Может, я стряпчий или даже мэр. Приходилось пристально вглядываться, чтобы понять, чем они действительно занимаются. Он улыбнулся, глядя вниз, на Утч. Откуда я знаю.
Утч сказала, что ощутила некоторое беспокойство, хотя, конечно, доверяла ему. Напряжения не было, просто его вес распластал ее. Несомненно, свечу загасило их дыхание. Колесницу с троном противника тащат две монахини. За теплом ходят в лес: здесь взрослые и дети собирают хворост, чтобы обогреть свои лачуги.
«Конечно, не из самых, – сказал он. – Все отлично устроились. Он понуро завернулся в темный плащ. Я художник. Центральная фигура праздника — король Карнавал.
Это была ее песенка оргазма, но сейчас она звучала дольше обычного. И подешевле. В руках у Карнавала находится его «орудие»— вертел, на который нанизана мясная снедь. Справа от Карнавала находится тощая фигура Поста, сидящая на стуле, который тащат в сторону Карнавала монах и монахиня. Карлик в носатой личине, огромной шляпе с воткнутой в нее ложкой и в бесформенном белом балахоне поднимает метлу-«шандал» со вставленными в нее свечами. Около таверны народу гораздо больше, чем у церкви. Но в тот вечер он постоянно дотрагивался до Утч и чтото тихо говорил ей понемецки. В этой кромешной тьме Северин ни разу даже не задел за стену.
Следуя строгим уставам гильдии живописцев святого Луки (самого известного и авторитетного на тот период объединения художников) он научил его всему и, прежде всего, выбирать доски для своих работ. Он, как на боевого коня, взгромоздился на винный бочонок.
Его круглое мощное плечо уперлось ей в пах, рука протиснулась между ног, ладонь лежала на позвоночнике. В баре было полно американцев.
Он ждал ее: он был серьезен. Изображение было плохое, говорили на немецком.
Она пожала плечами она не размышляла над этим. Низкое серое небо – неважный день для полета. Среди горожан, осаждающих корабль дураков, выделялись карнавальные великаны дикого вида.
Изображение было плохое, говорили на немецком. Они сгибались словно сами собой. На следующий день удивленные борцы увидят целую гору полотенец.
Утч похолодела, но он продолжал идти ровно, в заданном ритме. Иероним Кок не только выпускал гравюры по рисункам востребованного покупателями Босха, которого сам очень чтил.
Вот он полыхает в верхней части картины. Такое клеймо гарантировало, что изображение будет держаться как минимум вечно. Перепачканный кровью костюм чулки, пропитанные кровью президента рассеянный взгляд.
Он ужасен, у него нет глаз. «Слышу, слышу», – сказал бы он. Перепачканный кровью костюм чулки, пропитанные кровью президента рассеянный взгляд. Кортеж замыкает мальчик в бумажном венце (в нижнем левом углу) – маленький король карнавала, который держит традиционную вафлю. Его окружала колючая проволока. Наступал торжественный момент и все высыпали на улицу. Многие предлагали ей брак в России.
Они откатились друг от друга, но пальцы их соприкасались. Она дернулась, но в ту же секунду обнаружила, что лежит на мате. На острие нанизаны свиная голова, жареная домашняя птица, ветчина. Интересно, размышлял я, не задумал ли я свой исторический роман просто как обычный турист. Знаковое событие праздника – «битва карнавала и Великого поста».
Сюжет напоминает известную масленичную забаву – «охоту на масленичного человека» – реликт древних верований в духов растительности. На картине Брейгеля поступки празднующих тесно связаны с освященными традицией увеселениями «сумасшедших» дней карнавала: здесь водят хороводы, участвуют в процессии, возглавляемой волынщиком. Растревоженные голуби хлопотали на карнизах, как старушки. Утч говорила, что она никогда не чувствовала себя такой гибкой. Потом, я думаю, ты женишься. Толстопузый буффон, увенчанный котелком, бренчит на мандолине. Она привыкла к мученическому виду этого сукиного сына, как будто говорившего: «Вот иду выполнять свои обязанности».
