Бенвенуто Челлини Работы

Сходство между лицом Бенвенуто Челлини с фрески работы Вазари из Палаццо Веккио (см. Исследования Доктора Перро, проведенные по просьбе автора статьи, открывают глаза и на другие работы Бенвенуто Челлини. 11) и лицом Бенвенуто Челлини с фрески из Палаццо Веккио, работы Вазари (см.

Она совсем не похожа на предыдущие работы Бенвенуто Челлини. Сходство между лицом с плеча «бюста Козимо Первого Медичи» работы Бенвенуто Челлини (см. Самым знаменитым среди подобных изображений следует, наверное, признать бюст «Бенвенуто Челлини» работы Рафаэлло Романелли, установленный в центре «старого моста» («Понто Веккио») во Флоренции в 1900 году21.

Разные виды многогранного ювелирного мастерства, резьба печатей и медалей, чеканка монет. О ранней карьереЧеллини в Риме известно немного. Творческие сомнения в своих силах ему неведомы.

Эти слова ничуть не поколебали меня в моем решении, продолжая говорить ему то же самое. И так как он «по природе немного вспыльчив» — замечание это не может не вызвать улыбки у читателя, — а «распалясь», он «становится как аспид» или «как бешеный бык», то дело часто кончается худо и на его совести есть несколько убийств, хотя не видно, чтобы это его особенно тревожило. Служитель этот пришел в такую ярость, что, показывая вид, что одной рукой он берется за шпагу, а другой намеревался и силился вломиться в мастерскую, в чем я ему немедленно воспрепятствовал оружием, сопровождаемым многими резкими словами, говоря ему: «Я не желаю ее тебе отдавать и ступай сказать монсиньору, твоему хозяину, что я желаю деньги за свои труды, прежде чем она выйдет из этой мастерской». Эту эпиграмму прочла вся Флоренция.

1. Итальянский скульптор Челлини Бенвенуто: биография, творчество и интересные факты
2. Творчество великого скульптора Бенвенуто Челлини
3. Челлини Бенвенуто – талантливый итальянский скульптор
4. Челлини БенвенутоСкульптуры и биография
5. Работа: Бенвенуто Челлини ( ) 1500-1571

На что этот же самый ответил, что Бог наверняка так и судил. Законы грамматические, как и законы юридические, явно его стесняют. За ним уже установилась прочная слава, что он «всегда хочет делать наоборот», а не то, что угодно заказчику.

Мой отец послал ему свои пророческие четыре стиха. Как-никак, я нечаянно задал ему большого страха. Так я отправился во Флоренцию с несколькими другими товарищами. И если папа Климент VII, более тонкий знаток искусства — как-никак из рода Медичи. 1562, Эскориал). На русский язык «Жизнеописание» Челлини переводилось дважды, но не с оригинала, а с французского перевода, где язык книги сглажен в соответствии с нормами литературной речи. Заболев в Мантуе лихорадкой, он в раздражении громко «проклинал Мантую и того, кто ей хозяин» и вызвал гнев герцога («но в гневе, — замечает Челлини, — мы были равны»).

1. Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим
2. Бенвенуто Челлини и его «Жизнеописание»
3. История жизни Бенвенуто Челлини
4. Словари и энциклопедии на Академике

Но самым сильным ударом судьбы был арест. Такое представление о назначении человека и вся этика «доблести» связаны с безграничной верой в себя, в свои творческие силы. На ней я отправился к живописцу Россо, каковой жил за Римом в сторону Чивитавеккьи, в одном местечке графа делльАнгвиллара, называемом Черветера и, отыскав своего Россо, каковой чрезвычайно обрадовался, я ему вот таким образом сказал: «Я приехал делать с вами то же самое, что вы делали со мной столько-то месяцев тому назад».

Но я не подымал головы, чтобы на него взглянуть и не отвечал ему ни слова. Мой отец, который был истинный философ, расхаживал и сказал: «То, что Бог мне посылает, всегда мне дорого» и, развернув пелены, увидел воочию нежданного младенца мужеского пола. Первое печатное издание появилось в Неаполе в 1728 году.

Но только предупреждаю тебя об одном: что, если ты имел соитие, ты не жилец». Настолько, что он даже собирается поскорее закончить начатые работы и вернуться в Италию, «не в силах будучи ужиться со злодействами этих французов» (в устах Челлини эта жалоба звучит весьма забавно). Каковой горбунье я сказал: «Да скажи ты мне, горбунья неподобная, неужели в этом доме нет другого лица, кроме твоего. » — «Нет, будь ты неладен. » Каковой я сказал громко: «А твоего пусть не хватит и на два часа. » На этот спор вышла соседка, каковая мне сказала, что мой отец и все, сколько их было из моей семьи, умерли от чумы так как я об этом уже догадывался, то по этой причине скорбь была меньше затем она мне сказала, что в живых осталась только эта младшая моя сестра, которую звали Липерата, что ее приютила одна святая женщина, каковую звали мона Андреа деБеллаччи.

• Свежие записи Архив Друзья Личная информация
• Оставить комментарий Поделиться
• Напишите отзыв о статье Челлини, Бенвенуто
• Отрывок, характеризующий Челлини, Бенвенуто
• Челлини Бенвенуто – Жизнь Бенвенуто Челлини
• Письмо Бенвенуто Челлини к Бенедетто Варки

Тогда истерзанный сказанными колючками и вынужденный сказанными словами этого юноши, выскочив вон, я поднял шпагу громким голосом я сказал: «Всем вам конец». Причём, его отсутствие было достаточно долгим, чтобы вызвать гнев его Святейшества. Это был вьюк кирпичей.

Но богатство внутреннего содержания и значительность идей учителя обычно не под силу Челлини и поза его героя уже несколько театральна и искусственна.

1. "Жизнь Бенвенуто Челлини" как литературный

Когда я кончил рисунок, подошла другая весьма красивая благородная римская дама, которая была наверху и, спустившись вниз, спросила у сказанной мадонны Порции, что она тут делает та, улыбаясь, сказал а: «Я любуюсь на то, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил и красив». Узнав об этом, мой отец, вооружившись, отправился к нему и, в присутствии его отца, которого звали Никколайо да Вольтерра, трубач Синьории, сказал: «О Пьеро, мой дорогой ученик, очень меня печалит твоя беда но, если ты помнишь, я еще недавно тебя предупреждал и все-таки случится между твоими детьми и моими то, что я тебе сказал».

Было мне тогда ровно девятнадцать лет, так же, как и столетию. Как известно, современники восторгались его ювелирным искусством и здесь, вероятно, не было ему равных в Италии. Артиллерийское искусство, к которому он, по его признанию, даже «более склонен», чем к ювелирному.

А так как он имел некоторые познания в латинском языке, то вокруг сказанного зеркала он сделал латинский стих, который гласил: «В какую бы сторону ни вращалось колесо Фортуны, Добродетель стоит твердо». На что я сказал, что сперва спрошу у папы и тогда буду знать, что ему ответить. Так мы находим и так полагаем, что происходим от доблестного человека. Девиз своего современника Аретино «жить решительно» (vivere risolutamente) разделяет и автор «Жизнеописания».

Когда я выходил с этим маэстро Якопино, он с величайшим любопытством меня выспрашивал, что это были за потаенные и длинные разговоры, которые я имел с папой так как он спросил меня об этом больше двух раз, то я ему сказал, что не желаю этого ему говорить, так как это дела, которые его не касаются и вот таким образом пусть он меня больше об этом не спрашивает. Спустя пару лет он расстригся.

В этих словах, проникнутых гордостью плебея и чувством человеческого достоинства, звучит общий для всех гуманистов мотив учения о «доблести» и истинном благородстве. Я пошел к Санта Мариа Новелла и, сразу же натолкнувшись на брата Алессо Строцци, с, каковым я не был знаком, я этого доброго брата именем божьим попросил, чтобы он спас мне жизнь, так как я учинил великое преступление. Меньше всего это человек книжной культуры.

Как я теперь могу явиться к кардиналу. » На что сын сказал: «Куда больше, отец, стоит этот мой учитель, чем сколько есть кардиналов в Риме». Тогда она сказала, что я очень верно их оценил. В отношениях с помощниками и слугами он верен традиции «доброго старого времени»: с Феличе (в Риме), с Асканио (в Париже) он обращается как с родными детьми. Эти работы были гораздо красивее и гораздо прочнее турецких по многоразличным причинам.

Видя это, я отошел от них и относился к ним как к мошенникам и ворам. Так я и сделал. Мы оба весело посмеялись и она мне заказала еще несколько красивых и хороших работ.

Работы мои в эту пору были не особенно значительны вот таким образом рассказывать о них не стоит. Прав был Гёте, когда писал, что «Челлини обязан своей славой едва ли не больше своему слову, чем творениям» ибо «своим пером, едва ли не вернее, чем резцом, он оставил прочный памятник себе и своему искусству». Из-за своего неугомонного характера, часто приводившего к столкновениям с властями, Бенвенуто Челлини, еще не достигнув семнадцатилетнего возраста, успел побывать в Сиене, Болонье и Пизе. Это была фигура, как я сказал, выбитая в пластине на плечах у нее было небо, в виде хрустального шара, с вырезанным на нем его Зодиаком, на лапис-лазуриевом поле вместе со сказанной фигурой оно имело такой красивый вид, что это было нечто неописуемое внизу была надпись буквами, каковые гласили: «Summa tulisse juvat». Тотчас же обернувшись и видя, что он этому смеется, я так хватил его кулаком в висок, что он упал без чувств, как мертвый затем, повернувшись к его двоюродным братьям, я сказал: «Вот как поступают с такими ворами и трусами, как вы». Малое время спустя неблагодарный Пьеро от этого увечья умер.

«Не в богатстве, не в занимаемой должности, а единственно только в доблести духа заключается благородство (Кристофоро Ландино). Благородным человек себя делает своими великолепными делами». Вот таким образом он тотчас же весело мне сказал: «Мой Бенвенуто, если бы тебе пришлось иметь дело с самим Mapсом, я уверен, что ты бы вышел с честью, так как за все те годы, что я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты затеял неправую ссору». Так он ушел из его дома и оба они бурчали друг другу неистовые слова. Почему он не остается во Франции и не обретает здесь второй родины, как, например, его соперник болонец Приматиччо, декоратор дворца Фонтенбло или художник Джованбатиста Россо, не менее известный под офранцуженным именем «мэтр Ру». В эту пору я завел общение и теснейшую дружбу с одним милым юношей моих лет, который точно так же работал у золотых дел мастера.

