Едоки картофеля — была картиной начинающего художника Ван Гога. Сюжет фантастической повести Севера Гансовского «Винсент Ван Гог» и фильма «Визит к Ван Гогу» снятого по её мотивам построен вокруг кражи «Едоков картофеля» путешественником во времени, позже раскаявшимся и вернувшим картину. «едоки картофеля» – эта картина, написанная в апреле 1885 году нидерландским художником имя которого Винсента Ван Гог.
Ван Гог считал картину Едоки картофеля лучшим своим произведением. Картина «Едоки картофеля» является одним из самых известных произведений Ван Гога.
В этом большом поселке, насчитывавшем около двух тысяч жителей, было совсем немного протестантов, едва ли более сотни, но «славный пастор» снискал всеобщее расположение, как некогда в Зюндерте и Эттене. «Я говорю мы, так как деньги, которые ты мне посылаешь — я знаю, они достаются тебе нелегко, — дают тебе право, если только мне удастся создать стоящую картину, считать ее наполовину твоим собственным творением». Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому.
Очеловечивание вещей он поставил во главу угла в своей работе. А между тем Милле, будь он к тому времени еще жив (Он умер в 1875 году), содрогнулся бы при одном виде картин Винсента, его плотных мазков и резкой, жесткой манеры. Не поладил он и со священником католической церкви. — к любым лишениям. В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. В мае 1886 года, после отъезда его матери, – пишет Ж. Б. де ла Фай, – грузчики сложили произведения Ван Гога в ящики и оставили на хранение у колбасника города Бреды (в действительности это был краснодеревщик по фамилии Схрауэр).
– Мой долг – искать случая и использовать всякую возможность для продажи моих работ. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Многочисленные гости, приходившие навестить больную, неумолчно расточали ему хвалу.
Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда («Порой мне кажется, — гласит его душераздирающее признание, — что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения — часть меня самого») и если ему не всегда удается — он и это признает — сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь «от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии», от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. – В сущности, ты даже не пытался этого сделать. Вещи нужно писать не такими, какие они есть, а такими, какими их ощущаешь и притом писать в движении, писать «действие ради действия», как поступали Домье и Делакруа, не боявшиеся «произвольных пропорций» — такой анатомии и структуры, которую осудили бы «академики».
Ван Гогу крестьяне казались куда интереснее, например, ткачей, а их труд, прикасающийся к самым недрам истокам жизни, – полным глубокого смысла. Не лучше ли ему устроиться в каком-нибудь другом месте. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал. У родителей нет больше с сыном общего языка.
Депрессии, которые были и раньше, стали одолевать его всё чаще. Я намерен и впредь поступать таким же образом. Послушайте, дружище, вещь эта довольно хороша, но она сделана с линии, а античные художники шли от объемов (от массы или ядра). Пожилая женщина справа разливает в чашки черный кофе. Усталые, давно смирившиеся с жизненными тяготами, они проживали свой самый обычный день – после утомительной работы в поле ужинали тем, что заработали честным трудом, буквально добыли своими руками. Сам процесс работы над «Едоками картофеля» обернулся своеобразным актом социальной борьбы, хотя это странно звучит по отношению к такому мирному и сосредоточенному делу, как писание картины. Нет.
Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил — будь что будет. С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом. Куда важнее другое – обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи. Он преисполнен решимости жить самостоятельно — согласно своим убеждениям.
Один из пастырей даже пообещал прихожанам деньги, если они не дадут себя рисовать, «но они мужественно ответили, что предпочитают зарабатывать у меня, чем клянчить у него». Винсент частенько бывал у них и наблюдал за тем, как проходит их жизнь в поле, за ужином в ветхой хижине, в повседневности будней и в праздничные дни, которые, впрочем, мало чем отличались от будней. Даже изобразил двух женщин, копающих картофель.
Убежденный в своей правоте человек наконец-то уверенно зашагал к светлой и ясной цели. Здесь никак нельзя прибегать к привычным приемам. Скудость вещи — непременное условие ее одушевленности. Это не давало ему покоя. Судя по всему, он не слишком надеялся на это.
Коричневое платье девочки, стоящей спиной на первом плане, коричневые руки и лица сотрапезниц в «Едоках картофеля», выразительные блики коричневого до предела насыщены смыслом. Дом стоял в саду, среди деревьев. Снимки, сделанные из космоса, подтверждают фотографическое сходство водяных вихрей в мировом океане с ночным небом Ван Гога. Потянулись пасмурные месяцы. Я был бы в отчаянии, – уверяет он, – будь мои фигуры хороши.
«Нужно писать крестьян так, словно ты один из них, чувствуя и мысля, как они». Благодаря этой покупке было спасено все, что относится к нюэненскому периоду (точнее, все, что сохранилось от этого периода). Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. В мае Винсент завершил свою картину. К тому же он признавал только индивидуальную технику. Техника – не риторика, она должна выражать личность художника. Большую часть картин приобрел бредский портной господин Маувен.
Коричневое платье девочки, стоящей спиной на первом плане, коричневые руки и лица сотрапезниц в «Едоках картофеля», выразительные блики коричневого до предела насыщены смыслом. В траурных церемониях, последовавших за кончиной отца, Винсент не принимал почти никакого участия. Но Что поделаешь. » В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата.
Его вращающихся светил, создающих эффект движения. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. Но ты все равно покажи ее ему – он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели. Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту.
Среди жителей Нюэнена он был белой вороной. Таким образом, все полотно звучит как бы в басовом регистре. («Выход из протестантской церкви в Нюэнене» (1884--1885), «Крестьянка» (1885), «Едоки картофеля» (1885), «Старая церковная башня в Нюэнене» (1885), «Башмаки» (1886), написанных в тёмной живописной гамме, отмеченных болезненно-острым восприятием людских страданий и чувства подавленности, художник воссоздавал гнетущую атмосферу психологической напряжённости.
Братская привязанность Тео. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард. Самой главной работой Ван Гога в Нюэнене была картина «Едоки картофеля» (с большим количеством подготовительных и сопутствующих этюдов) – ужин крестьян в хижине. «Я часто думаю, что крестьяне представляют собой особый мир, во многих отношениях стоящий гораздо выше цивилизованного», — писал Винсент. Винсент ощупью продвигался вперед.
«Хочу верить, — вскоре после этого писал Винсент, — что с каждым днем мои этюды все больше будут радовать тебя Теперь я совсем не могу терять время», — писал он, окончательно порвав с родными, готовый отныне во всем подчиняться Тео, на которого полностью переложил заботу о своем материальном обеспечении, готовый — какая важность. Это программное произведение художника, он писал его с огромным увлечением и мыслил как вызов академическому искусству, вызов «чистой публике», любящей приглаженное искусство, вызов тем, кого художник ощущал «по ту сторону баррикады». Источник света в «Едоках картофеля» предельно прозаичен и подчеркнут. Столкнулись лицом к лицу два разных мира. «Едоки картофеля» стала первой крупной картиной, написанной в так называемый «нюэненский» период (по нидерландскому селению Нюэнен, где проживали родители художника).