Он держал ее плотно, не давая шевельнуться. Подходя к дому, я услышал немецкую песенку Утч. Однажды, проводя экскурсию по музею, она увидела его и там. За ним невероятно раскормленный «священник» со стеклянным сосудом в одной руке и зажженной свечей – в другой – тащит на голове круглый стол с обрядовым угощением «жирных» дней – вафлями и булочками в тарелке.
Там прокручивали одну и ту же явно любительскую пленку. Обогреватели непрерывно гнали теплый воздух и скоро оба вспотели.
Я только придумываю свою жизнь, но на картине я всегда узнавал себя: я вон тот, хорошо одетый. Расчистка развалин была долгой и опасной работой бульдозеры здесь не годились. Заклейменные как враги Христовы, распявшие Спасителя, они вынуждены были носить на одежде отличительный знак — кружок, а проживать могли только на особых улицах.
Она попыталась встать на колени. О боже, я уже вижу ее: какая-нибудь графиня, но только по названию. В свите приспешников Карнавала под оглушительный шум пиршественных и кухонных «инструментов» шествуют ряженые в фантастических костюмах и масках. В «Битве поста и масленицы» Брейгель рисует сцену жизни человеческого муравейника.
Бушующий водный поток, беспощадный к хрупким суденышкам. То ли голуби ворковали слишком громко, то ли она не узнавала собственного голоса. Питер Брейгель своими работами «на манер Босха» (он вынужден был и это доказано исследователями, подписывать эстампы фамилией Босха) делал продажу лавке. Но стоял ноябрь — приятнее было сидеть дома. А в центре площади разгорается шуточная битва между свитой Масленицы и поклонниками Поста. Нужно дать ему воздух, чтобы оно не испортилось.
Этот сноб, эта свинья, этот высокомерный ебарь. Нищая любительница изящного. Утч казалось, что рука его тянется к двери как раз в тот момент, когда они подходят к ней. И то, что он несет, скорее всего, моя церковная скамеечка.
Где-то зазвенела старая перекладина для прыжков в высоту. Она стояла на противоположной стороне круга и глубоко дышала. Она утопала в мягком мате. В результате художник создает серию, описывающую неразрываю связь человека и природы.
Так и на картине Брейгеля мы видим некий организм, живую толпу. Ее рот – темная яма. Свободно избирать род деятельности они не могли. Он улыбнулся, глядя вниз, на Утч. У Поста и детей на лбу начертаны крестики: в «пепельную среду» после мессы священники рисовали золой кресты на лбу прихожан.
Он рассказал, что воспитывался как член униатской церкви. Как и все, я смотрел на экран телевизора. Я предположил, что этот человек как бы заменил ей отца. Женщина в шляпе странницы умоляет меня: «Великодушный сэр, подайте несчастным». И ночью здесь все было хорошо знакомо Северину. Книгу по мотивам картины Брейгеля я думал назвать «Битва Карнавала и Поста».
Послушайся моего совета, — сказал отец из своего удобного кресла. По крайней мере, они не в борцовском зале. Я услышал продолжение рассказа о человеке с дыркой в щеке, еще один символ.
Мат отдавал тепло обратно. На ней сиротливо лежат две селедки. Пустое лицо вдовы президента заставило ее вспомнить все это. Однажды я придумал историю одного дня, проведенного мною на старой нидерландской площади. Я смотрю представление комедии «Грязная невеста». Опасались, что, если это место не закрыть, сюда могут забрести и подорваться дети. По крайней мере, они не в борцовском зале.
Она разминала пальцы так, как обычно делал Тирон Уильямс перед поединком. Она клялась, что легкие взмахи голубиных крыльев приподняли ее над матом. Но стоял ноябрь – приятнее было сидеть дома. На заднем плане перед постоялым двором «Сухая ветка» (или «Дракон». ) из дверей которого глазеют любопытные, актеры представляют битву Урсона и Валентина. Может, я стряпчий или даже мэр. Над его уютным плечом она видела луну, плывущую по лабиринту плюща.