Наконец, его наивное благочестие для XVI века уже достаточно старомодно. Я пошел и сделал все то, что было условлено с папой затем, когда миновали оба праздника, я пошел ему представиться он же, обласкав меня еще больше, чем первый раз, сказал мне: «Если бы ты приехал в Рим немного раньше, я бы дал тебе восстановить те мои две тиары, которые мы погубили в замке но так как это вещи, если не считать камней, малостоящие, то я тебя займу работой величайшей ценности, где ты сможешь показать, что ты умеешь делать это застежка для ризы, каковая делается круглой, в виде блюдца и величиной с блюдечко в треть локтя на ней я хочу, чтобы был сделан Бог-Отец полурельефом, а посередине ее я хочу приладить ту красивую грань большого алмаза, со множеством других камней величайшей ценности одну такую начал было Карадоссо, да так и не кончил эта, я хочу, чтобы была кончена скоро, так как хочу еще и сам немножко ею полюбоваться иди же и сделай красивую модельку». Жизнь Бенвенуто Челлини вел беспокойную и кочевую. Сказанный Джанъякомо в точности сказал ему мое имя.

«Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции» открывается горделивой генеалогией потомственного горожанина, род которого восходит к полулегендарным временам, когда зачинался город. Решив по тому, как, входит рука и трещит одежда, что я натворил превеликую беду и так как он от страха упал наземь, я сказал: «О предатели, сегодня тот день, когда я вас всех убью». «Гораздо больше горжусь тем, что, родясь простым, положил своему дому некоторое почтенное начало, чем если бы я был рожден от высокого рода». Образ Челлини, как и воплощенная в нем ренессансная этика «доблести», представляют своими достоинствами, как и своими пороками определенную ступень общественного сознания переходной эпохи: его завоевания и достижения и его примитивность сравнительно с позднейшим развитием. На немецкий язык книгу перевел в 1803 году сам Гёте, снабдив свой перевод очерком о Челлини и его времени.

Случилось, что, когда я стал прислушиваться, мне показалось, будто кто-то тихонько этак хихикает на улице. Имя ему было Франческо, сын Филиппо и внук Фра Филиппо, превосходнейшего живописца. Папа сказал: «Твой отец был такой добродетельный, добрый и честный человек, какой когда-либо рождался и ты у него не выродок очень мне жаль, что денег было мало но те, которые ты говоришь, что были, я тебе дарю и все тебе прощаю поведай об этом духовнику, если нет ничего больше, что бы касалось меня а потом исповедавшись и причастившись, покажись опять и благо тебе будет». Таких работ я сделал много и делать их было очень трудно.

Дважды он перебирается во Францию, часто пробует обосноваться в Риме. Но самой любимой его скульптурой, над которой он работал каждый день, был «Персей с головой Медузы». Диспропорция между высоким развитием художественной культуры и материальным упадком Италии усиливает в XVI веке стремление художников к эмиграции во Францию и другие страны. Едва Принцивалле делла Стуфа, каковой был в числе Восьми, дал мне договорить «пощечина», как он сказал: «Ты ему не пощечину дал, а ударил кулаком».

В эту пору я сделал серебряную вещицу барельефом, величиной с руку маленького ребенка. Беспокойные дороги и шумные площади, зала суда и тюремные камеры, папский двор и королевские апартаменты, но прежде всего повседневный быт художника века Возрождения в Италии, его дом и мастерская, условия его работы, зависимость от титулованных потребителей, взаимоотношения с соперниками, с товарищами по ремеслу или с учениками и натурщицами — все это хорошо запоминается читателю. Чем труднее задача, тем больше она его воодушевляет. Здесь ему иностранцу, все кажется просто поразительным. На что сказанный синьор мне ответил: «Не теряй времени, Бенвенуто во-первых, не может быть, чтобы так, как она стоит, ветер от пушки ее свалил но если бы даже она свалилась, а там внизу стоял сам папа, беда была бы не так велика, как тебе кажется стреляй же, стреляй. » Я, не раздумывая больше, выпалил в самое солнце, как и обещал, точь-в-точь. Этот выстрел причинил врагам столь великий вред, что они готовы были покинуть дом.

Все те лица, которые были при этом, радостно его спрашивали, какое ему дать имя. Когда мы пришли в Сиену, Тассо сказал, что натрудил себе ноги, что дальше идти не хочет и просил меня ссудить его деньгами, чтобы вернуться на что я сказал: «Мне тогда не хватит, чтобы идти дальше а тебе следовало подумать об этом, трогаясь из Флоренции но если это ты из-за ног решаешь не идти, то мы найдем обратную лошадь в Рим и тогда у тебя не будет повода не идти».

Подобные заявления чередуются с обычными проклятиями власти денег и заключают в себе существенный оттенок: у этих «наемных» художников, «кондотьеров искусства», каким является и Челлини, нет внутреннего уважения к тем, кому они создают памятники своими творениями, кого они славословят в литературных посвящениях. Свою автобиографию «Жизнь Бенвенуто», скульптор писал, пребывая в глубокой депрессии. Тот, видя, что не мог добиться дерзостью, принялся меня умолять, как молятся кресту, говоря мне, что если я ему ее отдам, то он сделает так, что Мне заплатят.

Я его попрекнул, говоря ему: «Раз уж вы меня сюда привели, необходимо сделать что-нибудь по-мужски» и, направив свою аркебузу туда, где я видел более густую и более тесную кучу боя, я прицелился в середину, прямо в одного, которого я видел возвышавшимся над остальными так как туман мешал мне разобрать, на коне он или пеший. Как только я вошел, меня взял капитан Паллоне деМедичи и, так как я принадлежал к людям замка, заставил меня расстаться с Лессандро что я сделал весьма против воли. Ее спросила та женщина, которую привел с собой Юлио, не нездоровится ли ей.

Как бы оно там ни было, мне сейчас о нем говорить нечего. Потомство охотно приписывало Челлини все шедевры ювелирного искусства.

и т. п. Малое время спустя ему было возвращено место флейтщика. С детства у мальчика стали проявляться способности к музыке.

Отсюда и господство в мемуарах чисто повествовательного начала. Так как окна были заперты, сказанный синьор Орацио решил, что прямо внутри этого солнца, промеж этих двух окон, расположились за столом солдаты и кутят вот таким образом он сказал мне: «Бенвенуто, если ты возьмешься попасть на локоть от этого солнца из этой твоей полупушки, я полагаю, ты сделаешь благое дело, так как там слышен великий шум, так что там, должно быть, очень важные люди». Слово «вирту» вызывает у итальянца XV–XVI веков целый комплекс представлений. Папу Павла III он, как утверждал кое-кто, назвал «разодетым снопом соломы» и тот ему в свое время это припомнил.

Да и как ему с ними ладить, если ему предлагают быть всего лишь только «исполнителем» замыслов заказчика или его советников, а это явная «придворная чепуха». Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале. Когда мы вошли в зал, первым сказанный вельможа, а я за ним, он сказал такие слова: «Да хранит вас Бог, синьоры мы к вам явились, Бенвенуто и я, каковой люблю его, как родного брата и мы готовы сделать все то, на что будет ваша воля». Мой отец очень обрадовался и ему не терпелось встретить опять того из Восьми, который его оскорбил и, встретив его, он сказал так: «Вы видите, Антонио, что это Бог знал, что станется с моим сыном, а не вы. » На что тот ответил: «Пусть только попадется нам еще раз».

«Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся». На что я сказал: «Сегодня обождите, а завтра я вам отвечу».

Его «Жизнеописание» изобилует стычками с сановными советниками двора и в уста папы Климента VII он вкладывает собственную презрительную оценку придворных: «Больше стоят сапоги Бенвенуто, чем глаза всех этих прочих тупиц». Лишь в 1518 году он вернулся во Флоренцию.

Эта рана и была причиной, почему больше, чем все остальные, этот мессер Бенвеньято ругался на этот их перуджийский лад, говоря: «Клянусь господним, я хочу, чтобы Бенвеньято научил Бенвенуто, как жить». Таким образом, «сделав из необходимости добродетель» — употребляя любимое выражение автора, — Челлини оказывается не на высоте положения как придворный художник. Не проходило дня, чтобы я не убил кого-нибудь из врагов с воли. С этой медалью приключился такой же случай, как и с вазой Саламанки. И я, чтобы не лишать их такой славы, молчал и восхищенно ими любовался. Оба они свалились наземь, а Бакьякка, со спущенными штанами, вопил и убегал.

Чем объясняются этот непоседливый образ жизни и скитания Челлини. Его помощники признают, что он себя показал «не человеком, а сушим великим дьяволом» и «сделал то, чего искусство не могло сделать и столько великих дел, каковых было бы слишком даже для дьявола». Несомненно, что о своих драках автор мемуаров рассказывает с удовольствием, не без гордости сообщая, как он один ворвался в дом к оскорбителю, где, орудуя кинжалом направо и налево, нагнал страху, как «в судный день» и вышел победителем против дюжины противников. Брат Алессо одел меня монахом и дал мне в спутники послушника.

Я сказал брату: «Иди со мной» и так мы расстались с бедным отцом и, вместо того чтобы дать нам сколько-нибудь денег, потому, что у него их не было, он дал нам свое благословение. Выпутавшись, однако же из этого, я вернулся к орудийным громам, продолжая их со всем искусством и наилучшим рвением, какие я только мог измыслить. Но это, видимо, напраслины, возводимые на художника личными врагами. Впрочем и девизом всей его жизни. Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, — бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр). Противоречие между натурой Челлини и его местом в жизни движет его биографию и определяет его «превратную и кусачую судьбу».

