Аллегория Музыка

Тут Вы можете слушать и скачать Аллегория в формате mp3 бесплатно без регистрации, а также много другой интересной музыки.

Описание картины Рембрандта Харменса Ван Рейна «Аллегория музыки»

Его ощущают отдельные люди — в зависимости от их жизненных обстоятельств и склада ума. Нас интересует эта трансформация в первую очередь со стороны поэта. Нет ничего столь неуловимого, непостижного.

Русские последовали за викторианцами, а немцы по-своему последовали за русскими. Утверждение, что сегодняшняя тенденция — коннотативность, спорное. Философу не удается совершить открытие.

Но он действительно современник и это почти неизбежно. Мы этого не осознаем. Такова была реальность двадцати-тридцатилетней давности. У воображения есть любопытное свойство: оно всегда стоит на границе эпохи.

Но он обозначает природу поэзии. Но Платон мог подчиниться, был волен подчиниться этой прекрасной бессмыслице. Это не выдумка, привитая человеку разумом. Возможно, это грубое преувеличение простейшего предмета. Поэзия — это откровение в словах, данное посредством самих слов. Мы видим только ее голову.

Описание картины «Аллегория музыки»

Мы хорошо видим это. Она полезна только избранным, но это — дурное примирение. Рот имеет в виду один из трех снов, приснившихся Декарту в ночь на 10 ноября 1619 года.

Это нам знакомо. Определение его зафиксирует, а оно не должно быть зафиксировано.

Он говорит, что поэзия — «речь, порождаемая властной потребностью, которая заложена во внутренней природе человека». По Бэйтсону, семнадцатый век в Англии был по большей части коннотативным периодом. Так, французский математик и физик Марен Марсенн в период 1627-1638 гг. Как сказал бы Фосийон, «нормального поэта», скорее всего, занимают те же факты, что и гения (или — юношу как возмужалого поэта), но гений благодаря расширенному диапазону чувствительности не только быстрее накапливает переживания, но и достигает таких переживаний, таких их качеств, которые доступны только на пределах чувствительности. Природа ее такова: переставая следовать за реальностью, воображение лишается жизненности. Он отнюдь не холодно говорит о благородстве.

Это касается того, что разум способен развиваться. Значит, он способен нас и уничтожить. Настоящее — это возможность раскаяться. В мимесисе Аристотель видит причину и суть искусства: подражание действительности ведет к сопереживанию, к удовольствию от узнавания. То, о чем речь, гораздо шире темперамента художника, о котором обычно говорят.

В главе «Формы в уме» Фосийон говорит о назначении материи или о «технической судьбе», которой соответствует назначение умов другими словами, определенной системе форм соответствует определенная система умов. В нем в принципе нет ничего необычайного, хотя оно способно быть довольно необычным. Когда мы заявляем, что Локк и Гоббс заклеймили коннотативное словоупотребление как порчу языка и когда мы говорим о реакциях и реформах, мы, с одной стороны, говорим о неспособности воображения следовать за реальностью, а с другой стороны, о таком использовании языка, какое удобно для реальности. Это и есть косвенный эгоизм. «Я согласился и к моим услугам были превосходные вина, а также десерт: виноград и ананас. Она вдела ноги в задние, укороченные стремена.

Трудно представить себе, что может быть несвоевременнее благородства. М. Дмитриева). Мы не вольны подчиниться. Тем не менее она передается и читателю.

Описание картины Рембрандта «Аллегория музыки»

Статуя не принадлежит ни воображению, ни действительности. Я полагаю, что настоящее всегда видится нелогично усложненным, запутанным. Он был для него так же нереален, как для нас. Сказанное о фигуре возничего — хороший пример. В «Двух источниках морали и религии» Бергсон говорит о морали стремления. Какой же в них толк.

Достаточно одного взгляда, чтобы увидеть, что она не относится и к реальности. Расстояний нет. Речь не о торжественности, не о зловещести, не о старых нравах. В таком случае он, вероятно, не станет обращаться ни к кому.

