Никакая виртуозность кисти и точность наблюдения не способны, по Магритту, «словить» на полотне реальный физический объект. Дикарь-атлет смотрит нам под ноги, на поступь познавших самих себя (через самоконтроль. ). Рене Магритт довольно часто комментировал свои картины, но одну из самых загадочных – Влюбленных (1928) – оставил без объяснения, предоставив простор для интерпретаций искусствоведам и поклонникам. Но сначала – поле. Перевод звука в пространство – через меня. На своих местах любимые объекты-символы – яблоко, птица, перо, котелок, свеча.
В руке. В любом случае — и в том и в другом случае, перемещение случается в шляпе. Видеть запредельное посредством видения поверхности. «Сюрреализм – это реальность, освобожденная от банального смысла», – заявил как-то Магритт. В 1926 году Магритт создаёт сюрреалистическую картину «Потерянный жокей», которую считал своей первой удачной картиной такого рода.
Никто не видел его настоящего лица, но оно у него, бесспорно, было, просто мы не умели разглядеть его истинный облик за чередой иллюзий. Говорит Магритт: Пожалуй то, что является таинственным можно предсказать. Биографы Магритта считают, что Жоржетт, с которой 15-летний Рене познакомился на ярмарочной карусели в Шарлеруа, не только в качестве супруги, но и физически была единственной женщиной в его жизни, что для многих является дополнительным доказательством «мещанства» художника. Таким образом, Магритт снова напоминает зрителю о том, что образ предмета— не сам предмет.
Беда в том, что превращение не завершено. Ниже представлена разработка молдавского графического дизайнера Игоря Удушливого. Известен цикл работ художника, в которых он под обычными предметами пишет: это не он. Изображение яблока, курительной трубки – это только образы, но не сами предметы.
Поднять рукой. Разделить, забыть, развернуться.
Рене Магритт родился в Лессине (Бельгия) в семье портного и модистки. Если я сама (теперь уже) – всего лишь платье, растущая одежда Загадки, то и голоса – не жалко. Что автор хочет этим сказать. Известен цикл работ художника, в которых он под обычными предметами пишет: это не он. Вечное движение.
Я — У. Отсечём трапециевидную большую площадь по ту сторону – и та сторона возникнет. Вот таким образом в своей студии, уместно названной «Фабрикой», Уорхол, размножая повседневность, плодил консервные банки. – представимо – и представляемо. Бельгийский художник Рене Магритт – один из самых загадочных живописцев прошлого столетия. Созданные им образы – не плод всплывающего на поверхность подсознания. Но на самом деле это ее, повседневности, крик.
Однако экстравагантная богемная среда, видимо, претит художнику и в 1930 году он, ни с кем толком не простившись, внезапно возвращается в Брюссель, где создает в последующие годы ряд своих знаменитых картин – «Удел человеческий», «Черная магия», «Портрет», «Изнасилование», «Тоска по дому». Никакой аффектации, – говорит Магритт, – быть как можно дальше от аффектации. Картина «Заблудившийся жокей» (1926) становится для него пропуском в сюрреалистическую элиту. Чёрная полоса – вплотную. В 14 лет лишился матери, которая утонула (согласно другой версии – утопилась). То, что, скажем, у увековечившего писсуар Дюшана или стращающего обывателей «каннибальским манифестом» Пикабиа могло казаться забавой, бравадой, претенциозной игрой, у Магритта обретает основательность некоего драматического знания.
– дерево – деревом. Идти – значит уничтожать одно, возвеличивая другое. Почему такое сочетание. Ведь сердце отдано миру людей.
Ответы кроются в названии Фальшивое зеркало. Не смотреть на отдельность – быть ею. Белые полюса – они будут дурманом чистой и невинной розы, вынужденной отрастить шипы. Мужское наоборот. Дом – домом. (Безнадежная сила. ) Другую опору придаёт наследственность – кость в правой руке – вот таким образом теории и предполагают прохождение сквозь – сквозь жизнь.
