Берн Джонс Персей И Стигийские Нимфы
Персей и морские нимфы — Эдвард Бёрн-Джонс
В 1853 году изучал теологию в Эксетерском колледже Оксфордского университета. Конечно, манера письма Берн-Джонса ближе к Филиппо Липпи, нежели к зрелому Рафаэлю, что же касается «патины» поверх персонажей, то ее и вовсе ни у кого не было. XIX век не рассматривают как явление, типологически сходное с описанными Панофским «мини-ренессансами» и, возможно, зря. В этом смысле сэр Эдвард выступает наследником средневековых мастеров, обращавшихся (согласно Панофскому) к античности как к живой и опасной параллельной реальности, которую следует нейтрализовать чем-то христианским или, хотя бы, современным. Спрятав страшную голову в заплечную суму, он поспешил в обратный путь. Правда, в интервале между пьяными слезами Блока и картинами Поля Дельвослучилась Первая Мировая война. В классическом анализе «Менин» Веласкеса Мишель Фуко подчеркивает парадоксальность композиции, помещающей зрителя наместо королевской четы, портрет которой пишет художник.
Любопытно было бы узнать, каким предстает мир его взгляду, если этот взгляд убивает. Рафаэль сам был чист только в первую половину своей деятельности.
Берн-Джонс Персей и стигийские нимфы
Матисс придает людям не больше значения чем ковровому узору. Их целью стало стремление воспроизвести мир в памяти так, как он когда-то воспринимался». Египетская femme fatale умирала на потребу публики, пока не кончался завод пружины. Девушкой была Андромеда, дочь эфиопского царя Кефея (Цефея) и его жены Кассиопеи.
Так, в кельтских легендах границу загробного царства обозначает башня из стекла. — Нищая не должна выглядеть нищей, а ее лохмотья — рубищем. Его последователям приходилось домысливать их самостоятельно. Впрочем, она заслужила свою судьбу. Восковые фигуры, затерянные между миром живых и миром мертвых, редко вызывают приятные чувства (недаром они столь часто появляются в фильмах ужасов), а здесь аттракцион был основан на эффектном «разоблачении» тайны смерти.
Описание картины «Персей и морские нимфы»
То же самое происходит в «Портрете четы Арнольфини» Ван Эйка: выпуклое зеркало воспроизводит (с естественными искажениями) интерьер изображенной художником комнаты, демонстрируя обе стоящие фигуры со спины. Персей схватил вражеское копьё и метнул обратно – в лицо Финея.
Эрвин Панофский в «Ренессансе и ренессансах в искусстве Запада» писал о средневековых мастерах, постоянно соединявших классический сюжет с неклассической формой и наоборот. Посейдон наслал на царство Кефея наводнение и страшное морское чудовище. Напротив, дымка задумывается как часть изображения и очень важная его часть. В сущности, вся эта проблематика сводится к шпенглеровской классификации культур: античность-де знала только «здесь и сейчас», а современная европейская цивилизация легко оперирует и временем и пространством – вплоть до фантазий о машине времени и межпланетных полетах. Крылатые сандалии по воздуху быстро перенесли Персея на край света, где он увидел трех горгон.
кто автор картины персей и стигийские нимфы
В шпалерах и витражах он, как правило, выполнял человеческие фигуры, а Моррис орнаменты. Три вещие грайи были порождением морских божеств Форкия и Кето. Больше того, вXIX веке явно предпочитали заниматься мертвыми. Сестры спали, глаза их были закрыты и змеи на головах не шевелились. «Птицы падают мертвыми к его ногам и плоды земные чернеют и гниют вода источников, в которых он утолял свою жажду, становится отравленной», – так отмахивается от василиска Борхес в своей «Книге вымышленных существ».