На этом маленьком дельце я много приобрел. Я сказал графу тот поднял тревогу фусты виднелись в море. Теперь вернемся к Пьеро Торриджани, который, с этим моим рисунком в руке, сказал так: «Этот Буонарроти и я ходили мальчишками учиться в церковь дель Кармине, в капеллу Мазаччо а так как у Буонарроти была привычка издеваться над всеми, кто рисовал, то как-то раз среди прочих, когда он мне надоел, я рассердился гораздо больше обычного и, стиснув руку, так сильно хватил его кулаком по носу, что почувствовал, как у меня хрустнули под кулаком эти кость и хрящ носовые, как если бы это была трубочка с битыми сливками и с этой моей метиной он останется, пока жив». На это он мне говорил: «Так, значит, ты не любишь играть. » На что я говорил, что нет, так как это казалось мне искусством гораздо более низким, чем то, которое у меня было в душе. Подсвечники эти были богато отделаны, насколько требуется для такого рода работы. Саламанки испанца.

Услышав великий шум, который происходил на этом дворе внизу, добрый синьор Орацио с великой поспешностью побежал вниз а я, высунувшись наружу, там, где упала бочка, услышал некоторых, которые говорили: «Хорошо бы убить этих пушкарей». Я сказал моему другу, что того, что со мной случилось, что привело меня в такое великое расстройство, этого я никоим образом не могу ему сказать я только попросил его, чтобы он взял эти вот ключи, которые я ему даю и чтобы он вернул драгоценные камни и золото такому-то и такому-то, которых он найдет у меня записанными в книжечке затем пусть возьмет мое домашнее имущество и немного присмотрит за ним с обычной своей добротой а что через несколько дней он узнает, где я. Этот умный юноша, должно быть, почти догадываясь, в чём дело, сказал мне: «Брат мой, уезжай скорее, потом напиши, а о вещах своих не думай». Я же, набравшись чуточку смелости, хоть и смешанной с чуточкой застенчивости, покраснел и сказал: «Каков бы я ни был, я всегда, мадонна, буду всецело готов вам служить».

Мой отец очень рассердился и считал, что они учинили ему великую обиду. Вдруг мне показалось, что он в ужасном обличии меня устрашает и говорит: «Если ты этого не сделаешь, тебя постигнет отцовское проклятие, а если сделаешь, то будь благословен от меня навеки». Вот таким образом во Франции у Челлини сразу возникает ряд процессов с соседями, с натурщицей и т. д. Пантасилея бросилась бегом в церковь по соседству.

Жизнеописание ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини (1500–1571)— одно из самых замечательных произведений литературы XVI века, в полной мере отражающее дух итальянского Возрождения. Среди этих экспонатов много изделий мастеров позднейших эпох или иных стран. На что я сказал: «Синьор, взойдите, но только один, а там приходите как вам будет угодно».

Бенвенуто Челлини был прощён и провозглашён возлюбленным сыном церкви. Совет Восьми осудил Бенвенуто за серьёзную драку. Вот таким образом этот дворецкий не давал мне вымолвить ни слова, говоря: «Живо, живо, неси вазу». Такова была великая охота или склонность и то и другое, что в несколько месяцев я наверстал хороших и даже лучших юношей в цехе и начал извлекать плод из своих трудов. С другой стороны, отчасти основываясь на указаниях из «Жизнеописания», такие исследователи, как Плон и другие, могли установить в целом ряде случаев его авторство.

Нигде в его произведениях не видно следов особой начитанности.

Она сказала, что я слишком хорошо рисую для золотых дел мастера и, велев одной своей горничной принести лилию из красивейших алмазов, оправленных в золото, показав их мне, пожелала, чтобы я их ей оценил. По своему происхождению и жизненной школе он ближе стоял к простому народу. Сам «Персей» был ему заказан Козимо I как символ победы над обезглавленной республиканской вольницей. И — как венец его творческого развития — высокое искусство ваятеля. Тотчас же обернувшись к сыну, он сказал ему: «О сын предатель, ты меня разорил. Флорентийский золотых дел мастер и скульптур Бенвенуто Челлини (1500–1571) был несомненно высокоодаренным художником, но имя его не стоит в первом ряду великих мастеров итальянского Возрождения.

Тогда мадонна Порция сказанная обернулась к этой благородной римской даме и сказала: «Вы видите, что эти таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками. » И та и другая были восхищены и мадонна Порция сказала: «Мой Бенвенуто, слышал ли ты когда-нибудь, что когда бедный дает богатому, то дьявол смеется. » На что я сказал:. У этого юноши была под накидкой чудесная шпага и отличнейшая кольчуга и когда они пришли ко мне, мой отважный отец рассказал мне, как обстоит дело и что ему сказали господа Совет затем он поцеловал меня в лоб и в оба глаза сердечно меня благословил, говоря так: «Сила божья тебе да поможет». Во Флоренции Челлини продолжает свою карьеру ювелира, но при этом он занимается и созданием крупномасштабных скульптур, став конкурентом известного мастераБаччо Бандинелли (1493–1560). Они услаждались своей молодостью и своей святой любовью восемнадцать лет, с великим, однако, желанием иметь детей затем, после восемнадцати лет, сказанная его жена выкинула двух младенцев мужеского пола, по причине малого разумения врачей затем снова забеременела и родила девочку и ей дали имя Коза, по матери моего отца. Фортификация и зодчество. Сделал я в ту пору серебряный «кьявакуоре», так их в те времена называли. Получив «да», он с превеликими криками поднял меня на руках, говоря: «Да здравствует синьор.

Подобно другим художникам и поэтам итальянского Возрождения от Данте до Микеланджело, Челлини — питомец городской культуры, взращенный строем жизни вольных городов-государств. Челлини вручают повестки — и вот он в зале суда. Так и сделали. Наконец, видя, что я к нему не иду, он сам пришел ко мне, спрашивая меня, что я делаю.

И все же это еще не объясняет биографии Челлини. Уже наступила ночь и тьма, а римские ворота не запирались.

Наконец он приходит к выводу, что перед ним настоящая картина ада, а судья, «этот удивительный человек — истинный облик Плутона». Каковой Тассо мне сказал: «Я тоже поссорился со своею матерью и будь у меня столько денег, чтобы они довели меня до Рима, то я бы даже не стал возвращаться, чтобы запереть свою жалкую лавчонку». Каковому синьору я сказал: «Я берусь попасть в самое это солнце» но только что вот бочка, полная камней, которая была тут же рядом с жерлом сказанной пушки, так сила огня и этого ветра, который подымает пушка, сбросит ее вниз.

В этом — прогрессивная, демократическая сторона идеала «доблести». При таком положении дел я рассказал отцу, как синьор Орацио избрал меня в капитаны и что мне пора начать подумывать о том, чтобы набирать отряд. Но вот, пришёл «распутный» художник, коснулся камня своим несложным резцом и сотворил из булыжника — чудо. А так как великий искусник, о котором я говорил, по имени Карадоссо, сделал их несколько, за каковые, если на них бывало по нескольку фигур, он требовал не меньше, чем по ста золотых скудо за штуку, то по этой причине, не столько из-за цены, сколько из-за его медлительности, я был приглашен к некоим синьорам, для каковых, среди прочих, сделал медаль в состязание с этим великим искусником, на каковой медали были четыре фигуры, над которыми я много потрудился.

Но так как этот колючий терновник делал мне больно и я бесился, как бык, то уже было решился выскочить и бежать в это время Луиджи обнимал сказанную Пантасилею за шею, говоря: «Я тебя еще раз поцелую, назло этому предателю Бенвенуто». Когда Франциск I советует Челлини беречь свое здоровье и не утруждать себя чрезмерно, тот заявляет в ответ, что «сразу же заболел бы, если бы не стал работать».

На эти слова я добавил, что если он из-за этого остается, то у меня при себе имеются такие деньги, которых хватит, чтобы нам обоим добраться до Рима. Страницы мемуаров Челлини — это преимущественно рассказ о его делах, его «Труды и дни». Но художественный такт удержал гуманиста Варки от «подскабливания» и «подправки» неправильного, но сильного языка Челлини, что неизбежно повлекло бы за собой обеднение стиля автобиографии. На эти слова он мне сказал: «Что вы, мой Бенвенуто или вы считаете меня сумасшедшим. » На что я сказал: «Не сумасшедшим, а молодым» и я ему поклялся Богом, что ее я и в мыслях не имею, а вас мне будет очень жаль, если из-за нее вы сломаете себе шею.

Гиперболический стиль Челлини страстный и восторженный: его фантастика неотделима от его чувства жизни, от эстетики «фантастического реализма» его эпохи, питавшей повышенный интерес к идеализированным сказочным приключениям (рыцарские поэмы Боярдо и Ариосто в Италии, роман Рабле о великанах во Франции). Герцогу Козимо, в ответ на его сомнения, он прямо дает понять, что «его светлость» «не разбирается в искусстве». Мадонна Порция добавила, что таланты редко уживаются с пороками и что, если бы я это сделал, я бы сильно обманул ту славную внешность честного человека, какую я показываю и, повернувшись, взяв за руку благородную римскую даму, с приветливейшей улыбкой сказала мне: «До свидания, Бенвенуто».

Вот еще только одно, о чем в своем месте я скажу. Этот точно так же женился и имел четырех детей мужеского пола. Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма. Скажу при этом только о некоторых примечательных и более редких вещах.

А толкователи Данте этого не поняли Вся эта глава мемуаров достойна занять место рядом с эпизодами о сутягах из «Гаргантюа и Пантагрюэля». Я же, оглушенный его криками, взглядами и смехом окружающих, заглянув этак малость в свой сверток, увидав, что там все золото, у края прилавка, потупив глаза, без малейшего шума, обеими руками сильно кверху поднял мой сверток, каковой и опорожнил, вроде как мельничный насып. Сцены, посвященные беседам художника с духовными и светскими князьями (например, та, где приводится суждение папы Павла III, что мастера, «единственные в своем художестве, не могут быть подчинены закону», цитируемое историками и критиками), незабываемы и полны исторического колорита.

1562, Эскориал). И, расставшись с ним, про все это происшествие он мне написал, упрашивая меня, ради Создателя, чтобы я играл иной раз, дабы я не терял этого прекрасного искусства, которому он с такими трудами меня обучил. Переплавив золото, я отнес его папе, каковой много меня благодарил за все, что я сделал и велел Кавальерино, чтобы тот дал мне двадцать пять скудо извиняясь передо мной, что большего у него нет, чтобы он мог мне дать.