Прошло время колебаний, сомнений, вопросов. Однако, добавил он, я нипочем не желал бы избежать этой ошибки. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту. Одна лишь работа давала ему отдохновение.
Здесь хранится большая часть работ художника. Керссемакерсу он дал множество полезных советов. Он верил, что среди них – его настоящее место, где он мог бы чувствовать себя самим собой и у себя дома. Винсенту Ван Гогу было 37 лет.
Все черным-черно вокруг него и в душе тоже. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными. В своем исступлении Винсент накинулся даже на брата. Теперь его волновали важные технические проблемы. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом. Завтра, как и сегодня, она будет его кредо.
Винсент написал сотню этюдов в родительском селении, все они были о жизни крестьян, о рабочем классе, это были ткачи и их жены, ткацкие станки, крестьяне, работающие в поле, тополиные деревья в саду пасторского дома, шпили церквей, пустоши и изгороди в лучах жаркого солнца, сумерки зимних дней но всё это было не то, он по-прежнему не видел среди своих набросков того, который вобрал бы все краски и детали крестьянской жизни. С той и другой стороны были брошены резкие слова. Шахтеры любили его, но считали чужим.
Столько трудов даром, он снова промахнулся, упустил последний шанс. Винсента угнетал Нюэнен, где теперь работать ему было невмоготу. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Она никоим образом — точнее, почти никоим образом — не отвлекла Винсента от его исканий. Безуспешно. Хальс – колорист из колористов. Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Этот человек, рассуждавший как мастер своего дела, находился между тем в самом отчаянном положении.
– представить его как нечто абсолютно естественное. Рисунки Ван Гога боринажского периода почти все потеряны. Это одна фигура, один организм. надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь.
И Винсент снова остался один. Его сумасшествия боялись, а его картины, без сомнения, вызывали интерес.
Страдание свято. Осенью Винсента вновь навестил Ван Раппард.
Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Он избрал себе образцом Милле. Теперь живопись открылась Винсенту во всем великолепии.
В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: «Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров». Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Винсента презирали и третировали, как никогда раньше.
– восклицал он, откликаясь на зов величайшего из мастеров цвета. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо с почтительным приветом. Пачкун с каждым днем вызывал в Нюэнене все большую настороженность.
Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Искусство, к которому его влечет, – это субъективное искусство экспрессивного толка.
Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. Вечером, взяв с собой этот холст, я отправился в Эйндховен, где живет один мой приятель (Германе), владелец довольно изящной гостиной (серые обои и мебель черная с золотом) и мы повесили там картину. Вдвоем они много работали. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками.
С редкой преданностью ухаживал он за матерью, дневал и ночевал у ее постели. (Это была его судьба — во всем повиноваться только личной, внутренней логике). Позднее он писал, что начал рисовать, чтобы сохранить эти образы на бумаге для памяти и одновременно избавиться от перенасыщенности ими. Кругом все черным-черно. Здесь кончается «ранний Ван Гог». На рисунках Ван Гога крестьянка, согнувшаяся под мешком с торфом изображается как бы сросшейся с ним.
Его судьба определена иначе. Почему бы и нам не поступать точно так же. » — говорил Винсент.
Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. Подобная концепция красоты абсолютно чужда Винсенту.
Мысль его ежеминутно возвращалась к ним. То и дело вспыхивали ссоры. Милле рисовал богатых, представительных крестьян на фоне спокойной и плодородной природы. Ван Гог взял свои краски, холсты, мольберт, кисти и пошел к хижине де Гротов. Среди жителей Нюэнена он был белой вороной.
«Всю зиму, — победоносно сообщал он Тео, — я не выпускал из рук нить этой ткани, решая, каким будет ее окончательный рисунок и, если теперь эта ткань превратилась в шершавую, грубую материю, нити из которых она соткана, все же подобраны тщательно и согласно определенным правилам Пусть тот, кто предпочитает видеть крестьян, написанных розовой водой, отвернется от моей работы» Посылая Тео свою картину, Винсент просил показать ее Дюран-Рюелю, торговцу, покупавшему работы импрессионистов. Особенностью крестьянской психики Ван Гог считал очеловечивание вещей.
Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда. До этого еще очень далеко. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись. Но конец всему положила безответная любовь. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству.
Но. Пусть даже он найдет ее плохой. Винсент ощупью продвигался вперед.
К тому же он признавал только индивидуальную технику. Так, значит, вперед. А с открытием портов в Японии и началом «японского бума» Ван Гог стал создавать этюды по мотивам японских эстампов. Как ни сложна диалектика содержания и формы в искусстве, большое заблуждение думать, что в искусстве «как» важнее, чем «что». И господствующий колорит у Ван Гога иной: серо-зеленый, с глубокими голубыми тенями. Как-то раз Шарль Блан сказал Делакруа, что «великие колористы — это те, кто не передает локального цвета» и Делакруа поспешил развить его мысль.
Он качал головой: «Эти болваны из Нюэнена, видя, как я брожу по вересковой пустоши, говорят, что я спятил, но меня это не трогает». Но куда.
Sorrow is better than joy. Но это трудно осуществить. Моя палитра оттаяла, – констатировал он. Очеловечивание вещей он поставил во главу угла в своей работе.
Абсолютно верно, – подтвердил он. Дает жизнь. Он должен бежать от этих унылых степей.
С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром (Это не портится в дороге, – шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. Винсент был более философ, чем это принято думать. «Я говорил с врачом, чтобы получить у него совет: что я должен и чего не должен делать в интересах здоровья и будущего больной что лучше — по-прежнему сохранять с ней дружеские отношения или же стушеваться».
История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение. Старые мастера пользовались подобной штукой. В то лето 1885 года, когда, работая в поле, среди крестьян, Винсент был занят «прямо или косвенно величайшей из проблем — цветом» инстинкт его был подобен реке ищущей свое русло, путь, по которому в будущем потекут ее воды. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки. Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах.
Наконец-то картина смогла вместить нечто большее – то, что художник искал в этих краях. Она была свидетельством трагической смерти художника.
Вы обнаружите как в рисунке, так и в цвете и в тоне ряд погрешностей, которых, вероятно, не сделал бы реалист. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. Писал он главным образом ткачей, в той темной гамме, лишь изредка перемежавшейся проблесками света, которая отвечала его душевному настрою.
Это так но не нужно смешивать предмет изображения с предметом любви, – то, что художник истинно любит, определяет собой его «как», его подход к любому предмету. Эти портреты – плод отчаянного упорства, могучей, неукротимой страсти отверженного художника из Нюэнена.