Историзм XIX века, по словам Патрика Хаттона («История как искусство памяти»), «был основан на предположении, что человечество, когда-то получившее определенный опыт, может вновь его воссоздать. Но никто не властен избежать предназначенного судьбой. Посетителям казалось, что они попадают в самую гущу творческого процесса. За возможность всматриваться вдаль нужно заплатить нечеткостью деталей, словно и в самом деле смотришь сквозь «янтарный бинокль». Прерафаэлиты, Рескин и Моррис. Вместо картины-окна появляется зеркало-окно, разрушающее живописную плоскость, словно трехмерный предмет, наклеенный на холст в позднейших опусах футуристов (с той только разницей, что зеркало и объемный коллаж разнонаправлены относительно плоскости изображения).
Персей и морские нимфы, Эдуард Бёрн-Джонс
Добудь для меня голову Медузы-горгоны. Возможно, таков был их социальный заказ: приблизив, выдать желаемое за действительное, век Виктории за век Августа.
В течение 1870-х Бёрн-Джонс почти не выставлял своих работ, переживая остро-враждебные нападки прессы и страстный роман (описанный как «эмоциональная кульминация его жизни»10) с греческой моделью Марией Замбако, закончившийся её попыткой совершить самоубийство, бросившись в канал Регента1011. Книга вышла в год смерти Уильяма Морриса, через два года со смертью Берн-Джонса. Любопытно, что Филиппо Маринетти заговаривает о«металлизации человеческого тела» в связи с захватом Италией Абиссинии (1936), а младший футурист Эрнесто Микаэллес, выступавший под псевдонимом Тайят, пишет картину «Великий кормчий» (Il Grande Nocchiere), где изображает Муссолини в виде некоего Голема или киборга, как раз в год начала Второй мировой войны. Персей взмахнул своим острым, подобным серпу, ножом и отсек Горгоне голову.
Здесьже мы видим полностью бронзовый интерьер. В 1860 году пара поженилась.
Картина Персей и морские нимфы – Эдвард Бёрн-Джонс
Еще интереснее образ киборга или робота — соответственно, механизированного человека или полностью механического симулякра человеческого существа, как в знаменитом «Метрополисе» Фрица Ланга. Череп в свою очередь есть предвестие будущего, но сводящееся к плоской дидактике в духе «все там будем».
(Впрочем, в некоторых вариантах мифа говорится, что Диктис был братом Полидекта, а жизнь рыбака вел просто из прихоти. ) Персей с женой и матерью решил вернуться в Аргос, на родину. Это было сигналом к битве. В душе Персея возникла любовь к ней.
Эрнст Гомбрих некогда посвятил целую статью темному лаку старых мастеров.
Он не смог обмануть судьбу и погиб от руки своего внука. Сюжет «Леди Шалотт» был, к сожалению, обойден вниманием Берн-Джонса, а это значит, что адекватного воплощения средствами живописи он так и не получил. Репрезентация рухнула, а ее обломки затерялись в сумерках сепии.
В конце концов Бёрн-Джонсы, как и Моррисы, остались вместе, но Джорджи и Моррис были близки до конца жизни12. Ведь ты даже не знаешь, где тот край, в котором обитает Медуза-горгона. Если это и было неким ренессансом, то ренессансом всего прошлого, а такая затея, конечно же, не могла закончиться успехом (хотя и поражение при таком масштабе замыслов более чем почетно). «Скорее, — с улыбкой замечает Итало Кальвино («Таверна скрестившихся судеб»), — можно говорить о психологии дракона с его яростными корчами: побежденному, врагу, чудовищу свойствен пафос и не снившийся герою-победителю (или последний очень постарался его скрыть).
- Картины — Бёрн-Джонс, сэр Эдвард
- Бёрн-Джонс ЭдвардКартины и биография
- Сцена из балета «Спящая красавица»
- МИФЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИв полотнах великих художников
- Бёрн-Джонс (-) Эдуард Коли (1833-1898) – английский художник
С точки зрения формы, т. е. Вот в этом-то все и дело — поясняет Некрасова. Его нищенка выглядит не уличной девкой, а светлым ангелом, отрешенным от всего земного (и облаченным к тому же в дизайнерское кожаное платье) и вовсе не проявляет вульгарных повадок Элизы Дулитл («Я девушка честная. »).
