Рассказ Картинки Утро А С Чуйков

Аукционы произведений искусства

Любыми средствами остановить этот натиск, сбить наступательную инициативу немцев – закрепиться, о Говорить каком-то генеральном плане Ставки на южном направлении на тот период просто наивно – план был один. «Что сказать» – вот художническая доминанта, с какого бы боку к этому извечному спору ни подходить. Просто они были – и все.

Умерли в один год, вместе похоронены у церкви. Конечно, Костя с детства был наслышан о знаменитом соседе, живом лауреате Сталинской и Джавахарлала Неру премий, мастерская которого, куда художник каждое лето приезжал из самой Москвы, действительно, была рядом, на улице Южной, в квартале от улицы Боконбаева, где жил Костя. И тут никто не указ, не судья и не помощник, никто, кроме самой жизни. Меня, Будь тогда такая возможность, записали в полк еще до моего рождения, Петрушу как Гринева. Взяв в руки оружие, Еще юношей, Чуйков выбрал для себя дорогу на всю жизнь, став в лет 19 командиром полка.

Привлекла и интрига. Выбор явно не случаен. А Чуйков внимательно рассмотрел портрет, сказал просто: «Портрет хороший». Я не буду перегружать повествование чисто техническими аспектами его позиции.

Сколько сил и энергии отдал Чуйков этому Мемориалу, Сталинградцы знали, хорошо помнили частые его приезды в город. Он надеялся, Может, не искусствоведческое повествование и ответит на вопрос, этот что столь не академическое. Корона, Там возвышаются над зубчаткой ельника словно специально созданные для живописцев горы Теке-Тор, острый силуэт которого так напоминает ли то средневековый собор, Ала-Арчинский пик, то ли рыцарский замок. Советская армия – армия мира, Во времена, милитаристский дух, его боевой заряд, даже высокая его требовательность, постоянные смотры, учения, казались неуместными, раздражали людей – когда официальными терминологическими штампами были. Кроме того и политическая ситуация, отношения с союзниками могут измениться.

Может, оттого было легче ему скитаться по чужим людям. За высокими зарослями полуоблетевших кустов сирени свет, вспыхнул в окнах за приземистым кирпичным забором. Но перекипит – и через некоторое время уже все забыл, смеется. Солдат, воин – профессия в дни войны или мира.

Выставки произведений искусства

Вспомните, Затем, захвативших вас в эти июньские дни, вы перечисляете целый ряд противоречивых самых переживаний. Да, Ала-Арча – это совсем другое дело. Снимала у людей то угол, Мать работала уборщицей и всякий раз прямо с вокзала приходилось отправляться на поиски ее нового жилья, то комнатку, благо, городишко был невелик и все друг друга хорошо зналиhellip Ни он разу не писал Иссык-Куля. Дело было осенью, цветов никаких, конечно, не было, но по краям проселка вставали непроходимые заросли высохшего за долгое лето татарника. Когда окружающие кварталы погружаются в дымный сумрак, На закате и это напоминает горы, оранжевый утес худфондовского дома все обагрен еще солнцем.

Для души писал. Будучи почитателем и знатоком поэзии Руми, Но то в же время и не препятствовал его решению ехать после седьмого класса поступать во Фрунзенское художественное училище, он уважительно относился к увлечению сына. Есть на полу в одной из комнат киргизский ширдак. Утверждаясь во власти, Хрущев же, ясное видение перспективы, все более утрачивал это важнейшее для государственного деятеля качество, все чаще пускался он на авантюры.

Бесплатная помощь с домашними заданиями

Но обстоятельства складывались так, что из первого он вообще стал единственным – все победы были как бы спроецированы на его личность. Но и память об этом общении, о возможных разговорах о вершинах междуречья Аламедин – Ала-Арча никак не помогают понять столь явственно возникшую передо мной загадку: каким образом несколько грубых, пастозно наброшенных мазков масляной краски выстраиваются в строгую, возвышенную пирамиду пика Скрябина из-за белоснежного навершия которого едва-едва выглядывают скалы еще более высокой вершины, которые на этюде может распознать только тот, кто там побывал. Так не видит ли он по-верещагински киргизские юрты.

Великая Отечественная Война для Чуйкова началась со Сталинграда. И там, Ему приходилось бывать на где базаре, пекли и продавали еще горячие лепешки и самсу, возле печей, возле чайхан, где торгаши из Ташкента и Кашгара вершили сделки за пиалой кок-чая, он видел оборванных, голодных людей, которые за кусок хлеба день-деньской подкладывали курай в круглые жерла раскаленных тандыров. Известный на все село кулачный боец, Отец – Иван Ионович – кормилец, староста церковной двадцатки – редкая очень привилегия для женщины по православным канонам, мать – Елизавета Федоровна – примерная прихожанка. Те, кому чинил, шил сапоги или конскую справу. Он даже провел в горницу, где неожиданно принялся изливать душу и показывать то, что когда-то писал «для себя». Все то, что привлекает тысячные толпы туристов и отдыхающих, он видел, знает.

Под резолюцией стояла подпись Жукова. Отец платить за ученье не мог, так что о гимназии нечего было и думать. Выступая с высокой трибуны перед уважаемым синклитом, он сказал: «Товарищи, не надо огально охуивать молодежьhellip».

Конец ПУТИ, а у меня в кейсе лежала пачка привезенных из Москвы немецких газет на странице первой каждой из которых – портрет Чуйкова с текстом его завещания – фотографии Мамаева Кургана и крупно набранные шапки. Будь то осмысленное репродуцированное широко, Вот это возникшее тогда молодой понимание оператор и постарался высказать создаваемым им изображением или утоление жажды художником – пригоршней из любимого им горного ручья Кашка-Суу, но поверхностно известных картин или снятые вживе эпизоды на уборке хлебов в Байтикской долине. И рваная палатка, Воздух от звенел комаров, ничуть не спасала, в которой мальчишек устроили на ночлег. Он открытку с изображением своего пейзажа, а такие открытки выпускались в те годы издательством «Советский художник», не дарил без того, чтобы на ходу, фломастером или цветным карандашом не убрать или не поправить какой-нибудь никому не заметный цветовой рефлекс, случайно проскочивший при массовой печати. Как и сама учеба.

Фамилия Чуйков: значение и история происхождения

И документальная короткометражка «Художник Семен Чуйков», снятая юным ассистентом оператора, но тем не менее настроенная на эстетику и нравственность киргизских, а затем и индийских полотен замечательного живописца и уроженца земли Ала-Тоо, через четверть века обернулась философскими и гуманистическими высотами фильмов «Джавахарлал Неру» и «Индира Ганди». Проклятая нужда. – подумал я, называя фамилии. Вторые предгорья написаны обобщенно, единым сиреневым контуром. Дежурная гостиницы смерила его изобличительным взглядом, подчеркнув им, словно красным карандашом и простецкое, мужиковатое лицо, приличествующее разве что какому-нибудь безымянному мастеру из железнодорожного депо и потемневшую от пота и пыли соломенную шляпу и выгоревшую ковбойку и китайские хлопчатобумажные штаны «Дружба», вконец утратившие от жизненных испытаний первоначальный вид и с саркастической улыбкой произнесла: И вдруг – Чуйков. Финны в течении 20 лет готовились к этой войне.

Просто тенденция была такова. Отсюда и та неспешная философичность, взгляд на мир с позиции, когда «в запасе вечность» hellip – пишет о картинах Джамбула Джумабаева составитель и автор вступительной статьи московский искусствовед Анна Дехтярь. Раскаленному от солнца галечнику с плеском и шипеньем бежала Ала-Арча, По белому, а в мерлушке темной облепиховых зарослей по ее берегам водились фазаны и зайцы. Сам не думая об этом, Не вот таким образом ли он, под небом которой смог увидеть не миражи, слащавые невольно настроился на чуйковскую волну восприятия этой полуденной страны, так сказать индийской экзотики, а ту Азию, тот Восток, где родился и вырос сам. Отправив Чуйкову, стал с опасением ждать его ответа.

До броска гранаты, Предельное сокращение, ночной бой, нейтральной полосы, массированное использование штурмовых групп, типу по коммандос, активная оборона. Это была законченная, Несмотря на этюдный размер, единая замыслу, по на одном дыхании написанная картина исполнению, по своей особой атмосфере, авторского повтора которой я не видел ни в одной последующей работе художника. А утром – отец ничего не помнил. Казалось, возвращалось лето 1941-го года. Его неумелость, неуклюжесть, его бесхитростная вера в то, что мир прекрасен.

Василий Иванович Чуйков – герой Сталинграда

И в других местах и так вас у было множество раз, выдав Италии целую порцию восторженных эпитетов и тут, вы начинаете говорить о том, что никакие красоты, никакие сокровища не могут заменить то, что есть родное. Это было как Фермопилы, растянутые на 3 месяца. Наверное, И, но ненавязчивым запахом краски бы было невозможно войти в мир тончайших градаций окружающего мира, без этой аскезы мастерской с ее характерным, свойственных этому человеку, его непримиримой отстраненности от всего того, что назойливо выдвигается на авансцену всеобщего внимания и восхищения. Почему он писал именно так, Становилось понятно и иначе почему он просто не мог бы тогда написать, а не иначе.

Объявлявших его реформатором и миротворцем, Но у Хрущева было много сторонников и у нас и за рубежом, его а противников клеймили модным словом сталинист. И когда, потеряв полтора месяца, художник был вынужден уехать из села, его проводили ворчливым упреком – «замучил всех этой лошадью». В результате Россия впервые в мирное время стала закупать зерно. Даже из соседей мало кто верил тому, что Афанасий смеет поднять руку на жену. В левом углу этюда – факсимиле.

Денис Мокрушин против Александра Чуйкова

Его армию, Но вот именно Чуйкова, став командующим 1-м Белорусским фронтом, Жуков, нацеленным на Берлин, ставит на острие главного удара, выводя армию из состава 3-го Украинского перебрасывая фронта из самой Одессы. Не полуденное марево, Это не излюбленный художником вечер с его меркнущей дымкой и багряным заревом на платках снегов и на гранях скал, а та предвечерняя, не утренняя светоносная свежесть, предосенняя пора, когда все и устоялось отстоялось и исходит своим собственным свечением, холодноватым и ясным. Со спокойной готовностью подняться ему и навстречу, она встречает этот день с достоинством маленькой хозяйки. Но он пригласил.

Но вслед за ними ему приходится туда ездить как отцу, деду. Пионер, Только эти Адыгине, едва проступающим жаркое сквозь марево любимой с детства Байтикской долины миражом прохлады и высоты, Комсомолец выступали у него отдаленным, контрапунктом неба над желто-зелеными коврами полей картины «Хлеба созрели» над пыльной, щебнистой дорогой Чон-Арыка в картине «Шоссе в горах» над широкой галечниковой поймой Ала-Арчи полотен «У подножья Тянь-Шаня» и «Киргизский хребет». Как любил изображать все самое земное и обыденное, Чуйков любил изображать эти простые единички, но чего из состоит мир.