Они страдают, радуются, ненавидят. Вы ничего не говорите мне о технике, – писал он ему в своем первом письме. На сей предмет он заручился адресами шести торговцев картинами. «Думаю, что через год при условии, что еще весь этот год буду писать много и без перерыва, я еще больше изменю мою манеру и цвет, который, по всей вероятности, станет еще темнее», — говорил он.
Тео Ван Гогу самому приходилось нелегко: у него был новорожденный сын Винсент, жена часто болела и Тео выбивался из сил, стараясь содержать семью, но поддерживал брата до самой смерти. Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп – неужели он этого не уразумел. Одна лишь работа давала ему отдохновение. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Не думайте, будто Вы — единственный, кто считает или считал необходимым критиковать мои работы, да еще так, чтобы совсем сломить меня, как Вы это умеете.
Впрочем, разве речь идет о продаже картин, о деньгах, о каких-то обидах. Раз ей мешают соединить свою жизнь с любимым человеком, она примет яд. Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. Он даже сказал ему об этом.
— принять предначертание судьбы. Но то, что у меня получилось, оказалось слишком светлым и явно никуда не годилось. Это был серьезный удар. Он сам, как они, плоть от плоти этой земли. «Ты ни разу еще не продал ни одной моей вещи, — как-то раз написал он ему, совсем потеряв голову от обиды и гнева. — В сущности, ты даже не пытался этого сделать». Он должен отождествить себя со своими персонажами (крестьянами), растворить себя в них, чтобы усвоить себе их взгляд на мир, привычки, особенности психики.
Источник света в «Едоках картофеля» предельно прозаичен и подчеркнут. Подобное заявление, право, способно обескуражить кого угодно. В Боринаж он попал в должности протестантского проповедника. В 1880-х Ван Гог обратился к искусству, посещал Академию художеств в Брюсселе (1880--1881) и Антверпене (1885--1886), пользовался советами живописца А. Мауве в Гааге, с увлечением рисовал шахтёров, крестьян, ремесленников.
Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника, – писал он Ван Раппарду. В этот период палитра Ван Гога стала светлой исчезли землистого оттенка краски, появились чистые голубые, золотисто-жёлтые, красные тона, характерный для него динамичный, как бы струящийся мазок («Агостина Сегатори в кафе «Тамбурин»» (1887--1888), «Мост через Сену» (1887), «Папаша Танги» (1887), «Вид на Париж из квартиры Тео на улице Лепик» (1887). – беспрестанно спрашивали они. «Никогда еще не было в моей жизни года, который начинался бы так мрачно», — писал Винсент в начале января. И снова вспыльчивость и приступы ярости помешали ему завершить обучение.
Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей. Ему удалось запечатлеть всю беспросветность каждого их дня. В изображение крестьян он не вносил умиленной идеализации, свойственной кающимся дворянам или ходокам в народ, – он отдавал себе отчет в загрубелости своих персонажей, день-деньской копающихся в земле» знал, что в крестьянине «много от зверя» (его собственные слова) Но это его не отпугивало. Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард.
Это «вялая, равнодушная дружба». В 1886 году он переехал в Париж к своему брату Тео, который торговал произведениями искусства. Завязывал дружбу с крестьянами и в особенности с ткачами, которых было много в здешних местах, — они стали его излюбленными моделями. Жители поселка смеялись при одном появлении «пачкуна», этого неудачника, который без зазрения совести жил на средства своих родных.
Хроническое отравление дигиталисом в ряде случаев может сделать мир для больного желтым, как и в случае с Ван Гогом, который, должно быть, видел желтые круги вокруг звезд – как на знаменитой картине «Звездная ночь» (которую он написал в 1889-м в психиатрической лечебнице) и ряде других полотен. Несмотря на все мои недостатки, сбить меня с толку не так легко, как некоторые воображают. Но мог ли Винсент написать брабантских крестьян веселыми красками. У родителей нет больше с сыном общего языка.
Винсент стал мастером своего дела. Винсент будет писать картины. Вот оно теперь он был уверен, что крестьяне никогда не умрут. То же относится к синему и желтому.
Скудость вещи — непременное условие ее одушевленности. Нет, скорее всего, нет. Дрожь нетерпения била Винсента. Наперекор традиции Ван Гог лишает трапезу какой-либо священной окраски. Это стремительность кисти дает такой мощный эффект, – прочитал он в статье о Гейнсборо. Отныне Винсент будет жить только живописью и для живописи.
Семейные беды еще больше сблизили братьев. Милле и тут указал ему путь, тот самый Милле, который говорил: «Коль скоро я хожу в деревянных башмаках, я все вынесу». Все черным-черно вокруг него и в душе тоже. Винсент привык встречать повсюду непонимание: он настолько привык «выслушивать брань, что она больше не производит впечатления» и никаким новым наветам уже не поколебать его веры. «Спорить с ними бесполезно», — писал он Тео, вынужденному выслушивать жалобы обеих сторон, так как родители также сетовали: «Винсент с каждым днем становится нам все более чужим. Художник, стоя у холста, не отгораживается от своих моделей.
Он сделал также много эскизов – вариантов общей композиции, – и в мае 1885 года «Едоки картофеля» были закончены. Теперь Винсент одерживал один успех за другим. Да что там. Его отец был протестанским пастором, а мать – дочерью переплетчика и продавца книг. С той и другой стороны были брошены резкие слова.
Куда он шел. Именно в этот период проявилось всё своеобразие художественной манеры Ван Гога. «Больше всего я хочу научиться допускать такие неточности и погрешности против правил, такие видоизменения и искажения действительности, чтобы в результате получилась — да, если хотите, — ложь, но более правдивая, чем любая буквальная правда». Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе.
Мы слышим стон, вырвавшийся из самых глубин души Винсента, безрассудный трагический укор: «Да, деньги ты можешь мне дать, но ты не дашь мне жену, ребенка, работу». Его невольно влекло к Винсенту и он снова поехал в Нюэнен. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. (Так впервые вошел в его жизнь мотив сознательной нищеты, очень значительный для последующего).
Это висячая керосиновая лампа. Вот почему можно говорить о взаимосвязи между цветами. И хотя называли его вангоговским кабинетом, висела там только одна маленькая картиночка известного художника— подготовительный этюд к картине Едоки картофеля: тёмная, мутная клякса, жирные линии, закрученные углем в осыпающуюся спираль, подобия лиц, глаз и носов, ничего толком не разберешь Разочарованные посетители недоумённо пожимали плечами: угольная клякса издали напоминающая трещину в небе, почерневшую, обуглившуюся молнию (и только позже, если приглядеться из мрака начинали проступать осторожные фигуры людей их перекрученные бедностью бледностью лица), не пробуждала воспоминаний, не требовала отождествлений, не искала человеческого сочувствия». Наперекор традиции Ван Гог лишает трапезу какой-либо священной окраски.
