В работах последних недель жизни Ван Гога – таких как Пшеничное поле с воронами или Пшеничное поле под грозовыми тучами – заметно сильное эмоциональное возбуждение, – поясняет она. Среди таких картин на особом месте находится творение выдающегося Ван Гога «Пшеничное поле с кипарисами». «пшеничное поле с воронами» – картина великого художника постимпрессиониста Винсента Ван Гога (1853-1890).
В серии картин о пшеничных полей, Ван Гог выражает через символики и использования цветовых его глубоко чувствовал духовных убеждений, признательностью чернорабочих и связь с природой. 27 июля 1890 года Винсент Ван Гог вышел на пшеничное поле, раскинувшееся позади замка во французской деревушке Овер-сюр-Уаз в нескольких километрах от Парижа и выстрелил себе в грудь. «пшеничное поле с воронами» (нидерл. Korenveld met kraaien, фр. Champ de bl aux corbeaux)— картина нидерландского живописца Винсента Ван Гога, написанная художником в июле 1890 года и являющаяся одной из самых знаменитых его работ.
произв. ), – я заметила. Вместе с Гогеном собирался поехать туда и Бернар. С тех пор Винсент успел заново переписать роскошный вид на горизонтальном холсте. «Как же мы доводили бедного Тото» (так странного художника называли местные жители – еще один синоним к слову «псих»), – хвастался потом один из оверских мучителей Винсента. Возможно, последние минуты Винсента сопряжены с какой-то тайной. В 1957 году ирландский художник Фрэнсис Бэкон (1909--1992) на основе репродукции картины Ван Гога «Художник на пути в Тараскон», оригинал которой был уничтожен во время Второй мировой войны, написал серию своих произведений. Само собой, Винсент пишет портрет доктора Гаше. Это, однако, не помешало Винсенту планировать встречу с критиком в Париже («Если весной я окажусь в Париже, я, несомненно, не премину поблагодарить Вас лично»)– встречу, которая, впрочем, так и не состоялась.
В семействе Гюстава Раву Винсент обрел иной, более насущный вариант пасторального идеала. Позади дома закатное солнце заливает горизонт сияющими волнами цвета. Его мужество иссякло.
Он и сам рисовал, занимался гравюрой (его главной страстью были офорты), подписывая свои произведения Р. ван Рейсел (ван Рейсел по-фламандски означает из Лилля) и выставляя их в Салоне Независимых. Папаша Раву поднимается наверх. «Я был бы счастлив навестить вас но меня смущает мысль, что мое присутствие лишь усугубит ситуацию, явись я прямо сейчас», – ответил он брату в тот же день, когда получил от него письмо. В тот день он уехал из Парижа раздавленный, но совсем по другой причине. Дурные новости беспокоят Винсента.
«Владельцы гостиницы раньше жили в Париже, где постоянно болели – и родители и дети, – многозначительно сообщал он Тео. – А здесь у них все хорошо». Винсент снова стал необычайно раздражителен. «Я был подавлен, когда узнал о случившемся, – писал Винсент в 1878г., услышав о смерти Добиньи. – Должно быть, отрадно умирать с сознанием, что ты занимался праведным трудом и знать, что память о тебе не умрет, а сам ты станешь примером для тех, кто придет после тебя». «Париж так плохо на меня подействовал, что я решил бежать в деревню, – так будет лучше для моей головы». Винсент идет на улицу Вессно к доктору Гаше – доктора нет дома.
Именно такие минуты единения с природой ждали Тео и Йоханну в долине реки Уаза. Бесполезно вкладывать в это душу. Долгое время исскуствоведы считали, что последняя картина, написанная Ван Гогом, 151 это более мрачная «Вороны над пшеничным полем». Выйдя на прогулку с материалами для рисования, выстрелил в себя из пистолета в область сердца (купил его для отпугивания птичьих стай во время работы на пленэре), а затем самостоятельно добрался до лечебницы, где, спустя 29 часов после ранения, скончался от потери крови (в 1:30 ночи 29 июля 1890 года). В начале XX столетия были ретроспективы в Париже (1901 и 1905) и Амстердаме (1905) и значимые групповые выставки в Кёльне (1912), Нью-Йорке (1913) и Берлине (1914).
«Если бы только я была к нему хоть немного добрее, пока он был с нами. Что будет, если они вдруг останутся без гроша. «Чтобы делать портреты на заказ, нужно иметь возможность показать клиентам уже готовые, – писал он в начале июня. – Это единственная возможность что-то продать». Исследуя переписку Винсента Ван Гога в последний период жизни, было выяснено, что, скорее всего, после картины «Пшеничное поле с воронами» Ван Гог написал ещё одну картину «Пшеничные поля». Он жаловался, что мысли о будущем вызывают у него чувство «смутного страха». «Оно было похоже на ухо гориллы».
Чтобы доставить доктору удовольствие, Винсент обещает написать для него второй вариант портрета (В настоящее время картина находится в галерее Же де Пом в Париже) и по просьбе Гаше повторить для него копию Пиеты. «Никогда не буду считать тебя просто торговцем картинами, – заверял он Тео, напоминая призывы, с которыми обращался к брату из Дренте. – При моем посредничестве ты принимал участие в создании кое-каких полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие». Создается впечатление, что они клонятся от внезапно налетевшего ветра. Винсент был слишком поглощен живописью.
Абсолютно один. 14 июля, в День взятия Бастилии, Тео объявил, что все готово для отъезда в Голландию. «Часто думаю о вас обеих, – уныло писал Винсент в ответном письме в Голландию, – как бы мне хотелось увидеть вас снова». их парижских школ. В квартире брата их скопилось великое множество. (Летом население Овера увеличивалось с двух до трех тысяч человек. ) Но даже прекрасные пейзажи («Здесь так много цвета», – описывал художник раскинувшийся на берегу реки живописный городок) не способны были отвлечь Винсента от мысли, что он изгнанник, – это чувство не покидало его, а потому, запершись в гостиничном номере, он в очередной раз решил перерисовать упражнения Барга.
Несмотря на многочисленные просьбы и предложения оплатить транспортные расходы, супруги Жину то увиливали от прямого ответа, ссылаясь на абсурдные истории в духе Тартарена («По крайней мере, я получил новости о моей мебели: человека, у которого она хранилась, забодал бык»), то демонстрировали явное пренебрежение («традиционная лень южан», ворчал Винсент) каждая отсрочка грозила пробудить демонов, с которыми он горячо надеялся никогда более не встретиться (происшедшее на юге он называл «та история, о которой столько говорили в Арле»). Брат жаловался, в какой ад превратилась его жизнь. В попытке усыпить опасения Тео – тот боялся, как бы у брата не случился новый приступ вдали от врачей и лечебницы, – Винсент сразу по прибытии заявил, что намерен перебраться в Овер «как можно скорее».
В«Пшеничном поле» Ван Гог смог при помощи всего четырех красок передать напряженную атмосферу ипридать картине по-настоящему сильную эмоцию. Пытаясь уменьшить горечь от пренебрежения со стороны брата, Винсент говорил от лица всех художников: «У меня создалось впечатление, что художников все сильнее загоняют в угол» алюбой «союз» художников с торговцами представлял как обреченный на провал. Художник и величайший карикатурист к старости потерял зрение. Он неопределенно рассуждал о желании «перевести» вживопись несколько своих старых рисунков и, возможно, «немного поработать над фигурой». Это могло быть 25 мая или 15 июня.
Они – как борьба добра и зла, дневного света и ночного сумрака, надежды и отчаяния. В их создании принимали участие все члены семьи художника – Ван Гогу это могло казаться отголоском дрентской мечты о «семье художников», живущей в доме, затерявшемся среди пустошей. Он также понимал, что намерение брата расстаться с «Гупиль и K» неминуемо ставило под угрозу мечту о совместной жизни в Овере.
Письмо это Винсент так и не отправил. – проронил художник. Винсент умолял брата «серьезно поговорить» сОрье и убедить не писать больше статей о его живописи. Это кафе когда-то принадлежало Раву. Это был восхитительный образ – созданный красками и словами.