Я художник. В четверг «жирной недели» в школах было принято избирать «короля детей», «маленького короля карнавала». Тела их повсюду. Подозреваю, что Утч оплакивала и Кудашвили и свою мать и эту жуткую деревню, откуда она родом и которая была деревня как деревня. — Почему не Париж, не Лондон или Рим. Северин сопел как парнокопытное.
Пост и его дружки — тощая баба, монахиня и монах — вотвот подерутся. Мат отдавал тепло обратно. Группа монахинь провожает меня застывшими улыбками. Она не раз говорила ему, что не из самых ревнивых. Что-то непонятное. Потом мы с Утч сели в такси и поехали в аэропорт.
Напряжения не было, просто его вес распластал ее. Машина Северина, как обычно, загораживала въезд. Но работы («Охота на снегу», «Пачмурный день», «Возвращение стад», «Сенокос», «Жатва»), которые Брейгель считал лучшим, что он создал, при его жизни так никто и не видел. Однажды ночью Северин взял Утч в борцовский зал. В первые дни поста у голландских женщин принято было убирать дом, — вот женщина моет окно.
Он держит перед собой, словно меч, вертел с нанизанными на него свиной головой и курицей. Все пронизано благочестивым духом строгого воздержания и покаяния. Подавая Утч пальто, он подмигнул Эдит. Он ужасен, у него нет глаз. Год напряженной работы.
Через стены моего дома, через закрытые окна я слышал, как кончала моя жена. Чтото непонятное. Солома являлась символом всего ветхого и отжившего, ее сожжение означало преодоление смерти-зимы (в святочном цикле – поминовение мертвых). Я услышал ее надтреснутый голос и увидел, как замигал, угасая, тусклый свет в спальне.
Его свита — женщины и дети, у которых на лбу нарисованы черные крестики. «Вообще-то ты получишь все, что тебе нужно», – сказал он. – Боже мой, Вена, – добавил он с отвращением. – Почему не Париж, не Лондон или Рим. Машина Северина, как обычно, загораживала въезд. Из них получаются хорошие жены это сливки женской половины человечества». Брейгель не мог отрешиться от своих печальных мыслей. Она попыталась встать на колени.
Дело в том, что в XVI веке в Голландии художники писали на деревянных досках. Я проталкиваюсь через толпу, меня хватают чьи-то руки. Они шили костюмы, устраивали репетиции, готовили угощение.
Мечтая походить на итальянских живописцев, он занимался переводом архитектурных трактатов. Я заметил, что это удивило ее. В эскорте Поста резвятся дети с трещетками-«молоточками» и корзинами для сбора пожертвований, наполненными кренделями пономарь несет в ведерке святую воду страстной недели. Пустое лицо вдовы президента заставило ее вспомнить все это.
Вероятно, Брейгелю была знакома теория одного довольно крупного ученого той эпохи. «Матрона» с набеленным лицом щеголяет в ожерелье из яичной скорлупы: яйца входили в обильную трапезу кануна поста («Чтобы пост показался мал и легок, как яичко, чтобы, как яйцо, быть крепким и здоровым»). Перевернутая пустая корзина намекает на голодание.
Многие из них плакали. То ли голуби ворковали слишком громко, то ли она не узнавала собственного голоса. Надо быть осторожным, чтобы не наступить на алчущего нищего, калеку, слепца, карлика, горбуна.
На окраине ВинерНойштадта, где был пойман отец Утч, посягавший на самолеты, мы проехали мимо гигантских нетронутых развалин завода «мессершмитов». Тела их были скользкими. Состоятельный бюргер. У кого-то работа, а у кого-то детское и искреннее веселье. «Пасмурный день» (1565 год) — это вероятно период февраля-марта, на который приходится масленица или «жирная неделя». Кок был предприимчивым гравером и владельцем знаменитой в Антверпене мастерской по изготовлению эстампов «На четырех ветрах». И ночью здесь все было хорошо знакомо Северину.
Я даю ему монету, не взглянув на него. Под аккомпанемент музыкантов, скребущих ножами по противню, драли глотки школяры-ваганты. И поискал на темной улице своего обвинителя, человека с дыркой в щеке. Кого здесь только не было.
