Возможно, моделью для Юдифи послужила любовница Караваджо Мадаллена Антоньетти, которая, согласно полицейскому отчёту 1605 года, «околачивалась на Пьяцца Навона», что было эвфемизмом для занятия проституцией. Ведь он исключен из канонических книг Ветхого завета, причем по двум причинам. статья потрясает великолепным знанием исследуемой темы, а так же тонким чутьем человеческой натуры. мужество, красота, хитрость, коварство, бесстрашие, ум, патриотизм юдифи просто поражает и завораживает воображение. статье просто не будет цены (я ни сколько не преувеличиваю), если автор найдет время проанализировать юдифь малоизвестного итальянского живописца orazio riminaldi. этот талантливый мастер начала 17 века прожил недолгую жизнь но оставил после себя несколько шедевров. вам, наверняка, доставит удовольствие еще раз встретиться с гениальным художником. мое восхищение.
Вот тут — начинается грех против Духа Святого. Два года Тюркен провел за очисткой, реставрацией и изучением холста. Часто должно убить. Прошел месяц. Может быть, проще было бы назвать караваджевский способ восприятия Священной Истории психологизмом, но в таком случае это не тот психологизм, который умиляет какого-нибудь шестидесятника в картине Крамского «Христос в пустыне» или Ге «Христос перед Пилатом». Он был язычником и Юдифь совершила убийство во славу своего единственно истинного бога.
Ей позволительны агрессия и коварство, война и любовь, темнота и вероломство. В пафосе он уже не видит того «дыхания жизни», которым дышит Священное Писание и которым, наверное, дышали когда-то мифы о богах. В караваджиевской Юдифи очень много самостоятельного отношения к совершающемуся. Каким образом. Папским постановлением художник был осужден. Медуза у художника еще не мертва, наступили ее последние секунды. Чем-то вроде сказки такое традиционно-патетическое толкование видится уже итальянскому гениальному художнику конца шестнадцатого века Караваджо.
Франциск Ассизский. После выздоровления в полубольном состоянии он пишет картину «Больной Вакх», на которой, как считают, он изобразил себя еще в состоянии болезни. Есть предположение, что художник присутствовал на казни Беатриче Ченчи, убившей своего отца и именно знакомство с обезглавливанием, которому подвергли Беатриче, позволило ему написать с такими натуралистическими физиологическими подробностями свою «Юдифь».
Олоферн разорил Месопотамию, Киликию и другие земли, начал приближаться к «приморской стране» (Финикии) и Иудее. Есть предположение, что художник присутствовал на казни Беатриче Ченчи, убившей своего отца и именно знакомство с обезглавливанием, которому подвергли Беатриче, позволило ему написать с такими натуралистическими физиологическими подробностями свою «Юдифь». Услышав о случившемся, Юдифь предложила не спешить и положиться на волю Бога.
Он умер в 1617 году в Амстердаме и обе картины упоминаются в его завещании. За это Олоферн, восхищённый её красотой и мудростью, позволил Юдифи жить в его лагере. Она с великим трудом преодолевает себя.
Но кем. Во-первых, он считается исторически неподтвержденным и, во-вторых, подвиг Юдифи неоднозначен. Они заставляли ужасаться и содрогаться от напора драматизма, волнами бьющего с полотен. Старейшины созвали собрание, чтобы обсудить условия сдачи. Потом она была отдана в дар монастырю, где и висела в трапезной.
Натюрморт – книга, перо – показывает, что святой стал проводником божественного слова. Этот мотив звучит в библейском тексте и он очень важен.
После реставрации картина осталась в бессрочной аренде в Национальной галерее. Что же, получается, Джорджоне ближе к тексту Библии. У Караваджо Юдифь со своей жертвой соотнесена по горизонтали. Вернемся же к тому, что мы назвали центром действия картины. Но позднее (1600 год) мы видим уже другого св. Отсюда возникает оттенок чуть ли не мясничества – так сосредоточенно она действует. Но, любуясь красавицей, Олоферн опился вином и заснул. Судьба художника была настолько непростой, что сама его личность побуждала к размышлению.
Красавица Юдифь и Олоферн пируют. В картине Караваджо оно просто иное и, вероятно, в иной степени, но оно есть. Потому, что свет тонет в темноте, а пустота поглощает дух. Бесстрашная девушка опаивает его вином и отрубает голову. Рука Юдифи – центр картины Караваджо. Таковы картины Караваджо изображающие устрашающие моменты смертей. Караваджо родился в семье архитектора.