По-прежнему пребывая в убеждении, что коммерческие перспективы связаны для него с Гогеном и открытыми ими совместно «южными» темами, Ван Гог обратился к бывшему соседу с льстивой почтительностью («Дорогой мэтр»), нежной симпатией («с момента моего возвращения на север я каждый день думаю о Вас») и мольбами о примирении. «Пшеничное поле» несет чувство тревоги. Ведь здесь лучше всего растить детей».
Но впечатление, которое на него произвел доктор, никак нельзя назвать неблагоприятным. Он изображает его в белой фуражке (Эта фуражка была присоединена к коллекции картин, подаренной семьей Гаше национальным музеям в 1951 году) и синем пальто с веточкой наперстянки, символизирующей болезни сердца, которыми усердно занимается Гаше. Навестив в Париже Тео, он даже заверил его, что его брат выздоровел. С5н и сам был уже обречен.
«Да, есть способ увидеть Париж прекрасным», – утверждал он. И в самом деле, безумие Ван Гога не так легко поддается определению и классификации. Свобода мешала решиться на что-то конкретное. Винсент вспылил. Когда Тео, перечисляя рты, которые ему приходится кормить, называл брата или описывал себя в виде лошади-тяжеловоза, влачащей повозку, на которой восседает старший брат или предрекал, что «пойдет по миру как последний бродяга», мстительные демоны вины вновь начинали кружить вокруг Винсента.
Пойми, я не знаю, совсем, совсем не знаю, какой оборот могут принять мои дела. Тео исхудал, у него появился кашель. Сетовал на то, как «нелегко растить» детей в городе и «сохранить им здоровье в Париже, на пятом этаже».
Винсент попытался успокоить племянника, подражая петушиному «кукареку», но от этого малыш заплакал еще громче. Но дальше планов дело не пошло. Большинство медиков, писавших о болезни Винсента, глубоко несправедливы. Никого. Однако недавние исследования переписки Винсента Ван Гога со своим братом Тео, который стал обладателем всех картин художника после его смерти, с большой долей вероятности подтверждают, что последним произведением были именно «Пшеничные поля».
Вдобавок ко всему у Тео испортились отношения с хозяевами. Своим прошлым он был приговорен к одиночеству и этот приговор привез с собой в оверскую идиллию. Долгое время считалось, что это последняя работа Ван Гога, но исследование писем Винсента с высокой долей вероятности свидетельствует о том, что его последней работой стала картина «Пшеничные поля»1, хотя в этом вопросе всё ещё существует неоднозначность.
В результате одного особенно резкого спора, разгоревшегося после того, как Йоханна попросила Винсента не вешать картину туда, куда ему «вздумалось ее повесить», Винсент покинул квартиру и в тот же день уехал из Парижа, даже не встретившись, как собирался, со старым приятелем Гийоменом. Посыл был ясен: если Винсент хотел иметь семью, он должен был завести собственную. Вдалеке Винсент изобразил знаменитый оверский замок, утопающий в зелени. Они видели, как Ван Гог приближался к ним из темноты улицы. – писала Йоханна впоследствии. – Как я сожалела потом, что была нетерпелива с ним». В мансарде кафе Раву растет груда картин. Денег он отдать не смог.
Доктор Гаше почти уверен, что припадки у Винсента больше не возобновятся. Единственной причиной всех бед Тео считал нехватку денег. Ничего, кроме страшной бездны, на голос которой человек отзывается горьким безмолвием. Безмолвием – или воплем. Тео же упрямо хранил молчание. Раву и другие постояльцы ужинали на воздухе – наслаждались теплым летним вечером на террасе кафе. Однако через год Винсент бросил учёбу и вернулся к родителям.
Восемнадцатилетний Гастон – чувствительная, поэтическая натура, полная противоположность брату – находил рассказы Винсента о новом парижском искусстве невероятно увлекательными в отличие от Рене, которому казалось, что власти вот-вот должны выгнать этого ненормального из города «за безумные идеи и подозрительный образ жизни». Но разве Винсент может прервать работу, перестать изводить холст, краски и кисти. Хотя «Поля» стали последней работой художника, они абсолютно не указывают на то, что он пребывал в депрессии или хотел покончить с собой: картина очень светлая и яркая.
Винсент немедленно отложил в ящик письмо с упреками в адрес Гаше («один слепой ведет другого») и вместо этого принялся расписывать дружбу с доктором: «Местный доктор очень добр ко мне ямогу приходить к нему в дом когда только пожелаю». Только кружат, каркая, вороны. Ваг Гог стал проводить много времени за рисованием. В Овере художник вернулся к идее искупления грехов через художественное обновление. И это была не только призрачная фигура мадам Добиньи вдалеке (на женщине вдовьи одежды, она одиноко стоит рядом с пустым столом и стульями)– очередной отголосок прошлого, воспоминания о саде родительского дома.
В середине июня у Раву поселился третий художник – голландец Хиршиг. В доказательство Винсент привез с собой мольберт, холст, подрамник, краски, кисти – уже «на следующий день после приезда» он планировал выйти со всем своим скарбом на улицы и написать все самое современное, чем только мог похвастаться Париж («Оказавшись в Париже, я немедленно напишу желтый книжный магазин в свете газовых фонарей») и о чем он мечтал во время своего изгнания. То, что обусловило талант Ван Гога, обусловило все обстоятельства его жизни и его болезнь. Дело в том, что в рассказах свидетелей этого события есть противоречия.
Пришлось поместить его в лечебницу доктора Бланша в Пасси. Это у Тео была возможность помочь матери по саду, Винсент же был обречен бродить по безлюдным пустошам. Это была Йоханна Бонгер, мадам Ван Гог.
Доктор восхищен портретом, он захлебывается от восторга, – пишет Винсент. «Картины представляются мне пока что еще очень туманно, обдумывание моих замыслов потребует времени, но постепенно все прояснится». Винсент писал и излучающих здоровье и благодушие детей – румяных и пухлощеких улыбчивых бутузов на лоне природы. Американские историки-искусствоведы Стивен Найфех и Грегори Уайт Смит выдвинули предположение, что Ван Гог был подстрелен одним из подростков, которые регулярно составляли ему компанию в питейных заведениях.
Петухи, куры и утки бросились врассыпную, напугав ребенка своими криками. Она встретила братьев в дверях. Соблазненный предложением доктора, Винсент в перерыве между двумя картинами сделал гравюру с портрета доктора Гаше, с автопортрета Человек с трубкой (Гравюру на меди Винсент датировал 15 мая 1890 года.
В нижней части полотна изображены светлые поля, пшеничные или ржаные. Все тихо. Абсолютно поглощенный работой, Винсент непрерывно курит. Напротив муниципалитета в кафе завсегдатаи перекидываются в карты. Психиатры и психоаналитики также предлагали различные толкования болезни.
Тео даже затронул самую деликатную тему – свое ухудшающееся здоровье, в душераздирающем пассаже рассуждая о том, как ему хотелось бы дожить и увидеть, как сын «вырастет и станет Кем-то» вотличие от неудачника-отца и беспутного дяди, которые так и остались «никем». Образ семьи, эту притягательную картину утраченного времени, Винсент запечатлел в портрете «папаши» Гаше изобразив его одновременно как целителя, доброжелательного отца, всегда готового выслушать своих детей и как состоятельного покровителя нового искусства. Вновь вину за все свои беды он возлагал на «южный климат» иклялся: «Возвращение на север освободит меня от болезни». Пшеничное поле, подлесок, замок в Овере, сад Добиньи. media. В 2007 году группа голландских историков составила Канон голландской истории» для преподавания в школах, в котором Ван Гог был помещён в качестве одной из пятидесяти тем, наряду с другими национальными символами, такими как Рембрандт и художественная группа «Стиль». Доктор купил этот дом восемнадцать лет назад, когда здоровье жены стало внушать ему тревогу.