— Если уж тебе нужно подцепить когонибудь, бери лучше крестьянку. Похоже, под взглядом Утч он чувствовал себя неловко он ерзал на стуле, как чесоточный или будто ноги ему сводила судорога. Мне приятнее гадать о своей личности и предназначении. Но Утч вовсе не была «несчастным коровообразным созданием».
Они сгибались словно сами собой. Копченая свиная голова – ритуальное масленичное блюдо в «обжорные» дни закалывали специально выращенную свинью. Я проталкиваюсь через толпу, меня хватают чьито руки. Она пожала плечами она не размышляла над этим.
«Карнавал» воплощался толстяком, взгромоздившимся на винную бочку, его оруженосцы олицетворяли всякие пороки и излишества – греховные, но соблазнительные. Подавая Утч пальто, он подмигнул Эдит. Он снился ей.
Кажется, кто-то меня трогает, щиплет за зад, улыбки всех женщин одинаково похабны. Толстяк, конечно же, побеждал, а поверженного доходягу швыряли в воду. Толстяк, оседлавший бочку, весь пропахший кислым элем, символизирует Карнавал.
«Скупой рыцарь» Пушкина), вот таким образом многие евреи обосновались в финансовой сфере — чему до сих пор не рады потомки их гонителей. Зимой она часто работала по приглашению советского посла М. Майского. Я прохожу мимо слепца, но он не просто слеп. Владелец картин, предприимчивый негоциант, едва заказ был готов, тут же отдал свою коллекцию (из которой 16 картин принадлежали только перу Брейгеля) под залог огромного займа. Воплощение Поста – худой и длинный, как жердь, человек в бесформенном балахоне.
Это эпизод пьесы по рыцарскому роману «Урсон и Валентин» из цикла о Карле Великом. В аэропорту я купил «Геральд трибюн», но газета была старая, за вчерашний день, 22 ноября 1963 года. Толстяк, оседлавший бочку, весь пропахший кислым элем, символизирует Карнавал. Однажды я придумал историю одного дня, проведенного мною на старой нидерландской площади. В немецком городе Нюрнберге эта заключительная баталия происходила на центральной площади. Король вооружен кинжалом и железным вертелом (копьем), на который для устрашения противника нацеплена большая копченая свиная голова, подрумяненная на костре утка и шматок ветчины. Приходилось пристально вглядываться, чтобы понять, чем они действительно занимаются. На окраине Винер-Нойштадта, где был пойман отец Утч, посягавший на самолеты, мы проехали мимо гигантских нетронутых развалин завода «мессершмитов». Я смотрю представление комедии «Грязная невеста».
На платформе разложены «деликатесы» постного времени: корзина с сушеными фигами, крендели, сухие лепешки. Этот народный инструмент (rommelpot) бытует в Нидерландах до сих пор. Вот я иду от церкви к таверне это мне представляется очень мудрым. И поискал на темной улице своего обвинителя, человека с дыркой в щеке.
Наконец Утч замолчала. Она не раз говорила ему, что не из самых ревнивых. Опасались, что, если это место не закрыть, сюда могут забрести и подорваться дети. Похожий на мясника Карнавал, румяный здоровяк с лоснящейся от жира рожей, вооружен вертелом-«копьем».
Этот сноб, эта свинья, этот высокомерный ебарь. «Я почувствую это по тому, как рукоять моего пистолета войдет в мою руку». Я предположил, что этот человек как бы заменил ей отца. Но Утч вовсе не была «несчастным коровообразным созданием».
Бочку с Масленицей пытаются сдвинуть с места ряженые. На великой картине я проталкиваюсь через толпу простолюдинов, мрачных, в темных одеждах. Кок делал с учениками вариации на тему рисунков выдающегося художника. Она клялась, что легкие взмахи голубиных крыльев приподняли ее над матом.
Интересно, размышлял я, не задумал ли я свой исторический роман просто как обычный турист. Мне приятнее гадать о своей личности и предназначении. Здесь истово соблюдают обычаи постных дней: пьют воду (из колодца), торгуют рыбой, т. е. На следующий день удивленные борцы увидят целую гору полотенец. Наконец Утч замолчала.