Я — Я. Магритт говорит, что нет ничего банальнее шляпы. Когда мы видим незнаемое, оно тянет нас к себе. Художник не дорисовал даме второй руки. Выходом этим будет «говорение». Однако неразрывная связь – присутствует. Нет надежды на то, что сознание спасёт. Нет никакого поля – весь мир закатен (кровью дунувшего нам в затылок) – уничтожены сутки. По-английски, скажем, корабль – женского рода (she), а дом – никакого (it).
Здесь – причина движения. Если на вешалке пальто или мужской пиджак – аллюзия особенно сильна. В 1916 художник покидает отца и братьев (младший из них – Раймон – впоследствии стал популярным в Бельгии композитором-песенником) и поступает в Королевскую академию изящных искусств в Брюсселе. Чёрное солнце отражает солнце. Пока бубенец не пройден, не переработан, непрестанная параллельность раскрытия вещей внутри и вовне (хотя и разнохарактерна) – сохранена или, по крайней мере, возможна: он смотрит, чтобы создать задел для будущего удовольствия – связки, которая и будет его лицом, углом зрения. Вот таким образом знаменитые «разжиженные» часы Дали мне больше нравятся не на его картине, а в музейной лавке сувениров – в виде настоящих часов, которые можно надеть на руку. Ошибка допущена Магриттом, конечно, намеренно.
В 1922 году женится на Жоржетт Берже. Он полагался на логику, верил прогрессу и находил смысл в истории. Мы не можем такого себе и представить, так как руководствуемся альтернативой из того же «Буратино» : пациент, как кот Шрёдингера, либо жив, либо мертв. Человек в маске, Фантомас мог, оставаясь собой, походить на каждого.
С кушетки точно так же спадают платье и накидка, но вместо молодой женщины у Магритта в центре сюжета гробы – в одном случае согнутый пополам (Перспектива мадам Рекамье Давида, 1951), а в другом – грациозно сидящий (Перспектива мадам Рекамье Жерара, 1950). Но в собственном контексте они теряются в похожем. Но останется ли – после перехода. Нацистская оккупация Бельгии является сильнейшим психическим стрессом для художника. Полюса сообщаются сквозь тёмную прореху и эта прореха – я. Удерживающий оба удовольствия: удовольствие Идущего в стремлении быть синхронным и удовольствие Уходящего обнаруживать прорывающийся из-за занавеса свет, чтобы выдумывать истории для Идущего, верить в него. ред. ). Жизнь его сложилась на редкость добропорядочно и чинно, что, пожалуй, заставляет относится к исторгнутым его фантазией образам намного серьезнее, чем к аффектированным и кичливым «видениям» многих иных сюрреалистов.
Бубенец. Он снова полностью посвящает себя живописи, а, увидев в 1923 году репродукцию картины Джорджо де Кирико «Любовная песнь», кардинально меняет свои представления об искусстве. Так как знает – и своё превосходство и родство. Магритт их вскрывал, обнаруживая спрятавшийся от намозоленного глаза абсурд бытия. Мы можем смотреть только сквозь собственный затылок, заранее прострелив его.
Он знает разные степени одушевленности. Вслед за Мунком, Матиссом и Дюшаном серию больших монографических выставок Центра Помпиду продолжает Рене Магритт, бельгийский гуру сюрреализма, вознамерившийся разглядеть, «что скрыто за тем, что мы видим». Таким образом Магритт снова напоминает зрителю о том, что образ предмета— не сам предмет. И более того – он не уверен, что их сюжеты привнесены им самим. И понятно, почему.
Рене Магритт «Воспроизведение запрещено» (1937) Холст, масло. Незнакомцев могло быть двое или трое, они стояли спиной к зрителю или полубоком, а иногда – как, например, на картине High Society (1962) (может быть переведено, как Высокое общество – прим. К слову, Магритт объяснял название этой картины просто – на ней изображен современный бизнесмен, который, что бы ни происходило, остается сыном Адама, вот таким образом для него характерна склонность к искушению. Зачем смотреть сквозь затылок и представлять своё лицо антропоподобным. В 1927 году устраивает свою первую выставку. С точки зрения геометрии это невозможно, значит, такое «воспроизведение» действительно запрещено.
Особенно популярна картина «Вероломство образов», на которой изображена курительная трубка с подписью «Это не трубка». Каждую свою композицию Рене Магритт наполнил скрытыми смыслами идеями, вопросами и ответами. Удовольствие чистых рук, кружевных манжетов, «глаза склоняя долу». Похоже, что мы несколько увлеклись и неизбежно приближаемся к метафизике слов.
