На Колыму Борис Лесняк прибыл этапом в июле 1938 года в трюме парохода «Джурма». Вэтом каталоге размещены наиболее значимые работы известного художника, автора стиля «Иллюзионная живопись» Бориса Лесняка. В видео ролике представлены картины ростовского художника Бориса Лесняка, а так же фото городов в которых.
Борис ЛЕСНЯК работает в стиле иллюзионная ЖИВОПИСЬ.
Одни и те же персонажи в разных рассказах изображаются по-разному (Флеминг — в рассказах Курсы и Букинист Сергей Лунин — в рассказах Потомок декабриста, Инженер Киселев, Шоковая терапия). Всю зиму он стелется по земле. Он извлекал откуда-то коробку с остатками вафельного торта Сюрприз, разрезал на куски, приговаривая: Отличная жратва. Тем не менее его судьба беспокоила нас. Покрутив мою голову, сказал что-то такое, от чего мама плакала и смеялась.
Был вечер. Там его вылечили, поставили на ноги и оставили в больнице культоргом. Лицо его было почти лишено растительности. Я родился в 1917 году 17 августа в городе Чите, в Забайкалье. Этот стиль существует поныне.
Несколько экземпляров я послал Варламу в Москву. Эта догадка моя подтвердилась во многом, когда впервые читал его Колымские рассказы. Варлам — немногим более двух. Варлам слушал с недоверием и мне казалось, что ответом он не удовлетворен.
О предложении Л. И. Тимофеева, литературоведа, членкора АН СССР, мне рассказывал сам В. Т. В 1968 г. Борис Абрамович Слуцкий говорил мне, что тоже предлагал Шаламову свою рекомендацию. И книги нет и здесь все дороги закрыты. Варлам молчал.
Небольшой и очень мягкий нос он постоянно мял и сворачивал набок. Ветки его покрыты длинными темно-зелеными иглами. в связи с заговором юристов из магаданской тюрьмы (Дом Васькова) попал на магаданскую транзитку и оставался там до весны по случаю тифозного карантина. У меня сохранилось это заявление с аргументацией отказа и подписью председателя. Репродукция получилась недостаточно качественная. Так она сберегала людей, на которых держалась больница, основной ее костяк.
Встретились в 1957 г. в Москве случайно, недалеко от памятника Пушкину. Она говорила, я слушал. Герой двух рассказов, где описано одно и то же событие, в одном случае именуется майором Пугачевым (Последний бой майора Пугачева), в другом — полковником Яновским (Зеленый прокурор) один и тот же персонаж назван в рассказе Курсы Яковом Давидовичем Уманским и Яковом Михайловичем Уманским — в рассказе Вейсманист. Он попросил прислать еще сколько возможно номеров этой газеты.
Если раньше врач получал бланки с поставленной треугольной печатью поликлиники, то позже больной должен был сам идти от врача к окну больничных листов, чтобы поставить вторую печать. Жрать будешь. Этот рассказ написан достаточно близко к жизненной правде, но краски сильно сгущены. Брал меня он под руку еще и потому, что походка его была неустойчивой, а так он чувствовал себя увереннее. Мы оба из Бутырской тюрьмы были брошены на колымское золото, где балом правил сатана.
Север изуродовал, обеднил, сузил, обезобразил мое искусство и оставил в душе только великий гнев (курсив здесь и далее мой. — Б. Л. ), которому я и служу остатками своих слабеющих сил. Все это его потрясло и привело к смерти. Удивлялся вольному толкованию их судеб и поступков. Съемка делалась с близкого расстояния, точно учесть смещение кадра (параллакс) я не мог и правый край листа на некоторых письмах оказался чуть-чуть срезанным на одну-две буквы. Родился в Чите.
Варлама Шаламова, режиссера Л. В. Варпаховского, ксендза Войцеха Дажицкого и «многих простых людей», к которым относит и себя. Варлам прислал ее. На снимке его лицо излучает покой и умиротворенность.
Зато запомнились присущие им выражения. Оттуда он послал Пастернаку письмо со своими стихами. В этом и только в этом значение Дальнего Севера в моем творчестве. Навстречу мне шел легкой, пружинистой походкой рослый, по-летнему одетый мужчина. Я невольно вспоминал Беличью, там он ел по-другому. Никаких тайн искусства Север мне не открыл.
Как-то я сфотографировал Варлама Тихоновича с Мухой на коленях. Небольшой и подвижный рот мог вытягиваться в длинную тонкую полосу. Действие рецепта ограничивалось десятью днями.