И хотя называли его вангоговским кабинетом, висела там только одна маленькая картиночка известного художника— подготовительный этюд к картине Едоки картофеля: тёмная, мутная клякса, жирные линии, закрученные углем в осыпающуюся спираль, подобия лиц, глаз и носов, ничего толком не разберешь Разочарованные посетители недоумённо пожимали плечами: угольная клякса издали напоминающая трещину в небе, почерневшую, обуглившуюся молнию (и только позже, если приглядеться из мрака начинали проступать осторожные фигуры людей их перекрученные бедностью бледностью лица), не пробуждала воспоминаний, не требовала отождествлений, не искала человеческого сочувствия»2. Техника — не риторика, она должна выражать личность художника. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент — «аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев». Бедность художника (вообще его социальную отчужденность) он считал не столько печальной необходимостью (следствием внешних условий), сколько необходимым долгом. Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи.
Эфемерная и трагическая идиллия. Он встал, сорвал полотно с подрамника, отбросил его в угол и натянул новый холст. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда.
До последнего времени Винсент стремился постичь секреты техники, теперь же он поставил перед собой более сложную задачу: «Наше творчество должно быть настолько изощренным, чтобы казаться наивным, — от него не должно разить талантом». Грубым формам сопутствуют мрачные тона: глинистый коричневый, грязноватая охра, оливковый зеленый, берлинская лазурь, почти переходящая в черный (Цвета черного мыла – по меткому замечанию Юлиуса Манер-Грефе). Смотрите, как хорошо. » Это было одним из его любимых выражений. Ему ставили диагноз «шизофрения», а чрезмерное увлечение зеленой, красной и белой красками, по мнению врачей, указывало на цветовую слепоту художника, тогда как он считал свою манеру изображения революционной и не доступной для понимания современников. Крестьяне относились к нему хорошо и позировали охотно, – разумеется, за плату. Разве может их дочь выйти замуж за этого «пачкуна», за неудачника оборванца.
Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. Ведь торф дает свет и тепло крестьянской хижине. Но ты все равно покажи ее ему — он должен видеть, что мы упорно идем к своей цели». По фасаду вился плющ. Только в труде его раненая душа забывала о жизненной пытке. Потянулись пасмурные месяцы. Он не отличался от них одеждой и образом жизни, но внутренне оставался самим собой.
Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Винсент неизменно старался убедить в этом брата и самого себя. Он даже не показался на глаза родственникам, съехавшимся на похороны в Нюэнен, а когда встал вопрос о наследстве, попросту заявил родным, что его взгляды на жизнь «слишком сильно отличаются от их взглядов, чтобы можно было о чем-нибудь договориться». Мысль его ежеминутно возвращалась к ним.
Окончательно охладев к работе, молодой Ван Гог был уволен. Повторяю, я вынужден просить Вас об этом. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Он сам, как они, плоть от плоти этой земли.
В письмах к Тео он полностью изложил свою теорию цвета, сформулировал законы рисунка: Древние шли не от линии, а от объемов, короче, надо браться за эллипсоидальные основы или начинать с массы вместо контуров (Винсент писал Ван Раппарду: Художник Жигу принес Делакруа бронзовую античную статуэтку и спросил, как он полагает, подлинная эта вещь или нет. Но еще больше удивило кожевника то, что он никак не мог забыть холсты и рисунки Ван Гога. Однако в разгаре этих творческих исканий Винсента настигла драма, невольным героем которой он оказался. Что было делать. Съездив в Утрехт, он беседовал там с врачом клиники. С какой изощренностью он располагал цвета играя на контрасте и нюансах, варьируя оттенки.
Теперь его волновали важные технические проблемы. Неизменно угрюмый, он лишь ненадолго заходил в пасторский дом. Картофель он писал картину в гамме картофеля, пыльного и нечищеного. Он спускался с горняками в шахты, а по вечерам читал им Библию. Когда он приходил, то обычно ссорился с отцом.
«Я был бы в отчаянии, — уверяет он, — будь мои фигуры хороши Я не хочу, чтобы они были академически правильны Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать». Личность художника жаждет раздвинуть свои границы через нечто «другое», находящееся вне его «я», но ему созвучное. Винсент стал мастером своего дела. В обмен на проживание он обещал высылать Тео Ван Гогу свои картины. Объясняли, что деньги, которые присылает ему Тео, всего лишь временная помощь, «милость, оказываемая пачкуну».
«Я часто думаю, что крестьяне представляют собой особый мир, во многих отношениях стоящий гораздо выше цивилизованного», — писал Винсент. Жерико и Гро, пояснил он, научились у греков первым делом выражать массы контура (почти всегда в форме яйца) и выводить все дальнейшее из расположения и соотношения этих овалов). Они жили в хижине, где была всего одна комната с нишами для постелей. Холст, если так можно выразиться, отстранял художника от его моделей. «Даже если ему не понравились мои рисунки, все равно покажи ему эту картину. И снова картина не удалась. Керссе-макерсу он дал множество полезных советов.
Я уже закончил все головы, весьма тщательно проработав их. Хоть он и начал писать по-настоящему всего лишь два года назад, пора его первых опытов ныне казалась ему безвозвратно ушедшей в прошлое.
Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. Но делать ему на ней больше нечего. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать.
Только вещи бедных разделяют судьбы своих владельцев. Только вещи бедных разделяют судьбы своих владельцев.
Таков закон внезапного контраста, который отчасти уже широко использовал Делакруа. Он избрал себе образцом Милле. Родственники Марго тут же расстроили эти планы — такой скандал допустить было нельзя. Жертвой своему призванию. Винсент торопился уехать.
«Едоки картофеля» — это прощание с родиной исполненное горечи и поэзии. «Вы потом измените свое мнение», — ответил тот. Художник должен быть художником и ничем больше. Особенностью крестьянской психики Ван Гог считал очеловечивание вещей. Почему бы и нам не поступать точно так же. Он давно уже перестал. Ни в коем случае.
Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага. А вскоре и собственную хижину ему пришлось покинуть, так как местный пастор посчитал аморальным, что крестьяне позируют художнику. Можно ли с уверенностью сказать, что это было именно так. Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, – это было нечто новое для Ван Гога. И тут его осенило. Хотя все сомнения Винсента остались в прошлом, тем не менее легкость, которой он достиг, всего лишь начало. Сразу же после приезда в Нюэнен Винсент понял, как непоправим его разлад с родными.
Все это надо прочно освоить. Но он жестоко ошибался. Он относил к трудовым классам и себя, художника, человека «тяжелой и грязной работы». Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. Рисунки Ван Гога боринажского периода почти все потеряны. Освободив крестьянские сцены от некоторых характерных деталей, создатель «Вечерней молитвы» идеализировал их, подняв на уровень обобщения, классического синтеза.