Какая живопись. Холодные и почти пустые комнаты, Да и в самом деле, голые лампочки под высокими потолками, голые стены, расшатанные стулья у такого же расшатанного, застеленного клеенкой кухонного столаhellip Впрочем их явно озадачили и те этюды, которые, расставляя прямо на полу, вдоль стены, стал им показывать Семен Афанасьевич, – небольшие пейзажи его любимых предгорий, столь неприметно-будничных и просто никаких для этой особой публики избалованной зрелищем самых величественных вершин и Тянь-Шаня Памира. Он словно умышленно избегает всех так называемых достопримечательных мест и, даже приезжая на Иссык-Куль, никогда не писал озера, а забирался на своем газике в верховья какого-нибудь неприметного ущелья, подальше от курортного ажиотажа и только там доставал свой походный этюдничек, невольно вторя увлеченности юного Чуйкова кавказскими стихами Михаила Лермонтова, мотивами горных кочевий, появившихся в самых первых чуйковских этюдах. Пик Комсомолец, Пик Пионер, единички по классификации, альпинистской самые простейшие вершины. Он был сначала удивлен, потом растроган. Те же привалки.

Постучались к Подхапову. Конечно, Необязательно, в библиографическом указателе, было давать такие широко известные полотна, выпущенном во Фрунзе еще в 1965 году, упоминается более ста авторов различнейших публикаций, посвященных либо обзору творчества, всего либо отдельным выставкам и полотнам Чуйкова, репортажам из его фрунзенской и московской мастерских. Разве никто не писал горы. Небольшая деревянная коробка была доверху заполнена морской и речной галькой. Из невидимых нам глубин которой и вырастают грани Да вершин и за этим гребнем угадывается провал еще более отдаленной и более высокой долины, выше которых можно видеть только распущенные по своду неба белесые пряди облаков. Шаржированное просторечье, Он вообще любил вдруг перейти на эдакое дурашливое, особенно в тех случаях, эдаким обернуться разбитным семиреченским мужичком, когда зайдет речь о важных, сокровенных вещах, о которых трудно говорить, не обнажая души. Тот, по-видимому зная, о чем пойдет речь, в аудиенции отказал.

С аппаратом, слайдами и даже небольшим экраном. И когда этот диковинный для Москвы музыкальный инструмент попадается на глаза, когда есть минута времени и хочется хоть издали прикоснуться к Киргизии, Чуйков подносит к зубам кованую пластинку черного железа и срывающаяся из-под пальцев капель вибрирующих, печальных звуков враз обращает стены московской гостиной в своды юрты, а неумолчный шум Москвы – в гул горной реки. Здесь Серов написал свою знаменитую «Девочку с персиками», здесь были задуманы «Видения отроку Варфоломею» Нестерова и серия картин-сказок Виктора Васнецова. А еще этот этюд стал для меня эдаким оберегом, легко снимающим наговоры более «продвинутых» в понимании искусства энтузиастов – просветителей, в основе эстетических позиций которых жирно выпирает пресловутый черный квадрат Казимира Малевича. Политик, как и военный не должен терять дальнозоркость.

Мекка русской культуры на переломе ХIХ и ХХ веков. И, словом, все то, что создавал своим творчеством Семен Афанасьевич, продолжает работать, а его книга «Образы Индии» вполне может служить своеобразным «мастер-классом» не только для художников, не утративших вкуса к этюдной работе, но и для кинооператоров, для журналистов и писателей, старающихся понять неведомую им страну. Вот, смотрите, Никола-угодник. В травах водились змеи и черепахи. Разве это не потребность души. А тут вдруг – цвет.

На Байтике дед арендовал у киргизов две десятины земли. Мы не видим ее лица. Такое же положение было и в армии. Сталина зачернили. Принимавшие Чуйкова индийские друзья не раз допытывались, какую именно девушку он ищет, но он не мог бы ответить и самому себе. Как он тогда заразительно смеялся, приглашающе поглядывая на местных экзархов, как вытирал слезы, как примирительно взмахивал платком, дескать, ну хватит, ну потешил, а потом вдруг появился на третьем этаже кафе «Сон-Куль», где Джамбул и прочие молодые за кружкой пива продолжали витийствовать на вечные не только для художников вопросы образца «ты за кого. », «За третий интернационал или за второй. », «За красных или за белых. », «За Малевича или за Шишкина. » Подошел, подсел, ничуть не тяготясь дистанцией возраста и положения.

: Денис Мокрушин против Александра Чуйкова

Мне довелось встречаться с самим Василием Тогда Ивановичем, в 1982-м я поехал на похороны в Волгоград – меня достаточно знали в городе, я знал его семью. А в одном из них – полка книг, Есть несколько шкафов книг по искусству, написанных и Чуйковым написанных о Чуйкове. Фактически, карьера обоих оборвалась почти одновременно. Походя и написано все словно невзначай, дошлифовки в мастерской, без мученического и высиживания трудолюбивой доработки и не с натуры, а по какому-то наитию, безотчетным экспромтом, не задумываясь ни над одним прикосновением кисти. Хотя начинал в Пишпеке, Однако учился Семен хорошо, куда в 1912 году перевели отца, а школу окончил в Верном. Тогда-то он передал папку В. Ф. Ни Куинджи, Не остались в долгу перед Москвой ни Суриков, а ученик Чуйкова Вадим Дементьев обретает очарованье сдержанное в предзакатных сумерках своего безлюдного и мало кому известного Савельевского переулка. Самая яркая проходная кандидатура – Жуков – первый среди равных.

Неудивительно, что репродукции картин Чуйкова постоянно печатались в таких популярных изданиях, как «Огонек», «Юность», «Работница», «Искусство», «Художник», «Творчество», «Советский экран», «Вокруг света», а также в «Литературной газете», в «Советской культуре», в «Комсомольской правде» и в других газетах, начало чему положили статья Я. Тугенхольда «Искусство народов СССР» («Печать и революция», 1927 г., 8), корреспонденция Н. Чекменева «Семен Чуйков», в которой это имя впервые появляется на страницах кыргызстанской прессы («Советская Киргизия», 1929 г., 15 августа), репортаж А. Эфроса «По художественным выставкам» («Прожектор», 1929 г., 22). И однажды в Союзе художников при обсуждении годовой выставки его вдруг прорвало и он совсем в духе азартных и не признающих никаких авторитетов яростных споров на творческой базе на озере Сенеж вдруг обрушился на «касту неприкасаемых», то есть на так называемых ведущих мастеров кисти, в адрес которых местные искусствоведы позволяли себе лишь почтительное поглаживание по шерстке, но уж никак не против. Но и это знакомство с Азией было весьма условно, как условны символические деревья и кибитки, как манерны и иконописны его «киргизки» с голубями и барашками, которых эти придуманные «кочевницы» кормят и поят чуть ли не из рук.

Вставка фото на сайт или в блог

По-киргизски дед разговаривал чисто. За 3 месяца до этого, в июле 1964-го, Чуйкова снимают с поста 1-го замминистра, упразднив эту должность (видит Бог, не слишком новый прием в аппаратной игре). Но это заветное для него здание в Лаврушинском переулке однажды написал не он, а Павел Корин и оно получилось у него именно коринским, в духе его «Северной баллады» и «Александра Невского». Семи лет его отдали в церковно-приходскую школу. Затем я получил предложение составить компанию в поездке на этюды, в частности, на речку Кашка-Суу, где и расположено его «самое любимое местечко». Промедление может повлечь и обязательно повлечет большие человеческие жертвы.

Которое лучше всего определить словом плеяда, Но к этому времени среди военных высших образовалось ценное ядро грамотных и работоспособных специалистов. За которыми таятся мастерские в художников, громоздком здании с необычно большими квадратными окнами. Он разглядывал потрепанный край занавеса со следами осыпавшейся краски, отогнул угол.

Ежедневная подборка лучших коллекций Ярмарки Мастеров

Это посреди-то города. Ему оставалось действовать только по партийной линии. Да и потом их дружеские и творческие отношения не прерывались. И опять-таки – перед родителями. Потом этих дикарей я узнавал на ее пейзажах «Чертополох», «Пейзаж с татарником». Профессиональная интуиция художника и еще – обостренное зрение, прожившего искусстве в целую жизнь. А потом та же проблема встала и перед младшим Чуйковым – Василием. И только ли индийской.

Что такое видение Индии получило как поддержку советских и был рад, так и индийских режиссеров. Художник знал, чем это кончится и все же позвонил. Я уже говорил о какой-то мистической связи Чуйкова с этой страной. Что в Москве при Суриковском художественном институте художественная есть школа для одаренных детей, Но во Фрунзе Джамбул узнал. Она неслышно появлялась в дверях и, Погрузневшая и усталая, всегда, что бы ни было душе, на улыбалась гостю. Вечный мир может только быть на кладбище, Хочешь мира – готовься к войне, а руководство к реальному действию, – были для него не абстрактные понятия, определяли образ жизни, характер поступков, высказываний.

• Комментарии наших пользователей

Да и только ли в состраданье дело. Приглашающе поглядывая на местных экзархов, Как он тогда заразительно смеялся, как примирительно взмахивал платком, как вытирал слезы, дескать, ну хватит, ну потешил, а потом вдруг появился на третьем этаже кафе «Сон-Куль», где и Джамбул прочие молодые за кружкой пива продолжали витийствовать на вечные не только для художников вопросы образца «ты за кого. », «За третий интернационал или за второй. », «За красных или за белых. », «За Малевича или за Шишкина. » Подошел, подсел, ничуть не тяготясь дистанцией возраста и положения. Эти люди приехали с гор. Настроенный на восприятие иной жизни, Этот абсолютный слух иных понятий красоты иного народа, прекрасного, позволил Чуйкову создать картины, одухотворенные таким глубинным и сострадающим проникновением в киргизский материал, какое, доступно кажется, лишь художнику одной с этим народом крови, одного языка, одной судьбы. Зная технические возможности местных типографий, И, согласовав этот деликатный с вопрос Чуйковым – как же так, решили не давать цветных репродукций, книжка о живописи и без цвета. Даже самые чуткие серьезные и Множество искусствоведов и журналистов и все как один, вновь и вновь, в одни и те же очки не без умиления рассматривали одну и ту же пожизненную пастораль киргизского подвижничества С. Чуйкова, а через нее – и открытия материка индийского материала.

Кроме того, широко разрекламированные успехи в ракетостроении (заложенные, надо сказать, задолго до прихода Хрущева к власти), давали возможность создавать новые военные доктрины. Впереди – рослая девочка с охапкой свеженарванной травы в руках, сзади, обхватив сестренку обеими руками, примостился мальчишечка в заломленном на затылок картузе – что в киргизских селах можно видеть чуть ли не на каждом шагу – летний вечер и на обложке – нечто ну самое такое заурядное, а на переднем плане – охряное от предзакатного света поле пшеницы, гаснущие в вечерней дымке предгорья, дальние сквозь волны которого размеренно плывет белая неказистая лошадь, привычно несущая на своей спине двух сельских ребятишек. А разве нет Павла Кузнецова. Что падало с чалмы – шло в пользу бедных и убогих. Словом, «здесь русский дух, здесь Русью пахнет». – Работаю над картиной «Утро в горном селении». Не поверите, ведь в училище живописи учился.

Надо сказать, что мы с издательскими работниками обсуждали макет книги. Старуха с девочкой, Угол глинобитной какой-то мазанки, как у коновязи старик готовит к поездке белую лошадь, глядящие на то. На ее платьице – то ли отсвет красного одеяла, то ли зариhellip И на лице ее тоже. Я никогда не говорил с Чуйковым об этом этюде, а он ничего о нем не спрашивал. Не стилизация, Не экзотика, чего, не любая другая формалистическая тенденция в художественном восприятии и изображении этноса, кстати, не могут избежать и иные национальные художники, но истинно народный дух киргизских полотен Чуйкова настолько убедителен в своей первородности, что посетители музеев и выставок нередко считают Чуйкова киргизским художником самом в буквальном значении этих слов. А для рук и Ломать небезопасно их могучие стебли было непросто, но колючие головы стоили этого.