По крайней мере, ее грудь и живот снимались, обнаруживая детально воспроизведенные внутренние органы. Юноша склонился перед Афиной и попросил указать ему дорогу. Она училась на художницу и была сестрой старого школьного друга Бёрн-Джонса. Вкратце они сводятся к следующему. Бёрн-Джонс Эдуард Коли (Burne-Jones), английский художник, рисовальщик, мастер декоративно-прикладного искусства.
У него была единственная дочь, прекрасная Даная. Как говорит в «Новом Ренессансе» В. В. Теория их была такова: Искусство было чисто только до Рафаэля. Некоторое время спустя в Аргосе проходили спортивные игры. Роже Кайюа, посвятивший старинным анатомическим атласам многие страницы своей книги «В глубь фантастического», почему-то прошел мимо анатомических моделей XVIII — начала XIX века, в которых черты живого и неживого сочетались не менее парадоксально, но куда более наглядно. Когда же все стало происходить наоборот, тогда и началась психология».
Моделью для такого рода представления реальности является сновидение, греза или видение». Джорджиана занялась созданием гравюр по дереву и подружилась с Джордж Элиот. Персей разыскал грай, сидевших на тронах у подножья западных гор.
- Презентация на тему Дар предвосхищения
- Краткое содержание мифа о Персее
- ПРЕРАФАЭЛИТЫ: СЕРИЯ «ПЕРСЕЙ» БРН-ДЖОНСА
- Презентация по искусству в 9 классе на тему "Дар предвосхищения"
- Дар предвосхищения доклад по теме Философия
- Художественно-исторический музей Арт-Рисунок
- Миф о Персее – краткое содержание
- Более подробное изложение мифа о Персее
Этим стариком оказался царь Акрисий. Перевернув этот трюизм, мы получаем смертоносного василиска. Георгием – но она здесь выглядит слишком уж кощунственной. Оракул предсказал Акризию, что он погибнет от руки своего внука, сына Данаи.
А ведь в старинной балладе — первый приказ короля: Thou shalt go shift thee cleane. В XIX веке Миф о Персее имеет различные толкования. Представитель младшего поколения прерафаэлитов. История ли это извержения человеческой энергии во внешний мир, дневник ли интроверта. ». Заточенная в подземелье Даная – это земля, скованная зимней стужей.
- Перси Джексон и ОлимпийцыПравить
(Е. А. Примерно так мог бы выглядеть дворец Мидаса, только там везде было бы золото. Это пророчество касалось одного из будущих подвигов Геракла. Жизнь как важное эмерджентное (т. е.
Что, как не сближение (и противопоставление) плоти и металла демонстрируют современные красотки жанра pin-up, восседающие на мотоциклах особенно брутального вида или расположившиеся в автомобилях (а чаще — рядом с ними). Художники своими руками делали мебель, ковры, занавески, витражи и даже дверные ручки. Подобного эффекта нельзя было бы добиться простым перемещением сюжета (сколь смехотворна эта перспектива. ) в современные художнику реалии. Некоторое время спустя можно обнаружить, что печальная и кажущаяся спящей Горгона оказывается двойником Андромеды, в лице которой читается крайняя степень простодушия и непонимание происходящего, будто бы она только что проснулась от летаргического сна, как спящая красавица с картины Берн-Джонса «Шиповник» (The Briar Rose, 1884 – 1890).
Путь Берн-Джонса, как всегда, не совпадает с тем, что ему навязывают комментаторы. Эдуард Берн-Джонс работал в декоративно-прикладном искусстве в так называемой мастерской Красный дом Уильяма Морриса в Кенте, спроектированном в 1859 Филиппом Спикменом Уэббом по типу английского деревенского коттеджа из красного кирпича с окнами, различными по форме (квадратными, прямоугольными, круглыми), в некоторых стояли витражи, стены жилища опутывая, столь любимые прерафаэлитами вьющиеся растения. Интересно было бы выяснить, прекращала ли она дышать во время этой жуткой процедуры. Напрашивается аналогия не с фотографическим «рыбьим глазом», а, скорее, с янтарной подзорной трубой, вынесенной в заголовок сказки Филипа Пулмана. Возможно, ключ к разгадке изображенного заключен в рассуждениях Михаила Ямпольского (из книги «Ткач и визионер»), посвященных репрезентации.
