Как мужчину, кажется, нет: «Я любила его дух, но как мужчина он остался для меня схемой». Талантливые люди для нее не имели национальности. Увы, дело было организовано плохо.
Замечательно, что Альма, в которую он влюбился при первой же встрече – и влюбился, по-видимому, «смертельно» (в буквальном, как оказалось впоследствии, смысле), Альма, ответившая на его влюбленность и очень быстро согласившаяся на брак, очарована и покорена была блеском именно его дирижерской славы, его положением в музыкальных «эмпиреях» империи. Судьба и в самом деле, по-видимому, таких песенок не прощает. Легко представить себе, как ему это могло нравиться. Возраст Малера, который его самого так страшил, как раз и был тем, что привлекало в нем его жену.
Сцены ревности происходили непрерывно. Так сделка с «фюрером» не состоялась, но она к ней была готова. Основателем знаменитого «Баухауза», создателем, наряду с Ле Корбюзье, современной архитектуры, преобразившей тот мир, в котором мы живем до сих пор, превратившей этот мир, скажем честно, в казарму, ему еще только предстояло сделаться. «Никогда не присутствую. » А возможностей «поприсутствовать» было, увы, достаточно.
Вообще, она просто старалась не вмешиваться в политику – мол, не ее. Среда, в которой она выросла, была богемной и артистической, нравы – вольными, но представления о морали оставались, конечно, вполне «буржуазными»: девственность считалась сокровищем, которое следовало беречь до законного брака как зеницу ока, какие бы ни манили соблазны. Из всех ее знаменитых мужей и любовников только Малер был старше нее, все остальные были моложе: Оскар Кокошка на семь и Франц Верфель на одиннадцать лет. Кокошка нередко целые ночи проводил под ее окнами, проверяя, не идет ли к ней кто-нибудь.
Климт преследовал ее, тогда еще семнадцатилетнюю, своими ухаживаниями, ездил вслед за ее семьей, путешествовавшей по Италии, тайком встречался с нею в темных венецианских проулках и все умолял ее прийти без провожатых в его мастерскую. Альма же в 1910 году наконец заводит любовника. От брака с Малером родились две дочери: в 1902 году Мария, в 1904-м – Анна (единственная пережившая свою мать). «Я сделалась добычей этого мужчины. А слава была другая – слава дирижера, директора знаменитой Венской оперы (должность в Австро-Венгерской империи наипочетнейшая). В гости он не ходил, времени на светские беседы не тратил. Миф Альмы, до конца своих дней разыгрывавшей роль «великолепной вдовы» и «вдохновительницы гениев», никакими новыми фактами уже, наверное, поколеблен не будет.
Она же сама была не только антисемиткой, но, очевидно и большой поклонницей Гитлера: в дневниках ее можно найти немало восхищенных высказываний о «фюрере». Томас Манн в одном письме говорит об «изнуряюще интенсивной личности» Малера. «Прекраснейшая девушка Вены» – вот ее первый образ. Это определило навсегда жизнь и пристрастия Альмы Шиндлер.
Слава художника, музыканта, писателя затмевала для нее любую другую. Сам Гропиус утверждал впоследствии, что написал имя Малера на конверте «по рассеянности». Между тем первым условием, которое поставил ей Малер, был ее собственный отказ от сочинения музыки (она успела в девичестве написать несколько песен на стихи любимых поэтов) – на этом ее композиторская карьера обрывается. В 1912 году на сцене появляется новый персонаж – художник-экспрессионист Оскар Кокошка, молодой «дикарь», с которым Альма вступает, наверное, в самую бурную связь своей жизни. Не было только вдовы – вдовы Малера и вот теперь, значит, Верфеля.
Его музыка до конца дней осталась для нее непонятной. Мемуары, в конце жизни (умерла она в 1964 году в Нью-Йорке) составленные ею на основе ее дневников, кажутся неумелыми и неискренними вполне верить им, конечно, не следует. Биографы до сих пор гадают и не могут разгадать сию загадку. Малер умер в 51 год, Верфель – в 55. Здесь удивительны две вещи.
Фрейд впоследствии описывал «результаты» своего анализа так: «Альма любила своего отца и потому всегда искала человека такого типа. «Рассеянность» эта имела, по-видимому, цель отвоевать Альму у Малера. Красавицей она если и была, то лишь в юности.