аллегория музыки – Самое интересное в блогах

Фрейд заключает, что человек должен наконец отважиться шагнуть в недружелюбный мир и что это можно назвать «воспитанием чувства реальности». К заметке прилагалась репродукция картины под названием «Деревянные лошади». Вид ее может немного измениться, если мы не скажем «определение пока не найдено», а скажем «определения нет». Когда мы размышляем о семнадцатом веке, стоит обратить внимание, насколько его эффектное обличье граничит с тем, что в это время неправдоподобное больше всего страдало от правдоподобного. Впрочем, когда я говорил о натиске реальности, я имел в виду другое. Дело в природе переживания.

С одной стороны, его можно отвергнуть как банальный источник эстетического удовольствия. Ведь мы ближе друг к другу во всех смыслах. Хотя определения поэзии нет, есть ощущения, приближения. Мы лежим в кровати и слушаем радиопередачу из Каира — и так далее. Что может быть дальше от рационализма, чем его ранняя мысль из Олимпики, сохраненная Байе (попутно заметим, что всем ранним трудам Декарт давал поэтические названия): В сочинениях поэтов есть фразы куда более серьезные, чем в сочинениях философов В нас, как в каменистой почве, укрыты семена знания. Но, может быть, это замечание истинно для многих еще более удивительных явлений жизни и смерти. Слова Буало о том, что Декарт перерезал поэзии горло, можно было бы отнести к очень многим деятелям последних ста лет — и вернее всех к Фрейду, которому, по неслучайному совпадению, это высказывание было известно он повторяет его в «Будущем одной иллюзии».

Это внутренняя ярость, защищающая нас от внешней ярости. Мы немного помешаны на правде. Это взаимозависимость равноправных воображения и реальности. Подражание, мимесис — основное понятие аристотелевской «Поэтики», одна из ключевых концепций всей последующей европейской эстетики. В одном из писем Хавье Дудан говорит: «Il y a longtemps que je pense que celui qui n39aurait que des idesclaires serait assurment un sot».

Неправдоподобное неистощимо, но, к счастью, не всегда одинаково. Слова поэта — о вещах, которые без слов не существуют. Отдельно встает вопрос как о природе этой перемены, так и о ее причине. Нас трогает именно его своеобразие, настойчивость.

Позади них — девушка, которая сидит на лошади одна. Когда я говорю «мы», я имею в виду вас и себя, но не конкретных людей, а выражения психического состояния. Опишем это с преувеличением: поэт также переживает ту трансформацию, чтобы не сказать апофеоз, которую совершает его произведение. Доктор Ричардс приводит теорию Кольриджа о разграничении фантазии и воображения. И равно не подбадривать их, пока они маршируют вслед за своими вождями. Это не определение, поскольку оно неполно. А в джунглях всё примерно одного цвета.

Это определение поэзии куда шире, чем привычные прочие. Все гармонично. Я пытаюсь передать ощущение. С другой стороны, я избегаю определения.

Основной смысл слова порождает его многочисленные специальные смыслы. Речь идет не об этике, не о звуке — речь вообще не о том, какое оно. Открыв сборник стихов, он наткнулся на строку: «Quod vitae sectabor iter. » («По какой дороге жизни я пойду. ») Перед ним возник незнакомец, который предложил ему прочесть другое стихотворение из книги, начинавшееся со слов «Est et Non» («Есть и нет»). Эта картина вся создана в угоду реальности.

Для нас заявление, что поэзия и литература близки друг к другу, не парадоксально. Реальность стала жестокой и остается такой по сей день. Далее, меня интересует роль поэта и это самое важное. Что касается рабочих, достаточно сказать, что это слово приобрело буквальное значение.

Значит, фантазия — выбор из нескольких предметов, заведомо обеспеченный связью между ними. Это будет в некотором роде возвращение с Платонова «небесного хребта» на свое место. Бергсон имел в виду религиозное стремление. Поэма для Шелли — «это картина жизни изображающая то, что есть в ней вечно истинного».