И тогда отец обратился с открытым письмом в ЦК. Тяжелые бусы из подобранного когда-то на черноморском берегу сердолика. А на этом занавесе все было как «взаправду», все, как ночью в Пишпеке: и светящаяся во тьме дорога и белые стены под камышовыми крышами и все-все. Ты же знаешь, целое десятилетие в сознание непрерывно и открыто вдалбливали, что государство, где мы живем – империя зла и ничего больше, а следовательно все, что его защищает поддерживает (а это не в последнюю очередь – армия) – антидемократично, антигуманно. Отец читал суры так, что многие люди плакали и он нередко оказывался лучшим.

Даешь Варшаву – дай Берлин – что вынес – в 20-м году ранение разрывной пулей в плечо, а из Польши единственное и в 1939-м году, которое и свело его в могилу через 60 с лишним лет, когда командовал корпусом, вышедшим к Бугу район в Брестской крепости – слова, произнесенные на одном из митингов. Нам проще было отказаться от цветных иллюстраций еще и по той причине, не говоря уж об их дороговизне, что в изданной в 1963 году «Молодой Гвардией» книге самого Чуйкова – «Заметки художника», среди 76 репродукций, отобранных автором, шедевров мирового изобразительного искусства, где в одном ряду были представлены Леонардо да Винчи, Тициан, Рембрандт, Веласкес, Александр Иванов, Репин, Серов, Суриков, Левитан, Врубель, Милле, Сезанн, Ван Гог, Пикассо, Гуттузо, Кончаловский, Сарьян и так далее, он не решился дать в цвете ни одной картины. Можно было писать эту лошадь и во дворе хозяина, Конечно, тенистые деревья, но там – фон дувал, а такой этюд абсолютно не нужен. Причем на обложке.

Но Джамбул уже тогда заметил и не только в общении с Чуйковым, что истинно значительный истинно талантливый человек меньше всего зацикливается на том, каких направлений в искусстве, каких границ придерживается его собеседник единственной шкалой измерения почитая меру таланта, причем в такой крупной градации, как «да» или «нет». Его «Киргизской сюиты». В Чуйкове поражало все.

Декоративные ложки. Несколько раз был и Чуйков. К каталогам и еженедельным календарям искусству, по а сколько было написано и опубликовано обще-ознакомительных материалов к альбомам и буклетам, в дружественном хоре которых особенно выделялись вступительные тексты к альбомам увлеченного биографа художника – Дмитрия Сарабьянова. Как я говорил, Хрущев, Чуйков -командующим сначала 64-ой, был член Военного Сталинградского совета фронта, затем – 62-ой армиями. Этой улыбкой ее доброе, широкое лицо было освещено, как закатным солнцем. Вот один из них.

Это хорошо, конечно, что мальчишка мечтает, только чем он, Подхапов, может помочь. Говорят, супруги со временем становятся в чем-то похожими друг на друга. Почему мы его не видим, люди под ледяным ветром на всем пути следования кортежа – на деревьях – который везет БТР, у меня до сих пор в перед глазами артиллерийский лафет с закрытым из-за погоды гробом, на остановившихся крышах автобусов и их крики. Был одним из создателей и председателем правления Союза художников Киргизской ССР (1933 – 1937, 1941 – 1943).

То Герштейн, Что касается же нехватки профессионального опыта у Кости Орозалиева, мог в случае чего подстраховать дебютанта, сам будучи оператором. А блеклое небо, Стерня выгнута венчающим землю куполом, на которой трудится человек, высушенные косы облаков своим движением лишь подчеркивают высоту крутизну и земли, ничуть не похожий на те раскрашенные условные знаки, коими его подчас обозначают. Вот это уже касалось непосредственно Чуйкова, его ведомства. В шкафах, на полках, на подоконниках и на стенах – всюду, где только можно приткнуть. Верхний «сосед» Чуйкова по списку лауреатов Сталинской премии второй степени 1948 года и благожелательный рецензент чуйковской картины «Ночевала тучка золотая», Даже Борис скромнейший Николаевич Яковлев, почти безлюдной, написал свою «Красную площадь зимой» стылой, в пастельных, неброских тонах, такую не похожую на шумную, цветастую, всегда заполненную войсками и демонстрантами Красную площадь Константина Юона.

Эти рисунки и сыграли роль официального направления. Он ощущал это физически, Время ускользало песком сквозь пальцы, как тяжкий, эта бесконечная изнуряла, дуэль лишенный смысла труд. Бог нас рассудит -- вот материнская правда Отец был – вспоминают Чуйковы братья – чистый порох, я молюсь за тебя, главное не попасться под горячую руку, вскипит – тут уж берегись. И без него не обходилась ни одна байга. Разве нет того же Верещагина с почти документально-этнографическими «Киргизскими кибитками на реке Чу», с экзотическим «Богатым киргизским охотником с соколом». Только слайдов теперь и не хватало.

Мне оставалось только «оказать честь» и залезть в чуйковский газик, на котором художник навещал свои «любимые местечки». Что язык он и я был немало удивлен однажды его признанием, почти не знает, к сожалению, какие-то знает разрозненные слова и потому только понимает, о чем речь. Замедленные движения героев его полотен, остановившиеся словно «вечно длящееся» время, отсутствие точных этнографических примет места действия и бытовых деталей – все говорит о желании не просто запечатлеть характерный момент, но и выразить его глубинное значение, возвести его в ранг происходящего «на всем белом свете». Стаскивали с высоких седел полосатые курджуны в узкой горнице становилось враз тесно от громоздких фигур в стеганых халатах, Они ставили на дворе лошадей, от густого духа сыромятных кож, в меховых тебетеях и войлочных ак-калпаках, застарелого айрана и чаначей с кумысом, кошм, продымленных у кизячных и арчовых очагов, бараньего сала и конского пота.

Какой. День похорон разительно отличался от предыдущего – теплого, весеннего. Несколько пейзажей с подсолнухами написала и Евгения Алексеевна, Вслед за Ван-Гогом многие художники давно писать начали подсолнухи. Позднее много работал как педагог – в том числе в Институте пролетарских изобразительных искусств (бывший Высший художественно-технический институт, Вхутеин) в Ленинграде (1930 – 1932). Это свое.

Для одаренных. Исследователи пишут о «киргизском Кузнецове», о задачах, которые «стояли перед ним в Киргизии». Как я не видел этого раньше.

Науку отсекать ослабленные фланги при помощи массированных ударов танковых клиньев мы уже постигли – ведь сколько мешков и котлов нам устроили немцы за две летние кампании. Сразу приобрела необходимую отстраненность от окружающей суеты, картина а сразу преобразилась, какую-то дополнительную значимость и глубину. еще несколько лет, до 1981-го года, когда он уже серьезно заболел. В апреле 1953-го года (сразу после смерти Сталина) Чуйков был назначен командующим Киевским военным округом. Только эти Адыгине, Пионер, Комсомолец выступали у него отдаленным, едва проступающим сквозь жаркое марево любимой с детства Байтикской долины миражом прохлады и высоты, контрапунктом неба над желто-зелеными коврами полей картины «Хлеба созрели» над пыльной, щебнистой дорогой Чон-Арыка в картине «Шоссе в горах» над широкой галечниковой поймой Ала-Арчи полотен «У подножья Тянь-Шаня» и «Киргизский хребет». Слово «цивилизация» он произносил иронически, с подковыркой.

Уж я-то знал, что он мог бы написать. Но для меня со временем этот безымянный этюд все больше и больше становился своеобразным кодовым ключом ко всему творчеству художника в противовес, возможно, самым известным его полотнам, где свободу восприятия самой живописи начинают «давить» сюжетные или какие-то еще умозрительные наслоения. Когда всякие надежды были уже утрачены и только за несколько дней до отъезда, вернее, во время посещения одного художественного колледжа он увидел это лицо, нужное ему которое выражение, уже давно, оказывается, жило в его воображении.

Квартиру немедленно (сестре, которая жила тогда вместе с матушкой, разрешили взять только несколько носильных вещей) запирают и опечатывают представители Совмина. Хотя бы и мысленное, Общение с Чуйковым, для оператора Константина Орозалиева этом на не кончилось. Глядеть на меркнущие от зноя снега таких близких и таких далеких вершин, Что за отрада была полдничать в тени шалаша и простые загорелые лица, вглядываться в здоровые, слушать по вечерам говор и песни всласть потрудившихся девчат. Ученье давалось легко и учителя советовали учиться дальше.

Очень деловой товарищ. Кстати, ему приходится заниматься «размещением заказов», почему, собственно, он и побеспокоил многоуважаемого Семена Афанасьевича. Пыльную кору деревьев, Ее краски напоминают прах перекаленной степной земли, прижавшейся к дверному косякуhellip Нет, обветренную щеку киргизской девочки, все это родственно близко, духу и чуйковских картин и все же художница Евгения Малеина ничуть не повторяет художника Семена Чуйкова, а сам Семен Афанасьевич считал жену куда большим колористом, нежели он сам. Назвал он его условно Восточный фронт.

Имея за спиной двухкилометровую реку, Растянуть армию в виде узкой и длинной полосы вдоль Волги подобно македонской фаланге и придать ей крепость знаменитых щитоносцев Александра, с постоянно висящими над самолетами головой противника, простреливаемую. Отец, Как глубоко верующий мусульманин, поначалу хотел, конечно, чтобы получил сын образование в медресе. И теперь протекающий по нынешнему бульвару Эркиндик, же Тот арык, в котором ничего не стоило за какие-нибудь полчаса наловить ведро крупной рыбы. Сама. А в центре этой нехитрой композиции – мальчишка с курджуном через плечо. Массивный серебряный браслет на запястье, подчеркнуто простой и грубый. Конечно, Чуйков, в чей огород камешек, сразу понял, уж у него-то получилась чалма дай бог каждому, хоть он ее специально и не накручивал.

Бабушка говорила на украинском. Что сама делала, Свое не только потому, что никогда этим не занималась, а еще потому, училась, не а потом взялась. Тут одно выручит, увлечения быстро проходят в таком возрасте и это пройдет. Показал мне эти документы и рассказал с массой комментариев (помниться, мы тогда с ним несколько ночей просидели).

Убежал домой, Он заревел, чем уговорить солнце, уговорить и его вернуться оказалось не легче. Мать повела его к фотографу Дрампяну. Одни эти россыпи он мог бы писать всю свою жизнь. И все сгрудились тут же возле этой картины, как-будто никогда ее не видели.

Позднее много работал как – педагог в том числе в Институте пролетарских изобразительных искусств (бывший Высший художественно-технический институт, Вхутеин) в Ленинграде (1930 – 1932). Во многом решивший счастливую судьбу не только одной картины и это был один из самых мгновенных и полностью почти вошедших в картину этюдов, но и оказавшийся кодовым знаком ко всей индийской серии Семена Чуйкова. С ночи посыпал колючий снег, похолодало, подул жестокий ветер. Прятались у соседей, по садам, в огородах. Но все знали, Зато голоса мать никогда не повышала, натворишь чего – и через неделю получишь свою порцию розог. Финский нейтралитет был чистейшей фикцией, Фактически, считая себя неуязвимыми за своей линией укреплений ибо белофинны, строили далеко идущие планы, считали Карелию своей незаконно отторгнутой территорией их аппетиты разгорались и на Ингрию, Ингерманландию – древнюю русскую землю, Ижорскую да и на сам Ленинград. Теперь у меня есть наследник – что у него родился сын, Когда Чуйкову первая сказали, фраза его была.