Биографы в этой связи всегда вспоминают малеровские, написанные в 1901 и 1904 годах к ужасу Альмы, «Песни об умерших детях». В ее системе ценностей «великое произведение искусства» стояло на первом месте, все прочее – деньги, влияние, успех, даже, пожалуй, любовь – располагалось где-то под этой единственной сияющей вершиной. Летом 1902 года, в первое лето после их свадьбы, была закончена «Пятая», любимейшая симфония многих – к каковым и я себя причисляю – обожателей Малера, самая, может быть, светлая и «счастливая» из его симфоний. Должна признаться, что мне это понравилось». Философ Теодор Адорно вообще назвалее монстром. Для одних она была радушной хозяйкой салонов, всегда готовая помочь финансово молодым художникам и писателям, с другой стороны – верность и скромность были явно не про нее.
Есть эпизод ее жизни, заслуживающий отдельного рассказа. Что нужно, чтобы стать легендой. Распорядок дня у молодоженов был такой.
Любила ли она Малера. Его отношения с Альмой, во всяком случае, переворачиваются. Но хоть Гропиус и был солдатом, о нем никогда не было слухов, что он умер. Ужин, сон, на другой день – то же самое. Гропиус захаживал к ней в гости, Кокошка присылал ей открытки на дни рождения, но видеться с последним она отказывалась.
С годами, скажем честно, она все решительнее превращается в толстую тетку. На протяжении всей ее жизни Альму или любили или ненавидели. Ответ был не менее странным: «Мне всегда хотелось называть Альму ее вторым именем. Счастливой Альма, по-видимому, бывала редко и других счастливыми явно не делала.
«Я никогда при этом не присутствую», – заявила эта великолепная дама. Удивительно, кроме того, вот что. Если раньше он в них доминировал, а она ему подчинялась и вся их жизнь была подчинена его музыке, то теперь, незадолго до смерти, он борется за ее любовь, цепляется за нее, сам чуть ли не сгорает от любви и страсти, открывает, наконец, ее, Альмы, ею самою уже забытые к тому времени музыкальные сочинения, добивается их исполнения, посвящает ей «Восьмую симфонию», а на полях партитуры своей последней, незаконченной «Десятой симфонии» пишет: «Боже, Боже, за что Ты меня оставил. », «Для тебя жить, для тебя умереть, моя Альма. » Альма, когда он и в самом деле – «для нее» – умер, выставила эту партитуру с его восклицаниями в стеклянной витрине в своей гостиной – как охотничий трофей, как доказательство своего окончательного триумфа. Дневники ее пестрят омерзительнейшими выпадами против «расово неполноценных» евреев, загубивших якобы ее жизнь.
Его симфонии вызывали изумление, оторопь, нередко и негодование публики. От брака с Гропиусом родилась дочь Манон, сам же брак продлился недолго.
Его мать была угрюмой страдалицей именно такой он бессознательно хотел видеть свою жену». После «аншлюса» Австрии в 1938 году германские власти начали скупать брукнеровские реликвии, «министерство пропаганды» вступило по этому поводу в контакт с уже бежавшей во Францию Альмой. «Милый Франц, ей, видно, не хватает писателя в ее коллекции, уж очень она многосторонняя Муза. » Верфель все-таки женился на Альме, правда, позже, после ее развода с Гропиусом, после смерти ее годовалого, то ли от Верфеля, то ли от Гропиуса рожденного, сына Мартина.
полукровки» Такими высказываниями она нередко шокировала знакомых. А жизнь ее в целом действительно было очень интересная и насыщенная. Сама же она писать не умела. Она женщина всегда была тщеславной и знала о силе своих женских чар.
Счастливыми она своих мужчин явно не делала, скорее наоборот. Малер был в ту пору «звездой», но – вот одна из тех причуд славы, которые так мучительно усложняют жизнь великих людей, – вовсе не в качестве композитора. Алкоголь играл здесь не последнюю роль (злоупотребление ликерами). Что они все находили в ней, в конце концов. Смотри на мою музыку как на свою.
Не появившись на похоронах, «великолепная дама» потребовала, тем не менее, как пишет все тот же Томас Манн, «для энергичной проверки» рукопись надгробной речи, которую должен был произнести некий католический священник, друг дома Верфелей, причем потребовала ее «в последнюю минуту», так что штатный органист американской похоронной фирмы все играл и играл на своем органе, дожидаясь, когда речи наконец начнутся играл все менее уверенно, впервые в жизни, наверное, оказавшись в такой ситуации. Мария». Малер завещал Альме рукопись партитуры «Третьей симфонии» своего учителя Антона Брукнера.