Был он весьма учен: удивительно говорил о медицине. Пока они были целы, они были школой всему свету. У Рабле, современника Челлини, любимый герой Панург утверждает, что «человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит». Это был отличнейший работник и честнейший человек, гордый и открытый во всех своих делах. Лишь в 1931 году «Academia» выпустила образцовое издание «Жизнеописания».

Он — хороший, почтительный сын, горячо любящий брат и вообще образцовый семьянин. В Италии на «эти самые дела» смотрели часто сквозь пальцы и наказание обычно сводилось к изгнанию из города буйство ему легко сходило с рук. Звали его Якопо делло Шорина, а в Риме — делла Барка, так как он держал лодку, которая перевозила через Тибр между мостом Систо и мостом Санто Аньоло. Ростом он был мал, но хорошо сложен.

И вот я с превеликим рвением принялся заканчивать вазу, которую начал для Саламанки. Вывеской этой гостинице служило солнце, красного цвета, намалеванное между двух окон. Эти слова до того их устрашили, что ни один не двинулся на помощь двоюродному брату. На протяжении нескольких веков Италия становится поставщиком даровитых художников и государственных деятелей для соседей и тип странствующего художника или артиста, как и тип крупного авантюриста (Казанова, Калиостро), связан с европейской культурой XVI–XVIII веков именно с Италией (вспомним «Египетские ночи» Пушкина).

Врач на это сказал: «С каким созданием и сколько. » Я ему сказал: «Этой ночью и с премолоденькой девочкой». Папа, у которого было отличнейшее понимание, увидев такое дело, оно ему не понравилось и когда он просмотрел их до десятка, то, кинув остальные наземь, он сказал мне, который стоял себе тут же в стороне: «Покажи-ка сюда, Бенвенуто, твою модель, чтобы я видел, та же ли у тебя ошибка, что и у них». Этот был из деревни и еще малым мальчишкой пришел работать к маэстро Санти. С какой теплотой он рассказывает о сестре и ее семье, которой он помогает всю жизнь.

А мой отец ему: «Век буду благодарить Бога, что он его вызволил». Джованни ничего другого им не ответил, как только: «Да будет он Желанным (Бенвенуто)». В те времена один из их сыновей, младший, которого звали Кристофано, затеял великую распрю с некоими их соседями и приятелями и так как с той и с другой стороны за это взялись главы семейств и они увидели, что огонь зажегся настолько изрядный, что грозит опасностью обеим семьям разрушиться вконец, то, рассудив это, те, что постарше, по уговору, мои убрали прочь Кристофано и так же и другая сторона убрала прочь другого юношу, причину распри. Так, к своему неудовольствию, я продолжал играть до пятнадцатилетнего возраста. Наиболее значительное из его произведений, созданных во время пребывания во Франции, — бронзовый рельеф Нимфа Фонтенбло (до 1545, Лувр). Так решили, такое имя дало мне святое крещение и так я и живу с помощью божьей. Когда я обратился к этим ученым, они сказали, что эти кольца носили те, кто хотел остаться тверд мыслью при всяком необычайном происшествии, могущем его постигнуть как в добром, так и в злом.

Мой удрученный и бедный добрый отец, явясь в Совет, упал на колени, прося помилования бедному молодому сыну тогда один из этих бешеных, потрясая гребнем замотанного куколя, встал с места и с некоими оскорбительными словами сказал бедному моему отцу: «Убирайся отсюда и сейчас же выйди вон, так как завтра мы его отправим на дачу с копейщиками». В эту пору я много развлекался музыкой и такими удовольствиями, подобными ей. Его дед Андреа Челлини был архитектором, отец Джованни – музыкантом. Чума была неописуемая, великая. Как мы узнаем в начале «Жизнеописания» от самого автора, Челлини приступил к автобиографии в возрасте пятидесяти восьми лет, то есть в 1558 году. Она сказала, что да и что ей кажется, будто она с месяц как беременна и что она чувствует неудобство в матке.

У какового, казалось, все пуще возрастал гнев и, велев подать мне, чем писать, он мне сказал, чтобы я написал собственной рукой, говоря, что вполне удовлетворен и получил сполна.

Болонья, Пиза, Рим, Париж, Флоренция. Тогда врач ко мне обернулся и сказал: «Раз уж я здесь, я хочу тебя лечить. Как настоящий человек эпохи Ренессанса, питая большое уважение к «учености», к «культуре», к развернутому, богатому, но соразмерному слогу, Челлини, особенно в рассуждениях, пробует свои силы в сложном цицероновском периоде, однако, запутавшись в нем, вырывается на волю, так и оставив словесное здание недостроенным.

Эта работа была велика и изумительна, как, должно быть, можно видеть и сейчас. Я их оценил в восемьсот скудо. Когда он полечил меня и ушел, тотчас же явился один мой дражайший друг, по имени Джованни Ригольи, каковой, огорчась и моей великой болезнью и тем, что меня покинул так одного мой товарищ, сказал: «Будь покоен, мой Бенвенуто, я от тебя не отлучусь, пока не увижу, что ты поправился». Несмотря на легкомысленность в денежных делах, Бенвенуто удавалось содержать свою большую семью. Две сохранившиеся модели «Персея» — бронзовая и восковая, — в особенности последняя, производят благодаря малому размеру и простоте позы лучшее впечатление, чем сама статуя.

На это папа сказал: «Так это сын маэстро Джованни. » Тот сказал, что это я и есть. После всяких разговоров и диковинок, о каковых я не хочу распространяться, так как я здесь не для этого: только одно словцо мне надлежит сказать, так как его сказал этот удивительный Юлио, художник, каковой, многозначительно обведя глазами всех, кто там был вокруг, но больше глядя на женщин, чем на остальных, обратясь к Микеланьоло, сказал так: «Микеланьоло мой дорогой, это ваше прозвище «галки» сегодня им идет, хоть они и похуже галок рядом с одним из великолепнейших павлинов, каких только можно себе представить». Этот идеал великих дел предполагает натуры цельные и решительные. Великие географические открытия, перевороты в науке, начало Реформации, великая крестьянская война, социальные брожения века — обо всем этом нет ни малейшего упоминания в его мемуарах.

Папа сказал, что хочет меня к себе на службу среди прочих музыкантов. И было бы странно ожидать от него ниспровержения всяких моральных норм. Мессер Бенвеньято, видя, что зал наполняется таким множеством людей, сказал: «Мы просим вас о мире и ни о чем другом». Скорее наоборот. А мой отец ему сказал: «Я утешаюсь тем, что наверняка вы этого не знаете».

Его заказчики и их консультанты должны безусловно в него верить. Окно было настолько близко от стола, что, приподнявшись немного, я увидел на улице этого сказанного Луиджи Пульчи вместе со сказанной Пантасилеей и услышал, как из них Луиджи сказал: «О, если этот дьявол Бенвенуто нас увидит, горе нам. » А она сказала: «Не бойтесь, слышите, как они шумят: они заняты всем, чем угодно, но только не нами». Это имя не первого ранга.

При том многоцветный камень был использован самым изобретательным образом. Они очень гордились, когда видели, как юноши вроде меня приходят учиться в их дом. Несмотря на то что все подозрения были сняты, ювелир провёл в тюрьме целых три года. Республиканские городские вольности сменяются деспотией мелких князей (во Флоренции устанавливается власть Медичи). Это был ларец, копия с порфирового, который перед дверьми Ротонды. На это Фиренцуола сказал: «Я у тебя просить тебя не желаю и ты ни за чем больше ко мне не показывайся». Когда тот сказал эти слова, Луканьоло взял в руки вазу и долго ее осматривал затем сказал Паулино: «Красивый мальчик, скажи своему хозяину, что он великий искусник и что я его прошу считать меня своим другом, а в остальное не входить».

Услышав это, я остался крайне недоволен, проклиная всю Испанию и всех, кому она мила. Разумеется — как и у других итальянских художников и ученых, как у Микеланджело, его учителя, — поэтические опыты (образчиком его стихов служит написанная в тюрьме поэма в терцинах). Но когда Челлини узнал об ошибках подмастерьев, едва не загубивших статую, он спас отливку в горячечном состоянии и вскоре чудесным образом исцелился.

Этот человек, который был преизобилен словами, попал в колею и столько наговорил, что, когда я наконец увидел, что он устал, я ему ничего не сказал, как только то, чтобы он свел меня к папе, когда ему будет удобно каковой ответил, что можно в любое время на что я ему сказал: «И я тоже всегда готов». Превесело передал мне это извещение этот милый и чудесный мальчуган. Творческая работа Бенвенуто перемежалась со ссорами, драками и скандалами. Если имя Челлини стало нарицательным для всего золотого века художественного ремесла, который мы охотно называем «челлиниевским», хотя от самого Челлини-ювелира, как мы видели, мало что сохранилось, то известную роль здесь сыграли вдохновенные страницы его автобиографии. Бурная политическая жизнь итальянских городов-синьорий, как известно, послужила прологом к истории буржуазного прогресса в Европе и среди итальянских городов — за Флоренцией наибольшие заслуги как за мастерской передовых идей Возрождения, недаром ее иногда называют «яйцом нового времени». Тогда, поняв, что он употребил глупые слова, он тут же мне сказал: «Так как они настолько свежие, что еще не смердят и так как помощь поспела вовремя, то ты не так уж пугайся, так как я надеюсь во всяком случае тебя вылечить».

Но принятых мер оказывается недостаточно и тогда король советует Челлини: «Поступите по вашему обычаю» Исход этой распри решает уже упомянутый длинный кинжал Челлини Таковы нравы. Из созданных им произведений ювелирного искусства сохранилось немногое: солонка Франциска I (1540—1543, Вена, Художественно-исторический музей), медали и монеты, сделанные для папы Климента VII и Алессандро Медичи, а также эскизы декоративной застёжки для облачений Климента VII.

Еще Петрарка писал, что «кровь всегда одного цвета. Новые атлантические пути мировой торговли, проложенные Великими географическими открытиями, лишают итальянские города их экономических преимуществ и приводят к хозяйственному кризису и упадку.