Именами Персея и Андромеды названы два созвездия. Сам Берн-Джонс изобразил погруженного в себя св. Началась жестокая, кровавая схватка.
Так, в портрете дочери (1885 – 1886) плечи и голова сидящей фигуры отражаются в выпуклом зеркале, что дополняет впечатление отчужденности, рождаемое взглядом модели, устремленным в никуда. Впрочем, этого мы уже не узнаем. Чаще всего художник ищет эпизод историю, которые так или иначе оправдали бы их встречу. Для Альма-Тадемы и его эпигонов изображаемое прошлое мертво и статично.
Подобное стирание границ уже встречалось у ранних прерафаэлитов исходивших из абсолютно других предпосылок: насыщенные цвета, жесткие контуры и отсутствие воздушной перспективы были нужны им для точной передачи «реальности». Более поздний пласт мифа о Персее сложился в классическую эпоху. Берн-Джонс, вышедший из той же самой школы, тем не менее, возводит преграду, некую «лунную грань» между зрителем и персонажами на картине. Для Берн-Джонса, напротив, прошлое продолжает жить и с ним необходимо вступить в личностные отношения. Кроме того изобретение фотографии окончательно подорвало культурный статус муляжей и в середине XIX века «анатомические Венеры», повторив жизненный путь других барочных курьезов, перемещаются в ярмарочные балаганы к бородатым женщинам и прочим уродам.
В любом случае, бронзовыми могут быть предметы в интерьере, а не полы и стены. Если средневековые люди (а Персей Берн-Джонса стилистически принадлежит Средневековью) ощущали приближение смерти, то они также могли знать, что в этот раз смерть точно не придет – и еще есть время строить глазки рыцарю в сверкающих доспехах. Здесь Берн-Джонс стремился к законченности и эмоциональности в трактовке лиц, несмотря на протесты Морриса, желавшего усиления декоративного начала в такого рода вещах.
Баха. С 1848 года посещает вечерние курсы в правительственной школе дизайна8.
Атлант отказал Персею в гостеприимстве и грубо потребовал от него убраться восвояси. Упомянутые выше салонные викторианцы (а также многочисленные их подражатели) не предполагали никакой границы между собой и изображаемым, точнее – между зрителем и изображенным на картине золотым веком. Уильям Хольман Хант, оставивший лучшее графическое изображение Леди Шалотт (1857), которое затем долго (целых двадцать лет) переделывал в не слишком удачное живописное полотно, задним числом трактует этот персонаж как аллегорию души, погруженной в аскезу и незамедлительно наказанной, стоило только ей проявить влечение ктак называемым простым радостям жизни.
Если же считать картину изображением событий в какой-то мере (в каком-либо из возможных миров) реальных, то единственным способом объяснить странную отрешенность героев Берн-Джонса или, скорее их поглощенность чем-то иным, неуместную, казалось бы, на пороге смерти, заключается в предельной мифологизации и так уже мифологичного Филиппа Арьеса («Человек перед лицом смерти»). Быть может, «Любовь среди руин» — и не лучшая картина Берн-Джонса, но она далеко не случайна. Конь у святого воина — словно гипсовый (впрочем, как и в «Битве при Сан-Романо»), за спиной св.
То же самое происходит в «Портрете четы Арнольфини» Ван Эйка: выпуклое зеркало воспроизводит (с естественными искажениями) интерьер изображенной художником комнаты, демонстрируя обе стоящие фигуры со спины. Не обращают внимания и на то, что именно он в своих мифологических композициях воскресил забытый со времен ученичества Рафаэля символический «мировой пейзаж», составляющий фон живописных полотен художников раннего Ренессанса (а не только Северного Возрождения, как считал Отто Бенеш). Персей, наделенный силой и ловкостью, принял участие в метании диска. (Любопытно было бы в этой связи проследить происхождение идеи Янтарной комнаты). А если наоборот. Местожительство этих нимф знали лишь сестры горгон – мрачные лебедеподобные грайи (олицетворения старости), у которых на троих был всего один глаз и один зуб. Уильям Моррис и Эвард Берн-Джонс принимают решение отказаться от богословия ради живописи.
