свежие, что еще не смердят и так как помощь поспела вовремя, то ты не так уж пугайся, так как я надеюсь во всяком случае тебя вылечить».

Служитель этот пришел в такую ярость, что, показывая вид, что одной рукой он берется за шпагу, а другой намеревался и силился вломиться в мастерскую, в чем я ему немедленно воспрепятствовал оружием, сопровождаемым многими резкими словами, говоря ему: «Я не желаю ее тебе отдавать и ступай сказать монсиньору, твоему хозяину, что я желаю деньги за свои труды, прежде чем она выйдет из этой мастерской». В это время приехал во Флоренцию один ваятель, которого звали Пьеро Торриджани, каковой прибыл из Англии, где он прожил много лет и так как он был очень дружен с этим моим учителем, то каждый день приходил к нему и, увидев мои рисунки и мои работы, сказал: «Я приехал во Флоренцию, чтобы набрать как можно больше молодых людей так как имея исполнить большую работу для моего короля, я хочу себе в помощь своих же флорентинцев а так как твой способ работать и твои рисунки скорее ваятеля, нежели золотых дел мастера, то, благо мне предстоят большие работы из бронзы, я в одно и тоже время сделаю тебя и искусным и богатым».

Это в высокой мере пристрастный и эмоциональный стиль человека, который прошел жизненный путь в борьбе с врагами и завистниками, в борьбе с самой судьбой, как бы руководствуясь надписью на одной из своих медалей: «Fortunam virtute devicit» — «Доблестью судьбу победил». Скорее наоборот. Эти слова до того их устрашили, что ни один не двинулся на помощь двоюродному брату. Ему легко прощают убийства, но не строптивость и дерзкую независимость.

Тотчас же он пришпорил конька, на котором сидел и во весь опор поскакал прочь. Так решили, такое имя дало мне святое крещение и так я и живу с помощью божьей. Варки и Вазари с похвалой отзывались о его таланте ювелира. Этот идеал великих дел предполагает натуры цельные и решительные. Пока они были целы, они были школой всему свету. Как-то раз среди прочих папа разгуливал по круглой башне и увидел в Прати испанского полковника, какового он узнал по некоторым приметам, так как тот когда-то состоял у него на службе и, рассматривая его, он о нем разговаривал.

Когда я вошел, рядом со мной был мой Паулино с серебряной вазой. Те, кто остался стоять, усердствовали как могли, колотя меня в две руки молотками, палками и наковальнями и так как Господь иной раз милосердно вступается, то он сделал так, что ни они мне, ни я им не причинили ни малейшего вреда. Архитектурное, скульптурное и ювелирное мастерство художника достигло в работе над «Персеем» своей вершины. Я продолжал весь этот день когда настал вечер, в то время как войско вступало в Рим через Трастевере, папа Климент, поставив начальником над всеми пушкарями Некоего римского вельможу, какового звали мессер Антонио Санта Кроче, этот вельможа первым делом подошел ко мне, учиняя мне ласки он поместил меня с пятью чудесными орудиями на самом возвышенном месте замка, которое и называется «у Ангела» и это место обходит весь замок кругом и смотрит и в сторону Прати и в сторону Рима он дал мне под начало сколько нужно людей, которыми я бы мог командовать, чтобы помогать мне ворочать мои орудия и, велев выдать мне плату вперед, отпустил мне хлеба и немного вина и затем попросил меня, чтобы я как начал, так и продолжал.

«Ужасающее величие» (terribilita) и «ярость» (furore), характерные для итальянского искусства XVI века и для этики «доблести», пронизывают и образ Челлини в этом эпизоде. Мне это рассказал мессер Альберто Бендедио в Ферраре и с великой торжественностью показал мне их глиняные слепки, на что я рассмеялся и так как я молчал, то мессер Альберто Бендедио, который был человек гордый, рассердившись, мне сказал: «А, ты смеешься. Его этика сближается с «моральным индифферентизмом» Макиавелли и Челлини тогда оказывается неким «хищником в джунглях».

Дважды он перебирается во Францию, часто пробует обосноваться в Риме.

---