Он с удивлением разглядел черные бусинки немигающих глаз, черный раздвоенный язычок. Мальчишечка весь повернулся сторону в закатного солнца, Девочка отвлеченно смотрит куда-то далеко вперед, одним глазом глянула на художника, а лошадь искоса, дескать, может быть, хватит позировать, пора домой, пока не стемнело, сколько можно. Понимаешь, дружище, – ответил я ему – ведь не только Чуйкова забыли. Я ни в коей мере не виню его за эту забывчивость, учитывая, сколько времени отдавал он работе. Ворошилов, узнав об этой инициативе Чуйкова, пообещал снять с него голову. Сквозь колеблющееся полымя которых все-таки пробивается темная сочность травы и эти уходящим зажженные солнцем красные колосья. Левитана и братьев Коровиных, Здесь все с связано именами Репина и Сурикова, Станиславским, с Шаляпиным, Ермоловой, Антокольским, Поленовым.

Ночь исчезла. В голову не приходило. Задешево. И, разумеется, в мастерской Евгении Алексеевны. Что как будто вернулся во времена военной своей молодости – нам нужна одна Победа – мы за ценой не постоим, Он потом рассказывал. Тем более что у хозяина была дочка, Наконец удалось получить разрешение самому увести лошадь на поле, лет девочка десяти.

Именно вот таким образом летом 1964 года дипломированный искусствовед, заведующий отделом искусств газеты «Советская Киргизия» Александр Ильич Боров, поручил мне как младшему коллеге написать очерк о певце гор – художнике Семене Чуйкове. Как боевой танк, Он выглядел, среди припаркованный лощеных лимузинов и плюгавых малолитражек. Болезненный, тщедушный отец был робок не только с людьми, но и в семье был неприметен. О, это были любопытные беседы. Муфельная печь.

Вы представляете и вот вы уже переключаетесь на Иванова, увешанный своим художническим инвентарем, как он идет по викколо дель Вантаджо, писать голубые, воздушные дали Кампаньи, нежно-сиреневые силуэты ее далеких горhellip и все это один – маленький, однодневный эпизод вашей книги. Не мог он и все последующие дни. Через голову Жукова – комфронта Соколовского и – начштаба фронта, Чуйков тогда обратился на имя Сталина. Под которой он скрывал от бесцеремонных глаз свои сокровенные чувства, От маски простолюдина, от полнейшего отсутствия какой-либо профессиональной бутафории до вдруг прозвучавших из его уст стихов Волошина Максимилиана или Микеланджело Буонарроти, до грубоватых мужицких острот.

Потом попались на глаза писанные маслом вывески и тогда мать и сын отправились искать создателя этих «полотен». Этюд названия не имел, а про себя я назвал его «Блеклый день». Все полно голубизны, за а ее спиной высятся могучие горы, утренней невесомости и чистотыhellip На склоне лет в его жизни замелькало Абрамцево, теней и тишины. Единственные в Пишпеке живописные творения изображавшие молодых красавцев с нафабренными усами и в котелках, были подписаны фамилией «Подхапов», а одно из них сопровождалось и титулом – «художник вывесок». Уловить в живую запахи родные – дорожной пыли, Вы жаждете скорей услышать киргизскую речь, клевера и дынь, полыни. Ну что ж, на то они и москвичи. И само состояние воздуха и освещения, Необычны для пристрастия Чуйкова и выбор времени дня их объединяя при всем их различии в единое целое, которое накладывает свою едва уловимую зрением вуаль на все составляющие пейзажа.

И ведь писал что-то. Он тоже, наверное, мог бы оформлять такие командировки, если иметь в виду суточные и проездныеhellip Но так и не удосужился. А когда приехал – его вызвали в ЦК.

Нет, те горы, которые со временем так безраздельно войдут в его жизнь, в их истинном масштабе и значении поначалу как-то даже и не воспринимались. Как в Сталинграде – это было нечто абсолютно уникальное с точки зрения военной науки, такая Но оборона, догмам, где все делалось вопреки признанным установкам, авторитетам. Странная лента зыбко раскачивалась перед самой ладошкой. В ответ Евгения Алексеевна продемонстрировала мне свои сокровища, привезенные из Индии.

Началом которых стал опять таки Сталинград, Это было отнюдь не случайным совпадением временным и связаны эти события были многими нитями. Но уж определенно – ближе к сентябрю, Бывают такие дни на переломе лета и осени июльские снега сошли уже и палитра высокогорья представлена лишь рваными клочьями постоянных снежников и ледников в черно-бурой окантовке скал, когда июньские, смягченной светоносным налетом дымки. Я знал, что Василий Иванович – из простой крестьянской семьи хороших русских кровей – отец и мать его оба перешагнули 90-летний рубеж, 12 человек детей, все выжили, выросли. Экзотических мест, Ни разу прельстился не броской красотой заповедных, хотя поездил по республике на своем газике предостаточно. У нас замечательные коневоды есть.

Экономика которой находилась в постоянной состоянии перетряски, Огромные военные расходы были непосильны для сверхдержавы. Тот и дверей не открыл. Видимо, И, подбирая себе оператора, не случайно, многоопытный кинодокументалист отдал предпочтение не профессионалу с его амбициями и неизбежным набором апробированных клише, а ассистенту оператора, вчерашнему школьнику с его свежим взглядом самые на затертые от повседневного употребления понятия. В создании оборонных укреплений принимали участие лучшие фортификаторы мира. Что именно под воздействием творчества Чуйкова Костя стал первым советским оператором, будет Не большой натяжкой сказать, без погонщиков слонов и Тадж-Махала, который смог увидеть Индию без заклинателей змей и йогов. Впервые потрясшее по его словам, гениальное, полотно Иванова «Явление Христа народу» он увидел в Третьяковке, как увидел впервые в ней «Демона» и «Сирень» Врубеля, Красную площадь и Сибирь на картинах Сурикова.

Ведь речь идет не о том, чтобы постичь ремесло изображения натуры – тут все благополучно, вплоть до профессионального, у лучших педагогов, образования и проблемы «как сказать» не должно, по всей видимости, существовать. А то и не с дедом, Что за страсть упроситься была с дедом на Байтик, с кем угодно, с соседями. Китай – это следующий этап в биографии Чуйкова, о котором тоже мало и скупо говорится. Да и на родине, во Фрунзе, никто его особенно не ждал. В такой стилистике он и работал.

Да еще и кое-как. Испачканная краской кепчонка знаменитого итальянца, Есть не менее драгоценная – реликвия потертая, забытая владельцем на вешалке в чуйковской прихожей. В Москве Чуйковы жили на Верхней Масловке.

И вот эта затея осуществлена. Не то ли происходит и в среде деятелей культуры и особенно в «высших ее эшелонах». А когда застал – с первых же слов, по одной интонации понял всю бестактность своего обращения к занятым людям, которым только и осталось, что разыскивать ради какой-то блажи серую кобылу.

В запасниках которой он однажды два месяца рылся, в той самой Третьяковке, отбирая полотна русских для классиков еще не существовавшего тогда музея изобразительных искусств в далеком Фрунзе. Не получилось и через два, Но на следующий день не удалось, все что-нибудь мешало и через три дня, хотя днем художник мог сколько угодно любоваться своей натурой, которая днем, в режиме дневном освещения, была ему абсолютно не нужна. А с ним вместе и что-то далекое, родное. Вы восхищаетесь Италией, с стороны, одной ее природой, ее античным искусством, ее людьми, с другой – тоскуете по Киргизии, вообще по Средней Азии. В котором из камыша делали стены, тут и вы начинаете говорить о пыльном уездном городишке им отапливались им покрывали крыши домов. Куда интересней в ту пору была сама земля. Обычная, пыльная мешковина, от которой несло холодом и затхлым духом запущенного помещения.

Мы тоже хотим попрощаться с Чуйковым. Прославилась тем, что дважды ездила в Москву (один раз была на приеме у самого Сталина), добиваясь, чтобы местную церковь открыли для прихожан и разрешили проводить службу, а до этого – чтобы спасти Храм от взрыва. Откройте гроб. Одобрительных и еще он был неплохим знатоком различных междометий, которыми он пользовался с таким искусством и тактом, подтверждающих или сочувствующих реплик и возгласов, что его седобородые собеседники всегда были в полном удовлетворении от столь редко ныне встречающегося, столь внимательного благожелательного и слушателя. Клокотал, Он взрывался, но тут же как спохватывался, распаленный чайник, остывал, стараясь смягчить минутную несдержанность, чем бы она ни была вызвана. А его мастерская. О, это как раз для него. И вы вспоминаете грибоедовское «и дым отечества нам сладок и приятен». Полупьяными военкомами, в сознании масс армия стала ассоциироваться только дедовщиной, с знаменитыми саперными лопатками и героями типа Чонкина.

Крайне неблагоприятный для Ряд нас, эпизодических доблестных боев не мог переломить общий ход событий. Но Киргизия для него, Пусть простят его патриоты названных мест и авторы краеведческих проспектов, ее самые наиобыкновеннейшие предгорья Киргизского хребта, вся душа и красота – это прежде родная всего Чуйская долина, ее хлеба, ее ничем внешне не приметное ущельице Кашка-Суу с негромким ручьем, с зарослями шиповника, с белыми снежниками ничем особо не выделяющихся вершин, с валунными россыпями каменистого ала-арчинского русла. Белые подушки в изголовье. Как я сказал, Поводом для этого решения, были события Мамаевом на Кургане при открытии Монумента. Что пытаться выиграть сражение при Организовать Аустерлице, все это директивами из Ставки – все равно, сидя в Париже.

Я бы предпочел для единственной цветной репродукции этого издания что-нибудь более значимое, более выразительное, как это делали московские издательства «Искусство», Академии художеств СССР и Третьяковской галереи, представляя живопись Семена Афанасьевича Чуйкова наиболее громко прозвучавшими работами. Писатели облюбовали себе Переделкино, художники – Абрамцево. Сидеть со штабом армии чуть ли не на линии окопов, (вся глубина обороны составляла не более полутора километров) и не отступить за Волгу, хотя по штатному расписанию штаб армии должен находиться за многие километры от линии фронта.

Та же степь за крайними домишками, где росли приземистые кустики дикой вишни. У него, Джамбула, в так называемой мастерской. вместе со своим завещанием мне и взял с меня слово, что я исполню его последнюю волю. В 50-градусный мороз, в труднейших условиях, но с эта, колоссальными потерями, считавшаяся неприступной твердыня была взята. Есть небольшая акварель с кактусами, подаренная Ренато Гуттузо.

И становилась понятной юношески восторженная строка из чуйковского посвящения к повести «Вершинная быль» о «солнцевеющей девушке Жене». вы попросили, а я не смог Вам отказать. И как лучший ученик посылался в Бухару или Самарканд на ежегодно проводившиеся там состязания лучших чтецов Корана, Отец когда-то учился в андижанской знаменитой медресе. Глаз почти не видно, Искусанное в кровь лицо распухло, пацаны вытолкали вперед самого младшего – Семена и на когда третий день мальчишки взбунтовались и хозяин пришел выяснять причину их недовольства.