Он уже на службе при дворе кардиналов и пап, герцогов и королей. — не может быть непревзойденным. Он тотчас же сказал: «Я тот самый». В его характере и стиле жизни много добродушия. Будучи в Сиене, я подождал нарочного в Рим и к нему присоединился. В основе этой эстетики героического и необычайного лежало то же историческое представление о безграничных возможностях свободного человека. На фоне блестяще образованных современников, мастеров пышного, закругленного, «правильного» стиля, автор «Жизнеописания» был человеком малограмотным. Этот человек был большим другом папы Климента, каковой находил великое удовольствие в том, чтобы слушать его разговоры.

Это явно не его сфера. Начав работать в этой мастерской, я взялся сделать некои подсвечники для епископа. — в общем благоволил к земляку (отчасти в силу традиционных связей родов Челлини и Медичи) и отпускал ему грехи не только убийства, но и недозволенной гордыни, то отношения Челлини с новым папой Павлом III довольно скоро испортились непоправимо. Герцог так до конца и не расплатился за сделанную для него статую «Персей».

Случайно мне встретился один мой дружище этого звали Джованни Ригольи. Немного погодя явился туда этот мой приятель, прозванный Бакьяккой, каковой или сам догадался или же ему сказали. Сказанный Микеланьоло, сиенский ваятель, делал в это время гробницу умершего папы Адриана. «То, что мне велел папа», — я ему ответил.

Гордость за Флоренцию, которая «поистине всегда была школой величайших дарований» и даже известное высокомерие по отношению к другим городам (отзвуки традиционных распрей) нередко чувствуются в «Жизнеописании». Наконец, я сперва подучил деньги, затем расписался и, веселый и довольный, пошел домой. На камне Челлини вырезал канонический евангельский сюжет, тайную вечерю.

И это показательно для наметившегося в Италии упадка общественного самосознания в век, который Микеланджело с негодованием назвал «блестящим и постыдным». Этот человек выделывал исключительно чеканные медальки из пластин и многое другое: он сделал несколько «паче» исполненных полурельефом и несколько Христов в пядень, сделанных из тончайших золотых пластин, так хорошо исполненных, что я считал его величайшим мастером, которого я когда-либо в этом роде видел и ему я завидовал больше, Чем кому-либо другому. «Ужасающее величие» (terribilita) и «ярость» (furore), характерные для итальянского искусства XVI века и для этики «доблести», пронизывают и образ Челлини в этом эпизоде.

Так, лишь в XIX веке доказано, что эскуриальское мраморное «Распятие» принадлежит резцу Челлини и установлено, что «венская солонка» является той самой знаменитой солонкой, которую сделал Челлини для Франциска I. Своей славой мемуары Бенвенуто Челлини не обязаны также какому-то исключительному богатству исторических свидетельств или точности в их передаче. Не говоря уже о побеге из замка Святого Ангела или о рукопашных схватках с врагами, где Челлини неизменно оказывается победителем ибо «никогда не знал, какого цвета бывает страх», он еще в детстве совершает подвиги, напоминающие Геркулесовы и впоследствии, ни много ни мало, вступает в прямые сношения с силами ада и неба: некромантические заклинания в Колизее и лицезрение Христа в тюрьме — «вещь величайшая, какая случалась с другими людьми» (после чего над его головой, как он сообщает, засиял нимб, как у святого).

На что я сказал: «Если по этому первому слову вы отсюда не уберетесь, я вас хвачу этой шпагой по голове». И, протянув руку, передал ему в платке сто золотых камеральных скудо и сказал: «Подели их так, чтобы и он получил свою долю». Не слава Челлини-художника поддерживает интерес потомства к его «Жизнеописанию». Потом сказал: «О добрый сын мой, с этим в руке ты живи или умри». По этой причине молодому человеку пришлось бежать из города, переодевшись монахом. Благородная римская дама тогда сказала: «Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом».

В 1537 году во время поездки во Флоренцию его мучила ужасная лихорадка. Отдельную главу мастер посвятил жадности Медичи. «Он сам себе творец и сам выковывает окончательно свой образ» ибо «данное» и возвышенное назначение человека в том, что «ему дано достигнуть того, к чему он стремится и быть тем, чем он хочет». Не имея дамы сердца, скульптор погряз в беспорядочных половых связях. И вот, когда мы были за столом и ужинали, она сидела посередине между мной и сказанным Бакьяккой в самый разгар ужина она встала из-за стола, сказав, что хочет сходить по кое-каким своим надобностям, так как чувствует боль в животе и что сейчас же вернется.

Рассвирепел епископ и угрозы и препирательства были великие. Через жизнь он проходит «с открытыми глазами и с доброй охраной и отлично вооруженный, в кольчуге и наручах». Резко оборвав свои гневные филиппики, папа долго и внимательно разглядывал вещь. Вели ему устроить то же жалованье, что и вам всем и от моего имени скажи ему, чтобы он мне служил и что я изо дня в день также и по другому его художеству широко буду давать ему работу». И так мессер Бенвеньято обещал, что суд римского губернатора не будет меня беспокоить.

Игра на флейте и корнете, которой он впервые обратил на себя внимание папы Климента VII. По существу, Челлини уже достаточно аполитичен.

Во всех этих суждениях мы узнаем традицию флорентийской культуры, ее антифеодальные идеи. На этот великий шум высыпали наружу все соседи да кроме того, мимо проходило несколько знатных римлян, которые сказали: «Убей этих нехристей, мы тебе поможем». Челлини Бенвенуто в очень короткие сроки обрёл много заказчиков.

И вот, учинив мне здоровый разнос, они послали нас к секретарю я же, бурча, все время говорил: «Это была пощечина, а не кулак», так что Совет продолжал смеяться. Но и здесь он меньше всего ниспровергатель норм: он просто их еще не усвоил. Вещицу эту я сделал в мастерской у одного, которого звали Франческо Салимбене. К этому нужно добавить, что, при всем неистовстве и «ярости» в труде, работы, которые он стремится довести до совершенства, подвигаются медленно.

В руке у меня был нож, каковым я услужал себе за столом. Рассуждения, медитации играют здесь небольшую и скорее орнаментальную роль. Челлини саркастически берется даже прокомментировать одно темное место из песни VII «Ада» Данте, который, как известно, одно время жил в Париже и перенес, дескать, в свою поэму восклицание судьи, призывающего публику к порядку. Это увлекательный рассказ о достойно прожитой жизни, отмеченной большими творческими дерзаниями, увенчавшимися успехом благодаря независимому духу и непреклонной энергии человека.

И, наведя дуло этой пищали на их домоправителя и делая вид, будто я готовлюсь выстрелить, сказал: «А ты, разбойник, который их науськиваешь, я хочу, чтобы ты умер первым». Мой отец сказал: «О дорогой сын мой, я тоже был хорошим рисовальщиком но для прохлаждения от этих столь удивительных трудов и из любви ко мне, который тебе отец, который тебя родил и вскормил и положил начало стольким достойным дарованиям, на отдыхе от них, неужели ты мне не обещаешь взять иной раз эту самую флейту и этот нежнейший корнет и, к некоторому усладительному своему удовольствию, услаждая себя, поиграть. » Я сказал, что да и весьма охотно из любви к нему. Когда мы подошли к сказанным воротам, часть врагов уже вступила в Рим и наседала на нас. Эта цельность Челлини — характерная историческая черта человеческого типа его эпохи.

Его творчество оказало влияние на развитие маньеризма. В своих записках Челлини неоднократно предупреждает, что он не историк, что пишет «только свою жизнь» и «то, что к ней относится». На что я ей сказал, что величайшая награда, желаемая за мои труды, это угодить ее милости.

Пока я усердствовал над красивой вазой Саламанки и в помощь у меня был только один мальчонок, которого я, по превеликим просьбам друзей, почти что против воли, взял к себе в ученики. Взяв сказанную вазу, Саламанка, чисто по-испански, сказал: «Клянусь Богом, что я так же буду медлить с платежом, как и он тянул с работой».

И первое из них такое: что, так как сказанный мессер Антонио Санта Кроче велел мне спуститься из-под Ангела, чтобы пострелять в некои соседние с замком дома, куда видно было, как вошли некои враги с воли, то, пока я стрелял, в меня грянул орудийный выстрел, каковой угодил в край зубца и отхватил столько, что по этой причине не сделал мне вреда: так как это большое количество все целиком ударило меня в грудь у меня остановилось дыхание и я лежал на земле, простертый, как мертвец и слышал Все, что говорили окружающие, среди каковых очень сетовал этот мессер Антонио Санта Кроче, говоря: «Увы, мы лишились лучшей помощи, какая у нас была. » Подоспел на этот шум некий мой товарищ, которого звали Джанфранческо флейтщик, — этот человек был более склонен к медицине, чем к флейте, — и тотчас же, плача, побежал за графинчиком отличнейшего греческого вина накалив черепицу, он положил на нее добрую пригоршню полыни затем попрыскал сверху этим добрым греческим вином когда оказанная полынь хорошо пропиталась, он тотчас же положил мне ее на грудь, где ясно была видна ушибина. Прекрасным примером флорентийского маньеризма является бронзовая статуя «Персей с головой Медузы», выполненная дляКозимо I. Это творение помогло Челлини добитьсявсеобщего признания по всей Италии.

Тогда папа, со смиренным вздохом, быть может вспоминая свои горести, сказал такие слова: «Бенвенуто, я действительно тот, о ком ты говоришь, который могу отпустить тебе всякое прегрешение, тобой соделанное и к тому же хочу вот таким образом абсолютно Откровенно и чистосердечно выскажи все ибо, если бы даже ты взял стоимость одной из этих тиар целиком, я вполне расположен тебя простить». Если — принимая во внимание склонность автора мемуаров к хвастовству — можно и усомниться в совершенной точности передачи подобных дерзких выходок, то в общем свидетельства современников показывают, что он действительно «не умел изображать льстеца». Как-то раз среди прочих, после дождика, он гарцевал на коне перед самой дверью Пантасилеи, поскользнулся и упал, а конь на него сломав себе правую ногу в бедре, в доме сказанной Пантасилеи он, несколько дней спустя, умер и исполнил клятву, которую от чистого сердца дал Богу. И вот мы привязали фартуки за спиной и почти втихомолку дошли до Сиены. Тогда он рассмеялся и, снова порумянев лицом, наиприветливейше мне сказал: «Мой Бенвенуто, я тебя люблю как только могу и, когда настанет время, чтобы Богу было угодно, я тебе это докажу дал бы Бог, чтобы ты их убил, обоих этих мошенников, так как один причина этих великих бед, а другой, быть может, будет причиной и худшего».