Здесь показаны, с одной стороны, крайняя хрупкость и соблазн, с другой — могучая сила и невозможность поддаться предложенному искушению именно из-за железного облачения, которое символизирует мощь и одновременно препятствует объятиям. Ларь плавал по волнам, пока возле острова Сириф его не выловил рыбак по имени Диктис. (Более того, шкафы, где эти скелеты находятся, они держат запертыми на ключ). Сам Иисус, по-видимому, ничего не рассказывал об обстоятельствах своего рождения. В этом, по всей вероятности и состояла эволюция живописи. Можно вспомнить, что нежить не отражается в зеркале – т. е.
(Точно так же была функциональна должность византийского императора, о чем писал С. С. Грайи, покоренные его обходительностью, не подозревая никакого подвоха, разрешили. Так, рафаэлевское «Преображение» фиксирует две сцены, никак не связанные между собою: возносящегося на небеса Христа (видение) и апостолов, сгрудившихся вокруг бесноватого в безуспешных, по-видимому, попытках его исцелить (реальность). Никаких пояснений не предполагается: перед нами всего лишь две фигуры, выхваченные из темноты.
Надеюсь, король сохранил старое платье и иногда смотрит на него. Между тем Полидект, уверенный, что Персей погиб, преследовал Данаю столь настойчиво, что ей пришлось искать убежища в храме, у алтаря. Сюжет «Леди Шалотт» был, к сожалению, обойден вниманием Берн-Джонса, а это значит, что адекватного воплощения средствами живописи он так и не получил. Художник Джон Бидлейк из «Контрапункта» Олдоса Хаксли издеваясь над Берн-Джонсом, говорит, что он писал свои картины с томными девушками так, будто бы ни разу не видел голого зада.
Во многом Берн-Джонс предвосхитил сюрреалистов XX века: так, городские здания на заднем плане «Скалы судьбы» ( The Rock of Doom, 1884 – 1885) напоминают пустынные ведуты Джорджо Де Кирико, а конь с картины «Ланселот, спящий у часовни Святого Грааля» ( The Dream of Launcelot at the Chapel of San Graal, 1895 – 1896) – нечто из Сальвадора Дали. Те пожаловались на это оскорбление морскому богу Посейдону. Персею помог и бог Гермес. Так известная картина Паоло Уччелло (1460) на эту тему как будто подразумевает ироническую трактовку священного сюжета.
Примерно то же самое полувеком позднее сделает Магритт в «Портрете Эдварда Джеймса» (1937), где обращенные к зрителю спина и затылок портретируемого дублируются в зеркале, – но насколько грубее выглядит Магритт рядом с Берн-Джонсом. Пришедшие им на смену «титаны Возрождения» впервые смогли окинуть греко-римскую культуру единым взглядом – но только за счет ее музеефикации, что стало возможным в результате окончательной утраты ею жизненных сил. Новый образ жизни привлекал людей в мастерскую Морриса.
Декоративно- изощренные композиции Бёрн-Джонса на религиозные и легендарные сюжеты (Золотая лестница, 1876-80, Король Кофетуа и нищенка, 1880-84, Любовь среди развалин, 1893, – все в Галлерее Тейт, Лондон) отличаются несколько манерным, гибким линейным ритмом, тяготением к орнаментальности, чертами романтичной взволнованности и идеализации. Все эти изображения лишний раз подтверждают тот факт, что символическая граница живого и неживого (а также жизни и смерти) передвигалась в европейской культуре не единожды. Честертон, на вопрос о том, куда идет человечество, ответил, что все зависит от его (человечества) собственных усилий. Медуза в зеркале не только не опасна (в чем художник пока еще следует мифу), но и показывает свой истинный лик. не принадлежит к миру живых. М., 1975, с. 198). По словам Морриса, строители XIII века клали кирпичи не так, как их собратья сто или двести лет спустя, а уж его современники, пользующиеся остро отточенными орудиями из закаленной стали, тем самым на каждом камне расписываются «сделано во времена Виктории и Альберта».