Винсент знал, чего он хочет и куда идет. Трудно вообразить более трагический контраст. «Хорошо зимой утопать в глубоком снегу, осенью – в желтых листьях, летом – в спелой ржи, весной – в траве хорошо всегда быть с косцами и крестьянскими девушками – летом под необъятным небом, зимой у закопченного очага хорошо чувствовать, что так было и будет всегда».
Пламенный художественный темперамент, мучительный порыв к гармонии, красоте и счастью и, одновременно, страх перед враждебными человеку силами, находят воплощение то в сияющих солнечными красками юга пейзажах («Жёлтый дом» (1888), «Кресло Гогена» (1888), «Жатва. И все же инстинктивно стремясь к той же цели, он шел к ней вслепую. В Нюэнене Винсент почти ни с кем не поддерживал отношений. Столкнулись лицом к лицу два разных мира.
Картины Винсента, развешанные и разбросанные где попало в неприбранной мастерской, показались кожевнику грубыми и аляповатыми. (Это была его судьба — во всем повиноваться только личной, внутренней логике). Как говорят врачи, поначалу убиваешь, затем исцеляешь. Загадочность Рембрандта, виртуозность Хальса. – Непосредственность впечатления при этом полностью сохранена и передается зрителю.
Откуда ему знать, что его сын – Ван Гог. Он окажется очень далеко от слащавости известной картины Милле «Анжелюс». В первой книге его особенно поразила следующая, весьма характерная история. «Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью», — писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить.
Трудно вообразить более трагический контраст. Вы потом измените свое мнение, – ответил тот. Винсент вспоминал слова Херкомера, которые тот произнес, открывая свою школу живописи: «Мне важно выпестовать индивидуальные таланты, а не воспитать последователей доктрины Херкомера». Вещи живут у него своей жизнью, не менее напряженной, чем человеческая. Возможно, я даже покину свою мастерскую и поселюсь в какой-нибудь хижине, чтобы уже не слышать и не видеть тех, кто именует себя «культурными людьми»».
Другой любопытный факт обнаружили специалисты НАСА – изучая полотна Ван Гога, они пришли к выводу, что океанические течения ведут себя именно так, как изобразил художник в «Звездной ночи». Сходя с поезда в Хелмонде, куда она ездила за покупками, мать упала, сломав правое бедро. Вдвоем они много работали. Он отчетливо знал это – как в нравственном, так и в эстетическом плане. Его судьба определена иначе.
– принять предначертание судьбы. Скудный крестьянский скарб всегда под руками, он или создан крестьянином или служит ему. И шедевр родился в ноябре 1885 года. Искусство, к которому его влечет, — это субъективное искусство экспрессивного толка. Эта гармоничность – главная особенность классического искусства – отражает внутреннюю уверенность, которая в одно и то же время являет собой защиту от трагической неустойчивости мира и торжество над беспрестанной гибелью всего сущего и порождается одним лишь чувством меры и красоты. Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного (Запись на полях рисунка), – говорил Милле. Может быть, на этот раз Винсент и вправду поверил, что пришел конец его одиночеству.
– говорил Винсент. Винсент отказался от своей доли наследства поскольку в последние годы он был в серьезном разладе с отцом, заявил он, он не станет «ни предъявлять своих прав, ни даже притязать на то, что некогда ему принадлежало». Все сомнения остались позади. Он довольствуется самой малостью – тем, что абсолютно необходимо для жизни. Все в этом мире эфемерно, преходяще и недолговечно. «Пусть Ваше искусство освещает путь людям, в этом, как я полагаю, состоит долг каждого художника», — писал он Ван Раппарду.
Он же запальчиво возражал: «Я был бы в отчаянии, если бы мои фигуры были правильными я нахожу великолепными фигуры Микеланджело, хотя ноги у них, несомненно, чересчур длинны, а бедра и зад чересчур широки Милле и Лермит являются для меня подлинными художниками по той причине, что они пишут вещи не такими, как они выглядят, если сухо и аналитически копировать их, а так, как они, Милле, Лермит, Микеланджело, чувствуют их». Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж. Скудный крестьянский скарб всегда под руками, он или создан крестьянином или служит ему.
Он не отличался от них одеждой и образом жизни, но внутренне оставался самим собой. Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Профессионализм сплошь и рядом обращается в штамп — неужели он этого не уразумел. Чего он добивался. Куда он шел.
К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. Винсент возобновил работу над «Едоками картофеля» и одновременно начал новую серию крестьянских портретов, отличающихся еще большей характерностью, чем прежние. Разве они не наглядное олицетворение, глубоко поэтический символ семейного очага.
Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Для чего же теперь оставаться в Нюэнене. «Надо радоваться, когда у тебя есть еда и питье, крыша над головой и одежда, короче надо удовлетворяться тем, чем располагают крестьяне». Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы.
Впрочем, желание быть полезным у него осталось. Эти цвета – оранжевый и синий, зеленый и красный, лиловый и желтый – являются по отношению друг к другу дополнительными. Он вконец озлобился. Он страдал от своего одиночества, но именно в нем черпал он силу и вдохновение.
Ее поместили в утрехтскую клинику. Тео убеждает Винсента расстаться с ней. Но не тут-то было. И господствующий колорит у Ван Гога иной: серо-зеленый, с глубокими голубыми тенями. Тео показал одному парижскому торговцу картинами, по фамилии Портье, несколько этюдов брата и Винсент поспешил «за один день, на память» изготовить для Портье литографию с картины «Едоки картофеля» в ее тогдашнем варианте.
Но при всем этом мужество мое, а, возможно, также и силы скорей окрепли, нежели ослабели. Пусть даже он найдет ее плохой. Вслед за этим Винсент решил написать за зиму пятьдесят крестьянских голов (Некоторые из этих холстов в настоящее время находятся в музеях Парижа, Брюсселя и Лондона (Крестьянка в зеленой шали) используя относительный досуг, которым крестьяне располагают в ненастное время года. Германе предполагал разместить в них картины религиозного содержания вроде «Тайной вечери», «по эскизу рисунка, выполненного в современном готическом стиле».
Почему ты не продаешь своих картин. И очень важно, каково это «другое». Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. Может быть, вернуться в Дренте.
возьмем цвет тела. И он шел вперед гигантскими шагами.
Скоро учение будет завершено —уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. Долина Ла-Кро» (1888), то в зловещих, напоминающих ночной кошмар образах («Ночное кафе» (1888) динамика цвета и мазка наполняет одухотворённой жизнью и движением не только природу и населяющих её людей («Красные виноградники в Арле» (1888), но и неодушевлённые предметы («Спальня Ван Гога в Арле» (1888). Ван Гог позднее будет подчеркивать, что в искусстве Милле все является одновременно «и искусством и символом», но не откажется от утверждения, согласно которому «следует представлять тривиальную действительность так, чтобы она выражала благородную мысль».