Аффектация приближает догадку к Знанию с большой буквы. Ведь яблоко можно съесть, трубку набить табаком. Да и девяносто градусов – это предположение, возможность, ведь Уходящий и Идущий – всё-таки один и тот же человек. Сквозь которое нужно пройти Идущему. Говорят, что даже его мастерская не походила на типичную студию живописца. В 1927 году в галерее «Кентавр» в Брюсселе проходит его первая персональная выставка, после чего чета Магриттов переезжает во Францию и поселяется в местечке Перро-сюр-Марн неподалеку от Парижа.
Защищать Магритта от подобных упреков бессмысленно. Особенно популярна трубка с подписью «Это не трубка». Его картины называют ребусами, загадками. Однако, доверяясь другому угадыванию, внутри картины, а не снаружи, можно найти подобие выхода из упомянутого выше противоречия, которое можно обозначить как «парадокс», основы той плоскости из которой рождается картина. Так-же, как и он сам, подчёркивая при этом свою сокрытость. Цель Магритта, по его собственному признанию, заставить зрителя задуматься. Удовольствие первого – назовём его Идущий.
Материя – водная субстанция – озеро – таким же гладким и равновесным должен быть в себе мужчина (кровь в теле мужчины), чтобы иметь способность отделить красоту материи от темноты её непознаваемости, придать форму – выдвинуть крайность квадратных теорий: туннеля или треугольной арки (или остаться бочкой-терапевтом, когда форма не установима). Смерти матери исследователи творчества художника придают очень важное значение, объясняя отроческой психической травмой заслоненность лиц (птицей, букетом фиалок, но чаще всего – косынкой, полотенцем или полотном) на большинстве его портретов: когда Регину Магритт вытащили на берег, ее лицо было обмотано ночной сорочкой. Заселённые им, они наверняка станут другими. В холоде одиночества. Прежде всего, она — вещь, обладающая наибольшей степенью неприкосновенности. Цель Магритта, по его собственному признанию, — заставить зрителя задуматься.
При этом он вклвдывалв свои полотна глубокий философский смысл. И это происходит – одновременно со мной — и. после меня (3). Иногда его сравнивают с великим испанцем Сальвадором Дали. Быть вдалеке от видения реальности под воздействием хаоса сознания. Магритт знакомится с Максом Эрнстом, Сальвадором Дали и Полем Элюаром, которые становятся его близкими друзьями. Нечто целостное и рассечённое.
Переворот. Бельгийский художник Рене Магритт, несмотря на несомненную принадлежность сюрреализму, в движении всегда стоял особняком. В 1964 году проходит его грандиозная выставка в Музее современного искусства в Нью-Йорке, на которой он получает «официальное прощение» от «идеолога сюрреализма» Андре Бретона: «Во всем, что сделал Магритт присутствует то, что Аполлинер назвал «поистине здоровым человеческим разумом», присущим лишь самым великим поэтам». Конечно, здесь связь между кровью и вещами не разорвана, более того – она установлена.
Но все, что от него осталось, было воронкой. Более того, когда он отвернётся, пойдёт в сторону, они, возможно, сразу же начнут жить ещё одной жизнью. Но она не сила – сила в темноте – как части грубой силы мужчины – головной части. Она ни отдельна, ни конечна – пока она в нас. Возможно, непредсказуемое и может приносить наибольшую радость.
Вот таким образом на известном автопортрете «Острый взгляд» (1936) Магритт программно запечатлевает свой метод, состоящий в визуализации незримого, отношении к живописи как к колдовству. Но если картины Дали погружают созерцателя в атмосферу некой страны чудес, то Рене Магритт (1898-1967) воспринимается, в первую очередь, как интеллектуальный художник изображавший не фантастические, а обыденные предметы и лишенных индивидуальности персонажей. «Характерный силуэт, «закрытое» прорезью лицо. (Надежда всегда бессильна. ) По законам гор: где есть только человек – и загадочная природа (природа Загадки. ), гармоничной частью которой он стремится стать. Магритт, однако, скоро, после скандала вокруг «варварской», крайне натуралистической картины «Пожиратели птиц», возвращается к своей привычной манере и вскоре входит в круг самых дорогостоящих авторов современного искусства.