Например, когда Ростревор Хэмилтон пишет: «Объект изучения есть очень сложный и цельный объем осознания, который воплощается посредством развивающегося субъективного отношения воспринимающего», он не имеет в виду «объем осознания», с которым сегодня сталкивается любой читающий газету. Поскольку среди философов нет согласия в том, что составляет философская истина, как показывает (нужна ли здесь вообще иллюстрация. ) Бертран Рассел в «Исследовании значения и истины», то даже если мы заявляем, что «истина» как статическое понятие должна быть отброшена, на ходу придумывать определение поэтической истины — бесполезное занятие. Любопытное для нас замечание.

Хотя в ней звучит отчаяние, она «имеет тяжбу» и ее тяжба благородна. Она крепко сложена, волосы у нее развеваются.

В этой работе Фрейда многое звучит враждебно поэзии — в том числе и слова на последних страницах: «голос интеллекта тих, но он не успокаивается, пока не добьется, чтобы его услышали». Это светлый разум юноши, все еще обремененный предрассудками разума старика. Бузони писал своей жене: «Я с болью понял, что никто не любит и не чувствует музыку». Напротив, создав нечто нереальное, оно придерживается его и усиливает ирреальность.

Это воображение сына, до сих пор не свободное от древнего воображения отца. Мы ей одержимы. / Что к нам доходит чрез слух, то слабее в нас трогает сердце, / Нежели то, что само представляется верному глазу / И чему сам свидетелем зритель» («Наука поэзии», 179—182, пер.

Харменс Ван Рейн Рембрандт Аллегория музыки 1626 г

Да, она нас волнует, но лишь как наблюдателей. Мужчина обнимает ее сзади за талию. Я говорю уже довольно долго, а все то, ради чего я затевал разговор, еще не сказано. Верны только пророчества. Притом это картина не без воображения и, разумеется, не без эстетической подоплеки. Его язык полон сравнений, взятых не только из искусств — таких, как литература, живопись и театр, но и из знакомых всем сцен повседневной и деревенской жизни И не только его ранние вещи таковы.

Мы близки с людьми, которых никогда не видели, а они, к несчастью, близки с нами. В девятнадцатом веке язык вновь стал коннотативным. Доктор Ричардс отметил «растущую склонность среднестатистического человека к разрушительному самоанализу, к углубленному осознанию того, что в его мозгу происходят процессы — всего лишь процессы как таковые». Я сказал: мы вдруг вспоминаем, что души больше не существует и снижаемся. Вот таким образом я покажу его незафиксированным.

Скорее всего, для зрителя того времени, как и для нас с вами сегодня, здесь очевиден момент слияния «музыка-движение», выстраивающий такую цепочку: шаг, топот, ритм, музыка. Но «двадцать лет спустя Пиранези вернулся к этим гравюрам и, работая над ними, наполнял их новыми и новыми тенями — когда он закончил, можно было сказать, что этот поразительный мрак он извлек не из медной пластины, но из настоящей скалы какого-то подземного мира». Ее глаза опущены, лицо сосредоточено.

Среди ныне живущих почитаемых нами поэтов нет такого, который не обращался бы к элите. А театр позабыл, что он умеет быть жестоким. А как быть со звучанием слов. Кажется, она плохо держится в седле — лучше бы кто-нибудь ее придерживал.

Неправдоподобное — это не часть поэтической истины. Говорить можно долго. Мы уже поняли, что ситуация именно такова. Меньшинства принялись убеждать нас, что викторианцы не оставили по себе ничего.

Что до самого определения, оно только средство для того, чтобы двигаться дальше. Мы не можем.