Примером такого духовного подвига для верующих XVI века был св. Юдифи удалось не только уничтожить врага, но и спокойно уйти. Жив Господь, сохранивший меня в пути, которым я шла. Человек не просто тихо умирает, а бывает вырван из нее насилием или злым роком. Картина «Мадонна Розария» была вскоре приобретена сообществом художников, одним из членов которого был Рубенс. Юдифь соблазнила Олоферна, сама при этом оставшись в нетронутой чистоте. Конечно, лишает пафоса и полной определенности в расстановке акцентов.
Вражеская армия, оказавшись без начальника, в панике разбежалась. Это могло быть и осознанием исключительности своего пути и епитимьей себе за содеянное. В первую очередь, сама Юдифь. Нет, предел скверны одолевается чистейшим и невиннейшим. Получается, опять расхождение. У Караваджо изображено откровенное насилие.
Но расхождения Каравджо не есть беспечное пренебрежение. Об этом, может быть и рассказывает безмятежность джорджониевской Юдифи: торжество истины и неучастие ее носительницы в «искушенности собственной похотью» Олоферна. У музы нет никаких обязанностей.
Образ «Св. География его путешествий от Скандинавии до Океании, от Мексики до Японии. Она вызвалась попытаться спасти сограждан от войска вавилонского. Часто можно встретить по отношению к ней эпитет – эмоциональный нокдаун.
Художник его создал по заказу своего постоянного клиента Маттеи. Предполагают, что голова Олоферна – автопортрет. Однако даже если такое предположение справедливо, никуда не деться от того, что живописный образ нуждается в переводе, что нам остается его воспринимать как указание на, рассказ о, заявление или игру, но драмы, погруженности в достоверную реальность там не найти. Редкий поэт, как и редкий художник, обходится без музы.
Кроме этой картины Караваджо посвящает обезглавливанию «Жертвоприношение Исаака» (1603), «Обезглавливание Иоанна Крестителя» (1608) и «Давида и Голиафа» (1610). Еще больше это видно на более позднем одноименном произведении, когда художник отобразил свою голову, отрубленную Голиафом (1605). План был продуман, а побег подготовлен – великолепная военная хитрость, причем удавшаяся на все сто процентов (гораздо чаще подвиги заканчиваются гибелью героев). Что, как уже было сказано, контрастом подчеркивает иное душевное состояние ее госпожи.
«Больной Вакх» – это произведение, которое появилось не случайно. Именно вот таким образом она до сих пор не оставляет к себе равнодушным ни одного зрителя. Здесь же нам рассказывается о личном опыте переживания библейского события. Очень похож на нее «Давид и Голиаф» (1596). Франциска, как бедного странника, как паломника.
Элементов для того, чтобы понять, в какой комнате происходит убийство, у нас нет. Про нее рассказывается в апокрифе под названием «Книга Юдифи». В его Юдифи нет никакого героизма, никакой поэтичности и никакой эротичности.
После этого он все чаще включает в свои натюрморты, которые несут привкус бренности, напоминание не только о жизни, но о том, что ей прямо противоположно. Скептицизм разделяет специалист по итальянскому барокко Ричард Спир, по мнению которого уровень мастерства живописца в данном случае не дотягивает до Караваджо. Сюжет, коротко, таков. Глаза Олоферна вылезли из орбит, рот замер в крике. Художник изобразил свою героиню не в шикарном барочном платье, как это сделал несколько лет спустя Кристофано Аллори, а одел её в лучшие одежды, какие могла себе позволить современная ему «женщина из народа».
Позднее многие его работы были обнаружены именно в церквях и частных собраниях Прованса. Причем она так же отличается от Богомладенца и Богоматери, – преклонными годами и некоторой заскорузлостью, – как служанка от Юдифи (с учетом, разумеется, существенной разницы в настроении той и другой картины: речь ведь шла только об одном сходном мотиве). Караваджо является представителем искусства барокко, которое сделало смерть фактом жизни.
Или, как говорил о себе французский художник Ф. Леже, то, что понял. И все-таки, повторю, священное не профанируется и не изымается вовсе из этого мира. И лицо – посмотрим на него: как наивно покраснел нос, как слегка выпятились еще сохранившие детскую припухлость и нежные очертания губы, какая глубокая складка на переносице – словом, сочетание растерянности и отчаянной решимости, «детских припухших желез» и крестьянской мощи. Она могла быть работой Караваджо, которую Финсон приобрел в Неаполе и забрал с собой. Ее спросили, как -- убить.