Представляя себя целостным, а в глазах других – вещью, Идущий (пока он стоит) делит сам себя, лишает свою кровь силы. Снова детство. Для поп-арта все – видимость, кажимость, сплошной, не побоюсь этого слова, симулякр.
Иррациональное и таинственное, окружающее нас, он сумел выявить просто и сильно, принципиально оставаясь в русле фигуративной живописи. У Энди Уорхола изображение, как в ленте Мёбиуса исчерпывается одной поверхностью. Он выступает, как четвёртая стена тревоги между сценой и зрительным залом.
Буквально. В прошлом, например, грамматика считала полностью живыми лишь свободных мужчин. Вечность в преходящясти. Чтобы быть достойным этой прекрасной материи, явленной во взгляде на нас – и в фоне. В результате сюрреализм предлагает нам поучительную историю: притчу об излишках фантазии.
Пухнущее сознание, сворачивающее всё не в черты, а в шар, кроме лица, конечно, – центра. Любимым персонажем Магритта был Фантомас. Он всю жизнь писал картины в столовой и там была идеальная чистота. Но бубенец уязвимый представлением другого представления – не просто о гуляющей крови, а о том, Кого она полнит (Идущего) Представлением других – смотрящих в спину, вылезающих из бубенца.
То, что вначале нам импонировало, теперь может вызвать подозрения. Ты никогда не будешь после времени. Это много.
Достаточно того, что Магритт указывает на осознание этой бесконечности (и осознанного отказа от неё), как на собственную форму удовольствия. Силой. ред. ) – художник обозначал лишь контур мужчины в котелке, наполняя его облаками и листвой. То есть гипотенуза – известна, если удерживаема изнутри соотношение катетов – нет.
Как будто весь мир увеличился до двусмысленности бубенца. Однако небо Магритта нельзя перепутать с чьим-то другим – чаще из-за того, что на его картинах оно оказывается отраженным в причудливых зеркалах и огромных глазах, наполняет контуры птиц и вместе с линией горизонта из пейзажа незаметно переходит на мольберт (серия Человеческий удел). Трепетная ощутимость, не дискомфорт. Всё что осталось от его вертикали – красная стрелка галстука – внутренний рост выворочен наружу и всякое шейное сообщение не берётся в расчёт (4). И тело – оно в костюмировано. Удержание гипотенузы происходит собранностью мира её оквадрачивание, предполагающее катеты происходит за счёт картины-проекции, гипотенузы на картину, ещё одной линии, параллельной гипотенузе во внутренней площади треугольника, оставляющей меньший треугольник для взгляда (его таинства) – и некий трапециевидный излишек по ту сторону картины-проекции до гипотенузы, который мог бы всё спутать, но он же и залог мощи картины, её парадоксальности, переход к квадрату Закона.
(Так же как и верхушка дерева, как ни вглядывайся в кору. ) Движение к открытию самого себя в самом себе, абсолюта в независимости. Земля, внимающая вечности о своей видоизменяемости. Через удовольствие от наполненности смыслами. «Художник казался мне человеком, наделенным волшебной силой», – вспоминая детство, написал Магритт на склоне лет в автобиографической статье «Линия жизни». В основу представленной общественности гардеробной вешалки легка картина «Сын человеческий». Он проводит ее мучимый постоянным страхом репрессий за свое «левачество» (Магритт некоторое время был членом Компартии, откуда, правда, быстро ретировался), а еще пуще – «дегенеративное искусство». Так или иначе, но женитьба, очевидно, явилась главным спасением Магритта от уныния.
Её сила начинает согласовываться с бездной внутри вещей. Он был неизбежной реакцией на тотальный кризис разума, вызванный Первой мировой войной. Ею Магритту служили жена и реальность и он не жалел обеих. Эта картина подытожила рассуждения художника о взаимосвязи образов и слов. Но то, с чем не справляется прямодушная логика, поддается усилию более гибкого, чем разум, языка.