Был бы другой разговор. Лейтмотив ее — тюрьма и лагерь. Раковина переполнилась и вода затопила этаж. рассказы Инженер Киселев и Потомок декабриста).
Ты не смейся. О каждом из них она знала все. Теперь жена часто упрекает меня, что я ем слишком быстро, увлеченно. Замкнут, озлоблен, груб. Мне не верили, что, кроме бессонницы, я не получил ничего.
Отпечатки я сделал уже в Магадане. Если я не возражал, мы шли на общую кухню. Все они очень ревностно, болезненно относились к тем, кто еще оставался на Севере. Я понял это как совмещение художественной прозы с документальностью мемуаров.
Меня это занимало. В феврале 1943 года с «Верхнего Ат-Уряха» врача и двух фельдшеров перевели в больницу Севлага на Беличью. Наши судьбы с Шаламовым во многом схожи. Я этого не замечаю. Шаламов умер в доме инвалидов 32 для невменяемых, куда был переведен накануне.
Я объяснял ему, что, снимая в слабоосвещенном помещении, вынужден был увеличить экспозицию, выдержку. В это время он уже не подходил к телефону. Они были посажены глубоко и смотрели из глубины внимательно и зорко. Вот почему кедрач называют стлаником. И были в его манипуляциях с тортом широта, свобода, даже некая удаль. Сам Шаламов в рассказе Шоковая терапия (а шоковая терапия проводилась только в больнице СВИТЛа) рассказывает о молодом хирурге, заведующем отделением, которого старый невропатолог называет Сережей.
Главы из его лагерных воспоминаний были опубликованы в альманахах и журналах «На Севере Дальнем», «День поэзии», «Советская библиография», «Ленинградская панорама», «Дальний Восток» и др. Удивительно. Я — читатель. А. Богданов — первый председатель ВСНХ РСФСР, Ю. М. Стеклов — соратник Ленина, первый редактор «Известий»), коминтерновцев чернорабочего немца из Поволжья Э. Смоллера, смоленского крестьянина В. В. Гутникова военного атташе И. П. Поршакова, писателей Александра Ковинъка, Евгении Гинзбург. И эхо, долетающее оттуда в сегодняшний день.
Пастернак ответил быстро теплым письмом. Я обнаружил в его мокроте палочки Коха. Летом ветви этого растения стоят почти вертикально, устремляя свою пышную хвою к не очень жаркому колымскому солнцу. Будущие хирурги души не чаяли в Лунине и ходили о нем хлопотать, когда он внезапно исчез. Начал заниматься литературным творчеством, закончил факультет журналистики Вечернего университета.
В рассказах они нередко приобретают иную плоть и иную окраску. Наверно, это так, наверно, это оттуда. Рослый, но слабый физически Шаламов вряд ли выдержал бы вторично забой.
Как-то Шаламов остановил меня в коридоре отделения, что-то спросил, поинтересовался, откуда я, какие статья, срок, в чем обвинялся, люблю ли стихи. Нина Владимировна была членом хирургического кружка. Колымские рассказы в определенном смысле и обо мне, о моей лагерной жизни. Пустили, сволочи, рассказы в розлив и на вынос. Завязалась переписка.
О письмах я его больше не спрашивал. Слышал в это время В. Т. совсем плохо, так что говорил преимущественно он. Теперь мне кажется, что я понимаю слова: Сделал попытку выйти за пределы литературы. Вот таким образом предельно ограничивает круг своих знакомств и контактов. Это была его позиция того времени. Время от времени до нас доходили его новые публикации.
Больше Варлам не писал. Она причисляла его к тонкому и хрупкому социальному слою интеллигенции, который формирует культуру и нравственность народа. Весной его этапировали на Черное озеро в угольную разведку.
Возможно, я сам ел точно так же, но себя я не видел. Я был моложе и продержался дольше. Казалось, что нос лишен костей и хрящей. Рентген подтвердил активную форму туберкулеза. Человеку, чтобы быть человеком, не надо вовсе знать и даже просто видеть лагерную Колыму.
О Солженицыне, знакомство с которым так ему льстило еще недавно, он стал отзываться неприязненно. Детство и юность провёл с родителями в Маньчжурии. На левом берегу в больнице СВИТЛа на хирурга Сергея Михайловича Лунина написал донос. — спрашивал он меня.
Откусывал понемногу, неторопливо, жевал прочувствованно, внимательно разглядывал то, что ел, поднося близко к глазам. А то по одному-два рассказа. Отбывал заключение на Колыме в 1938–1945 гг. : сначала на прииске «Верхний Ат-Урях», затем работал фельдшером в больнице для заключённых на Беличьей. В 1933 г. вернулся в Россию.