В виде Юдифи художник изобразил свою подругу-куртизанку Филлиду Меландрони. Об этом старается напомнить художник своему зрителю. Никакой «неоднозначности», присущей такого рода историческим и художественным фигурам, сюжет Священной Истории о Юдифи не содержит.
Почему именно этот сюжет. Он ведь, повторю, художник, а не иконописец и значит, в его картине нам предстает в первую очередь человек на изломе Ренессанса, а не обожженный человек (как в иконе). «Экстаз св. Монахам требовалась реставрация картины, которая у них находилась с 30-х годов XX века.
Это и понятно: художник – посредник не только между своей героиней и зрителем, но и между нею и Богом, что неизбежно влечет за собой поправки (или искажения). Глаза Олоферна вылезли из орбит, рот замер в крике. Олоферн, считавший единственным богом Навуходоносора, приказал связать Ахиора и «предать в руки сынов Израиля» его отвели в горный город Ветилую, где он был освобождён от пут местными жителями и рассказал о своей встрече с ассирийцами. Старцы благоразумно предпочли не вмешиваться. Ангел, поддерживающий его голову, держит, чтобы потом вручить, стигматы св. Опять же, казалось бы, не Анне ли стать послушной исполнительницей воли высших существ.
Так и картина Караваджо Юдифь и Олоферн. Это тоже говорит в пользу авторства Караваджо. Ее невозможно отделить от насилия и страдания.
Так, увлеченность Бальмонта Норвегией неотделима от его чувства к Дагни Кристенсен так, Грузия — в те годы, когда он переводил «Витязя в тигровой шкуре», — воплотилась для него в образе Тамар Канчели. Вспыхнувшая в нём страсть к актрисе московского еврейского театра «Габима» Шошане Авивит также имела фоном его повышенный интерес к Израилю и к истории еврейского народа. У него грубая ряса, дыра на плече. Тому нет документальных подтверждений. В Священном Писании это молодая женщина, но уже три года вдовствующая.
Он пишет несколько вариантов «Саломеи с головой Иоанна Крестителя», «Усекновение главы Иоанна Крестителя» (1608, собор Сан Джованни, Валетта). События в них происходят в те же времена, действуют похожие персонажи. А в это время колышутся живые змеи вокруг ее головы. «Она приобрела великую славу и состарилась в доме мужа своего, прожив до 105 лет». Ее план сработал.
Большинство художников изображали Юдифь уже после убийства, с головой Олоферна в руках. Исторические авантюристки сами решаются на действие и сами себя прощают, а значит, «неоднозначность» их деяний ложится на их плечи и возможному обаянию их образа (обаянию красоты в содружестве со смелостью)всегда сопутствует цинизм. 13, 14), – а войдя в городские стены, поднимет голову Олоферна и покажет народу. Какая-нибудь бесстрашная куртизанка, выполняющая «политическое задание» с помощью любовных похождений и тем приносящая пользу государству – постоянно возобновляющийся и имеющий бесконечное число вариаций сюжет мировой истории. И здесь – ее хищный взгляд, то, как она вытянула шею и вся подалась вперед (между тем Юдифь как раз отстраняется), – все, кажется, говорит: «Мне бы этот меч да эту голову».
Реставратор сразу понял, кто автор этого шедевра, который был известен только по копиям. В Дублине в 1990 году монастырь Св. Мечв ее руке -- символ любви, лишающей мужчину рассудка на ложе страсти, а не головы на поле боя. Художник написал в образе Юдифи свою музу, Сибиллу Клевскую, супругу грозного курфюрста Иоганна Фридриха Саксонского. Театральным жестом Давид выталкивает на первый план страшную голову, как лицо смерти.
Она бесконечно мила и прекрасна, но почему все так странно, как можно это объяснить. Муза есть женщина, страсть к которой вдохновляет поэта на творчество и созидание. Как мы знаем, для Б. Окуджавы это уже не мифы о богах, а «сказки о богах», на которые известный поэт советской оттепели взирает с глубоким презрением, видимо, с высоты своих поэтических высот.