Царь Кефей обратился к прорицателям за советом, как избавиться от напасти. В 1856 Бёрн-Джонс обручился с Джорджианой (Джорджи) Макдональд (1840—1920), одной из сестёр Макдональд. Сестры были похожи друг на друга и Персей растерялся, не зная, которая же из них Медуза.
«Птицы падают мертвыми к его ногам и плоды земные чернеют и гниют вода источников, в которых он утолял свою жажду, становится отравленной», — так отмахивается от василиска Борхес в своей «Книге вымышленных существ». Эта патина столь примечательна, что заслуживает отдельного исследования. Перевернув этот трюизм, мы получаем смертоносного василиска.
Но есть еще пирсинг: здесь плоть и сверкающий (как правило) металл приближены друг к другу на минимально возможное расстояние. Он приютил несчастную мать с сыном и Персей стал расти в рыбачьей хижине. Так на картине Лукаса Кранаха, где представлен Суд Париса (1530), троянский царевич, стоящий между тремя обнаженными богинями, облачен в богатые черные доспехи с инкрустацией. Старухи исполнили его желание и Персей, вернув им зуб и глаз, отправился к жилищу лесных нимф.
Он вручил юноше адамантовый серп, которым и следовало отрезать голову Медузы. И все-таки в ХХ веке были найдены еще более откровенные способы сопоставления тела и металла, тем более что металл означает уже не столько оружие, сколько техносферу, ставшую второй природой и описываемую в квази-биологических терминах, как, например, в«Совершенстве техники» (1939) Фридриха-Георга Юнгера. Те уже ждали юного героя. Правда и чертеж не есть репрезентация, но он прописался по научно-техническому ведомству.
Реальность иизображение меняются местами впространстве – какеслибы актеры втеатре вдруг оказались среди зрителей (и не случайно актер барочного театра обращается в зрительный зал, а не к партнеру по сцене). И сказка о Спящей Красавице и миф о спасении Андромеды, прежде всего, посвящены времени. Некрасова. Напрашивается параллель с еще одним убийцей драконов — св. «Музыку я разъял, как труп», говорит пушкинский Сальери и это высказывание кажется синонимичным его пресловутой (и ничем, вроде бы, вне контекста не скомпрометированной) поверке гармонии алгеброй.
Уильям Хольман Хант, оставивший лучшее графическое изображение Леди Шалотт (1857), которое затем долго (целых двадцать лет) переделывал в не слишком удачное живописное полотно, задним числом трактует этот персонаж как аллегорию души, погруженной в аскезу и незамедлительно наказанной, стоило только ей проявить влечение к так называемым простым радостям жизни. Романтизм в английской живописи. Они учились ткать, делать посуду, набивать рисунок на ткани. Утешением для несогласных может служить то, что она была не одинока на этом поприще. Но если в 1907 году музей восковых фигур мог вызвать «у пьяного поэта — слезы, у пьяной проститутки — смех», то совсем скоро французские сюрреалисты начнут превозносить книжки о Фантомасе, а их бельгийские собратья — восхищаться восковыми анатомическими манекенами.
Прельстившись красотой Данаи, он стал ее преследовать. Персей полетел дальше на восток, через Ливийскую пустыню. Восковые экорше и«Венеры» создавались с серьезной целью – быть наглядными пособиями, более информативными, чем плоские черно-белые гравюры и более изящными, чем настоящие трупы, которые приходится кромсать ножиком. Лицо на таких портретах выступает как маска, скрывающая череп.
К Моррису присоединяются его верные друзья Филип Уэбб, Россетти и Берн-Джонс. Сразу перед этим Китс говорит о Руфи в чужом краю – и тут же молниеносным прыжком оказывается среди брызг соленой пены на скалах Северного моря. Почему-то создателям всех этих впечатляющих моделей, равно как и иллюстраторам анатомических трактатов, о которых столь красочно пишет Кайюа, не приходила в голову очевидная мысль, что разъятие живого тела, не ощущающего боли, но сохраняющего при этом (судя по выражению лица и общей позе) ясное сознание, должно производить более жуткое впечатление, нежели разделка хладного трупа, которому уже все равно. Кроме того, отражение в фонтане (o er a fount he held it) ясно показывает, что девушка смотрит вовсе не на смертоносную, хоть и мертвую голову, а на своего спасителя.