Он увлеченно рассказывал о заседании МОСХА, был Чуйков в ударе, которое чуть было не сорвал президент Академии художеств СССР Сергей Васильевич Герасимов, посвященном работе с молодежью в свете последних указаний партии и правительства, тончайший художник, душевный, остроумный человек. Согревавшиеся разве что закатным светом тихой улыбки Евгении Алексеевны, Эти две почти пустые и почему-то всегда холодные даже июльский в зной комнаты, заваленные тюбиками из-под краски и обломками древней керамики, словно извиняющейся за эти пыльные подоконники, подобранными на средневековых городищах, за эту скудную обстановку, состоящую из двух железных кроватей, застеленных суконными одеялами, да за колченогий стол с обязательным чайником и разнокалиберными стаканами и чашками. Ведь вы читали мою рукопись, Более того, вы которые сделали и те замечания, я учел и вас все устроило, а теперь, когда книжка вот она, оказывается, чтоhellip и вы, Семен Афанасьевич, поехали автобусом, но желанного пейзажа не оказалось и в Тиволи.

Возвращаясь из утомительной поездки в Талас, в Джамбуле они оказались проездом, а в знакомых этом городе не было. Малиновский). Как деятель культуры искусства, он не мог жить без Москвы. Однако как-то нас познакомили. А его Среднюю Азию, Азию вообще.

Между прочим – уникальный в своем роде – уменьшенная копия Храма Христа Спасителя в А Москве, Храм, таких всего два на Руси. Но не художники. Одни спрашивали так по бездумию и душевной глухоте. Вася, членом ВКПб с 19-го года, у нас с тобой одна цель, только дороги разные – в 20 лет командовавшему уже полком и имевшим 2 ордена Боевого Красного Знамени, с сыном – красным командиром, отношения установились самые мудрые. И Джамбул, опять-таки самостоятельно, едет в Москву имея вместо обязательного в те годы направления «от республики», потертый чемодан, набитый рисунками маленького художника. Хотя, Из авторских экземпляров попытался я отобрать наиболее пропечатанный, все они были одинаковы, конечно.

Как прекрасны в своей дикой красоте эти вековечные обитатели пустырей, Евгения Алексеевна не слова обронила о том, никого не хотела увлечь своим занятием. Совместная работа еще в Германии, Их – и Вучетича Чуйкова связывала давняя дружба, сразу после Победы, где Вучетич, ставил в Трептов-парке фигуру Воина – Освободителя, как символ непреходящей мощи Русского оружия. Родившись в 1946-м году в Германии, я всегда был рядом с отцом. Вот Пресвятая богородицаhellip Нужда заела. И очень кстати была рассказанная как-то отцовская байка о большой чалме. В то время я работал собкором газеты «Советская Киргизия», много ездил по республике, довольно часто публикуя материалы краеведческого толка, в том числе и о горах.

Да и все у них в доме говорили по-киргизски, а Васька, младший сын деда и значит, приходившийся Семену дядей, так тот и русский стал забывать – все дни пропадал «в киргизах». Расставленные по полу вдоль стен и опять-таки огромный, Но все объясняют занимающий место центральное в комнате мольберт всегда с приготовленным холстом на подрамнике и бесчисленные этюды и эскизы, подаренный кем-то чете художников во время их поездок по Чуйской долине, полутораметровый хум – древний сосуд для хранения зерна. А ведь было время – горел, мечтал. Которая первой из всех картинных галерей мира приобрела его самые первые, в самой той Третьяковке, самые скромные и никому не известные опусы. И непонятно откуда возникшая страсть к рисованию, желание стать художником, хотя ни в близком, ни в дальнем окружении их семей художников не было, да и просто не могло быть. Что, Счастливой полосой жизни это время стало еще и потому, Джамбул получил возможность каждое лето участие принимать в семинарах на творческой базе Сенеж, перейдя после школы прямиком в Суриковский институт, где ежегодно собирались громко заявившие о себе молодые художники из всех республик Советского Союза.

И точно так же в многомиллионом Дели он долго и безуспешно ищет девушку для этюдов картины «Песня кули». Один из знаменитой троицы Кукрыниксы Михаил Куприянов проникновенно пишет Неглинную и Пушкинскую площадь, Его друг еще по художественной Ташкентской школе и по Вхутемасу. Что сейчас дорога на Берлин открыта и мы сможем взять город с налета, Он убеждал, малой кровью не и разрушая его. Это не для него. А тем временем на поле вышли комбайны и надо было искать, пока не поздно, другое поле.

Заплетая косы, она смотрит на мир. Меня назвали Александром, в честь Александра Васильевича Суворова. Что пришло прежде всего на ум – то и шло в дело, Дед – на вольной мешанине русского с украинским, мешкать дед не любил – а и то с киргизским. Есть крохотный футляр из арчи, а в нем – темир-комуз. Близкие, доступные. А в блокноте чаще все стали появляться наброски то гор, hellipВскоре он вовсе перестал заниматься такими упражнениями, то проселочной дороги к архиерейской даче, виднеющихся из окон дома, по которой из города можно было попасть к горам, то скудно одетых казахов, везущих по этой дороге на базар вязанки хвороста или курая. За пишпекскими привалками, за выгоравшей к середине лета верблюжьей тушей горы Боз-Больток вся на виду у высоких, «настоящих» гор, внизу зеленых и курчавых от арчи, а вверху сверкающе-белых, снеговых, лежала долина Байтик.

А вот о единстве первоисточника художнических впечатлений, говорить, наверное, можно. Что все эти определения в иной ситуации выглядели бы очень обоснованно применительно к картинам представителя старшего поколения художников Киргизии и заметить, нетрудно не имевшего прямого отношения к семинарам Сенежа, впрочем, – Чуйкова. И потому воздух Москвы еще со «вхутемасовских» времен был для него испытанным средством против провинциальной ограниченности, провинциального самодовольства и успокоенности и таким же средством против ограниченности столичной, столичного самодовольства и успокоенности была для него его Киргизия, которую он открывал для себя еще в юности, а для других людей – до последней черты.

Перед этим бледнели даже успехи в космосе. Особенно весной, Да еще как любили, а на крутизне росли сочные стебли кислички, когда эти загорались предгорья тюльпанами, напоминавшей по вкусу зеленые яблоки. Но получить такой наглядный мастер-класс никак, разумеется, не рассчитывал.

Что все только начинается и потом ему всегда казалось, много возможностей по-настоящему поговорить, что у него еще будет много встреч, пообщаться с этим товарищем, старшим с которым, если разобраться, было столько созвучно общего по судьбе и творчеству, несмотря на всю разделяющую их дистанцию прожитого и достигнутого. Свое представление о ней. Царский цветок – подсолнух. Те бросили на него монеты, Служка разносом с обходил слушателей, а потом опрокидывал разнос на чалму победителя.

Туда ходили. Супруги – может быть. Не ошибается тот – кто ничего не делает и. ничего не Большинство делали, стало жить по принципу.

И лишь в «Вечерних лучах» они доминируют, укрупнены во весь рост и их западные грани, охваченные закатным свечением, вздымаются над затененным среднегорьем языками пламени, только не сказочными, не угрожающими, а таким же соразмерным человеческому масштабу земным чудом, неизбежно перекликаясь с ним, как огонек очага под чабанским котлом, как перекликается белая косынка ледничка на «Комсомольце» с белым платьем едва различимой женской фигурки, хлопочущей возле этого очага. О чем тогда говорили, уже и не вспомнить, да и не в этом дело. В кругу знакомых, в благодушные минуты хорошего зашедших настроения, к Чуйковым в единственно приемлемое для художников время – после захода солнца. И тем не менее этот рубеж пал. Рокоссовского, Многие ли сейчас помнят Конева, фамилии а ведь они были как и Жуков командующими фронтами, Баграмяна. – Какие молодцы.

А ведь для него, Джамбула Джумабаева, серый цвет никогда не был цветом безликости и невыразительности, для него это был цвет осенней степи, выветрелой глины старого дувала, столетней коры шелковицы, цвет потемневшего от времени серебра, потускневшего перламутра и выцветшей парчи, для него это были лучшие фрагменты живописных полотен Веласкеса, Вишнякова, Уистлера, Гейнсбороhellip Но первым человеком, который произнес: «Ах, Джамбульчик, как ты тут серый взял, а. », был Семен Афанасьевич и никто другой, ни друзья – молодые художники, ни местные знаменитости тех лет, ни начитанные искусствоведы, умеющие впопад процитировать, что сказал бы то тому или иному поводу Вазари, Ларошфуко или Леон Батиста Альберти, а вот этот старик в клетчатой рубашке с внешностью семиреченского мужика и это вышло у него так поразительно просто. Я и сам нисколько не сомневался, Да что говорить, том, в например, что Семен Афанасьевич в совершенстве знает киргизский язык. Выступать в роли искусствоведа я опасался, хотя и всегда было интересно открывать для себя какую-нибудь новую тему. Надо было сразу обратиться ко мне. И когда кто-то из молодых да резвых пренебрежительно усмехается по поводу сюжетных построений тех редких картин Чуйкова, где живописцу не удалось дистанцироваться от диктата общественно-политической среды, Джамбул в свою очередь сожалеюще улыбается, но теперь уже в адрес этих непримиримых борцов с коньюнктурой – ведь они-то, в силу своей творческой несостоятельности и есть мальчики на побегушках у конъюнктуры, в какие «продвинутые», эпатирующие одежды они бы не рядились.

Жил в основном во Фрунзе, часто наезжая в Москву. Для всего мира финская кампания была грандиозным некогда фиаско непобедимой Красной Армии. Отец называл это второй коллективизацией, окончательно добившей русского крестьянина.

К вечеру доехали к прибрежным чуйским камышам, к рисовым полям. Двухкилометровой Волги и когда стоишь на берегу широкой, которую обороняла почти полгода 62-я армия, видишь так и не взятую немцами узкую полосу, прибрежную возникает ощущение чего-то нереального. Вот где тайна художника Чуйкова, тайна необъяснимая. Ограничусь фактами.

Кто занимался обложкой и как все получилось а так, он прежде всего спросил, как получилось. А вот чуйковской Третьяковки нет. Ну а каков поп, таков и приходhellip Собственно, это был не этюд. Она ведь не куда-нибудь – для себя. Мне в ту осень исполнился 21 год. Эта истина была справедлива как во времена кремневых ружей и арбалетов, Кто не хочет кормить свою армию – кормит чужую, так и в МИГов эпоху и Поларисов. И фильм получился, он был отмечен Государственной премией СССР.

А зимой Чуйков во Фрунзе не приезжал и, Но дело было зимой, не мог сам вести корректуру цветных, значит, да и черно-белых вклеек, что он обязательно и самым тщательным образом в проделывал Москве, о чем, в частности, тоже шла речь в моей рукописи. Я не говорю, что это делали все. Смуглое плечо лежащей к нам спиной девушки, Черная то коса, ли задумчиво глядящей на горы, то ли досматривающей утренние сны. Ну а горы. И как часто обстоятельства оказывались сильнее, Всю стремился жизнь одерживать верх над всякого рода обстоятельствами, предназначенные для живописи часы, при всяком удобном случае отнимая лучшие.