Из окна им помахала женщина. Неужели мы не вправе требовать уважения и молчания. ). Весь привезенный скарб он забрал с собой, прихватив в придачу несколько картин из Сен-Реми.
В реальности жизнь Винсента в Овере была далека от идиллии. Лучше всего в новый формат вписывались поля, расположенные над кромкой речной долины. Но, увы, когда Винсент в день приезда посетил Гаше, доктор (которому на тот момент был шестьдесят один год) предстал перед ним таким же незаинтересованным и отстраненным, как и офтальмолог Пейрон. Тео тоже мог бы разделить эту красоту с братом – намекала каждая новая картина.
Воспеваемые им домики с тростниковыми крышами в долине реки Уаза напоминали скорее не реальные прототипы, но те иллюстрации к сказкам, которые он писал и рисовал весной в Сен-Реми в период ностальгического бреда, – «Воспоминания о севере». Вообще все в новой парижской жизни Тео было словно направлено против Винсента: болезненное состояние брата, груды непроданных картин, пылившихся под кроватями и в засиженном клопами чулане Танги, светлая буржуазная квартира на Сите-Пигаль, даже нидерландский язык, на котором они говорили по настоянию Йо (которой казалось смешным, что трое голландцев беседуют друг с другом по-французски). Одним из первых в медицине он заинтересовался гомеопатией. Меня немного удивило, что вы как будто хотите поторопить события.
Но Винсент отказался сообщить домашний адрес брата. Никакого ответа. Обидчивость и вспыльчивость старшего брата только обострили конфликт, который сам Винсент по горячим следам назвал «яростным». Результат своих размышлений Винсент пожелал зафиксировать в живописи.
«Я думаю, мы абсолютно не можем рассчитывать на доктора Гаше. В этом она была права. У Винсента была совсем другая версия происшедшего.
Он снова и снова взывал к материнскому долгу: «Часто думаю о тебе, Йо и малыше, когда вижу, какими здоровыми растут здешние дети, проводящие жизнь на воздухе». По возвращении Винсент признавался Тео в том, что боится «не слишком, но все-таки, что я вам в тягость». «Жду не дождусь, когда смогу написать здесь, на открытом воздухе, ваши портреты – твой, Йо, малыша», – писал он Тео в предвкушении. Поиск мастерской превратился в охоту за домом, где могли бы поселиться все.
Раву снова и снова окликает художника. Он носит белую фуражку с плоской тульей и кожаным козырьком и синее старое форменное пальто, которое служило ему двадцать лет назад во время войны 1870 года, когда он был врачом полевого госпиталя. То есть в Арле.
Услышав стоны художника, он стучится в дверь. Госпожа Раву обратила внимание, что Винсент держится рукой за бок. Прошлое для Винсента никогда не оставалось в прошлом. Но главной угрозой в глазах Винсента являлось, несомненно, намерение Тео переехать в квартиру на первом этаже того же дома, чтобы у них с четой Бонгер (Андрисом и его женой) был общий сад. Образ Тео, одинокого в своей парижской квартире, заставил Винсента забыть взаимные упреки и недавние ссоры.
Папаша Раву отдал трем художникам в их полное распоряжение заднюю комнату кафе. «Часы, проведенные с вами, были слишком тягостны и мучительны для всех нас», – писал он позднее брату, называя свой короткий – и последний – визит в Париж «агонией». Иоханна прихварывает. Депрессивность и мрачность картины в полной мере иллюстрирует ту душевную пропасть, которая привела Ван Гога к гибели. Разве можно было найти более подходящий сюжет для первой заманчивой панорамы, нежели бескрайние просторы аккуратных наделов, выложенных квадратами спелой желтой пшеницы и зеленых ростков картофеля, с копнами скошенного сена и бороздами только что вспаханной земли.
Известие о трагедии дошло тогда даже до Амстердама, где двадцатичетырехлетний сын пастора, незадачливый кандидат в священники, с тревогой ожидал очередной перемены в судьбе. Старшая дочь Раву, Аделина, согласилась позировать Винсенту. Винсент прошел мимо трапезничающих и направился прямиком к себе в комнату. Авторитетный, доброжелательный, внимательный (и состоятельный) врач – кто мог послужить лучшей приманкой для недомогающего брата. Спустилась ночь.
С первого взгляда Винсент показался ей здоровее Тео. Винсент настоял на том, чтобы отнести младенца во двор и показать ему всех пернатых обитателей докторского дома, «познакомить с животным миром», как потом вспоминала Йоханна. Желтая пшеница сгибается под порывами ветра.
С кем только не сталкивался Гаше в своей неустанной кипучей деятельности. Все бесполезно. Это безумие невозможно рассматривать изолированно от той исключительной (в самом прямом смысле слова) личности, какой был Ван Гог. Винсент воображал, как бы он мог иначе провести предыдущее десятилетие своей жизни – выстроить свою художественную карьеру, – «знай я то, что знаю сейчас». Один за другим Винсент вытаскивал их наружу и рассматривал каждую картину с «пристальным вниманием», – вспоминала она.
Досталось молодым родителям и за то, что они уклоняются от выполнения долга перед ребенком, желая жить в городе, где все трое вечно «взвинчены и утомлены». Не прошло и нескольких дней после окончания портрета, как он вновь послал Тео письмо с приглашением: «Я думаю, это отличный план – приехать с малышом и провести здесь, в его доме, по меньшей мере месяц». Винсент по-прежнему чувствовал, что в «Гупиль и K» ему не будут рады и потому не посетил выставку Рафаэлли. Мастер устал от своего заключения и эта картина была его попыткой вернуться к искусству.
«Я рискую жизнью ради своей работы, в ней осталась половина моего рассудка», – горько признавал Ван Гог в одном из неотосланных писем.
«Как бы сквозь тусклое стекло, гадательно», – цитировал он стих Первого послания апостола Павла к Коринфянам, напоминающий о существовании высшей цели, ради которой можно вынести любое бремя. На этом живом и в то же время спокойном фоне я хотел бы писать портреты. Каждый лист на каждом дереве излучал трепещущий свет. Художник давно не видел ничего, кроме собственных работ и был абсолютно потрясен гигантским живописным панно Пюви де Шаванна «Inter artes et naturam» («Между искусством и природой»), объединившим «примитивную» архаичную форму и современную простоту. В следующем письме Винсент снова с обидой напомнил брату об ужасных событиях 6 июля.
Его здоровье ухудшалось и в итоге он оказался в клинике для душевнобольных в Арле (врачи поставили диагноз «эпилепсия височных долей»), затем в Сен-Реми-де-Прованс (1889--1890), где познакомился с доктором Гаше (художником-любителем) и в Овер-сюр-Уаз, где он предпринял попытку покончить жизнь самоубийством 27 июля 1890 года. Сеансы происходят в задней комнате при кафе. Оторопев от неожиданной самостоятельности, Винсент написал брату: «Надеюсь, встреча с самим собой после долгой разлуки не принесет огорчений». С надрывом и мольбой («Я что-то сделал не так. ») он изливал брату свои самые мрачные опасения и страхи: сетовал на то, что стал причиной «раздора» между супругами, на вечную нехватку денег в столь непростое время и «ужасную опасность», грозившую ему отовсюду.
Свежий деревенский воздух, настоящее молоко, успокаивающее присутствие животных и цветов «и, главное, возможность побегать с деревенскими ребятишками» благотворно подействуют на наследника, настаивал старший Винсент. Винсент немедленно вообразил, как Тео с семьей будет приезжать к нему чуть ли не каждые выходные, пользуясь тем, что теперь «я снова живу по соседству». В том варианте, который Винсент отправил в Париж – его последнем письме к «дорогому Тео», – призывный образ чудесного сада занял место словесного приглашения. Он с большой простотой заговорил с Винсентом о его болезни и всеми силами постарался успокоить художника.
Повсюду в ткань города вторгалась природа. Но мысли его были рассеянны, а рука теряла уверенность. Так или иначе, мысленно снова крепко жму вам руки и, несмотря ни на что, рад был повидать вас всех.