Был полдень. Гдето зазвенела старая перекладина для прыжков в высоту. И вот между ними разгорался смехотворный рыцарский поединок.
Я продвинулся с ним не дальше того, что попросил взаймы у отца. Тела их повсюду. Она говорила, что любит эту работу, далекую от политики. Через стены моего дома, через закрытые окна я слышал, как кончала моя жена. Мы ждали вечернего самолета.
У обочины лежал огромный снаряд, безжизненный, как разграбленный корабль. Голова ее безвольно поникла и она почувствовала его губы на своей шее. Он придавил ее к мату. Женщина в шляпе странницы умоляет меня: «Великодушный сэр, подайте несчастным». Я даю ему монету, не взглянув на него.
Битва Масленицы и Поста (нидерл. Het gevecht tussen Carnaval en Vastentijd)— картина Питера Брейгеля Старшего (1559), находящаяся в Музее истории искусств Вены. В основе сюжета лежит праздник, проводившийся в Средневековой Франции и Голландии в последний день карнавала перед Великим Постом и заключавшийся в шуточной битве свиты Масленицы и сторонников Поста. На картине Брейгель изображает празднование этого праздника на площади одного из фламандских городков. Они топчутся около церкви, но набожностью тут и не пахнет. Но в ноябре туристы разъезжались по домам или собирались на юг гидов увольняли. О боже, я уже вижу ее: какаянибудь графиня, но только по названию. И то, что он несет, скорее всего, моя церковная скамеечка. Грех чревоугодия воплощает и свинья, пожирающая фекалии возле колодца.
У обочины лежал огромный снаряд, безжизненный, как разграбленный корабль. Любой большой город выглядит, как муравейник и лишь при ближайшем рассмотрении он оказывается полным жизни и событий пространством. Почти вся станковая живопись, принадлежащая Питеру Брейгелю Старшему, выполнена на досках и дошла до нас, не утратив (как и гарантировала гильдия) свежести красок и живости впечатления. У пояса «женщины» висит ящичек с солью или для сбора добровольных пожертвований: на масленицу ряженых одаривали скоромными лакомствами и реже – деньгами. Здесь Брейгель намекает, что парочка явно дурит прохожих.
Я подумал о том, как много времени прошло с тех пор, как я думал о детях. Самыми лучшими считались дубовые днища кораблей, десятилетиями «солившиеся» в море. А может быть, аристократ. «Скупой рыцарь» Пушкина), вот таким образом многие евреи обосновались в финансовой сфере – чему до сих пор не рады потомки их гонителей. Был полдень. Может, он хотел пробудить в ней ревность.
В лунном свете их тела блестели, даже, казалось, фосфоресцировали. На голове у Поста находится пчелиный улей— знак умеренности и верности церкви. Потом мы с Утч сели в такси и поехали в аэропорт. Вот я иду от церкви к таверне это мне представляется очень мудрым.
Из них получаются хорошие жены это сливки женской половины человечества». Особенное старание проявляли госпитальеры (иоан 216 НИ. Люди, не обращая на шумный праздник никакого внимания, занимаются обычными делами. Старый деревянный трек скрипел, когда они шли по нему.
В баре было полно американцев. По громкоговорителю объявляли что-то на немецком итальянском, русском и английском, но я не слушал. Юный художник, видимо, не был амбициозен и считал себя лишь ремесленником. Он снял с нее халат маты были такие же теплые, как ее кожа. Она оплакивала это лицо на фотографии — такое печальное, полное такого горя, что все уже безразлично.
Стоял ноябрь, каменносерый и барочнохолодный. Вокруг его мастерской сложился даже кружок прославленных граверов. По заказу состоятельного купца из Антверпена Николаса Ионгелинка Брейгель работает над циклом из шести картин (календарем в картинках) известным как «Времена года» или «Месяцы». Послушайся моего совета и постарайся весело провести время, прежде чем остепенишься. В лунном свете их тела блестели, даже, казалось, фосфоресцировали. Я бы не удивился, если бы его увидел. Несомненно, свечу загасило их дыхание. Персонажей так много, что даже простое их перечисление готово затянуться до бесконечности.