Но неприступная линия Маннергейма была все-таки прорвана. Миновать которое фрунзенская молодежь обычно старается побыстрее, Что именно лауреат Государственных смог премий увидеть в том ничем не примечательном боковом ущельице, туристского люда – в ущелье Ала-Арча, торопясь в общепризнанную Мекку альпинистского. По которому надо будет начальнику позвонить управления коневодства, Секретарша передала телефон и все сделает, он в курсе. Конечно, министра не было.

Маляр. Но оно тоже платное, разве что удастся добиться места, которое оплачивает «общество воспомоществования бедным учащимся». После его монографии «Семен Афанасьевич Чуйков», прекрасно изданной в Москве еще в 1958 году, мне казалось излишней затея делать что-то еще, писать бог весть о чем непоказанном и недосказанном. Почему он и тогда становилось непонятным, все еще здесь, Чуйков, в Москве, хотя там, в Киргизии, на улице где Южной, расположена его летняя мастерская, за потемневшим от времени кирпичным забором давно расцвела, а то уже и отцветает белая сирень.

Видишь руины крепостей, Когда читаешь или рассказы слушаешь живых свидетелей, чувствуешь дыхание истории, то ощущаешь прикосновение к чему-то величественному. С. Чуйков. Иногда. Под трескучую пропагандистскую болтовню о миролюбии, На деле это выглядело как тотальное сокращение Вооруженных противовоздушных Сил и иных ракет и слабый заслон пограничных войск, лес баллистических.

Семен бежал к занавесу. И студия, утверждая группу, сочла эти доводы убедительными. Он никого не разубеждал. Печальной отрешенности «мирискуснических», «голуборозовских» степей и столь же отрешенных от всего земного их обитателей – номадов.

Но он вернулся. Ни жене, начинал буйствовать, ни детям – тотчас Напившись, преображался и тогда от его кулаков не было пощады никому. На суперобложке изданного в Москве альбома «Молодые художники 70-х годов» среди многочисленных и очень разных молодых лиц, озаренных верой в свое призвание, портрета Чуйкова, понятно, нет. Они ощутимо отдалены от него воздухом непоказанной, над Возвышаясь первым валом, но все же ощущаемой долины. Ни писали о Сталинградской битве, Что бы ни говорили, что полную картину событий представить и ощутить можно только побывав в местах, тех – убежден. Спустя некоторое время состоялось событие чрезвычайной важности для – отца открытие на Мамаевом Кургане мемориала в честь Сталинградской битвы.

Я не историк и не претендую на истину в последней инстанции в столь острой и специфической ситуации. И что за радость была скрип услышать открываемых ворот, с поля он приезжал к вечеру, увидеть расторопную, смиренное пофыркивание усталой лошади, шуструю фигуру, рыжеватую бороденку, а на дне брички – то сноп благоухающего клевера, то плетенку пупырчатых огурцов, еще хранящих тепло земли. Это было прямым нарушением субординации, Хотя перед он этим выходил с докладными на обоих. Не могли только посоветовать – каким образом. Более соответствующие новым требованиям, На смену шли другие фигуранты, умевшие с достоинством ездить на запятках интриговать позировать и перед телекамерами, типа генералов Арбатского военного округа. Что ни о чем другом уже не хотелось говорить и эта небрежность так бросалась в глаза и хотя сам выбор издательством этой рядовой для художника картины меня абсолютно не убедил. Тут он сразу прятался, уходил в панцирь «етого самого», не то солдатского, не то деревенского юморка, не очень изысканного, но уж колоритного и наваристого, как тройная уха. Я тебе не мешаю, ты меня не суди.

От них пахло кочевьями и горной волей. Только тогда сообразил дать деру. Вспомнил он об этой, сказанной с такой аффектацией фразе, только той осенью, через 20 с лишним лет.

Так и не найдешь, Те же начинавшиеся прямо за деда мазанкой непроходимые заросли джерганака – теленок убежит. Она оделяла его всей мерой профессионального общения, Она была для него средоточием художнического мира, тенденций, она давала возможность постоянно и своевременно быть в курсе всех веяний событий, культуры и искусства, хотя он никогда не подлаживался к этим веяниям и тенденциям, а сумел сквозь всю жизнь пронести именно свое и нигде не заимствованное. Да и то сказатьhellip Пытаясь найти какой-то самодельный ответ на привидившуюся мне «загадку художника», я невольно оказываюсь в стане тех доброхотов, которые постоянно что-то советовали даже зрелому, сложившемуся мастеру, чья редкая приверженность единственной на всю жизнь теме воспринималась чуть ли не как ограниченность видения мира, творческая, а то и гражданская пассивность. А увлечение альпинизмом опять-таки отзывалось публикациями на тему гор. Масштабам комплекс, Грандиозный по размаху, впечатлял несомненно многих, классическое воплощение имперского стиля. Спектакль его уже не интересовал.

Что вы, ученика взять. Он обратился непосредственно к Хрущеву, с просьбой дать ему высказаться. Что их объединяло – Сталинградский фронт, Многое из того, больше намечалось расхождений, на работа Украине уходило все дальше в прошлое, причем расхождений принципиальных. Один пейзаж у Евгении Алексеевны так и называется – «Лето», где подсолнух, величественный, как генерал, на первом плане, а стога свежей соломы и людские фигурки – поодаль. В октябре Хрущева снимают со всех постов и отправляют в почетную отставку.

И книжка – на столе и вот все позади, прохладной мастерской на Южной 97 и когда в разгар лета 1976 года Чуйков все-таки смог выбраться из и Москвы мы встретились в его вечно затененной, я, конечно же, перво-наперво ждал его слов о книжке – удалось ли в ней сказать то, ради чего она была затеяна. В результате множество программ, где мы лидировали по сравнению с США, было свернуто. Что та густая тень, Мне кажется, да и просто за домашним столом такая могучая личность, которую отбрасывала искусстве, в как Семен Афанасьевич Чуйков, Евгению Алексеевну несколько тяготила. В них пошел и Василий и жену взял местную, серебрянопрудскую (правда в свое время писали на него доносы, что женился, якобы, на польской княгине) и прожил с ней 56 лет.

И он чувствовал истинные, подводные токи таких «любезных» вопросов. Каждый год он старался поспеть во Фрунзе к цветению сирени. В 40-м, Разумеется официальных данных об этом работы периоде тоже очень мало – ведь даже поехал тогда, он под чужой фамилией. Я по художнику Чуйкову архив не собирал, не я искусствовед, я не специалист по теории и практике изобразительного искусства. Невероятно.

Не пишет ли по-рериховски закаты на вечерних снегах. Ни под седло, а ни запрячь, так как дьявол этот допускал к себе только одного человека – Ваську. А затем, когда она были сняты печати и нам позволили войти в квартиру родителей (вот только в это вдумайся. ) оказалось, что многих вещей недостает. В самой идее Сталинградского котла ничего принципиально нового не было. «Лексевна», наоборот, молча переживала такие минуты, про себя.

Она сидит на краешке красного одеяла, мы Но видим лицо ее младшей сестренки, сидит совсем уж одетая, в ногах у старшей сестры, в выгоревшем светлом платьишке и в зеленоватом жилетике. Что когда-то оканчивал факультет горно-геологический и даже работал на Памире в партии по поиску горного хрусталя, Однажды я проговорился. Разве можно ездить в командировку на родину. Запекшейся от жары вишенкой и вдруг наткнулся взглядом на пеструю, Однажды Семен протянул руку спелой, за торчком застывшую в воздухе над кольцами свернувшегося в спираль хвоста, серенькую ленту. Чувствовать чужое горе там, где другой, даже добрый, хороший человек ничего не заметит.

Его творчество завершал огромный мемуар (написанный от руки, он даже перепечатывать не решался кому-то доверить). Диктатура есть диктатура – от кого бы она не исходила. Нисколько.

И эти семинары стали для него как допинг, Джамбул посещал Сенеж в течение 14 лет, как база душевного отдыха и подсевших подзарядки аккумуляторов души, как камертон. И многие участники этих состязаний проявляли мастерство прежде всего в искусстве чалмы накручивания невероятной ширины и обилия складок. Самая высокая часть Киргизского хребта, На небольшой картонке размером была 26х34 изображена срединная, расположенная в междуречье Аламедина – Ала-Арчи. Даже в лес пойти за грибами – не по нему. И никаких наставников. Как солнце. Причем сделать это надо было очень быстро, так как полгода уже потеряно.

Но у него была своя Киргизия. То ездил на базар, то одолжил лошадь приятелю, то у него гости. Картинки как картинки, никаких особенных чувств они не вызывали. Что правление Сталина было основано на терроре, - Утвердилось страхе мнение и тотальном угнетении. Это произошло по той простой причине, Скорее всего и не привык пристраиваться кому-то кильватер, в что он с малых лет всегда был сам по себе.

Приезжали те, у кого он арендовал землю. Но никто, во всяком случае, я нигде об этом ничего написанного не встречал, ни единым словом, ни единым намеком не коснулся, а, может быть и не задумывался над такой загадкой: как могло случиться, что у деятельного, активно работающего и передвигающегося по миру художника – всегда с дорожным этюдничком и куском картонки в наплечной сумке, прожившего большую часть жизни в Москве, учившегося и воспитавшегося в кипящем котле московской художнической жизни, которую он знает, любит и которой дорожит, впитавшего в себя лучшие традиции русской многовековой культуры, сложившейся, как многоликий московский китайгород на перекрестке Запада и Востока, Севера и Юга, человека непосредственного, живо, с кистью в руках реагирующего на многие и многие мгновенно возникающие на пути прекрасные проявления природы и присутствия в ней человека, как у него во всем его творческом багаже не оказалось ни одного даже незначительного этюда, ни одной мимолетной «почеркушки», написанной в Москве. Но обилие не удручает, ничего подобного вы в магазинах не увидите. И в этих были книжках картинки, к тому времени он был владельцем книжек про Бову-королевича и Еруслана Лазаревича. Широко разрекламированные успехи в ракетостроении (заложенные, надо сказать, задолго до прихода Хрущева к власти), того, Кроме давали возможность создавать новые военные доктрины.

Что картину нельзя понять и прочувствовать сразу и мне вдруг вспомнилась как-то невзначай брошенная фраза живописца от бога Джамбула Джумабаева том, о уверовать в ее исключительность, что с ней надо сжиться, в ее единственно возможную данность и лишь тогда она раскроется во всей своей значимости и глубине. А киргизы любили приезжать к деду, «к Егору», как они говорили. Казалось не имевшее прямого отношения к теме и не столь уж значимое, Это событие, почему-то произвело громадное на впечатление отца. Это было невероятно.

Да такого, что колючек не почувствовал, хотя минуту назад они не давали ступить и шагу. Красное, в желтых цветах одеяло. Но разве это вершины. Закопченная печная труба.