Мне хотелось, чтобы вся лагерная Колыма знала, что человек, прошедший через ее жернова, не утратил способности к высокой мысли и глубокому чувству. Случившееся директор расценил как умысел и силой перевел Шаламова в дом для невменяемых. В рассказе его герой — Крист (читай — Шаламов) самовольно уходит от облавы в лес и там пережидает отъезд начальства. Себя помню с двух лет. Он объяснял это тем, что позицию и поведение Солженицына считает авантюрными, что Александр Исаевич предлагал ему держаться активного единства и на этой почве произошел их полный разрыв. В. Т. заметно менялся за последние годы (шестидесятые, семидесятые).
Так называла лагерная Колыма Нину Владимировну. Он никак не мог понять, каким образом такое могло получиться. Потом я еще много раз слышал, какое чудо-этот доктор. Автор художественных и мемуарных книг «Мысли без нимба» (1997), «Я к вам пришёл. » (1998), «Перевал Подумай» (2002) и др., а также большого числа статей, в том числе с воспоминаниями о встречах на Колыме с В. Шаламовым и Е. Гинзбург. Мы понимали, что возле него кто-то есть и сейчас он в нас не нуждается.
Врач часто забывал сказать об этом больному. Или так же мгновенно кинет оставшийся кусок в рот и захлопнет его. Опираясь на руку, он все время пальцами мял мою руку. Два человека ловили в реке Дебине рыбу. Я бывал в этой компании, где читались свои и чужие стихи. А Варлам ответил ему черной неблагодарностью: написал донос и облил грязью его имя в своих рассказах, выведя Лунина еще и махровым антисемитом. У Варлама не всегда слова соответствовали делу: он искал и находил полезные знакомства.
Варлам Тихонович был свеж, весел, радостен и тут же рассказал, что вот только что ему удалось опубликовать в Вечерней Москве статью о московских таксистах. Сам я тогда не мог, поехала к нему на Васильевскую Нина Владимировна. Был конец мая или начало июня. В 1964 г. вышла вторая книжка стихов, Шелест листьев, тиражом в десять раз большим.
В. Т. это страшно заинтриговало. Жизнь меня заставила сделать это. Эта больница и впрямь являлась атипичным объектом лагерной Колымы. Несмотря на протест правления, я оставил письменное заявление на имя председателя ЖСК.
Доставание нембутала тоже отнимало у него время и силы. Северные снега покрывают его толстой шубой и сохраняют до весны от лютых колымских морозов. Много есть еще заповедей всеобщей и христианской морали. А как ты считаешь, я могу прожить на семьдесят рублей пенсии. Н. В. Савоева (крестьянская дочь) приняла эту больницу в 1942 г. очень запущенной, расхлябанной, неустроенной и немедленно приступила к строительству подсобного хозяйства. Колымский лагерь (как и всякий лагерь) — школа отрицательная с первого до последнего часа.
На одном из них у Мухи получились как бы сдвоенные глаза. Два с лишним года, проведенные на Беличьей в тепле и покое (культорг больницы, читающий лагерную газету в палатах и выпускающий временами стенную газету), разрывали цепь непрерывных страданий и унижений. Я проработал на прииске четыре года. Больной вынужден был снова идти или ехать в свою поликлинику. Настаивал на регулярной присылке рецептов.
В этом возрасте я переболел ложным крупом, заболеванием похожим на дифтерит. Варлам называл этот снимок самым любимым из всех снимков послелагерной жизни.
Особенно это чувствовалось в его неторопливых, рассчитанных движениях. Ни на одно из этих писем мы не получили ответа. Б. Н. Лесняк (1917–15. 06. 2004), репрессированный литератор, ветеран Севера. Все тяжелые больные большой больницы находились под ее личным наблюдением. Мы сели друг против друга. Он считал это большой для себя удачей и был очень доволен.
Варлам Тихонович протестовал и сопротивлялся. Там он работал кипятильщиком, в титане кипятил для шурфовщиков воду. Глаза, в которые я так часто и подолгу смотрел, не сохранили в памяти цвета. Я рассказал ему, что жил в Москве, учился в 3-м Московском медицинском институте, что в квартире заслуженного и известного тогда фотохудожника М. С. Наппельбаума собиралась поэтическая молодежь (младшая дочь Наппельбаума училась на первых курсах отделения поэзии Литинститута).