«Папаша Гаше во многом, очень во многом напоминает нас с тобой, – писал он Тео, переходя на братское мы, которым часто пользовался раньше. – Чувствую, что он сможет понять нас и будет работать с тобой и со мной без всяких оговорок, применяя все свои знания, ради любви к искусству и во имя его». По его словам, несмотря на то, что Ван Гог в те дни «еле-еле цеплялся за жизнь», он все-таки сумел освободить свою творческую энергию и сфокусировать ее на том, что было выше его. Когда художник приехал сюда в мае, с реальностью его связывала лишь тоненькая ниточка. Он сам знает, что в практической жизни от него мало толку. На заднем фоне изображены две развевающиеся, как пламя, кроны кипариса.
Тео не ответил на его записку. Было девять часов вечера. Доктор хотел уведомить о несчастье Тео. И спокойно попросил доктора дать ему трубку и табак. Ребенок болеет. На обратной стороне одного листа он уверенной рукой набросал самое вдохновенное из этих приглашений в новую жизнь: «Сад Добиньи». «Пришли мне немного денег к концу недели, – писал он брату в день приезда. – Того, что у меня осталось, хватит только на это время».
Однако новая фантазия на тему воссоединения семьи изменила все. Вернувшись из Нюэнена, где навещала могилу мужа в пятую годовщину его смерти, Анна прислала сыну сокрушительный отчет о своем паломничестве («Я с радостью и благодарностью в сердце вновь повидала то, что когда-то принадлежало мне»). «Предвижу, что ребенок будет потом страдать из-за того, что вырос в городе», – предостерегал Винсент.
Матери, конечно, будет не хватать встречи с внуком, допускал Винсент, но она «наверняка поймет, что это исключительно в интересах малыша». Тоска все равно не пройдет никогда. Винсент пишет, подавленный одиночеством, неудачами, постигшими его в жизни. В июне еще один удар из прошлого нанесла Винсенту мать. «Хотел бы написать тебе о многом, но чувствую, что это бесполезно», – признавался он в одном из таких черновиков.
Если так, мы ее, очевидно, никогда не узнаем). Доктор Гаше, встав, в упор взглянул на Винсента. Как уже бывало раньше, Винсент винил в своем поспешном отъезде Париж. Сам художник признавался, что очень увлекся этими деревьями.
Много лет спустя при первой возможности Паскалини ее продал. «На сегодня все, до свидания, мне надо идти работать»– это были последние слова, которые старший сын и старший брат адресовал матери и сестре. Доктор и художник понимают друг друга с полуслова. И в самом деле, Винсент чувствует себя превосходно. Напряжённая работа и разгульный образ жизни Ван Гога (злоупотреблял абсентом) в последние годы привели к появлению приступов психической болезни. Впрочем, чем только не интересовался этот разносторонний человек.
Винсент, весь в крови, лежит на кровати лицом к стене. «Наша любимая игра, – признавался Рене, – состояла в том, чтобы разозлить его, что было нетрудно». Все это свидетельствовало о трудной жизни, лишенной всяких корней. Крашенный в блондина Гаше встретил пациента жалобами на свою профессию и щедрыми обещаниями («Он посоветовал мне работать смело и много») и предложил таинственное «усиленное» лечение на случай депрессии или «если моя меланхолия станет нестерпимой».
Но вскоре уже предлагал «месяц совершенного отдыха в деревне». «Полностью сосредоточился на своих картинах», – сообщал он Тео. Волшебную страну должны были населять волшебные жители. Один. «Однажды мне придется приехать и я буду рад выслушать твои предложения насчет того, чтобы взять с собой Йо и малыша». «Если поддерживать их в порядке, будет больше шансов получить какую-то выгоду, – напоминал он Тео, защищая работы и самого себя. – Относясь к ним пренебрежительно, мы своими руками вводим себя в финансовые затруднения»– в этом обвинении звучала и личная обида.
Раву спросил, в чем дело. Что еще оставалось Винсенту, кроме как лепетать бессвязные слова раскаяния. Охваченный энтузиазмом, Винсент хотел запечатлеть каждый уголок Овера исследовал его вдоль и поперек, один за другим принимаясь писать затейливые домики с тростниковыми крышами, – в Европе таких уже почти не осталось, но вид их по-прежнему был красноречивым напоминанием о неких простых и спокойных временах (несмотря на то что художник брался за кисть каждый день в пять утра, его картины часто оставались незаконченными). Почти всегда это – женщины или девушки, прогуливающиеся по две, склоняющиеся друг к другу, увлеченные беседой (намек молодой голландке, оставшейся в Париже без подруг, на возможность дружеского общения). Если припадки повторятся, сам понимаешь.
Покачав головой, доктор Гаше прошептал: Как трудно быть простым. Гоген тоже не давал Винсенту забыть прошлое. Следующим объектом этой новой широкоформатной живописи стал лес. Пласт ярко-оранжевой крыши оживлял огромное беспорядочное строение.
Винсент бежал из Парижа столь поспешно, что не договорился с братом о новых «условиях» и первое же письмо из Овера снова ставило его в мучительную зависимость. Давние обиды ожили в его сердце. 16мая доктор Пейрон написал на больничной карте Ван Гога «излечен». Но, по его собственным словам, кисть валится у него из рук.
Для Ван Гога, который и сам всегда был склонен мыслить сериями и выделял серии работ в творчестве других художников, эти плавно переходящие одна в другую панорамы могли казаться единым ансамблем – «хором образов». Юноша хотя и согласился позировать как минимум один раз, пока ловил рыбу («ни малейшего сходства, если не считать цвета одежды: красная куртка и белые брюки»), но использовал «дружескую» дистанцию между собой и Винсентом как прикрытие для более изобретательных шалостей и провокаций. «Поля» были написаны в Овре-сюр-Оз, деревеньке, расположенной на северо-западе от Парижа, где Ван Гог жил последние месяцы. Винсенту должно было казаться, что от брата его отделяет целый континент. Выразительный силуэт трансепта, апсиды и башни вздымался на фоне неба цвета «простого, глубокого, чистого кобальта». Именно таким видел Винсент жизнь в райской долине Уазы для себя, Тео и Йоханны.
«Он сообщил мне, что находит тебя абсолютно выздоровевшим, – сообщал Тео в связи с кратким визитом Гаше, – и что он не видит никаких причин возвращения твоей болезни». Винсент уверяет брата, что Гаше такой же больной и нервный человек, как мы с тобой. Обиды минувших дней еще не были забыты – прошло слишком мало времени. «Искренне надеюсь, что у тебя тоже когда-нибудь появится жена», – писал он. В зачарованном Овере Винсента никто не работал. Из слухового окна падал свет на автопортрет Винсента, на копию Пиеты Делакруа, на Арлезианку, на новые полотна, которые теперь ежедневно – по одному в день – прибавлялись к старым холстам, точно талант художника бил неиссякаемым, щедрым ключом.
Бесполезно пытаться проникнуть в великие тайны мироздания. По мере того как с его мольберта один за другим сходили вытянутые по горизонтали полотна, Винсент писал Тео: «Стараюсь сделать их не хуже, чем сделали бы художники, к которым я отношусь с любовью и восхищением». В 1886 году Ван Гог переехал в Париж, где уже жил его брат Тео. Отобедали все вместе на террасе у Гаше с видом на Уазу. Но он хранит нерушимое молчание.
Он сравнивал городок с монументальной работой Пюви де Шаванна – видами мирного, древнего, незапятнанного рая, больше напоминающего ухоженный голландский садик, нежели буйные заросли Параду у Золя, – «нигде не видно заводов, зато в изобилии красивая, аккуратно подстриженная зелень». Он мог разгуливать по улицам Овера без сопровождения, но все лица по-прежнему оставались лицами незнакомцев и эти незнакомцы по-прежнему смотрели на него с подозрением. «Может быть, ты посмотришь набросок к Саду Добиньи. Так и попытался изобразить их автор с правого края своего полотна.
Вороны с давних пор в живописи считаются символами беды, смерти, потустороннего мира. К охваченному творческим возбуждением художнику вернулась старая фантазия.