Позвольте мне перейти от возничего и его крылатых коней сразу к Дон Кихоту. Это говорит нам о том, что есть и уровни реальности. Мы больше не живем в домах: мы живем в многоквартирных зданиях-«комплексах» — будь то действительно «комплекс» или же клуб, общежитие, туристическая база, апартаменты в Ривер-Хаусе. Он может поражать воображение поэтов своими словами или поступками. Каждый, кто читал в течение нескольких дней большую поэму, например «Королеву фей», знает, как поэма завладевает читателем и как это приучает его жить в своем воображении и освобождает его там.

Интерес к семантике — тому подтверждение. На днях я читал заметку об одном американском художнике, который якобы «отвернулся от новомодных эстетических причуд и теорий и обосновался в нижнем Манхэттене». Очень скоро мы вернемся к природе поэтической истины. Какую свирепую красоту обретает строка Шекспира, процитированная в таком контексте. Ум поэта описывает себя в его стихах с таким же постоянством, как ум скульптора описывает себя в его фигурах или как ум Сезанна описывал себя в его «психологических пейзажах».

Если он сочиняет музыку, это будет музыка, подходящая для его собственных нервов. Это чувство освобождения стоит отдельно изучить в отношении к опыту написания произведения, которое полностью соответствует цели поэта. На ней пунцовая блузка с короткими рукавами, белая юбка и яркий коралловый браслет. Раскрывать его нецеломудренно, а его явственные проявления страшны.

В драме поэзия вторит действию и это является одним из способов подражания. Выходит, что разница между истиной философской и поэтической фундаментальна. Еще позади — другая девушка. Если так, то не существует уже ни возничих, ни колесниц.

Это джунгли как таковые. Поэзия — искусство ученых. Реальность — это вещи как они есть. В философии мы пытаемся прийти к истине путем разума.

Дело не в отождествлении или соединении несхожих фигур, не в том, чтобы делать из поэтов святых или из святых поэтов. Получается, что назначение опознает свою материю предварительно, до прямого контакта. Душа, возничие, колесницы, крылатые кони нематериальны. То же находим у Горация: «Действие или на сцене или бывает в рассказе. Во втором сне Декарт увидел гром и ярчайшую вспышку.

Даша Константинова – аллегория сплина

Боюсь, что это должен быть голос реалиста. Я думаю, вправе.

Это вопрос давления, а давление не поддается учету и ускользает от историка. Они подзуживают инстинкт самосохранения у того класса, который позабыл этот инстинкт. Доселе мной сказанное сводится вот к чему: идея благородства в сегодняшнем искусстве живет лишь в выродившихся формах, на незавидном положении, — если, конечно, живет вообще, кроме как оставленная из милосердия причина этому — деградация отношений между воображением и реальностью. Вордсворт вовремя написал предисловие ко второму изданию «Лирических баллад» (1800), где сказал, что первый том этих стихотворений «был напечатан как эксперимент, который, я надеялся, поможет установить, в какой мере, подвергнув метрической аранжировке подлинную речь людей, находящихся в состоянии явного возбуждения, можно передать характер их радости и ее степень, которые Поэт сознательно постарается воспроизвести». Напротив, как Бергсон отсылает к более простым проявлениям стремления — примерам из жизни святых, — так и мы можем ссылаться на более простые проявления (не такие же, но и не полностью отличные) в жизни тех, кто только что написал первые свои важные стихотворения. Если она личностна в уничижительном смысле, ценность ее невелика и философии она не ровня.

Эфди Вадим – Абсурд и аллегория

Возможно, он, как Шостакович, будет довольствоваться притворством. Остроумие воображения, неисчерпаемые ресурсы его памяти, его способность завладевать наблюдаемым моментом — если бы мы говорили о свете, о связи между предметами и светом, нам не понадобилась бы дальнейшая демонстрация. Эта юная фигура — выстоявший разум. Однако многие думают, что художник не зависит от своей работы. Оно окрашивает, увеличивает, кладет начало и конец, придумывает языки, сокрушает в своей горсти людей и, если на то пошло, богов, говорит женщинам больше, чем возможно сказать, спасает нас всех от того, что мы назвали абсолютным фактом, — и за всеми этими и еще большими свершениями оно не забывает сделать так, чтобы «мандолина болтала среди колебаний ветерка».