Малеру в 1901-м был сорок один год, Альме – двадцать два. Гитлер же, еврея Малера исполнять, разумеется, запретивший, к Брукнеру питал почтение необыкновенное, уступавшее разве что его любви к Рихарду Вагнеру (из «теоретических» писаний которого он не в последнюю очередь и почерпнул свои юдофобские воззрения). Доминировать она могла бы в браке с Гропиусом – но брак состоялся не сразу. Но странным образом для их творчества связь с ней оказывалась продуктивной. Он отправляется к доктору Фрейду. В это же время, не выдержав направленной против него отчетливо антисемитской кампании в прессе, Малер оставляет пост директора Венской оперы и начинает каждый год на несколько месяцев ездить в Нью- Йорк, дирижируя в «Метрополитен-опера» и в филармонии.
«Кто женится на Альме Малер, должен умереть», – писала с той же ненавистью та же Клэр Голль. А Малер любил свою мать и во всякой женщине искал ее подобие. «В случае г-жи Малер-Верфель речь идет о более или менее неарийской эмигрантке, выплачивать которой подобные суммы в валюте мы не видим возможности». Все-таки не бежала. Как объяснить все это.
И Гропиус и Кокошка оказываются на фронте в феврале 1915 года, узнав, что Гропиус лежит в военном госпитале в Берлине, Альма отправляется в столицу германского рейха с целью, как она сама писала в мемуарах, «вновь покорить этого буржуазного сына муз». Их единственная встреча произошла в голландском городе Лейдене, где Фрейд проводил отпуск. Мифы, впрочем, живучи. Малер был человек крайне нервный и деспотичный. Вернувшись в Вену после таких страшных ранений он все не мог забыть Альму, которая к тому времени была снова замужем. Еще более удивительно, что «анализ», столь примитивный, мог показаться самому Малеру «открытием» и «прозрением» и чуть ли не перевернул его жизнь. Таково начало легенды.
Гропиус выжил, так как быстро развелся, Кокошка – так как вообще не женился (вернее, она за него не вышла). Удивительно, что Фрейд после смерти Малера не постеснялся прислать Альме счет за свою «работу» (за что она его, понятное дело, возненавидела – не потому, что денег было жалко, а потому, что у бесстыдства должны же быть какие-то пределы). Уже в августе 1915 года они регистрируют брак. Что делает Малер. Ей нужно было доминировать, а не подчиняться. Да и к Арнольду Шёнбергу она относилась с большой симпатией.
Она родилась в 1879 году. «У меня была только одна дочь – Манон. » – «Помилуй, Альма, а две дочери от Малера. » – «Ах, эти. Сохранилась любопытнейшая переписка официальных инстанций. «Я так понимаю, – сказал Фрейд, – что вашу матушку звали Мария. Дойдя до дома, господин директор звонил в звонок и начинал подниматься по лестнице.
Кокошка оставил нам несколько ее портретов на большинстве из них примерно тридцатипятилетняя Альма выглядит тяжелой старухой, с грубо-грустными чертами лица. После обеда – короткая прогулка с женой в Бельведере. Вальтер Гропиус был на фронте и видеться с женой он мог очень редко. Малер под конец жизни вообще не мог писать музыку, если ее не было рядом. В качестве свадебного подарка Гропиус подарил ни много ни мало – картину Мунка «Летняя ночь на пляже». Это значило, что он через пятнадцать минут будет дома. Тем временем Альма в очередной раз разочаровывается в браке.
По свидетельству многих мемуаристов, она уже с утра начинала медленно напиваться. Многие или прекращали общаться с ней или смирялись. Женщина, вошедшая в историю под именем Альмы Малер-Верфель, легендой сделалась рано, еще не будучи женой ни Густава Малера, ни тем более Франца Верфеля, – когда она была просто дочерью некогда популярного, ныне напрочь забытого художника Эмиля Шиндлера (скончавшегося, когда ей было всего тринадцать лет). Добежав до Америки, Альма вновь вступает в контакт с официальными лицами вроде как преследующего ее режима, но заламывает такую цену, заплатить которую бережливые чиновники Третьего рейха, уже развязавшего к тому времени Вторую мировую войну, отказываются.