Главным же объектом его любви и восхищения являлся Шарль Добиньи. Густые, почти черные мазки неба создают в верхней части нервозную динамику. Сходи к господину Винсенту, – говорит она мужу, – мне кажется, ему нездоровится. Из всех работ Винсента, появившихся на свет с января, Гоген особенно выделил «Арлезианку», «холст с мадам Жину очень красивый и самый занятный из всех» (основой для портрета послужил рисунок самого Гогена). Тонкая полоска неба наверху была смело намечена широкой кистью сияющим голубым цветом. До начала июня Тео вообще не писал, а когда начал-таки отвечать на письма (к тому моменту Винсент уже на протяжении нескольких недель бомбардировал Париж пламенными призывами-приглашениями), то не торопился сообщать ничего конкретного.
Измучеах вытянутого горизонтального формата – формата его воображения. «Думаю, Йо быстро бы с ней подружилась», – писал Винсент брату. «Мы не знаем, что делать и, что бы мы ни делали, все, как кажется, лишь усугубляет его страдания». Но не все были столь же снисходительны. Тишина.
Винсент остался в Овере, но отправил в Париж очередное приглашение – отчаяннее всех прежних – провести в Овере «по меньшей мере месяц», чтобы местный воздух благотворно подействовал на ребенка. Жилище доктора представляло собой настоящий музей. Однако на сегодня именно «Пшеничное поле с воронами» официально считается последней картиной Ван Гога.
Особенно ему нравилось изображать кипарисы. Вихри цвета и трепет теней оживили унылые кусты. 27 июля 1890 Ван Гог выстрелил себе в грудь и двумя днями позже скончался от ран.
Доктор Гаше был, несомненно, на редкость обаятельным человеком. Рядом – две книги, на корешках которых недвусмысленным посланием для Тео тщательно выведены названия: «Жермини Ласерте» и «Манетт Соломон»– поучительная история о болезни и смерти в городе и история о спасении через искусство. Первые одинокие дни в Овере превратили эту мечту из смутной фантазии в навязчивую идею. После чего Тео с женой погрузили детскую коляску в поезд и уехали. Тем не менее он постарался обнадежить Винсента. Три извилистые неровные дороги как будто уходят в никуда, теряясь среди колосьев.
Целое десятилетие это была самая дорогая картина в мире. Что до Буссо и Валадона, господи, ну как тут быть. Некоторые исследователи даже видели в ней предсмертную записку художника. Ван Гога нельзя рассматривать как рядового пациента. Я очень интересуюсь моим маленьким племянником и беспокоюсь о его благополучии.
Но имя это Винсент произносил неправильно – у него получалось «Пуффало Пилл» и эта ошибка лишь провоцировала Рене на новые агрессивные выпады и глумление. В городе было всего несколько длинных улиц, тянувшихся через весь город и застроенных крытыми тростником домами и фермами с виноградниками и огородами, где хозяева выращивали на продажу овощи и фрукты. На платформе брата ждал Тео.
«Куртка его была застегнута»– что было странно для столь теплого вечера. Винсент прислал заказ на краски, явно в надежде, что Тео лично привезет их в Овер – всего каких-то тридцать километров пути, – но брат лишь легкомысленно посоветовал: «Если что-то тебя беспокоит или идет не так загляни к доктору Гаше он даст тебе что-нибудь, что облегчит твое состояние».
Впрочем, Гаше специализировался не только на урологии, он глубоко изучил сердечные и нервные заболевания (он работал в больницах Бисетр и Сальпетриер). С тех пор многие врачи интересовались болезнью Ван Гога. (Йоханна впоследствии признавалась, как, увидев братьев вместе, была поражена тем, что «Винсент выглядит намного здоровее Тео». ) Несмотря на годы, проведенные порознь, во время краткого визита Винсента младший брат каждый день допоздна задерживался в «Гупиль и K»– в мансардной галерее шла выставка Рафаэлли, а все мысли Тео были заняты Моне (он разрабатывал стратегию, позволившую бы заполучить его вновь в качестве клиента). Он винил хозяев бизнеса, под началом которых проработал семнадцать лет, – «этих крыс»– за то, что они платили ему так мало и обращались так, «будто я только начал этим заниматься». Винсент написал доктору Пейрону, словно освобождая того от обязательств («Я его, конечно, никогда не забуду») и попытался доказать матери и сестрам, что выздоровел, призывая дать ему второй шанс.
Это желание покинуло меня, но душевная боль на его месте осталась», – признавался он. Наследие Ван Гога – в новой фотоподборке Diletant. Никогда еще Винсент не работал с такой быстротой. Картина «Вороны в пшеничном поле» (она же «Вороны на пшеничном поле») была написана Винсентом Ван Гогом в 1890 году, за пару недель до того, как он попытался застрелиться, в следствие чего умер от обильной кровопотери. В каждом слове Винсент слышал обвинение в свой адрес.
«держался за живот и как будто прихрамывал», – вспоминал один из очевидцев. А потом вдруг объявил, что приедет. Гаше, желая успокоить художника, пообещал без промедления заказать раму. Она позирует в голубом платье – первом своем девичьем платье.
Срочно прибывший Тео неотлучно находился у постели умирающего. «Я и в самом деле слишком измучен своим несчастьем и абсолютно не чувствую в себе сил встретиться лицом к лицу с публикой, – признавался он накануне отъезда из лечебницы. – Работа над картинами развлекает меня, но когда я слышу разговоры о них, это ранит меня сильнее, чем он может себе представить». Настойчивая требовательность Ван Гога, нервозность и отрешенность Гаше неминуемо вели к столкновению. «Ведь сейчас малышу всего лишь три месяца, а у Вас, кажется, уже пропадает молоко, – отчитывал он невестку, – и Вы, подобно Тео, уже слишком утомлены я не хочу сказать – измучены, но, как бы то ни было, проблем множество и они отнимают слишком много сил». Простые могилы, без всяких надгробий, теперь они увиты плющом. Доктор Гаше не практиковал в Овере.
Наконец в Сите Пигаль въезжает экипаж. Подобные мысли неизбежно возвращали Винсента к Полю Гогену, Милому другу из «южной мастерской», к тому, кто должен был стать его соратником по революции в области портрета. Экспрессивное поведение Винсента во время работы напугало и Аделин Раву. У него были энциклопедические познания и редкое разнообразие интересов. Я верну деньги или умру, – писал Винсент брату за полтора года до этого, после первого приступа болезни. Имея неограниченный доступ к бумаге и перьям, он мог писать кому угодно.
Винсент не отзывается, Раву решает открыть дверь. Для новой грандиозной фантазии на тему семьи и домашнего очага необходим был новый размер. Художник тщательно фиксировал «усеянную цветами траву – розовые, желтые, белые и различные зеленые тона». Но чем он может помочь брату.
«Ярость, с которой он писал, пугала меня», – признавалась она впоследствии в интервью сам же портрет стал для нее «разочарованием, поскольку не показался мне правдивым». Как и в «саду поэта» перед Желтым домом, в этом саду тоже бродили свои призраки, свои Петрарка и Боккаччо. Потом вдруг решил снять кабаре Тамбурин и основать в нем товарищество художников, а вскоре в приступе помешательства пытался убить жену и ребенка. что в юной девушке, какой я тогда была, он угадал женщину, которой я стала потом. То, что именно эти символы художник поместил в пшеничное поле, многие расценивают, как мрачные предчувствия Ван Гога перед своим скорым уходом. Винсент показывает брату и невестке свои новые владения – поля, поросшие буйной зеленью (какое раздолье для живописца. ), кафе Раву (в семье Раву, которая состоит из отца, матери и двух дочерей, он живет теперь, как у родных).
Примерно через час поезд прибыл в Овер. Получив от матери совет проводить больше времени в саду для поправления здоровья – чтобы видеть, как растут цветы, Винсент в письме предлагал собственное ощущение природы, куда более мрачное и противоречивое: «Я без остатка поглощен бескрайними просторами пшеничных полей на фоне холмов». Однако считаю нужным внести в них некоторые поправки.