Под туго прилегающим корсетов просвечивает вспотевшая от усилий кожа на груди. Юдифь вернулась к своей прежней жизни и до конца соблюдала безбрачие.
Как человека, его волновало предстояние перед вечностью. И тогда, если все-таки пользоваться пресловутым термином «психологизм», который вроде бы применим и к первым и ко второму, то почему бы не ввести дифференциацию: нисходящего психологизма у Крамского и Ге (или, пользуясь выражением Вышеславцева, спекуляции на понижение) и восходящего – у Караваджо. Эта и другие достаточно жестокие сцены вереницей проходят через искусство Караваджо. Голова Олофернана ее столике -- трофей любовный, а не военный. Войско отступает и народ спасен.
» Ичувствуется, что ей по душе соблазнять и убивать. Кроме этой картины Караваджо посвящает обезглавливанию «Жертвоприношение Исаака» (1603), «Обезглавливание Иоанна Крестителя» (1608) и «Давида и Голиафа» (1610). Приобщение человека к вере происходит в том числе и через молитву. Во втором – углубляет человеческое (не претендуя на большее) и – как оказывается – восстанавливает-таки, казалось бы, утраченную вертикаль, сохраняет живой, пусть ослабевшую, связь с Богом.
Как результат: катастрофа и возрастание творческой активности поэта. На переломе веков в моду вошли роковые красавицы, несущие смертьлюбимым. 13, 7–9). И этот жест Юдифи – крепкий мостик, связывающий героиню Караваджо с библейской. Книга Юдифи не вошла в еврейскую Библию (Кетувим), а также в протестантский канон Ветхого Завета, но является частью библейских канонов римско-католической и православной церкви.
Здесь есть тончайшая и сложная интонация трагедийного принятия смерти. «Есть места в Библии, которые пронзают меня своею жестокостью», — пишет он Шошане. Этой точки зрения придерживается Эрик Тюркен. Созвучен этому один из ходов художника в картине «Мадонна со змеей» («Madonna dei palafrenieri»). Надежды для горожан не было никакой. Как знак и добыча.
Винченцо Гонзага отказался покупать эти картины. Лабард показал картину специалисту по живописи старых мастеров Эрику Тюркену. p. S. с новым годом. Он был язычником и Юдифь совершила убийство во славу своего единственно истинного бога. С другой стороны, Юдифь убивает спящего беззащитного и безоружного человека, который ей доверял, ничем не обидел и «только любовался ею».
Просто в Священной Истории есть Тот, кто обман прощает (хотя обман не перестает быть таковым), а обманывающему помогает вернуться к себе. Эта очаровательная, куртуазная, модно одетая Юдифь безмерно далека от легенды. Согласно легенде, Олоферн был полководцем армии Навуходоносора, вторгшейся в Иудею. Хорошо не убить. Олоферн с войском осадил родную Веттулию, где жила Юдифь.
Так что врагам она предстала «чудом красоты» – это слова Священного Писания. В своей руке видит библейская Юдифь орудие воли Божией. Попробуем подумать над вопросом именно с этой точки зрения. Именно в эти годы он создает свои наиболее трагические и глубокие произведения.
Это не физическая смерть, а духовное перерождение, рождение человека веры и любви. Трудно судить о Караваджо как о человеке веры. Глаза Олоферна вылезли из орбит, рот замер в крике.
Тогда расхождение и вовсе минимально, а ее присутствие, кроме простейшего принципа контраста порождает еще один мотив: перед нами парадоксальная ситуация того, что «палачом» становится, черную работу выполняет не низший и опытный, а высший и юный, чистый. В городе начался голод, людипадали без сил на улицах, дети слабели и болели. Но странным образом и она делается от этого более декларативной. Художник изобразил свою героиню не в шикарном барочном платье, как это сделал несколько лет спустя Кристофано Аллори, а одел её в лучшие одежды, какие могла себе позволить современная ему «женщина из народа».
Разумеется, это не означает, что «Божий народ» может обманывать «не Божий». Франциска» (1598) для простых людей был примером постижения веры. В упоминавшихся интерпретациях (предшествующих Караваджо) Олоферн не просто злодей, враг иноверец – его вообще нет, есть только голова. Когда Олоферн достиг Ездрелонской (Изреельской) долины, оказалось, что по распоряжению иерусалимского первосвященника узкий проход, ведший в Иудею и к Иерусалиму, перекрыли евреи близлежащих укрепленных городов Ветулия и Бетоместаим. Когда в один из вечеров он заснул пьяным, она отрезала ему голову и вернулась в родной город.