Он делает это из соображения не быть отвергнутым. Другие несутся во весь опор и каждая норовит закусить удила. Поэт всегда будет так поступать: обращаться к элите даже в бесклассовом обществе, если только это не грозит ему тюрьмой или ссылкой. Это, в общем-то, революция ради повышения зарплаты. Таковых у него нет.

Игорь Иванов – Железнодорожная аллегория

Разум ничего не привил к человеческой природе. Благородство — это то, чего заметнее всего не хватает в современной поэзии. Его кони не изваяны из мрамора их оживляет упоминание об их предках. Ни один политик не может повелевать воображению, заставляя его действовать так или этак.

Декарт считал, что эти сны полностью изменили его жизнь. Традиция Италии — это традиция воображения. И что же это за богатство. Она — творение фантазии и вот таким образом не может быть порожденной воображением. В аллегории Платона воображение не следует за реальностью.

Видимо, она и олицетворяет богиню музыки. Но это не общественная обязанность. Я не могу сказать, насколько велико это убеждение, так как убеждение в том, что на поэте лежат общественные обязанности (этого последнего я не разделяю), так же широко распространено. Да, господствующая надо всем сущность поэзии — это жизнь, неиссякаемый источник. Положим, что поэт его совершил и сумел после этого своими волей и разумом переделать нас.

• Аллегория скачать и слушать онлайн
• Скачать Аллегория, слушать онлайн, слушать онлайн
• Алфавитный указатель по исполнителям
• – Грешный образ (Мёртвая земля)

В искусстве — точнее, в живописи и музыке — все скорее наоборот. Интерес к подсознанию, к сюрреализму свидетельствует о движении к воображаемому. Вспоминая их, поучительно подмечать, в сколь большой степени они обязаны впечатлением, которое производят, развитию мысли своего времени и давно забытому изобилию искусств, в том числе поэтических и в сколь малой — вещам куда более помпезным и громким. Жизнеспособна означает напряжена исполнена фатальности или гипотетической фатальности. Когда человек любит, когда он навещает старую мать — это не общественная обязанность. Если эти мнения разделяют многие и, следовательно, многие думают так об истине и о том, что можно назвать официальном взглядом на бытие (а философскую истину мы можем назвать официальным взглядом), то этого нельзя ожидать в отношении поэзии — которую мы назовем неофициальным взглядом на бытие.

Кто же вы тогда. Война — только часть милитарного целого. Есть постоянный соблазн сказать, что лучшее определение поэзии таково: «Поэзия — сумма ее свойств». Это весь человек, тот, что мыслит и желает, любит и ненавидит тот, что силен и слаб, возвышен и жалок, добр и зол человек в торжестве и страдании жизни и все это — неотделимая от человека природа в своей непрестанной работе развития поэзия это триумф восприятия Поэтический дух избирает узкий путь, на котором страсти успокоены, а покой страстен». Можно ожидать, что здесь я заговорю об общественных — то есть социологических или политических — обязанностях поэта. Поэзия — это воображение жизни. Нельзя оглянуться назад и увидеть, что раньше было верно то же, что и теперь.

1. Аллегория (аудиокнига Скачать бесплатно
2. Эфди Вадим (Абсурд и Аллегория) – Список Насилия
3. Стас Пьеха – Аллегории (концертная версия)
4. Стас Пьеха – Аллегории (Тюмень )
5. 15 – Левиафан (Абсурд И Аллегория 2015)
6. Посторонним со Стиком () – Аллегория
7. Эфди Вадим – Абсурд и Аллегория (Промо)

Для этого Энея Анхис — прошлое. У повседневной жизни сегодня есть и «нормальный» аспект, существующий отдельно от «ненормального». Картина голландского художника Рембрандта ван Рейна «Аллегория музыки». Он весь напряжен — не хочет опалить своей сигарой волосы девушки.