«Я остро почувствовал, что весь этот шум не для меня», – объяснял он брату уже из Овера. Начал он вполне рационально (спустя всего день после отъезда из Парижа) с незатейливого: «Буду очень рад, если ты как-нибудь приедешь сюда на воскресенье с семьей». Одни считали, что это диффузный менинго-энцефалит, другие – что это шизофрения (такого мнения придерживался, в частности, Карл Ясперс), третьи – что это психическая дегенерация и конституциональная психопатия, наконец, некоторые возвращались к старому диагнозу – эпилепсия. После первой выставки картин в конце 1880-х годов известность Ван Гога постоянно росла среди коллег искусствоведов, дилеров и коллекционеров. Он решил не отсылать письмо, в котором запальчиво оспаривал предложенную братом версию событий 6 июля («Я собственными глазами видел хорошее, но также и оборотную сторону вашей жизни») и вместо этого послал предложение «начать сызнова». С первого же дня знакомства доктор Гаше выразил желание посмотреть работы Винсента.
Однако, даже приняв приглашение, младший Ван Гог не хотел давать «твердых обещаний», пока не наступит назначенный день и отменил бы поездку в случае неподходящей погоды. Йоханна с ребенком собиралась провести в Голландии месяц. На протяжении нескольких последующих недель Винсент с неугасающим пылом продолжал убеждать брата: «Овер очень красивое место в самом деле, по-настоящему красивое» «в Овере определенно очень красиво это настоящая деревня, самобытная и живописная» «мы здесь настолько удалены от Парижа, что чувствуешь себя как в настоящей деревне это процветающая сельская местность в воздухе здесь буквально разлито благосостояние». «Этот господин хорошо разбирается в живописи, – писал Винсент, – и ему очень нравятся мои картины». Винсент и Йоханна впервые увидели друг друга. Простейшая задача – перевезти мебель из Арля – превратилась в муки памяти. В руках у него частенько белый зонт на зеленой подкладке.
По воле фантазии Винсента все растения в этом саду расцвели. Перспектива омрачилась, я не вижу ничего хорошего в будущем.
И вот уже Винсент стоит перед своей невесткой. Это оказало заметное влияние на последующие поколения художников. Ничто так не угрожало его рассудку и стабильности, как отказ Тео от общения. Один из прохожих услышал, как после подобного «отказа» Ван Гог бормочет себе под нос: «Это невозможно, невозможно. » В Овере почти никто не знал о происшедшем в Арле или о пребывании художника в лечебнице Сен-Поль, но изуродованное ухо было не спрятать. Йоханна тоже была нездорова: ее до такой степени мучили тревоги и страх за жизнь ребенка, что она «стонала во сне». Три года спустя эксцентричный миллиардер Риото Сайто, который ассоциировал себя самого с художником, заплатил на аукционе в Нью-Йорке 82 млн за «Портрет доктора Гаше».
С первых шагов импрессионизма многие представители этой школы стали его друзьями. Если не считать торопливого свидания в арльской больнице, до этого братья не виделись более двух лет. Он наверняка слышал о росписях на стенах другой оверской мастерской Добиньи. Доктор Гаше не знал, что Винсент уже уехал из Сен-Реми. Винсент написал-таки одну крестьянскую девушку, усадив ее среди колосьев спелой пшеницы. Впрочем, не все картины Винсента находятся в Сите Пигаль. Ирландский художник в дальнейшем отождествил себя с теориями Ван Гога в искусстве и процитировал строки, написанные Ван Гогом в письме к Тео, что «настоящие художники не рисуют вещи такими, как они есть Они рисуют их, поскольку сами чувствуют себя ими».
Без его работы, без галереи в мансарде Тео пришлось бы мобилизовать все свои средства на открытие собственного дела. Кроме того, Гоген уже нацелился на экзотические страны – на этот раз он собирался отправиться на Мадагаскар («Дикарь возвращается в дикую природу», – пояснял он).
Многих из них Добиньи завлек в Овер, где сначала пришвартовал свою плавучую мастерскую «Le Botin», а затем один за другим построил на зеленом берегу Уазы несколько домов. Ночь – ведь это тоже солнце. Пейзаж полон тревоги, смятения, безысходная тоска водит рукой мастера. Еше и сейчас жив другой очевидец драмы, сын доктора Гаше.
Ах, так. Ван Гог дал Рене прозвище Буффало Билл – за показное ковбойское лихачество и из-за костюма (полное ковбойское снаряжение – сапоги, куртку с бахромой и ковбойскую шляпу подросток приобрел на шоу Уильяма «Буффало Билла» Коди «Дикий Запад» на Всемирной выставке в Париже в 1889г. ). С приездом Андриса Бонгера Винсент обратил свою злость и подозрительность на него: он подвергал сомнению намерения Андриса помочь Тео в организации собственного дела, приводя в качестве оправдания своих подозрений предыдущий отказ брата Йоханны (в 1886г. ) поддержать тогда еще будущего зятя. Только так, по мнению Тео, Винсент смог бы «стать настоящим мужчиной» ипознать тяжкое бремя и счастье отцовства. В октябре 2011 года появилась альтернативная версия смерти художника. Затем он собирался написать портрет Йоханны. Давняя мечта о семейном единении на пустошах гибла на глазах.
Именно Рене, обнаружив пристрастие Ван Гога к порнографии, которой сам же и приторговывал, выгуливал своих парижских подружек в присутствии художника, целовал их, чтобы помучить несчастного Тото и подговаривал красавиц (некоторые из них танцевали в «Мулен Руж») раздразнить Винсента притворными авансами. – приехать на несколько недель в Овер подышать деревенским воздухом. Тео, без сомнения, надеялся, что короткий визит успокоит требовательного брата. Но старший брат, как всегда, требовал слишком много. Каждой строчкой своего письма Тео протестовал против несправедливости долга – семейного и братского («Я не позволяю себе никаких излишеств и все равно мне не хватает денег»).
Вместо них Йоханна рассказывала безмятежную сказку о летнем обеде и присутствии на нем целого ряда выдающихся персонажей из-за чего Винсент «слишком устал и переволновался»– первый (и единственный) признак страшного конца, который наступил тремя неделями позднее. Аделин тоже отказалась позировать второй раз. Воздух чист.
Чем-то испуганные вороны стаей рвутся к небу, выписывая на холсте буквы «М». В кафе Раву, кроме Винсента, живет еще один художник, Мартинес испанец по происхождению. Я гораздо уверенней владею кистью, чем до поездки в Арль, – пишет он.
Начав рисовать поля (пшеничные особенно занимали автора), художник стал часто добавлять в свои композиции и деревья. Золотой свет струился сквозь невидимые зрителю кроны, оставшиеся где-то за краем картины. Йоханне Винсент обещал, что переезд в деревню станет спасением от удушающего и шумного города, даст передышку измученному работой Тео, обеспечит «хорошее питание» издоровье всем – особенно ребенку: «Я искренне верю, что у Йо было бы здесь в два раза больше молока». Для человека, написавшего Вороны над полем пшеницы, что остается в жизни. Ребенок тяжело болел – «он все время плачет, днем и ночью».
Вкаждом мазке краски сквозит отчаяние иполное одиночество. Трагический чародей, который сорвал с этого мира внешний обманчивый покров, спит наверху, на холме, под плющом, разросшимся на его могиле, впервые наконец обретя покой в бездне небытия. Доктор Гаше, шестидесятидвухлетний уроженец Лилля (Гаше родился 30 июля 1828 года.
Но прогнать демонов из больного сознания помогала только работа. Насколько велики были шансы Тео на успех собственного предприятия. Именно кипарисы и изображал художник в конце восьмидесятых годов в своих произведениях. Над ярко-желтым пшеничным полем нависает свинцово-синее небо, создающее гнетущее ощущение. Идея оформилась у него в голове к концу пребывания в Париже, а то и раньше.