Можно даже предположить, что, будучи отослана Юдифью, служанка, незамеченная ею, вернулась и наблюдает. Она ответила, что справится с делом сама и попросила не задавать ей лишних вопросов. Но именно диссонансом между рукой и лицом (растерянным, почти страдающим) убийство имеет выход к жертвоприношению. То же самое было изображено в произведении из галереи Боргезе, где абсолютно точно художник написал самого себя (1606).
Считалась давно потерянной картина Караваджо «Поцелуй Иуды». Он рассказывает то, что увидел. Есть версия, что лицо Олоферна— это автопортрет, в котором художник выражал мазохистские желания быть жертвой насилия. Что же это за душа, которую не затрагивает и не тревожит убийство.
Среди специалистов есть сторонники как первой, так и второй версии. Примеры тому – картины Караваджо: «Давид с головой Голиафа», «Принесение в жертву Исаака», «Усекновение главы Иоанна Крестителя». Каково же было изумление почтенных старцев, когда на собрание явилась красавица Юдифь известная своим умом и благочестием состоятельная вдова и предложила город не сдавать, а Олоферна убить.
Вражеская армия, оказавшись без начальника, в панике разбежалась. Итак, в руке Юдифи содержится время (нечто большее, чем момент), предшествующее удару (в тексте говорится, что, готовясь, она схватила его за волосы), сопутствующее (делая свое дело, она продолжает держать волосы Олоферна) и последующее – потом, мы знаем, она завернет голову в занавеси и положит в мешок, вот этой самой рукой. Это все еще (хоть и в преддверии секуляризации Нового времени) опыт верующего человека, который изображая мир Ветхого Завета, не пытается ни быть, ни казаться ветхозаветным патриархом и значит, говорит своим, а не их языком. Тот охотно согласился. Возможно, моделью для Юдифи послужила любовница Караваджо Маддалена Антоньетти, которая, согласно полицейскому отчёту 1605 года, «околачивалась на Пьяцца Навона», что было эвфемизмом для занятия проституцией. Казалось бы, это должно вывести Юдифь на первый план, сделать ярче.
На первом плане снова жестоко отрубленная голова. С немалыми трудами он завоевывает внимание со стороны влиятельных церковных сановников. Голова Олоферна была или повержена (у Джорджоне) или торжествующе поднята (у Донателло) или несома – со смесью торжества и презрения – как предмет обихода или добыча, на блюде (у Боттичелли). Художника подняли в палаты, обеспечили уход и он выжил. Глаза Олоферна вылезли из орбит, рот замер в крике. Это уже не тихое и мирное событие, как в период Возрождения. Его волнует то, с чем он предстанет перед Богом, вот таким образом он держит в руках череп.
Не отступая от традиций изображает чудище в предсмертных муках Караваджо. «Юдифь и Олоферн» (1595-1596). А вот о картине «Юдифь и Олоферн» с тех пор не было никаких упоминаний и ее местонахождение считалось неизвестным.
Но картина может быть и еще одной копией с полотна Караваджо, сделанной самим Финсоном. То, что она написана в XVII веке, не вызывает у них сомнений. В Библии ветхозаветные апокрифические сочинения обычно располагаются между Ветхим и Новым Заветом. Юдифь вернулась к своей прежней жизни и до конца соблюдала безбрачие. Большинство художников изображали Юдифь уже после убийства, с головой Олоферна в руках. А вот теперь самое сложное – моральная сторона этой истории.
хафизов геннадий. 12. 12. 13. Может быть, о том, что весь ужас задуманного и абсолютного не задел ее целомудрия. «Усекновение» – это огромная работа, на которой изображен обычный сюжет. Но от этого-то Караваджо и рад уйти. На четвёртый день Олоферн устроил пир, на который повелел пригласить Юдифь ибо «сильно желал сойтись с нею и искал случая обольстить её с того самого дня, как увидел её». Можно убить. Он рассмотрел живопись в рентгеновском и инфракрасном диапазонах.