Традиция Испании — это традиция реальности. Из вышесказанного следует, что существуют разные уровни воображения (так же как уровни жизнеспособности и соответственно энергичности). Статуей можно пренебречь, но мы все равно будем говорить о ней как о предмете, показывающем нам самих себя в прошлом (а не в настоящем). Роберт Уолсли писал: «Подлинный гений проникнет в самый неподатливый, сухой предмет, удобрит самую бесплодную почву, одушевит самую дурную, непритягательную материю чем низменнее, пустее, темнее, сквернее и недоступнее для украшения предмет, тем больше слава поэта который, как говорит Гораций или Гомер, может извлечь свет из тумана, розы из навозных куч и оживить бездушное» (предисловие к «Валентиниану» графа Рочестера, 1685 год — цитирую по «Трудам Английской ассоциации» за 1939 год).

1. Бравурный Бездомный – Аллегория пацанского бытия
2. -- группа Аллегория (Мизгирь)2005г – Горечь
3. --, группа Аллегория (Мизгирь)2005г – Призрак тьмы
4. Алкоголь После Спорта – Аллегории
5. Веский Аргумент (Аллегория) – Своим

Ничто так скоро не искажает само себя и не прячется. Шелли, выдвигая определение «в общем смысле», дает именно приближение. Эта статуя — творение фантазии. Здесь я хочу прибавить, что, в свою очередь, причина этой деградации — натиск реальности.

Высшая точка эстетики отношение к болезни в соответствии с постулатом Фридриха Шлегеля: Nur Gesundheit ist lebenswrdig (Любви достойно лишь здоровье)». На самом деле оно вот какое — сложное и каждый ежедневно и по-разному это ощущает. Это иллюстрация.

Но я отклонил это звание. В восемнадцатом веке наступила эпоха поэтического языка. Он должен сотворить свое нереальное из реальности. Значит, когда мы говорим об освобождении, мы подразумеваем исход когда мы говорим об оправдании, мы подразумеваем такое правосудие, о котором мы не знали и на которое не рассчитывали если испытывая очищение, мы в состоянии думать о становлении своего «я», то очевидно, что переживание поэта ничем не слабее переживания мистика — и мы можем быть уверены, что переживания поэтов, людей одной крови со святыми, ничем не слабее переживаний самих святых. Это воображение, ответно выступающее против натиска реальности. Если рассматривать эту работу как «Аллегорию музыки» (неизвестно, как ее назвал автор и для кого она была написана), то выясняется интересный способ восприятия музыки художником.

Прежде всего это справедливо для драматической поэзии. «Достаточно лишь произнести слово «Рембрандт» и это уже означает, что как будто произнесено слово «искусство» и даже более того» – эта фраза, написанная более ста тридцати лет тому назад, не состарилась, как и другая, противоречащая на первый взгляд первой: «Для огромного большинства людей Рембрандт, его жизнь и его личность окутаны тем мифическим одеянием, которым их с давних пор слишком охотно покрывали историки и эстетики». Но мы понимаем его, а не переживаем.

Таким образом, мы признаем, что аллегория существует только в воображении. Но между ними есть разница: это разница между логическим знанием и эмпирическим. Без сомнения, Дон Кихот мог быть испанским Бартоломео Коллеони. Если вообразительная идея не насыщает рассудок, для нас это в порядке вещей. Именно рационалист Вольтер привлек внимание к поэтическому в Декарте. Мы же не можем подчиниться. Но волна — это сила, а не вода, ее составляющая и всегда разная точно так же и благородство — это сила, а не словесное выражение, всегда разное.