Свое полотно Ван Гог создал на исходе 19 века. Винсент может обещать только одно – изо всех сил стараться думать, что все идет хорошо. По его собственным словам, он пишет много и быстро, одну картину за другой.
Винсент даже вызвался приехать к Гогену в Бретань, где, как он торжественно обещал, «мы постараемся создать что-нибудь продуманное и серьезное, так бы, наверное и случилось, если бы мы могли продолжить там, на юге». День клонился к закату.
На другой день спозаранку художник уже стоял перед своими полотнами. То же происходило и с работой.
«Жизнь моя, вероятно, так и пройдет в одиночестве. Однако в его представлении об идеальном пристанище семейство Раву, недавно переехавшее в Овер из города, служило примером «благотворного действия здешнего воздуха».
Да, такова моя судьба – я чувствую, что смирился с ней и она уже не изменится. Винсент тотчас решил подыскать для них другое хранилище. Обаяние Овера действовало неотразимо и даже столь ненавидимые Винсентом в других местах «виллы» новых буржуа превращались здесь в «прелестные деревенские домики».
«Художник пребывал 132на грани147, он был наполнен отчаянием и хотел покончить с собой, но тем не менее, продолжал рисовать используя лимонно-желтый изумрудный и лазоревый цвета», 151 подчеркивает Дэвид Норман (David Norman) исполнительны вице-президент аукционного дома Sothebys. Трактирщик подходит к нему, пытается заговорить. Винсент ненадолго позволил себе помечтать о возможности присоединиться к товарищам («Туда надо ехать вдвоем или втроем»), но тут же вынужден был признать очевидное: «Будущее живописи определенно граничит с тропиками но я абсолютно не уверен в том, что ты, Гоген или я и есть люди, принадлежащие этому будущему», – писал он Тео. Вполне возможно, что Ван Гог был просто впечатлён необычным контрастом красок, которые увидел и решил повторить их на своём полотне. Это был настоящий крик души – ничего подобного Тео никогда еще не писал.
Произведения художника, характеризующие все основные этапы его творчества, предстали перед своим создателем. Смерть Винсента нанесла страшный удар Тео. Это его погубило.
Свое отчаяние Винсент излил в письме – столь печальном, что автору не хватило духу отправить его адресату: «Я далек от того, чтобы обрести покой чувствую, что потерпел неудачу Перспективы мои все мрачнее, я не вижу для себя счастливого будущего». Все стало на свои места, вошло в колею банальной повседневности. Чем я могу помочь, вернее, что мне сделать, чтобы вас это устраивало. Они подсыпали соль ему в кофе, подкладывали змей в коробку с красками (Ван Гог чуть сознание не потерял, обнаружив змею).
И действительно, в этом враче со странностями Ван Гог обрел очередного утраченного брата. Конечно, малыш и его мать могли бы – ведь правда, это отличная мысль. Семье постоянно не хватает денег.
Он оплакивал иссякшие честолюбие и мужественность и протестовал, точно дряхлый старик, против «неумолимой быстротечности современной жизни». Но он считает себя неудачником. Осмотрев раненого, доктор понял, что его жизнь в опасности. Отныне Винсент говорит полным голосом и ничто не может заглушить его звучания. Познание – это змий, который пожирает сам себя. «Я рада, – писала Лис брату Тео, – что Винсент снова окружен здравыми людьми и может наслаждаться жизнью в ее более естественных проявлениях».
Бэкон был вдохновлен не только самим изображением, которое он описал как «навязчивое», но и самим Ван Гогом, которого Бэкон расценивал как отчужденного лишнего человека, положение, которое резонировало с настроением Бэкона. Волнующая встреча. Домашние помнят Винсента как своенравного, трудного и нудного ребёнка. В доме было множество кошек и собак, по двору разгуливали куры и утки. Предложение товарища приехать в Бретань Поль отверг как «неосуществимое», ведь его мастерская располагалась «на изрядном расстоянии от города, – объяснял он, – а для человека больного, периодически нуждающегося в помощи врача, это было бы рискованно». Винсента встревожили и содержание и тон послания.
Доктор и Винсент почти сразу почувствовали взаимную симпатию. Местные жители относились к странному поведению чужака с еще большей нетерпимостью. Винсент утверждал, что Гаше с большой симпатией относится к его работе и навещает импровизированную мастерскую в гостинице два, а то и три раза в неделю «на несколько часов – посмотреть, чем я занимаюсь». По прибытии Винсент застал пару в «измученном» и «нервном» состоянии: супруги яростно ссорились, обсуждая решение, последствия которого могли стать критическими – для них самих не в меньшей степени, чем для Винсента. «Ты будешь, как и раньше, выплачивать мне 150 франков в месяц в три приема. »– вынужден был интересоваться Винсент. Боюсь.
– смело и много работать, не думая о минувших припадках. Сын Гаше, Поль, впоследствии описывал «комичную» манеру поведения Винсента во время работы: «Странно было наблюдать за ним.
В Париже Винсент сам имел возможность слышать неослабевающие крики ребенка и видеть раздражение матери маленького «забияки»– малыш Винсент имел обыкновение «орать, точно его убивают». Но эффект оказался противоположным. Две руки машут Иоханне снизу. Многие усматривают в этой картине предпосылки к тому, что в скором времени художник должен был решиться на страшный шаг.
Помещение оказалось сырым, в нем кишели клопы. И наконец Винсенту пришла в голову мысль, как прекрасно было бы «жить вместе долгие годы». В то время Винсент намеревался переписать заново все темные картины своего прошлого, включая «Едоков картофеля», чтобы с помощью южного цвета превратить их в иконы нового времени. Сына супругов Раву «перевезли сюда, когда ему было два месяца, – подчеркивал Винсент, – и его мать испытывала трудности с кормлением, а здесь все почти сразу пошло на лад». Существует версия, что Винсент покончил с собой в процессе написания этой картины такая версия финала жизни художника была представлена в фильме «Жажда жизни», где актёр играющий Ван Гога (Кирк Дуглас), стреляет себе в голову в поле, завершая работу над полотном.
Но слишком правильную Йоханну куда больше волновал ультиматум и конфронтация с Гупилем. Местное хулиганье гнало его по улицам со знакомым криком fou – псих. Исследователи объясняют это сложными душевными переживаниями мастера. Странное поведение Ван Гога и его резкие суждения об искусстве (а возможно и чрезмерное внимание к Маргарите Гаше) вызвали переполох в доме доктора.
Вернувшись в Овер, Винсент снова принимается за работу. Подножие церкви обнимала «солнечно-розовая» песчаная тропа. Тео слышал и видел мольбы Винсента.
Как уже сообщал "Вокруг Света", в 1987 году компания «Ясуда» купила на аукционе в Лондоне «Подсолнухи» Ван Гога за 40 млн. Художник посещал престижную частную художественную студию знаменитого на всю Европу педагога Фернана Кормона изучал живопись импрессионизма, японскую гравюру, синтетические произведения Поля Гогена. Вечера на вилле, по описаниям Винсента, напоминали ему старые добрые времена, «те семейные ужины, которые нам так хорошо знакомы». Не взглянул он и на последние картины Гогена, присланные из Бретани.
На самом деле трудно объяснить, чем руководствовался Винсент, ожидая, что Париж примет его с распростертыми объятиями, да и сам он вряд ли осознавал, чего именно ждет от этого визита. В общем и целом, считал Винсент, брат с женой рисковали обречь сына на жизнь, полную «страданий» и «неудач», то есть похожую на жизнь его дяди. Коробку с красками Винсент даже не раскрыл. В течение следующего месяца, без устали трудясь над своими образами идеальной сельской утопии, Винсент декларировал решимость стать коммерческим художником, поставляя на арт-рынок натюрморты с цветами (их наверняка получилось бы продать) планировал выставку в парижском кафе написал письмо критику Йозефу Исааксону, в котором пространно изложил свои соображения, как организовать продажи «южных» картин (письмо, впрочем, так и осталось неотправленным) подумывал поэкспериментировать с новыми жанрами и техниками – офортом («Я действительно надеюсь сделать несколько офортов с моих южных сюжетов») и, судя по тому, что вдруг упомянул о возможности совместной выставки с Жюлем Шере, плакатом («Не имею ничего против идеи выставиться с Шере») придумывал сложные схемы выгодного обмена своих работ на работы других художников.