У Шаламова в больнице не оставалось друзей, не оставалось поддержки. С директором этого заведения у Шаламова и раньше были острые столкновения. Одно из его писем было грубым и раздраженным. О ней на Колыме ходила добрая слава, в которую очень хотелось верить.
С наступлением зимы он опускает свои ветви к земле и прижимается к ней. Его напечатали. Большая часть Колымских рассказов документальна их персонажи не вымышлены — сохранены имена. Резко менялось его отношение к людям, недавним его кумирам.
Борис Николаевич серьезно собирался посвятить свою жизнь человеческим болям и страданиям. Литературно одаренный Шаламов после реабилитации посвятил себя стихам и прозе. В 1970 г. в Магадане вышла его первая книга – юмористический сборник «Ветер из щели». С ним рядом трудились врачи высокой квалификации и он жадно перенимал их знания и опыт.
Сергей Лунин учился с ней в Первом медицинском на курс старше. Несколько позже в СП он все же вступил. А с первыми весенними лучами он пробивает снежный покров.
Первого ноября я заканчивал свой восьмилетний срок и ждал освобождения. Вместе с печатью лечебного учреждения врач обязан был ставить и свою личную печать. Врачам предписывалось иметь личные печати. Между прочим, у этого снимка с Мухой были дубли.
Был старостой хирургического кружка института, которым руководил академик Бурденко. Из ее рассказа я понял, что они с Варламом давно уже не муж и жена, хотя и продолжают жить под одной крышей. Не хватало в лагерях медицинских работников.
Инстинктивно, подсознательно. Знавшая Лунина по институту Нина Владимировна против этого категорически возражает. Глаза были светлыми — светло-серыми или светло-карими. Вот почему в Колымских рассказах больница Севлага нигде ни разу не упоминается, разве что мельком в рассказе Облава. Говорил о московских таксистах, о редакционных коридорах и тяжелых дверях. Сделал это Лунин с ущербом собственным интересам (см. Но В. Т. вступать в СП тогда не хотел. Причиной же перевода послужило то, что, по словам дежурных, в месте общего пользования Шаламов якобы оставил открытым водопроводный кран.
У В. Т. был нарушен сон. Автор рассказывает о судьбах людей почти всех слоев советского общества: крупных партийных деятелей (П.
Яркое солнце беззастенчиво слепило глаза. Печатался в центральных периодических изданиях и за рубежом – в Германии, Франции, США. Это первое, что он о себе рассказал. Пожатие ее было вялым.
Сначала его положили в больницу, подлечили и сделали фельдшером. Пришел новый главный врач — новый хозяин с новой метлой. И прозвище это было синонимом Беличьей.
Вы теперь человек богатый, валютой получаете. Вкусная, сытная, питательная и готовить не надо. Он писал нам в Друскининкай, куда я возил жену на лечение. Он уже не мог спать без снотворного. После суда в Ягодном в 1943 г. попал на витаминную фабрику, обдирал хвою со стланика.
Когда Варлам Тихонович хотел сосредоточиться, он сгребал губы пальцами и держал их так. Зимой 1938—1939 гг. А силы тают.
А открытый грунт поставлял морковь, репу, капусту. Вторую половину жизни этот талантливый врач прожил с одним легким. Формы рецептурных бланков часто менялись. — Ты не думай, что кто-то заставил меня подписать это письмо. Письма его он бережно сохранял и как-то уже в Москве попросил меня переснять их. Начальство в поисках медработников лихорадочно перебирало рабочие дела заключенных.
Рассказывает с большей симпатией и уважением, показывая его благородство. Характер его стал несносен. Таков кедрач летом. В. Т. требовал от нас правильно и своевременно оформленных рецептов в соответствии с постоянно меняющимися инструкциями Минздрава.
До освобождения из лагеря в 1951 г. больше на общие работы не попадал. Я написал отзыв, называя обе книжки и предложил Магаданской правде. Потом угольная Аркагала (тоже не прииск).
Аптека не отпускала лекарства. Так был выявлен студент-медик Борис Лесняк. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. В моем обвинении значилось чтение стихов Анны Ахматовой и Николая Гумилева.
Он сам был на лагерной пайке, правда, не вкалывал в забое на морозе. Лунин сделал Варламу много доброго, разве что не снабжал его табаком и хлебом ежедневно. Окончив курсы, В. Т. остался работать в больнице СВИТЛа по полученной специальности. Книга «Я к вам пришел. » — о прожитой человеком жизни.
Если бы напечатали книгой. Приезжать к нему без приглашения я не мог.