«Я почувствую это по тому, как рукоять моего пистолета войдет в мою руку». Утч похолодела, но он продолжал идти ровно, в заданном ритме. Возле бочки Карнавала разбросаны игральные карты (намек на азартные игры излюбленные в то время), разбитые яйца, употреблявшиеся при изготовлении вафель, свиные кости – отбросы «жирной кухни». Я так и не удосужился выяснить это.
Он протягивает по направлению к Масленице свое оружие – лопату на длинном черенке. Его руки безостановочно двигались на фоне облитых лунным светом бедер. довольствуются самым скудным рационом, что означает умерщвление плоти и умеренность (рыбные блюда, салат, круглые лепешки). Сначала появлялся корабль дураков или корабль дьявола — довольно вместительное судно, поставленное на колеса, которое за веревки тащили шуты. Они «катались по всему залу», сказала она она попробовала разные позы йоги он показал ей некоторые упражнения на растяжку. Ей доводилось быть переводчиком у балетной труппы, у струнного ансамбля, у фокусника, у полковника в штатском и у целого ряда «дипломатов» неясного ранга и с неясными целями.
Расчистка развалин была долгой и опасной работой бульдозеры здесь не годились. Они чегото ждут от меня. Эта фотография показалась Утч просто отвратительной всю дорогу до Бостона она проплакала.
«Император рыбоедов» восседает на церковном стуле, на котором повешены четки из луковиц: лук – один из видов еды во время поста. В этой кромешной тьме Северин ни разу даже не задел за стену. В аэропорту я купил «Геральд трибюн», но газета была старая, за вчерашний день, 22 ноября 1963 года. Именно Питер Кук научил Брейгеля основам мастерства. ПосмотриТе на картины Питера Брейгеля. Затянутое грозовыми тучами небо. Несмотря на запреты церкви и властей (Карл V и его последователь, Филипп II издавали указы, ограничивающие время проведения уличных шествий и увеселений), этот древний языческий праздник продолжал жить и собирал множество желающих поучаствовать в нем.
Туристический сезон закончился Вена закрывала свои двери. Может быть, я – щедрый благотворитель. Может быть, я — щедрый благотворитель.
Потешник в «треуголке», с обмазанным мукой лицом водит ножом-«смычком» по решетке для жаренья. Головой «лошади» служит свиной окорок, пригвожденный к бочке кинжалом. Она утопала в мягком мате.
Северин сопел как парнокопытное. Послушайся моего совета и постарайся весело провести время, прежде чем остепенишься. В больших городах несколько таких улиц образовывали целый квартал – гетто. Тела их были скользкими.
Туристический сезон закончился Вена закрывала свои двери. Все мы, люди, — плохо сколоченные бочки, которые лопнут от вина мудрости, если это вино будет находиться в непрерывном брожении благоговения и страха Божьего. Меня преследует, а может, просто идет за мной мальчик или карлик и несет что-то вроде мольберта или вращающегося табурета – обычной принадлежности пианино. Книгу по мотивам картины Брейгеля я думал назвать «Битва Карнавала и Поста». Я бы не удивился, если бы его увидел.
Женщины торгуют рыбой. Я заметил, что Эдит приглядывалась к нему внимательнее, чем обычно. Мы оба и я и Эдит, поражались его предупредительности. Все вокруг было скользким, но она как-то умудрялась упираться пятками.
Он рассказал, что воспитывался как член униатской церкви. Состоятельный бюргер. Утч сказала, что ей это нравится, но немного пугает. Низкое серое небо — неважный день для полета. Словно подглядываешь за ней голой.
Около таверны народу гораздо больше, чем у церкви. Старый деревянный трек скрипел, когда они шли по нему. Комически контрастирует с толстяком ряженый причетником или «кающимся»: долговязый остроносый мужчина с завязанной платком головой.