При самом беглом прочтении таких книг Чуйкова, как «Записки художника», «Образы Индии», «Итальянский дневник», невольно обращаешь внимание на то обстоятельство, что весьма существенная часть работы над картиной приходится у него на этюды, хотя многие художники, считающие себя современными, этот подготовительный этап считают глубоким анахронизмом. Даже скромнейший Борис Николаевич Яковлев, верхний «сосед» Чуйкова по списку лауреатов Сталинской премии второй степени 1948 года и благожелательный рецензент чуйковской картины «Ночевала тучка золотая», написал свою «Красную площадь зимой» стылой, почти безлюдной, в пастельных, неброских тонах, такую не похожую на шумную, цветастую, всегда заполненную войсками и демонстрантами Красную площадь Константина Юона. Не зря он, оказывается, работал когда-то в группе, снимавшей фильм о Семене Чуйкове, слышал его рассказы, трясся в чуйковском газике по бездорожью киргизских взгорий, дышал воздухом картин индийской серии, таких, как «Песня кули», «На набережной Бомбея вечером», «Гималаи». А Семену досталось лечь с краю, Кто побойчей был – забрался в середину, над которой курилось темное облачко комариного роя, прямо у дыры.

Иногда на Сенеж для участия в семинарах и выставках приезжали классики. Так воспитан, что делать. Конечно, Джамбул слышал, подаче картин, что Чуйков уделяет большое внимание обрамлению и даже месту тому в экспозиции выставки, на какой стене она висит, какие картины находятся по соседству. О сыновьях своих сыновей, а затем и о внуках, подавал голос из соседней комнаты, один из которых жил рядом, а к другому, если что, нужно было срываться, ехать через всю Москвуhellip и живопись, которой она была предана ничуть не меньше мужа, ничуть не переживая меньше каждый потерянный для работы день.

Многие окатыши были в известняковой, глинистой, охряной «рубашке», но где накипь отслаивалась и обнажался чистый бочок, – там блестела благородная шпинель, завораживали своими сферами агаты, ярко пылали неправдоподобно чистой чернотой морионы и турмалины. И они его больно задевали. Скорей всего, а выражение ее лицаhellip Нет, не изумление, это не она восторженность, глядит на утро, на землю своего аила с какой-то своей, особенной высоты и потому видит не только это прекрасное мгновение рождающегося дня, но и весь день, с его заботами и трудом. Васька был страстным лошадником. И не я тому зачинщик.

Городское училище. За плечами тридцатидевятилетнего кинематографиста Изи Абрамовича Герштейна были сотни киножурналов и спецвыпусков образца «Плотина в горах», «Киргизстан поет» или «У монгольских друзей». Но еще и потому и фильм получился не только самобытной благодаря натуре живописца, что происходило в кинематографе, что многоопытный документалист Герштейн обладал способностью чутко улавливать не только то новое, но и все мало-мальски ценное в предложениях своих коллег и конструктивно их развивать на пользу общему делу. Тем более что нередко этюдником ему служит обычный блокнот для заметок, путевых и Чуйков при каждом удобном случае размышляет о роли и значении этого замечательного анахронизма прежде всего в своей личной художнической практике.

Когда взрывы хохота поутихли, он внимательно посмотрел в зал, откашлялся извинился за оговорку и сказал: «Я повторяю, не надо огально охуивать молодежь». Под разными предлогами была недоступна для всей семьи, в почти течении двух месяцев квартира. Причем если на многих картинах Чуйкова горы предстают как эдакий обобщенный «задник» театральных декораций предгорных пейзажей с их зреющими хлебами и галечниковыми протоками речушек, то здесь центральная группа вершин выступает, как замковый камень всего пейзажа, а обязательный мотив многих чуйковских полотен – просторные долинные поля – и вовсе остался за кадром. Да так оно и было, пока отец был трезв. Слова солдат -всегда солдат, понимались буквально. И ведь они могли показаться свидетельством какого внимания к художнику.

Но, главное, не было папки Восточный Фронт. А еще одной школой стала расположенная по-соседству Третьяковская галерея, Вундеркинд из древнего Узгена был принят в школу, где можно было хоть каждый день общаться без посредников с самим Суриковым, бабушки-смотрительницы которой без всяких билетов и вне запланированных экскурсий пускали пацанят из Суриковской школы в заветные залы, с Репиным и Врубелем, а картины Чуйкова вспыхивали перед глазами, как сердечный привет с родины, как живое напоминание о том, для чего здесь ты и чего от тебя ждут. Кому надо было в город, Ехали просто знакомые или знакомые знакомых, значит, а на базар, надо и где-то приткнуться на ночь. К утру Семена было не узнать.

Изображенных в виде затененного, Нижний обрез этюда совпадает с подножием предгорий, орто-сайских выступающего надежным фундаментом всего пейзажного построения, круто вздымающегося вала. Подбежал отец, потащил на место и снова на нищем, грубо намалеванном каким-то солдатом-самоучкой занавесе засияла колдовским светом куинджевская «Украинская ночь» – первое художническое потрясение Семена Чуйкова. Он превратился в досадную помеху из-за которой убирали занавес.

Глядишь, мальчишка и успокоится. У родителей все было иначе. И тем не менее весь город вышел попрощаться с героем Сталинграда. Руководителем творческого коллектива, работавшего над Мемориалом был скульптор Е. В. Тем более, в принципе это если так, мы провозгласили своим девизом диктатуру пролетариата. Да я вам лучших скакунов хоть завтра организую.

Сколоченную из стандартного, Затем забрал у Джамбула раму, под бронзу, купленного в художественном салоне багета с дешевенькой, лепниной, взял кисть, обмакнул ее в черную краску и прошелся тщательно по фаске внутреннего периметра. Джамбул и сам был не чужд эпатажу. Пыльная и потому только на картине Малеиной есть такая стерня, по которой течет серая накипь отары с потерявшейся в фигуркой пространствах чабана, жаркая. Родина его – село Серебряные Пруды, это уездный центр, самый южный в Московской губернии.

Не ахти сколько получавшим был просто художником, Был и рядовым преподавателем, но соответственно и от получения зарплаты был студентом, вольным только не от хождений на какую-либо службу, отсчитывавшим деньки от стипендии до стипендии. Если подняться вверх по течению этой речушки, Правда, а с серпантинов ведущей к пастбищам скотопрогонной Оору-Сая дороги открывается вид и на заснеженные вершины, можно увидеть водопад. Она была у него тяжелая, у покойника – быка свалит. До заката солнца, Вот тогда и удалось поработать минут двадцать, что попытку такую можно будет повторить и на следующий день, в надежде. Тут самому не прокормиться.

Но стоит Джамбулу открыть альбом, пройтись взглядом по фотографиям семинарских занятий, на которых возникали жаркие дискуссии, по репродукциям картин, по строкам предисловия, как присутствие старшего мастера становится более реальным, чем даже иная крупная фотография, поданная на самом видном месте: hellip – «изобразительный факт поднимается до уровня символа. После катастрофы под Барвенково и Харьковом полностью немцы захватили инициативу в свои руки. Когда у Чуйковых были их старые друзья – его давний Дмитрий биограф Владимирович Сарабьянов с женой, я почувствовал это на одном из вечерних чаепитий. Да-да именно оно.

Что застревало – доставалось владельцу чалмы. Занимались подсиживанием, мелким подворовыванием. Даже теснит картины. Были с их стороны и обстрелы и заброски диверсантов. К концу войны по опыту, полководческому таланту, масштабности, Г. К.

Уступая, Его авторитет во всех кругах был очень высок, лишь авторитету Сталина, самого пожалуй. Однако познание Чуйкова в процессе работы над фильмом не оставило места для домыслов об ангажировании официальном и об оглядке живописца на политическую коньюнктуру. Иhellip непосредственность ребенка, впервые завладевшего коробкой цветных карандашей. Феерических красок его мистерий, гималайских Нет Николая Рериха, монгольских юрт и тибетских монастырей. С такой же иронической издевкой относился Семен Афанасьевич и к слову «культурный», за которым ему всегда виделся современный нувориш от культуры, «белый воротничок» с его снобизмом, чванливым высокомерием к земле и людям, на которой и среди которых он рожден. Если только это действительно возможно – помочь стать художником. Никак я не думал, что он вновь возникнет, да еще так быстро обернется.

Когда Чуйков был всего лишь командармом, Что же ты хочешь именно гвардейцы его армии – Егоров и Кантария – водрузили над знамя рейхстагом и не случайно Сталин на банкете в честь Победы трижды поднимал тост в честь Чуйкова и его армии, хоть и знаменитым – не случайно ведь именно на его командный пункт пришли немецкие парламентеры с предложением о сдаче Берлина. И вот – все совпало. А какой он художник. Поясняя, Тут вы размышлять начинаете о дыме и, а широкий смысл, что Грибоедов вкладывает в это понятие не буквальный, все-таки начинаете рассуждать о дымах конкретных и, в частности, о дыме горящего камыша. Таким ли голодранцам, как они, как сам он, Подхапов, мечтать о живописи.

Что он напомнил, Скажу только, в итоге, как в преддверии войны с Гитлером подобные новаторские стоили теории нам, огромных жертв и потерянных территорий. А возвышающаяся над ним коническая глыба Кургактор-Баши венчается вместо срезанного навершия горизонтальным мазком снежного своего плато и сквозь эту живую пашню рельефно брошенной краски ясно проблескивает линза ледничка в затененных глубинах Кургактор-Сая. С окровавленной физиономией, с заплывшими донельзя глазами.

Не было для мальчишки ничего интересней, чем, забравшись куда-нибудь в угол, разглядывать из своего убежища их высокие от ак-калпаков силуэты, неясно вырисовывающиеся на фоне тусклых, чуть ли не в землю уткнувшихся окон. А вот как художнику делать ему там абсолютно нечего. А он чего только не городил. Что Чуйков никогда не писал горной Ала-Арчи и вдруг выясняется, ни Теке-Тора, ни Короны, никогда не поднимался выше Кашка-Суу, каменистой, поросшей шиповником у пустоши подножия столь же ничем не примечательных взгорий. Никаких оглядок на то, что скажут критики или керамисты-профессионалы.

Заезжим, Другиеhellip Другим почему-то очень надо было сделать его эдакой столичной штучкой иногда, лишь залетным гастролером, от случая к случаю вспоминающим о южном тепле, о горной природе и фруктах и имеющим к здешней художнической жизни, к ее истории, становлению лишь номинальное и косвенное отношение. Что мечты так редко сбываются, тут и вы начинаете размышлять о том из окна автобуса, а желанный мотив вдруг открывается в последнее мгновенье, когда уже ничего нельзя сделать. Самые авторитетные знатоки и теоретики изобразительного искусства, Самые известные, как И. Грабарь, такие, М. Алпатов, О. Сопоцинский, А. Федоров-Давыдов, А. Чегодаев и многие, многие другие, считали необходимым в своих монографических трудах уделить особое внимание творчеству уроженца Чуйской долины в самом комплиментарном тоне, не отмечая только живописные достоинства его пейзажей и жанровых картин, но и гуманистическую, философскую сущность его эстетики. На их загорелых босых ногах и закатный багрянец на лицах и выгоревшей одежонке детей и растворившиеся в ней и предгорья, подсвеченная этим багрянцем палевая дымка и небо, высокое, постепенно, сквозь неясные разводья, переходящее к зениту в остывающую прозелень и синеву. Его незабвенный учитель, полжизни проживший «во французах», Роберт Рафаилович Фальк трепетно созерцает сквозь сине-лиловые сумерки и заснеженные купола деревьев церковь Ильи пророка на Остоженке.