Они повсюду. Он, несомненно, ошибся. В доме Тео одна беда следует за другой.
Тео рассуждал о возможности разделить свой летний отпуск на несколько частей (и сделать короткую остановку в Овере по пути в Голландию), но не обещал ничего конкретного. Жена доктора, несмотря на его неусыпные заботы, три года спустя умерла от туберкулеза.
С такой никакой жизни». Его казус – это казус всех великих мистиков, всех героев Познания. Душу Винсента терзает тоска. «Жизнь, причины расставаний, кончина, неизменный хаос – нет ничего больше». В Овере письмо произвело убийственный эффект.
Винсент пытался перенести на свои полотна это уникальное соединение деревни и города., Эскулап, Париж, 15 мая 1940 года). По завещанию Сайто, еe должны были сжечь вместе с ним после его смерти, но кредиторы разорившегося к тому времени японца не дали этого сделать. Однако втайне от Тео он представлял, как проведет в столице хотя бы «две недели», – этого времени хватило бы на то, чтобы восстановить связь с любимым братом и подружиться с его молодой супругой, которую прежде он видел только на фотографии. Видимо, это все и послужило причиной его решению покончить с собой. Почти оцепенение.
Дрема. На следующем этапе скандала претензии Винсента к Йоханне как к нерадивой матери (готовой растить ребенка в городе) и возмущение самой Йоханны относительно денег, которые Тео тратил на брата-бездельника, очевидно, были предъявлены, произнесены вслух.
что примерно к сорока годам – впрочем, не будем загадывать. Теперь оно называется просто – У Ван Гога. Зато он надеется, что Гаше раздобудет ему модели. Долгое время считалось, что это последняя работа Ван Гога, но исследование писем Винсента с высокой долей вероятности свидетельствует о том, что его последней работой стала картина «Пшеничные поля», вероятно достоверность этого факта всегда будет сомнительна. Винсент снова оказался в одиночестве.
Безжалостный рынок предал всех импрессионистов, успокаивал Винсент брата даже самая искренняя «личная инициатива»– вроде того, что затевал Тео, – кажется ему «бессильной». Поначалу Винсент боролся с побуждением броситься в Париж ближайшим поездом. Болезнь, которая подтачивала его многие годы, близилась к роковой развязке. Будущий художник родился на юге Нидерландов в семье пастора.
«Если смотреть на нее долго, – писал он в исступлении, – создается впечатление, что присутствуешь при благодатном возрождении всего, во что стоит верить и чего следует желать». Ван Гог снабдил письмо самыми страстными набросками, демонстрировавшими возрождение мечты о деревенской жизни и воссоединении братьев. Не сомневайтесь в этом (Мы не располагаем точными сведениями о том, что произошло 6 июля в Сите Пигаль. Каждый вечер художник мелом рисует для нее игрушечного человека и она каждый раз приходит в восторг, что все человечки разные (Воспоминания сестер Раву, записанные Максимильяном Готье (Нувель литерер, 16 апреля 1953 года). И как таковой, он не укладывается в обычные мерки и оценки.
Не поставит ли этот «безрассудный прыжок в неизведанное» под угрозу жизнь молодой семьи. Случай Ван Гога не просто медицинский или чисто эстетический казус. Эксперты объясняют, что кипарис стал для художника символом печали и упадка. Не слышно ни звука. Эти люди были свободны от предрассудков, прежде отравлявших жизнь Винсента в провинции.
«Если приедешь сюда с Йо и малышом, – подытоживал Винсент, – ничего лучше этой гостиницы ты не найдешь».
Робкими намеками Винсент просил брата поделиться хоть какими-то новостями («Надеюсь, эти господа по-прежнему расположены к тебе. ») и все чаще оставлял письма в черновиках, так и не решаясь отправить их в Париж. Но звезды неумолимо напоминали об одиночестве и далеких любимых. Отвергая любые притязания на некую высшую, трансцендентальную связь из прошлого («маргаритки и комья земли, только что вывороченные плугом», – иронизировал он), Тео подчеркивал: не что иное, как любовь к Йоханне, есть обязательное условие его счастья и истинное основание его семьи. Винсент вышел, опустив голову. Для успокоения нервов под рукой всегда был алкоголь (стакан перно в распивочной с юным Рене Секретаном или абсент в придорожном кафе с местным жандармом).
Но эти письма не сохранились). Он бывал у Прудона и Курбе, с которым в Париже жил в одном квартале. Как говорил Ван Гог, такие поля требуют большой наблюдательности от художника. Вдруг Винсент резко поворачивается к хозяину. Но в похожем на сон видении Винсента затейливый замок – сплав архитектурных и парковых стилей двух столетий, окруженный цветниками и террасами, – сведен к простому силуэту с крышей цвета незабудки: образу дома на горизонте, отдыха в конце пути идеального единства буржуазного комфорта и красоты сельской природы. Предводителем «летних мальчиков» был Рене Секретан, шестнадцатилетний сын состоятельного парижского аптекаря.
С девушкой он почти не разговаривает. Слишком любезный с виду для художника, – отметил Винсент. «Это первое, что бросалось в глаза при встрече с ним, – вспоминал один из оверцев, – и выглядело это крайне уродливо».
Сам Тео дошел до крайнего истощения. Но у Винсента для Тео было особое предложение. «От воскресенья у меня остались очень приятные воспоминания, – писал он брату вдогонку, – вы должны вернуться и поскорее». Особено его привлекало и успокаивало изображение природы.
Когда же ни Гоген, ни Бернар не соизволили прийти повидаться (оба в это время находились в столице), Винсент впал в отчаяние. Просьбы художника попозировать второй раз остались безответными. Винсент нередко принимал участие в затейливых трапезах в доме доктора («Ужин из четырех или пяти перемен», – с придыханием отмечал Ван Гог в письме), где познакомился с детьми Гаше (доктор был вдовец): шестнадцатилетним сыном Полем и дочерью Маргаритой двадцати одного года.
За две недели до приезда Винсент писал: «Единственное, что меня поддерживает, – это горячее желание повидаться с тобой, твоей женой и малышом». С начала июля (тогда художник впервые написал этот сад) он, вероятно, не раз возвращался в это легендарное место, расположенное всего в нескольких кварталах от пансиона Раву. Папаша Пенель знавал многих художников: Коро, Жюля Дюпре, Домье. О докторе Гаше см.
Доктор Гаше рекомендовал то же самое лекарство: «Он говорит, что в моем случае работа – лучший способ пересилить болезнь что я должен с головой уйти в работу». Через несколько недель, в октябре, нефрит перешел в тяжелую уремию.
Но, несмотря на эту легкость, он снова, как, впрочем и всегда, жаждет учиться. Винсент заглянул туда и глубоко огорчился. Ничто не принесло бы ему большей пользы и не уберегло от ужасов внешнего мира лучше, чем возможность «провести несколько дней» сбратом, уверял Винсент. Он пытался увлечь брата поистине безумной идеей отправить Йоханну с ребенком, где они могли бы занять комнату Винсента в пансионе Раву, а сам художник приехал бы в Париж, чтобы брат не «чувствовал себя слишком одиноким».
За прошедшие годы Винсент видел немало грандиозных панорамных полотен, но ни одно из них не могло сравниться по мощи с монументальным произведением Пюви де Шаванна «Между искусством и природой», выставленным в Парижском салоне. В качестве дополнительного штриха, чтобы выглядеть более достоверно и наверняка уж устрашить врагов, юноша добавил к костюму антикварный кольт калибра девять миллиметров, который, по воспоминаниям самого Рене, «стрелял, когда ему вздумается». Теперь он поделился своими обширными познаниями в граверном деле с Винсентом и предоставил ему весь необходимый материал.