Шахтеры любили его, но считали чужим. Здесь кончается «ранний Ван Гог». Братская привязанность Тео. Все сомнения остались позади. В Боринаж он попал в должности протестантского проповедника. Картины, которые передавали бы суть вещей в присущих им темных красках.
Я не хочу, чтобы они были академически правильны.
К тому времени он уже постиг многие тайны мастерства и убежденно провозглашал свое кредо. С тех пор Винсент часто виделся с Керссемакерсом.
– Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей. Роль человека в его творчестве становилась всё меньше и чаще служила стаффажем (то есть человеческая фигура использовалась лишь для того, чтобы внести немного жизни). Его органически отталкивало все связанное с «высшим обществом», с гостиными, нарядными дамами изысканными манерами, «лакированными ботинками» и так же органически притягивали все атрибуты жизни низших классов, «людей в деревянных башмаках». Подавленный печалью этого края, он, как никогда, страшился своей участи. Я горю желанием видеть картины Рубенса.
Эфемерная и трагическая идиллия. Этого он и сам не знал. «Но здесь, в Голландии, — признавался Винсент, — нам трудно понять, что такое в действительности импрессионизм». В последнюю неделю своей жизни Ван Гог пишет свою последнюю и знаменитую картину: «Пшеничное поле с воронами». Винсент стал старшим сыном и братом, у него было два брата и три сестры. Можно сказать, что в то лето 1884 года Ван Гог открыл для себя живопись.
Было другое, что мешало ему остаться навсегда среди крестьян. Светлые краски. Продолжай писать, сделай для начала сто этюдов, а если и этого мало, сделай двести и посмотрим, не отобьет ли у тебя это охоту заняться чем-то на стороне. У Хальса по меньшей мере двадцать семь черных тонов.
В том, что художник смотрит на мир глазами своих персонажей. В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо. О нем все время ходили сплетни, недобрые толки.
В мае, на радость Винсенту, к нему приехал Ван Раппард. Винсент хотел, чтобы зрителям казалось, будто крестьянин на его картине «написан землей, которую он засевает». Это было одним из его любимых выражений.
Он с готовностью ответил на ее любовь вдвоем они стали строить планы женитьбы. Он завидует Гаварни, который «выпекал до шести рисунков в день» и с восхищением цитирует слова Уистлера: «Да, я сделал это за два часа, но я трудился много лет, чтобы научиться делать это за два часа». «Все это надо прочно освоить. » — говорил Винсент. Это одна фигура, один организм. Здесь я только писал и писал без устали, чтобы научиться писать.
Однако, – тут же добавлял он, – не утруждайте себя сверх меры: ничего не форсируйте. Это нисколько не поставит под угрозу его самобытность.
Землистые, темные тона «Едоков картофеля» вовсе не заслуживают пренебрежения, с каким о них иногда отзываются. Винсент провел в Амстердаме три дня. На моем холсте были табачные тона, нежно-зеленый и белый (серый), даже чистый белый – такой, каким выдавливаешь его из тюбика. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям.
Гоген уехал, Тео Ван Гог, напротив, стал ухаживать за братом. Цвет – это поэзия. Никогда еще он не был озабочен таким множеством технических вопросов. Однако, когда церковная администрация освободила его от должности (Винсент не только читал Библию, от дирекции шахт он требовал улучшения условий для рабочих), она освободила уже сформированного внутренне художника. Обилия его «болезненного» желтого, который спустя какое-то время приобрел «золотой» оттенок, ведь полотна Ван Гога стали на вес золота.
Табак, как он утверждал, действовал на него успокаивающе. Он колебался, стараясь совладать с нетерпением, от которого его вдруг начало лихорадить. Страдание свято.
Произошел давно назревавший его разрыв с семьей. «Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил — Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, — право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку», — писал он Тео в конце 1882 года.
Его часто называют «сумасшедшим художником», приводят в подтверждение спутанные и навязчивые мысли, галлюцинации и припадки безумия, преследовавшие его всю жизнь. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. Откуда ему знать, что его сын — Ван Гог.
Винсент оборудовал себе временную мастерскую в чулане прачечной, пристроенной к дому. «Я не намерен изгонять из своей жизни страдание, — говорил тот же Милле, — так как подчас именно оно дарует художникам силу». В мае Винсент завершил свою картину. Но делать ему на ней больше нечего.
Мгновение, которое проходит, уже ушло от тебя навсегда. «Надо заставить обыденное служить выражению прекрасного», — говорил Милле. Его ходатайство было отклонено, а сам он отстранен от должности проповедника.
Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца. Винсент сразу убежал, а Гоген предпочел переночевать в гостинице. Ван Гог поступил в протестантскую миссионерскую школу под Брюсселем.
Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью. Я решил выбрать второе и притом с таким восторгом, словно возвращаюсь из изгнания. Ни в коем случае. Будь у него много таких же прекрасных вещей, как лист, который я недавно обнаружил – Пять возрастов пьяницы или фигура старика под каштаном, о которой я недавно тебе рассказывал, – право, нам всем следовало бы пойти к нему на выучку, – писал он Тео в конце 1882 года. Изображение пятерых усталых людей, которые при тусклом свете керосиновой лампы едят свой скудный ужин «теми же руками, которыми они копали землю» исполнено своеобразного величия: хочется назвать эту сцену не ужином, а трапезой. В октябре Винсент целую неделю писал натюрморты в доме Германса используя в качестве моделей «самые красивые вещи» из его коллекции. «Старые мастера пользовались подобной штукой.
Есть нечто необыкновенное, – писал он Тео, – в ощущении, что ты должен ринуться в огонь. Ван Раппард писал прядильщиц, этюды женских голов, Винсент – аллею тополей с желтыми осенними листьями, где солнце кладет на землю среди опавшей листвы ослепительные пятна, чередующиеся с тенью, отбрасываемой стволами деревьев. Женщина, воспылавшая к нему нежным чувством, — это было нечто новое для Ван Гога.
События тоже следовали одно за другим. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Куда важнее другое — обвинения Ван Раппарда по части искусства живописи.
Он вконец озлобился. Человечность искусства Ван Гога коренилась глубже. Однако сын его неприятно поразил жителей Нюэнена. Его полное пренебрежение условностями, будь то общественными или религиозными, приводило к столкновениям с отцом и его пребывание в доме духовного лица казалось от этого по меньшей мере неуместным. Может, это и совпадение, но оно возвращает специалистов к изучению великого безумца. Отсюда вывод: «Львы — не обезьяны, они не подражают друг другу». Его сначала поместили в больницу, а после буйного припадка – в палату для умалишенных.