Неоконченными остались также и основные работы самого Челлини во Франции: двенадцать серебряных статуй-светильников и колосс Марса. Тогда я сказал: «Другого я не брал, всеблаженный отче, как только то, что я сказал а это не достигало стоимости ста сорока дукатов, так как столько я за это получил на монетном дворе в Перудже и с ними я отправился утешить моего бедного старика отца». И так как они хотели что-то предпринять, так как их было много, то я, вспылив, взялся за ножик, который у меня был при себе, говоря так: «Если кто из вас выйдет из лавки, то другой пусть бежит за духовником, так как врачу тут нечего будет делать». Исследователи «Жизнеописания» Челлини исходя из этого, часто говорят об «аморальности» флорентийского художника, «не признающего никаких нравственных авторитетов, кроме своей индивидуальной воли».

Я сказал этому другу, чтобы он ко мне не подходил, так как я кончен. Но это не их название так как, как древние любили создавать чудища, применяя коз, коров и коней и, когда получались такие ублюдки, называли их чудищами так и эти художники делали из своих листьев такого рода чудища и настоящее их название — чудища, а не гротески. И, уходя во гневе, сказал ему, что скоро он это увидит.

В это время приехал во Флоренцию один ваятель, которого звали Пьеро Торриджани, каковой прибыл из Англии, где он прожил много лет и так как он был очень дружен с этим моим учителем, то каждый день приходил к нему и, увидев мои рисунки и мои работы, сказал: «Я приехал во Флоренцию, чтобы набрать как можно больше молодых людей так как имея исполнить большую работу для моего короля, я хочу себе в помощь своих же флорентинцев а так как твой способ работать и твои рисунки скорее ваятеля, нежели золотых дел мастера, то, благо мне предстоят большие работы из бронзы, я в одно и тоже время сделаю тебя и искусным и богатым».

Наконец, отчаявшись в предприятии, он поклялся, что приведет столько испанцев, что они меня изрубят на куски и убежал бегом, а я тем временем, отчасти веря этому их смертоубийству, решил мужественно защищаться и привел в порядок одну свою чудесную пищаль, каковая мне служила, чтобы ходить на охоту, говоря про себя: «Если у меня отнимают мое имущество заодно с трудами, то еще уступать им и жизнь. » Во время этого прения, которое я вел сам с собой, появилось множество испанцев вместе с их домоправителем, каковой, на их заносчивый лад, сказал им всем, чтобы они входили и забирали вазу, а меня отколотили палками. Каковой сказал сказанному Федериго: «Сходите к некоему молодому золотых дел мастеру имя которому Бенвенуто этот вам услужит очень хорошо и ему, уж конечно, не требуется моего рисунка но, чтобы вы не думали, будто я хочу избежать трудов над такой малостью, я весьма охотно сделаю вам небольшой рисунок а пока поговорите со сказанным Бенвенуто, чтобы и он также сделал небольшую модельку затем то, Что лучше, возьмется в работу». Моих денег было вдвое больше, чем его так что все эти глаза, которые было уставились на меня с некоторой усмешкой, тотчас же, повернувшись к нему, сказали: «Луканьоло, эти деньги Бенвенуто, которые золотые и которых вдвое больше имеют гораздо лучший вид, чем твои». Когда же пришла пора отливки «Персея» из бронзы, мастера свалила лихорадка.

На эти слова Пьерино возразил и сказал: «Маэстро Джованни, большинство людей, когда состарятся, вместе с этой самой старостью дуреют, как сделали и вы и я этому не удивляюсь, так как вы наищедрейше роздали все свое имущество, не подумав о том, что вашим детям оно может понадобиться, тогда как я думаю сделать как раз наоборот, оставить своим детям столько, чтобы они могли помочь и вашим». Значение слова «вирту» для Возрождения (как и всякое богатое в своей исторической конкретности понятие) может быть только приблизительно передано современным русским словом «доблесть».

Пребыстро бежал этот мул а тот что-то говорил тем, что в окопах. Так как мне всегда нравилось видеть свет и никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился, взяв деньги, которые привез с собой а большую их часть оставил моему доброму отцу, обещав ему помогать ему всегда, где бы я ни был и оставив мою старшую сестру руководительницей бедному отцу.

Папа был в постели, немного нездоровый и с ним был мессер Якопо Сальвиати и архиепископ капуанский. Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Ему легко прощают убийства, но не строптивость и дерзкую независимость. И так я с удивительной охотой принялся за сказанную вазу и мне отвел кусочек мастерской некий миланец, которого звали маэстро Джованпьеро делла Такка. Это темперамент неукротимый, неуемный и буйный.

Принявшись делать эту сказанную модель, я сделал рисунок к сказанному ковчегу, так чтобы он вполне вмещал сказанную сткляницу затем, кроме того, сделал восковую модельку. Нет в «Жизнеописании» и интереса к психологическому анализу. На другой за тем день, здоровый и веселый, я вернулся в Рим. «Нельзя давать законов тому, — иронично замечает он, — кто их хозяин».

И так как папа Климент послал просить помощи у герцога урбинского, каковой был с венецианским войском, сказав послу, чтобы тот сказал его светлости, что до тех пор, пока сказанный замок будет продолжать зажигать каждый вечер три огня на вершине замка, сопровождаемых тремя троекратными орудийными выстрелами, что пока будет продолжаться этот знак, это будет означать, что замок не сдался то мне было поручено зажигать эти огни и стрелять из этих орудий и всякий раз днем я их наводил на такие места, где они могли причинить какой-нибудь большой вред по этой причине папа полюбил меня еще гораздо больше, так как видел, что я исполняю ремесло с тем вниманием, какого это дело требует.

С отвращением он сообщает об этой страсти французов к тяжбам: тяжбы даже продают и «дают в приданое», а кто не умеет судиться — пропащий человек. На что я сказал: «Мой Тассо, вот ворота, которых ни ты, ни я не заметили и раз уж я здесь, то мне кажется, что я сделал полдороги». «Насколько больше заслуги построить дом, чем обитать в нем Благородство — атрибут доблести», — учил гуманист Поджо Браччолини. Также и за это занятие, наитруднейшее, по причине огня, который, по окончании великих трудов, вступает под конец и нередко их портит и ведет к разрушению также и за это другое художество я взялся изо всех моих сил и хотя я находил его весьма трудным, мне это доставляло такое удовольствие, что сказанные великие трудности мне казались как бы отдыхом и это проистекало от особого дара, ниспосланного мне Богом природы в. виде столь хорошего и соразмерного сложения, что я свободно позволял себе учинять с ним все, что мне приходило на душу. А во Франции несколько другие порядки, чем в итальянских городах. Девиз поддерживающего небесный свод Атланта на одной из его медалей: «Summa tulisse juvat» — «Высшее сладко нести» — мог бы стать творческим девизом самого Челлини. Спустя несколько дней было заключено соглашение.

Как мы дальше увидим, это в значительной мере определило биографию Челлини, его непоседливый образ жизни, его судьбу, в которой он наивно усматривает влияние «зловредных звезд». В это время проходил по улице отец этого моего ученика, каковой был врачом кардинала Якоаччи и жил у него на жалованье и ученик этот и сказал отцу: «Зайдите, отец, посмотреть Бенвенуто, которому нездоровится немного и, он лежит». И когда я уходил, она сказала, что на этот раз она не хочет оказать ему такую милость.

Также и среди многих бронзовых медалей мне попалась одна, на которой была голова Юпитера. Отец мой между тем писал мне очень ласково, что я должен вернуться к нему и в каждом письме напоминал мне, что я не должен терять эту музыку, которой он с таким трудом меня обучил. И было бы странно, если бы мемуары того времени (например, «Жизнеописания великих полководцев и знаменитых дам» выдающегося французского мемуариста XVI века Брантома) отличались трезвой мерой и авторской скромностью.

Так и не закончив своих работ, он уезжает во Флоренцию, где создает свои лучшие произведения и достигает высшей славы как скульптор. Мемуары Челлини в этом смысле — удивительно характерный исторический документ. «Рвением и усердием» в работе он всегда достигает высшего совершенства и заставит всех признать, что он не только сравнялся с античными художниками, но и превзошел их ибо и античное искусство — перед которым он вместе с другими мастерами Возрождения преклоняется. Этот синьор, который был прегорд, постоял немного и гневно мне сказал: «Мне охота больше не приходить сюда и сделать как раз обратное тому, что я думал сделать для тебя».

Они быстро отдернули руки с бранными словами, какие говорят красивым мальчикам и встали из-за стола и тотчас посыпались крики и с великим хохотом и с великим изумлением и грозный Микеланьоло испросил у всех разрешения наложить на меня кару по-своему. Отсюда видно, что Бог ведет счет добрым и злым и каждому воздает по заслугам.

И дал мне делать прекраснейшую серебряную работу для одного кардинала. Повитуха, которая знала, что они ждут его девочкой, обмыв создание, завернув в прекраснейшие белые пелены, подошла тихонечко к Джованни, моему отцу и сказала: «Я несу вам чудесный подарок, какого вы и не ждали».

Джанъякомо ответил: «Всеблаженный отче, за это я вам не поручусь, что вы его залучите, так как его художество, которым он постоянно занят, это — золотых дел мастерство и в нем он работает изумительно и извлекает из него много лучшую прибыль, чем мог бы извлечь играя». На это мой отец ответил: «Худое дерево никогда не приносило доброго плода, а наоборот и еще я тебе скажу, что ты худой человек и дети твои будут безумные и бедные и придут за подаянием к моим дельным и богатым детям». В различных мастерских он практиковал свое ремесло.