Древнейший пласт мифа, вероятнее всего, отражает процессы, происходящие в природе. После этого остается лишь сесть в погребальную ладью и спеть прощальную песню. Вместе с человеком затуманивается и связность мира.
Ты уже взрослый, Персей, подвиг тебе по силам. К 1930-м же годам область «мертвого», подлежащего научному изучению и технологическому регулированию, значительно расширилась, вобрав в себя и общество и индивида и его несовершенный, слишком человеческий, организм. В классическом анализе «Менин» Веласкеса Мишель Фуко подчеркивает парадоксальность композиции, помещающей зрителя на место королевской четы, портрет которой пишет художник. Портреты жены и дочери воспринимаются как вариации на одну тему. Любопытно было бы узнать, каким предстает мир его взгляду, если этот взгляд убивает. Таким образом, Киплинг и Болдуин были племянниками Бёрн-Джонса).
Однако для него затемняющий слой, нанесенный поверх живописи, был лишь вспомогательным средством, способным, может быть, защитить краски от воздействия света и придать единство локальным цветовым пятнам (что маловероятно). Стремясь к возрождению духовности и наивной поэзии средневекового искусства, прибегал к стилизации форм в духе итальянского кватроченто. И сказка о Спящей Красавице и миф о спасении Андромеды, прежде всего, посвящены времени. Все эти вещи хранились у стигийских нимф.
«Уже в картине Матиаса Герунга (1500-1568) Аллегория любви, — писал он, — эти персонажи сближены и противопоставлены, с той редкой особенностью, что воин здесь изображен спящим. Богиня Фемида предсказала Атланту, что некогда сын Зевса похитит у него эти яблоки. Пролетая над Эфиопией, Персей увидел девушку, прикованную к скале на берегу моря. Живописная плоскость так же перестает быть простой геометрической условностью и, хотя картина все еще мыслится как окно, однако это в высшей степени активное окно.
Пускай сознание в трупе уже угасло, но пока он не разлагается, пока у него (якобы) растут волосы и ногти, он действительно, «скорее жив, чем мертв». Персей жил долго и счастливо, великодушно и мудро управляя своей страной.
Это была Андромеда, дочь эфиопского царя Кефея и его жены Кассиопеи. Георгия клубятся тучи, образуя некий небесный Мальстрем (или обозначая прорыв метаистории в историю. ), пейзаж состоит из пустотелой, словно шатер, скалы и газона, прорезанного мощеными дорожками, у курьезного двуногого дракона на крыльях эмблемы чуть ли не британских ВВС, а принцесса, ради которой затевалось все предприятие, держит умерщвляемое животное на поводке и сохраняет при этом спокойный и чуточку ироничный вид. Если же девушка живая, тогда композиция картины Вирца воспроизводит иконографию «портретов с черепом», о которых пишет Михаил Ямпольский в книге «Демон и лабиринт». Персей не догадывался о злом умысле Полидекта, поскольку привык почитать его как царя и охотно взялся исполнить опасное поручение. Любопытно, что при работе с техническими схемами и чертежами наличие инструментария, необходимого для их адекватного прочтения, признавалось само собой разумеющимся, в то время, как условность живописного изображения (и подготовку, необходимую просвещенному зрителю) тот же Zeitgeist стремился свести к нулю.
Бронза – материал скорее скульптуры, нежели архитектуры. Персей, сын Зевса, становится земным царем. Темный лак поверх изображения в значительной степени случаен, его может и не быть.
Островом правил царь Полидект. Персей стал царем Аргоса. Финей успел нагнуться, копьё пролетело мимо него и ранило Финеева друга. Происходит своего рода деконструкция классического мифа и классического хронотопа. Это они, стараясь проиллюстрировать средневековый сюжет, нарисовали почти диснеевскую Золушку и ее прекрасного принца. Целостный живой организм (пока он жив) всегда больше суммы своих частей – но подержать, так сказать, в руках можно лишь эту сумму, а не сущность жизни как таковой.