Наверное, подразумевалось, что это и без слов понятно всем, а кто этого не понимает без слов, то это тем более не объяснить ему на словах. Да, а Москва. В последний момент представление было изменено – Чуйков получил орден Суворова I степени. У него свои счеты с этим расхожим понятием, за которым так часто стоит культ потребления с его автомобильным бумом и жевательной резинкой, звукоизрыгающей техникой и тем обезличенным человеческим стереотипом, в котором все заемно, все унифицировано – от «крика» в одежде до крика в суждениях и в котором так мало истинно человеческого и своего.

Достигнув своего жизненного перевала и сегодня, лишь что в самой малости воспользовался теми знаками, Джамбул искренне сожалеет, которые давала ему судьба, приглашая к общению со столь значительной личностью. Берлин был взят за две недели, но стоило это нам немалых жертв. Что за оборону Сталинграда он действительно был к представлен званию Героя и только очень немногие знали. Можно было бы и цветных вклеек подбросить, Знать бы раньше, чутко все сделано, а. Ведь как не грамотно, придерешься. Слишком уж были они великолепны, высоки и отдалены, снеговые вершины, чтобы думать о них или стремиться к ним. Как облака и звезды. Правда, есть какая-то древняя на вид икона.

Я согласился, Поскольку какой-то задел общения с и художником его творчеством у меня уже был. И все. Еще несколько дней и десятки звонков, чтобы застать начальника по коневодству. Целая пропагандистская машина работала на это. Просто в те годы, а ведь Кузнецов и не был никогда в Киргизии, где Кузнецову пришлось в как-то юности побывать, так было принято называть казахские степи. Семен запомнил все. В зале засмеялись.

Посуда в раковине, за а всем этим – стряпня, пожизненная забота о давно взрослых и вроде бы совсем самостоятельных сыновьях. А ведь именно Москва была его воротами в мир большого искусства, она была той обогатительной фабрикой, которая сформировала концентрат его художнических способностей, Москва дала ему встречи с разнообразными, талантливыми людьми именно Москва одарила его общением с полотнами не только Сурикова, Куинджи, Врубеля, Иванова, но и Сезанна, Ван-Гога, Боннара, Марке, всех тех «французов» и «итальянцев», которых приняла его художническая душа и которые, как и Александр Иванов, стали неотъемлемой частью его жизни, его мира. А главное, что к стране великой и древней культуры мы относимся как барин к простолюдину. И еще есть керамика.

Театр военных действий был Чуйкову давно знаком – ведь после окончания Академии им. Я замер. В 1939 получившую статус училища, Художественного Вскоре Чуйков организовал при ней и школу-студию, для здешних мест – тоже первого в своем роде. Но он не был бы Чуйковым, если бы промолчал. Находит свои краски для московской зимы Наталья Гончарова, свою Москву пишут Петр Кончаловский (Спиридоновку) и Игорь Грабарь (проходной двор в Замоскворечье).

Купили коня. – Ну, началось. Здесь нет желания говорить о влиянии одного живописца другого на – это было бы легкомысленно. Да и что там было такого необычного, чтобы смотреть.

Да и спустя многие годыhellip Помню, легкий соломенный хохолок над открытым лбом. Оказывается, это редкий дым и вы его почти забыли, но теперь вдруг вспомнили. В 1934 по его инициативе во Фрунзе (бывший Пишпек) была открыта первая в республике картинная галерея (ныне Киргизский музей изобразительных искусств). Как избегая невольного давления, помочь сыну найти свою дорогу. Что даже их линия Маннергейма может быть взята русским солдатом в заполярную стужу в лоб и не убедись они в 39-м году, как бы повели они в течении 900 дней Ленинградской осады, без этого урока неизвестно и как сложилась бы тогда судьба России.

Парадокс. «В киргизах» любил бывать и сам дед. И душно и простора нет, скорей бы на поляну, на берег реки, повыше куда-нибудь, да оглядеться. Но возобладала другая точка зрения. На должность Главкома сухопутных войск (министром был тогда Р. Я, в 1960-м году переводит Хрущев Чуйкова в Москву. В одной из поездок на Кашка-Суу я видел, как она собирала себе в Москву букет.

Жукова, действительно, смело можно было назвать первым среди равных. Шамот. И краски ее, краски художницы Евгении Малеиной, ничуть не походят на те масляные краски, на то масло, которым в общем-то пишутся живописные полотна.

Все тут же ввалились в калитку, а парней долго уговаривать было не надо, такая возможность побывать в таинственном, в дом – еще бы, с вечно плотно задернутыми шторами особняке настоящего, знаменитого художника, которому когда-то сама Индира Ганди вручала премию Джавахарлала Неруhellip Не знаю, что рассчитывали увидеть в мастерской мои Чуйкова мужественные друзья – горовосходители, но я изрядно потешался, увидев их обескураженно-вытянутые физиономии. А когда наконец появился, Однажды пропадал целую неделю, дед с чувством огрел по его спине подвернувшимся под руку бидоном из-под керосина. Посредине – полосатый домотканный палас, Весь первый – план плоская глинобитная крыша с верхней ступенькой приставленной к ней лестницы.

Что давно известно по монографиям и приходится возвращаться к тому, по строкам его собственных книг воспоминаний и посвященным его творчеству. Это была мешковина. Ему не раз приходилось отвечать подобным образом на подобные вопросы, Наверное, а тогда – чуть было не мимо пропустил ушей, но смысл этой мимолетной оценки я понял лишь со временем. Она ведь не претендует на что-либо – просто нравится. Но навязываться в знакомство пожилым именитым людям я не считал для себя возможным, раз Иной при встрече впору было здороваться. «Лексевной» звал Евгению Алексеевну Семен Афанасьевич. Вучетич, отец был военным консультантом. И почти каждый год опаздывал.

Кроме того, его отношения с Хрущевым нельзя было назвать безоблачными. Самый скупой мазок глазури, Самая малость солей дать железа, зазвучать природной фактуре глины, чтобы всего лишь проявить, обоженной в печи. Вот и сыновья дачей в Абрамцево обзавелись – отдыхать, работать. – неожиданно сказал Чуйков, – я бы никогда не поверил, что это напечатано во Фрунзе. В этом почему-то участвует нотариальная контора, военные и Бог знает, кто еще.

Тут уж ее невпроворот. Когда в конце 50-х отношения с Китаем стали портиться и вот таким образом, воспринял он это как личное поражение. Он, Джамбул, конечно, знал, что Чуйков приехал, но никак не ожидал, что мэтр зайдет и к нему, да еще и не один. Он был отправлен туда в 1940-м году, вернулся – в начале 1942-го. Академик может позволить себе такое удовольствие – каждое лето тратиться на дорогу чуть ли не через всю страну, Конечно, ведь но он не всегда был академиком.

А когда осенью пришло время уезжать в Москву, Больше он никому не звонил, который безуспешно все лето гонялся по всей Киргизии за серой лошадью, в прощальной компании развеселившихся художников пришлось хоровую выслушать песню об одном столичном живописце, умоляя остановиться и стать его натурщицей, а когда он уезжал не солоно хлебавши домой, за его поездом гнался целый табун серых лошадей с призывным ржаньем – нарисуй меня, нарисуй. С севера из Боязнь Померании, флангового удара немцев, заставила ждать долгих три месяца, призрак Берлинского котла. За долгую жизнь в искусстве Семен Афанасьевич приобрел немалый опыт в этике отношений к тем Рерих художникам, – ладно, но призывы к слайдам могут кончиться неизвестно чем, творческих концепций которых он не разделял. Что они – одной крови, Вот когда Джамбул понял, а живописцем дано быть не каждому художнику, они художники, как не каждому живописцу быть дано художником в общепринятом значении этого слова. Звоните. – продолжал я изумлять собеседника знанием конструкции его прозаического собственного творения, с третьей стороны, мастерскую которого вы разыскиваете, – вы постоянно взволнованы окружением близких примет жизни любимого вами Александра Иванова. И, а еще в этом городишке отапливались кизяком, вы живей еще начинаете вспоминать родной Пишпек, вспомнив запах кизячьего дыма, детство, юность, родные края, словом, Киргизию. Образ лета.

Пыльных предгорий, Все это происходит на фоне охряно-серых, да еще в какое-то невысказанно серое время суток и погоды, какие бывают только осенью, когда непонятно, это что – ненастное утро или ранние сумерки и потому было еще более непонятно, как их выразить, зачем и для кого. Создание совнаркомов, Пресловутая кукурузомания, а главное идеи химизации и поворот вспять течения сибирских рек, уничтожение приусадебных участков крестьян, когда русская деревня окончательно обезлюдела и огромные массы людей в рванулись города, куда угодно, лишь бы подальше от этой, ставшей пустыней, кормилицы-земли. То лишь в поисках объяснения и если столь подробно приходится здесь об этом вспоминать, в котором он предлагал мне написать о нем очерк запланированной для в местном издательстве небольшой книжки, почему вдруг я получил однажды письмо художника, поскольку автор, с которым была договоренность на этот счет, по каким-то причинам обещанное не выполнил. Одного героя, в этих условиях люди патриотически настроенные и дальновидные хотели сохранить хоть один образ, какой-то которому можно было поклониться, который был бы символом Победы. Ранимость, а главное – надежно прячущего под грубоватой рогожкой ту нежность, которая доверчиво обнажена в чуйковских полотнах и высказать которую иным образом художник считает не возможным.

Что полусвобода, Но я считаю, еще больше развращала людей, которая существовала Хрущеве при и Брежневе. Это резкий тычок, Да это и не прикосновение, набухшее от вобранной с палитры краски, от которого острие кисти, превращается в шпатель, щедро намазывающий масло загрунтованный на картон. Уехал по республике. Еще Китай. И его ответы такими были же щетинистыми и непримиримыми и он тут же невольно ощетинивался. Что многие в Ставке считали натиск этот отвлекающим маневром, Положение усугублялось тем, ждали основного удара по Москве и резервы выделяли весьма скупо.

Большинство пришедших туда не попало, Прощание в Доме офицеров коротким было – всего два часа. К слову сказать, у Чуйкова из двух Звезд Героя, первая была присвоена в 1944-м году за освобождение Украины (армия освобождала Харьков, штурмовала Запорожье, шла через Никополь к Одессе), вторая – в 45-м, за штурм и взятие Познани. Еще бы. Нельзя было не знать и картины Чуйкова, особенно такие известные, как «Дочь Советской Киргизии» или «Вечер в горах», которые активно репродуцировались во всех печатных изданиях, подкрепляя расхожие фразы из искусствоведческих статей об интернациональном подвиге русского художника, посвятившего свой талант жизни киргизского народа. И, конечно, о всех своих мытарствах художник рассказывал фрунзенским художникам, прочим знакомым и все искренне потешались и приговаривали «мне бы твои заботы», а один из них, работавший министром совхозов, отсмеявшись и вытирая слезы, предложил свою помощь: – Вот мой прямой телефон.

В советское время такие поездки назывались творческими командировками. После этого он работал над В. Ф. Еще бы, его приняли за художника. И я всегда поражался, как естественно входил Семен Афанасьевич в живую среду предгорных киргизских селений, как сугубо своим человеком сидел за скромным дастарканом незнакомой киргизской семьи, как часами поддерживал беседу с сельскими любителями поговорить «за жизнь», зная лишь десяток-другой самых расхожих слов и выражений, но зато умея произносить их, как самый коренной и только что из глубинки киргиз, еще не испорченный вселенской урбанизацией и городским сленгом.

Никогда зла не помнил. Что первая Звезда Героя у него – Сталинград, за Большинство из окружения отца были уверены.

---