И так как некий Джованбатиста, по прозвищу Тассо, резчик по дереву, юноша как раз моих лет, начал мне говорить, что если я хочу отправиться в Рим, то и он охотно пошел бы со мной этот разговор, который у нас с ним был, происходил как раз после обеда и так как я по причинам все той же музыки поссорился со своим отцом, то я сказал Тассо: «Ты мастер на слова, а не на дела». И, подав мне шпагу и доспех, собственными своими руками помог мне их надеть. На это Луканьоло, думая, что я убедился, сказал: «Не хуже кажется и мне твоя работа, но скоро мы увидим разницу между той и другой». В глазах Челлини талант и гений выше всякого герцогского титула или кардинальского сана.

Флоренция, признание у прославленных мастеров ее «чудесной школы», влечет его к себе и он часто приезжает в родной город, но не задерживается в нем подолгу. Горе тем, кто хочет поживиться приданым своей жены.

Эта публикация, сделанная еще на основе искаженного списка, вызвала, однако, всеобщий интерес и в 1771 году появился первый английский перевод мемуаров, а в 1803 году — немецкий (Гёте). Это в высокой мере пристрастный и эмоциональный стиль человека, который прошел жизненный путь в борьбе с врагами и завистниками, в борьбе с самой судьбой, как бы руководствуясь надписью на одной из своих медалей: «Fortunam virtute devicit» — «Доблестью судьбу победил». Мой бедный отец, однако же, смело ответил, говоря им: «То, что Бог судит, то вы и сделаете и не больше». На это мессер Юлио сказал: «Государь, Бенвенуто — человек, который не нуждается в чужих рисунках и в этом ваша светлость вполне убедится, когда увидит его модель». По этой причине я играл много больше, нежели то делал прежде. Необычайно интересна и колоритна в этом смысле глава 27-я книги 2-й его мемуаров.

Эти тяжбы приводят его в отчаяние. Весь Рим узнал его имя. Когда я отослал этого Грассуччо обратно во Флоренцию, он навестил моего отца и сказал ему, что я благополучно прибыл. Также и эти слова дошли до ушей папы Климента, каковые подвигли его на великий смех.

Так вот я вам заявляю, что эта женщина — моя, а приданое пусть будет вашим». Этот синьор не без страха остановился немного и сказал мне: «Бенвенуто, твой друг». Мастер делал её в течение восьми лет. Когда, наконец, Челлини вернулся, то его встретили бранью: «О, эти художники.

В последующие годы юный Челлини много путешествовал по Италии, обучаясь у лучших ювелиров. Он тихонько окликнул меня: «Кум. » — так мы называли друг друга в шутку и умолял меня Господом Богом, говоря такие слова, чуть не плача: «Кум мой, я вас умоляю, чтобы вы не делали зла этой бедняжке, так как она ровно ни в чем не виновата». Челлини не историк своего времени. Тем временем я домогался, через посредство одного ученика Раффаэлло да Урбино, живописца, чтобы епископ Саламанка заказал мне большую вазу для воды, так называемую «аккуеречча», которые служат для буфетов и ставятся на них для украшения.

Последняя работа привлекает внимание папы Климента VII. В итоге он подцепил «французскую болезнь», которая едва не лишила мастера зрения. На что я сказал, чтобы он сохранил ее в таком виде до следующего дня так как я надеюсь, что как моя работа в своем роде не хуже, чем его, так я жду, что такую же покажу ему и плату за нее. Бенвенуто было настолько плохо, что он стал готовиться к смерти. Бенвенуто Челлини не обладал широким гуманистическим образованием, обычным для его современников.

Независимо от оценки критика — осуждает ли он такую позицию «по ту сторону добра и зла» или восхищается ею, — это чудовищная модернизация, это искажение реального образа автора мемуаров. Как я выше сказал, в Риме началась чума хоть я и хочу вернуться немного вспять, я все же не отступлю от своего предмета. Разве в этих строках не запечатлен идеал «многосторонности» целой эпохи.

Оказывается, что он уже успел «для своей зашиты учинить много этих самых дел». Тогда он сказал: «Папа велел мне, чтобы я наблюдал за всем тем, что делается для его святейшества». Кое-кто из его учеников оказывается впоследствии неблагодарным, но большей частью они ему преданы за заботу и щедрость. За женщинами, в виде шпалер, было плетенье из живых и красивейших жасминов, каковое создавало такой красивый фон для этих женщин, особенно для моей, что было бы невозможно сказать это словами. Пока я работал над этой вещью, этот искусник Луканьоло, о котором я говорил выше, выказывал великое этим недовольство, много раз повторяя мне, что мне будет гораздо больше пользы и чести, если я буду помогать ему работать большие серебряные вазы, как я было начал. Колотушек им, видно, при вспыльчивом нраве маэстро достается во время работы немало (а рука у него тяжелая. ), но это тоже в духе обычая.

Пока же начну о том, как Богу было угодно, чтобы я родился. Когда мы прибыли в Рим, я сразу же поступил в мастерскую к одному мастеру, которого звали Фиренцуола.

Из чего проистекало, что множество раз я возвращался нагруженный прежирными голубями. Сейчас мне нет надобности говорить ничего другого, как только то, что я со всяческим рвением и усердием старался освоиться с тем разнообразием и многоразличием искусств, о которых я говорил выше. Приехал в Рим превеликий хирург, какового звали маэстро Якомо да Карпи.

Но автор «Персея» живет уже в период заката этой культуры. «Таких, как я, ходит, может быть, один на свете, а таких, как ты, ходит по десять в каждую дверь», — бросает он в лицо майордому Козимо I ибо нет, кроме него, человека, который смог бы создать его «Персея». Сначала Челлини создал восковую, а потом гипсовую модель скульптуры в полный рост.

Через три месяца я закончил сказанную работу, с такими красивыми зверьками, листьями и машкерами, какие только можно вообразить, Я тотчас же послал ее с этим моим Паулино, учеником, показать этому искуснику Луканьоло, сказанному выше каковой Паулино, с этой своей бесконечной прелестью и красотой, сказал так: «Мессер Луканьоло, Бенвенуто говорит, что посылает вам показать свое обещание и ваш хлам, ожидая увидеть от вас свою дрянь». Юлио Романо, художник сказанный, уехал служить маркизу мантуанскому. Сам папа Климент VII заказал у Челлини несколько вещей. Немного дней спустя умер папа Юлий II. Кочевая жизнь Челлини отчасти обусловлена характерной для эпохи страстью к путешествиям, желанием «увидеть свет»: «Мне всегда нравилось видеть свет и, никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился». Когда я ему показал немножко эту модель этой пряжки, которую я сделал во Флоренции у Салимбене, она ему изумительно понравилась и он сказал такие слова, обращаясь к одному подмастерью, которого он держал, каковой был флорентинец и звался Джаннотто Джаннотти и жил у него уже несколько лет он сказал так: «Этот из тех флорентинцев, которые умеют, а ты из тех, которые не умеют».

Был некий старичок золотых дел мастер, какового звали Раффаэлло дель Моро. В последующие годы Бенвенуто занимался обработкой мрамора («Венера и Амур», «Нарцисс», «Аполлон с Гиацинтом», «Ганимед») и изготовлением различных предметов роскоши. Челлини часто торопят заказчики, но он с этим не считается, наверное памятуя, что «удивительный» и «великий» Леонардо да Винчи почти четыре года готовил картон для фрески «Битва при Ангиари» и столько же лет писал портрет «Джиоконды», что «Тайная вечеря» создавалась целых десять лет, а макет колоссального памятника Франческо Сфорца — целых шестнадцать, да и то остался незавершенным.

Такова была сила этой полыни, что она сразу вернула мне потерянные силы. Когда я вошел, рядом со мной был мой Паулино с серебряной вазой. Я ему напомнил про мои деньги. Так кончился этот превеселый ужин и этот день и каждый из нас вернулся по своим домам.

Это то, что при весе моего пороха в одну пятую веса пули, пуля эта у меня на двести шагов попадала в белую точку. Челлини заключают в тюрьму, где его долго держат как человека опасного. Когда я кончил эти слова, Фиренцуола, который был человек очень горячий и смелый, обернулся к сказанному Джаннотто и сказал ему: «О жалкий негодяй и тебе не стыдно применять такие вот способы и приемы к человеку, который тебе был таким близким товарищем. » И с той же горячностью обращаясь ко мне, сказал: «Поступай ко мне и сделай, как ты говорил, чтобы твои руки сказали, кто ты такой».

Будучи доволен, сказанный Федериго заплатил мне прещедро. Но спокойно работать ювелиру мешали некоторые события его беспокойной жизни. Узнав некоторых из них, я сказал: «О дармоеды, если вы не уберетесь отсюда и если хоть один осмелится ступить на эту лестницу, то у меня здесь два заряженных фалконета, каковыми я из вас сделаю порошок и подите сказать кардиналу, что я сделал то, что мне было приказано моими начальниками и это было сделано и делается в их же, духовенства, защиту, а не в обиду им».

Скорее наоборот — читателю запоминаются многие патриархальные черты натуры и морали Челлини.

Оно гласило, чтобы, от имени папы, я ехал немедленно, каковой хочет занять меня делами величайшей важности и чтобы, если я хочу поступить правильно, я все бросал немедленно и не оставался действовать против папы заодно с этими сумасбродными бешеными.

Джованни, который стал моим отцом, больше, чем который-либо из остальных, занимался им.

Жить для него значит действовать. И вот, взяв лошадь, видя, что он мне не отвечает, я направился к римским воротам. «Жизнеописание» Челлини принадлежит к той разновидности мемуарной литературы, где личность автора, вынесенная на первый план, господствует над всем повествованием и больше всего приковывает к себе внимание. Здесь познается, как звезды не только направляют нас, но и принуждают. Он действует прямо и открыто. Этот человек очень рассердился и сказал мне, что я очень мало считаюсь с папой, каковой с великой настойчивостью уже три раза велел ему писать ко мне я же, который сердился куда больше, чем он, ничего ему не ответил, но проглотил злобу. Присланная рукопись была возвращена автору с замечанием, что в таком виде она ему, Варки, больше нравится.