– к любым лишениям. Причинив ему острую боль, она глубоко омрачила его настроение. Неточности, а подчас и огрехи. Винсент с первых же слов затронул здесь самую суть вопроса. Всегда и за все надо платить. Своим величайшим учителем, «самым современным из художников», он по-прежнему считал Милле: «Милле — это отец Милле иными словами советник и наставник молодых художников во всех областях».
«Почему ты не продаешь своих картин. » — беспрестанно спрашивали они. Художнику они говорили, что он «не должен заводить близкие отношения с людьми не его круга», а своим прихожанам – чтобы они не смели ему позировать. Показывайте всем мои рисунки, – просил он Ван Раппар-да. В серии картин и этюдов середины 1880-х гг.
Он почти не выходил из музея, без устали разглядывая картины великих мастеров. Он хотел писать правдивые картины – не те, которые ждет от него публика. Так или иначе, отцу стало невмоготу разговаривать с сыном. Это не античность, а ренессанс – сказал Делакруа.
Но в глубине души — да, он не отрицает — все это ему, в общем, «довольно безразлично» и он «готов к тому», что, возможно, «не добьется никакого непосредственного результата». Этого он и сам не знал. Вдобавок его новая пассия попыталась покончить с собой. Винсент сердился, мечтал как можно скорее убраться отсюда.
То и дело вспыхивали ссоры. Видит бог, неустанно повторял он, ведь он не злоупотребляет помощью Тео. «Вы ничего не говорите мне о технике, — писал он ему в своем первом письме — Снова повторяю Вам: сопоставьте привычное значение, которое все чаще придают этому слову, с его истинным значением Я попросту утверждаю одно: правильно выписать фигуру однообразными и заученными мазками в соответствии с академическими рецептами — это не отвечает настоятельным требованиям эпохи в сфере изобразительного искусства».
Если сфотографировать человека, который копает землю, то на снимке он не будет копать. История с Марго никак, точнее, почти никак не отразилась на его работе. Дом стоял в саду, среди деревьев. Он довольствуется самой малостью — тем, что абсолютно необходимо для жизни.
Ван Гог был так потрясен, что утратил всякий интерес к работе. (Этот колорит — дань Ван Гога собственному будущему, высветленной палитре). Судя по всему, он не слишком надеялся на это. Вчера я именно так подшутил над почтенным собратом моего отца.
Вот чего он стремился достичь в своей картине «Едоки картофеля», выдержанной в бурых и зеленоватых тонах, которую он неустанно писал и переписывал, преображая изменяя зримую реальность с тем, чтобы полнее передать ее сущность, как он ее видел и в особенности как он ее ощущал. Ван Гог изучал разные художественные направления и стили в престижной частной студии, перенял изобразительную манеру импрессионистов – покрывать холст пятнами краски – и познакомился (благодаря брату) с Писсарро, Дега, Гогеном. Природа открылась ему, позволив заглянуть в свою душу. Повинуясь первому побуждению, он вернул Ван Раппарду его письмо «с почтительным приветом». Sorrow is better than joy. По фасаду вился плющ.
Он даже сказал ему об этом. Оставшись без моделей, Винсент начал писать натюрморты. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста. И она выполнила свое намерение, не сумев, однако, себя убить. Она никоим образом – точнее, почти никоим образом – не отвлекла Винсента от его исканий.
Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германе хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу. Ван Гог не сомневался, что, даже и темная, она все-таки здоровее и достойнее господской. – говорил Винсент.
Винсент внимательно изучил два произведения Шарля Блана: «Художники моего времени» и «Грамматика рисовального искусства». Они, как люди, вовлечены в круг существования. Напротив, вплоть до самого последнего времени я ничего другого и не встречал. «Едоки картофеля» — это прощание с родиной исполненное горечи и поэзии. Этот розовый – заглушённый цвет, полученный в результате сочетания красного с зеленым.
(Этот колорит — дань Ван Гога собственному будущему, высветленной палитре). Да и какой отец на месте пастора вел бы себя по-иному. Хотя того несколько смущали размеры картин, как и то, что Германс хотел получить композицию с пятью-шестью фигурами (тогда как Ван Гог предпочитал иметь дело с меньшим числом персонажей), Винсент был в восторге от этой сделки, дававшей ему возможность писать картины без каких-либо затрат и с рвением принялся за работу. Ван Гог задумал написать за зиму пятьдесят этюдов голов крестьян. С восхищением и страхом смотрел художник на Винсента, человека, беззаветно преданного искусству, который питался одним лишь хлебом и сыром («Это не портится в дороге», — шутил Винсент) и, вечно голодный, готовился и впредь жить в нищете.
К последним Винсент питал истинную страсть. Мог ли он написать их иначе, не погрешив против жизненной правды, не изменив самому себе. И какая чудесная стремительность. Сам же он пользовался так называемым перспективным шасси — железным прутом, к которому он прикреплял на заданной высоте небольшую рамку. «Я не могу принимать в расчет, что думают о моей работе люди я должен идти вперед — вот о чем мне следует думать Если я теперь ничего не стою, то и потом ничего не буду стоить но, если я буду чего-то стоить потом, значит, я и сейчас уже стою чего-то, — упрямо повторял он, — так как пшеница есть пшеница, даже если горожане поначалу принимают ее за траву». Однако на протяжении пяти лет тот был, по существу, его единственным другом и опорой и вскоре Винсент ощутил потребность, как он сам выразился, «поставить точки над i».
Неточности, а подчас и огрехи. Можно возразить: тысячи художников писали, например, «Благовещение» и «Тайную вечерю», а различает их то, как они писали тысячи писали натюрморты с яблоками, но каждый писал яблоко по-своему. Так или иначе, есть все основания полагать, что Винсент решил – будь что будет. Однако, когда церковная администрация освободила его от должности (Винсент не только читал Библию, от дирекции шахт он требовал улучшения условий для рабочих), она освободила уже сформированного внутренне художника. Я вполне представляю себе, что придет день, когда композиция также будет даваться мне с легкостью, – писал Винсент брату Тео Он весь захвачен сознанием того, что надо спешить. Винсент не поладил также с новым пастором, пришедшим на смену его отцу.
И он шел вперед гигантскими шагами. «Я часто думаю, что крестьяне представляют собой особый мир, во многих отношениях стоящий гораздо выше цивилизованного. Конечно, его работам присуще множество недостатков, он отнюдь не склонен это отрицать. Винсент продолжал писать – натюрморты, птичьи гнезда, кое-какие пейзажи. Дает жизнь. Винсент жаловался: «Предоставляю вам судить, как приятна повседневная жизнь, когда сталкиваешься с такими вещами». Есть в картине и другой контраст – фона с передним планом: первый – нейтрального цвета, полученный от добавления оранжевого к синему, другой – того же нейтрального цвета, слегка видоизмененного добавлением небольшого количества желтого.