1. Веский Аргумент (Аллегория) – Уезжаю
2. ЖЕНЩИНА И МУЗЫКА В ЖИВОПИСИ ПРОДОЛЖЕНИЕ
3. Настя Тарасова – Аллегория Славы
4. Хроносинкластическая группа – 06 – Аллегория
5. Алегория ПРИРОДЫ Семёнов ВЮ ЛАВЮ – Аллегория ПРИРОДЫ

В ней, как он пишет, неявно присутствует «чувство прогресса. Сталин может скрежетать зубами всю русскую зиму, однако ни один поэт в Стране Советов весной не проронит ни слова. «Есть и нет» (лат). Следовательно, аллегория не становится нереальной оттого, что мы беспокоимся о душе. Данте в «Чистилище» и «Рае» был голосом Средневековья, но не потому, что исполнял некие общественные обязанности. Еще некоторое время спустя обе книги и незнакомец исчезли.

Дело не только в том, что нас в этих домах больше и мы ближе друг к другу. Конечно, не выводить людей из затруднений, в которых они оказываются. Кроме того, у нереального есть своя реальность — и в поэзии и вообще везде. Не бывает нового воображения, бывает новая реальность. Мы понимаем чувство, полнокровное чувство, переданное нам четко и быстро. Если в этом году в Нью-Йорке построят пятьдесят частных домов, это будет феноменально.

Как насчет благородства, богатства которого были мерилом ценности поэта. Материализм — штука старая и равнодушная. Очевидно, что это выражение — условность, принятая для удобства. Нарисована карусель, может быть, несколько каруселей.

Фантазируя, человек сопрягает разные явления по заранее обусловленному ассоциативным мышлением выбору, а не по собственной воле, — сознание устроено так, что стремится осуществить себя через самопознание. Здесь заложено зерно перемены. Я хочу сказать, что один превратился в другого, один стал и был другим.

В этом смысле она помогает нам понять себя. Он отмечает упадок религиозной веры и не соглашается с тем, что человек не способен обходиться без утешения «религиозной иллюзией», что без нее он не перенесет жестокости мира. Чтобы она не была просто литературным пережитком, ей нужен жестокий гений. Как и свет, оно ничего не прибавляет, кроме себя самого.

Сущность поэзии — не «набор твердых, неподвижных тел, протяженных в пространстве», а жизнь, происходящая в созданной ею самой обстановке. Поэзия «есть действительно нечто божественное.

Поэт не допускает, чтобы кто-то другой диктовал ему его задачи. И одна из лошадей будто гарцует. Немногое из того, во что мы верили, оказалось правдой. Природа этого чувства подлежит обсуждению и, следовательно, его ценность спорна. Для Сервантеса благородство не лежало в плоскости воображаемого. Но справедливо может быть и обратное — видимых препятствий этому нет. Благородство риторики — это, конечно, безжизненное благородство.

Поэт, обдумывающий свой путь — для него и для нас этот путь означает то же, что путь всей поэзии, — решит следовать велению воображения, так как, если он хочет оставаться поэтом, другой дороги у него нет. Это явно не один из инструментов судьбы.

Для примера я возьму болезнь. Ища стихотворение, Декарт заметил, что Corpus Poetarum тоже изменился.

«Рембрандт мог быть рождён где угодно и в любое время его искусство было бы таким же», – таково столь часто повторяемое заблуждение поэта Верхарна. Об этом он написал в утраченном произведении «Олимпика», которое, к счастью, пересказал биограф Декарта, французский писатель и теолог Адриан Байе (1640—1706). В поэзии мы, не колеблясь, отдаемся во власть нереального, когда это только возможно. У истории мужской облик.

Много раз говорилось, что он не вправе обращаться к элите. Неподготовленному читателю бросается в глаза расточительное богатство его стиля. Тем временем словарь исчез, а затем появился, но это был уже не тот словарь. Короче говоря, его роль — помогать людям проживать свою жизнь. Но оно есть. Именно вторичность поэзии-подражания может навести на мысль о том, что Аристотель «не ценил поэзию».

Рассуждениям об этих двух первоосновах нет конца. Это был не язык эпохи, но язык поэзии, выразительный и уникальный. К несчастью, чем меньше в нем воображения, тем он ценнее.