Олоферн, полководец ассирийского царя Навуходоносора, осадил иудейский город Бетулию (или Ветилею, впрочем, название, скорее всего, вымышленное), который располагался в горах и перекрывал его армии путь на Израиль, к Иерусалиму. Этой кровью он объединяет себя с жертвенной смертью Иоанна Крестителя. Большинство художников изображали Юдифь уже после убийства, с головой Олоферна в руках. ибо лице мое прельстило Олоферна на погибель его, но он не сделал со мною скверного и постыдного греха» (Иудифь. 13:15-16). Франциску.
Укрепи меня в этот день. Честно во всех отношениях: он не пытается быть ни сказочником, ни святым. Более того, после того как ассирийская армия бежала, жители Ветилеи грабили брошенный военный лагерь 30 дней, а Юдифь «запрягла колесницы свои» и сложила на них «все серебряные сосуды и постели и чаши и всю утварь его». Остается предположить, что безмятежность Юдифи не непосредственна, а дидактична, не «какова. », а «о чем. » О чем-то должна поведать. Так или иначе, он выходит к тексту Священного Писания. Картина Караваджо «Юдифь, убивающая Олоферна» – одна из многочисленных интерпретаций библейского сюжета, причем далеко не первая.
Были среди них и антифашистки и антитоталитаристки и что-нибудь вроде «маркитантка юная убита» Б. Окуджавы. Но как сложен он для воплощения. Кроме этой картины Караваджо посвящает обезглавливанию Жертвоприношение Исаака (1603), Обезглавливание Иоанна Крестителя (1608) и Давида и Голиафа (1610). Изображение Медузы очень натуралистичное, так как следует испугать кошмаром исчезновения. Иеронима» (1606) – пример аскетизма, который привит высотам духа через уход от мирских соблазнов к пещерной жизни.
Прежде всего, он не чувствует его в своей душе, да и не может чувствовать, вероятно. История такова. Он изображает молитвенный экстаз, равный смерти.
Юдифь Караваджо совсем юная, с почти детским лицом. Сюжет основывается на евангельском тексте. В ранние годы творчества пишет традиционное произведение Караваджо – «Медуза» (1593-1594) в виде круглого щита. Девушка пробралась в палатку полководца. Игнатия обратился в Национальную галерею Ирландии. Облик Юдифи свидетельствует: она имела право на коварный обман и соблазн.
Вавилоняне осадили город Ветилую, в котором жила целомудренная и богобоязненная молодая вдова Юдифь. Наградой ему служит божественное откровение. Есть предположение, что художник присутствовал на казни Беатриче Ченчи, убившей своего отца и именно знакомство с обезглавливанием, которому подвергли Беатриче, позволило ему написать с такими натуралистическими физиологическими подробностями свою «Юдифь». Я расскажу Вам про один эпизод из жизни поэта Серебряного века Константина Бальмонта. Ломбардская школа дала художнику ощущение жизни и стремление ее передать.
Вот таким образом, собственно, его и способен взволновать библейский сюжет. Случайно его заметил там священник, знавший Караваджо. Благородство бессильно перед лицом вероломства. Это несомненные шедевры Караваджо, которым никто адекватно не мог подражать.
Придя в шатёр Олоферна, она рассказала ему, что израильтяне будто бы нарушили заповеди Бога, а значит, лишили себя Его защиты и обречены на поражение. Он рано овладел основами мастерства и учился в Милане у художника Петерцано. По тексту в момент убийства Юдифь была одна, отослав всех, даже служанку.
Безусловно, она рисковала своей жизнью. Между тем Юдифь Караваджо очень проста, уж точно не великолепна. Он был язычником и Юдифь совершила убийство во славу своего единственно истинного бога.
Юдифь Караваджо не размахивается и бьет, она как будто бы режет. Он с 1606-го по 1610-й скитается по Мальте, а затем умирает в Тоскане. Сапронов.
Конечно, важно в первую очередь то, что это не просто история, а Священная История. Но другая рука крепко и умело ухватила несчастную жертву за волосы. Но больше всего потрясает и дает трагедийность изображению то, что в крови, которая растекается из тела, Караваджо подписывает свое имя. Смерть и ее изображение овладели чувствами живописца и подчинили их себе. Что, однако, не исключает его обращенности к Богу.
Большинство художников изображали Юдифь уже после убийства, с головой Олоферна в руках. С другой стороны, его так называемый реализм не отменяет вовсе Божьего присутствия. Рука должна быть «простой и грубой», чтобы все-таки совершить убийство.
Жители малодушествуют, ропщут и готовы сдаться.
Что это дает и чего лишает.