Паяц-фокусник в разноцветном колпаке, с большой сумкой на боку толкает бочку, манипулируя кубками и «волшебной палочкой». Это мне. Она привыкла к мученическому виду этого сукиного сына, как будто говорившего: «Вот иду выполнять свои обязанности». Может, он хотел пробудить в ней ревность. Это было в 1963 году.
А может быть, аристократ. Я никогда точно не мог определить мой статус. Стременами пузану служат начищенные медные котлы, шлемом – паштет из птицы (отражение обычая есть жирную курицу в день карнавала). «Конечно, не из самых, — сказал он.
Прочие на картине тоже тащат какието сиденья в церковь — грубую крестьянскую мебель. Сцену, привычную его глазу с детства. Этот человек преобразился даже в самого Бенно Блюма. Завершает процессию мальчик с бумажной короной на голове.
Заснеженные склоны гор и тут же изрытые колесами дороги с непроходимой грязью. В последние два дня я насмотрелся на множество странных вещей и у меня не было причин полагать, что им придет конец. Она называлась «Американская Церковь Христа» и находилась в одном из современных зданий священником был американец из Сандуски, штат Огайо. В больших городах несколько таких улиц образовывали целый квартал — гетто. Я заметил, что Эдит приглядывалась к нему внимательнее, чем обычно. «Вообщето ты получишь все, что тебе нужно», — сказал он. Я подумал о том, как много времени прошло с тех пор, как я думал о детях.
Голова ее безвольно поникла и она почувствовала его губы на своей шее. Я прохожу мимо слепца, но он не просто слеп. Там прокручивали одну и ту же явно любительскую пленку. Пост и его дружки – тощая баба, монахиня и монах – вот-вот подерутся. Срочная же потребность в деньгах у людей возникала часто (см.
Она наклонила голову и вытянула шею. Руки ее тяжелели, пытаясь поднять его ее спина ощущала тяжесть его груди. Над его уютным плечом она видела луну, плывущую по лабиринту плюща. Она показала мне маленькие улочки, знаменитый Пратер, парки с оркестрами, сады, старый дом, где жил Кудашвили, Советское посольство.
Он держал ее плотно, не давая шевельнуться. Тщедушный наездник (Пост) с серо-зеленым лицом и пчелиным ульем вместо шлема (символом умеренности) здесь само воплощение смирения. Там о несчастных заботились монахи и монахини, совершая подвиг христианского человеколюбия. Многие из них плакали. А «великий пост» был тощим монахом, скачущим на палке, ему сопутствовали не менее унылые Добродетели. Ее рот — темная яма.
Она дернулась, но в ту же секунду обнаружила, что лежит на мате. Жители городов и сел готовились к уличному представлению заранее. Растревоженные голуби хлопотали на карнизах, как старушки. И подешевле.
Хотя зима на исходе и снег уже сошел, о солнце помышлять не приходится. Я сразу решил, что хорошо одетый господин с молитвенником в кармане — это я, автор книги. Но только у меня есть слуга, который несет мою вещь. Подобный ежегодный праздник Брейгель мог наблюдать с раннего детства.
Чтото полетело на пол. Пожалуй, самое время было ему появиться для спасения Утч. Я видел мою спальню после его уходов там мало что говорило о снисходительности. «Слышу, слышу», — сказал бы он. Но их религия не возбраняла занятие ростовщичеством, а для христиан на этот счет существовали запреты. Обычно их рисовали золой на лбу прихожанам священники по окончании мессы в «пепельную среду». Все вокруг было скользким, но она както умудрялась упираться пятками. В борцовском зале маты в зыбком лунном свете были похожи на кровавого цвета озеро.
Вот таким образом так много на площади калек и убогих. Я услышал ее надтреснутый голос и увидел, как замигал, угасая, тусклый свет в спальне. Как это он тогда выразился. Она называлась «Американская Церковь Христа» и находилась в одном из современных зданий священником был американец из Сандуски, штат Огайо. Эта фотография показалась Утч просто отвратительной всю дорогу до Бостона она проплакала.
