Вены вздулись на его красной, потной шее. Боже. »– пронеслось молнией в голове женщины:– «Наконец-то – его лицо. »– забилось её сердце. Скудно обставленный кабинетик. Наконец-то он перестал мучить её.
Во взгляде её прочиталась облегчение, плавно сменившись благодарностью. Меркантильным скопом вечность расплескали, К черту всю работу, я уеду к маме. Там. Такого же цвета хаки, галстук душил его. Пара сидела уже минуть пятнадцать, уже успели поговорить, пошутить и неловко помолчать. Она была словно тщательно вырезанной бумажной фигуркой.
Движения женщины медленны, слова она произносила неторопливо и степенно. Лицо мокрое. «О.
Свет хорошо освещал её, она вся была как на витрине.
Мишель же это маленькое происшествие не особо расстроило. Железный гигант уверенно раздвигал вязкую темноту своим покатым боком. Бумажные ленточки на выпуклом центре лопоухих резиновых лопастей вентилятора лениво болтались в расплавленном воздухе тесного помещения.
Из всей худощавой фигуры мужчины слабый оранжевый свет абажура отчётливо выдавливал из темноты лишь только его руки с пальцами пианиста, на велюре подлокотников кресла. Только плывущие по её обнажённым плечам «зайчики» зеркального шара делали её образ объёмным и живым.
Женщина стремилась познать. Красотка сидела на краешке кресла с прямой спиной, сомкнув ноги, коленка к коленке. Это были единственные звуки в стоящей густой тишине. По канонам сюжета классического кинематографа – стеклянный бокал непременно упал и почти всё его содержимое выплеснулось на платье Мишель. На казённом канцелярском столе потрескивал моторчиком старинный пузатый вентилятор. Океанский лайнер, большой, живой, урчал желудком-двигателем где-то глубоко у себя внутри. Очертания лица неясно проступали в полумраке, что сильно интриговало женщину. Так нарочито говорят или светские львицы или дорогие жрицы любви. Прелестная особа вальяжно подала руку.
Как бы снова так жить, чтоб с утра смеяться. Урчание расходилось по стальному телу лёгкой, чувствительной вибрацией. Она весело засмеялась, в переливах женского смеха слышалась неискренность.