Даже от смерти – которую она познала через смерть птицы – вместе с познанием удовольствия быть съеденным. Возможно, реакцией на переживания войны является его отход в 40-е годы от принципов сюрреализма и «штамповка» картин a la Ренуар. Творческий беспорядок – это не о педантичном Магритте. Сила же эта – возможность взаимного рывка, для Идущего и для Земли. Ведь приличия не позволяют съесть кого-либо другого вместо себя. Быть вне аффектации — тотально, забыть о силе крови, не видеть в ней силу – отпустить её.
Как дерево. Заменив «Фантомаса» реальностью, мы найдем ключ к искусству Магритта. Неустойчивость понятия одушевленности мешает нам ответить на справедливые вопросы: почему белка – живая, а народ (любой, а не только бесправный) – мертв.
Чёрная полоса – одежда из бездны, камень моста. Детство и юность провел в провинциальном городке Шарлеруа. Для статуи это не важно (у Венеры Милосской рук вообще нет), но для той настоящей женщины, которую недооживил художник, незаконченность катастрофична. В ожидании ночи когда вновь мерно поплывут (безводные) облака. Неприкосновенна не она, а обитатели пространства — вещи.
Ведь у каждой поверхности – свой импульс, ведущий вглубь меня самого. Уравновесить, сравняться. Его провокационные художественные гипотезы никак не подкреплялись личными поведенческими девиациями – всеми этими оголтелыми скандалами, непредсказуемыми выходками, задиристыми манифестами, которыми, как полипами, обросли биографии «лидеров течения». Выставка работ Магритта 20 – 30-х годов в нью-йоркском Музее современного искусства, уже признанная лучшей из всех ретроспектив бельгийского мэтра, называется «Тайна повседневности». Наиболее известные картины изображающие незнакомца – Голконда (1953) и, конечно, Сын человеческий (1964) – самая растиражированная работа Магритта, пародии и аллюзии на которую встречаются так часто, что образ живет уже отдельно от своего создателя.
Чемодан наготове, трость. В 1947 году на «отступника» обрушивается Бретон и отлучает Магритта от сюрреалистического движения. Реакция на розу – гроза неба. Тем более, если есть кто-то (тот, кто дует в затылок. ) в окне здания на том берегу.
В качестве улик, в частности, предъявляются его неожиданное, с явным коммерческим привкусом увлечение импрессионизмом в 40-х годах (ни славы, ни денег Магритту, увы, не принесшее) и многочисленные повторы и вариации некоторых сюжетов («Владычество света» существует, например, в шестнадцати вариантах) в 50 – 60-х годах, когда к нему, в немалой степени благодаря дилеру Александру Иоласу, пришел феноменальный успех. На столе перед художником – яйцо, а на холсте на мольберте – уже птица. Жизнь – только успевай уворачиваться – подставляться очередным дурачкам (трубам поверх барабанов). Безмятежное небо служит фоном незнакомцу в котелке (Декалькомания, 1966), заменяет серые стены комнаты (Личные ценности, 1952) и преломляется в объемных зеркалах (Элементарная космогония, 1949). Здесь догадка о том, что оба пути к удовольствию – это строительство на пустоте. Но почему же тогда он сам её носил – не хотел казаться оригинальным.
Я — Я. Мир смывает всех своим ростом, но я остаюсь. Добродетельность и бюргерский характер Магритта провоцируют сегодня некоторых радикальных критиков подозревать художника чуть ли не в холодном прагматизме и рвачестве. Почему в винительном падеже покойник оживает, а труп – нет. Так как приличие – это «белая зависть» к птицам, сидящим на коричневом, как платье, древе. Названия картин Рене Магритта и их связь с изображением – тема для отдельного изучения. Пока только гул. Он писал не суть, не вещь, а ее фантик, не суп «Кэмпбелл», а банку с супом «Кэмпбелл». Незаходящее солнце моей головы.
Поедания. Вода – отражает эти предположения, помогает. В других языках с этим тоже непросто. Замкнутости внутрь себя. Бубенец.
Роза заместит тело, а небо – душу. Однако целостность отрицает сокрытость – память не бесконечна, если нет движения: встречая те же самые вещи, он будет находить их пустотелыми, безответными. Яркий пример – работа Вероломство образов.