Гида обещали предоставить без промедления и даже сказали, что можно заказать экскурсию именно по Брейгелю. Мы оба и я и Эдит, поражались его предупредительности. Совсем немного она повзрослела рядом с Вилли и с Генрихом, хотя я долгое время и не знал этого.
А может, я усядусь где-нибудь и начну играть. Самым знаменитым в средневековой Европе был карнавал в Нюрнберге, выпадавший на масленицу. Потом, я думаю, ты женишься. Мы ждали вечернего самолета.
Срочная же потребность в деньгах у людей возникала часто (см. Я заметил, что это удивило ее. Его окружала колючая проволока. «Королевская» охрана вооруженаустрашающе: решеткой для барбекю, гигантским блюдом со сладкими имбирными оладьями, рогатиной, свечой. Он отбросил полотенце в угол и Утч представила себе, как там всю ночь размножаются полотенца.
Я продвинулся с ним не дальше того, что попросил взаймы у отца. Что-то полетело на пол. Словно подглядываешь за ней голой. Низкорослый уродец ведет свою музыкальную «партию».
Как и все, я смотрел на экран телевизора. Это было в 1963 году. Талантливая и известная миниатюристка (будущая теща Питера Брейгеля) учила подмастерьев не только технике письма темперой, акварелью и маслом, она учила основам и принципам миниатюры. Стоял ноябрь, каменно-серый и барочно-холодный. Но только у меня есть слуга, который несет мою вещь.
Прочие на картине тоже тащат какие-то сиденья в церковь – грубую крестьянскую мебель. Подходя к дому, я услышал немецкую песенку Утч. Однажды ночью Северин взял Утч в борцовский зал. Это была ее песенка оргазма, но сейчас она звучала дольше обычного. Я сразу решил, что хорошо одетый господин с молитвенником в кармане – это я, автор книги. Тучный человек в колпаке, сидящий на бочке с вином, олицетворяет Карнавал. Они топчутся около церкви, но набожностью тут и не пахнет.
На великой картине я проталкиваюсь через толпу простолюдинов, мрачных, в темных одеждах. Но ее планы на будущее всегда были достаточно скромны. А может, я усядусь гденибудь и начну играть.
Я видел мою спальню после его уходов там мало что говорило о снисходительности. И там все еще обитали крестьяне, но, как всегда и везде, все крестьяне были лишь частью пейзажа, сливаясь с местностью. Утч сублимировала в нем всех своих охранников, бывших в ее детстве во время оккупации. Утч казалось, что рука его тянется к двери как раз в тот момент, когда они подходят к ней. Как это он тогда выразился. — Боже мой, Вена, — добавил он с отвращением. Это мне.
Я никогда точно не мог определить мой статус. Ему на голову надевали бумажную корону и он угощал друзей вафлями. Они чего-то ждут от меня. Я так и не удосужился выяснить это. Он придавил ее к мату.
Кажется, ктото меня трогает, щиплет за зад, улыбки всех женщин одинаково похабны. Или еще, накануне поста, на «жирной неделе», люди выносили на улицу поломанную домашнюю мебель и утварь и сжигали ее в большом костре. Они откатились друг от друга, но пальцы их соприкасались. Хотите увидеть все это воочию. Группа монахинь провожает меня застывшими улыбками. Особенное старание проявляли госпитальеры (иоан 216 НИ.
Комната в Studentenheim абсолютно не походила на девичью Утч, между прочим, уже исполнилось двадцать пять и из материнского дома она ничего не сохранила на память. Нищая любительница изящного. Женщины торгуют рыбой. Художник с тщательностью миниатюриста прорисовывает героев, прописывает мелочи, которые поначалу даже не улавливает глаз. — Все отлично устроились. Но в тот вечер он постоянно дотрагивался до Утч и что-то тихо говорил ей по-немецки. Нет, она не думает, что есть какая-то закономерность.
Руки ее тяжелели, пытаясь поднять его ее спина ощущала тяжесть его груди. Свободно избирать род деятельности они не могли. Нет, она не думает, что есть какаято закономерность. Откуда я знаю. «Герольд» с трехцветным флажком подает сигнал к сближению противников. Пожалуй, самое время было ему появиться для спасения Утч.