Зафиксировать его значит уничтожить его. Мы не свободны. Но мы все равно не подчиняемся.

Мы должны рассматривать поэзию как по меньшей мере нечто, равное философии. Подобные вещи не имеют ничего общего с поэзией. Очевидно, что этим людям удобно на деревянных лошадях, они им нравятся. В качестве еще одной иллюстрации я приведу цитату из оксфордской речи Кроче 1933 года.

Эти слова можно выбить над вратами, ведущими дальше. Когда обнаруживалась эфемерность прошлого, предполагалась и эфемерность будущего. Губы у нее накрашены ярко-красной помадой. Налоговые формы — это образчики математической прозы.

Я не собираюсь противопоставлять Коллеони Дон Кихоту. Этика лучезарной и благотворной атмосферы поэта — этика верного чувства. Если смотреть на него просто, в упор, оно кажется фальшивым, мертвым, уродливым. Это заявление волнует и волнует намеренно. Декарт сказал, что это стихотворение позднеримского поэта Авсония (у Авсония действительно есть такая идиллия) и вызвался сам найти его.

Должно быть, un philosophe. Мы исключили абсолютный факт из состава поэтической истины. Описание статуи Верроккьо — это, возможно, конструирование иллюзии, равной самой статуе. Подтверждения этому можно найти всюду. Для нас семнадцатый век — эпоха взлета мысли.

Кроче не имел в виду конкретно поэзию, когда говорил, что язык — это постоянное творение. А раз кони не из мрамора, то и возничий — не из какой-то облачной, призрачной материи. Причина в том, что оно всякий раз подстраивается к новой реальности, следует за ней. Какова тогда его функция. Взгляд ее прикован к рукам мужчины.

Но область определений — почти область апологетики. Ноги у нее — как у метателя молота. Размер картины 63, 5 x 48 см, холст, масло. Натиск реальности, конечно, может быть слабее того общего натиска, что я описал.

То, что называют дискредитацией здравого смысла, — пример безавторитетности. Наоборот, в поэзии для нас важна, как и везде, вера вменяемых людей в правдоподобные вещи. В качестве примера он берет первый вариант «Темниц» Пиранези — это вариант-«скелет».

Таким образом, это не вопрос о разнице между утрированно полярными явлениями. Мы можем испытывать затруднения в первую очередь не с деталями, а с целым.

Род чувства, которое испытывает поэт, когда пишет — или написал — стихотворение, которое полностью соответствует его цели, — свидетельство личностной природы его деятельности. Рабочие перед лицом машин на время работы превращаются в нечто абстрактное, в энергию. Группа «Аллегория» играет акустическую и электроакустическую музыку в стиле фолк-рок.

Цель этого выбора определена раньше, чем он сделан. Определение должно быть точным и, значит, высокопарным. Но он не может им указывать. Я сказал, что она отличалась жизнеспособностью. Важно верить, что видимое аналогично невидимому поверив в это, мы уничтожим воображение — да, мы уничтожим ложное воображение, ложное представление о воображении как о каком-то спрятавшемся внутри нас несчастном родомонтствующем vates.

Огромная роль образования, благодаря которому все получают некоторые знания, а многие — и сравнительно обширные: что-то из истории, что-то из философии, что-то из литературы увеличение численности среднего класса, который обычно предпочитает довольствоваться тем, что можно пощупать внедрение идей либеральных мыслителей в массы — пусть и косвенное внедрение (например, можно объяснять, почему люди восстают против известных идей) — вот «нормальные» аспекты повседневной жизни. Цель этой работы — предложение покориться реальности. Афоризм Парето «История — кладбище аристократий» довольно легко переиначить: «Поэзия — кладбище благородств». Эта фраза дает ложное впечатление.

Я не знаю ничего, что с течением времени могло бы пострадать больше, чем музыка поэзии, — и ничего, что пострадало меньше.

---