Особлазнительности идвусмысленности сведения вместе рыцаря и женщины в костюме Евы изящно и вместе с тем обстоятельно рассказал Роже Кайюа в книге «В глубь фантастического». Он простился с матерью и отправился в дальний путь. Ауж нимфы снарядят тебя в путь и укажут дорогу. Реальность и изображение меняются местами в пространстве – как если бы актеры в театре вдруг оказались среди зрителей (и не случайно актер барочного театра обращается в зрительный зал, а не к партнеру по сцене).
На картине «Король Кофетуа и нищенка», выдержанной в мягких кофейно-коричневых тонах (подобные оттенки встречаются на листах очень старых гербариев), сама цветовая гамма наводит на мысль, что персонажи покрыты патиной – или же это леонардовское sfumato, но только помещенное между персонажами и зрителем в попытке достичь материального воплощения времени. Наконец кубисты ХХ века низводят человека до статуса конституируемой модели. Аверинцев).
После этого остается лишь сесть в погребальную ладью и спеть прощальную песню. А посему оставим эту ниточку оборванной. Можно вспомнить, что нежить не отражается в зеркале — т. е. не принадлежит к миру живых.
Бёрн-Джонс получил начальное образование в бирмингемской школе короля Эдварда. Акризий, узнав, что вопреки всем предосторожностям у него все же появился внук, приказал посадить Данаю вместе с ребенком в большой ларь и бросить в море. У евреев мессианистские идеи настолько прочно связались с ожиданием новой звезды, что руководитель антиримского восстания в Иудее, объявивший себя мессией, стал зваться Бар-Кохба, что значит "сын звезды", первых христиан было принципиально важным верить (и уверять остальных), что их учитель – истинный Мессия, явившийся в этот мир в полном соответствии с предсказаниями пророков.
Кассиопея однажды похвасталась, что она и ее дочь красивее водных богинь нереид. Медуза в зеркале не только не опасна (в чем художник пока еще следует мифу), но и показывает свой истинный лик. Точно так же богиня любви, скопированная с хрестоматийной картины Джорджоне, становится в анатомическом театре разборной куклой. Что же касается заката анатомических моделей, то его (как и многое другое) можно списать на распространение позитивистского мышления и ослабление религиозного чувства.
Мыслители признают только один Zeitgeist – свой собственный и игнорируют все прочие. Ближе всего к этому золотые и стеклянные (а также восковые) дворцы, встречающиеся только в сказках и выбор материала в этих случаях обозначает принадлежность к некоей альтернативной реальности, к иному миру. Это, по сути, образ, который приближает нас к пониманию фуги.
// Ее же. — Пойди, отмойся. В результате этого получилась «Зловещая голова» ( The Baleful Head, 1887), находящаяся в Штуттгартской галерее – одна из самых очаровательных картин Берн-Джонса, как бы смешно и неуместно ни звучал подобный эпитет применительно к композиции, где присутствует мертвая голова Горгоны.
Тут явилась Афина и, указав на одно из спящих чудовищ, сказала: Вот Медуза. Заметим, однако, что обвинение в расчеловечивании человека можно предъявить и Энгру, жившему несколько раньше, чем Сезанн и персонажи Хаксли и любившему выстраивать помпезные натюрморты из людей или («ужели слово найдено. ») человекоподобных манекенов. В городе Аргосе правил царь Ахризий. Старшие горгоны проснулись и пустились в погоню. В страхе убежали прочь царь и царица, уводя с собой Андромеду. А если наоборот.
Намного увлекательнее представить «Кофетуа» как парафразу «Сикстинской мадонны» — иконы академизма, долженствовавшей вызывать у эстетов позднеромантической формации снисходительную иронию. Филип Арьес в своей знаменитой книге «Человек перед лицом смерти» писал о странном для нас отношении к смерти, бытовавшем в начале Нового времени: смерть мыслилась как некое состояние, растянутое во времени.