Сказанный Лессандро испугавшись, сказал: «Дал бы Бог, чтобы мы сюда не приходили. » — и с превеликой поспешностью повернулся, чтобы идти. Уже весь мир был под оружием. Но это стремление руководило им больше в молодости.

Она им конгениальна. Уехав из Флоренции, я отправился в Рим и оттуда написал. Подойдя к нему, я его спросил, он ли тот наглец, который дурно отзывается о флорентинцах.

Но там уже давно поселился прево (верховный судья), который отказывается подчиниться приказанию короля. Свой длинный кинжал, с которым Челлини не расстается, он пускает в ход весьма «решительно». Не только «из края в край из града в град», но и от одной области искусства — к другой. Тотчас же он пришпорил конька, на котором сидел и во весь опор поскакал прочь. Причиной тому была служба этой проклятой музыке.

Благородная дама, тоже слегка покраснев, сказала: «Ты сам знаешь, что мне хочется, чтобы ты мне служил» и, передавая мне лилию, сказала, чтобы я взял ее с собой и, кроме того, дала мне двадцать золотых скудо, которые были у нее в кошельке и сказала: «Оправь мне ее так, как ты мне нарисовал и сохрани мне это старое золото, в которое она оправлена сейчас». Он так рассердился на те слова, которые ему сказал его учитель, что сказал, что со мной незнаком и не знает, кто я такой тогда я, возмущенный такими речами, сказал ему: «О Джаннотто, когда-то мой близкий друг, с которым мы бывали там-то и там-то и рисовали и ели и пили и ночевали на твоей даче, мне нет нужды, чтобы ты свидетельствовал обо мне этому честному человеку, твоему учителю, так как я надеюсь, что руки у меня таковы, что и без твоей помощи скажут, кто я такой». На каковые слова я поднял руку, ударив его по лицу и сказал: «А я вот этот».

Вещица эта служила пряжкой к мужскому поясу, которые тогда носились такой величины. Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545—1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545—1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545—1548, там же) Ганимед (1548—1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок. И больше всего ему льстит изумление окружающих перед этим «удивительным человеком», который «должно быть, никогда не отдыхает». Бывал у меня часто также синьор Орацио Бальони, каковой весьма меня любил. Сложив престарелые ладони, он поднял вместе с ними очи к Богу и сказал: «Господи, благодарю тебя от всего сердца этот мне очень дорог и да будет он Желанным».

Над «Персеем», например, он работал девять лет, давая при этом пищу злословию соперников и завистников, утверждавших, что он, золотых дел мастер, не справится с таким большим скульптурным замыслом. «Даже войны тогда были не больше как крупными дуэлями» (например, нескончаемые распри между Карлом V и Франциском I). Затем она меня спросила, возьмусь ли я хорошо их оправить я сказал, что очень охотно и в ее присутствии сделал небольшой рисунок и сделал его тем лучше, что находил удовольствие беседовать с этой такой красивой и приветливой благородной дамой.

Время пощадило и лучшие творения Челлини-скульптора: бронзового «Персея» и две замечательные модели к нему (Флоренция), мраморное «Распятие» (Эскуриал), бюсты Бандо Альтовити (Бостон), Козимо I (Флоренция), а также «Нимфу Фонтенбло» (Лувр), «Борзую» (Флоренция) и некоторые другие работы. Его этика сближается с «моральным индифферентизмом» Макиавелли и Челлини тогда оказывается неким «хищником в джунглях». Таким образом и случилось знакомство между Луиджи Пульчи и мной. И велел мне показать все камни так что я тотчас же ушел стрелой.

Приходится исполнительным органам применить силу — против самого блюстителя законности. Этот Луканьоло поднял меня на смех, говоря: «Вот увидишь, Бенвенуто, к тому времени, когда ты кончишь эту работу, я потороплюсь кончить эту вазу, которую я начал, когда и ты свою вещицу и тебе на опыте станет ясно, какую пользу я извлеку из своей вазы и какую ты извлечешь из своей вещицы». В том месте стен, куда мы подошли, много молодежи было побито теми, что снаружи здесь дрались что было мочи стоял такой густой туман, какой только можно себе представить я обернулся к Алессандро и сказал ему: «Вернемся домой как можно скорее, так как здесь ничем нельзя помочь вы видите, те лезут, а эти бегут».

Хоть я ему и обещал послушаться, он рассудил, как человек умный, что если явится синьор Орацио, то, как потому, что я ему обещал и по иным причинам, я никак не смогу преминуть, чтобы не предаться воинским делам и вот он ловким способом задумал удалить меня из Флоренции, говоря так: «О дорогой мой сын, чума здесь неописуемая, великая и мне все время кажется, что ты вот-вот вернешься с нею домой я помню, что когда я был еще молодым человеком, я отправился в Мантуу, в каковом городе я был весьма обласкан и там я прожил несколько лёт я тебя прошу и приказываю тебе, чтобы, ради любви ко мне и лучше сегодня, чем завтра, ты отсюда убрался и отправился туда». Помимо этого, Бенвенуто освоил изготовление печатей и искусство эмали. В 13 лет у будущего скульптора появился интерес к ювелирному делу.

На что я сказал: «Я имел его нынче ночью». Знаменитый, ставший уже хрестоматийным, рассказ об отливке «Персея» дает достаточно яркое представление о творческой ярости, творческом раже художника, преодолевающего упорное сопротивление материала, укрощающего своим словом даже неистовство стихий — огня и воды. Все эти различные художества я с превеликим усердием принялся изучать.

Я же, собираясь не спешить и ее не отдавать, сказал, что торопиться не желаю.

Делался он для одного, которого звали Раффаэлло Лапаччини. Но дело не только в том, что Бенвенуто Челлини оставил в своих мемуарах незаменимый памятник живой устной речи флорентийского простолюдина XVI века. Неудивительно, что при таком «очень странном» для придворной среды характере Челлини не удается ужиться и при французском дворе, где вскоре он создал себе непримиримого врага в лице фаворита короля. Уже само начало мемуаров знаменательно: «Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное (virtuosa) или похожее на доблесть (virtu), должны бы описать свою жизнь». Сказанную вазу отнесли к Саламанке, каковой пожелал, чтобы ее оценили.

Удалившись, я пошел наверх и с усердием безостановочно стрелял и почти ни один выстрел не попадал мимо. Челлини Бенвенуто появился на свет в 1500 году во Флоренции. Бенвенуто убедил родителей отправить его на обучение к золотых дел мастеру Бандини.

Попало это письмо в руки этому моему учителю Уливьери и он тайно от меня его прочел потом он мне открылся, что прочел его и сказал мне такие слова: «Значит, мой Бенвенуто, меня не обманул твой славный вид, как это мне подтверждает одно письмо, которое попало мне в руки, от твоего отца по каковому это должен быть очень добрый и честный человек считай же, что ты у себя в доме и как бы у своего отца». Своим резцом в мастерской он действует так же, как на площади кинжалом, — «смело и с некоторой долей ярости». Шум был превеликий и дело тянулось немалое время. Я поехал дальше, чтобы отправиться в гостиницу. Этот картон был первым прекрасным произведением, в котором Микеланьоло выказал свои изумительные дарования и делал он его в соревновании с другим, который делал такой же, с Леонардо да Винчи, а должны они были служить для зала Совета во дворце Синьории. На это Пьеро ответил и сказал правду: «Гораздо больше пользы и чести извлечет ваш Бенвенуто, если он займется золотых дел мастерством, вместо этого дуденья».

Папа прислал ему сказать, чтобы он ехал туда и благо ему будет. Прибыв во Флоренцию, я разыскал моего доброго отца, каковой считал, что я или погиб во время этого разгрома или вернусь к нему голым. Но еще незадолго до рождения Челлини идеал этот красноречиво формулирует Пико делла Мирандола в речи «О достоинстве человека»: человек «по собственному произволу чертит границы своей природы», «по собственному желанию избирает место, дело и цель» своих занятий. Прибыв в Рим, я стал работать в мастерской у маэстро Санти, золотых дел мастера хотя сам он умер, но мастерскую держал один его сын.

Я продолжал весь этот день когда настал вечер, в то время как войско вступало в Рим через Трастевере, папа Климент, поставив начальником над всеми пушкарями Некоего римского вельможу, какового звали мессер Антонио Санта Кроче, этот вельможа первым делом подошел ко мне, учиняя мне ласки он поместил меня с пятью чудесными орудиями на самом возвышенном месте замка, которое и называется «у Ангела» и это место обходит весь замок кругом и смотрит и в сторону Прати и в сторону Рима он дал мне под начало сколько нужно людей, которыми я бы мог командовать, чтобы помогать мне ворочать мои орудия и, велев выдать мне плату вперед, отпустил мне хлеба и немного вина и затем попросил меня, чтобы я как начал, так и продолжал.

Так же и этот новый мой учитель сказал несколько слов, говоря, что он меня не звал и что я сделаю ему удовольствие, если вернусь к Фиренцуоле. Варки и Вазари с похвалой отзывались о его таланте ювелира.

По приезде Челлини в Париж король дарит ему свой замок Мель для мастерской. «Этот дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний Нельзя же быть таким гордым с папой». Из сохранившихся произведений, выполненных им по возвращении во Флоренцию: Персей (1545—1553, Флоренция, Лоджия деи Ланци), статуэтка Борзая (1545—1546, Флоренция, Барджелло) бюст Козимо Медичи (1545—1548, там же) Ганимед (1548—1550) Аполлон и Гиацинт Нарцисс (все во Флоренции) бюст Биндо Альтовити Распятие (ок. Буржуазия во Франции развивалась под знаменем укрепления законности и порядка, тогда как развитие итальянских городов шло путем завоевания независимости и изъятия автономных городов из общегосударственного подчинения. Тридцать лет скитаний по разным городам Италии.

Когда я вернулся в мастерскую, у Луканьоло были в свертке деньги, полученные за вазу и, когда я вошел, он сказал: «Дай-ка сюда для сравнения плату за твою вещицу рядом с платой за мою вазу». Эти слова — «служу тому, кто мне платит» — первым из художников Возрождения сказал, кажется, Леонардо да Винчи.

---