Кругом все черным-черно. Но Марго (судя по всему, наделенная крайне хрупкой нервной конституцией) не примирилась с этим отказом. Он как бы разучивал гаммы. «Возьмите любой из моих рисунков, — говорит он своему бывшему другу, — или любую из моих картин, какую захотите, какую я и сам Вам укажу, стараясь по возможности сохранить хладнокровие.
Затем, скопировав полотна, он вернет их Винсенту. Ведь торф дает свет и тепло крестьянской хижине. Но, разочаровавшись в учебе, бросил занятия и в 1878 году покинул Амстердам.
Семейные беды еще больше сблизили братьев. Но понимает ли Ван Раппард смысл всех его исканий. Его особой манеры смешивать краски и передавать реальность. «Абсолютно верно, — подтвердил он. — Возьмите, к примеру, этот тон (он показал пальцем на серую, грязную мостовую) так вот, если бы Паоло Веронезе сказали: Напишите белокурую красавицу с телом такого тона, он написал бы ее и на его картине женщина и впрямь была бы белокурой красавицей».
Винсента презирали и третировали, как никогда раньше. — представить его как нечто абсолютно естественное. Чем скорей я уеду отсюда, тем будет лучше. До этого еще очень далеко. Лев Толстой говорил там, что между классами современного общества – зияющая пропасть жизнь господская, с науками искусствами, «влюбленьями», как бы вовсе не существует для крестьян, а господам жизнь крестьян, с ее трудами и со всеми ее интересами, представляется удручающе однообразной и темной.
Чего он добивался. Винсента попросту выгнали оттуда. Вещи живут у него своей жизнью, не менее напряженной, чем человеческая. Вот тогда и произошел этот знаменитый инцидент.
Если в хлеву пахнет навозом, прекрасно. Разве может их дочь выйти замуж за этого пачкуна, за неудачника оборванца. На самом деле имя «Винсент» предназначалось для старшего сына Ван Гогов, но он не прожил долго и потому имя перешло ко второму в семье чаду. Я отлично знаю, что при поверхностном наблюдении, то есть когда наблюдаешь не вдумываясь, он кажется так называемым телесным цветом. Тогда Жигу спросил, почему он так думает. Они, как люди, вовлечены в круг существования. Ван Гог снова обратился к живописи и его брат Тео (единственный, кто поддерживал Винсента на протяжении всей его нелегкой жизни) помог ему уехать в Брюссель и попробовать себя в роли слушателя Королевской академии изящных искусств. Соответственно темнота других частей картины усилена.
Смотрите, как хорошо. (Так впервые вошел в его жизнь мотив сознательной нищеты, очень значительный для последующего). Он любил сопоставлять живопись с музыкой и стремился проследить их взаимосвязь. Эта утрата, по существу, завершила долгий период в жизни Винсента. Начало лета застало Винсента в процессе стремительного творческого роста.
Винсента корили за то, что он не зарабатывает денег. Родственники Марго тут же расстроили эти планы – такой скандал допустить было нельзя. Я намерен и впредь поступать таким же образом. Он испытывает таинственное влечение к цвету. Он вновь с мрачным ожесточением взялся за кисть. Брата Тео, приехавшего на похороны, Винсент настойчиво убеждал взять его с собой в Париж.
«За окном пасмурно, — пишет он, — поля усеяны черными глыбами земли, между которыми пятнами лежит снег, часто один за другим следуют дни, когда видишь только туман да грязь, по утрам и по вечерам — багровое солнце, ворон, сухую траву и увядшую гниющую зелень, черные рощи и ветви тополей и ив, вздыбленные на фоне хмурого неба, словно колючая проволока». Это висячая керосиновая лампа. То же относится к синему и желтому. Как знать – может быть, в Антверпене ему даже удастся продать какие-нибудь из своих работ. Инстинкт вел его вперед с поистине волшебной безошибочностью.
Винсент согласен с Тео, сказавшим ему: «Когда горожане пишут крестьян, они у них походят на жителей парижских окраин, даже если все фигуры безупречно выписаны». Врач не стал обнадеживать ее родных: боюсь, сказал он, что госпожа Ван Гог не сможет ходить раньше чем через полгода и, по всей вероятности, останется хромой. Они настолько отличались от всего, что он до сей поры привык понимать под живописью, что он простился с Винсентом довольно холодно и даже не пообещал зайти в другой раз. «Если от картины изображающей крестьян, пахнет салом, дымом, картофелем, отлично.
Он спускался с горняками в шахты, а по вечерам читал им Библию. Светлые краски. ". Он отождествляет себя с ними. Что поделаешь.
Здесь он будет лишь топтаться на месте и вянуть. Он давно уже перестал надеяться, что когда-либо вкусит нормальную жизнь. Это вялая, равнодушная дружба. Незачем даже вспоминать об этом благонравном бессилии. Пуля пробила ребро и застряла в кости. Если Винсент так остро реагировал на нападки Ван Раппарда (Порой мне кажется, – гласит его душераздирающее признание, – что поднимают руку на меня самого, настолько я связан с моим творчеством, настолько мои убеждения – часть меня самого) и если ему не всегда удается – он и это признает – сохранять спокойствие, то потому только, что суждения, высказанные Ван Раппардом, на взгляд Ван Гога, могли исходить лишь от невыносимо педантичного человека, верного питомца академии, от человека, абсолютно неспособного понять истинный смысл его творчества, направления, которое он избрал. Частые неудачи, необузданный нрав, срывы и постоянные переезды тоже не прошли бесследно.
Скоро учение будет завершено – уже теперь он рисовал с удивительной легкостью. В это же самое время, когда никому не ведомый голландский художник писал свою картину – вызов и обвинение «цивилизованным людям», в далекой России всемирно известный писатель писал трактат «Что такое искусство» – с тем же вызовом, тем же обвинением. Он преисполнен решимости жить самостоятельно – согласно своим убеждениям. Они страдают, радуются, ненавидят. Нет.
Винсента захлестнуло безграничное отчаяние. Ее поместили в утрехтскую клинику. После ссоры, разыгравшейся между ними, дело обернулось совсем плохо. Доктор Гаше даже говорил о выздоровлении. Он должен жить среди декорации своих сюжетов.
В этом мире все случайно, неповторимо и невозвратимо. Он стушевался и, надо сказать, без особого труда. Винсента захлестнуло безграничное отчаяние. Все это только на пользу. В поисках сюжетов для картин они вместе бродили по окрестностям. Отсюда вывод: Львы – не обезьяны, они не подражают друг другу.
Этот возглас словно вырвался из самого сердца Винсента. Картина – самостоятельное целое, в ней не просто соседствуют цвета с не зависящим друг от друга эффектом это симбиоз цветовых сочетаний.